Сказка под звёздным небом

      С самого утра творился настоящий балаган.       — Вы что, вместе?! — выкрикнула Мицури, мгновенно привлекая к себе внимание всех присутствующих.       После её громкого возгласа наступила оглушительная тишина. Но сама Канроджи, конечно, не заметила этого замешательства. Для учительницы музыки происходящее было событием мирового масштаба, от которого невозможно было отвести взгляд. Ведь её застенчивая и нерешительная подруга держала Кёджуро за руку. И не просто держала — Мэй вела себя так, будто это было для неё в порядке вещей. К тому же, Ренгоку оставался совершенно спокойным, словно не они только что объявили, что встречаются.       Мицури, конечно, радовалась за них. Но…       «Что, чёрт возьми, произошло за эту ночь?!» — промелькнуло у неё в голове.       Ещё вчера Мэй боялась даже взглянуть на Кёджуро, а он, несмотря на симпатию, обходил её стороной. Мицури прекрасно помнила, как прошлой ночью буквально подталкивала Ренгоку к Кавасаки, надеясь, что её вмешательство наконец-то всё расставит по местам. И вот теперь… Она видела то, что и представить себе не могла. Канроджи совершенно не ожидала такого стремительного поворота — кто бы мог подумать, что эта парочка вдруг даст по газам? Сложилось впечатление, будто между ними давно зарождалось нечто важное, о чём Мицури оставалась в неведении. Ещё вчера, за обедом, всё вокруг словно шептало о их особенной связи… Возникал вопрос: почему Мэй ничего ей не рассказала? Это вызывало лёгкое чувство досады. Мицури с беспомощностью взирала на переплетённые пальцы их рук, на безмятежные, до боли довольные лица влюблённых, и не могла понять, где упустила самое важное. Канаэ, стоящая неподалёку, снисходительно улыбалась, и её спокойствие казалось едва ли не издевательским.       «Неужели она всё знала?!» — пронеслось в голове учительницы музыки, отчего её смятение достигло апогея.       Даже Обанай, обычно с кислой миной, не выказал ни тени удивления. Он лишь лениво приподнял бровь, но тут же вернулся к своему привычному выражению отчуждённости. И в качестве контрольного выстрела, Санеми, скрестив руки на груди, самодовольно фыркнул:       — Ну, наконец-то эти двое начали встречаться!       От его тона учительница музыки едва не вскрикнула из-за негодования — выходит, Шиназугава был в курсе? Или, быть может, нет… Что же происходило на самом деле? Почему все, кроме Мицури, сохраняли такое спокойствие? Разве это не было событием века, что их коллеги начали встречаться?       — Да что за чертовщина тут происходит! — простонала она, схватившись за голову.       Её выражение лица, на котором отразилась смесь изумления, обиды и полного замешательства, стало последней каплей для присутствующих. Всё помещение взорвалось новой волной смеха. Даже Мэй, покрасневшая, как рак, не смогла удержаться от улыбки, наблюдая, как их драгоценная «сваха» совершенно утратила самообладание. И впрямь, Мицури выглядела весьма забавно, пытаясь понять, как любовные интриги прошли мимо неё. Мэй даже испытывала лёгкий стыд за то, что не открыла подруге все тайны раньше, но в тот момент она попросту не была к этому готова.       — Мицури, ты просто переела, — сухо заключил Обанай, и его замечание вызвало новый приступ смеха.       Кёджуро, неизменно улыбаясь, взглянул на Мэй с такой нежностью, что её сердце едва не дрогнуло от волнения. Решение начать встречаться было его инициативой, и Кавасаки, признаться, вовсе не собиралась противиться. Зачем откладывать то, что столь очевидно, взаимно и предначертано судьбой? Тем не менее, она ощущала лёгкую тень неловкости. Это было естественно, ведь Кавасаки призналась в любви тому, кто был ей дорог, и это оказалось взаимно.       Стараясь не привлекать лишнего внимания, Ренгоку с осторожной нежностью склонился к любимой и оставил на её виске лёгкий, почти невесомый поцелуй, тотчас отстранившись. От этого мимолётного прикосновения сердце Мэй забилось чаще, а щёки её окрасились нежным румянцем. Однако, вопреки возможной робости, она лишь мягко улыбнулась, не отступая и не уклоняясь от его близости.       В то же время Мицури, отчаянно пытавшаяся прикинуться камнем, сдалась, закатив глаза и издав стон, достойный умирающего тюленя. В итоге Канроджи оказалась тем ещё горе-Амуром, мимо которого пролетело всё самое интересное, несмотря на её благородные порывы помочь. Поэтому весь день её лицо напоминало калейдоскоп эмоций, где она то вздыхала, то вдруг с отчаянием хлопала себя по лбу. Канаэ, как всегда, сохраняла свою невозмутимость, но, тем не менее, не упускала возможности слегка смутить Санеми, доводя его до состояния едва сдерживаемой нервной дрожи.       Однако школьная поездка не была бы собой без капли дурдома. Поэтому уже к обеду тишину и спокойствие разорвали радостные, но уж слишком подозрительные крики, заставившие учителей встревожиться.       — Чёрный Шторм! Чёрный Шторм! — неслось со всех сторон.       Дети носились, как угорелые, по всей территории, держа в руках что-то чёрное, мохнатое и, судя по всему, крайне недовольное. Этот живой комок энергии оказался… кроликом. Но не простым, а тем самым, чьё имя наводило страх на бедных местных жителей. Как вскоре выяснилось из набора бессвязных криков, именно этот зверь, прозванный «Чёрным Штормом», держал округу в ужасе. Правда, никто бы не подумал, что пресловутый «зверь», которого долгое время представляли себе огромным медведем, оказался всего лишь кроликом. А местные жители уже раздули из этого целую трагедию: кто-то рассказывал о гигантских следах в саду, кто-то о жутком рычании, разносившемся по ночам, а кто-то проклинал того, кто посмел разорить их грядки. Однако реальность оказалась куда более нелепой. Шум, хаос и разрушения, приписанные какому-то монстру, оказались делом лап маленького, но чересчур прыткого и шумного кролика.       Этот чёрный проказник был до неприличия быстр и пронырлив, ускользая от любой попытки схватить его. Каждый его набег порождал всё более сказочные байки. Но сегодня фортуна решила посмеяться над этим «перерождением медведя». После продолжительного хаоса «Чёрный Шторм» попался в руки детей. Однако сдаваться без боя он не собирался. Кролик вырывался, извивался, пищал, и вся гостиница погрузилась в бедлам. Учителя, как сумасшедшие, гонялись за детьми, пытаясь успокоить это буйство. День, начавшийся с обещания тишины, превратился в безумное приключение, полное хохота и ярких эмоций.       В общем, про отдых можно было забыть сразу — несмотря на то, что все приехали именно за ним. История с этим наглым «чудищем» ещё надолго засядет в памяти каждого участника поездки. А для маленькой гостиницы и её окрестностей «Чёрный Шторм» стал главной, и, что важнее, самой уморительной легендой, которую будут рассказывать, заливаясь смехом.       Вслед за этим день склонялся к своему завершению. Летнее небо окрасилось в нежные розовые и золотистые тона. Солнце неторопливо скрывалось за горизонтом, оставляя после себя тёплые отблески, а лёгкий ветерок, наполненный ароматом трав и цветов, пробегал по окрестностям, успокаивая разбушевавшуюся природу. В автобусе, везущем всех домой, Кёджуро и Мэй сидели рядом, молчаливо наблюдая за ускользающим пейзажем за окном. Это было сладостное, уютное молчание, в котором не было нужды в словах. Их руки, как бы невзначай, нашли друг друга и переплелись, пальцы осторожно сплетали тонкие линии судьбы, создавая свою собственную.       Мэй смущённо отворачивалась, щёки её пылали, и взгляд робко скользил в сторону. Сердце билось быстрее обычного, но Кавасаки старалась сохранять видимость спокойствия. И если бы она чуть внимательнее посмотрела на Кёджуро, то заметила бы, как его уши и щёки тоже выдали лёгкий румянец, несмотря на его привычную уверенность.       — Что будем делать? — почти шёпотом спросила Мэй, стараясь, чтобы её голос не нарушил умиротворённой тишины, царящей вокруг. Она украдкой взглянула на Ренгоку, боясь привлечь внимание коллег.       — Для начала… познакомимся с моими родителями, — произнёс он, будто это было самое обыденное предложение в мире.       Мэй не смогла скрыть удивления. Её глаза расширились, и она беспокойно заёрзала на месте. Что? Уже? Они ведь только-только начали встречаться. Мысли отчаянно метались в голове: а вдруг она им не понравится? А если они будут против их отношений?       — А когда? — с затаённым беспокойством спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.       — То есть, ты не против? — с нарочитым лукавством уточнил он. Однако, заметив её смущение, Ренгоку мягко добавил: — Ладно, не смущайся! На самом деле, я бы хотел многое с тобой обсудить, но не будем торопиться… Времени у нас ещё много.       Кавасаки с облегчением выдохнула и робко взглянула на любимого. Её ладонь, уютно устроившаяся в его большой и тёплой руке, ощущала каждую шероховатость его пальцев. Ещё совсем недавно их отношения были лишь сокровенной мечтой, а теперь превратились в нежную реальность.       — А как же твой переезд?       — Это может подождать… Но я действительно хотел бы навестить родных. Был бы счастлив, если бы ты поехала со мной.       Мэй опустила голову, обдумывая его слова. Почему бы и нет? Если Кёджуро убеждён, что это необходимо и всё сложится благополучно, значит, Мэй не о чем беспокоиться. Не так ли? Хотя всё это было для неё в новинку, конечно.       — Хорошо… Я буду рада.       — Мэй, я же говорил, что ты просто чудо?       Он крепче сжал её пальцы, стараясь передать всё своё тепло. Её губы изогнулись в лёгкой улыбке, и, к своему удивлению, Кавасаки уверенно ответила:       — Говорил!       В этот момент на лице учительницы ИЗО промелькнула лукавая улыбка; ведь не только Кёджуро способен удивлять.       — Когда?       — Прямо сейчас, — тихо прошептала она.       Кёджуро тихо засмеялся и, склонившись ближе, оставил нежный поцелуй на её голове. Его рука мягко скользнула по её волосам, и в этот миг всё вокруг словно исчезло. Остались лишь они двое и их переплетённые пальцы. Счастье стало почти осязаемым, витая в воздухе, как тёплый свет закатного солнца. Влюблённые больше не произнесли ни слова, когда их сердца продолжали говорить на языке, понятном лишь им одним.

⋇⋆✦⋆⋇

      Два года спустя.       — Невероятно, что Канаэ сама сделала предложение Санеми! — воскликнула Мэй, прижимая телефон к уху.       На улице медленно кружился снег, и его крупные хлопья ложились на землю мягким белым покровом. Фонари, окружённые пушистыми снежными шапками, отбрасывали золотые искры, превращая снежинки в крошечные звёзды, танцующие в воздухе. Этот свет нежно освещал дорогу, по которой торопливо шагала Мэй. Она придерживала шапку, чтобы её не унёс лёгкий ветер, а её щёки, раскрасневшиеся от мороза, сияли здоровым румянцем. На её губах играла озорная, почти детская улыбка, и каждый её шаг был лёгким, полным нетерпения. Ведь дома Мэй ждал человек, ставший для неё воплощением тепла и счастья — её Кёджуро. Её любовь.       Теперь Мэй была совсем иной, нежели когда-то. Прежняя застенчивость уступила место внутренней силе: в глазах Кавасаки горел огонь, а в душе — желание добиться успеха.       Много воды утекло с тех пор, как она оставила должность учительницы ИЗО и переехала. Это решение стало для Кавасаки настоящим испытанием: страх расставания с привычным миром долго удерживал её от перемен. Однако стремление к новым горизонтам оказалось сильнее. Перепрыгнув пропасть, Мэй погрузилась в мир живописи, начала создавать картины и отправлять их на выставки, совмещая творчество с подработками и учёбой в новой сфере — она мечтала работать в нише графического дизайна. Это был изматывающий, но вдохновляющий период, наполненный бессонными ночами и маленькими победами. И со временем Кавасаки поняла, что труды не напрасны: её работы начали находить всё больший отклик. Впервые за долгое время Мэй ощутила себя на своём месте, занимаясь тем, что действительно любила. А в мыслях всегда были те, кто поддерживал её на этом пути, и, конечно, Кёджуро занимал в этом списке первое место. Его вера, неизменная поддержка и тёплое присутствие стали для Кавасаки настоящей опорой. Благодаря ему она обрела уверенность и научилась принимать себя настоящей.       — Да мы все были в шоке! — раздался из телефонной трубке восторженный голос Мицури.       Губы Мэй тронула лёгкая, насмешливая улыбка. Несмотря на расстояние, переезд и новую жизнь, ей удалось сохранить эти драгоценные связи — как с Мицури, так и с Канаэ, с которой Кавасаки подружилась.       — Ну, ты, как я посмотрю, тоже не отстаёшь, — заметила она с хитринкой в голосе, намекнув на едва уловимую химию между Мицури и Обанаем, что не ускользнуло от её внимания.       На другом конце провода раздалось многозначительное хмыканье.       — А сама когда? — парировала Канроджи.       — Что именно?       — Замуж когда! Я вообще-то хочу застать в этой жизни твоих детей…       Мэй чуть не рассмеялась, но вместо этого лишь тихо вздохнула, подняв взгляд на ветви деревьев, укрытых пушистым снежным одеялом.       — Ой, Мицури, не начинай, у меня столько сейчас дел…       И это была правда. Её картины, которые ещё недавно скромно пылились в углу мастерской, внезапно привлекли внимание людей из мира искусства. Один из владельцев крупной галереи предоставил Кавасаки возможность выставить свою работу — и не где-нибудь, а на выставке. Пусть это был лишь небольшой уголок в самом конце зала, где стояло всего одно её полотно, для Мэй это был шанс. Шанс, о котором она и помыслить не смела.       Однако, даже при всей своей занятости, Кавасаки иногда позволяла себе мечтать. Размышления о замужестве, хоть и робкие, порой всё же закрадывались в её сознание. И было интересно… думал ли об этом когда-нибудь Кёджуро.       — Может, ты сама сделаешь ему предложение? — насмешливо произнесла подруга.       Мэй не удержалась и рассмеялась.       — Этого ещё не хватало!       Кавасаки поспешно пересекала дорогу, щурясь, чтобы разглядеть тротуар сквозь завесу снежинок, танцующих в вечернем воздухе. Лампы фонарей источали мягкий янтарный свет, отражавшийся в витринах, и город, укутанный в снежное покрывало, казался почти сказочным.       «Поскорее бы домой», — думала она, звонко отбивая ритм шагов на промёрзшем асфальте.       Но вдруг, на мгновение, её нога соскользнула на едва заметной ледяной кочке. Рука взметнулась в воздух, инстинктивно пытаясь удержать равновесие, а сердце замерло. В тот же миг, с громким ревом, совсем близко пронеслась машина, оставив за собой снежный вихрь, осыпавший её ноги ледяной крошкой. Мэй чуть было не упала, а липкий страх прокатился по груди.       Вдох, затем ещё один — осознание пришло не сразу. Кавасаки застыла на месте. Её глаза остекленели, а прерывистое дыхание вырывалось из губ облачками пара, растворяясь в морозном воздухе. Сердце билось так стремительно и отчаянно, что казалось, вот-вот вырвется из груди.       «Если бы я не остановилась…»       Эта мысль пронзила её разум, подобно ледяной игле. Страх окутал Мэй, заставив её задрожать всем телом. Внезапно всё, что ещё мгновение назад казалось таким важным — картины, галерея, мечты о будущем, — утратило своё значение. Осталась лишь жгучая тяжесть осознания: жизнь могла оборваться в одну секунду. Кавасаки на мгновение представила себе, что могло бы быть дальше. Уцелела бы она? А если да, то какой ценой? Эти образы, полные ужаса и боли, вспыхнули в её сознании и тут же угасли, оставив за собой лишь леденящую пустоту.       — Мэй? Всё хорошо? — раздался из трубки встревоженный голос Мицури.       Кавасаки обвела взглядом заснеженный вечерний город, словно пытаясь убедиться, что всё осталось на своих местах, и, наконец, медленно выдохнула.       — Да… я в порядке, — ответила она, стараясь придать голосу ровность, которой ей самой не хватало.       — Точно? Ну ладно… Ах, о чём это я…       Мэй глубоко вдохнула, позволив морозному воздуху немного охладить её мысли. Холодные иглы пробежались по её коже, успокаивая натянутые нервы. Пальцы всё ещё дрожали от напряжения, крепко сжимая телефон, а ноги, словно по инерции, несли хозяйку вперёд.       Мечталось поскорее забыть о пережитом, утонув в нежных объятиях любимого…

⋇⋆✦⋆⋇

      Мэй, наконец, оказавшись дома, позволила недавнему происшествию на дороге постепенно стереться из её памяти. Остались лишь слабые отголоски тревоги, которые вскоре растворились, уступив место умиротворению, царившему в сознании. В воздухе витал аппетитный аромат ужина, смешанный с тонкими нотками пряностей. А в полумраке, где мягкий свет вечерней лампы освещал очертания знакомой мебели, всё казалось особенно тёплым и радостным. Мэй медленно сняла пальто, встряхнув с него остатки снега. Белые крупинки осыпались на пол, блеснув в лучах света, и исчезли, как только коснулись тёплого пола. Она пригладила волосы, всё ещё ощущая на щеках прохладу зимнего воздуха, и шагнула дальше, вглубь дома.       С Кёджуро жизнь текла удивительно легко и безмятежно. После её переезда в новый город он предложил им жить вместе, и она, не найдя в себе сил отказать, согласилась. Район был тихим и уютным, а небольшие кафе, пекарни и кофейни украшали улочки, превращая каждую прогулку в приятное событие, полное открытий и новых впечатлений. Знакомство с семейством Ренгоку оказалось для Мэй теплее, чем она могла предположить. Мать Кёджуро, мягкая и добродушная женщина, тронула её заботой и вниманием до глубины души. Даже её слабость после долгого лечения не мешала проявлять искреннюю теплоту. Отец Кёджуро, хоть и ворчливый, быстро принял Кавасаки, а младший брат стал почти родным. Всё это создавало ощущение, что Мэй знала их всю жизнь.       Кавасаки осторожно осмотрела знакомые очертания комнаты в ожидании Кёджуро. На кухне его не было, гостиная встретила её тишиной, а в спальне царила пустота.       Где же он?       Её сердце замерло в тревожном ожидании, когда беспокойство медленно начало нарастать в душе. Но прежде чем она успела сделать следующий шаг, Мэй внезапно окутало тепло. Сильные руки мягко обвились вокруг её талии, притягивая к себе. Она ахнула, ощутив, как её сердце пропустило удар.       В воздухе витал лёгкий, успокаивающий аромат лаванды и мёда.              Кёджуро.       Попытка обернуться была остановлена. Его руки находились на месте, удерживая её в мягких объятиях. Кавасаки ощутила, как Ренгоку прижался к её спине, и тепло его груди, его размеренное дыхание, слились с её собственным. Мэй закрыла глаза, позволив этому мгновению полностью поглотить её. Лёгкое смущение от внезапной близости переплелось с тёплой радостью. Её дыхание стало глубже, и Мэй едва слышно прошептала его имя.       — Я извёлся от ожидания… — прозвучал его низкий голос с лёгкой хрипотцой, и каждое слово, будто густой бархат, обволокло её, проникая прямо в самое сердце.       Мэй задрожала. От Кёджуро исходило тепло — почти обжигающее, проникающее в каждую клеточку её тела. Она судорожно вдохнула, стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями, и, наконец, нашла в себе силы заговорить:       — Кёджуро! Ты меня до смерти напугал…       Его тихий, низкий смех разнёсся в полумраке комнаты.       — Прости, не сдержался.       Его ладони начали двигаться. Сначала медленно, почти лениво, они скользнули вдоль её талии, затем чуть выше, осторожно, будто проверяя реакцию. Но Мэй не отстранилась. Наоборот, её дыхание стало неровным, и она почувствовала, как жар начал разливаться по её коже, поднимаясь от шеи к лицу. Его пальцы скользнули под ткань её свитера, касаясь горячей кожи. Кавасаки вздрогнула. Каждое прикосновение вызывало в ней новую волну эмоций — смущение, трепет, волнение. Желание…       — Я ужасно скучал. До безумия, — прошептал он ей на ухо.       Глаза Кавасаки невольно закрылись, и она зажмурилась от тех эмоций, которые бушевали в её душе. Слова застряли в горле, не находя пути наружу. Вместо этого её тело говорило за неё — оно прижималось к Кёджуро ближе, предательски отвечая на каждое движение.       — Кёджуро… прошу, не останавливайся…       Он обвил её крепче. Его руки уверенно скользили по её телу, словно изучая заново, не упуская ни единой детали. Мэй понимала, что вся её сдержанность, вся её привычная осторожность таяла от его ласк, будто лёд под весенним солнцем. В этом моменте не было ничего, кроме них двоих, их тяжёлого дыхания, сливающегося в единый ритм, и нежности, которая заполняла грудь.       — Ты такая тёплая…       Да, она прекрасно знала этот тон. Каждая его нотка отзывалась в ней волной жара. Его голос всегда звучал так, когда желание достигало пика, когда он был готов сорвать с неё одежду и прижать к простыням, заставляя её стонать от удовольствия. И, признаться, Мэй была не просто согласна, она желала этого, как никто другой. Сейчас.       Кёджуро медленно повернул её к себе, и в его глазах отражалась вся сила тех чувств, которые он давно носил в себе. Затем Ренгоку склонился к Мэй и оставил на её лбу лёгкий, почти невесомый поцелуй, от которого сердце Кавасаки забилось быстрее.       Мэй чувствовала смущение, но вместе с тем её переполняло безмерное счастье. Её руки, дрожащие от волнения, обвили шею Кёджуро, а тихий вздох затерялся в тепле, исходящем от его тела. В этот миг Мэй осознала: рядом с ним все её страхи и сомнения исчезали. Его прикосновения разрушали стены, которые она так долго возводила вокруг своего сердца, делая Кавасаки одновременно сильной и уязвимой.       Тёплая ладонь Кёджуро мягко коснулась её щеки, и это простое, но нежное прикосновение заставило её дыхание сбиться, а взгляд затуманиться. Он склонился к ней, и его губы замерли в миллиметрах от её, давая возможность отступить. Но Мэй и не помышляла об этом. И тогда он коснулся её губ — сначала осторожно, словно боясь спугнуть, но вскоре поцелуй углубился, становясь всё более настойчивым и требовательным. Его руки, покоящиеся на её талии, притянули Кавасаки ближе, и Мэй почувствовала, как её тело откликалось щекочущими искрами на каждое его движение, подчиняясь жгучей воле сердца.       Кёджуро медленно скользнул губами от её губ к уголкам рта, оставляя лёгкие, едва ощутимые касания. Затем его уста продолжили путь вдоль линии её щеки, где кожа уже покраснела от волнения, и мягко опустились к шее. Каждое прикосновение было обжигающим, как ласка огня, вызывая трепет и желание. Мэй зажмурилась, полностью отдаваясь моменту, позволяя этому чувству накрыть её целиком.       Кёджуро, отстранившись на мгновение, встретился с её взглядом. В его глазах сияло столько нежности и страсти, что её колени дрогнули, лишив остатков воли. Не сдержавшись, он подхватил её под бёдра, и Мэй инстинктивно обвила его торс ногами, доверчиво прижимаясь к нему. Их дыхания слились воедино, а прикосновения становились всё более безумными и захватывающими, как буря, охватывающая их души. Его губы всё скользили по её шее, вдоль изящных ключиц, оставляя за собой обжигающие следы. Мэй затаила дыхание, чувствуя, как её тело покорно отдавалось этому огню, охватывающему сердце. Его руки нежно исследовали каждый изгиб её тела, заставляя Кавасаки ощущать себя желанной и любимой.       В какой-то миг одежда бесшумно скользнула на пол, но это потеряло всякое значение. Их дыхания переплетались, сливаясь в единый ритм, где они стали единым целым.       Была только любовь. Только нежность.       Губы Ренгоку ловили каждый её вздох, каждый едва слышный стон, вырывающийся из груди. Его глаза, полные безграничной любви, говорили больше, чем любые слова. Мэй ощущала, как её душа раскрывалась перед ним, распускаясь навстречу солнцу. Их тела двигались в совершенной гармонии, сердца колотились в унисон, и весь мир вокруг растворялся, оставляя лишь этот миг.       Когда всё кончилось, они остались лежать в объятиях друг друга, окутанные приятной тишиной, которая казалась более красноречивой, чем любые слова. Их дыхание постепенно выравнивалось, но сердца всё ещё бились чуть быстрее. Кёджуро нежно провёл рукой по волосам Мэй, едва касаясь её нежной кожи. Ренгоку улыбнулся, заглядывая в её глаза, и в этом взгляде было нечто, что заставляло её сердце трепетать с новой силой.       За окном медленно опускалась ночь, невидимой вуалью окутывая землю, а сквозь тонкие шторы проникал слабый свет звёзд, придавая комнате таинственное, почти волшебное сияние. Её волосы рассыпались по подушке тёмными волнами, напоминая о бархатистых тенях, играющих на стенах. Его рука, лёгшая на её талию, лениво рисовала круги на коже, и это простое, непринуждённое движение согревало Мэй, наполняя душу сладостным покоем.       — Ты невыразимо прекрасна, — наконец, произнёс он.       Кавасаки смущённо рассмеялась.       — Не заставляй меня краснеть.       Кёджуро улыбнулся. Его взгляд оставался тёплым и удивительно глубоким, словно он видел в ней больше, чем Мэй могла себе представить.       — Смущать? Я лишь говорю правду, — прошептал он, нежно обхватывая её ладонь. Его губы едва коснулись её пальцев в лёгком поцелуе. — Знаешь, у тебя завораживающе прекрасные руки.       Она наигранно нахмурилась, но в этом жесте была лишь тихая радость и желание скрыть свои истинные чувства.       — Опять за своё? — едва сдержавулыбку, произнесла Кавасаки.       — Да, — ответил Кёджуро с лёгкой дерзостью, но его взгляд оставался серьёзным. — И знаешь, на твоих руках прекрасно бы смотрелось кольцо. Например, это.       Ренгоку медленно потянулся к тумбе у изголовья и извлёк оттуда небольшую бархатную шкатулку. Вернувшись к Мэй, он открыл её, и мягкий свет осветил изящное кольцо. Мэй замерла, и весь мир вокруг неё исчез, оставив лишь Ренгоку, это кольцо и чувства, переполнявшие её сердце.       — Кёджуро…       Он нежно взял её за руку, и их пальцы переплелись в простом, но красноречивом жесте.       — Мэй, ответь мне честно, станешь ли ты моей женой?       Она замерла лишь на мгновение.       — Да… Да, конечно!       Кёджуро, с улыбкой, светившейся от счастья, медленно надел кольцо ей на палец. Его руки слегка дрожали, что лишь усиливало волнение момента. Затем Ренгоку наклонился к любимой, и их губы встретились в тёплом, нежном поцелуе, полном любви и обещания.       Словно по взмаху волшебной палочки, снежная ночь распустилась началом их долгой и трогательной истории. И их любовь, подобная небесной сказке, сотканной под покровом звёздной ночи, обещала быть прекрасной и вечной.

Конец.