Mary’s Christmas

      Мэри вышла из аэропорта и сразу же закрыла лицо рукой. Северный ветер, принесший холода и море снега в Лондон, после жаркого афганского воздуха был просто невыносим. Лицо моментально заледенело, глаза словно остекленели. Просто мрак. Мэри нахмурилась, потом собралась с силами и, закрывая лицо рукой, пошла ловить кэб.       Ловить кэб в рождественскую ночь — занятие не из приятных. Мэри успела вся замёрзнуть так, что зуб на зуб не падал, пока стояла с вытянутой рукой. Рука, в общем, тоже была готова отпасть. Мэри уже подумывала вернуться в аэропорт и остаться там, но тут наконец подъехал кэб.       В салоне Мэри несколько отогрелась и стала смотреть в окно. Она гадала, ждут ли её Эрик и Джерри. Может быть, уже и нет, поскольку рейс задержали. Она и сама почти не чаяла долететь вовремя, но всё-таки успела приземлиться сегодня. Оставалось успеть попасть домой до праздника.       Лондон в Рождество был прекрасен. Город весь светился от украшений и фонариков. Ёлки стояли на каждом шагу, украшенные каждая в своём стиле. Одни были целиком синие, другие — серо-синие, а третьи и вовсе красно-золотые. Светящиеся украшения были на фонарях, свисали оттуда, будто удивительный световой дождь. Проезжающие мимо даже в такой поздний час машины с включёнными фарами делали картину ещё прекраснее. Ходившие по улицам люди — всегда группами, семьями или парами, но никогда по одиночке, — своим звонким и искренним смехом, казалось, разжигали атмосферу праздника ещё больше.       Рождество — чудесный праздник.       «Мы не празднуем Рождество, Мэри. Нет смысла в этом празднике в мире, которым правят Страхи…»       Они с матерью никогда не праздновали Рождество. И вообще любые праздники. Мать всегда говорила, что в них нет смысла. Вся её жизнь вертелась вокруг Страхов, артефактов и института Магнуса. А маленькая Мэри, идя по улицам, всё равно украдкой заглядывалась на украшения и отчаянно завидовала детям, которым разрешено было наслаждаться этим праздником.       Она мотнула головой, отбрасывая ненужные мысли. Прошло так много лет. И со своей семьей Мэри праздновала Рождество. Пусть она и не знала, как это делается, но всё-таки старалась. Эрик научил её. А Джерри… Оставалось надеяться, что сын не принимает её скованность и внешнее раздражение на свой счёт.       Мэри, очевидно, задремала, потому что проснулась она лишь когда кэб подъехал к её магазину. Открыв глаза, она вздрогнула, оглядевшись. Перед ней был дом. Мэри чуть улыбнулась, глядя на горящие окна на втором этаже. Были видны два силуэта, один на кухне, а второй… непонятно где. Джерри носился по всему дому. Гиперактивный ребёнок.       Расплатившись, Мэри подхватила чемодан и вышла из кэба. Тут же дверь в магазин распахнулась, и оттуда вылетел Джерри. Без шапки, без куртки, в одних кедах, лёгких штанах и футболке, он выскочил на мороз и кинулся к ней. — Мама! Ты приехала! — Джерри, быстро домой! — прикрикнула Мэри.       Однако Джерри и не подумал её послушаться. Подбежав к ней, он крепко обнял её и посмотрел на неё снизу вверх. Тринадцатилетний подросток уже был достаточно высок, чтобы не слишком задирать голову, однако всё ещё недостаточно высок, чтобы не задирать её вовсе. — Мы с папой уже боялись, что рейс задержали и ты не приедешь вовремя! — воскликнул он. — Рейс задержали, но не слишком, — вздохнула Мэри и, не сдержавшись, слегка шлёпнула его пониже спины. — Джерард, я кому сказала? Сейчас же домой!       Однако несносный ребёнок на предупреждение никак не отреагировал, лишь рассмеялся и, отстранившись, подхватил чемодан. Мэри покачала головой и позволила ему помочь ей. — Папа готовит ужин! — возвестил Джерри, заходя в магазин. — Надеюсь, кухня цела, — проговорила Мэри, оглядываясь.       Магазин выглядел так же, как и до её отъезда. Все книги были на полках, и ничто, казалось, не было тронуто. Джерри, заметив её взгляд, гордо выпрямился: — Я тут прибрался! — Правда? — Мэри мельком взглянула на него. — Книги Лайтера трогал? — Нет? — прозвучало не слишком убедительно. — Ну, только немного! И я аккуратно! — Ты у меня получишь, — вздохнула Мэри.       Джерри лишь снова рассмеялся, не веря, что действительно получит, и поспешил наверх, неся её чемодан обеими руками. Мэри остановилась на миг, глядя на него. Её сын не выглядел сильным, но поднять её чемодан по лестнице стоило определённых усилий. В этом Джерри был похож на Эрика: жилистый, а не мускулистый. К лучшему. Мэри мускулистые мужчины никогда не нравились, с ними всегда было слишком много проблем.       Джерри добрался до площадки перед дверью в их квартиру и помахал ей оттуда, зовя её. Однако Мэри не стала торопиться, лишь принялась медленно подниматься по лестнице. Она хотела чуть подольше посмотреть на своего сына. Неугомонный ребёнок постоянно куда-то бежал, что-то делал и вообще не сидел на месте, разве что когда рисовал. Но рисовал он в своей комнате, и в такое время заходить туда было строго запрещено. Поэтому у Мэри не было шанса рассмотреть собственного сына получше.       Да и она сама слишком часто была в разъездах, чтобы заметить каждое изменение в её растущем ребёнке.       Теперь она увидела, как сильно вытянулся Джерри за последнее время; как отрасли его волосы, небрежно выкрашенные в чёрный цвет (Мэри оставалось лишь надеяться, что Джерри не испортил всё зеркало и всю раковину в ванной, пока наводил там свою готическую красоту); как футболка растянулась на нём, а штаны стали коротковаты. Мэри задумалась, угадала ли с размером рубашки, которую купила сыну в подарок. Может быть, стоило взять на размер больше?..       Она поднялась по лестнице, и Джерри моментально влетел в квартиру. Бухнув чемодан на пол, он принялся стягивать свои кеды. — Осторожнее, Джерри, там хрупкие вещи, — строго сказала Мэри, стягивая собственные туфли. — Папа, мама приехала! — закричал Джерри, не обращая на неё внимания.       Мэри поморщилась от громкого голоса сына и, наконец стянув с себя туфли, вошла в квартиру, выпрямившись. И тут же увидела появившегося в проходе Эрика.       На миг её сердце охватила радость, которую она никогда и никому в жизни не показала бы. Такой родной и такой уютный, её муж появился в проходе с ложкой в руке и с широкой улыбкой на лице. — Привет, Мэри! Как ты? Как поездка? Мы тебя так ждали! Джерри целый вечер сидел возле окна, всё смотрел на улицу: когда ты приедешь…       Эрик сделал несколько шагов к ней и поцеловал её в лоб. Мэри обняла его в ответ словно бы нехотя, хотя на самом деле ей хотелось сжать его и никуда не отпускать. Она так долго не видела Эрика… — Фу, ну что за романтика?! — фыркнул Джерри, открывая чемодан. — Ого, мама саблю привезла! Вот это я понимаю, романтика! — Джерри, не трогай!       Мэри резко отошла от Эрика и моментально захлопнула крышку так, что Джерри едва успел убрать пальцы. Потом быстро поймала сына и, слегка наклонив его, отвесила ему несколько шлепков пониже спины. — Я же много раз тебе говорила не трогать мои вещи!       Джерри зажмурился после первого же шлепка, однако даже не попытался увернуться. Лишь обнял руку Мэри, да так трогательно, что у неё не хватило духу продолжать наказание. Она выпустила ребёнка и тяжело вздохнула, спиной уже чувствуя неодобрительный взгляд Эрика. — Мэри, ну зачем?.. — он покачал головой. — Лучше так, чем умереть, — отрезала Мэри.       Глаза сына загорелись, словно он моментально забыл обо всём. Вероятно, в любое другое время Джерри обиделся бы, однако сегодня он был слишком возбуждён праздником и атмосферой, а теперь и словами Мэри, поэтому нисколько не расстроился. Лишь повернулся к матери и, потирая места шлепков, воскликнул восторженно: — Так это артефакт, да?! — Мэри, зачем ты опять принесла в дом какой-то артефакт? — застонал Эрик, взмахнув ложкой. — А что, стоило оставить его в камере хранения? — с сарказмом спросила Мэри. — У меня через три дня встреча с торговцем. За три дня с ней ничего не случится. Если, конечно, Джерри не станет её трогать без разрешения. — А можно? — Джерри воспрянул духом. — Нет, — отрезала Мэри. — Это Резня. — Ну блин, — расстроился сын. — Джерри, что за выражения? — моментально отреагировал Эрик.       В ответ неугомонный подросток лишь закатил глаза и снова открыл чемодан. Мэри осталась рядом с ним, пристально следя, чтобы Джери не вздумал трогать саблю. Но теперь его заинтересовало другое. — Ого! Настоящий бинокль!       Прежде, чем Мэри успела остановить его, Джерри схватил бинокль и принялся рассматривать его. — Мам, это же не артефакт? Можно забрать? — глаза тринадцатилетнего ребёнка загорелись от перспективы обладания таким сокровищем. — Можно, — вздохнула Мэри. — Ура!       Счастливый Джерри убежал к себе в комнату, на ходу тестируя бинокль. Эрик проводил его взглядом, потом настороженно повернулся к Мэри. — Мэри, а где ты взяла его?       Мэри вспомнила то, что было день назад. «— Ааааа!       Она увернулась от какого-то мужика. Позади неё закутанные сверху донизу в паранджу женщины завизжали от ужаса. Мужик головой впечатался в стену и остался лежать там. — Ну, кто следующий?! — Мэри уставилась горящими глазами на троих мужиков, решивших залезть в убежище, где скрывались несчастные женщины.       Другой мужик вскинул автомат, приготовившись стрелять. В панике Мэри огляделась. Они были в крохотном домишке. На полу валялись осколки посуды, в углу стояло две женщины, закутанные в синюю паранджу, а посреди помещения стояла Мэри. Идеальная цель для автоматчика.       «Будь, что будет!» — решила Мэри и достала из чехла саблю, которую успела раздобыть.       Сабля была красивая, со слишком удобной, достаточно простой рукоятью и узким, изогнутым и очень острым лезвием, в котором отражалась военная обстановка. Мужики, увидев это оружие, невольно расхохотались.       А через миг их головы покатились по земле. Мэри стояла прямо перед их упавшими телами и держала в руках саблю. С лезвия капала кровь. Она даже не успела понять, что произошло. Казалось, она только-только взяла в руки саблю, а теперь её врагов уже не было. Сильнейший артефакт превращал любого, даже того, кто никогда в жизни не держал оружие и не убивал, в опасного, смертоносного противника. Ни у кого не было шансов уйти.       И это наводило ужас на людей, видевших действие артефакта. В один миг Мэри из мирной и миловидной иностранной туристки, так отчаянно придерживающейся правил путешествий в Афганистане, превратилась в профессионального убийцу. И самым страшным было то, что ей это… понравилось. Артефакт вынуждал держащего его чувствовать всё больше и больше наслаждения после каждого убийства, заставляя убивать снова и снова, пока человек не упадёт от истощения, ведь в бою невозможно ни есть, ни пить.       Женщины в углу вновь закричали, и Мэри повернулась к ним с горящими глазами. «Убивать, убивать, убивать!» — заговорила с ней сабля. Мэри сжала её, уже готовясь атаковать, но вдруг остановилась.       «Я не люблю убивать», — сказала она себе.       И в то же мгновение Мэри выпустила саблю. Оружие подняло море кровавых брызг, упав в лужу крови возле трупов. Однако Мэри было уже всё равно. Главное, что больше она не чувствовала силу артефакта.       Моргнув, она взглянула на трупы на полу. Убивать ей никогда не нравилось. Куда лучше было смотреть на то, как убивают, — Мэри не раз говорила это, и не только самой себе. Она слегка пнула ногой чью-то голову и вздохнула. Её внимание привлекло что-то странное на груди у солдата. — Так ты у нас наблюдающий? — Мэри наклонилась и, не взирая на крики женщин в углу, взяла с трупа бинокль. — Вполне неплох. Заберу в качестве компенсации.       Она сунула бинокль в карман, взяла с помощью платка саблю и поспешила на выход. Вслед ей раздавались стенания испуганных женщин. Бинокль с трупа, ещё теплый, грел её руку…» — На рынке купила, — ответила Мэри. — На рынке? — Эрик скептически посмотрел на неё.       Джерри приоткрыл дверь своей спальни с написанной от руки табличкой «НЕ БЕСПОКОИТЬ!!!» и высунулся из комнаты в коридор. — Мама, тут на бинокле кровь! Что делать?!       Эрик укоризненно взглянул на Мэри, моментально всё поняв. Однако она лишь пожала плечами и крикнула с лёгким сарказмом: — Отмой, Джерри! Что ты обычно делаешь с кровью?! — Слизываю! — последовал немедленный ответ. — Оставь свои замашки гота сейчас же!

***

      Умывшись и переодевшись, Мэри почувствовала себя несколько лучше. Эрик почти закончил с ужином, а время было только десять. В принципе, можно было приступать к еде. Джерри, надев себе на шею отмытый бинокль, уже успел съесть кусочек сыра, кусочек ветчины и помидор, а сейчас, периодические забегая на кухню, присматривался к шоколаду. Ребёнка очевидно пора было кормить. — Почти всё, — проговорил Эрик. — Мэри, ты не могла бы накрыть на стол?       Она молча достала салфетки и приборы и пошла раскладывать их. Стол стоял у окна, и Мэри рассеянно посмотрела туда, пока клала всё.       Что-то привлекло её внимание. Какое-то странное движение снаружи. Как будто кто-то, кто долго наблюдал за их окнами, прошёл в сторону угла здания и скрылся там, но остался стоять, ожидая. У Мэри появилось стойкое ощущение, что ждут её. — Я сейчас вернусь, — проговорила она. — Ты куда?       Она не ответила, лишь быстро вышла в коридор и надела туфли. Накинув на плечи платок, Мэри открыла дверь и спустилась в магазин. Пройдя тёмный и мрачный зал, она остановилась возле двери. Вздохнула, размышляя, чего ожидать. Потом решила, что гадать бессмысленно. Надо просто пойти и узнать.       Открыв дверь, Мэри вышла на улицу и, поежившись от морозного воздуха, взглянула в сторону. Сразу же стало ещё холоднее. На углу их дома стояла красивая дама.       Ей было уже далеко за пятьдесят, но тем не менее выглядела она потрясающе. Дорогой брючный костюм, красивые зимние сапоги, немного небрежно застегнутое пальто — всё в ней сочеталось и всё было элегантно. Её длинные чёрные волосы лежали на одной стороне, а голова была чуть прикрыта беретом. Не совсем по погоде, но дама явно не чувствовала холода. Освещённая огнями окон и ярких рождественских украшений, она держала в руке сигарету и курила в одиночестве, глядя вокруг равнодушными холодными глазами.       Воплощение одиночества. Лукреция Лукас.       Мэри покачала головой. Семья Лукас была единственной известной ей семьей, в которой каждый член семьи посвятил себя служению Одиночеству. Эта Сущность отвечала за страх одиночества, страх быть непонятым, неувиденным, незаметным. С самого детства Лукасы начинали служить этой Сущности, становясь аватарами Одиночества. Целая династия аватаров.       И Лукасы были богатыми. Ужасно, неприлично богатыми. Они спонсировали многие проекты в Лондоне и за границей, и к ним часто обращались за помощью другие служители других Сущностей. Лукасы помогали, если бы уверены, что проекты принесут прибыль.       Мэри не знала точно, сколько их. Были те, кто спонсировали институт Магнуса. Были и другие. Были и младшие Лукасы — дети, которые или учились, или занимались чем-то ещё. Но все они неизменно были очень одинокими. Даже несмотря на то, что у них была семья, они были одинокими. Мэри сомневалась, что Лукреция могла бы вспомнить лица — а то и имена — всех своих детей.       Она подошла к Лукас и чуть кивнула ей головой. Дама выдохнула сигаретный дым и улыбнулась Мэри. — Здравствуйте, Мэри. — Здравствуйте, Лукреция, — ответила Мэри. — Зачем вы здесь? — Может быть, хочу поздравить вас с Рождеством, — чуть усмехнулась Лукреция. — Вряд ли, — качнула головой Мэри. — Для вас Рождество ничего не значит. — Хм… Верно, — Лукреция стряхнула пепел и вдруг достала ещё одну сигарету из пачки. — Будете? — Мой муж не любит, когда я курю, — кратко ответила Мэри. — И когда вам были важны его наставления?       Мэри протянула руку и взяла сигарету. Закутавшись в свой платок чуть получше, она закурила и посмотрела в тёмное рождественское небо. Лукреция посмотрела на небо вместе с ней. — Непростая пора Рождество, — задумчиво проговорила она. — Все слишком много… общаются. — Такой праздник, — ответила Мэри, стряхнув пепел с сигареты.       Последний раз она курила ещё до рождения Джерри. Бросила моментально, когда узнала, что беременна им. Хотя нет, ещё один раз курила, когда Джерри было пять и когда Эрик наказал её за то, что она рисковала собой. Мэри не любила об этом вспоминать. В любом случае, она давно не курила. А теперь вот снова стоит и курит со своей давней знакомой. — Я ходила в надежде найти хоть одного, кто был бы одинок, — вздохнула Лукреция. — В такое время одиночки сильнее ощущают свою отстранённость от общества. Но, как назло, никого не нашла. — Меня можете даже не пытаться затащить в Одиночество, — хмыкнула Мэри, стряхивая пепел с сигареты. — У меня есть муж и сын. — Честно говоря, никогда не думала, что вы сможете завести семью, — Лукреция внимательно посмотрела на неё. — Вы всегда казались мне слишком одинокой, Мэри. — Почему тогда не затащили меня в Одиночество? — Вы его не боялись. Будучи ужасно одинокой, вы никогда не боялись этого.       «Малышка Мэри шла по улице, держа Лукрецию за руку. Женщина скучающе смотрела вокруг, однако на лице девочки был настоящий восторг. Вокруг был светящийся праздничный город, которого она никогда не видела. Впервые Мэри гуляла по нему, да ещё и не одна! — Как красиво! — воскликнула она, указывая на большую ёлку на площади. — И как хорошо, правда?! — Да, верно. Красиво и хорошо, — ответила Лукреция всё тем же скучающим тоном. — Смотрите, там дети играют! — Ммм…       Мэри во все глаза смотрела на играющих детей. Она сама никогда не играла ни с кем, и друзей у неё не было. У неё была только мама, которая сейчас опять изучала какие-то документы и вряд ли вообще заметила, что её дочь ушла с какой-то женщиной. — Мэри, разве тебе не хочется поиграть с ними? — Нет, — мотнула головой девочка. — Другие дети обычно не любят меня. Я всегда одна играю. — И тебе… не страшно, что ты всегда будешь одна? — как-то вкрадчиво спросила Лукреция. — Нет, — снова мотнула головой девочка. И тут же улыбнулась женщине. — Я люблю играть одна!       Лукреция как-то странно дёрнулась, но всё-таки ответила на улыбку Мэри, хотя и несколько вымученно. Мэри такая реакция не смутила, она лишь рассмеялась тихим смехом и снова стала рассматривать украшения. Однако порой украдкой она поглядывала на женщину и гадала, зачем она сегодня пришла к ней в дом и зачем забрала её с собой прогуляться по предрождественскому Лондону…»       Мэри могла поклясться, что Лукреция улыбнулась, однако улыбка тут же исчезла, сменившись обычным скучающим выражением лица. Она снова затянулась, потом выдохнула сигаретный дым и проводила его взглядом. — Да, вы никогда не боялись Одиночества, — задумчиво проговорил Лукреция. — Есть люди, которые в ужасе от этого. Жаль, что сегодня я таких не нашла. — Может, ещё повезёт, — пожала плечами Мэри.       Лукреция рассмеялась неожиданно весёлым смехом. Он сразу убавил ей лет десять, хотя Мэри была уверена, что женщина выглядит достаточно неплохо, возможно, даже младше своего возраста. — Это мне в тебе и нравится, — хмыкнула Лукреция. — Полное отсутствие жалости.       Мэри пожала плечами, затягиваясь. — В этом нет никакого смысла. Жалость не исправит положения. Может сделать только хуже.       Лукреция усмехнулась и посмотрела в иссиня-чёрное небо. Звёзды были едва видны от света фонарей, однако если постараться, можно было разглядеть их. Мэри тоже посмотрела туда. Поёжилась, словно только сейчас вспомнила о холоде. Подумала об Эрике и Джерри. Надо вернуться к ним скорее, пока Лукреция не передумала и действительно не затащила её в Одиночество.       И всё-таки что-то не давало ей покоя. Лукрецию она не видела уже много-много лет. Зачем женщина пришла к ней сегодня? Почему именно сегодня, в такой праздник, когда она точно знала, что Мэри не будет одинока? Почему стоит тут и никогда не уходит? Ответов на вопросы не было.       Лукреция снова затянулась и изящным движением стряхнула пепел с сигареты. Мэри повторила за ней. Внезапно она почувствовала себя бесконечно усталой. Ещё несколько часов назад Мэри была в Афганистане, ходила в в платке среди женщин, закутанных в паранджу, и отчаянно пыталась найти артефакт (а заодно не попасться в руки местным мужикам). Эрик отпустил её туда лишь потому, что Мэри пообещала ему быть очень осторожной. И может быть, потому что она согласилась закрыть глаза на то, что он курил сигареты с марихуаной с Элиасом.       А теперь она была вынуждена стоять тут и слушать Лукрецию. И честно говоря, она уже слишком сильно устала. Больше всего ей сейчас хотелось сесть с Эриком и Джерри за стол и выпить шампанского. Можно, конечно, чего покрепче, однако при Джерри не стоило. Уложат сына спать и откроют коньяк, который Мэри купила в аэропорту. — Возможно, вы правы, — задумчиво протянула Лукреция.       Мэри устало выдохнула. Может быть, все эти богачи хороши в речах и прочих делах, но у неё на это нет времени. Выдохнув сигаретный дым, она посмотрела в упор на женщину: — Зачем вы пришли? — Повидаться, — незамедлительно ответила Лукреция. — Повидаться, — повторила Мэри. — Аватар Одиночества?       Лукреция рассмеялась несколько натянутым смехом, снова затягиваясь. Мэри тоже последовала её примеру, в упор глядя на неё и ожидая ответа. — Ну, если вы хотели просто повидаться, то я желаю вам счастливого Рождества, — проговорила она.       Выбросив сигарету на землю, Мэри потушила её носком ботинка и, развернувшись, направилась в сторону дома. Она успела сделать несколько шагов, прежде чем раздался голос Лукреции: — Они забирают Эвана.       Мэри остановилась и обернулась. Лицо женщины было спокойно, однако огонёк сигареты слегка дрогнул. — Почему? — Он сказал, что… что не хочет быть одиноким, — Лукреция выдохнула, и сигаретный дым вырвался какими-то отдельными клубами. — Сказал, что хочет иметь друзей и учиться в университете. В общем, быть обычным человеком. Не аватаром.       Мэри помолчала. Она не знала, как на это реагировать. С одной стороны, она не испытывала жалости к Лукреции. Женщина была аватаром, она жила, питаясь страхами других людей. Паразит общества, радующийся, когда людям плохо. Мэри презирала подобных.       Но в то же время… В то же время Мэри подумала, что если бы кто-то вздумал забрать её Джерри, она бы разорвала ему горло голыми руками. — Мне жаль, — сказала она. — Нет, — качнула головой Лукреция, выдыхая сигаретный дым.       Мэри чуть усмехнулась. — Нет.       Женщина опять затянулась и посмотрела наверх. Мэри подумала о том, что хоть один из Лукасов будет нормальным. Если не поддастся влиянию родственников. Если сможет выстоять. Станет обычным человеком. Может быть, даже встретит девушку и влюбится в неё. По-настоящему влюбится, а не просто женится по расчёту, как это делали все его родственники. Хоть один из них будет счастлив. — Счастливого Рождества, — сказала Мэри. — Вам того же, — откликнулась Лукреция.       Мэри развернулась и отправилась домой. Она порядочно замерзла, но ни о чём не жалела. Встреча с Лукрецией была ей нужна.       Вернувшись в квартиру, Мэри стянула обувь и прошла внутрь, дрожа от холода. Заметив её, Эрик с укором покачал головой. — Куда ты ходила, Мэри? — Одна знакомая поздравила с Рождеством, — проговорила Мэри.       «Вам того же», — прозвучал в голове одинокий голос. Мэри сказала себе, что Лукреция сама виновата. Не будь она такой одинокой, семья Лукас не обратила бы на неё ни малейшего внимания. Но она заметила её, и теперь отныне и навсегда это крест Лукреции — быть аватаром Одиночества. — Ты могла бы надеть пальто, — с укором проговорил Эрик. — Но уже не надела, — пожала плечами Мэри. — Давай лучше ужинать.       Эрик вздохнул, покачал головой и протянул руку. Она подошла к нему, не зная, чего он хочет, однако Эрик лишь обнял её, отложив ложку и на миг забыв про готовку. Мэри прильнула к нему и сама поразилась тому, как она была рада ощутить его родное тепло. — Ты курила, — несколько обвинительным тоном сказал Эрик. — С той знакомой выкурила одну сигарету, — фыркнула Мэри. — Мы же договорились бросать. — Ну вот, всё, больше не курю.       Эрик тихо рассмеялся и поцеловал её в голову. Мэри чуть усмехнулась, вдыхая его родной запах старой бумаги и пыли. Её мать, несмотря на то, что тоже работала в Архивах, так не пахла.       «Почему я вообще думаю о ней сегодня?» — мелькнула в голове странная мысль. И правда, Мэри уже много лет не вспоминала о матери. Но почему-то каждое Рождество она думала о ней. Зачем? Никакого смысла не было в этих воспоминаниях. Мэри уже давно не думала о том, что её детство было плохим. Теперь у неё был сын, и она старалась сделать его детство хорошим. Даже несмотря на все Сущности и артефакты.       Она глубоко вздохнула, прогоняя все мысли. Не стоит зацикливаться на этом сейчас. В этом нет смысла. И уже много-много лет нет смысла.       Снизу появилось какое-то шевеление: это Джерри прибежал к ним и тоже нырнул в объятия. Мэри погладила его по неряшливо покрашенным волосам и снова чуть усмехнулась. Она не будет сейчас думать ни о матери, ни о Лукреции. Не будет думать ни о Страхах, ни об артефактах. Ни о чём подобном.       Сейчас она будет думать о подарках и празднике; о своём сыне и муже. Она не будет вспоминать одинокие дни своего детства, когда она была лишь маленькой девочкой, не знавшей радости Рождества. Она не будет вспоминать ничего.       Потому что Мэри больше не одинока в Рождество.