Часть первая. Пульс пробуждения

      Сирены. Люди в бронежилетах. Прожектора слепят, свет падает на каски и противогазы, прорезиненные халаты ликвидаторов и санитаров.       Спешка, нервозность, рёв громкоговорителей:       — ОБНАРУЖЕНО ПРАВОНАРУШЕНИЕ МИНОРИС. ПОСТРАДАВШИЕ И ГРАЖДАНЕ, ПРОЙДИТЕ В УКРЫТИЕ И ДОЖДИТЕСЬ СЛУЖБ. ПОВТОРЯЕМ: ОБНАРУЖЕНО ПРАВОНАРУШЕНИЕ МИНОРИС…       — Всех нашли?       — Сменный машинист уже готов!       — Здесь ещё выживший!       — Выводите, быстрее! Быстрее! Расписание!       Спасатели, ликвидаторы, санитары, протексы… Воздух был ледяным. Ветер — пронизывающим. Дрожь не отпускала.       Куча трупов росла на глазах. Дети и взрослые, целые тела и не совсем… Вой громкоговорителей и блеск прожекторов — всё ощущалось далёким, как будто не со мной.       — Расписание! Заканчиваем!       — В депо, в депо!       Двери поезда зашипели, сомкнулись. Завибрировал перрон, гул маятником отдался в ноющей груди. Ярко вспыхнули фары, и состав покачнулся, стал набирать ход.       Выживших сгоняли друг к другу, раненых уносили вниз к подъехавшим к станции медицинским машинам. Бронефургоны огораживали нижнюю площадку так же, как и протексы наверху.       На станцию упал свет с неба, и на свободный пятачок приземлился громоздкий аэромобиль — БТР на реактивных двигателях.       — Всем пострадавшим гражданам пройти на осмотр! Живей, живей!       Ко мне подошёл один из протексов и хмуро из-под маски с щитком приказал:       — Встань, иди.       — Да… Да… Сейчас.       Перрон под ногами снова завибрировал — к станции подъехал следующий состав. Люди с оружием сразу же оттеснили меня к другим горожанам, встали живой стеной между нами и приехавшими — такими же гражданами Маарата, которым повезло сесть на следовавший за нами поезд и не попасть под расстрел.       Запоздавшие пассажиры прошли мимо, бросая только злые взгляды в нашу сторону. Ни кровавые полосы, ни патрульные в форме, ни работники станции, сортирующие под присмотром санитаров трупы, их не смущали. Только мы, выжившие.       Тем временем прилетевшие на челноке работники департаментов разошлись — несколько с переносными сканерами отправились на распознавание погибших, а другие… принялись работать с пострадавшими.       — Эй, ты, — один из прилетевших махнул рукой и указал на меня пальцем. — Да-да, ты самый. Подойди.       Стоящий рядом с ним сослуживец навёл на меня камеру и сделал пикт. Офицер же продолжил:       — В двух словах, кто ты, из какого квартала и кто напал на поезд? Отвечай по порядку.       — Я… сотрудник офиса Гончих, из кварта…       — Стоп запись, — мужчина жестом показал, чтобы подчинённый отправился к другой группе опрашиваемых, и повернулся ко мне. — Какое дело у офисных к этому нападению? Это наша зона ответственности.       — Н… Никаких. Я просто… просто возвращался с офиса в… в снятую квартиру и попал… попал на этот поезд.       И снова свет от буферных фонарей скользнул по платформе — приехал следующий состав.       — Тогда почему вы до сих пор ещё здесь? — мужчина, похоже, разозлился. — Покиньте станцию и не мешайте нам работать.       — Я… не знаю города. Я… не подумал. Что мне делать?       — Император всемогущий! — мужчина достал вокс и приказал: — Гер-восемь, подойти и оформи офисного по протоколу.       Сразу же подошёл один из протексов и повёл меня к шаттлу, где взял сканер и обратился ко мне:       — Так, дайте ваш идентификатор… — он коснулся считывающим устройством карточки, дождался сигнала и кинул: — Всё в порядке, ваш статус подтверждён. Дан Мелах, распишитесь о согласии дать показания… хм.       — Что?       Протекс активировал вокс-бусину в шлеме, выслушал что-то от руководства и ответил:       — Показания отменяются, от вас требуется покинуть станцию прямо сейчас. Лейтенант вызвал ваш офис и сообщил о том, что вы здесь. За вами приедут.       — А… где ждать?       — Рядом с вокс-будкой под станцией увидите автопавильон. Всё, уходите, вам нельзя быть на станции.       Я шаткой походкой направился к лестнице.       Медики пронесли на носилках тело подростка в серо-голубой куртке; на груди у него была дыра.       Женщина пыталась выбраться из оцепления протексов и кричала:       — Пустите! Это ошибка! Он жив! Жив!       Кружилась голова.

***

      В комнате совещаний находились директор Гергион, Софи, Аметил, девушка и мужчина средних лет, который при первой встрече читал книгу. Их двоих в свою очередь звали Летиция Шесс и Ханн.       На столе лежали свитки и письменные принадлежности. За спиной директора висел гололитный проектор, который выводил на экран пикты недавней трагедии — протексы выложили в Океан отчёт о нападении на поезд, и дикторы всех мастей уже обсуждали террористический акт. Пока на радио, но о сюжете могли упомянуть и в телепередачах. О том, что среди пострадавших гражданских был представитель офиса, ни в одном из эфиров не говорилось.       Закончив рассказывать о том, что произошло в метро, я положил руки на столешницу, чтобы не прятать их в карманах.       Остро ощущалась собственная уязвимость.       Директор постучал автопером по столу:       — Что-нибудь ещё заметил? Может, услышал их разговоры, конкретные имена, узнал паттерн оружия?       — Ничего… ничего. Хотя, кажется, они кого-то искали? Или проверяли, чтобы никто не выжил? Да, наверное. Совершенно точно добивали, слышал выстрелы после… потом.       Я запнулся. Слишком торопливо, слишком нервно.       — Позвольте, — произнёс Ханн и, получив одобрение, продолжил, — меня беспокоит, что бандиты спрыгнули с поезда, когда тот ещё двигался. У них ведь не было реактивных ранцев, да?       Это он мне? Мне.       — Нет-нет, я не заметил у них такого.       — Значит, у них был какой-то способ приземлиться или пересесть на другой транспорт. К тому же вся атака на поезд заняла у них… если две или три станции, то пять-семь минут.       Софи задумчиво посмотрела на экран:       — Думаю, у них был аэробот.       — Могу посмотреть в Океане, не было ли за последние циклы сообщений об инцидентах с воздушным транспортом, — моментально вклинился в разговор лексограф.       Директор кивнул:       — Хорошая идея. И ещё, Аметил…       — Что?       — Собери данные по своим каналам. Всё, что касается рейса, на котором ехал Дан Мелах. Внутри, снаружи, что найдёшь по следам.       — Могу, но ничего не обещаю, — Аметил посмотрел на меня обжигающим взглядом. — Если коллега прав, то бандиты ослепили камеры поезда и повредили банки памяти.       Теперь на меня смотрели все.       — Тебе есть, что дополнить, Дан? — озвучил директор свой вопрос.       Мой голос звучал совсем безжизненно:       — Не знаю… Я рассказал всё, что там было.       Гергион сцепил пальцы и задумался. Софи смотрела с жалостью. Аметил — нечитаемо, сумрачно. Летиция что-то писала.       Ханн спросил:       — Когда ты был с Марком, вы оба столкнулись с похожими бандитами?       — Если… если я правильно помню, то… нет. У них не было шипастой брони. Мы потом обсуждали, Марк говорил, что они хотели подставить другую банду.       Я замолчал. Обращённые на меня взгляды давили, заставляли ощущать свою глупость.       Директор качнул автопером и сказал:       — Дан Мелах, можешь идти. Жди в общем зале. Если потребуешься, тебя вызову.       — Простите, — глухо произнёс я.       — Есть за что? — усмехнулся Аметил.       — Да… Простите за то, что я доставил вам столько неприятностей.       Неловко поднявшись со стула, я покинул комнату под взглядами людей, которых подвёл.       Хлопнувшая дверь отрезала завязавшийся разговор.       Я приехал в офис посреди ночи. До этого пришлось ждать водителя от Гончих больше часа на продуваемой всеми ветрами остановке, отчего меня колотило то сильнее, то слабее.       От станции всё время отъезжали фургоны с эмблемами гильдий хирургеонов, протексов и кого-то ещё. Видимо, труповозки. Потом приехала автоцистерна, и рабочие в оранжевых накидках понесли наверх пожарный рукав. Через некоторое время автомобиль загудел, и сверху полилась вода, пропадая в стоках.       Похоже, как только директору сообщили о произошедшем, он вызвал всех, кто был доступен, поэтому в зале совещаний меня встретила вся верхушка офиса.       Я честно рассказал им всё, что помнил. Единственное, о чём умолчал — так о серебряном призраке, поймавшем меня за руку.       И всё же прошло только несколько дней, а я уже дважды попадал в передряги, и что в первый раз, с Марком, что сейчас — в обоих случаях меня замечали протексы, узнавали мой статус и связь с офисом. Чую, нехорошо это.       Обо всём этом мне удалось подумать только находясь в общем зале, где под зеленоватым светом мониторов я хотя бы немного пришёл в себя. До этого не знаю, как вообще держался.       «Я жив, я в безопасности, я жив… жив», — билась в голове одна и та же мысль, отдаваясь пульсацией в висках. Было тяжело на чём-либо сосредоточиться. Каждый вдох давался с неприятным чувством в лёгких. Горло першило… но я всё-таки был жив.       В воздухе чудился слабый аромат цитрусовых.       «Сегодня Роза за главную… Ей нравится, когда пахнет цветами».       С измученным вздохом поднялся с мягкого кресла и подошёл к книжному шкафу.       Кроме экранов в зале света больше ничего не давало, царил полумрак, но я видел всё отчётливо, как на съёмной квартире.       Вайя папоротника качнулась от моего прикосновения, напомнив о том, что это живое растение. Дверца книжного шкафа открылась без какого-либо труда — не потребовался ни ключ, ни идентиф.       Я достал первую попавшуюся книгу и раскрыл на случайной странице.       «…совершенно точно виноват Амарентал, но для вынесения приговора не хватало убедительных доказательств.       — Вынужден констатировать, что ваше расследование зашло в тупик, — с превосходством заявил протекс-маршал Николя. — Теперь следствием займёмся мы, а вы можете возвращаться в Сеналь.       Арбитр отрицательно покачал головой:       — Вы слишком торопитесь. Складывается впечатление, что вы хотите помешать следствию.       Маршал протексов Ниобела взвился:       — Следите за словами! И так ясно, что деяния Амарентала — нарушение муниципумных законов, а не Лекс Империалис!       — Именно поэтому я здесь, — сказал арбитр из Сеналя. — Чтобы установить истину. А истина такова, что Амарентал преступил Лекс и заслуживает наказания. И я это докажу…»       На моём лице появилась улыбка, стоило представить, что это говорит судья Дредд.       А что? Канонично.       «Вот ты потихоньку и оживаешь, приятель, — мысленно обратился к самому себе и поставил книгу на полку. — Быстро же ты отходишь от шока… я отхожу. Крепкая у Мельхиора психика».       — Но покорёжило меня знатно, — всё ещё слегка подрагивающим голосом произнёс вслух и поморщился.       М-да. Всё ещё не совсем. Тут не покорёжило, тут посильнее сказать надо.       Кант, подчиняясь невысказанным желаниям, аккуратно подавлял микрофоны, и я знал, что пока Аметил не за своим когитатором, он мои техноманипуляции не заметит. Знал, и точка.       На обложке другой книги было написано «Введение в тактику малых и средних групп, учебное издание». Внутри, как и следовало из заголовка, были инструкции, иллюстрации и стратагемы, касающиеся управления отрядами и ведения боя в городских условиях. Я пролистал её, проглядел по диагонали, и поставил обратно на полку.       И ещё одна книга про арбитра из Сеналя… Хм, а это что?       «…Будет ошибкой объяснять все процессы в Маарате исключительно местными событиями, никак не связанными с историческим контекстом как остальной планеты, так и всего сектора Мархшван. Данный постулат становится тем весомее, чем масштабнее становится задача перед нами — составить конспект исторического развития Маарата, начиная от эпохи Утраты, и проследить за каждым из подтверждённых тысячелетий до нашего времени…»       С тихим звоном включились лампы, и в помещение зашла Роза. Она выглядела невыспавшейся; скорее всего, ей пришлось также ехать по ночному городу на общий сбор, отчего меня вновь кольнуло чувством вины. Тем не менее, оглядевшись, она ободряюще посветлела лицом и подошла ко мне.       — Любишь читать? — улыбнулась она.       — Да. Мне надо отвлечься. Сейчас подойдёт что угодно. Художественная проза или… — я поглядел на обложку. — Конспект по истории.       — У меня тоже есть любимые книги, — она провела пальцами по книжным корешкам, — «Сказание о Прощении», «Жизнь и страдания святого Бернуччи», «Фалес и Фортитьюдо» и другие.       Неловкое молчание. Сменить бы тему…       — Вы там закончили собрание?       — Ах, нет, у нас перерыв. Всё-таки то, что ты рассказал — это важно. Директор предчувствует угрозу для офиса… нет, она не связана с тобой, ты не виноват, не извиняйся, — сразу же добавила она, встретившись со мной взглядом. — Просто знаешь, такие нападения на городской транспорт напоминают о волне ужаса двадцать пять лет назад…       — Звучит страшно.       — Война между крупными бандами — это всегда страшно, — женщина печально покачала головой и вдруг произнесла своим обычным голосом: — Дан, раз ты всё равно здесь, переночуй у нас.       — А так можно?       — Конечно можно. Когда у нас общие собрания, мы днями и ночами здесь находимся. И для тебя комната отдыха найдётся.       — Тогда согласен. Ехать сейчас на метро… — я вздрогнул и вцепился в обложку побелевшими пальцами.       Спокойно… спокойно. Всё хорошо.       — Иди за мной, — Софи улыбнулась и, отодвинув дверцу, уточнила: — Тебе что-нибудь принести?       В голове роились вопросы, но с языка сорваться они не могли. И по прежнему хотелось самого себя обхватить руками, обнять и посидеть в тишине.       — Только воду. Мне… я не голоден.       Комната отдыха ощущалась по-домашнему уютной, хотя и маленькой как чулан или чердак. Наклонный потолок, две панели, имитирующие мансардные окна, отдельная кровать и лампа на тумбочке рядом. От светильника исходил тёплый закатный свет; он напоминал пламя костра и совсем не мешал спать. Хотя я всё равно его отключил, но перед этим повалялся и почитал позаимствованный томик городской хроники за авторством адепта Садока.       Он жил три века тому назад и составил наиболее достоверную хронику Маарата, включив в неё даже такие темы, которые другие хронисты обычно не рассматривали. Этот же том входил в список переизданных трактатов, исправленных, дополненных и прокомментированных его учениками.       Честно, книгу я вытянул вслепую, но будь у меня доступ в Информаторий, я бы нечто подобное и искал. Однако я слишком поздно заметил, что она описывает тридцать седьмое тысячелетие и для понимания, чем является город сейчас, большей части бесполезна… зато какие в конце книги находились пикты! Вид на центральный шпиль с земли, чей тёмный силуэт и освещённые солнцем прямоугольные грани виднелись сквозь голубоватую дымку неба. Фотография подножия башни; Маарат окружали километровые наслоения готических зданий, которые постепенно пропадали, сменяясь плитами внешней облицовки и техническими конструкциями. И чистые, почти белые арки врат, из которых тонкими ниточками выходили линии дорог и маглевов, которые устремлялись за горизонт. Не помню, видел ли я их, когда выезжал из-под купола с Марком?       Похоже, в тридцать седьмом тысячелетии Нулей вокруг Маарата не существовало. Во всяком случае, башню окружали леса, холмы, реки и озёра. И всё это великолепие к настоящему времени скрывали серый туман вместе с наслоением нулевых кварталов, сравнявших возвышенности и низины в сплошную феррокритную инфраструктуру. Но при этом Маарат оставался городом-курортом. Хотя бы частично.       Это… это действительно удивляло. Но время на часах было уже совсем позднее, глаза закрывались сами собой, так что дальнейшее чтение я отложил на завтра.       Пять часов сна прошли словно при температуре — кое-как. Во рту прочно обосновался мерзкий привкус, в горле саднило, вдохнуть полной грудью не получалось — начинал болеть пресс.       Выйдя из комнаты, столкнулся с Аметилом. Тот выглядел тоже не очень — сонный, хмурый, недовольный.       — Вперёд, вперёд, работа ждёт, — хмыкнул он и махнул рукой в сторону общего зала. — Сходи пока, позавтракай. Потом ко мне за параллель и без перерывов. О выходе в закусочную и не мечтай.       — Если нельзя идти в закусочную, то пусть из закусочной придут к нам.       — Будешь есть за доской — убью.       — Ага, ага, как же.       В ответ на мой скепсис он без какой-либо улыбки произнёс:       — Я не шучу.       В этот раз я ему поверил.       Постепенно на втором этаже становилось всё больше клерков — на работу они приезжали до рассвета. На нижнем этаже царила толкучка: бойцы расходились по отрядам, выходили наружу, грузились в микроавтобусы и постепенно разъезжались по городу. Небо светлело голубовато-серой хмарью.       Взяв в магазине что поесть, я вернулся в офис и, поздоровавшись с Софи, устроился в общей зале.       — Директор тебя может вызвать к себе, — предупредила женщина перед тем, как я пошёл в когитаторную.       — Мне нужно к чему-то готовиться?       — Нет, ничего серьёзного, не волнуйся. — она улыбнулась. — Гергион как освободится, хочет с тобой поговорить, но ты пока работай с Аметилом. Кстати, он о тебе хорошо отзывается, — и Софи заговорчески подмигнула.       — Кто, Аметил?       — Он, он.       — Это… неожиданно.       — И почему? Что-то не так?       — Да мне кажется, что он постоянно мной недоволен.       Софи тихо посмеялась.       — Он часто таким кажется. Не переживай, Дан.       Вот вроде бы она ничего такого и не сказала, но я почувствовал себя гораздо увереннее.       Роза, Роза, интересная ты женщина. Есть в тебе что-то такое, не знаю, располагающее. И ещё интересно, как там сейчас Марк? И от корректировщика никаких сообщений нет… Впрочем, стоило зайти в помещение к Аметилу, как тот зыркнул на меня исподлобья, и мой оптимизм сменился чем-то неприятным.       Вот же какой человек, одной кислой миной может настроение испортить.       Параллель уже светилась. Пальцы пробежали по нужным клавишам, и блокировка снялась. Время работать.       Лексограф сосредоточенно проговорил:       — Твоя задача на сегодня — обрабатывать входящие документы точно так же, как ты вчера делал. Держи список уточнений по соответствиям, — он протянул мне желтоватый лист с пометками, — и постарайся меня не отвлекать, мне ещё разбираться с заданием директора.       — Хорошо, тебя понял…       Мой тон говорил сам за себя, и напарник с нарастающим недовольством в голосе отреагировал:       — Нет, только не снова, Дан! Не начинай! Без вопросов!       — Только один.       Он закатил глаза к потолку и вдруг засмеялся. Без нервов, без психов, как будто услышал хорошую шутку.       Отсмеявшись, парень достал из рабочего стола карточку и передал её мне:       — Держи, твой запасной идентификатор горожанина. Я его проверил, он рабочий.       — А… А что за имя в нём записано?       — Захария Белт. Ты ожидал что-то другое?       Я постарался снова придать лицу равнодушное выражение, но внутренне тихо ликовал: всё-таки да, изменения откатились. Вот был бы номер, если нет!       Аметил с подозрением сощурился:       — Мне стоит говорить, чтобы ты не показывал охранителям сразу два идентифа?       — Не стоит, — я мотнул головой и открыл таблицу с набежавшими за время беседы строками. — А вообще, хотел спросить тебя совсем о другом, но да ладно.       — Твоё любопытство меня напрягает… приступай давай к работе. Потом поговорим.       И начались долгие часы систематизации файлов, составления им описаний, присвоения тегов и формирования сети соответствий, как здесь это называли.       По большому счёту, всё это было делать не так уж и сложно. Работа монотонная, да, с неудобной эрзац-клавиатурой и без мышки, да. Всё равно, что рисовать тачпадом, однако приноровиться можно. Вот и на второй раз у меня получалось уже эффективнее разбираться с потоком файлов и быстрее жмякать на клавиши.       Чем занимался Аметил? Я поглядывал время от времени как обычным, так и машинным взглядом, но ничего примечательного не видел. Лексограф просто обложился ещё парой досок помимо встроенной в корпус когитатора и техношаманил на своих экранах, прикусывая губу и отправляя инструкции за инструкциями в глобальную сеть.       Её здесь называют Океаном, надо уже привыкнуть.       Я бы не отказался детальнее понаблюдать за тем, как он ныряет в цифровые глубины, но у меня была тут своя заводь и поток данных, за который я нёс ответственность.       Большинство файлов ничем интересным похвастать не могли. Акты купли-продажи, доверенности, отчёты, запросы, гражданские и юридические обращения и так далее.       «…просим ходатайствовать перед протексами за Имнатена Ходжи, задержанного в подозрениях по незаконному обороту медикаментов…»       «…жалоба на действия ваших сотрудников, воспрепятствовавших движению владельца по охраняемому объекту…»       «…заявка на вступление в боевое подразделение офиса, досье соискателя приложено…»       «Письмо от офиса «Семь Звёзд» директору офиса «Гончие» Гергиону Заклу лично в руки…»       Пометки Аметила сильно помогали разбираться со всеми новыми файлами и выставлять им правильные теги. Было странно понимать, что, по факту, всеми этими документами занимались люди в соседних комнатах, а я лишь принимал отсканированные записи и «наносил последние штрихи». Попадались и странные сканы, и неполные, и с испорченным текстом. Такие я тоже помечал соответствующим тегом и отправлял в сеть. Иногда они возвращались с исправлениями.       Марк мне говорил, что я ещё увижу, как офис помогает горожанам. Если эти файлы не врали, Гончие действительно принимали участие во многих общественных делах и передавали запросы от граждан нужным чиновникам в департаменты. И это был только второй день моего труда на должности помощника лексографа! Второй день, а я уже получил доступ ко внутренней кухне организации Гергиона. Какой чертовски быстрый карьерный рост.       — Ну наконец-то, — выдохнул Аметил, откинулся на кресле, заложил руки за голову, а потом посмотрел в мою сторону: — Не отвлекайся, перерыв тут только для меня.       — Знаешь, я всё ждал, что в файлах промелькнёт хоть что-то о вчерашней… о ночной резне в метро. Но нет, среди обращений ни одного намёка на то, чтобы это событие хоть кого-то затронуло.       — А ты думал, пострадавшие будут писать нам просьбы о помощи? — проворчал Аметил, полусидя-полулёжа с закрытыми глазами. — Их уже всех протексы на департаментский учёт поставили. Да и не в нашей зоне ответственности это всё дело.       — Мне кажется, протексы нас недолюбливают.       — Ха! Ха-ха-ха! Весёлый ты человек, Дан. Ну конечно же они недолюбливают, потому что мы занимаем их место в Нулях! Нет у Муниципума достаточно людей и прочих ресурсов, чтобы сделать Нули такими же подконтрольными себе районами, как нумерные, но лучше мы, чем банды. Банды вот на поезда нападают, магазины взрывают, наркотиками торгуют и тому подобное.       — «Семь Звёзд» тоже ведь офис?       — А ты откуда о них слышал?       — Письмо было от них директору.       Аметил ругнулся, но без сильных эмоций:       — Фиговый знак, парень. Офисы друг другу пишут перед серьёзными проблемами.       — Так то нападение на поезд было чем-то серьёзным?       — Ещё спрашиваешь? За безопасность метро протексы в ответе, и если они пропустили такой удар, то сам понимаешь, к чему это может привести.       — Война банд?       — Не. Война с бандами, передел сфер влияния и прочие «игры» больших дядь… А ещё и Марк приехал. Ну однозначно что-то будет.       — Кстати, Софи, рассказала мне, что четверть века назад в Нулях была волна ужаса. Ты что-нибудь знаешь о ней?       — Я похож на того, кто её застал? У Софи и спроси или со Стигматом поговори… кстати, а он где?       — На задании, — рефлекторно ответил я.       Так, стоп, а это не секретная информация?       — А, понятненько, — без энтузиазма отозвался Аметил и снова сел за когитатор. — Мелах, а скажи-ка ты мне… ты не заметил ничего необычного кроме того, что террористы подавили все датчики и камеры?       — Знать бы ещё, что ты имеешь виду под «необычное».       — Да я и не надеюсь ни на что, когда тебя спрашиваю, но мало ли. Раз ты увидел подавление, то может и что другое заметил, а то у меня тупик, картина не складывается.       Напарник сверлил взглядом открытые окна и потирал переносицу. Казалось, ещё немного, и его татуировки засветятся от напряжения.       — Может быть, и заметил, — медленно произнёс я, подыскивая слова. — Перед самым нападением поезд остановился на станции, но не стал открывать двери, а почти сразу же поехал по маршруту дальше, и… и примерно в этот момент в первом и последнем вагоне началась стрельба. Нападавшие шли навстречу друг другу, отчего у большинства горожан не было шансов, и где-то за три минуты всё было кончено. Как атака закончилась, бандиты сошли с поезда, он стал тормозить и остановился ровно на следующей же платформе.       — И?       — И вот это необычно. Датчики были подавлены, но бандиты сошли с поезда через открывшиеся двери. Понимаешь? Они их как-то открыли, и я сомневаюсь, что машинист был с ними заодно. Скорее всего, они его убили в самом начале. Кроме того, поезду потребовался сменный оператор. Я слышал, как его на станции искали, чтобы состав в депо отправить.       — Чего?       — Ага. Поезд остановился на станции и до тех пор, пока ему не нашли сменного машиниста, он никуда не поехал и портил всем расписание. Какие тут ещё можно сделать выводы? И ещё: поезд проезжал мимо станций, но как только агрессоры с него сошли, он остановился на следующей же платформе. Это выглядит так, словно им управляли извне. Может, у бандитов тоже был лексограф?       Парень нахмурился, снова обратился к когитатору каденциями, сцепил пальцы в замок и сперва тихо, а потом во весь голос выругался:       — Блядь… Блядь!       Он подскочил с кресла и ударил кулаком по ладони:       — Проклятье!       — Ты чего?       — Того! — Аметил глубоко вдохнул, постоял с закрытыми глазами и молитвенно сложенными пальцами в символе Механикус, и выдохнул: — Помнишь, я тебе рассказывал про спиритов?       — Было такое.       — Так вот, спириты могут управлять техникой. Ну просто великолепно! У нас теперь есть цифромедиум с духами, способными вселяться в городские системы! — его голос так и сочился ядом.       — Чем это грозит для нас?       — Нам? Ничем. Механикус ведь разрешают искусство лексографии, — его ответ прозвучал как сарказм, да и выражение лица было таким же, — а вот медиумам придётся разбираться с нарушителем табу. Ха!       Аметил ещё раз поглядел на экраны:       — Я к директору. Ты пока продолжай плести сеть. И… — он нахмурился, встретился со мной взглядом и, помедлив, нехотя сказал: — Спасибо.       — Да не за что… — совсем растерявшись, глянул ему вслед и остался один в серверной.       Хм, спирит, значит…       «В первый раз я испугался. В следующий — не растеряюсь».       Кант согласно колыхнулся нитями.       Работа за параллелью вгоняла медитативный транс, поэтому когда в когитаторную заглянула Софи и предложила поболтать в общей зале, только тогда я посмотрел на хроно и понял, что прошло уже больше двенадцати часов.       Новые записи ко мне на когитатор перестали поступать ещё минут двадцать назад, да и в целом ноги просили размяться.       — Ладно, хватит тебе на сегодня, — коллега разрешающе махнул рукой. — Иди, отдыхай. Сколько там у тебя осталось необработанных позиций… ха, неплохо, меньше сотни!       — Вообще-то их только шестнадцать.       — А ты считаешь отклонённые? М-м? И я ещё не проверял твою сеть. Если опять неправильно её сплёл, сам переделывать будешь.       — Надеюсь, не придётся, — вымученно улыбнулся я и пошёл за Софи.       Гражданские работники большей частью уже покинули офис, в кабинетах оставалось совсем немного людей. Мимо прошла Летиция; она обменялась парой слов с сестрой, после чего старшая попросила меня пройти вперёд и её подождать, она нагонит.       В общей зале снова было тихо, просторно и светло. Упоительно пахло рекафом и печеньем. За кофейным столиком сидел тот самый мужчина, который при втором нашем с Марком посещении офиса читал книгу. В этот раз я разглядел её название — «Продвинутые стратегии малых групп, руководство для Протекс».       Сурово.       Сев на свободное место, я запрокинул голову. Красный свет под закрытыми веками быстро сменился ощущением тепла, распался на цветные мушки — словно экран телевизора зарябил — и пропал.       Тихо пищали экраны. Тонко зазвенела ложка, которой помешали рекаф, и через несколько секунд кружку поставили на стол со стеклянным звуком. Каждый удар сердца отзывался в висках гулкими волнами.       Я открыл глаза, встал и подошёл к шкафу с книгами. «Арбитр из Сеналя», «Фалес и Фортитьюдо», снова «Арбитр из Сеналя» с готической цифрой «V» на корешке, пустое место, где стоял том городской хроники Садока за тридцать седьмое тысячелетие… чёрт, вернуть надо.       Кто-то хмыкнул.       Я оглянулся. Мужчина глядел на меня поверх книги, определённо чем-то заинтересованный.       Ну раз уж привлёк его внимание, то почему бы и не спросить:       — Прошу прощения, вы хорошо разбираетесь в этой библиотеке?       Он посмотрел наверх, нахмурился и снова встретился со мной взглядом:       — Думаю, что хорошо. А что именно вы ищете?       — Садок, хроника Маарата. Я вчера познакомился с его трактатом за тридцать седьмой миллениум, но как понял, это его не первая книга. Я бы хотел узнать, что он писал в первой, но что-то не могу найти нужный том.       Мужчина задумался и кивнул:       — Пятая полка снизу, где маркировка «М». Она где-то там.       Стоп, у полок есть маркировка?       Поблагодарив человека, я внимательнее осмотрел шкаф и да, у разных полок были свои метки, вырезанные прямо на дереве: буквы и литеры, аквила и шестерня, прочие символы — внезапно в расположении книг я увидел неизвестную мне систему, а не обычный беспорядок. И книга нашлась как раз там, где мне и сказали посмотреть.       Сев обратно на диван, я открыл фолиант и перелистнул титульную страницу.       «Вот уже более ста веков…»       Зазвучавшие в голове слова как будто вспыхнули перед глазами: «Вот уже более ста веков Император неподвижно восседает на Золотом Троне Терры. По воле богов он является Повелителем Человечества и правит миллионом миров…»       Нет, нет. Это было бы слишком ужасно. Ужасно, потому что непонятно. Такое невероятное совпадение, которое как будто бы дожидалось меня одного, и какое же облегчение, что во вступлении Садок написал иначе:       «Вот уже более ста веков Империум Человечества простирает свою власть над Махпел Прайм. Начиная от Реколонизации и до наших дней Свет милостивого Бога-Императора осеняет нас бесконечной благодатью, ибо Он благ и благи все деяния Его, да благословится Он во веки веков! Сим с дозволения жрецов-архивариусов и с дозволения высокопочтенных покровителей Адепта Механикус, я, историографист Садок, с благословения Его Преосвященства епископа Абиэзера и Их Безупречной Люминесценцией архимагоса Этерлогиса начинаю свой труд по систематизации и священного анализа прошедших эпох ради подтверждения верности Махпел Прайм Империуму Человечества и отсутствию искажений в фундаменте истории, ибо дом, забывший своё прошлое, не устоит».       Воображался тихий и одновременно торжественный голос, сопровождающий каждое прочитанное слово. Едва слышный хор, церковный орган, колокола…       — Вау, — выдохнул я, отвлёкся от вступления и немного пришибленно перелистнул на самый конец, где… нет, оглавления не было. И глоссария. Были только заметки и комментарии к тем страницам, которые я ещё не прочитал.       Похоже, первый том ученики Садока не переписывали.       — Что такое? — обратился ко мне мужчина, снова оторвавшись от своей книги.       — Я просто восхищён. Какой насыщенный язык, какой информативный. Слог достойный проповедей. Я прочитал только один абзац, и в нём уже чистое концентрированное знание. Я и не знал, что можно писать так.       — Впервые слышу, чтобы Садок настолько впечатлял, — собеседник улыбнулся. — Марк вот не смог прочесть и первой страницы.       Я хохотнул:       — Тогда я от него недалеко ушёл.       — Да нет, не похоже, — он пожал плечами и вдруг протянул мне ладонь: — Меня зовут Ханн. Не Хан, а Ханн.       Я ответил на рукопожатие:       — Дан. Дан Мелах.       — Рад знакомству, — он снова прислонился к спинке дивана, вновь расслабившись с книгой в руке. Убирать её Ханн точно не собирался. — Жаль, познакомиться раньше не получалось. Ты же лексограф?       — Не знаю, что бы на это сказал Аметил…       — Мне не интересно, что там сказал бы Аметил. Он часто позволяет себе много лишнего, — беззаботно заметил мужчина.       Вот как ему это удалось?! Скажи иным тоном, то прозвучало бы ой как резко.       — Если я и лексограф, то такой, что только учится. Вот Аметил и наставляет меня уже второй день.       — Ха-ха. Надолго к нам?       — Не знаю. Сам хотел бы понимать, но я в первую очередь вместе с Марком, а потом уже на усиление офиса. Хотя с моими навыками… не знаю, чем могу быть полезен. Пока что только файлы сортирую и книги из шкафа таскаю.       Мужчина тихо фыркнул, но справился с непрошенным весельем и сказал:       — Если интересно, могу дать тебе пару уроков по стрельбе. Я в офисе на должности капитана, тренировка новобранцев тоже в моих обязанностях.       — Не скрою, неожиданное предложение. Я… я подумаю.       — Обычному лексографу не предложил бы, но ты вместе с Марком, тебе понадобится. К тому же знаю я лексографов. Будь на твоём месте кто угодно другой, он бы сегодня в офис не вышел.       — Почему?       — Потому что когда смерть целует в лоб, ты резко понимаешь, что вся твоя власть над машинами кончается здесь и сейчас. Поэтому ты никогда не увидишь лексографа в бою.       — Они слишком цепляются за свою жизнь, понимаю, — тонко улыбнулся я.       — Нет, они слишком боятся потерять веру в себя, — с серьёзным лицом возразил мне Ханн, и я задумался.       А ведь и правда, если контроль машин требует веры в себя… я ведь верю, что кант сможет сделать то, что я хочу? А если лексограф не разделяет себя и свои силы, то лишившись уверенности, лишается и контроля?       Ого. Ого! Нет, это всё надо ещё проверить, но ого!       Или нет.       — Спасибо, — кивнул я и провёл пальцем по обложке первой книги Садока.       — Не за что, хе. Ты подумай о тренировке.       — Подумаю, — я снова улыбнулся. — Мне только непонятно… Ханн, можно ведь на ты?       — Я думал, ты уже.       — Да вот только сейчас, — мы оба посмеялись, и я продолжил: — Знаешь, я люблю спрашивать. И вот сейчас мне интересно следующее: вот я нахожусь у вас для усиления офиса, но не знаю, как долго здесь буду и чем вообще усилю. Однако Аметил меня учит, ты предлагаешь потренироваться, а Софи… Софи просто добра ко мне, и я не понимаю! Если я временный сотрудник, почему ко мне такое отношение? Из-за того, что я прибыл с Марком?       — Сложные ты вопросы задаёшь, Дан, — он вздохнул. — Да, тебя привёл Марк, но не только это. Он тебе вообще рассказывал про нас что-нибудь?       — Не успел. Нам пришлось очень быстро покидать место встречи и ехать сюда.       — Понятно. Тогда я объясню. Мы все, особенно самые старшие, на самом деле из одного приюта. Софи, Марк, Летиция, я… Однажды наш директор попросил покровительства и защиты у одного влиятельного человека из Города. Тогда, во время войны банд, такая защита была не лишней, и со временем наш офис собрался тем составом, который есть сейчас.       — Что же такое было двадцать пять лет назад…       — Ужас, — коротко ответил Ханн, и на его лицо словно бы пала тень от непроглядной тучи. — Поезда расстреливали. Машины взрывали. Сносили дома. Угоняли цистерны с химией и штурмовали кварталы. Перекрывали дороги и сбивали аэрботы. Город был на грани введения сил планетарной обороны, но арбитры, протексы и офисы справились.       Я молчал.       Двадцать пять лет назад… Мельхиору Амадеусу было двадцать два года, следовательно, он родился после тех событий. Виктус Амадеус жил на втором уровне, а вот Александр…       «Но я всегда был безбашенным, поэтому запросил разрешение на переезд вниз. Спросишь, почему? Потому что не навоевался…»       Ох, ептеть. Вот он про что говорил!       Ханн пожал плечами:       — Любопытничать к истории полезно. Что к старой, что к недавней. Так что если хочешь читать, читай. Хочешь спрашивать — спрашивай, я что знаю, то расскажу.       Внезапно переборка уехала в сторону. К нам заглянул Аметил и мерзко бодрым голосом воскликнул:       — О чём беседа, а меня не позвали?       — Об истории, — немногословно пояснил Ханн.       Аметил прошёл в зал, взял стакан с полки, налил рекаф из автоклава и уселся рядом с нами, довольно лыбясь.       — Слуш, Дан, — его снисходительный тон бесил, — молодец, сеть сегодня лучше, чем вчера. Только у тебя там узел образовался и несколько разрывов, но для новичка прям хорошо-хорошо.       Мужчина сдержанно кашлянул и переспросил:       — Слушдан?       — А-а, Ханн, да ты чего? — Аметил выставил руки вперёд и помотал головой. — Я с Даном на короткой волне и вообще, я его сказочником зову.       Ханн повернулся ко мне:       — Он тебе уже и прозвище присвоил?       Я переводил взгляд между ними и ничего не понимал.       — Мелах иногда такие мысли говорит, словно всё об Океане знает, но стоит его спросить конкретнее, как он начинает выдумывать. Поэтому и сказочник, — хихикнул Аметил.       — Хазард, я тебе говорил, что так нельзя! Ты не директор!       — Господа мои, не ругайтесь, — стараясь, чтобы звучало примирительно, попросил я, вставая с дивана. — Да, Аметил назвал меня сказочником пару раз, но я не… воспринял… на…       — Да-а-а-ан? — прозвучал чей-то медленный возглас, и я ощутил, словно парю в невесомости.       Уязвимо.       Уязвимо.       Открыто.       Горько.       Больно.       Больно.       Больно!       Грохот раскалённых камней, обжигающая магма, яростно-багровый свет.       — …Розу!       — Дан!       Я всхлипнул и глотнул что-то ржавое.       Пустившая по венам лаву боль отступала, оставляя после себя пульсацию во рту и в животе.       Меня словно прошило насквозь штырём.       ...бабочка на зубе дракона...       Сквозь слёзы я увидел склонившуюся надо мной женщину.       Ох ты ж, какая жесть…       — Минутку, — булькнул я, пытаясь стереть это жуткое чувство, засевшее под рёбрами.       Оно было… угасающим. Уже угасающим.       Что-то кольнуло в шею, и по телу резко потёк мороз. Лава в животе всё ещё алела трещинами, однако… однако стало легче.       — Дан Мелах, ты меня слышишь?       Я кивнул и часто задышал.       Оказалось, я лежал на полу, скрючившись в позе эмбриона и обхватив себя руками.       У-у-ух, как тяжело.       Осторожно оперевшись о поданную руку, смог подняться на ноги, всё ещё слыша отголоски пылающего ада в глубине себя, но криз миновал.       Криз? Да что со мной такое?       Аметил, Ханн, Софи и ещё один человек из офисных медиков — нашивка на его жилете говорила об этом — они все были здесь.       — Мне уже лучше, — предупреждая их вопросы, быстро проговорил я прикушенным языком.       — Ты уверен? — осторожно уточнила Софи, касаясь моего плеча и придерживая меня на ногах.       Ханн тем временем говорил с медиком, и даже на лице Аметила можно было заметить что-то вроде испуга. Однако он всем видом показывал, что его ничего не интересует и он вообще пришёл сюда попить рекаф, чем и занимался, глядя на мониторы.       — Ну, спонтанно я не умру, так что всё хорошо, — невесело ответил я Розе и не смог сдержать смешка.       — Что такое?       — Да так, вспомнил, что хирургеон Хананель приглашал на повторный осмотр.       — Повторный? — резко уточнила женщина.       — Да. Я же с Марком ездил к нему. Марк проверял, как идёт заживление раны, а мне он сделал сканограмму и попросил заехать. Так что да, вот и повод есть.       — Ох, Дан Мелах, о таком надо было сказать ещё утром, — Софи покачала головой. — Идём, я согласую встречу с нашим лекарем.       — Ага, — поддакнул Аметил, бросил на меня хмурый взгляд, и оставил стакан на столике. — Свяжешься с доком и поедешь к нему, понял? Не откладывая!       — Да, конечно, — я сделал пару шагов и остановился, вспомнив ещё кое-что: — Простите, а можно что поесть? А то я весь день за параллелью работал и не обедал.       Взгляды Ханна и Софи скрестились на Аметиле. Лексограф поднял руки:       — Эй, вообще-то я его насильно за доской не держал!       Ханн со вздохом хлопнул себя по лбу:       — Друг, ты…       Какой бы спор между ними не завязался, его развития я уже не услышал, торопливо догоняя Софи в коридоре.       Хананель мог принять меня завтра во второй половине дня, так что оставшуюся ночь я снова провёл в офисе, заодно немного почитал про Маарат и Махпел Прайм в частности.       То, что в истории города называлось Реколонизацией, означало период повторного открытия планеты после эпохи Утраты и заселение куполов города-улья. Эпоха Утраты, судя по скупым заметкам автора и комментариям его учеников, была мне знакома как Эра Раздора или Долгая Ночь. Таким образом, на самом деле история Махпел Прайма была куда древнее истории Империума Человечества, однако к моменту прилёта эксплораторского флота коренные жители планеты деградировали до родоплеменного строя.       Удивительно. Они жили в тени рукотворного города-улья и прочих свидетельств техногенной цивилизации, колонизировавшей и изменившей этот мир, и всё же хешваниты, как коренные жители называли сами себя, продолжали хранить древний Завет и ожидали возвращения «братьев со звёзд». Ещё одним удивительным фактом было то, что Маарат, согласно тому же древнему Завету, был законсервирован для тех самых братьев со звёзд, поэтому хешваниты, исполнив свой долг, почти моментально смешались с населением корабля-ковчега, которое спустилось с небес, и это самоназвание прицепилось к потомкам колонистов до сего дня.       Понятно, что автор описывал события стовековой давности и относиться к его исследованию нужно было критически. Тем более, что по его же словам он писал «труд, заслуживающий доверия у досточтимых покровителей», следовательно… К тому же Садок больше уделял внимание роли Маарата в общей истории, и это непременно тоже меняло фокус повествования. Однако при всём этом я проникся к историку уважением. Боюсь представить, сколько на самом деле материала ему пришлось перерыть, чтобы создать непротиворечивую картину прошлого. А ведь и в том материале тоже могли быть искажения… Никому и ничему нет веры, только Богу-Императору.       И всё же исходя из того, что он писал, получалось, что планету переоткрыли Механикус. Простите, Механикум. Так почему они не превратили этот «оазис» в мир-кузницу? Что за «Завет» хранили хешваниты? Почему город-улей был законсервирован, для кого он предназначался? Как и четыре других города-улья: Ниобел, Даршан, Кармель и Сеналь.       «Чем больше ответов, тем больше вопросов, — вздохнул я, закрывая книгу и выключая свет: — Похоже, я начинаю понимать, почему Бальтазар отправил меня именно сюда».       — Доброй ночи, Дан Мелах, — произнёс я, глядя на своё отражение в фальшивом окне.       Парень улыбался.

***

      Залог хорошего самочувствия — хороший сон. И чёрт возьми, как же прекрасно я выспался! Настолько, что вчерашний приступ казался чем-то несерьёзным, но только на первый взгляд.       Мне становилось плохо тогда, когда я злоупотреблял кантом. Вчера эта закономерность была нарушена.       Так или иначе, утро прошло как нельзя лучше. Я позавтракал, поболтал немного с Ханном о тренировке и узнал об офисном тире, посмотрел на принятый на вооружение огнестрел, поработал с Аметилом над плетением очередной сети, а когда на моих виртуальных часах сработал таймер, пошёл собираться к врачу.       Подходя к метро, я понял, что мог бы попросить Софи помочь мне с такси, но пришлось сцепить зубы и подняться на платформу. Напряжение росло с каждой лишней минутой ожидания, и когда поезд приехал, оно достигло пика. Я едва смог заставить себя пойти навстречу распахнувшимся дверям, хотя внутри всё было в порядке. И снаружи. Не в порядке был только я.       Со мной было такое раньше, когда я читал о терактах, и встречая рядом с собой тех, кто был похож на их исполнителей, весь напрягался и ожидал неприятностей. Сейчас же эта тревога едва не вынуждала на всё плюнуть и пойти пешком, а кант… Канту, похоже, было всё равно, что я повсюду вижу угрозу. Бездушная сволочь.       Стоять в вагоне, добела сжимая поручень, и дышать сквозь зубы — мой нездоровый дикий взгляд пугал меня самого. Но я всё же смог доехать до нужной мне станции и вышел как раз там, откуда уезжал в сторону офиса. «Биурмират» также находился в на том же самом месте, где я помнил. И Информаторий. И кабинет Хананеля.       — Прошу, вам назначено, — с обаятельной улыбкой сообщила мне девушка за окошком приёмной и попросила подождать.       Врач не стал задерживаться и обошёлся без приветственного ритуала, сразу же поведя делать сканограмму.       Выйдя из сканера, я столкнулся с полным безразличием доктора ко мне. Он пристально изучал мои снимки и срезы, видя в них такой же порядок, какой видел я в промаркированных книжных полках. В этот раз он рассматривал их дольше, накладывал на предыдущие, вращал, менял разрешение и тому подобное. И всё это в перерывах с беззвучными молитвами, возносимыми когитатору.       Снова возник соблазн залезть в него виртуальными пальцами, но так подумав, я решил дождаться вердикта лечащего врача. А то мало ли, полезу и случайно удалю данные, а мне оно надо?       С такими мыслями я и ждал Хананеля. И, наконец, дождался.       Мужчина погасил экраны, нажал на другие кнопки, и когитатор выплюнул крепко сшитые друг с другом отпечатанные листы.       — Хм… Дан Мелах, напомните, вам двадцать два года?       — Всё верно.       — Вы используете респиратор для дыхания? Живёте не рядом с генераторумом? Питаетесь сертифицированными продуктами, не переработанными концентратами?       — На все вопросы да, — нахмурился я.       — А что касается ваших родителей, у них базовое или расширенное медицинское обслуживание?       — Извините, не могу сказать.       — Тогда как-то это странно… — пробормотал врач, сравнивая между собой два листа с графиками и столбиками.       Я терпеливо ожидал.       — Что ж, мне нужно провести ещё одно испытание, перед тем как однозначно что-то сказать. Пойдёмте со мной в операционную.       — Вы меня резать будете? — усмехнулся я.       — Нет, пока нет. Нужен только образец ваших тканей и крови, — «успокоил» меня Хананель.       Хорошо, о каких болезнях я знаю из канона? Нет, только без варповщины!       Хм. Ха-ха. Мне хана.       Я зашёл в просторное высокое помещение с висящими под потолком круглыми лампами, с белыми койками, простынями и переборками. За одной из них что-то отчётливо темнело, отбрасывая тень, и одновременно сверкало в машинном зрении.       «Сервитор».       Хананель отодвинул завесу, и я увидел его второго ассистента.       Долгую секунду казалось, словно кто-то подвесил человека на верёвках, разорвал грудь, сделав из рёбер крылья, натянул серую кожу поверх них и всадил туда, где должны быть лёгкие, механические ноги с шарнирными сочлениями.       Меня должно быть приморозило к полу, так как я не мог сделать и шага.       Но секунда прошла, и гротескный ужас сменился не менее гротескным сплавом человека с многофункциональным хирургическим комбайном. Однако от этого он всё равно не переставал напоминать… свежевателя.       «Омниссия, прости, но я не знаю, почему тут такие сервиторы!»       Голова автосерва повернулась ко мне слепыми глазами, и я чуть не обосрался.       Он ведь не слышит мои мысли? Не слышит?       — Дан Мелах, подойдите ко мне, — услышал я совершенно будничный голос доктора.       С трудом отвернувшись от «ассистента», я подошёл к Хананелю, и он деловито приложил инжектор к моей руке.       Кольнуло.       Картридж заполнился красным.       — Всё, достаточно. Сядьте, анализ на маркеры займёт пять минут.       Увидеть символику конклава Биологис на сложном медицинском оборудовании было ожидаемо. А вот то, что для работы с ней доктору пришлось снять перчатки и показать свои электу…       Пока центрифуга разделяла фракции крови и отправляла их на другую медицинскую станцию, док разглядывал через микроскоп кусочек кожи, который инжектор изъял из места укола. Потом он его тоже загрузил в «лабораторию».       Сервитор продолжал смотреть на меня. Тревожно.       Поэтому когда станция закончила работать и выгрузила результат очередной стопкой листов, я втайне выдохнул и расслабился. А вот док наоборот — было заметно по тому, как изменилась его осанка, да и сам он во время чтения бросал на меня задумчивые изучающие взгляды.       — Что ж, Дан Мелах, думаю, я знаю, в чём причина вашего ухудшающегося самочувствия, — наконец решил он сказать то, что понял из моих анализов. — Скажу сразу, надежда есть и при должном лечении вы проживёте…       Он замолчал. Наверное, потому что увидел мой взгляд.       — Я вас слушаю, доктор, — голос звучал как чужой.       — У вас «генераторумная редукция» в хронической стадии. Она ещё известна как «светоносное прикосновение» или «лучевая болезнь». Также есть маркеры новообразований, — и прежде чем я успел переварить сказанное, он спросил в лоб. — Вы замечали подкожные кровоподтёки?       — Нет.       — Что ж… обращайте внимание на спонтанно возникающие синяки, старайтесь не оказывать высокие нагрузки на мышцы и не допускайте переутомлений. Также предписываю вам проходить ежедекадный осмотр для отслеживания динамики новообразований.       — У меня есть опухоли?       — В этом и странность, их нет. Есть их маркеры. Поэтому я даю вам осторожный позитивный прогноз на течение вашей болезни.       — Я могу посмотреть на свои сканограммы?       — Извините, вам нельзя.       Я вздохнул и сосредоточился: «Кант, ты знаешь, что делать».       Тонкие нити потянулись к когитатору в другой комнате, а сервитор снова шевельнулся.       В другой раз я бы вздрогнул, но сейчас…       …а что сейчас?       А я не знаю, что сейчас. То есть, вот прям вообще ничего не знаю.       — Я предписываю вам курс лекарств, — Хананель продолжал говорить и делать пометки на листе с моим анамнезом. — Пить по одной таблетке в день, они рассчитаны на три декады, получать их можете у меня. Они купируют развитие опухолей и сопутствующих инфекций…       «Скажи, почему я совсем ничего не чувствую, узнав, что Мельхиор на самом деле умирает? И дело вовсе не в лучевой болезни, о нет. Дело во мне».       — Вы меня слушаете?       — Предельно внимательно, — я механически улыбнулся, глядя висящему под потолком хирургическому сервитору в глаза.       «Мы, в конце концов, с тобой похожи».       Я не стал заезжать в офис.       Наверное, в глубине души я знал, что всё этим рано или поздно закончится. Даже друг Мельхиора говорил, что смертность на первом уровне зашкаливает.       Сколько бы здесь прожил Мельхиор, не будь меня? Год? Два? А сколько проживу я? Блин, то, что я узнал — оно имеет для меня хоть какое-то значение?       «Смерть — это не конец…»       Да если и не конец, не я выбирал очнуться спустя тысячелетия и тысячелетия в теле технолога из города-улья! Не я!       Я вообще ничего не выбирал…       Город проносился за стёклами, и я пытался увидеть его таким, какой он был — оранжевым светом фонарей, коричневыми стенами домов, серым туманом, дымкой и паром канализации, всеми людьми на улицах, машинами и зданиями — словно вот-вот он исчезнет, и всё, что у меня останется, так это воспоминания.       «Ну да, я узнал, что на самом деле медленно умираю. И что с того, что это меняет? Лишает мотивации? А она у меня до этого была?»       Понять свои эмоции не получалось. Они все были какими-то смазанными, невыразительными. Ха-ха, и я чувствовал себя никому ничего не должным. Но пожить ещё, пожалуй, всё же можно.       «Я свободен, словно птица в небесах, я свободен, я забыл, что значит стра-ах…»       — Я свободен с тихим ветром наравне. Я свободен наяву, а не во сне, — тихо напевал под нос, выкладывая перед кассиром целую тележку разных снеков, орехов, пастил, батончиков, плиток, десертов, банок, бутылок, коробок — всего, что захотел взять в магазине рядом с домом.       На съёмной квартире было тихо и темно. Не став крутить свет на максимум, я оставил гореть лампу в коридоре, а сам разложил свои покупки на столе и стал потихоньку их пробовать, попутно сидя в планшете и отпивая сладкий ягодный настой.       Кант изъял новую сканограмму, так что я теперь мог сравнивать её со своим прошлым срезом. Пожалуй, врач был прав: без нужных знаний понять, что я вижу, не получалось. Да, вроде как рентгеновский снимок, но что на нём нормально, а что — спайки и рубцы? Например, эти бледные точки — что? А линии? А как увидеть внутренние органы?       «Жалко, что кант не способен оцифровывать книги, которые я читаю, — сокрушённо подумал я и ощутил невыразимо тонкий отклик… — Постой, ты можешь это делать?»       Это было как озарение.       Да. Он мог это делать. Я просто не спрашивал раньше, а не спрашивал, потому что мне было это не нужно.       «Но как?! Ты же работаешь с механизмами, с электроникой, с техникой, а книги — это просто бумага!»       Увы, на эти вопросы никакого озарения не пришло.       Я аж перестал хрустеть острыми чипсами из водорослей.       «Если мои способности позволяют мне оцифровывать книги, то есть не только электронные носители информации, то… то что, чёрт возьми, они такое? Нет, я могу объяснить себе примерный механизм такого действия, но вашу ж мать…»       В лёгком возбуждении я встал со стула и пошёл в ванную, чтобы смочить вставшие дыбом волосы.       Меня проняло, без шуток.       И стоя таким образом в тёмной без света комнате я услышал, как дверной замок щёлкнул.       Кант рванулся во все стороны со скоростью взрыва. Всё отразилось в машинном зрении: чайник и морозильник на кухне, проводка, лампочки, вокс-рекодер, соседние квартиры, призраки людей в них.       Авточувства показали тень человека за дверью. Медленно капающие миллисекунды во внутреннем мире. Сгущения внутри облака биоэлектрических сигналов.       Они показали мне Марка.       Секунды застучали в привычном темпе: тик-так, тик-так.       Я вытер лицо мокрой рукой и хлопнул по выключателю. В душевой стало ярко.       Стоит говорить, что я и до этого видел нормально?       — Мельхи, ты? — услышал я его голос.       — Да, — отозвался я, закрыл кран и открыл дверь.       Марк Ортон снимал с себя рюкзак. На его одежде оставались следы краски и сажи, от него слегка пахло горелой пластмассой.       Ни в чём другом он не изменился.       Да. Он не изменился.       — Как твоя работа? — выдохнул я первое, что пришло в голову.       — Успешно, теперь перерыв перед следующим заданием, — бодро ответил он. — А сам как? Как ребята из офиса, нормально приняли?       Я кивнул.       Хотелось продолжить этот незатейливый повседневный разговор, но горло отчего-то сдавило.       — Эт хорошо, — Марк прошёл на кухню, включил свет и присвистнул: — Ничего себе ты закупился… Я на свой первый гонорар амасек взял, мне его все хвалили. О, ниобельская пастила. Давненько не видел. Хм, да ты как на пир всего купил. Пьёшь «Хендсгейк»? Хорошее варево, одобряю. Возьму банку?       — Угу. Мгхм.       Стало трудно вдохнуть, но ни головокружения, ни чувства парения, как перед приступом, я не ощущал. Напротив, меня как будто сковали невидимыми цепями. Я сам себя держал мёртвой хваткой. Вцепился в душу, как в поручень метро.       Марк открыл шкаф, куда я бросил упаковки рекафов с разными вкусами, и пристально посмотрел на меня. Пристально и неожиданно чутко.       — Мельхиор, что-то случилось?       Я отрицательно мотнул головой. Стало жарко.       — Не знаю.       «Ты не знаешь. И никто не знает. Какое тебе дело до моих дел?»       — Мельхиор…       И звенящая тишина.       Марк Ортон повертел в руках банку пива, поставил её обратно и перевёл на меня взгляд.       На лице напарника заиграли желваки. Он оглядел кухню и приказал:       — Одевайся. Поедешь со мной.       — Куда? — выдавить вопрос оказалось легче, чем ответить ему правду.       — Не важно. Я не оставлю тебя в таком состоянии.       Марк пролетел мимо меня, словно порыв ветра с привкусом гари.