поверженные левиафаны

Альдо знал, что тот сломается. Гуру сверкал глазами полными азарта и однобоко скалился, наивно полагая, что это он вцепиться в систему клыками и надломит ей хребет, как питбуль комнатной собачонке. На деле, рано или поздно, эта участь настигнет его самого. Если, конечно, тот не умерит пыл, не заткнётся, не съедет куда подальше, лучше вообще из страны, надеясь, что там его никто не достанет. Но, очевидно, горе - воин не жаждет спокойствия и умиротворения, не огорчаясь тому что любой из дней может оказаться последним. Мэр холодный трудоголик и циник туго стягивающий на шее удавку галстука. Коварный спрут, на деле, обычный цепной пёс, опасающийся ощутить чужие клыки на своём горле, потому и снисходительно скалящийся сам. Он давным-давно мог избавиться от него. Не спасла бы не общественность, ни переезды с места на место, ни, тем более, хлипкий замок однокомнатной квартиры на окраине. Он говорил, что не воспринимает его в серьёз, что не видит угрозы, а на деле, защищал бывшего чиновника и как мог пытался вдолбить в его недальновидную черепушку простую истину: ему и самому будет больно смотреть, если тот всё таки даст слабину и прогнётся. Кровь капала на белый ковёр, а по полу тянулся грязный шлейф. Шаткий, спотыкающийся и шаркающий, будто кого-то полубезвольного грубо проволоки под руки. Гуру, тот самый непоколебимый и недосягаемый, теперь стоял посреди его кабинета, согнувшись и опершись о стену. Растерянный, с только-только выступающими синяками на битой скуле, челюсти и запястьях. Всклокоченные волосы лезли в лицо, он по-конски встряхнул головой, русая копна откинулась назад, открывая лицо. Усталые зелёные глаза ещё теплились былым огнём, будто последним рыжеющим угольком в угасающем костерке. Кровь. На бледном лице, на распахнутом вороте клетчатой рубашки, на мятой, подрастянутой футболке тёмно-серого цвета, на бусинах браслетов, навешанных по рукам, на манер какого-нибудь колдуна-шарлатана. В его взгляде, читалась болезненная злоба, отчаянная от бессилия. Не смотря на то, что поза его была какой-то сжатой и неловкой, а взгляд непривычно вялым и смиренным, что-то в нём явственно сообщало что Гуру вот-вот кинется, вцепится зубами в глотку и раздерёт, с мрачным упоением измазавшись вражеской кровью. Вместо этого мужчина с глухим выдыхом принимает ровное положение, утирает лицо тыльной стороной ладони, вздрагивает, сдержав болезненной шипение. Шатаясь делает пару шагов и почти падает, неловко уперев обе руки в стол, обдав лицо мэра болезненным выдохом. Они встретились глаза в глаза. В их случае это игра двух титанов: Гуру не боиться его вззгляда, Мэр с лёгкостью выносит самые тяжёлые и пронзительные из взглядов Гуру, даже если кажется, что он вот-вот выскребет душу одними только своими глазами. На этот раз Гуру, внезапно напоровшись на взгляд цвета ртути отступил, фыркнув, и пододвинув к столу ближайший из стульев тяжело опустился. Мэр нервно скребёт аккуратным кончиком ногтя по блестящей поверхность стола, носок чёрного лакированного ботинка дёргается , издавая мерный стук, выверено, как метроном - раз в секунду: цок, цок, цок, цок… Минутное затишье. Гуру держится за рёбра и все никак не может выдавить из себя ухмылки. - Я просил чтобы тебя притащили живым и целым. Ты же... Плюнул в лицо дважды награждённому майору спецназа. Не стыдно, Сергей, м? - Мэр щурится, и как-бы невзначай все поглядывает в чужие глаза: зелень вновь вспыхивает. Эти слова сняли с него всякую усталость, он нашел силы выпрямиться. - Не бывает ли стыдно вам, Альдо Герра? - уважительный тон лишь насмешка - Это мерзко и подло, это всё что я могу сказать. Ты не спрут даже, ты старый беззубый змей. Мужчина в строгом костюме вздрагивает в плечах от несдержанного смешка, вытягивает тонкую испещрённую сложным переплетением вен и жил шею. И, кажется, не смотря на неубедительным рост, возвышается над оппозиционером. - Не бывает, Сергей. Не бывает.