Небо над траншеями

       Земля вокруг была словно выжжена дотла. Глубокие воронки от артиллерийских ударов разрывали её поверхность, как шрамы на теле планеты. Почва ещё дымилась, источая запах гари и озона, смешанный с металлическим привкусом пыли. Когда ветер пробегал по этому полю, он поднимал чёрный пепел, который оседал на обгоревших деревьях, стоящих вдоль линии горизонта. Их ветви были словно костлявые пальцы, вытянутые к тусклому небу, обожжённая кора напоминала чёрные раны. Здесь недавно кипела битва, и сама природа, казалось, застыв в немом крике, всё ещё хранила её эхо.       Траншеи змеились по этой изувеченной земле — глубокие, неровные, укреплённые лишь рваными мешками с песком и металлическими листами, вырванными, кажется, из ближайших строений. Их стены были мокрыми от крови, грязи и пота, а гравий внизу хрустел под сапогами, пропитанный всем этим. В воздухе витал запах амасека, машинного масла и дешёвых лхостиков, которыми пытались заглушить усталость бойцы.       Гвардейцы, те, кто пережил этот бой, наконец могли перевести дух. Разношерстная толпа, собранная из разных уголков Империума, казалась единым организмом. Молодые и старые, крепкие и измождённые — все лица носили на себе отпечаток тяжёлой службы.       На самом краю траншеи сидел высокий и худощавый боец с татуировками на шее. Его седые волосы торчали в разные стороны из-под сбитого шлема, а рубцы на руках и шее намекали на его немалый боевой опыт. Он беззаботно курил лхостик, его пальцы с тёмными ногтями чуть дрожали.       Неподалёку лежал другой солдат — грузный и широкоплечий, с коротко остриженными волосами цвета песка. Он лениво заряжал ленту для станкового гранатомета, ловя на себе редкие лучи тусклого солнца. Его лицо, поросшее недельной щетиной, выглядело усталым, но добродушным.       — Сержант Лордан, чай готов! — крикнул один из бойцов, обнажая зубы в широкой улыбке. Это был пилот «Часового», молодой паренёк с веснушками, разливающий воду из чайника, который только что снял с раскалённого аккумулятора своей боевой машины.       В стороне слышались звуки рвоты. Там сидел юный новобранец, сжимающий голову в ладонях. Его лицо было смертельно бледным, а губы дрожали, словно от холода. К нему склонился медик — мужчина средних лет с седыми висками, чьи пальцы двигались быстро и уверенно, перевязывая раненого сослуживца.       — Успокойся, парень, — тихо сказал медик, проверяя бинты. — Первый бой всегда тяжёлый. Все через это проходят. Дальше привыкаешь… Иногда.       Всё это — чай, дым, зарядка оружия, смех, боль — складывалось в одно: короткое, но драгоценное затишье. Каждый из бойцов понимал, что этот момент будет длиться недолго… Они всегда короткие.       Гвардеец сидел на краю траншеи, свесив ноги в грязь, и смотрел вверх. Небо здесь было чужим — бледное, с пятнами бурых облаков, словно вихрь застыл над головой. Солнце светило тускло, от его тепла не становилось легче. Он поигрывал шлемом, держась за ремешок, и, задумавшись, произнес вслух:       — У нас дома небо было другое. Синее. Чистое. Иногда такое яркое, что глаза щуришь, чтобы не ослепнуть.       Тишина повисла на миг, но вскоре нашёлся отклик.       — Синее, говоришь? — подал голос другой боец, протиснувшийся прилечь прямо рядом с тяжелым болтером. — На моей планете было красное. Как огонь на закате. А ещё два солнца. Всегда жарко, всегда сухо. Ты бы там сварился.       — Красное? — ухмыльнулся медик, вытирая руки от крови. — У нас дома оно было зелёным. Из-за атмосферы. Постоянно казалось, что над головой гигантский светящийся изумруд.       — Зелёное, красное, синее… Кто-нибудь вообще видел чёрное небо? — пробормотал курильщик лхостиков. — У меня была вечная ночь дома. Густой чёрный мрак, и только звёзды светят. Я даже представить себе не могу день… Хотя сейчас вижу.       Молодой новобранец, до этого молчавший, поднял голову.       — У нас в подульях, под куполами, не было видно неба совсем, — робко сказал он. — Только серый металл. Я и не думал никогда, что у неба может быть цвет.       Его слова заставили всех замолчать. Несколько бойцов посмотрели на него с разными эмоциями: насмешкой, удивлением, пониманием.       Гвардеец сидевший на краю, снова заговорил, не отрывая взгляда от неба.       — Небо, оно ведь не только цвет. Это больше. Это — простор. Это мечта. — Мечта? — переспросил тот, у кого небо дома было красным. — Мы здесь в аду, приятель. Какие тут, к гроксу, мечты?       — А я не про сейчас, — ответил он. — Я про то, что будет потом. После войны, после службы. Небо ведь - это то, что может быть снова твоим, и ничьим больше.       Молчание накрыло траншею. Каждый пытался представить своё будущее. Цвет неба. Звуки и запахи, которые, возможно, они снова увидят.       — А ведь я его помню, — тихо произнёс кто-то. — Там, дома, пахло дождём.       — А у нас — песком.       — Солёной водой.       — Сосновыми деревьями.       — Дымом с плавильни.       Голоса сливались в хаотичный поток воспоминаний. Для кого-то дом был зелёным и плодородным, для других — выжженной пустыней. Для кого-то — бескрайним океаном, для кого-то — серыми туннелями. Но в их словах звучало что-то общее: надежда на то, что они смогут это увидеть снова. Наконец, один из ветеранов, сидевший с хмурым видом в тени, бросил коротко: — Знаете, что я думаю? Война забрала у нас сейчас, но она не забрала будущее. А значит, пока мы верим, нам есть куда вернуться. Эти слова осели, словно пыль, что неизменно поднималась от шагов. Тишина вновь накрыла траншею, но на этот раз она была теплее. Каждый солдат молча смотрел в своё будущее — то, что жило внутри них.