Осенний день душной летней ночью

      Минхо уютно спал в своем гнезде, окутанный теплом мехов и запахом родного альфы. Он смутно услышал тихий свист, но сон еще держал его в своих цепких объятиях. Чан лежал рядом, его тяжелая ладонь покоилась на боку Минхо, напитывая тело привычным, успокаивающим жаром. Альфа не шевелился, и Минхо решил, что раз Чан никак не реагирует, значит, беспокоиться не о чем.       Он уже собирался вновь погрузиться в глубокий, спокойный сон, когда вдруг почувствовал легкое прикосновение к плечу. Чужой палец, едва касаясь, провел по его коже, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Минхо нахмурился и медленно приподнял тяжелые веки, сонным взглядом выхватывая из полумрака шатра знакомое лицо.       Феликс.       — Ликси? — хрипло пробормотал Минхо, приподнимаясь на локте и глядя на младшего омегу с недоумением.       Но Феликс не ответил — только приложил пальчик к пухлым губам и поманил его за собой.       Минхо не знал, о чём думать. На них напали? Тогда к чему такая скрытность? Разве не логичнее было бы сразу разбудить Чана и остальных альф? Сердце забилось быстрее, но прежде чем паника успела взять верх, его размышления прервал едва слышный шорох ткани.       Минхо резко повернул голову и заметил в полумраке шатра две тени. Джисон и Хёнджин, кутаясь в темные походные плащи, стояли у входа, их силуэты казались почти призрачными в тусклом свете тлеющих углей очага.       — Вставай, Луна, — голос Хёнджина прорезал тишину шатра, мягкий и тягучий, словно шелест сухих опавших листьев. — Самое время приступить к своим обязанностям.       Феликс снова оказался рядом и подал Минхо плащ. Не видя смысла спорить прямо сейчас и, главным образом, не желая тревожить Чана, который и без того страдал от недостатка сна, Минхо медленно поднялся. Холод ночи тут же пробрал его до костей, но он молча накинул плащ на плечи, бросая последний взгляд на спящего альфу.       За очередной зимний месяц животик Минхо еще немного округлился, гордо выступая вперед мягкой, нежной выпуклостью. Теперь, когда утренние недомогания почти полностью оставили его, омега наконец мог в полной мере наслаждаться своим положением, ощущая под сердцем рост новой жизни.       Наклоняться становилось всё сложнее, поэтому Феликс, всегда чуткий и заботливый, тут же опустился перед ним на колени, ловко помогая натянуть мягкие сапожки, отороченные мехом. Его пальцы быстро зашнуровали ремешки, а затем он заботливо поправил плащ Минхо, защелкнув застежку у горла.       — Готово, — с улыбкой сказал он, подняв на старшего омегу свои сияющие зеленые глаза.       Когда Минхо, наконец, вышел из шатра, его легко уколол морозный воздух, а перед сонным взором предстала неожиданная картина. Вокруг горящего костра собирались омеги, их фигуры двигались в полутьме, будто лесные духи. Кто-то негромко переговаривался, кто-то тихо смеялся, сбиваясь в небольшие группки, словно птицы, что искали друг у друга тепло в холодную ночь.       Но одно бросалось в глаза сразу — альф не было. Ни одного.       Минхо огляделся, с легким беспокойством отмечая эту деталь. Что-то явно происходило, но пока он не мог понять, что именно.       — В чем дело? — устав бороться со своим любопытством, спросил Минхо. Джисон, заметив его растерянность, нырнул под руку старшего, как под нежное крыло, и сжал его локоть.       — Красная заря, — только и сказал Джисон, увлекая Минхо вглубь омежьего сборища.       Увидев свою Луну, все почтительно расступились, пропуская его к костру, где уже ждал Хёнджин, нетерпеливо играя оловянными браслетами на запястьях. Сейчас и без того выразительные глаза шамана стаи были подчеркнуты черным углем, а отблески алого пламени придавали омеге поистине мистический вид.       Дождавшись, когда Минхо окажется по его правую руку, Хёнджин наконец заговорил.       — Омеги, — негромко, но торжественно начал Хёнджин, обводя сияющим взглядом своих соплеменников. Голос его был спокоен, но в нём звучало нечто древнее, что-то, от чего по спине пробегал холодок благоговейного трепета. На краю поляны, словно стайка настороженных птиц, жались пришлые омеги, не решаясь приблизиться. Минхо поймал их настороженные взгляды и невольно почувствовал с ними родство — он и сам не знал, что будет дальше. И это незнание волновало, тревожило… но в то же время разжигало в груди странное, томительное ожидание.       — Спустя столько лет ожидания мы наконец получили благословение, — продолжил Хёнджин, и огонь костра, отражаясь в его глазах, казался живым. — Мать Луна подарила нашему вожаку супруга, сердце которого горит пламенем, но не лишено нежности.       Минхо ощутил, как взгляд шамана скользнул к нему, мягкий, но пронизывающий насквозь.       — Сезоны медленно сменяются, Луна, — голос Хёнджина потеплел, приобретая мягкие, завораживающие нотки. — А перед тем, как лед отпустит нашу землю, позволяя молодой, сочной траве вновь покрыть поля и леса, мы должны объединиться. Все мы. Мы должны встретить новый восход солнца с благодарностью.       Чувство торжественности и гордости, что сквозили в тоне голоса Хёнджина, захватили и Минхо, и он кивнул, заранее соглашаясь пройти через всё, что включали в себя ритуалы стаи.       — Сейчас мы собрались здесь, чтобы начать подготовку к священному для нас таинству — встрече Красной зари, которая осветит и благословит наши стайные узы, сделает их крепче и глубже, — проговорил Хёнджин, его голос мягко растворялся в ночном воздухе.       Он кивнул, и на поляне воцарилась напряженная тишина.       Из толпы вышли два совсем юных омеги, облаченные в белые, полупрозрачные платья. Глаза Минхо расширились и его руки поднялись, в инстинктивном желании прижать их к себе и защитить от стужи. Но те только рассмеялись своими переливчатыми голосами, присаживаясь у ног Минхо на колени.       — Луна, — начал один омега, поднимая на Минхо свое красивое лицо и улыбаясь ему, открыто и честно, как родному папе. Сердце Минхо нежно заныло в этот момент. — Веди нас в этот важный для нас всех день своей сильной, но мягкой рукой. И прими этот небольшой подарок.       Второй омега, до этого молчавший, плавно поднялся, и в его руках, будто сотканная из лунного света, появилась изящная тиара. Минхо не видел, откуда она взялась, но теперь она мерцала в ладонях омеги — тонкое переплетение серебряных нитей, сплетенных в узор, напоминающий нежные побеги первого весеннего ростка. В центре украшения сиял крошечный синий камень, похожий на каплю утренней росы.       Минхо не знал, как реагировать и что сказать, поэтому просто склонил голову перед своей стаей, отдавая им дань уважения. Юный омега приподнялся на носочках, потому что был чуть ниже Минхо, и, бережно коснувшись его висков, водрузил венец на макушку.       — Это честь для меня, — негромко проговорил он, с трудом сдерживая слезы, которые собрались его глазах от переполняющих изнутри эмоций. — Клянусь, я буду рядом, с каждым из вас и сделаю всё, чтобы стая процветала в любви и благоденствии.       Небольшая полянка наполнилась звонкими шепотками и смешками, тонкими всхлипываниями, а Минхо улыбался, смотря на своих омег со всей безграничной любовью, которая годами таилась в его сердце, не находя выхода. А сейчас, когда у него есть кому отдать свои чувства, омега был по-настоящему счастлив.       Но это, как Минхо понял позже, было только начало.       С факелами и корзинками, полными всем необходимым для священных ритуалов, процессия двинулась дальше в лес. Хёнджин вел их, руководствуясь внутренним чутьем, пока омеги, держась за руки и за одежды друг друга, уходили всё глубже в чащу. Лес, казалось, жил вместе с ними. Ветви вековых деревьев покачивались, указывая путь, а шепот ветра в кронах напоминал древние песни, которыми природа благословляла тех, кто умел слушать. Над головами простиралось черное небо, похожее на бархат, расшитый тысячами серебряных звезд. Минхо, подняв взгляд, заметил, как среди них ярко сияла Луна, ее свет пробивался сквозь кроны, кутая своих детей холодной лаской.       Оказавшись в укромном уголке, окруженном высокими прямыми соснами, омеги принялись разводить костры. Минхо и еще пару беременных омег усадили поближе к огню, чтобы они оставались частью процесса, не участвуя в нем напрямую.       Кутаясь в плащ Чана, Минхо широко распахнутыми глазами наблюдал за тем, что происходило вокруг. Его пальцы инстинктивно касались округлившегося живота, а сердце билось с каким-то необъяснимым трепетом. В его стае никогда не было ничего подобного — они просто отмечали смену времен, готовясь к охоте или раздавая подношения лесным духам. Но здесь, в этой стае, все было иначе.       Его омеги, по давно известной им традиции, достали из своих корзинок красные ленты и покрывала, расшитые причудливыми узорами. Минхо не знал, зачем это, но улыбнулся, когда они, продолжая кружиться в загадочном танце, принялись обвязывать стволы деревьев тканями, словно укутывая их от холода. Яркие ленточки находили своё место на покрытых рыхлым снегом ветвях, и в мягком свете костров казалось, будто лес сам участвует в этом ритуале, принимая дары омег с благодарностью.       Откуда-то послышались глухие удары барабана, и омеги, как один, завели песню. Их звонкие голоса вздымались к самому темному небу, к ярко светящей им Луне. И этот звук резонировал внутри тела Минхо. Кажется, что даже сердце забилось в таком же ритме, и он, не зная слов, принялся подпевать, руководствуясь каким-то внутренним древним порывом.       Костры горели, омеги пели свои песни, когда из общего хоровода отделились всё те же два омеги, которые подали Минхо тиару. Сейчас они, держась за руки и ступая по снегу босыми ногами, хихикая и улыбаясь, подбежали к своей Луне.       — Как только снег сойдет, мы выходим замуж, Луна, — объяснил один из них, присаживаясь у ног Минхо на мягкое покрывало. Его глаза светились радостью и волнением, а голос дрожал от эмоций. — Благослови наш союз.       Минхо растерялся, а щеки его обожгло румянцем. Он вдруг почувствовал такую необъяснимую нежность к ним, словно был напрямую причастен к их судьбам. Наверное, его папа бы чувствовал себя так же, если бы смог дожить до момента, когда сам Минхо бы попросил благословение родителя на брак.       Он кивнул и собрал немного снега. Его ладони сразу закололо от холода, но Минхо не обратил на это внимания. Он ласково обтер снегом запястья омег и их лица, а потом оставил на лбах по нежному поцелую.       — Желаю вам счастья, мои милые, — пробормотал Минхо, а голос его хрипел от кипящих внутри чувств.       Ночь шла, костры ярко освещали поляну, а песни вовлекали его в глубины таинства. И Минхо задумался о собственной свадьбе. Да, технически они с Чаном уже были женаты, но то сумбурное сватовство на поле битвы совсем не было похоже на то, чего в тайне желал Минхо всей своей омежьей душой.       Он представлял, как стоял бы перед старейшинами северной стаи, следуя их вековым традициям, и ставил бы Чану метку, скрепляя их союз так, как это должно было быть с самого начала. Как Чан держал бы его руки в своих, глядя в глаза с той тихой, но непреклонной уверенностью, от которой у Минхо всегда подкашивались ноги. Да, он знал, что их браку не нужны дополнительные подтверждения, но… ему хотелось этого. Хотелось пройти через все ритуалы, услышать слова благословения, навсегда связать себя с Чаном не только узами долга, но и чем-то более глубоким, более древним, чем сама кровь в их жилах.       И Минхо твёрдо решил, что поговорит об этом с Чаном. И если нужно — сам сделает ему предложение принести клятвы.       А ближе к рассвету, когда сквозь темное небо начали пробиваться первые робкие лучи солнца, омеги сели вкруг у костра. Хёнджин стоял над ними, как древнее божество, а его голос лился, словно тихая река, певуче произнося старые тексты, которые передавались в стае из поколения в поколение.       Все вокруг занялись плетением венков. Но так как посреди зимы цветов было не достать, вместо них использовали гибкие вечнозеленые сосновые ветви, вплетая в них алые нити. Феликс объяснил Минхо, что красный — цвет страсти, крови, самой жизни, и это было символично, вплести их пушистые ветви сосен.       — И подарить своему избранному, — лукаво улыбнулся омежка, прекрасно понимая, кому будет адресован венок Минхо.       — А ты? — не удержался от подначки Минхо, и нежно ткнул его локтем в ребра. — Кому достанется твой венок?       Феликс на мгновение замер, будто его поймали на чем-то личном. Легкий румянец тронул его щеки, но почти сразу он расплылся в той самой светлой, искренней улыбке, от которой даже зимняя ночь казалась теплее.       — Избранным не обязательно должен быть твой возлюбленный, Минхо, — мягко пояснил он, скручивая тонкие ветви между пальцами. — Когда ты вплетаешь красные нити, ты даришь часть себя. Это как обещание, что твое сердце всегда будет рядом. И это может быть кто угодно: брат, папа… или твой милый друг.       С этими словами Феликс незаметно бросил взгляд в сторону. Минхо проследил за ним и увидел Джисона, который, сидя немного поодаль, был полностью поглощен плетением своего венка. Длинные пальцы омеги ловко сплетали ветви, губы чуть подрагивали, будто он напевал что-то за работой.       И словно почувствовав на себе чужой взгляд, Джисон вдруг поднял голову. Его глаза сверкнули в отблесках пламени, а затем он улыбнулся — широко, открыто, так, как умел только он.       Сейчас Минхо понял, что в этой стае связи были не просто крепкими — они переплетались, как корни могучих деревьев, неразрывно соединяя всех между собой. Здесь любили не только супругов и любовников — здесь любили всех, кто был их частью. В каждом взгляде, в каждом касании, даже в самой атмосфере витала нежность, согревающая сильнее, чем пламя костров.       Он потерял очень и очень многое, лишился родителей и своей стаи, в которой вырос и повзрослел, но получил взамен не меньше. Минхо получил настоящий дом, который стал родным; младших братьев, о которых заботился; наставников, у которых мог попросить совет. А вскоре в этот мир придет еще одна маленькая жизнь — их с Чаном дитя, плод их бесконечной, безоговорочной любви.       Когда плетение венков было завершено, на поляну начали стекаться альфы. Их приход ощущался даже на расстоянии — воздух будто сгустился, наполняясь их энергией, движением, силой.       Разумеется, первым появился Чан.       Он вышел из леса, уверенный, гордый, сильный. На нем были лишь кожаные брюки и свободная рубаха, не скрывавшая ни широких плеч, ни мускулистого торса. Как и многие, он ступал по рыхлому снегу босыми ступнями, но, казалось, совершенно не чувствовал холода — его сердце горело жарче любого костра.       И шел он прямо к Минхо.       Оказавшись у того места, где его омега грелся у огня, Чан, как и многие до этого, опустился перед ним на колени. Казалось, вся полянка погрузилась в томительную тишину, а вожак с легкой улыбкой смотрел в глаза своего избранного. В глазах омеги отражался огонь, плясавший в его янтарных радужках, но Чан не был уверен, действительно ли видит там отблески костра или это горела страстная душа Минхо. В такие моменты он всегда задавался вопросом: любил ли он его когда-то сильнее, чем сейчас?       И всякий раз ответ был одним и тем же.       — Наверное, ты уже знаешь, что сегодня особенный день для всех нас, — негромко начал Чан и потянулся к распахнутому вороту своей рубахи, а потом одним движением снял с шеи простую цепочку, на которой болталось потемневшее от времени серебряное кольцо. — Красная заря благословляет всех нас, но еще больше заключенные союзы и клятвы.       Минхо смотрел на альфу широко распахнутыми глазами и чувствовал, как сильно бьется сердце в его груди. Будто маленькая птичка, попавшая в клетку, из которой добровольно не хочет выбираться.       — Прими это, Минхо, как очередную мою клятву. Как обещание, что наш союз также будет заключен по всем правилам, когда наступит твое разрешение от бремени. — Чан нежно улыбнулся, протягивая цепочку с кольцом омеге, а тот, крошечной дрожащей ручкой, принял его.       Металл все еще хранил тепло тела Чана, а кольцо раскачивал на легком ветерке, словно маятник судьбы. Минхо смотрел, и его реснички трепетали от восторга, ведь он понимал, что это нечто большее, чем просто украшение.       — Чье оно? — спросил Минхо, с благоговением поглаживая большим пальцем вязь тайных знаков, что вплелись в металл.       — Это помолвочное кольцо моего папы, — тихо ответил он. — Он был бы рад преподнести его тебе сам, но… — альфа запнулся, боль утраты на миг засквозила в его голосе, но он встряхнулся, отгоняя грусть, и улыбнулся так, как умел — с теплом, что касалось самого сердца, а на щеке показалась очаровательная ямочка. — Теперь оно твое, Минхо. Как и я.       Он заметил, что Минхо замер, а по его розовым от холода щекам текли прозрачные слезы. Альфа тихо рассмеялся над его реакцией и забрал цепочку, самостоятельно надевая его на изящную шею своей пары.       Закончив, он кончиками пальцев подразнил изящную метку на шее омеги и Минхо кажется пришел в себя.       Он завозился на своем месте, стараясь изящно стереть со своего лица прозрачные дорожки слёз, но бросил это. Он не стеснялся своей пары и их стаи. Минхо хотел, чтобы каждый волк видел его искренность.       — Тогда и ты прими мой подарок, — пробормотал он, голос его хрипел от чувств. Осторожно, с видимым трепетом, Минхо водрузил на голову Чана венок.       Это был первый венок, который омега когда-либо плел, и его неидеальность только делала его дороже. Веточки немного топорщились, а красные ленты кое-где сбились, придавая венку особое очарование.       — Пусть наша любовь длится столько, сколько будут сохранять свой цвет эти ветви, — шёпотом завершил Минхо, затаив дыхание.       Скрепив свою клятву нежным поцелуем, Чан аккуратно подхватил Минхо на руки и направился к выходу с поляны.       — Надеюсь, вы не заскучаете без своей Луны, — бросил альфа и продолжил свой путь, а Минхо заметил, какими понимающими улыбками провожают их волки.       Обвив широкую шею изящными руками, Минхо прижался щекой к груди Чана и растворился в гулком звуке его сердцебиения. Сейчас омега был безмятежен, его не терзали мысли о завтрашнем дне или тягости первой беременности. Сейчас Минхо был твердо уверен в том, что пока его альфа рядом, они смогут преодолеть все преграды на пути их счастливого будущего. И идти дальше, рука об руку, долгие и долгие годы.       Когда они вновь оказались в тепле своего шатра, Минхо не стал спрашивать, почему они ушли с поляны так рано, ведь самые главные празднества должны были начаться вот-вот. Он слишком хорошо успел выучить Чана и по изменившемуся запаху понял все мотивы альфы. Омега тихо рассмеялся, когда его усадили на ложе, а сам Чан опустился перед ним на циновки, чтобы помочь снять сапожки с уставших ног.       — Как ты чувствуешь себя сегодня? Малыш не доставляет хлопот? — спросил Чан, снимая с Минхо также и свой плащ, оставляя омегу в одном спальном платье. Шелковая ткань, словно струи речной воды, облегала округлившиеся изгибы его плодородного тела, и альфа не смог удержать свои руки на месте.       Он с трепетом и легкой дрожью уложил ладони по бокам круглого животика Минхо, ласково поглаживая, любым неосторожным движением боясь навредить щенку или своей паре. Его пальцы, привыкшие держать тяжелый меч, сейчас мелко подрагивали, когда он касался драгоценного полного живота омеги.       — Малыш растет. Иногда пинается, но это терпимо, — улыбнулся в ответ Минхо, сжимая своими ручками руки Чана и смещая их так, чтобы альфа коснулся там, где малыш давил своими конечностями на живот омеги, будто уже желая оказаться рядом с ними и поздороваться с родителями. — Он будет крупным волком, как его отец.       С трепетом в голосе произнес Минхо и ощутимо вздрогнул, когда Чан поднял на него свои глаза. Альфа смотрел на него, как на святыню, так, будто ничего важнее Минхо в его жизни не существовало. И, возможно, так и было, ведь для вожака на первом месте стояли его омега и щенок, а потом уже всё остальное.       — Надеюсь, он возьмет твой прекрасный нос, сияющие глаза и покладистый характер, — рассмеялся Чан и едва смог увернуться от летящего в его лицо кулачка Минхо.       Всё так же смеясь, оба упали на свое уютное ложе. Чан вовлек Минхо в медленный, чувственный поцелуй, не в силах отрицать, что близость с избранным влияла на него вполне конкретным образом. Его член медленно наливался силой, твердея и выпуская нити густой смазки, а запах возбуждения Минхо, который с каждым мгновением становился гуще и насыщеннее, заставлял альфу порыкивать от наслаждения.       Аккуратно уложив Минхо спиной на подушки, Чан навис над ним, разглядывая его красивое, спокойное лицо. Круглые щечки Минхо раскраснелись от желания, губы были влажными от слюны и призывно распахнутыми, а глаза сияли безграничной нежностью и любовью.       — Могу я взять тебя, омега? — негромко спросил Чан, пока его ладонь скользила вверх по ноге Минхо, приподнимая шелк платья и раскрывая сочные бедра, которые с наступлением беременности стали немного объемнее.       Минхо, казалось, этот вопрос смутил, но он кивнул, позволяя альфе делать всё, что тому нужно. Только вот…       — Ты не мог бы оставить на мне одежду? Здесь немного холодно… — Быстро добавил Минхо, но Чан уловил горьковатые нотки полыни в его запахе, и понял, что дело совсем не в этом.       Альфа замечал это раньше, но сейчас, когда живот Минхо рос, кажется, по часам, это стало слишком очевидно. Омега старался переодеваться и мыться в одиночку, а спал всегда исключительно в сорочке. И даже если, как сейчас, Чан устраивался между ног своей пары, Минхо отчаянно одергивал вниз подол платья, стараясь прикрыть размякшее тело.       Минхо стеснялся того, как меняется его тело, и это выводило альфу из себя. Чан искренне не понимал, почему омегу так это беспокоит? Он проходил через очень сложный этап — растил внутри себя щенка, подумать только! И его организм так хорошо с этим справлялся, тратя ресурсы и силы на развитие новой жизни. Но почему-то Минхо беспокоило то, как он выглядит в глазах Чана. И Чан был всерьез настроен доказать своему глупому омежке, что обожает его абсолютно в любом состоянии.       — Хочешь спрятаться от своего альфы? Ничего не выйдет, Минхо, — хмыкнул Чан и стек по телу омеги ниже.       Он удобно устроился между широко раздвинутых ног и решительно задрал ткань шелковой сорочки наверх. Бедра Минхо напряглись, а его член слабо дернулся, когда чувствительной плоти коснулся прохладный воздух шатра. Чан жадно облизнулся и опустился ниже, носом утыкаясь в паховую складку. Здесь запах был терпким и насыщенным, и альфа почувствовал, как кружится голова, пока легкие наполнялись чарующим ароматом его пары.       Из-за круглого животика Чан не видел выражение лица Минхо, поэтому отчаянно вслушивался в звуки и запах омеги. Минхо, конечно, мог сколько угодно обманывать сам себя, стесняться и закрывать, но альфа видел, как он течет.       Сжав мягкие ягодицы Минхо, Чан аккуратно потянул их в стороны, раскрывая нежное, розовое колечко мышц, которое отчаянно дергалось, выплевывая наружу густую ароматную смазку.       Минхо, почувствовав это, завозился на своем месте и приподнялся на локтях, чтобы видеть Чана. Его сердце стучало в горле, а грудь вздымалась от предвкушения.       Он закусил губу и запрокинул голову с тихим стоном, когда горячий язык альфы коснулся входа в его тело. О, Мать Луна, Минхо обожал это, но ненавидел то, как на него влияют ласки Чана. Его голова кружилась, а мысли в голове разбегались, мешая омеге сосредоточиться на чем-то одном.       Ему было жарко и он чувствовал, как с каждым жадным касанием Чана к самому сокровенному местечку, дырочка Минхо приоткрывалась всё больше. Альфа жадно ел его и сглатывал сладкую смазку, смущая омегу этим развратным звуком.       — Ты… ты дикий звереныш! — заскулил Минхо, выгибаясь на ложе и вплетая в густые волосы альфы тонкие пальчики.       Чан только хмыкнул, алчно слизывая с губ густую смазку омеги и выпрямляясь. Он вновь навис над ним, вглядываясь в черные от страсти глаза Минхо своими.       Альфа не мог не ухмыляться, видя, насколько омега не в себе, как послушно раскинуто перед ним его тело, словно главное блюдо на роскошном пиру. И Чан, больше не тратя время, потянул платье Минхо вверх, снимая его через голову.       Он тихо застонал, а толстый член ощутимо дернулся, стиснутый тугими штанами, когда обнаженное, порозовевшее тело омеги предстало перед ним во всей красе.       Чан хотел сию же секунду впиться в его шею клыками, но сдержался. А потом Минхо пришел в себя и постарался прикрыться, безрезультатно обвивая себя тонкими руками.       — Ты, леший сын, я же просил тебя этого не делать! — взвился Минхо и потянулся к покрывалу, желая спрятаться, но сильная рука альфы не дала ему двинуться.       Чан знал, что на Минхо в последнюю очередь влияют слова, поэтому решил доказать ему свое восхищение действием.       Приложив немного усилий, альфа все же смог отнять руки Минхо от его тела и облизнулся. Его глаза налились настоящим голодом, стоило Чану заметить нежные округлости грудей омеги и туго натянутую на животе полупрозрачную кожу.       — Не смотри, альфа, я выгляжу ужасно, — захныкал Минхо, а его длинные ресницы украсили крошечные кристаллики непролитых слёз.       Чан явно чувствовал отчаяние в его запахе, и выгнул бровь.       — Омега, который носит моего щенка, не может выглядеть ужасно, глупыш, — твердо произнес Чан, накрывая губы Минхо настойчивым поцелуем, чтобы не дать омеге дальше болтать и нести чушь.       Горячий язык альфы хозяйничал во рту Минхо, сладко вылизывая его щеки и обводя острые кромки клыков. Чан прижимал его к себе, стараясь не давить на живот, а руки тем временем спустились ниже, ласково сжимая налившиеся груди.       Минхо вскрикнул в рот альфы, а глаза его распахнулись. С развитием беременности грудь стала куда нежнее и чувствительнее, и сейчас любое неосторожное касание заставляло омегу дрожать и извиваться от стимуляции. Минхо даже старался носить самые мягкие и тонкие ткани, чтобы не раздражать лишний раз соски. Но альфу это, видимо, совсем не волновало.       Чан тихо зарычал, сгребая мягкие холмики пальцами и жадно присасываясь к одному соску. Минхо завизжал под ним, а его член дернулся, исторгая очередную струйку прозрачной смазки наружу.       — Альфа, прошу, хватит! — высоко запричитал Минхо, но не сделал ничего, чтобы отстраниться.       Наоборот, он завел руки за голову, цепляясь пальцами за тонкую подушку и выгибаясь навстречу прикосновением своего жадного развратного альфы. Чан, заметив это, одобрительно хмыкнул, продолжая посасывая стремительно твердеющие вершинки.       Он вылизывал и метил поцелуями мягкие груди и терзал соски, пока Минхо под ним скулил как никогда раньше. Это было удивительно, потому что Чан невольно подумал о том, как будет реагировать омега, когда начнет кормить их малыша.       — Не терпится увидеть, когда эти груди наполнятся молоком и ты приложишь к ним нашего первого волчонка, — пророкотал Чан, сжимая пальцами и щипая покрасневшие соски, заставляя Минхо вновь громко взвизгнуть. — Не терпится попробовать этот сладкий нектар.       Произнес Чан, а Минхо замер, не веря своим ушам. Он уставился на Чана так, будто у него внезапно выросла вторая голова, а его губки приоткрылись от возмущения.       — Не смей даже думать о таком, лесной варвар! — запищал Минхо и саданул альфу коленом в ребра.       Мысль о том, что взрослый альфа, словно новорожденный щенок, будет кормиться его молоком, приводила омегу в отчаяние. Но… Он закусил губу и до звездочек зажмурился, пряча красное лицо на плече. А Чан конечно же заметил, как дернулась его дырочка, выплескивая на ложе ароматную слизь.       — Не сметь, говоришь, — хмыкнул Чан и пальцами коснулся ануса Минхо, собирая текущую без остановки смазку, которую жадно слизал, причмокнув губами. — Не бойся, омега, я не буду слишком жаден. Наверное.       Чан тихо рассмеялся, а Минхо закрыл пылающее лицо руками, пытаясь отползти в сторону.       Далеко уйти омега не мог — Чан без труда поймал его, укладывая на бок так, чтобы не придавить случайно круглый животик. Он просунул одну руку под голову Минхо, а второй приподнял его ножку, сгибая в колене и притираясь к круглой заднице своим текущим членом.       — Давай, омега, помоги мне войти, — прорычал в шею Минхо Чан и подался бедрами вперед. Его горячий, полностью окрепший член скользил по мокрой промежности омеги, касаясь аккуратной подобравшейся мошонки, но не проникая внутрь.       — Я разведусь с тобой, леший сын, — из чистого упрямства пробормотал Минхо, но все же потянулся, чтобы схватить толстый член альфы и прижать крупную головку к своей судорожно сжимающейся дырочке.       Втянув полной грудью зовущий аромат омеги, Чан толкнулся вперед, медленно заполняя трепещущую глубину тела Минхо. Он утробно зарокотал, чувствуя, как тугие влажные стенки давят на его член, и стиснул зубы, стараясь не сорваться в пропасть безумного удовольствия. Даже поглощенный жаром их близости, Чан помнил про волчонка в утробе своего омеги, и не хотел сделать больно.       Поэтому, войдя внутрь по самое основание, альфа ласково зализал горящую на шее Минхо метку и вздрогнул, когда анус омеги дернулся, сжимаясь вокруг него, будто шелковистые тиски.       — Тебе не больно? — с трудом пробормотал Чан, бедра которого дрожали от напряжения.       Минхо отрицательно покачал головой и сжал свой заброшенный член, медленно поглаживая чувствительную плоть и отвлекаясь от навязчивого распирания внизу. Он ощущал, как глубоко внутри него пульсирует крупная плоть Чана, чувствовал каждую вену на его члене. И это сводило с ума.       — Ты можешь двигаться, альфа, — произнес Минхо и зажмурился от первого плавного, но мощного толчка.       Чан двигался за его спиной, сильный и горячий, а тело Минхо сотрясалось в его руках. Его губки распахнулись от несдержанных стонов удовольствия, пронзающее всё нутро омеги.       Шатер заполнился рычанием альфы и развратным звуком хлюпающей смазки, которая вырывалась наружу из растянутой дырочки Минхо. Небольшое уютное пространство благоухало их общим феромоном, свидетельствуя о страстной любви альфы и омеги.       Минхо было неудобно в новом положении и он отчаянно цеплялся пальчиками то за тонкую простынь, то за руки своего альфы. Он как мог старался подаваться бедрами назад, но с круглым беременным животом это было не очень удобно. Омега привык, что на ложе он отдается Чану со всей страстью, частенько беря управление процессом в свои руки. Но сейчас просто физически не мог завалить альфу на лопатки и скакать на нем до помутнения рассудка.       Собственная слабость расстраивала Минхо и он понимал, что не может удовлетворять Чана так, как раньше.       Он зажмурился, утыкаясь лицом в твердый бицепс альфы и тихо заплакал.       — Мин, что такое? Я сделал тебе больно? — тут же забеспокоился Чан, останавливая свои движения и аккуратно выходя из омежьего тела, оставляя дырочку Минхо трепетать вокруг пустоты. Что, кажется, только больше расстроило его.       — Я… Я ни на что не годен. Даже удовлетворить тебя не могу в таком положении, — пролепетал Минхо, не открывая глаз. Одна его рука в защитном жесте обнимала животик, стараясь защитить щенка от любой опасности. А чувство обиды на самого себя разрывало изнутри.       Мать Луна, ну как он такой достался Чану?..       Не успев додумать свои нерадостные мысли, Минхо тихо вскрикнул, оказавшись на спине. Альфа вновь навис над ним, придерживая под коленями и смотря прямо в его глаза. И от этого сурового, знойного взгляда вдоль позвоночника Минхо пробежала дрожь.       — Минхо, я задал вопрос: тебе больно? — спросил он и тихо зарычал, скаля зубы, когда Минхо отрицательно качнул головой. — Значит, я буду брать тебя столько, сколько потребуется твоим омежьим мозгам для осознания, насколько я тебя обожаю, глупец.       Минхо хотел возразить, но не успел — Чан вновь оказался по самое основание члена в его заднице. Он хотел кричать на него, ругаться самыми последними словами, но не мог связать их между собой. Твердый, горячий член двигался внутри него, растягивая покрасневшую дырочку, а полные семени яйца альфы шлепались по его нежным ягодицам.       Да, сейчас Чан не мог, как раньше, закинуть ноги Минхо на свои плечи и трахать его, сложив пополам. Но ничто не помешало ему сжать тонкие щиколотки омежки, приподнимая вверх. Он двигался аккуратно, но мощно, порыкивая и входя в горячее лоно Минхо, не давая ему говорить.       — Омега на ложе должен стонать, пуская слюни, а не нести ересь, как лесной ёжик, — фыркнул Чан, сверкая черным взглядом из-под спутанной челки, упавшей на глаза.       Сжав простынь в кулачках, Минхо зажмурился и кивнул, расслабляясь и отдаваясь во власть своего возлюбленного.       Когда смущение и стыд разжали свои тиски, омега наконец смог отдаться удовольствию, которое ему с лихвой дарил избранный альфа. От толчков Чана всё тело Минхо сотрясалось, а маленькие груди подпрыгивали в такт, как и животик, который раскачивался из стороны в сторону.       — Так… Так хорошо, альфа, — пролепетал Минхо, лаская свой мокрый от смазки член и смотря в глаза Чана, толчки которого постепенно набирали скорость.       Оба чувствовали, что приближаются к краю, но альфа хотел довести до оргазма сначала Минхо. Он приподнял его ноги чуть выше, чтобы каждый толчок крупной головки касался чувствительной железы внутри и стиснул зубы, держась из последних сил.       Возбужденное тело Минхо не сопротивлялось и он кончил спустя несколько мощных толчков, пачкая свои пальцы полупрозрачной спермой. Но Чан только ухмыльнулся и вышел из мокрой омежьей задницы.       — Что ты делаешь? — отчаянно залепетал Минхо, не понимая, почему альфа не захотел кончить внутрь. Но когда Чан распрямился, трахая свой стиснутый кулак, а второй широкой ладонью поглаживая напряженный живот омеги, то быстро понял.       Альфа явно получал странное удовольствие от того, что касается беременного живота своей пары, скаля клыки и тихо порыкивая. Кулак Чана двигался почти яростно, пока он с утробным стоном не запрокинул голову, а кожу Минхо обожгло горячее семя.       Чан тяжело дышал, смотря на Минхо сверху вниз, пока жемчужные густые капли стекали по бокам омеги. Альфа ухмыльнулся, размазывая благоухающую мускусом горячую жидкость по животику Минхо, клеймя его самым первобытным из всех возможных способов.       Минхо чувствовал себя уставшим, но удовлетворенным и желанным. А когда он захотел поделиться этим с Чаном, то его зрение внезапно померкло и омега провалился в кромешную темноту.

***

      Когда Минхо наконец пришел в себя, то обнаружил, что всё также лежит на ложе с раздвинутыми ногами. Только вот между ног на него с легкой тревогой смотрел Феликс.       Минхо нахмурился, переводя взгляд на Чана, которого заметил сидящим на крошечной скамеечке у стола. Альфа весь сжался, будто бы желая занимать как можно меньше места. И омега всерьез забеспокоился, особенно когда из-за ширмы вышел Хёнджин, сжимая в длинных пальцах чашку с пахучим отваром.       — Что-то с щенком? — голос его дрогнул, а руки инстинктивно легли на округлившийся живот, словно стараясь защитить свое драгоценное дитя. В груди сдавило страхом, и дыхание сбилось. Если что-то случилось… если…       Он не был уверен, что справится с этой новостью.       Но Феликс лишь мягко улыбнулся, а Хёнджин без слов присел рядом, заботливо поднеся чашку к его губам. Теплая жидкость коснулась языка, и Минхо поморщился — отвар был горьким, терпким, но с каждой секундой он ощущал, как тело согревается, а сердце постепенно замедляет бешеный ритм.       Тревога по-прежнему сидела внутри, но паника начала отступать.       И тут Феликс, будто это было чем-то совершенно обыденным, произнес:       — Щенками.       Минхо замер.       Хёнджин аккуратно укрыл его мягким одеялом, а Чан, который всё это время не произнес ни слова, наконец, поднял голову. В его глазах отражалось так много чувств, что Минхо вдруг понял — Чан знал об этом раньше. И, похоже, пытался осознать и принять эту новость.       Щенки.       Не один, как он думал раньше.       Минхо выгнул бровь, глядя на Чана, который тут же засуетился на скамеечке, сжавшись, словно провинившийся волчонок. Альфа явно всерьез раздумывал над тем, чтобы перекинуться волком и рвануть в лес, скрываясь от надвигающегося шторма. И это желание никак не было связано с убийственным взглядом его пары. Конечно, нет.       — Щенками? — переспросил Минхо, с легким недоумением переводя взгляд с Феликса на Хёнджина.       Шаман лишь спокойно кивнул, словно новость о том, что внутри него растут две крошечные жизни, не переворачивала весь мир с ног на голову.       — По крайней мере, это объясняет размер твоего животика и два разных запаха щенков. Неужели вы не замечали? — с тенью улыбки спросил Хёнджин, переводя взгляд то на Минхо, то на Чана, который, похоже, делал всё возможное, чтобы раствориться в пространстве.       Минхо резко втянул воздух.       — Ты знал… — прошептал он, хватая ближайшую подушку.       Чан дернулся.       — Два щенка?! — взвизгнул Минхо, в глазах которого мелькала смесь ужаса, радости и абсолютного бешенства. — Я убью тебя, Чан!       Подушка полетела в альфу со всей возможной силой, но упала на циновки, не достигнув своей цели.       А Чан, чьё лицо в последний момент расплылось в широкой счастливой ухмылке, в мгновение ока перекинулся в огромного черного волка и молнией выскочил наружу.       Громкий, заливистый вой разнесся над соснами, заставляя каждую белку, каждую птицу, каждую лесную тварь замереть и осознать: где-то там, среди деревьев, носится самый безумно счастливый альфа на свете.       Два щенка.       Его обожаемый омега носил двойню.       Могла ли хоть какая-то еще новость принести ему большее блаженство?