Когти и звезды. Горный плен

Ивняк вновь налег плечом на разворошенный сыпучий сугроб, поднатужился и спихнул его с тропы в пропасть, а сам, отфыркиваясь, выбрался из-под скального гребня. Снежинки так и продолжали мельтешить, словно были не вполне довольны пейзажем после схода лавины и спешили заняться некими упущениями. Ивняк же придерживался мысли, что сглаживать рельеф стало просто некуда. — Сбегаю-ка я разведать дорогу до лагеря. Да и вообще осмотреться, — предложил он. — Похоже, кое-где придется прокапывать тропу заново. Из полумрака под гребнем выступил бурый Вереск и со смесью опаски и любопытства обозрел побелевшие скалы, простирающиеся во все стороны. — Кое-где? Да ты оптимист! Я вот прикидываю, не проще ли сигануть с утеса в пустоту, — заметил он, усмехаясь. — Экий ты неуемный, Ивняк! Даже по-хорошему завидую: считай, за день в третий патруль просишься. И не устал? — Есть немного. Но выбираться-то все равно придется, так? — палевый воин примял оставшийся снег, проверяя его надежность. — Присмотришь за Хитролапом, пока меня не будет? — Не вопрос, — Вереск повел плечами, такими же массивными, как у Броска. Братья были бы почти одинаковы, если бы не узкая белая полоска на лбу у Вереска. Кроме того, нрав он имел куда более легкий и уживчивый. — Что, неужели так и двинешь один? — Почему нет? Если меня долго не будет, вы всегда можете пойти по моим следам. — Ну лады! Хотя так-то я не об этом… Вереск сунул голову обратно под гребень, на котором опасно громоздилась гора снега, и объявил: — Ничего не поделаешь, ребята, сидим дальше! Ждем, пока Ивняк даст добро. — Эт как — сидим? Насиделись уже, весь мох тут ободрали, как нерадивые оруженосцы! — А в лагерь когда? Когда ежи полетят? — Вот именно, сил нет глядеть на пойманную дичь, зная, что Грозозвезд поделит ее по-своему! Не слушая, что ответит Вереск, Ивняк сильно оттолкнулся и заскочил на уступ повыше, после чего носом вперед нырнул в огромный сугроб — и перестал слышать что-либо кроме шуршания снега. Уединение. Вот и отлично. Вообще можно было считать, что все образовалось как нельзя лучше. Их патрули, моховой Ивняка и охотничий Вереска, натолкнулись друг на друга незадолго до схода лавины. И как раз Ивняк побудил всех срочно забиться под гребень, углядев единственный возможный путь к спасению. Как так получилось, не знал он сам. Это было некое горное чутье — ему было знакомо похожее, лесное, благодаря которому частенько удавалось ускользнуть из лисьих зубов и вражеских кошачьих когтей. Но прозорливость на собственной территории понятна, ведь это пуща, где ты родился, получил воспитание и заслужил честь быть воином. Заиметь же тонкую интуицию в горах, куда ступил впервые, — вещь, по его мнению, малообъяснимая, если не сказать странная. И, может быть, вскоре недоумение соплеменников примет более определенные формы. Усиленно работая лапами и лбом, Ивняк пробил сугроб насквозь и вырвался на открытое место. Да уж, лавина постаралась на славу. Скупые детали местности, худо-бедно распознанные за прошедшее время, скрылись под снегом. Тропы были заметены, запахи стерты. И даже уравновешенному Ивняку идея сигануть с утеса начала казаться не такой уж безумной. В самом деле, какой прок изучать местность, если этот дикий край намеревается постоянно видоизменять ее, будто вовлекая невольных обитателей в глупые игры? Он вздохнул, на миг окутав себя паром. Ладно, пора сосредоточиться на конкретных выполнимых идеях. В их сдвоенном патруле эти идеи можно ожидать лишь от него. Ну да, новообретенная интуиция странна, однако использовать ее по назначению выгодно для отряда… Тем более скалы остались на своем месте, а значит, все еще могут служить ориентирами. Соваться прямиком в снежные заносы, что скатились с вершин, выглядело сомнительной авантюрой. Если коварный снег решит проглотить неосторожного исследователя, кто отыщет его в глубине? Поэтому Ивняк вспрыгнул еще выше, на небольшую скалу, а оттуда, балансируя хвостом, перелетел на следующую. Гряда скал тянулась вперед и вперед, возвышаясь над сугробами, а по обе стороны зияла пустота. Если вот так перескакивать с вершины на вершину, можно достигнуть той стороны ущелья, не закапываясь в снег и не петляя между крупными камнями. Ивняк сгруппировался и оценил расстояние до очередной скалы, стараясь думать о ней как о простом камне, служащем переправой через родной ручей. Прыжок, приземленье — передняя лапа скользнула по обледеневшему участку, сорвалась вперед и вниз… Он вовремя уперся второй лапой, перенес вес на задние и замер так, прижавшись к холодному камню, в который сердце отсчитывало удары. Уф. Затея опасная, но интересная. Должно быть, теперешний Крыжовник сказал бы наоборот. Ивняк и не пытался позвать товарища с собой за мхом: даже после ночлега тот выглядел слишком уставшим и обессиленным. Еще накануне днем Крыжовник бодрился, шутил о том, что вот-вот слопает с голодухи весь целительский сверток, который они по очереди несут в зубах, пусть даже от неуместного снадобья взбунтуется желудок. Но к вечеру сник, примолк, едва тащился с опущенной головой, а перед сном озадачил соседей по палатке тем, что не стал приглаживать свою шикарную черепаховую шубку, хотя до сих пор ухитрялся наводить красоту и в походных условиях. Он мог бы родиться в племени Ночи, их щепетильный Крыжовник с повадками благородного кота, однако же был чистокровным воителем племени Угрозы. И сейчас, когда Ивняк принудил себя оторваться от скалы и совершить новый прыжок, затем перебежать, обогнуть и прыгнуть еще и еще, ему вспоминались их тайные ночные охоты, когда они вдвоем удирали из лагеря и крались по шелестящему лесу, насторожив уши и распушив усы, а под утро старательно запрятывали свежатину в самую середину кучи с добычей, чтобы не учуял бдительный глашатай Хромоног. Но он, кажется, чуял, ибо ворчал и ворчал всю дорогу до границы, когда они впятером выдвигались в рассветный патруль: зевающие Крыжовник с Ивняком (назначенные будто нарочно), вредничающий по обыкновению Хитролап, сам Хромоног во главе и его ученица Кротколапка — единственная из них, кому сложно было испортить настроение ранним подъемом. Она постоянно отставала и, сверкая зеленющими глазами, то восхищенно принюхивалась к смолистому древесному срезу, то сбивала с ромашек росу, то ныряла в ежевику за блестящим жуком и вылезала всклокоченная, оставляя на колючках каштановую, как у Тернолапа, шерсть. — Эй, Коротколапка! — дразнился Хитролап и метал песок, загребая с тропинки, так что ее грудка белым треугольником, влажная от мокрых кустов, мгновенно оказывалась перепачканной. — Ах ты шелудивый гаденыш! — Кротколапка бросалась на него, оспаривая собственное скромное имя, и они катились по земле, от души кусаясь и царапаясь. — А ну прекратить! — Хромоног, ожидая порядка, останавливался и приподнимал искривленную переднюю лапу, чтобы дать ей отдохнуть. — Что за безобразная свара, недостойная оруженосцев?! — Да он первый начал! — вопила Кротколапка, выпуская из зубов ухо Хитролапа, и мстительно следила, как он поднимается, вывалянный в росной траве, а затем в пыли. — Ивняк! Ты смотришь за подопечным или спишь? Изволь выполнять обязанности наставника, если не хочешь, чтобы тебя их лишили! Ивняк в замешательстве поводил усами, не готовый признать, что вполне себе хочет. И знать не знает, как ему справляться с Хитролапом без помощи бойкой ученицы. Но тут, хвала предкам, вступал сонный миролюбивый Крыжовник: — Ладно-ладно, ребят. Пошумели — и будет! — и движением хвоста приглашал их продолжать обход территории. Кротколапка первой срывалась с места и догоняла наставника, чтобы трусить рядом с ним. К любым дразнилкам она относилась болезненно и атаковала обидчиков со всей свирепостью. А все потому, что у них с Тернолапом не было отца. Вернее, отцом был, скорее всего, кто-то пришлый, о ком их мать промолчала, потупив взор перед предводителем Росозвездом. Посвящал в оруженосцы их, подросших, уже Грозозвезд, а наставниками избрал — к общему удивлению — не кого-нибудь, а себя и своего глашатая. Он, как и многие в племени, сам не был чистокровен. И, возможно, поэтому стремился вышколить себе подобных по всей строгости воинского закона, чтобы избежать насмешек о внеплеменном происхождении. По крайней мере именно такие слухи ходили в воинской палатке. Вот только в воспитании Хитролапа Ивняку не приходилось рассчитывать ни на предводителя с его своеобразными принципами, ни на Кротколапку, оставшуюся в лесу, ни на Крыжовника, которому подорвала душевное равновесие неведомая немочь. Наставник и ученик остались один на один. По большому счету, так было с самого начала, это Ивняк старался вытеснить проблему из мыслей. Делал вид, что Хитролапа никогда и не было, пока Хитролап лежал и ныл в мышином усике от него под защитой скального гребня, а снаружи бесновалась гроза. Ивняк хотел накопить избеганием хоть чуточку сил на контакт, но вместо этого силы терял и все меньше желал контактировать. Учить — просто не его, вот и все, твердил он себе, пробираясь все дальше по вершинам. С любым оруженосцем было бы так же. Хитролапу лишь не повезло стать тем первым опытом, опытом неудачным, который должен оказаться единственным. Разве мало в племени подходящих воинов? Тот же Вереск достаточно строг и умеренно добр, он уже воспитал одного оруженосца и точно управился бы с этим вздорным бузотером. Ну или хотя бы не потерпел такое сокрушительное поражение, к которому уверенно движется Ивняк. Знали бы соплеменники, какого труда ему стоит приветствовать Хитролапа по утрам!.. Раздосадованный мыслями, которые опять свернули в тупиковое русло, Ивняк не рассчитал прыжок и сорвался. В изумлении ухнул вниз, шлепнулся на обломок скалы, который выбил из него весь воздух, и кубарем покатился по склону, пересчитывая костями каменные выступы. В конце концов извернулся хвостом вперед, заскреб всеми четырьмя лапами, тормозя падение, и съехал в сугроб, зарывшись по самые кончики ушей. Сердце колотилось, снег перед носом оплывал от частого горячего дыхания. Вот же мышеголовый разиня, похваляйся больше! Горным козлом себя возомнил! Ивняк нервно тряхнул головой, отвоевывая себе побольше места в сугробе, но выбираться не стал. Как-то вдруг навалилось изнурение, напоминая, что горных троп за сегодня в самом деле исхожено многовато, а он все еще обычный старший воин, не предводитель с его девятью жизнями. Стоило чуть перевести дух, прежде чем двигаться. И, кроме того, согреться — подышать в образовавшейся из снега пещерке, накапливая тепло, чтобы кровь побежала быстрей и слизала страх… Право слово, срываться второй раз ему не хотелось. Но едва он позволил себе опустить голову на лапы и обмякнуть, его уши сторожко встали торчком: уловили дробный суетливый топоток. Мышь? Где-то там, в глубине сугроба. Прокапывает путь к норке, недосягаемая для охотника, который точно не сумеет подкрасться незаметно… Ивняк мысленно застонал. Судя по звуку, чтобы оказаться на расстоянии прыжка, придется преодолеть хвостов пять, не меньше. Бесшумно. А потом нырнуть головой в сугроб, метя наугад. Невыполнимая задача для кота, привыкшего, что в его лесу такого глубокого снега не бывает. Ивняк обреченно слушал, как топоток отдаляется, и неслышно впивался когтями в камень. Он почти убедил себя, что перебьется и парой кусочков сегодняшней землеройки, все равно ему не видать еды до завтра как минимум… Как вдруг пронзительный писк заставил его вздрогнуть, и далеко в сугробе завозился кто-то ощутимо крупнее мыши. Шерсть Ивняка вздыбилась, он примерз к скале: не мог же другой зверь приблизиться так, что он не услышал? Зверь, в зубах которого жертва продолжала отчаянно пищать, а не была убита первым милосердным укусом… Тут Ивняк сообразил, что неведомый хищник барахтается в снегу и не может видеть. Он осмелился приподняться и впился взглядом туда, где покачивался торчащий из сугроба рыже-черно-белый хвост, пушистый, будто лисий. Ивняк знал, что лисы есть рыжие, есть черно-бурые, но не вместе же?.. В этот момент зверь вынырнул из сугроба и оказался не лисой — крупной трехцветной длинношерстной кошкой, в пасти у которой трепыхалась добыча, слегка придушенная, но не загрызенная. Глаза кошки мрачно янтарно сверкали, и наблюдатель невольно присел, хрупнув стеной пещерки. Невероятно! Он не смог бы внятно объяснить себе, чем поражен больше: охотой под снегом или самим присутствием охотницы. По всей видимости, вот так добывать еду было ей не впервой. И навряд ли она случайно промахнулась со смертельным укусом. Отчего-то ему стало жутко быть замеченным и попасться ей в когти, хотя никто в племени не упрекнул бы его в недостатке отваги. Кажется, мышиное попискивание помешало кошке услышать Ивняка. Спокойно осмотревшись, она вспрыгнула на невысокую оголенную скалу, опустила живую добычу в центр и придавила лапой. Задрала голову, пристально поглядела в небо, будто выискивала там кого-то. И, резко наклонившись, вонзила в мышь зубы. Брызнула кровь — неожиданно сильно, окрасив белую манишку на груди. Ивняк не сдержал оха, и кошка, оставив мышь, тут же вперилась в него пронзительным взглядом. Хлестнула хвостом, гневно оскалилась, будто вот-вот зашипит, но не зашипела. На подбородке алела кровь, и в этом виделось нечто дикое, существовавшее задолго до рождения предков Ивняка, задолго до создания племен и воинского закона. На бесконечные мгновения его собственная кровь застыла в жилах. Ему почудилось: он что-то нарушил, некий ритуал, видеть который было никак нельзя. Почудилось: он оглох, и потому такое страшное безмолвие растеклось над горами… А затем кошка схватила добычу и пустилась бежать. — Подожди! — зачем-то воскликнул Ивняк. Звук собственного голоса привел его в чувство. Он бросился за ней, собираясь сильно оттолкнуться для прыжка, но вместо этого провалился в сугроб и неловкими скачками принялся выбираться из него, теряя секунды. Наконец оказался на открытом месте и, не отряхиваясь, рванул по следам кошки в проем между скалами. Снега тут было мало, зато тропа из камней круто уходила вниз. Ивняк притормозил было по привычке к осмотрительности, но завидел, как в конце тропы мелькнул и исчез трехцветный хвост, и ринулся за ним, поминая самые отчаянные ругательства. Мелкие камешки подло выскальзывали из-под лап, крупные камни подставляли острые неровные края и обдирали подушечки. Оступаясь, он несся вниз и старался не думать, что все же сломает шею сегодня — если не прямо здесь, то на грядущих тропах. Незнакомка же перемещалась беззвучно, по крайней мере он не услышал, чтоб она сбила хоть камешек. Он и ее дальнейший путь представлял только потому, что тропа упиралась в поворот, деваться отсюда было попросту некуда. Он метнулся туда, с разгона вылетел на карниз над пропастью и подавился воздухом, едва успев замереть на краю. Бросил взгляд направо, налево, ища кошку на пустом карнизе, и вдруг натолкнулся на ее внимательный совиный взгляд левее и выше, со склона в нескольких хвостах от себя. Казалось, она была удивлена, но не стала медлить — шустро побежала поверху, огибая скалы и забирая еще более вбок. Ивняк помчал по своему карнизу, не выпуская ее из виду; карабкаться счел неудобным и решил срезать: по наитию нырнул в узкий лаз, который вел сквозь скалу, тоже влево и вверх, и пролетел по нему в полутьме, чиркая шерстью на загривке по низкому потолку. Вырвался сквозь белеющий овал под открытое небо — и спугнул кошку буквально перед собой, принудив кинуться в противоположную сторону и ускользнуть еще выше по неприметной тропе. — Да постой ты, не убегай! Просто ответь!.. Ивняк не знал, что хотел спросить у нее, не знал, зачем преследовал, если побаивался. Но кошка определенно ориентировалась в горах лучше, чем их проводник Блэки, и вновь оставила воина далеко позади. Она имела представление обо всех проходах, понимала, куда безопасно прыгать, и наверняка просчитывала путь заранее. Будто жила здесь всегда. Если чем-то Ивняк и мог ее переиграть, то случайностью и внезапностью — и лишь в том случае, если горы благосклонно отнесутся к его попыткам. Была в ней какая-то тайна, какая-то странность, осмыслять которую не было времени. А отстать без разгадки было довольно обидно. Ивняк запыхался, вконец сбил себе лапы и захромал, кошка же устремлялась вверх и вверх, а затем вниз и вниз, не теряя прыти. Он сообразил, что при таком раскладе останется ни с чем, и попробовал сменить тактику: вместо того чтобы спускаться за беглянкой, продолжал подниматься, пока не приметил подходящую горку камней вперемежку со снегом и ледяными глыбами. Налетев на нее, столкнул вниз обеими лапами и в ликовании убедился, что заставил кошку отклониться от маршрута. Следя за ней взглядом, промчался немного вперед, наскочил на тропу и скатился по ней со склона, а еще ниже заметил узкий выступ над пропастью, похожий на вытянутую кошачью лапу с растопыренными пальцами. Если оттеснить кошку туда, бежать ей некуда! Собрав оставшиеся силы и поблагодарив звезды за то, что лавина почти не затронула этот участок гор, Ивняк прыгнул вниз, наперерез незнакомке. Она метнулась в основание «кошачьей лапы» и мимоходом глянула через провал, чересчур широкий для прыжка. На противоположной стороне скала была отвесной без малейших выступов, и лишь намно-о-ого ниже тянулась встречная узенькая и маленькая «лапка». Кошка без колебаний развернулась мордой к преследователю, хвостом к выступу. Она продолжала удерживать мышь и не выглядела загнанной в угол, даже не особенно растрепала свою красивейшую длинную шерсть во время погони, а взъерошенного Ивняка рассматривала, пожалуй, не без уважения. Она тоже немного запыхалась, и оба некоторое время переводили дух, у обоих из пастей вырывались облачка пара. Ивняк понял, что гордится своей воинской подготовкой, которая пусть ненадолго, но позволила ему сравняться с этой диковинной горной кошкой. — Ты кто? И откуда здесь? Это твой дом? — выпалил он на одном дыхании. — Почему убегаешь, будто тебя нельзя видеть? Она молчала, не пытаясь освободить пасть от мыши. Похоже на то, что мышь была подношением, но кому, для чего? Кошка тоже чтит предков? Но почему обращается к ним эдаким варварским способом? Или же просит покровительства местных неведомых сил? Сколько вопросов… Внезапно она вскинула голову и всмотрелась в тучи, как тогда на скале. Ивняк невольно повторил за ней, но не заметил ничего сколько-нибудь существенного, разве что снег перестал. А когда опустил взгляд, кошка смотрела уже опять на него. И он спросил прямо: — Не объяснишь, что все это значит? Она отрешенно моргнула. Отступила на два шага. А потом — он не успел среагировать — разбежалась и сильным толчком отправила себя в полет через провал по широкой дуге, только взвился пушистый хвост. Ивняк пораженно подскочил к краю — как раз чтобы увидеть, как она успешно приземляется далеко внизу впереди на «лапку»-выступ, кажущуюся отсюда тонкой, словно коготь. Если горную кошку не перенесли чудесным образом воины Звездного племени, то как?.. Такого ему никогда не повторить. Вряд ли она могла видеть ошалелое выражение его морды. Равно как и он не мог быть уверен, что она, глядя вверх, лукаво усмехнулась в усы, после чего в два прыжка исчезла с выступа. Фу-у-ух… Ивняк осознал, что не просто изнурен — у него голова идет кругом от всего произошедшего за день. Встреча с вражеским отрядом, лавина, падение, кошка, ритуал, погоня… Пытаясь оправиться, он как следует встряхнулся, повел взглядом по ближайшим вершинам и неожиданно понял, что узнает местность. Да, после схода лавины, после головоломной погони он был вполне способен сориентироваться. Более того, даже мог сказать точно, в какой стороне остался Вереск с обоими патрулями. А еще мог сказать, что прямо сейчас нашел для них всех недурственный путь в лагерь. Чем бы ни было его новое чутье, оно и радовало, и пугало.

***

— Мы уж думали, придется тебя откапывать! — пошутил Вереск, высунувшись из-под скального гребня, когда Ивняк кое-как дохромал до места привала. — Ты где был, а? — Я встретил кошку… — Кошку? Здесь?! — Вереск вытаращился на него, как на воскресшего из мертвых. В их отряде не было самок: Грозозвезд наотрез отказался взять с собой хотя бы одну, «чтобы не ослаблять передовую группу». А о том, что в горах обитает и отряд Ночи, Вереск еще не знал. Ивняк неопределенно качнул головой, не в силах объяснять. Лишь на всякий случай понизил голос, чтобы не услышали другие воины и с ними Хитролап (о котором он успел позабыть). — Она убежала, она слишком хорошо тут все знает… Я не смог ни удержать ее, ни расспросить. Зато отыскал, какой дорогой нам возвращаться, хотя запахов по-прежнему не найти… И тут Ивняк осмыслил, что же не давало ему покоя во время преследования. Он чуял скалы, снег, землю, чуял мышиную кровь, чуял, как неохотно отодвигается непогода, обещая воителям передышку. И ни разу не почуял ее. Незнакомка ничем не пахла.