Когда поёт лира. Акт третий: Мистерия о бессмертном алхимике

      — Мери, я тебя выслушал, не перебивая, как ты и просила. И я хочу спросить только одну вещь: ты с ума сошла?!        Мери устало вздохнула и оставила чашку на стол. Она сделала всё от неё зависящее, чтобы этот разговор прошёл как можно спокойнее: выбрала для него вечер пятницы, когда у них обоих было не слишком много работы, заварила любимый чай, постаралась говорить как можно сдержаннее и убедительнее, максимально раскладывая всё по полочкам... хоть у неё самой внутри всё переворачивалось от мысли пережить нечто подобное снова.        И всё-таки даже всех её усилий оказалось недостаточно. Чашка чая перед ним с самого начала разговора простояла нетронутая, успев растерять всё тепло и фруктовый аромат, а лицо Исао с каждым словом Мери вытягивалось всё сильнее — лишь чтобы в конце концов он взорвался, нелепо взмахнув руками и смотря на неё со смесью негодования и ужаса. Убедившись, что его таблетки находятся в зоне досягаемости, Мери прикрыла глаза и, сложив руки на коленях, заметила:       — Ренко сказала то же самое...        Исао скрестил руки на груди и хмыкнул.       — Ещё бы! Даже она, при всей её неугомонности, ещё не настолько тронулась... А остальные? Что сказали остальные?        Мери облизнула губы. Подозрительный взгляд Исао ей совершенно не понравился, но она решила проигнорировать это чувство.        Всё равно хуже того, что она ему рассказала, уже не будет.       — Минато — ровно то же, что и вы с Ренко, разве что с твоим уровнем эмоциональности, а не её. Рике идея тоже явно не понравилась. Одна Хина меня поддержала — впрочем, учитывая обстоятельства нашего знакомства...        Мери подёрнула плечами и с усмешкой отвернулась. Громкого фырканья Исао это не заглушило.       — Иногда мне кажется, что половина Генсокё и треть межмирового пространства быстрее узнают о твоих похождениях, чем твой вроде как спутник жизни...        Мери одарила его скучающим взглядом.       — Исао, не ворчи: ты сам прекрасно понимал, что получишь такой ответ, задавая этот вопрос. К тому же, — она устало выдохнула, — сам посуди: кому проще будет донести информацию? Паре флегматиков и неугомонным искательницам приключений — или одному сердечнику? Минато, даже если ему разорвёт сердце, дальше умирать уже некуда — а вот муж у меня более... хрупкий.        Сказав это, она одарила лежащий на столе блистер насмешливым взглядом. Исао, держащийся за сердце, так и застыл с протянутой к нему рукой. Чуть подумав, он всё-таки взял блистер и, доставая таблетку, покачал головой.       — Ты слишком сурова к своему другу, только потому что он мёртвый... В любом случае, — продолжал он после того, как закинул таблетку в рот и запил её остывшим чаем, — ты бы лучше всего сберегла моё сердце, если бы просто не стала ввязываться в очередную авантюру с Юкари. Ты и правда после всего думаешь, что доверять ей — хорошая идея?        Мери нахмурилась.       — Исао, поверь, я как никто другой в курсе, что Юкари — это Юкари. Но ещё я в курсе, что даже Юкари бессильна против определённой бюрократии. И, внимательно изучив договор вплоть до последней точки мелким шрифтом, я с уверенностью могу сказать: это — мой реальный шанс на свободу от неё.        Исао выслушал её со страдальческим выражением. Затем он прикрыл лицо ладонью и с тяжёлым вздохом отвернулся.       — Да она же просто снова издевается над тобой, Мери... Неужели кроме тебя ей некого отправить на очередную убийственную игру?        Мери прикрыла глаза.       — Посмотрела бы я на тебя, если бы ты в обстановке нашего мира встретил девятихвостую кицуне.       — Спасибо, мне хватило и встречи с Ран в неположенном месте в Генсокё! — нервно рассмеялся Исао.       — Мама, папа?..        Услышав тихий голосок со стороны двери, Исао и Мери синхронно вздрогнули — и, похолодев, обернулись.        На пороге кухни, потирая сонные глаза и широко зевая, стояла их дочь Юки. Да, Мери оттягивала момент истины для Исао — но Юки была последней, кому она хотела раскрывать правду в принципе. Уж точно не после того, как горько плакала её дочь в тот раз, когда Мери поддалась безумию и попыталась "вернуться в место, которому принадлежит". На целую неделю она исчезла в Генсокё, ранила всех своих близких и лишь чудом не столкнулась в этом состоянии с Юкари. Нет, такое так просто не забывается.        А пока она сидела ни жива ни мертва, Исао успел немного прийти в себя. Его выражение смягчилось, и он, склонив голову набок, с виноватой улыбкой поинтересовался:       — Разбудил я тебя, Юу-тян?        Юки не спешила отвечать. Одарив подозрительным взглядом сначала его, а затем — Мери (внутри неё всё сжалось, но она постаралась изобразить на лице улыбку), Юки сделала осторожный шаг внутрь. Остановив внимание на Исао, она встревоженно спросила:       — Вы ругаетесь?        Натянутые улыбки Исао и Мери дрогнули: тон дочери полоснул их сердца, как нож. Мери низко опустила голову и сжала пальцы на ткани юбки. Слова застревали в горле, как она ни силилась объясниться. А когда она наконец набралась храбрости...       — Нет, не ругаемся. Просто мама опять собирается сбежать в другой мир.        Полные обиды слова Исао окатили её, словно из ведра холодной воды. Мери быстро повернулась к нему с полным негодования:       — Эй, Исао! Не манипулируй ребёнком через странные формулировки! Никуда я не сбегаю...       — Но ты и правда опять хочешь уйти, мама?        Мери вздрогнула. Медленно, не дыша, она обернулась к Юки. Та стояла рядом с её стулом, глядя снизу вверх своими большими карими глазами, в которых уже стояли слёзы. В них ясно читались все страхи, всё одиночество и потерянность той ужасной недели, когда она даже не представляла, куда испарилась её любимая мама, и никто не мог дать ей внятного ответа. У Мери заболело сердце не хуже, чем у Исао.        Глубоко вдохнув, Мери встала со стула — лишь чтобы опуститься на колени перед Юки и посмотреть ей прямо в глаза. Всего четыре года, а уже такие серьёзные... Мери сглотнула и мягко обхватила плечи дочери.       — Юу-тян, пожалуйста, послушай меня. Я... я знаю, что у меня не всегда получается быть хорошей мамой. То, что случилось тогда... я никогда не прощу себе, как бросила вас с папой, как ранила друзей. И всё же, даже так... Да, я действительно скоро уйду на некоторое время. Но! — её пальцы чуть сжались в ответ на широко распахнутые от ужаса глаза Юки. — Хоть я и не знаю, на сколько точно мне придётся уйти, в одном я уверена: я обязательно, обязательно вернусь. И после этого — если я хорошо справлюсь — я никогда, никогда больше не допущу повторения той ситуации с моим исчезновением. Теперь в Генсокё только на день-два, навестить сестрёнку Рику, Сатори или Хакугёкуро. И, конечно, в Хакугёкуро только с тобой, Юу-тян. Ююко-сан, Братик и сестрёнка Акане всегда рады поиграть с тобой, ты же знаешь. Так что... думай об этом, пожалуйста, как о командировке, ладно? Вроде папиных. Я буду действительно рада, если после всего случившегося ты сможешь мне довериться.        Юки выслушала её внимательно, то и дело шумно всхлипывая — но слёзы старательно сдерживала. Однако на последней фразе она всё-таки достигла своего предела — и, не желая, чтобы Мери видела, как она плачет, бросилась к ней и зарылась лицом ей в грудь.       — Только обязательно-обязательно возвращайся, л-ладно, мама?        Мери на секунду застыла — и, чувствуя, как в глазах предательски защипало, заключила Юки в крепкие объятия и кивнула.       — Ну конечно, Юу-тян! В конце концов... — она прижала Юки ещё ближе к себе, — я ведь тоже совершенно не хочу никуда от вас уходить... я просто... просто хочу, чтобы это всё наконец-то закончилось...        С каждым словом её голос звучал всё слабее, под конец уже совершенно напоминая беззвучные вздохи. В этот момент со стороны притихшего Исао раздался скрип стула — и вот уже, обойдя стол, он встаёт на колени позади Мери и молча обнимает, уткнувшись лицом в плечо. В первое мгновение напрягшись, Мери очень быстро почувствовала привычную теплоту и, расслабившись, прижалась к нему виском. Исао невесело усмехнулся.       — Прости, что как всегда резко на всё реагирую. Просто ты же знаешь... Я каждый раз с ума схожу, зная, что ты опять страдаешь одна, а я ничем, совершенно ничем не могу тебе помочь. Я не хочу отпускать тебя в очередной ад, где тебя будут мучить, Мери.        Мери с сочувствием выслушала его прерывистую "исповедь". Прижав Юки ещё крепче к себе (та успела обвить своими тонкими ручками её талию), Мери чуть отстранилась от Исао — лишь чтобы было удобнее целовать его в макушку.       — Я сделаю всё, чтобы этот раз был последним, — пообещала она.        Да, обязательно сделает. Конечно, она не хочет лезть в очередную историю на условиях Юкари — но она непременно справится. Чтобы наконец разорвать этот проклятый узел, связывающий их двоих. Ради всех, кого она любит. Ради своей семьи и друзей, которые за неё беспокоятся. Ради самой себя.        Акамива Мери наконец-то избавится от "Марибель Хан", чтобы быть по-настоящему счастливой.

***

       Первым, что почувствовала Клара, когда к ней вернулось сознание, стала ужасная резь в глазах.        Она раскрыла их всего на мгновение — но тут же зажмурилась снова, ослеплённая открывшейся серостью. Клара знала это чувство: так тяжёлая голова давила на глазные яблоки изнутри каждый раз, когда она долго рыдала навзрыд. Правда, сейчас она не могла вспомнить, почему именно рыдала до того, как уснуть...        Кстати, если подумать, серость, которую она сейчас видела, в одном месте собиралась в пятно. Чуть более серое вытянутое пятно, излучающее тёплую ауру...        Когда неразборчивое шуршание на фоне вдруг превратилось в голос Льва, зовущего её по имени, Клара распахнула глаза и села в кровати.        Впрочем, она сразу же об этом пожалела: от такой резкой смены позиции у неё помутнело в глазах. Положив руку на лоб, она опустила веки и глубоко вдохнула. Пульсация в глазах чуть ослабла, но в целом Клара всё ещё ощущала себя паршиво. Однако Льву хватило уже того, что она очнулась.       — Слава Богу, ты пришла в себя... — с облегчением произнёс он, накрывая ладонью её лежащую на кровати руку.        Клара скосила на него непонимающий взгляд. Лев вымученно улыбался. Клара рассеянно осмотрелась. Похоже, она была в своей комнате в Лунной гавани, лежала на кровати... туман в голове мешал полностью осознать ситуацию. Клара опустила глаза на свою ладонь, накрытую ладонью Льва. Что-то неприятно покалывало кожу, что-то шуршащее, почти как... лист бумаги?        Осознание ударило Клару, как обухом. Её глаза широко распахнулись — и тут же наполнились слезами.        А уже в следующий миг она бросилась к Льву и, вцепившись ему в пиджак, снова разрыдалась.        Лев охнул. В первые мгновения он совершенно растерялся и даже перестал дышать, не понимая, что ему делать. Впрочем, он достаточно быстро собрался — и вот уже его левая рука приобнимает плечи Клары, а правая гладит её по затылку, пока он повторяет: "Тише-тише, Клара-тян, всё хорошо, всё хорошо... Я рядом..." — прямо как в детстве.        Клара не знала, сколько времени так прорыдала у него на груди. Когда она наконец-то отстранилась и подняла на него заплаканные глаза, Лев, игнорируя совершенно мокрые пиджак и галстук, аккуратно вытер слёзы с её щёк указательным пальцем.       — Тебе получше? — мягко поинтересовался он.        Клара шумно всхлипнула и кивнула.       — Немного.        Лев грустно усмехнулся.       — Ну хоть что-то.        Они оба опустили голову и помолчали. Помятый, мокрый галстук Льва представлял собой печальное зрелище — но даже он выглядел лучше усталого лица своего владельца. Именно поэтому Клара предпочла смотреть на галстук.        Пауза затягивалась. Чувствуя, что вечность это продолжаться не может, Лев в конце концов глубоко вдохнул, даже уже открыл рот — но был перебит звенящим, лишённым каких-либо эмоций:       — Ты знал, что у Мери-сан есть ребёнок?        Клара подняла глаза на Льва. Тот моргнул, совершенно растерявшись от её вопроса. Пару секунд он вглядывался ей в лицо, прежде чем неуверенно мотнуть головой. Рука Клары крепче сжала записку из медальона, а губы искривились в горькой улыбке.       — А он или она есть. Пишет ей тёплые записки, просит возвращаться домой поскорее — а Мери-сан носит эти записки в медальоне... Представляешь, чтобы мы что-то такое нашей маме когда-нибудь написали? И, что важнее, что ей было бы не плевать?        При упоминании Мияко Лев заметно помрачнел.       — Нет, не представляю... — после продолжительной паузы глухо ответил он. Ещё немного помолчав, он сцепил ладони в замок и, низко опустив голову, с чувством произнёс: — Очень жаль, что Мери-сан не вернётся туда, где её ждут.       — Жаль, что наша мама — не она.        Лев дёрнулся и поднял на Клару тяжёлый взгляд. Она уже успела пересесть, притянув колени к груди, и совершенно на него не смотрела. Лев нахмурился.       — Не стоит так говорить, Клара-тян.        Уверенности в его голосе не было — лишь бесконечная усталость. Клара пожала плечами.       — Кстати, ты откуда тут? — спросила она после непродолжительного молчания.        Лев смутился.       — В смысле "откуда"? Разве я куда-то далеко уходил, что не смог бы вернуться? Мы с Лаэртом вроде как дальше кладбища не заходили...       — Но Лаэрт вернулся один. И, — Клара скосила недоверчивый взгляд на брата, — тебя после него я так и не увидела до того, как сейчас проснулась.        Вопреки её ожиданиям, Лев почему-то погрустнел.       — Клара-тян, это уже даже немного обидно... Да, на подходе к дому я больше не смог за ним поспевать и немного отстал, так что он пришёл первым, но неужели ты забыла? То, как ты буквально вылетела из комнаты мне навстречу и отпихнула, а потом понеслась на первый этаж?        Клара нахмурилась и внимательнее всмотрелась ему в лицо, словно надеясь увидеть в нём описываемые картины. Теперь она припомнила, что, когда она выбежала из комнаты, на пути толкнула пару-тройку дверей... притом что, помимо комнатной, дверь на её пути была всего одна — на лестничную площадку. Да и, кажется, одна из "дверей" была мягче другой...        Да, Клара тогда действительно пребывала в некотором... помутнении.        Этот разговор пробудил и другие неприятные воспоминания. Быстро отвернувшись, Клара сжала пальцы на покрывале и поспешила сменить тему.       — И как, нашли что-нибудь?        Кожей она чувствовала его долгий пронзительный взгляд, но старательно его игнорировала. Лев тяжело вздохнул.       — Скорее потратили кучу времени впустую, оббегав окружающую территорию. Не буду расписывать в подробностях, но в разных местах мы нашли по отдельности две руки Ямазаки-сана, а в котельной — его тело. Ещё и эта записка у оврага... "Вернулся домой, пока вы бегали"? — Лев хмыкнул. — Издевательство, да и только.       — Лаэрт, небось, изматерился, — машинально вставила Клара, комкая в руке записку.        Лев грустно улыбнулся.       — Не совсем. Но определённо был зол: столько резкостей в свой адрес я не слышал с тех пор, как Отец был жив... Кстати о Лаэрте, — Лев неожиданно посерьёзнел и пересел поудобнее. — Когда мы нашли тебя без сознания рядом с Мери-сан, сюда перенёс тебя именно он — а затем сказал, что ещё раз прочешет дом. Я, конечно, не хотел его отпускать, но, раз уж так вышло... Нам нужно срочно поговорить о твоём отношении к Лаэрту, Клара-тян.        Клара рассеянно повела плечом. Туман в её голове до сих пор не развеялся до конца, и в воспоминаниях обо всём до потери сознания хватало пробелов.       — А что не так с моим отношением?        Лев нахмурился. Подавшись вперёд, он вновь накрыл ладонь Клары своей и, заглядывая ей в лицо, осторожно начал:       — Клара-тян, я думаю, ты прекрасно осознаёшь, что поведение Лаэрта в последние пару часов не нормально. Я имею в виду, то, как он груб буквально к каждому из нас... ты ведь знаешь, что Лаэрт ценит тебя больше кого-либо на свете и в обычной ситуации ни за что бы не поступил с тобой... так, как поступил в гостиной, — рука Льва сжалась чуть крепче в ответ на то, как Клара напряглась; он немного помолчал, прежде чем сделать глубокий вдох — и заключить: — И уж извини за прямоту, но, по-моему, это — реакция на твоё поведение.        Клара одарила его долгим взглядом. Лев смотрел прямо, выжидающе, необычайно твёрдо. Наконец, Клара нахмурилась.       — Речь идёт о?..        Лев устало опустил плечи.       — Только не говори, что уже забыла о том, что произошло в гостиной... до той сцены с ружьём и Элизабет-сан, я имею в виду... То, как ты даже не попыталась его защитить, определённо его ранило. Да и раньше — ты уверена, что тебе не за что перед Лаэртом извиниться? И, если тебя интересует моё мнение, лучше это сделать как можно ско...       — Лев.        Ещё в начале своего монолога опустивший глаза, Лев поднял на Клару растерянный взгляд — и с удивлением обнаружил, что та смотрит на него с убийственной холодностью. И было отчего: пока он говорил, туман в голове Клары наконец-то рассеялся — и воспоминания обо всех взаимодействиях с Лаэртом в этом мире хлынули в неё неукротимым потоком.        В том числе — его жалкий, уязвимый взгляд утром.        В том числе — его вскрывшаяся тайна.        А пока Лев продолжал непонимающе хлопать глазами, Клара резко вырвала руку из его хватки — и, прижав её к груди, ледяным тоном поинтересовалась:       — Тебе, кажется, не хватило "резкостей" от Лаэрта, что ты лезешь, куда не просят? Я уж как-нибудь без тебя разберусь, кому и за что действительно надо извиняться, спасибо.        И, не желая больше терпеть этот вид побитой собаки, хмыкнула и отвернулась. Впрочем, даже так она продолжала ощущать на себе полный сожаления взгляд. Ладони Клары крепче сжались в кулаки.        ...и тут же расслабились, едва она ощутила укол угла сложенной бумажки в саднящую ладонь. Хм, сложенной? Но разве она не развернула записку из медальона Мери? Да и как будто та ощущалась побольше, чем листок в её руке...        Когда она раскрыла ладонь, бумажка удобно выпала ей на колени, так что Клара смогла проверить свои подозрения даже быстрее. Это бумажка предсказуемо оказалась запиской — вот только вовсе не той, от которой она лишилась сознания в холле.        "Оглядись. Ты ничего не забыла?"        Глаза Клары распахнулись в непонимании. Несколько секунд она тупо глядела на записку — а затем нахмурилась и огляделась. Не считая Льва, понуро опустившего голову, её комната выглядела совершенно обычно. Та же мебель, то же окно, запотевшее от дождя... и куча чёрной одежды на соседней кровати.        В этот момент до Клары наконец-то дошло, и она быстро повернулась к Льву.       — Где Элизабет-сан?        Лев вздрогнул и с растерянным видом поднял голову.       — Элизабет-сан? — как-то тупо переспросил он — и, неожиданно нахмурившись, протяжно хмыкнул. Он заметно мялся, прежде чем медленно, неуверенно заговорить вновь: — Элизабет-сан, она... она очень странно себя вела. То, как она вышла из комнаты вслед за Лаэртом довольная... что-то говорила про "её" терцет и "свободное место"...        Клара нахмурилась. Внутри зародилось нехорошее предчувствие.       — Где Элизабет-сан? — настойчивее повторила она.        Лев нервно облизнул губы и опустил глаза в пол.       — В своей комнате. Но Клара-тян...        Однако дослушивать Клара не стала. Быстро встав с кровати и полностью игнорируя испуганные оклики Льва, она уверенно направилась к выходу. Слова про "её терцет" окончательно развеяли последние сомнения и дали ясно понять: настало время откровенного разговора.        Элизабет действительно обнаружилась у себя — вернее, в комнате близняшек. Одетая в чёрное платье без рукавов, она сидела на постели спиной к двери со сложенными на коленях руками — прямо как Корделия пару часов назад. Однако, в отличие от того раза, шторы не были задёрнуты, и комнату наполнял тусклый вечерний свет. При таком освещении тонкие руки и длинные волосы Элизабет приобретали неестественный сероватый оттенок — а уж когда она обернулась, демонстрируя бледное улыбчивое лицо и ажурный белый верх платья, впечатление безжизненности лишь усилилось.       — Вы не слишком-то пунктуальны, Клара-сан. Я жду уже очень, очень давно, — игривым тоном заявила она.        Клара громко хмыкнула: разговор, начинающийся с претензий, определённо не настраивал на позитивный лад. Прикрыв за собой дверь, она скрестила руки на груди и язвительно отозвалась:       — Ну уж простите, что потеряла сознание и так долго не приходила в себя! В следующий раз обещаю быть оперативнее... Что вы наговорили моему брату?        Элизабет перестала покачивать головой и одарила Клару заинтересованным взглядом. Клара подошла ближе и посмотрела на неё сверху вниз. Элизабет приложила палец к щеке и протяжно хмыкнула.       — Я бы сказала, что "разговорами" по большей части занимался именно ваш брат, а не я. Я всего лишь дала ему то, что никто в его окружении не хотел ему давать: приняла таким, какой он есть.        На этих словах она с улыбкой пожала плечами. Клара нахмурилась.       — Да вроде никто в его окружении не пытался ему доказывать, что его бога нет... А, стоп. Да нет, я не про этого! Что вы сейчас наговорили Льву, пока я была внизу? Что за "ваш" терцет со "свободным местом"?        Элизабет склонила голову набок, изображая на лице недоумение.       — Не понимаю, о чём вы говорите, Клара-сан. Возможно, Лев-сан что-то не так услышал или вы что-нибудь неправильно поняли?        От её невинного вида у Клары дёрнулось веко. Она словно разговаривала со стеной — и уж точно не была готова это терпеть в нынешнем состоянии. Кипя от гнева, Клара склонилась к Элизабет — и, схватив её за грудки, прошипела:       — Разве что то, что пыталась разговаривать с вами по-хорошему. Но теперь... — она прикрыла глаза и шумно втянула ноздрями воздух, — хватит с меня этого фарса. Вы в подземелье говорили, что не знаете, какие "высшие силы" меня избрали? А я вам скажу. Никакие это не духи — это ведьмы! И вы, — она приблизила лицо к Элизабет, — всё это время прекрасно это знали! Ведь вам всё рассказала владелица этой проклятой игры, Эрика Октавиан — та самая, чьей "фигурой" вы являетесь! Ну что, права я?!        С этими словами Клара с силой тряхнула Элизабет и испытующе уставилась ей в глаза. Реакция Элизабет... шла вразрез с её ожиданиями. Выслушав обвинения Клары с равнодушным видом, она прикрыла глаза и помолчала. Спустя бесконечно долгих полминуты она медленно приподняла веки, и...       — Нет.        Клара опешила: лицо Элизабет было абсолютно спокойно, а во взгляде читалась безграничная уверенность. И, как бы ей ни хотелось спорить, Клара поняла: она просто не может. Не может отрицать что-то, сказанное с таким выражением. Её руки похолодели, и пальцы сами собой разжались, отпуская воротник Элизабет. Та воспользовалась этим, чтобы совершенно невозмутимо оправить его. Клара задрожала.       — Н-но вы же... вы точно... не может быть, чтобы вы...       — ...не была фигурой ведьмы? — насмешливо закончила за неё Элизабет. Клара проглотила все слова, которые хотела сказать, и молча уставилась на неё. Рот Элизабет растянулся в ухмылку, а указательный палец лёг на губы Клары, когда она продолжала: — В этом вы правы: я действительно фигура ведьмы. Вот только вовсе не леди Эрики. Впрочем, — она с усмешкой прищурилась, — это не меняет того факта, что я целиком и полностью поддерживаю действия этого человека, кем бы он ни был.        На этих словах её палец соскользнул с губ Клары — и, очертив её подбородок, опустился на колени Элизабет. Клара не верила своим ушам. Не убийца — но полностью поддерживает его действия? Безумие, совершенное безумие... На такое способна лишь одна женщина в её окружении — та самая, чью улыбку так напоминает нынешний оскал Элизабет Лавенцы с ровным рядом белых зубов между бескровными губами. И эти горящие безумием золотые глаза... Элизабет всегда была такой пугающей? Клара медленно отступила назад, словно от дикого зверя, не сводя с неё полного ужаса взгляда.       — Не может быть... — наконец выдавила она.        Элизабет закинула ногу на ногу.       — Почему не может? Или, по-вашему, только у вас в этой игре может быть союзник?        Клара побледнела.       — Так вы знаете... знаете...       — ...про Мери-сан? Разумеется. Впрочем, у неё, конечно, положение в некотором смысле выгоднее моего: в конце концов, фигуру леди Бернкастель найти несравнимо проще!.. Не в последнюю очередь благодаря тому, что она, в отличие от фигуры леди Эрики, сохраняет воспоминания.        От насмешливого взгляда Элизабет Клару едва не перекосило. Пальцы сжались на ткани юбки, а зубы заскрипели так громко, что, казалось, слышно даже в соседней комнате. Клара потрясла головой... и одарила Элизабет убийственным взглядом.       — Значит, это вы убили Мери-сан, — почти утвердительно произнесла она.        Элизабет моргнула — и вдруг запрокинула голову назад и рассмеялась.       — Я, убила? Когда именно? Да и, что важнее, с чего бы? Вы, Клара-сан, кажется, до сих пор не поняли, в чём заключается моя роль: то, что я поддерживаю действия убийцы, вовсе не делает меня сообщником.       — О, а как это тогда называется? Сочувствующий?        Элизабет полностью проигнорировала яд в её тоне и невинно посмеялась себе под нос.       — "Сочувствующий" — а что, неплохое слово. Впрочем, пожалуй, и оно не совсем точно. В конце концов, всё, что я делаю, так это чётко играю свою роль. Следую судьбе, не более.        Клара раздражённо цокнула.       — И снова вы о какой-то "судьбе"... Что же за роль такая у вас, что вы убийцу не знаете, но всё равно целиком и полностью одобряете его действия?        Элизабет выпрямилась и взглянула на Клару с неприкрытым торжеством. Переложив левую ногу на правую, она обхватила колено ладонями и торжественно объявила:       — Моя роль — воплотить невесту бессмертного алхимика Коппелиуса и быть принесённой в жертву под конец игры. Это — то, чем я являюсь; моё место...        Поражённая, Клара застыла и уставилась на Элизабет в неверии. Однако в её выражении не было и намёка на шутку — лишь предельная серьёзность и полная отдача. Клара положила ладонь на лоб и отступила к стене.       — То есть, вся ваша "роль" сводится к тому, чтобы красиво умереть? Это же безумие... Как вообще можно на такое согласиться?        Элизабет пронаблюдала за ней с любопытством. Внезапно она хихикнула. Наконец-то поднявшись с кровати, она оправила юбку, неторопливо приблизилась к Кларе — и, остановившись напротив, склонилась к ней и подняла пальцем за подбородок.       — Ну почему же просто "красиво умереть"? Смерть — это лишь итог. А до того, как умереть, я — полноправная часть Лунной гавани! Я полностью принадлежу этому месту, я соблюдаю его правила — но взамен я наконец-то, впервые в жизни, — она с наслаждением выдохнула Кларе в губы, — до самой смерти делаю то, что, как я чувствую, действительно хочу делать. Пока я жива, я счастлива. Трагедия в конце осколка как необходимое условие счастья — не такая уж большая плата за мечту. Ради этого не страшно идти последней, так что тебя легко отрезать от группы, остаться одной в столовой или выпить очевидно отравленный напиток.        Слушая её, Клара забыла, как дышать. Упоённые слова Элизабет Лавенцы, казалось, лились ей прямо в губы — но никакая сладкая форма не могла скрыть их уродливый смысл, со всей ясностью обнажающийся, стоило лишь на мгновение над ним задуматься. Он отравлял, он сводил с ума, он вызывал тошноту. Да, именно тошноту: хотелось просто выблевать эту гадость из своего организма, чтобы избавиться от последней капли безумия Элизабет Лавенцы... или хотя бы выплюнуть ей обратно в лицо.        Однако Клара ограничилась лишь тем, что грубо схватила её за запястье и, убрав её руку от своего лица (короткий ноготь царапнул ей подбородок), выпалить:       — Да уж я вижу, что за развлечение вы открыли себе в Лунной гавани — домогательства до несовершеннолетних девочек, не иначе!        Ничуть не задетая её вспышкой эмоций, Элизабет невинно рассмеялась.       — Клара-сан, я ведь вам уже говорила: дети меня не интересуют! Просто, наблюдая за вами, я почувствовала, что вы гораздо разумнее обычного ребёнка или даже подростка...       — Ага, педофилы и взрослые извращенцы своим молоденьким жертвам именно так и говорят, мне брат рассказывал.        Элизабет взглянула на неё с неожиданным интересом. Некоторое время она молчала. Внезапно её губы растянулись в дьявольской улыбке — и, облизнув их, она заявила:       — Ваш брат и сам очень даже хорош в работе языком. Да и, собственно, другими частями тела — ничуть не хуже! Ах, Клара-сан, — Элизабет неожиданно положила руку ей на плечо и склонилась к её уху, — вы и представить себе не можете, как соблазнительно прерывается у него голос, когда он искренне начинает наслаждаться процессом... Слушать его, когда он сзади, — сплошное удовольствие. Как, например, тогда, в кладовке, когда он рассказывал про Элоизу и Абеляра...        То, как на этих словах прерывался голос Элизабет, определённо не соблазнило Клару — а вот неприятный жар по всему телу она ой как ощутила. Краснея, Клара буквально отпихнула Элизабет от себя и одарила возмущённым взглядом. Та лишь расхохоталась.       — Вы отвратительны... он всё-таки всё ещё мой брат...        Огонёк в глазах Элизабет блеснул лишь ярче. Желание приложить её лицом о ближайший подоконник крепло с каждой минутой.        Внезапно выражение Элизабет стало безмятежным. Растерявшись от такой резкой перемены, Клара напряжённо пронаблюдала, как она отходит к ближайшему окну и останавливается напротив, вглядываясь в сырой уличный пейзаж через запотевшее стекло. Некоторое время они обе молчали.        Клара нарушила тишину громким цоканьем.       — Даже если вам так нравится Лаэрт, необязательно приносить в жертву всю семью и себя в том числе ради одного-двух повторяющихся дней с ним. Как будто, скажем, в мае у вас всё резко прекратится. Не увольняют же вас в следующем же месяце, в самом деле?        На последнем вопросе её голос прозвучал неуверенно. Эта смена тона не ускользнула от Элизабет. Выслушав её с улыбкой, она вновь отвернулась к окну — и, рассеянно водя глазами по стеклу, ответила:       — Кто знает... Вы, кажется, всё ещё не понимаете, Клара-сан. Да, мои отношения с Лаэртом-саном — огромная часть очарования Лунной гавани, но... гораздо важнее всё же то, что здесь я чувствую себя на своём месте. И, — она с мечтательной улыбкой прикрыла глаза, когда Клара неуверенно приблизилась к ней, — ради этого ощущения я готова проживать эти два дня хоть целую бесконечность.        Бросив быстрый взгляд за окно, Клара вновь подняла глаза на Элизабет. Блаженное выражение было совершенно не похоже на какую-либо из эмоций, которую та демонстрировала прежде. Глядя на него, можно было поверить: Элизабет Лавенца и правда счастлива такой ситуации.        И всё же...       — Вы правы, Элизабет-сан: я вас совершенно не понимаю.        Рассеянный взгляд Элизабет прояснился, и она быстро скосила глаза на Клару. Её выражение соответствовало тону: холодное, категоричное, без намёка на сострадание. Уголки губ Элизабет приподнялись в снисходительной улыбке. Она вновь отвернулась к окну.       — Неудивительно, — после продолжительной паузы произнесла она. — В конце концов, — она подняла правую руку и поднесла палец к стеклу, — мы с вами совершенно разные, Клара-сан. У вас... у вас есть место.        С этими словами Элизабет принялась что-то вырисовывать на запотевшем стекле. Клара нахмурилась... но её лоб быстро разгладился, когда она поняла, что пытается изобразить Элизабет.        Черты, появляющиеся из-под бледного пальца в углу окна, собрались в имя, которым её называл Лаэрт, — "Лави-тян". Затем, не давая им времени раствориться, Элизабет резко переключилась на дальнюю часть своего "холста" — и вот уже на стекле красуется имя Клары, окружённое именами её родных: Льва, Лаэрта, матери, кузена и кузин... Закончив писать, Элизабет обвела имя Клары кругом и соединила его чертами со всеми остальными.        Всеми, кроме собственного.       — Вы никогда, никогда не были по-настоящему одна, Клара-сан, — неожиданно жёстко сказала Элизабет, вновь поворачивая голову к Кларе. — У вас есть родные, есть семья, есть связи. У меня, — она указала на своё имя на стекле, — ничего. Вы — Мизунохара Клара. Я — никто. Вот и вся разница.        Элизабет опустила руки и, наконец-то развернувшись к Кларе всем корпусом, выжидающе уставилась на неё. Клара ответила не сразу; прежде она некоторое время рассеянно смотрела на схему Элизабет, тускнеющую с каждой секундой.        Внезапно она протиснулась к окну мимо Элизабет. Та с интересом наблюдала, ожидая её действий. А Клара остановилась напротив своего имени... и, уверенно зачеркнув символы слоговой азбуки, надписала его реальную запись — иероглифами. Та оказалась рядом с именем Мияко, записанным верно. Клара нахмурилась, но обвела первый кандзи кружком и обернулась к Элизабет.       — Вы правы, Элизабет-сан: у меня есть место — место "Клары". И я не знаю, что хуже.        Элизабет неопределённо усмехнулась, но ничего не сказала. Развернувшись, она неторопливо побрела в сторону выхода. Клара напряжённо пронаблюдала, как она обходит кровати, как выходит на середину комнаты — и, резко меняя траекторию движения, направляется к стоящему у стены креслу. Опустившись в него, Элизабет Лавенца положила руки на подлокотники и со своей типичной улыбкой повернулась к Кларе.        Пробежавшие по спине мурашки были ей слишком знакомы.       — А знаете, Клара-сан, пожалуй, я вам всё-таки благодарна. За то, как упорно вы меня отталкиваете, я имею в виду. Потому что, если бы у нас с вами что-нибудь сложилось, моё соответствие роли не было бы абсолютным. В конце концов, невеста бессмертного алхимика принадлежит лишь бессмертному алхимику. Так что да, спасибо за помощь. Теперь я наконец-то перестала жалеть об одной возможности, которую была вынуждена отвергнуть ещё в феврале.        Сказав это, Элизабет невинно хихикнула и протянула руку к стоящей на столике рядом бутылке воды. Клару перекосило от отвращения.       — Что-то вас это "соответствие" не волновало, когда вы к Лаэрту в постель лезли, — съязвила она.        Элизабет с совершенно невозмутимым видом раскрутила крышку.       — Именно потому, что это Лаэрт-сан, всё в порядке. Мне просто повезло, что он при этом оказался настолько хорош... Вы так много не понимаете, Клара-сан, — заключила она, качая головой, и отпила из бутылки.        Клара хмыкнула и наконец-то подошла к Элизабет. Остановившись напротив, она одарила её враждебным взглядом сверху вниз.       — Да, не понимаю. Не понимаю, почему Лаэрт выбрал вас — и почему он это скрывал. Не понимаю, почему девочки выбрали вас — и почему отталкивали всех остальных. Чем вы, чёрт возьми, их всех околдовали?        Элизабет ухмыльнулась.       — Я ведь уже сказала вам насчёт Лаэрта-сана: я приняла его таким, какой он есть. Да и к девочкам это тоже относится.        Клара начала терять терпение.       — Ладно Лаэрт, он постоянно красуется и явно не тот плейбой, которого из себя строит, — но девочки?! Уж они-то никем не притворялись никогда... Они-то при чём вообще?        Элизабет покачала головой.       — О, девочки вовсе не притворялись. Однако никто в их окружении: ни их бывшие гувернантки, ни кто-либо из тёть и кузенов, на даже вы — никто не хотел принимать их правду. Неудивительно, что они закрылись от вас всех.        Тон Элизабет был настолько снисходительным, что у Клары скрутило живот. Она скрипнула зубами от досады... и вдруг широко распахнула глаза, поражённая внезапной догадкой.       — Элизабет-сан, вы же не... — заговорила она, пятясь. — Вы ведь не хотите сказать, что вы... вы... вы знаете, что именно произошло с девочками пять лет назад?        Наблюдая её ужас, Элизабет торжествующе рассмеялась. Отставив бутылку обратно на столик, она слегка наклонила её и провела пальцем по горлышку. Затем её рука опустилась — и Элизабет резко подалась вперёд и объявила:       — Знаю. Они встретили призрака. Вернее, его встретила Джессика-тян — а Корделия-тян лишь защищала секрет сестры.        Зубы Клары скрипнули громче: на лице Элизабет было столько самоуверенности, что желание ударить её крепло с каждой секундой. Ещё и эта чёртова загадочность... Наконец не выдержав, Клара схватила Элизабет за грудки и, рывком приподняв с места, прошипела:       — Прекратите дурить мне голову: никаких призраков нет!        Реакция Элизабет оказалась неожиданной. Моргнув, она одарила Клару удивлённым взглядом... и вдруг запрокинула голову назад и от души рассмеялась.        Она не успокоилась даже тогда, когда Клара её тряхнула. Лишь где-то спустя, наверное, минуту Элизабет наконец-то прекратила хохотать — и, одарив Клару неожиданно нежным взглядом, мягко коснулась ладонью её щеки.       — Может, хоть вы меня ударите? Лаэрт-сан перед нашим с вами разговором так и не смог, хотя по глазам я видела — хотел... До чего же легко вас смутить, Клара-сан! — со смехом воскликнула она, когда Клара в отвращении оттолкнула её обратно в кресло. — Что до ваших слов... — она неожиданно прищурилась. — Очень забавно слышать нечто подобное от вас. Тем более именно сейчас, в этом разговоре.        Клара растерянно нахмурилась. Что-то в тоне Элизабет заставило её внутренности знакомым образом сжаться.       — А что такого особенного происходит сей... — начала было Клара — и тут же прервалась на полуслове и испуганно повернулась к окну.        Она наконец-то всё поняла.        Помимо их голосов, в этом мире не было ни звука, а пейзаж за стеклом окутал сиреневый туман.        Кларе захотелось хорошенько ударить себя по лбу. Да, разговор оказался очень насыщенным, притупив её внимательность, а за три мира она слишком привыкла к странностям — но как можно было быть такой дурой, чтобы не насторожиться, когда Лев сразу же не последовал за ней? Как можно было не узнать эту проклятую атмосферу, всегда сопутствующую беседам с ведьмами? Как можно было не догадаться о причинах, по которым Лев так мялся, говоря об Элизабет Лавенце?        С трудом оторвав взгляд от окна, Клара медленно перевела его на Элизабет... вернее, попыталась: невольно он задержался на стоящей на столике рядом с ней бутылке. Заметив его направление, Элизабет усмехнулась.       — Я же сказала вам, Клара-сан: ради идеального отыгрыша своей роли я готова идти последней или остаться одна в столовой, буквально рисуя на себе мишень... и даже выпить очевидно отравленный напиток, прихваченный с кухни. Всё ради того, чтобы наконец-то встретиться с вами. Ведь я, — она безмятежно прикрыла глаза, — ждала вас очень, очень долго...        Клара сглотнула. Способность к связной речи, казалось, совершенно оставила её, и все слова застревали в горле, превращаясь в нечленораздельное мычание. Открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба, Клара то порывалась приблизиться к Элизабет, то наоборот пятилась прочь — пока, наконец...       — Клара-тян!        Дверь распахнулась, и вместе с Львом в комнату ворвалась жизнь. Клара растерянно моргнула, глядя на его взволнованное лицо. А Лев, держась за дверной косяк и вытирая пот со лба, простонал:       — Ну почему ни ты, ни Лаэрт не дослушиваете меня, а убегаете куда-то...        С этими словами он бросил полный сожаления взгляд на кресло — то самое, где только что сидела Элизабет Лавенца. Клара также взглянула на него — и тут же отпрянула.        В кресле по-прежнему сидела Элизабет Лавенца. Вот только её руки больше не покоились на подлокотниках, а на лице не играла самодовольная ухмылка — руки были раскинуты вдоль тела, а на тонких губах ещё не успела высохнуть кровавая пена. Этой же пеной, капающей с бледного подбородка, был перепачкан ажурный белый верх платья, к которому Элизабет Лавенца склонила голову. Но даже в остекленевших, налитых кровью глазах Кларе чудился след издёвки. А рядом на столе стояла открытой всё та же проклятая бутылка воды...        Клара смотрела на мёртвое лицо Элизабет, наверное, целую минуту, отпечатывая в памяти каждую его черту и не в силах оторвать взгляда. Внезапно ей на плечи мягко легли две ладони.       — Клара-тян, пойдём отсюда, пожалуйста. Не стоит так долго смотреть на...        Клару неожиданно охватила злоба.       — Эта сука надо мной издевается!.. — процедила она — и, скинув с плеч руки удивлённого Льва, быстрыми шагами направилась к выходу.        ...лишь чтобы столкнуться в дверях с Лаэртом.        Встретив такое неожиданное препятствие на своём пути, Клара невольно подняла голову и взглянула ему в лицо. На нём читалась смесь удивления и неловкости, даже стыда — совершенно нехарактерная для Лаэрта эмоция. Хмыкнув, Клара опустила глаза и уверенно протиснулась мимо Лаэрта, направляясь назад в свою комнату.        Пока Лаэрт провожал её взглядом, Лев выступил вперёд и неуверенно начал:       — Лаэрт, ты слишком быстро ушёл, и я не успел тебе рассказать... про Элизабет-сан...        Непроницаемое выражение Лаэрта на секунду омрачилось раздражением. Он быстро скосил глаза на труп Элизабет в кресле — и, тут же отвернувшись, равнодушно бросил:       — Тоже мне потеря. Зато больше не будет болтать лишнего.        И, больше ничего не говоря, направился прочь, оставляя Льва одного с трупом.        Лев пару секунд тупо смотрел на место, где только что был его брат, и не понимал, что ему и думать. Наконец, он медленно перевёл взгляд на мёртвую Элизабет — и, положив ладонь на лоб, с нервным смешком пробормотал:       — Да уж, не думал, что когда-нибудь настанет день, когда я буду чувствовать себя единственным человеком с нормальной реакцией...        ...Оказавшись у себя, Клара первым делом рухнула спиной на кровать. Настроение было паршивее некуда, а в голове пульсировало от разрывающих её вопросов. Или скорее впечатлений? Потому что на формулировку полноценных вопросов её ментальных сил уж точно не хватало...        Чувствуя, что ей срочно надо себя чем-то занять, Клара протянула руку и автоматически нашарила на прикроватной тумбочке телефон. Подобрав его, она перевернулась набок, приподнялась на локте, нажала на кнопку разблокировки, на краю сознания отметив, что телефон в руке ощущается как-то непривычно...        И в ступоре уставилась в экран, встретивший её открытым текстовым файлом вместо знакомого экрана блокировки.        Размягчённому мозгу Клары понадобилось несколько секунд, прежде чем она сообразила, что держит вовсе не свой телефон. Нет, её лежал там же, где она его бросила по возвращении из подземелья — на туалетном столике ближе к двери. А в её руках был совершенно другой, хоть и не менее знакомый.        Каким-то образом Клара взяла телефон Лаэрта.        Да, ошибки быть не могло. Убранный в гладкий чёрный чехол, с характерными значками заряда (осталась примерно треть) и отсутствия сигнала, телефон её брата демонстрировал очередное стихотворение... вместо привычных обоев с их общей фотографией. "Странно: он же всегда был запаролен, — подумала Клара, присаживаясь на кровати. — Какой-то глюк? Или... вмешательство "высших сил"?.."        От последней мысли она едва не рассмеялась вслух. Ну действительно, не дура ли она — списывать любую мелочь на ведьм? Как будто они бы хотели ей что-нибудь показать в телефоне её брата... впрочем, тот стих, ради которого он открыл заметки... Клара бы соврала, если бы сказала, что совсем не заинтригована. Может, всё-таки стоит взглянуть хотя бы одним глазком? С другой стороны, лезть в личные вещи другого человека, тем более близкого...        Экран потемнел, предвещая скорую блокировку, и Клара автоматически нажала на него пальцем. И чего она вообще переживает? Лаэрт счёл нужным скрывать от неё свои отношения с Элизабет Лавенцей — так почему она должна беспокоиться, что предаст его доверие? Тем более, что плохого может сделать их отношениям какой-то очередной написанный на эмоциях стих... "Омела", да?        Их отношениям — наверное, ничего.        ...но тогда о ком, чёрт возьми, это стихотворение?        Читая, Клара ощущала, как с каждым словом внутри неё разрастается тяжёлое, давящее чувство. Казалось бы, простое стихотворение про природу на полтора десятка строк — но каким-то образом буквально каждый символ в нём сочился ядом, смесью горечи и ненависти. Клара и не подумала бы, что можно с таким отвращением расписывать красоту, мягкость и изящество пышного кустарника. В какой-то момент она и сама почувствовала себя молодым крепким деревом, чьё существо пронизывают чужие корни, отнимая воду и кислород, — даже дышать стало сложно. А все вокруг стоят и смотрят, словно так и должно быть, словно это нечто само собой разумеющееся...        И всё, чего так жаждет дерево, достаётся лишь омеле, паразитирующей на нём.        "Но ты ведь тоже ненавидишь        Такую жизнь. Так почему        Ты продолжаешь        Тянуть,        Тянуть,        Тянуть        И отнимать?        Сгорим же вместе, друг мой паразит".        Клара сглотнула. После прочтения она некоторое время тупо смотрела в экран, не видя слов. Казалось бы, просто набор символов — но впечатление оставалось такое, словно её окунули в целую ванную чёрной-пречёрной смолы. От стихотворения подташнивало, в носу свербело, а внутренности скручивало. Даже на коже возникло какое-то неприятное ощущение, от которого очень хотелось отмыться. Клара отрывисто вдохнула — но выдох застрял в горле, оставляя её тупо пялиться в экран с раскрытым ртом. В этот момент...       — Что ты делаешь?        Клара вздрогнула и быстро подняла глаза. Перед ней, закинув ружьё на плечо, грозно нависающей скалой стоял Лаэрт. В его выражении не было и намёка на возмущение или недовольство — однако при виде этого равнодушного лица Клара ясно осознала: она ни в коем случае не должна дать ему понять, что знает.        Отведя глаза, Клара заблокировала телефон и, положив его на кровать экраном вниз, повела плечами.       — Хотела проверить, не появилась ли связь. Не появилась.        Лаэрт одарил её долгим взглядом. Затем он опустил глаза на телефон в её руке. Клара мысленно взмолилась, чтобы он не обратил внимания на то, что этот телефон темнее её собственного... и что тот, тёмно-синий, всё ещё лежит на прежнем месте у зеркала.        Наконец Лаэрт тяжело вздохнул и прикрыл глаза.       — Сейчас не время убегать куда-то одной. Пойдём.        Клара подняла лицо и удивлённо посмотрела ему в спину, которой он уже успел к ней развернуться.       — Куда? — растерянно спросила она.        Лаэрт взглянул на неё через плечо.       — Пока я сейчас ходил по дому, я обнаружил труп Ямазаки-сана. И, что более интересно, в кармане его брюк я обнаружил это, — Лаэрт продемонстрировал ей сложенный вчетверо листок и объяснил: — Это некая карта — и, судя по ней, под этим домом есть целое подземелье. Так что, — он направился к выходу, — мы теперь все вместе, не разделяясь, пойдём его проверять.        Клара растерянно моргнула. Впервые труп Сохея оказался настолько полезным... или же они просто ни разу прежде не догадались его проверить? Клара уже не знала — она до сих пор не до конца пришла в себя после прочитанного.        ...Наверное, именно поэтому, когда она всё-таки поднялась с кровати и поспешила за Лаэртом, телефон всё ещё был в её руке.