Ёбаный замкнутый круг

      Глеб проснулся от яркого света, пробивающегося сквозь полуоткрытые жалюзи. Голова гудела, как будто кто-то устроил дискотеку прямо у него в мозгу. Он моргнул, чувствуя сухость во рту и какую-то странную тяжесть в груди. Комната была наполнена тишиной, ещё убаюканной остатками ночной близости.       Серафим лежал рядом, свернувшись под лёгким одеялом, его дыхание было тихим и ровным. Вид его лица, такого спокойного, невольно вызывал что-то внутри Глеба. Но вместо умиротворения, это чувство казалось чужим.       Он осторожно поднялся, стараясь не разбудить Серафима, и прошёл в ванную. Холодная вода помогла смыть сонливость, но не избавила от головной боли и тяжёлых мыслей. Он встал под душ, надеясь, что струи холодной воды помогут привести в порядок не только тело, но и голову.

«Что я вообще сделал?»

      Мысли возвращались к прошедшей ночи. Страсть, эмоции, вспотевшие тела в тесной комнате. И теперь — это чувство пустоты, которое, казалось, разъедает изнутри.       Он знал, что это было ошибкой. Всё — начиная с вчерашнего вечера и заканчивая этим утром. Секс с Серафимом не принёс облегчения. Скорее наоборот — напомнил, что он не может быть здесь. Что он всё ещё думает о другом человеке.       Саша.       Это имя звучало в голове громче, чем шум воды. Саша, который всегда был рядом. Саша, который мог понять его, даже не задавая вопросов. Саша, который был частью его жизни, его реальности.       Вспоминая его, Глеб почувствовал, как в груди стало тесно. Это было как будто предательство, причём сразу двух людей: Серафима, который сейчас спал в соседней комнате, и самого себя. Блять, и Саши. Он предал трёх людей одновременно.       Он вышел из душа, вытерся и, не глядя в зеркало, быстро оделся. Стук сердца звучал как отбивка тревоги.

«Почему я вообще остаюсь? Ради чего?»

      Стараясь не шуметь, он тихо закрыл за собой дверь. Последний взгляд на Серафима, его мирно спящее лицо.

«Прости. Но мне надо уйти.»

      Глеб шагнул за порог, чувствуя, как в груди вместо облегчения становится всё тяжелее. Он хотел быть рядом с Сашей. Сашей, который спасал его. Сашей, с которым он чувствовал себя живым.       Наверное, он любил Сашу больше, чем Серафима. Или так хотелось верить.       ***       Саша сидел на диване, уткнувшись в телефон, когда услышал знакомый стук в дверь. Глеб никогда не звонил, всегда стучал — резко и настойчиво.       Ясюкевич не задумываясь открыл, и на пороге, как всегда, стоял Глеб. Его лицо было хмурым, пальцы дрожали, как будто он только что курил.       – Опять поругались? – спросил Саша, пропуская его в квартиру.       Глеб ничего не ответил. Он лишь прошёл мимо, бросив куртку на стул, и сел на диван, молча уставившись в пол.       Саша закрыл дверь и тяжело вздохнул. Всё повторялось.       – Ты же понимаешь, чем всё это заканчивается каждый ёбаный раз, – сказал он, садясь напротив.       Глеб наконец поднял голову. В его взгляде читалось что-то вроде вины, но она была слишком слабой, чтобы что-то изменить.       – Мне просто нужно… быть рядом с тобой, – тихо сказал он. – Только с тобой я чувствую что-то настоящее. Я тебя люблю.       Саша усмехнулся, но в его голосе не было радости.       – А потом ты уйдёшь обратно к нему. Скажешь, что это была ошибка, и снова будешь притворяться, что всё нормально.       Глеб отвёл взгляд.       – Ты думаешь, мне легко? Серафим… он не знает, что я чувствую. А ты…       – А я всегда под рукой, – перебил Саша. В его словах была боль, но не злость. – Ты приходишь, когда тебе нужно, и исчезаешь, когда я начинаю верить, что что-то изменится.       – Это не так, – прошептал Глеб. – Я не могу без тебя.       Саша резко встал, обойдя диван, и остановился у окна.       – А со мной тебе плохо, – сказал он, не оборачиваясь. – Ты приходишь сюда за чем? Потрахаться?       Глеб встал следом, подошёл к нему, но не решился коснуться.       – Саш, для меня есть только ты. Серафим… это другое. Я ничего к нему не чувствую.       Саша обернулся. Его глаза были полны усталости.       – Тогда почему ты каждый раз уходишь к нему?       Глеб молчал. Он не знал, что ответить, потому что в его голове причинно-следственная связь отсутствовала напрочь уже давно.       – Может, возьмём паузу? – наконец предложил Саша. – Ты перестанешь шастать ко мне каждый раз, как тебе захочется что-то почувствовать. Тогда и поймёшь, насколько тебе это всё нужно.       Глеб не ответил. Вместо этого он притянул Сашу к себе и поцеловал. Поцелуй был отчаянным, как и все их встречи. Саша не отстранился. Он знал, что опять позволит Глебу остаться, даже если это снова разобьёт его сердце на маленькие кусочки.       – Я ненавижу себя за то, что не могу тебя отпустить, – прошептал он, когда Глеб уже был рядом.       – А я ненавижу себя за то, что причиняю тебе вред, – ответил Глеб. – Но я тебя люблю слишком, чтобы брать паузы.       И круг снова замкнулся. Всё-таки Глеб плюхается на диван, чтобы продолжить разговор.       – Серафим считает, что я ему слишком мало времени уделяю.       Саша молчит, садится напротив, перекидывает ногу на ногу и в ожидании смотрит на друга. Привык выслушивать и поддерживать, хотя самого этого Серафима видел пару раз издалека.       Предстоял непростой разговор, и Саша, не теряя времени, достал стаканы, в которые тут же плеснул коньяк.       – Как будто у меня его вагон, это время, – продолжает Глеб, нервно теребя рукав свитера. – Серафим бесится, кричит, ну и вот. Сказать, что у него вечные претензии, это ничего не сказать. Серьезно, Саш, такое чувство, что ему только и надо – ловить меня на какой-нибудь хуйне, которую я не делал!       Саша кивает, задумчиво смотрит на него, и в тишине возникает его вопрос, заданный не слишком громко, но уверенно:       – А тебе не надоело? Сидеть на двух стульях? Рано или поздно один из них сломается, ты же знаешь.       Глеб поднимает на него глаза – в них уже не раздражение, а усталость и какая-то обреченность. Но он старается сохранить свой легкомысленный тон, будто хочет свести всё к шутке.       – Надоело, конечно. Когда-нибудь я с этим покончу, обещаю. Но пока... мне нужен ты.       Саша вздыхает, сцепляет руки в замок и смотрит на друга, в глазах которого читается что-то непонятное. Он знает, что эта история затянется. Сколько раз они это обсуждали? Сколько раз Глеб приходил сюда в таком состоянии? Но прогнать его, оставить одного – это не в его стиле.       И сейчас Ясюкевич в голове прокручивает вопрос: «Как там Серафим?»       – Подожди, нахуй! А Серафиму вообще нормально, что ты бегаешь ко мне? Что мы, мать его, ебёмся? – Саша резко почти вскакивает с места, в глазах смесь ярости и удивления.       Глеб лениво поднимает голову, словно не понимая, откуда взялся такой резкий тон. Он щурится, вытягивая ноги и демонстративно вздыхает.       – Я чё, по-твоему, еблан? Конечно блять! Вот сядем за ужином, и я такой: "О, кстати, совсем забыл сказать, я ещё и с Сашей сплю". Смешно, – Глеб поднимает бровь, будто ожидая аплодисментов за свою извращённую логику, – Именно про тебя не знает. Что изменяю... наверное, догадывается. Не глупый.       Саша молча упирается руками в бока, сверля его взглядом, полным возмущения.       – Ну пиздец. Ты реально ему не сказал? Бегаешь между мной и Серафимом, надеясь, что он ничего не узнает?       Глеб усмехается, не то чтобы весело, скорее обречённо.       – Саш, а ты вообще понимаешь, как это сложно? Ты думаешь, мне это нравится? – Он обхватывает голову руками, приглушённо говорит из-под ладоней:       – Просто так вышло. Ты мне нужен. И он тоже нужен. Пока я так могу, я так живу.       Саша долго молчал, рассматривая Глеба, который снова устроился на диване, делая вид, что ничего особенного не произошло. Но напряжение в комнате ощущалось слишком явно. Саша пытался вернуть себе спокойствие, снова откинулся в кресле, поднёс бокал к губам и медленно сделал глоток.       – А ты попробуй ему это объяснить, блять, нормально! – Саша выпаливает с ноткой сарказма, разводя руками, словно на сцене, где зрители аплодируют нелепости происходящего.       Глеб ухмыляется, но как-то криво, будто в этом споре он уже проиграл. Он откидывается на спинку дивана, смотрит куда-то мимо Саши, как будто там, за стеной, есть какой-то выход из этой ситуации.       – Попробую, – бросает он с такой же небрежностью, как всё в своей жизни. – Если он меня любит, то простит.       Саша медленно выдыхает, чуть прищурив глаза.       – А ты сам в это веришь? Ты, блять, серьёзно думаешь, что кто-то просто так захавает твои измены и будет жить так? – В его голосе уже не столько злость, сколько разочарование, но Глеб не ловит эти эмоции, будто они к нему не относятся.       Вопрос повисает в воздухе. Думал ли так Глеб на самом деле? Хороший вопрос. Может быть, он и сам не знает. Может, ему просто хочется верить, что всё как-нибудь уляжется само. Потому что разбираться, принимать решения, терять кого-либо – слишком страшно, слишком больно. Лучше жить так, чем признать, что кто-то неизбежно пострадает позже.       В комнате было тепло и уютно, хотя запах сигарет и слегка выветрившегося алкоголя создавал свою, особую атмосферу. Саша сидел в кресле, чуть развалившись, с бокалом коньяка в руке. Напротив, на диване, устроился Глеб, вольготно закинув ногу на ногу. Они говорили ни о чем – о музыке, о работе, о фильмах, которые давно хотели посмотреть, но так и не собрались.       На столе между ними стояла почти пустая бутылка, рядом – пепельница с догорающим окурком. В воздухе плавали лёгкие клубы дыма, и всё это наводило на странное чувство умиротворения.       Саша глотнул коньяка и закрыл глаза. Да, с Глебом действительно можно было иногда позволить себе остановиться, выдохнуть. Несмотря на весь происходящий пиздец, рядом с ним почему-то было... спокойно.       На какое-то время они оба замолчали, наслаждаясь редким моментом тишины. Только лёгкий треск свечи на подоконнике нарушал этот странный уют. Глеб смотрел на Сашу, прищурившись, словно хотел сказать что-то важное, но вместо этого лишь вдруг резко поднялся с дивана.       – Саш, – тихо произнёс он.       – Чего? – Саша открыл глаза и посмотрел на него, ожидая очередной шутки или провокации. Но вместо слов Глеб резко встал и наклонился к нему, схватил за шею и притянул к себе. Их лица оказались всего в нескольких сантиметрах друг от друга.       Ясюкевич не успел ничего сказать – Глеб уже накрыл его губы своими, жёстко, но жадно, будто это решение созревало в его голове весь вечер. Уже опустошенный бокал выпал из руки Саши, звонко ударившись о край дивана, но это было последним, на что кто-то обратил внимание.       Поцелуй был коротким, но насыщенным – как вспышка молнии в тихом ночном небе. Когда Глеб отстранился, их взгляды встретились. В глазах Глеба чёртики самодовольные бегали, в глазах Саши – непонимание, смешанное с долей смущения.       – И давно ты это планировал? – наконец выдавил Саша, тяжело дыша.       – А я вообще ничего не планирую, ты же знаешь, – усмехнулся Глеб и снова рухнул на диван, беря бокал в руки. – Просто захотелось.       Саша проводил его взглядом, выдохнул и снова поднял упавший бокал. Молчание вернулось, но теперь оно было другим. Живым, напряжённым. Как будто что-то только что сдвинулось с мертвой точки.       – Просто захотелось, да? – пробормотал он, будто продолжая обдумывать слова Глеба.       Глеб только хмыкнул в ответ, но взгляд его снова стал пронзительным. И тогда Саша, сам не осознавая, что делает, вдруг резко поднялся с кресла.       – Ты заебал, – тихо бросил Ясюкевич, подходя к дивану.       Глеб посмотрел на него снизу вверх, не двигаясь, но в глазах мелькнуло что-то опасное. Он открыл рот, чтобы ответить, но не успел. Саша буквально навалился на него, взял его лицо в свои руки и прижался губами без всяких лишних слов.       Поцелуй был другим: не таким резким, как первый. Он был влажным, глубоким, почти жадным. Глеб чуть откинулся назад, его руки скользнули к талии Саши, пальцы сжались, будто он боялся упустить этот момент и парня на нём. Их дыхание смешивалось, всё остальное размывалось, становясь ненужным и неважным.       Саша провёл руками по шее Глеба, медленно переходя к его волосам, притягивая ближе, словно пытаясь раствориться в этом касании. Глеб ответил, сильнее впиваясь в его губы. Их языки переплелись, создавая что-то совершенно безумное, но при этом пугающе правильное. Вот это было правильно, Серафим – ошибкой.       Звук дыхания, чуть слышное поскрипывание дивана, коньяк, забытый на столе, и жар, что нарастал между ними, – всё смешивалось, превращая происходящее в вихрь ощущений.       Когда Саша немного отстранился, чтобы перевести дыхание, их лица оставались так же близко, что они всё ещё чувствовали горячие губы друг друга. Глеб открыл глаза, посмотрел на него, и уголки его рта дрогнули в слабой, почти виноватой улыбке.       – Вот теперь захотелось и тебе, да? – прошептал Викторов хрипло, чуть насмешливо.       Саша ничего не ответил. Он снова потянулся вперёд, чтобы поймать этот голос и его улыбку в новом, ещё более жадном поцелуе.       Ясюкевич, будто забыв о времени и пространстве, снова наклонился к Глебу, и их губы слились в новом страстном поцелуе. Но теперь этого оказалось мало. Глеб почувствовал, как Саша сдвинулся ближе, буквально навалившись на него. Тела полностью соприкоснулись, и Саша начал двигаться и ёрзать, едва заметно, почти подсознательно.       Глеб понял, что происходит, только когда почувствовал, как в его бедро упирался чужой стояк. И свой такой же твёрдый член упирался в бедро Саши. Слишком близко, слишком откровенно. Саша потёрся об него, всё ещё жадно целуя, будто стремясь стереть любые границы между ними вместе с одеждой. Его движения были неспешными, но настойчивыми. Будто проверял, насколько далеко можно зайти.       Викторов выдохнул, а Саша в ответ лишь впился губами в его шею, оставляя там горячие, влажные следы. Он не просто целовал, он кусал, дерзко и резко, словно хотел оставить на коже Глеба свои метки. Глеб запрокинул голову, выдохнув через сжатые зубы.       – Саш... полегче, – проговорил он, но даже не пытался остановить его, наоборот, его руки сами потянулись к спине Саши, притягивая ближе.       Саша лишь хмыкнул, продолжая. Он провёл языком вдоль линии шеи, куснул ещё раз, а потом зашептал, почти касаясь губами:       – Полегче? А ты разве не этого хотел?       Парень едва успел перевести дыхание, как Саша склонился к его уху и прошептал опять, уже более громко и угрожающе:       – Да просто, блять, придёшь к Серафиму с засосами и укусами на шее, он поймет всё, и нихуя тебе не потребуется объяснять.       Саша резко впился губами в его шею, оставляя новый, яркий засос. Его движения были резкими, он специально хотел пометить Глеба, оставить на метки зубами и ногтями, чтобы Серафим наконец-таки начал соображать. Глеб вздрогнул, чувствуя, как горячие губы сменяются легким укусом, а затем влажным прикосновением языка, словно извинением за боль.       – Мы же договаривались без засосов и прочей хуйни? – прошипел Глеб, отодвигаясь чуть назад, когда остатки трезвости стали гулко звучать в голове, выкрикивая одно имя: Серафим. Серафим, который ждёт его дома. Серафим, который любит его.       Саша лишь усмехнулся, явно не собираясь останавливаться. Он был спокойным.       – Ещё мы договаривались, что Серафим узнает о нас, – отрезал он, понизив голос. – Договаривались, сука, дохуя времени назад. Или ты забыл?       Глеб отвёл взгляд, нервно провёл рукой по шее, будто пытаясь стереть горячие следы Сашиных губ. Пауза между ними стала слишком громкой, и в голове Глеба тут же всплыли те разговоры, которые он так старательно откладывал в сторону, избегая ответственности.       ***       Это случилось ровно месяц назад, в той же комнате, с той же бутылкой коньяка на столе. Тогда всё началось с непринуждённой беседы, но, как часто бывает, алкоголь развязал слишком много узлов.       – Мы больше так не можем, – заявил тогда Саша, вставая из-за стола и начиная нервно шагать по комнате. – Ты не можешь сидеть на двух стульях. Ни я, ни Серафим не заслуживаем этого.       Глеб сидел напротив, хмуро разглядывая свой бокал, будто искал в его глубине ответы.       – Ты думаешь, я не знаю? – тихо бросил он.       – Значит, пора что-то делать, – Саша резко остановился, упёр руки в стол, нависая над ним. – Скажи ему, наконец. Объясни. Или прекрати это всё со мной.       – Ты думаешь, это так просто? – Глеб раздражённо поднял голову. – Как я скажу ему? «Привет, Серафим, у меня есть ещё один парень, надеюсь, ты не против»?       Саша выдохнул, стараясь взять себя в руки. Он присел обратно, но его взгляд оставался тяжёлым.       – Я не говорю, что это просто. Но если ты не готов сказать правду, то какого хуя ты тянешь нас обоих за собой?       После долгой паузы Глеб, наконец, проговорил:       – Хорошо. Я поговорю с ним. Но есть одно условие.       – Какое ещё условие?       – Никаких засосов. Никаких меток, чтобы... – он запнулся, подбирая слова, – чтобы не выдавать раньше времени.       Саша долго смотрел на него, прежде чем кивнуть.       – Хорошо. Но если он не узнает, мы заканчиваем это всё.       ***       Теперь же Глеб чувствовал, как слова прошлого разговора буквально сдавливают его грудь. Саша же только усмехнулся, вытирая губы тыльной стороной руки.       – Что ж, я дал тебе время, – сказал он. – И тебе же его всё ещё мало, да?       Глеб молчал. Потому что да, ему всегда было мало – времени, решимости, честности перед самим собой. И перед Серафимом.       Глеб попытался отодвинуться, но руки Саши крепко удерживали его за плечи.       – Просто хочу, чтобы твой выбор наконец стал очевидным.       Глеб закрыл глаза, выдохнул, и вместо того, чтобы возразить, его пальцы сами крепче сжали Сашину талию. Ему нравилось это ощущение – лёгкая боль, смешанная с невероятным жаром.       Саша выпрямился, ухмылка на его лице чуть смягчилась. Он наклонился ближе, словно игнорируя напряжение в воздухе, которое могло бы разрезать ножом. Его пальцы легко скользнули по плечу Глеба, затем ниже, обрисовывая его контуры, словно проверяя, насколько далеко можно зайти.       Глеб резко выдохнул, но не отстранился, только поджал губы, будто пытался держаться за остатки контроля. Контроля, который ускользал с каждым движением Саши.       – Хватит, – прохрипел он, но голос звучал слишком слабо, чтобы быть убедительным.       – Хватит? – переспросил Саша, его руки тем временем переместились на спину Глеба, чуть сжали ткань футболки, притягивая ближе. – Так и скажи, если не хочешь. Только я тебе не поверю. Ты же за этим пришёл в первую очередь.       Слова застряли у Глеба в горле, и вместо ответа он просто закрыл глаза, пытаясь не думать о том, как жарко становится от прикосновений. Саша уже склонился ближе, их лбы почти соприкасались, а дыхание перемешивалось в едином ритме.       Саша усмехнулся и неожиданно мягко провёл пальцами по его щеке, а затем крепко обхватил лицо, притягивая ближе. Их губы снова соприкоснулись, но на этот раз не так жадно, как раньше, а медленно, будто они изучали друг друга заново.       Глеб чуть подался вперёд, его руки сжали чужие бёдра, а потом скользнули выше по талии – к плечам. Он почувствовал, как Саша отреагировал на это лёгким вздохом, и это только больше призывало действовать. Их движения стали плавными, почти ленивыми, но в них ощущалась какая-то неудержимая близость, от которой невозможно было убежать.       Ясюкевич легко прикусил чужую губу, а тот отозвался тихим стоном, который сам не смог сдержать. Их тела прижимались друг к другу, горячие, напряжённые. Руки блуждали по спине, сжимая и лаская.       В этот момент оба забыли о своих обещаниях, о Серафиме, о прошлом разговоре. Была только эта комната, только коньяк на столе и они двое.       Глеб всё ещё думал, что ответить на прошлую фразу Саши, но вместо любых ответов он наклонился ещё ближе. Выдохнул, глядя прямо в глаза Саши, прежде чем снова наклониться, оставляя жёсткий, почти болезненный засос на шее.       – Если ты думаешь, что можешь просто оставить следы и всё, – прошептал он хрипло, его губы почти касались Сашиных, – ты ошибаешься.       И прежде чем Саша успел ещё что-то сказать, Глеб впился в его губы. Вновь жёстко, сдавливая ладонями его талию так, что двигаться было невозможно, а дышать становилось тяжелее. Поцелуй был напористым, будто Глеб решил раз и навсегда показать, кто здесь управляет ситуацией.       Саша вздрогнул, но быстро поддался, позволив Глебу взять контроль. Тот, не разрывая поцелуя, поднял руки к его спине, уверенно сжимая, притягивая ещё ближе. Их тела прижались друг к другу, горячие и напряжённые, а Саша почувствовал, как внутри всё плавится от этого дикого напора. Узел внизу живота требует кончить.       Оба ещё не решили, хотят они доминировать или подчиняться, поэтому пока возбужденные они могли лишь друг у друга перехватывать инициативу, а потом отдавать обратно.       Саша резко втянул воздух, когда Глеб сжал его ягодицы в своих руках, но даже не попытался оттолкнуть его. Глеб снова впился в него, скользя губами вдоль линии челюсти, кусая, притягивая к себе всё сильнее. Его движения были хаотичными, но уверенными. И губы снова встретились.       Оба чувствовали, как внутри что-то бурлит от возбуждения и желания.       Глеб наконец отстранился, но не отпустил его. Его руки поднялись, прошлись по груди Саши, пока не зафиксировались на его шее, немного удушающе сжимая. Ясюкевич прохрипел, но отстраниться не пытался. Очень уж ждал продолжения и что будет после всех этих мокрых и жёстких поцелуев.       – Глеб, пожалуйста, – зовёт Саша хрипло, в конце вообще срываясь.       Руки медленно скользят с шеи к груди. Ясюкевич тяжело выдыхает, а в глазах мелькает едва заметная мольба, смешанная с искрой безумного возбуждения. Взгляд горит, как будто внутри него пляшут бесноватые черти.       Снять джинсы с Саши оказывается задачей не из лёгких — с первого раза они не поддаются. Глеба это выводит из себя: его терпение явно не из железа. И член болезненно ноет, желает разрядки. Со своими чуть легче дела обстоят – ширинка на них поддается сразу. Верх снимать нужным не считают, а вот нижнее бельё летит с дивана на ура.       Ясюкевич думать не хочет и не может, ведь возбуждённая фляга свистит даже похлеще, чем у подростков-пубертатников. Двигаться начинает и ёрзать – тогда член трётся о чужой, а парень скулит. Глебу и делать ничего не нужно: всё происходит Сашиными стараниями. Он может лишь кусать свои губы и откидывать голову, словно специально подставляя молочную шею для багровых отметок. С помощью Саши сейчас стимулируются оба органа, хоть Сашин и сильнее. В любом случае, для разрядки этого не хватит – и оба это понимают.       Тогда Викторов сплёвывает на ладонь и растирает слюну по членам, которые истекают предэякулятом от немыслимого возбуждения. Ясюкевич на это в спине прогибается, а Глеб лишь продолжает водить рукой по двум членам одновременно, распределяя природную смазку и слюну. Очень мокро.       Неожиданно в шею вонзаются ногти — короткие, но остро подпиленные. Сашины движения резкие, поэтому впиваются они глубоко и очень больно, будто специально хочет оставить ещё следы. Глеб уже даже сопротивляться не может. Он, конечно, старается держать себя в руках, но накатившее возбуждение рушит все попытки мыслить трезво.       Теперь рука окольцовывает только член Саши и ведёт вверх-вниз интенсивнее. Особое внимание уделяет красной чувствительной головке, от чего Ясюкевич скулит и почти срывается на крики, умоляюще выпрашивая двигаться резче и быстрее.       Всё-таки стонать и издавать различные звуки — от тихих поскуливаний до громких криков — это само по себе особое удовольствие нихуёвое даже без проникновения. Саше определённо нравится кричать, стонать и скулить в компании Глеба. Саше нравится компания Глеба.       Ещё пару движений по члену и белая струя стреляет на чёрную кофту Глеба, а сам младший утыкается в шею и последний раз немножко прикусывает её, выстанывая одну гласную за другой от небольшого стыда и незабываемого оргазма.       Викторов определённо тащится от всего происходящего, хоть ведёт себя в разы сдержаннее, и, наверное стоит подметить, всё ещё хочет кончить.       Теперь рука Саши накрывает чужую головку, распределяя предэякулят по ней и ниже. По стволу ведёт в быстром темпе и старается подловить старшего в таком положении, чтобы заново можно было уткнуться в шею и кусать её. Так и происходит: Ясюкевич засасывает кожу на молочной шее и легонько прикусывает, оставляя тёмные следы. Ну их-то Серафим должен заметить!       Глеб уже перестаёт кусать губы и стонет сбивчиво, то притягивая Сашу ближе к шее, то оттягивая назад. Бёдрами толкается в чужую руку из последних сил, пытаясь ухватить, кажется, последнюю надежду но оргазм.       Саша и Серафим в плане секса отличаются очень. Серафим в постели, да и в жизни, более спокойный и нежный. Он старается доставить максимальное удовольствие короткими поцелуями и мазками языка, которые совсем и не похожи на что-то пошлое, а после этих прелюдий всё также нежно растягивает, входит.       Иногда, конечно, и у Симы случаются срывы, когда за проделки младшего лёгким и нормальным занятием любовью не отделаешься. Тогда правда ебутся так, что пубертатники завидуют белой завистью. Например, буквально недавняя их ночь, когда Викторов весь голос сорвал к хуям, – наглядный пример.       А вот с Сашей всегда можно было разгуляться. И сверху побыть, и под ним постонать. Кабинки туалетов в клубах, душевая кабина дома, кухонный стол, подоконник, общественный туалет или автобусная остановка поздним вечером, когда и транспорт, блять, не ходит – трахаться с Сашей можно везде. Каким бы брезгливым человеком не был Глеб, возбуждение всегда побеждало внутренние споры на эту тему. И это разнообразие никогда не надоедало.       А ещё у Саши ебануться просто насколько красивые стоны. Сейчас, кажется, он кончит только от ещё одного судорожного выдоха у уха или коротеньких поскуливаний, которые издаёт тот специально. Глеб поклясться готов, что Ясюкевич давно понял, что особое влияние оказывают звуки, поэтому глотку рвёт всегда и при любых обстоятельствах.       Пара движений, и Викторов сжимает чужую шею до покраснений. На это Саша впился ногтями ощутимее в разы. Больнее. Старший шипит и оттягивает голову от себя за волосы, а движения на члене становятся быстрее и резче, уже в край не давая мыслить нормально.       И вот – водолазка вновь пачкается белой жидкостью, а в голове всплывает имя: Серафим. Он, наверное, не хотел бы видеть отчётливые белые брызги спермы на его же кофте.       В моменте становится похуй, пока на шее зализывают свежий укус, а сам он пытается отдышаться и заново набрать в лёгкие воздуха... ***       Глеб лежал рядом с Сашей, чувствуя, как его сердце бьётся быстрее, чем обычно. Они смотрели старый фильм, и Саша, похоже, давно потерял интерес. Его глаза начали закрываться, а Глеб всё смотрел на экран, пытаясь почувствовать что-то, что поможет ему найти ответы.       – Я тебе обещаю, – сказал Глеб тихо, чтобы не разбудить его. – Я когда-нибудь расстанусь с ним. Я люблю тебя, не Серафима. Ты для меня важнее.       Саша не ответил, только тихо вздохнул и свернулся в клубок. Глеб немного нахмурился, но продолжил смотреть в экран, поглощённый мыслями.       Когда Саша всё же уснул, его тело расслабилось, и Глеб осторожно накрыл его пледом, стараясь не разбудить. Погладив его по волосам, он задумался о том, как ему всё же не хватает чего-то другого. Он пытался убедить себя, что Саша — тот, кто ему нужен, но что-то внутри сопротивлялось. Вспоминая Серафима, он почувствовал странную пустоту, которая не давала ему покоя. Он любил Сашу, но не так, как Серафима. Серафим был тем, кого он терять не хотел, но всё время бежал от него. Саша был просто… проще. Но разве это был правильный выбор?       Глеб резко встал и оделся. Он чувствовал, как пульс стучит в висках, как его мозг пытается найти ответ, который он уже давно знал, но не хотел признавать.       Он выскочил из квартиры, не потратив времени на раздумья, и побежал в ближайший магазин. Купил бутылку коньяка — на этом этапе всё равно не имело значения, что пить. Он хотел просто забыться, попробовать понять, что он на самом деле чувствует.       По дороге домой Глеб пил прямо из бутылки, одиноко брёл по тёмным улицам глубоко погружённый в свои мысли. Почему всё так сложно? Почему он не мог выбрать? Кто из них был тем, кого он действительно любил?       В голове кипели вопросы. Он пытался понять, что такое любовь и почему она всегда казалась ему чем-то столь абстрактным и туманным. Саша — яркий, страстный, интересный, но всё же пустой, как воздух. Серафим — стабильный, понятный, но всегда сдержанный, с ним не было той дикой страсти, которая наполняла его с Сашей. Может быть, всё это был просто страх перед настоящими чувствами? Глеб всегда бежал от того, что могло бы затянуть его слишком сильно. Бежал от стабильности.

Это всё не было любовью — это был страх быть уязвимым перед кем-то.

      Как он мог выбрать, когда не знал, что на самом деле искал? Одного он любил за яркие чувства, другого за стабильность.       Прошёл ещё несколько кварталов, без цели и направления. Было холодно, но Глеб не замечал. Бутылка в его руке стала уже тяжёлой, и всё, что он чувствовал, это странную пустоту. Он не знал, зачем идёт, зачем пьёт, зачем снова и снова теряется между людьми, которые не могут ему дать то, что он на самом деле хочет.       Когда он подошёл к своему дому, взгляд упал на его дверь. Это была последняя остановка в его ночном пути. Саша – тот, кто был рядом, тот, кто был на самом деле важен в этот момент, теперь остался позади. Но в его душе всё равно была пустота, не имеющая ответа. Глеб развернулся и шагнул в тень ночи, не зная, куда идти дальше. Домой.