Вне истины и морали КПСС

      День Нептуна – самый долгожданный день смены у большинства приезжающих. И ещё бы! Чего стоил один только тот факт, что никакого чёткого распорядка дня не было – ни дежурства, ни зарядки, ни тихого часа. Когда я был помладше, лет до тринадцати, для меня это было сродни подарку на день рождения – трепетным, желанным и ожидаемым событием. Теперь, когда я повзрослел, конечно, это стало иметь не такой вес и значимость, но тем не менее продолжило оставаться чем-то особенным. И пусть уже не так влекла идея соревнований, эстафет и игр с водой, представления, где у каждого своя маленькая роль, однако я всё равно ждал этот день. Участвовали все – вожатые в том числе. Я, как самый старший из отрядных ребят, вызвался помогать с организацией и играть водяного – слуги величественного Нептуна, которым ставят кого-то из вожатых.       С самого утра, когда все готовились, надевали купальники и плавки – в день Нептуна не полагалось ходить в повседневной одежде, – кто-то украшался зелёными растительными поясами и браслетами из гавайских цветов, я в лёгких плавках и шлёпанцах направился в гримёрку. Там меня встретила Антонина Владимировна. Она сразу принялась шустро объяснять, что я должен сделать и как нужно выглядеть. С её слов мне стало понятно, что в целом моя роль в представлении – быть декорацией, а значит и выглядеть не как все ребята, более ярко и экзотически. Антонина Владимировна достала мне аквагрим, кисти, стакан с водой, показала, где что лежит, ткнула пальцем в большое зеркало, которое на самом деле и без того в глаза бросалось, и убежала готовиться, потому что именно она будет ведущей, и ей нужно повторять слова и преображаться. И я остался один на один со своей фантазией и мыслями, как лучше создать образ водяного. Совсем уродливого и страшного водяного, как в сказках, мне из себя делать не хотелось. Ну а кто сказал, что они не бывают с более-менее приемлемой внешность? А даже если и не бывают, значит, я буду первым.       В гримёрке было душно, но не критично. Воздух ощущался густым, тяжёлым и влажным. Спасало то, что я был в одних плавках. Я потянулся к кисти, открыл палетку с гримом. Макнул кончик в воду и на пробу нанёс белый на тыльную сторону ладони. Цвет лёг плотно. Сохнуть, как мне было известно, он должен быстро, потому я понял, что долго не провожусь. Некоторое время покрутив головой у зеркала, я придумал, что буду делать, и принялся творить на лице. Решил начать с лёгкого белого слоя, используемого как основу, чтобы после другой цвет выглядел ярче, и растушевать его на границе шеи с корпусом. Кисть то и дело быстро обмакивалась, звонко стучала о стекло стакана и расплёскивала воду. После оказывалась в палетке грима и пачкалась в чистой сверкающей белизне.       Я неторопливо наносил грим, который на коже ощущался очень холодным, а затем аккуратными быстрыми точечными касаниями вбивал его. Так, я заметил, тон выглядел более гладким, ровным и хорошо распределённым. Здесь, в пустой маленькой гримёрке, полной различной атрибутики и пёстрых костюмов, стояла удивительная тишина. Я слышал каждый мазок кисти, мелкий всплеск воды и любой свой вздох. Потом, закончив с первым цветом, я взялся за синий. Более светлые части лица – лоб, подбородок, место под глазами, переносицу – оставил белыми, синий же стал наносить на затенённые – скулы, крылья носа, верхнее веко, челюсть. Зелёными сделал губы, не оставив чёткого контура. Голубым хаотично нарисовал мелкие чешуйки. В завершении взял ожерелье из гавайских цветов и повесил его на шею. Снова посмотрел в зеркало и удовлетворённо хмыкнул. Для моей роли самое то.       Я вышел из душной гримёрки. Нашёл Антонину Владимировну, тоже уже готовую к представлению, одетую в лёгкое васильковое платьице и с бирюзовой лентой в волосах. Она оценила мои старания по достоинству, сказав, что я справился на отлично, и тотчас отправила меня в актовый зал к другим участникам. Я и направился туда. Зайдя, сразу увидел ещё пять человек, весело ведущих диалог. Среди них ещё два водяных – один из них был Слава – и три девочки-русалочки. Все разукрашенные, приодетые, в цветастых костюмах и с нелепыми яркими париками. Я прошёл в глубь, поздоровался со всеми, усевшись на свободное место. И вдруг увидел вышедшего из-за кулис Минхо. Он приблизился ко мне, и мы, точно дикари, увидевшиеся в первый раз, стали оглядывать друг друга с ног до головы. Я, удивлённо подняв брови, смотрел на него в костюме Нептуна, шлепанцах, с короной поверх огромного белого бородатого и длинноволосого парика на голове, обмотанного светлой простынёй и с самодельным лагерным трезубцем в руках, а он – на меня, измазанного гримом на шее и лице, с зелёными губами и пышной цветочной гавайской гирляндой. И мы оба тут же расхохотались. Не со зла, только от того, как это забавно выглядело.       – Ну ты чудо в перьях, конечно, – смеясь, проговорил Минхо и сел рядом.       – Ты тоже!       – Абсолютно согласен.       – Мы стоим друг друга определённо.       – Это уж точно. Ты кого играешь-то?       – А ты угадай.       – Водяного, что ли?       – Водяного, конечно, а кого ж ещё! Между прочим, твой покорный слуга. Так что слушаюсь и повинуюсь, если что, – задорно произнёс я. – Как тебе, кстати, мой грим?       – Хороший очень. Сам делал, что ли?       – Ага. А как ты понял? Плохо сделал?       – Наоборот, слишком аккуратно. Вожатые обычно намного хуже впопыхах делают, – весело фыркнул Минхо, покачав головой. – Но давно ли у нас водяные такие красивые?       – А кто сказал, что они должны быть страшными?       – Не знаю. Мне просто так всегда казалось. С чего им красивыми-то быть?       – Да не знаю. И мне казалось, на самом деле. Но я решил, что буду нововведением в этом табуне уродливых водяных. А то что они позорят наш род?       – Ну как скажешь, – негромко посмеялся он.       – А что, хочешь сказать, я красивый? – я с интересом глянул на Минхо.       – Безумно. Даже в таком образе.       Мои глаза округлились, и сердце забилось бешено, будто только что я пробежал два километра. Слишком серьёзно, вкрадчиво он ответил. Без тени всякой хоть самой малой саркастичности, без шуточной интонации. Просто сказал, что я безумно красивый. Зачем только он так? Неужто не чувствует, что я мог бы после этих слов с ума сойти от того спектра эмоций, который во мне открылся? Ну а как тут оставаться спокойным, когда в чувствах хочется метаться из угла в угол?       – Спасибо. Ты тоже. Даже с этим париком и огромной бородой, – улыбнулся я. Минхо стянул бороду, чтобы было удобнее говорить. – Почему ты Нептуна играешь?       – Я сам захотел.       – Хочется почувствовать величие?       – Да какое тут. Просто интересно. В таком-то поучаствовать раньше не приходилось.       – А на первой смене им кто был?       – Витька.       – Как обычно.       – Что? – не понял Минхо.       – Я ж не первый год езжу. Помню, что в последние несколько лет только он и был Нептуном. По крайней мере на тех сменах, где бывал я.       – Он у тебя не впервые вожатый?       – Он – впервые. Я никогда не попадал к нему в отряд. Просто знал, что есть такой вожатый. А вот у Ксюши я уже который год.       – Свояк здесь.       – А то, – весело сказал я. – Так что там с Нептуном?       – С Нептуном? Ну я и посмотрел, как он с ролью справляется, понял, что делать нужно, и сам вызывался в этот раз, – довольно сказал он. – А ты почему играешь вообще и в соревнованиях не участвуешь?       – Не было желания участвовать в играх. Подумал, а чего бы водяным не заделаться.       – И как тебе?       – Пока не понял. Но вроде нормально.       – А ты до этого участвовал когда-то в представлении?       – Нет. Но видел его столько раз, что этого вполне достаточно.       – И сценарий не смотрел, что ли? – поразился Минхо.       – Ну я уж не настолько в себе уверен. Сценарий, конечно, смотрел, но мне хватило пяти минут.       – Не переживаешь?       – Что забуду?       – В целом.       – Да не особо. Чего тут? Лёгкое волнение есть, естественно, но оно такое… фоновое, я бы сказал. Нет такого, как перед прошлым выступлением с гитарой на сцене. В родительский день.       – Ну и правильно. А в родительский день потрясающее было выступление у тебя. Как же хорошо это звучало, ты б знал!       – Да ладно тебе. Уже нахвалил меня и так достаточно.       – Достаточно, недостаточно… Сам решу. Я бы тебе еще столько всего сказать мог: про мимику, про голос, про руки твои, про игр…       – Прекрати уже, – я коротко хохотнул и осторожно закрыл его рот ладонью. Минхо действительно замолчал, но не потому что не сумел бы освободиться от моей – смешно даже назвать ее так – хватки. Руку обдало жаром его дыхания, и я вздрогнул. Он смотрел на меня с улыбкой, мне казалось, коварной и хитрой. Аккуратно отодвинул мою руку от своего лица.       – Сыграешь мне еще как-нибудь эту песню?       – С выступления? Сыграю, если ты хочешь.       – Хочу.       – Договорились.       – Ребята, ребята, – раздалось из-за двери. Это Антонина Владимировна шустро влетела в зал. – Все слышат и слушают? Нам обсудить номер надо, там пара моментов, и прогнать разок-другой.       Минхо отвернулся от меня и сфокусировался на словах Антонины Владимировны. Стал слушать беседу ее и других актёров и быстро в неё влился, потому что он сам по себе такой – лёгкий на подъём и очень разговорчивый. Минхо коротко посмеивался, без конца шутил и много болтал с другими. Я в диалог вклинился так же легко, только вот все время, пока что-то говорил, смотрел на него, и этого мне было достаточно, чтобы ощущать себя хорошо. Сколько всего было в моей душе – слов не хватит описать. Я немало размышлял о своих чувствах к нему. О том, как давно они появились, потому что для меня это и впрямь было загадкой – я точно осознал и принял их в один момент, но, когда в они зародились в сердце, не знал. Может, это произошло в день похода в Тарасовку, в самом начале нашего знакомства, может, на дискотеке, на которой увидел его, танцующего с Полей, и, как теперь наконец догадался, приревновал к ней, может, когда сидел с ним в вожатской и бренчал все известные мне песни на гитаре, только бы впечатлить и вновь увидеть довольную улыбку, может, когда видел несытный сон с рукой (его рукой, как позже решил я сам), не вызвавший во мне отвращения, а, может, на речке, когда нежно разминал его плечи, сгорая от переполняющих эмоций, на тот момент совсем непонятных.       Размышлял и о том, стоит ли ему об этом говорить. Вроде очевидно, что нет. Зачем только? Такое в нашем обществе не принимается. Даже наоборот – осуждается и считается чем-то совершенно нездоровым. Любой, узнав о подобном, точно бы перестал общаться со мной или, того хуже, вовсе рассказал кому не нужно, а дальше… кто знает, чем это кончится. Можно из Комсомола вылететь, если дойдёт до определённых людей. Однако я опирался не только на сухой факт, что так не принято, а ещё и на свои ощущения. Может, глупо, но всё же… Отчего-то мне чудилось, что Минхо поймёт. Удивится, начнёт расспрашивать, будет какое-то время отрицать – отреагирует как угодно, но всё равно поймёт. С Минхо по-другому не бывает. Он всегда понимает и не отворачивается, даже если это не что-то хорошее. Хотя я, конечно, совершенно не считал свои чувства плохими – так считал мир, но не я. Мне всегда казалось, что любовь – самое искреннее и доброе, что человек может испытывать, и моя любовь исключением не была, потому что любил я точно так же. Хоть моё мнение никто и не разделял, но я точно знал это. Моя любовь такая же.

–

      Мы с Минхо и другими актёрами стояли и ждали начала представления за у выхода из корпуса и наблюдали за всем в вытянутое окно. Слава объяснял мне некоторые моменты выступления. Антонина Владимировна, уже державшая в руках микрофон, что-то бурно обсуждала с шустро подбежавшей к ней вожатой. Солнце нещадно грело, распаляло всё вокруг и обдавало жаром кожу. На возвещающийся террасе корпуса, напоминающей балкон, пристроились директор и Светлана Юрьевна, наверняка смеряющая всех пронзительным взглядом – хоть я и видел её сзади, всё равно прекрасно знал, как сейчас выглядит это вечно недовольное лицо. Густой жужжащей толпой впереди, на плацу, по периметру воображаемого прямоугольника стояли ребята разных отрядов. Слышались крик, визг, задорный хохот и бурчание со всех сторон. Своих я заметил с левого краю. Минхо с задумчивым видом одними губами проговаривал свои слова, чтобы не забыть. Вскоре Антонина Владимировна закончила свой эмоциональный диалог, облегчённо улыбнулась, закивала другой вожатой, и началось наконец представление. Заиграла лёгкая фоновая музыка. Ребята поняли, что начинается мероприятие, и тут же затихли. Антонина Владимировна заговорила:       – Ребята, день у нас сегодня непростой. И я вижу, что вы к нему готовы. Я бы могла, конечно, всё сразу вам рассказать, да только думаю, что лучше вам для начала послушать небольшую историю:       В подводном царстве, – загадочным вкрадчивым голосом медленно произнесла она, –       В морском государстве,       Жил царь морской на дне морском.       Без дела не скучал,       Корону чистит он песком,       Да корабли качал.       И каждый год на дне морском,       Устраивал он бал.       Гостей морских со всех широт,       На праздник приглашал, – слетели с её губ последние строки стиха, и она на мгновение замолчала. – И думается мне, не знаете вы, наверное, что за праздник такой?       Ребята начали опровергать это, крича громкое «День Нептуна». Антонина Владимировна, изумлённо приподняв брови, приложила ладонь к уху, прислушиваясь.       – Надо же! – воскликнула она. – Всё-то вы знаете! И в правду праздник сегодня – День Нептуна. Но для нас он будет особенным. Потому что сам Нептун пожаловал к нам в лагерь!       Тут и настал момент выхода. Из-за двери сразу же показался Минхо, а за ним последовали и мы, играющие его покорных слуг. Минхо шагал медленно, гордо вздёрнув подбородок. Белая ткань струилась и развевалась на ветру, путаясь в ногах. Русалочки семенили рядом и тащили в руках растительные опахала. Мы спустились с террасы. Направились в сторону ребят, неторопливо шагая перед отрядами. Минхо головы не опускал, шёл прямо и ни на кого не глядя. Все актёры же наоборот – удивлялись обычным детям, не похожим на морских обитателей. Удивлённо рассматривали их, будто таких существ – простых людей – видеть раньше не доводилось. Я часто моргал, обескураженно, с непониманием склонял голову, чуть втягиваясь вперёд, и приоткрывал рот в изумлении. Так, обойдя по кругу, мы остановились возле Антонины Владимировны. Минхо деловито нахмурился, теперь оглядел всех и заголосил, даже не взяв микрофон:       – Я рад, ребята, встречи с вами.       Прошу вас: будьте мне друзьями!       Здесь жарко так, какое горе!       А я живу в прохладном море, – русалки, стоящие рядом, принялись размахивать громадными опахалами, сделанными из цветной бумаги. –       От жителей морской пучины       Привет вам женщины, мужчины!       Привет девчонки и мальчишки,       Привет земные ребятишки!       Ребята громко стали приветствовать его, кто-то захлопал. Я не акцентировал внимание на этом, лишь отвлекался на густой жар прогретого воздуха, который ни в коем разе не шёл в сравнение с тем, какой был в корпусе – здесь, к удивлению, оказалось куда более душно, хотя я был уверен в обратном. Даже через шлёпанцы мои ступни чётко ощущали раскалённый асфальт и тепло прогретого камня. Глаза безжалостно слепило сверкающее в вышине белёсой точкой солнце.       – Эй, слуги мои, – крикнул Минхо, и я повернул к нему голову, – покажите-ка нам весёлое что-нибудь, развлеките меня и ребятню в честь праздника!       Мы, как полагалось по сценарию, тут же засуетились, стали прыгать вокруг него, скакать с ноги на ногу, корчить всякие гримасы и болтать руками. Нептун смотрел на нас недолго. Тяжко вздохнул. Отвернулся и, измученно махнув рукой, громко заявил:       – Хватит! – он вдруг грозно упёр руки в боки. – Ничего нового придумать не могли? Всё одно и то же, одно и то же… Надоело!       – Подождите, подождите, ваше высочество! – вмешалась вдруг Антонина Владимировна, засияв улыбкой. – Не переживайте и не расстраивайтесь! Мы с ребятами в этом как раз можем помочь. У нас в лагере все такие весёлые, талантливые, яркие, быстрые и умелые, что мы знаем много способов развлекаться, и вам их с удовольствие готовы показать.       – И каковы ваши способы?       – У нас есть целый список разных игр, который к сегодняшнему празднику как раз подойдут – все про море. А чтобы было интереснее, можно поделиться на команды или играть один на один.       – Интересно звучит, хочу признаться, – Минхо потёр бороду, задумчиво сдвинул брови и простоял некоторое время в молчании. А после всё же решил: – А давайте! Посмотрим, как вы умеете веселиться. А если мне понравится, то я вам ещё и подарки оставлю!       – Ребята! – Антонина Владимировна обратилась к отрядам. – Давайте морскому царю покажем, как мы умеем развлекаться, какой у нас командный дух и слаженная работа!       Ребята радостно начали соглашаться, кричать «Давайте», а младшие воодушевлённо запрыгали. Я с каким-то облегчением смотрел на их детский восторг. Знал, что сам это чувство, знакомое мне из детства, уже не смогу ощутить, но будто оно было и не нужно. Хватало одного взгляда на радостные лица ребятни. А дальше началась неистовая суета – вожатые пулей подбежали к Антонине Владимирове и стали разбирать списки игровых маршрутов для своих отрядов, принялись делить актёров, чтобы с каждым отрядом был хоть один морской обитатель, в обязанность которого входит поддерживать ребят в процессе, бурно реагировать, а в некоторые игры и поиграть вместе со всеми. Меня поставили на пятый отряд. Мы с их вожатым – хорошо знакомым мне добродушным мужичком тридцати пяти лет – ушли с плаца, направившись на небольшую полянку неподалёку от детской площадки – там же мы репетировали танец к концерту.       Началось всё с игры «море волнуется раз». Как я заметил, везде в неё играли немного по-разному. У нас же в лагере было так: сначала выбирался ведущий, затем он отворачивался, и ребята все вместе повторяли: «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, морская фигура на месте замри», – и после все застывали в позе любой морского объекта – в нашей вариации не обязательно обитателя, потому что это мог быть, например, и корабль, и матрос, и парус, – ведущий поворачивался, ходил вокруг и смотрел, кто шевелится. Так же он мог подойти, указать на игрока, и тот в свою очередь должен был показать без слов какие-либо действия, характерные для его персонажа, чтобы остальные угадали. Играли мы не на выбывание, чтобы никто не расстраивался и не ждал в сторонке, пока всё закончится. Пару раундов я просто наблюдал за происходящем, якобы вникая в суть игр детей здесь, на суше, а после присоединился для начала в роли ведущего, затем уже – игрока.       Следующей была эстафета, в которой ребята, поделившись на две команды, должны были наполнить пустое ведро, находившееся в нескольких метрах от них, водой – возле них же стояло полное. Для этой миссии им выдавался небольшой ковшик. Они зачерпывали воду, бежали к пустому ведру, стараясь пролить как можно меньше, выливали и неслись обратно, передавая ковшик следующему игроку. Все бурно поддерживали сокомандников, хлопали в ладоши, кричали имена. А я за этим, благо, лишь наблюдал. Думал о своём и взглядом провожал бегущих детей, сменяющих один другого. Следом шла игра с собиранием бумажного кораблика на скорость, в которой участвовали восемь человек по желанию, потому что иначе бумаги на все отряды не напасёшься. Игроки разбивались на пары и соревновались по двое. Были игры и без всякой активности, только со словами. Например, викторина «Рыбы». В ней были интересные вопросы, по которым нужно отгадать рыбу. И, казалось бы, откуда дети могли знать всех морских обитателей, но всё было куда проще. Вопросы были иного характера. Например, какие рыбы существуют только с двадцатого февраля по двадцатое марта? На это следовал ответ: рыбы знак зодиака. Или: какая рыба вооружена лучше всех? Рыба-меч. И прочее тому подобное. Эту викторину проводил я.       После шло ещё несколько эстафет, игра «Морские слова» и в завершение – танцевальный конкурс, который, хоть и не относился к морской тематике, всё же многим нравился. Я понял, что доволен своей ролью и отсутствием нужды участвовать в такого рода вещах. Я любил спортивные игры, но, пожалуй, посерьёзнее – вроде лапты. Здесь же почти всё время просто стоял, размышлял о всяком и ощущал, что меня это вовсе не удручает. По большей части мысли были о Минхо. Это не стало чем-то новым после полного осознания моих чувств. Я и раньше замечал за собой, что нередко его образ и простые фразы мелькают в голове. Просто теперь чётче понимал, отчего это случалось, не удивлялся глупым идеям и эмоциям, возникающих от его самых банальных действий. Не беспокоился, почему сердце грохочет барабаном от расцветающий на его лице улыбке, не беспокоился о желании касаться и быть ближе. В любом смысле этого слова – хоть эмоционально, хоть физически – я всему был бы рад.       Когда игры закончились – для меня это случилось довольно быстро, потому как мне легко было потеряться во времени, пока в голове роятся мысли – мы вернулись на плац. Там намного ярче ощущалось тепло прогретого камня и палящих лучей, от которого ранее нас скрывали зелёные пышные кроны и щекотавшая ноги, совсем не такая горячая, как плиты, трава. Все актёры вновь оказались возле Антонины Владимировны. Я сразу встал рядом с Минхо, улыбнулся ему и глянул на ребят, уже выстроившихся по отрядам. Антонина Владимировна включила микрофон и воодушевлённо заговорила:       – Ну как вам, – обратилась она к Минхо, – Ваше высочество, наши развлечения? Получилось у нас с ребятами вас развеселить и занять?       – Признаюсь, был я поражён, – деловито ответил он. – Развлекаться вы умеете и меня развлечь смогли. Я вам очень благодарен.       – Скажите что-нибудь ребятам!       – Ну ребятишки, повеселили вы меня! – довольно проговорил Минхо, улыбаясь, точно откормленный кот. – Порадовали вы – порадую и я. Когда уйду – нечего таить, время наше уже подходит к концу, потому что дел у меня в морских пучинах много – вы подойдёте к вожатым, а они вам небольшие подарки от меня отдадут.       – Что же, уже уходите? – засуетилась Антонина Владимировна.       – Пора уже, пора… Ну что ж, я славно провёл у вас время. Думаю, мы обязательно ещё увидимся! Спасибо, что пригласили.       – Вам спасибо, что пришли! Ребята, давайте попрощаемся с Нептуном и его слугами. Крикнем на счёт три громко-громко «До свидания». Раз, два, – и счёт «три» уже слышен не был. Он поблек на фоне звонких возгласов прощания.       Вновь заиграла музыка, и мы – актёры – ушли первые, поднялись на террасу и скрылись за дверью. Я глянул в окно. Антонина Владимировна что-то продолжала говорить, однако я её уже не слушал – не было смысла. Хотя, если честно, и так знал, о чём она вещает – всё-таки не впервые это слышал. Я выдохнул с облегчением и, к удивлению, понял, что вымотался, хоть, казалось, толком ничего не сделал. Молча ушёл в гримёрку, снял все украшения. Затем через задний выход, чтобы не мешать заканчивавшемуся представлению, направился к умывальникам. Провёл там добрых десять минут, пока полностью не смыл грим. Голубоватая вода струями скользила по шее и груди, мочила волосы у лба. Освежала. Но в добавок и пачкала. Я вернулся на плац, когда всё только-только закончилось, и отряды ещё не успели разойтись. Стал шустро выискивать Лёню взглядом и, как и ожидалось, быстро нашёл. Его макушка всегда виднелась издалека – таких высоких у нас в отряде немного.       – Ну что, водяной, как тебе наши людские развлечения? – с насмешкой спросил Лёня, когда я подошёл к нему и Максиму.       – Под рюмку пойдёт, – фыркнул я в ответ.       – Оценка главного алкоголика этого лагеря?       – Да нет, так, на вскидку говорю. Может, не под рюмку, а под две.       – Грим у тебя, кстати, хороший был. Вблизи я, конечно, не видел, но отсюда выглядело очень хорошо. Я даже сначала не понял, что это ты.       – Да? Спасибо, старался.       – Сам ведь делал?       – А как понял?       – Ну ты ж рисуешь. Аккуратно всё так, цивильно. Вожатые обычно более небрежно делают.       – Да, ты молодец, – с улыбкой прибавил Максим.       – Спасибо. Не зря пыхтел над ним, значит.       – Только у тебя тут синее у лба осталось, – сказал Лёня.       – Потом смою. Там зеркал-то нет над умывальниками. Как смог, так сделал.       – В целом, не бросается в глаза. Нормально.       – Ну ладно, я пойду, – бросил я, намереваясь уйти в главный корпус и отыскать Минхо.       – Куда? – удивился Максим.       – К повелителю своему, владыке морей. Куда ж ещё?       – А, ну иди, – хмыкнул Лёня.       И, махнув им рукой, зашагал в сторону главного корпуса. Миновал широкую лестницу, дверь и повернул к гримёрке, в которой за сегодня побывал больше, чем обычно бывал за всю смену – а обычно, стоит сказать, я не бывал там вообще, потому что весь реквизит для номеров вожатые приносили сами. Отчего-то подумалось мне, что Минхо сейчас именно в гримёрке. И я не ошибся. Приоткрыл дверь, неловко просунул голову и тут же увидел его, стаскивающего с головы парик. Минхо меня заметил сразу. И ещё бы. В гробовой тишине кричащий скрип дверных петель казался громом. Повернувшись, он улыбнулся и легко махнул рукой, мол, заходи.       – Ну как тебе быть водяным? – задорно произнёс он.       – Знаешь, лучше, чем быть участником игр, – ответил я и уселся на стул рядом. – Мне понравилось. Устал только почему-то.       – А чего б тут не устать? Это кажется, что ерунда, а на деле утомляет так же, как участие в эстафетах.       – Правда. Ну а тебе-то как Нептуном быть? Понравилось?       – Ну, хочу сказать, очень даже интересно, – Минхо стал снимать простынь.       Я не успел среагировать, как моему взгляду открылась его грудь, крепкие плечи и подтянутый пресс. Мысли тут же разбежались по углам, и в голове застыла звенящая пустота. Я стыдливо опустил глаза в пол. Минхо мог странно воспринять это – с чего только мне так реагировать на нагой мужской торс? – однако мне так было проще.       – Я думаю, – продолжил он, не обратив на мою реакцию никакого внимания, – конкретно такого опыта у меня больше не будет. Так что… вполне себе. Правда интересно.       – И хорошо, – ответил я.       – Пойдём в беседке посидим, поболтаем?       – А твои вожатские обязанности? – удивился я, подняв голову, и тут же вздрогнул, увидев его, полуголого, прямо передо мной.       – Да какие там? День Нептуна ведь. На сегодня мои обязанности – собрать их на обед, полдник и ужин.       – Точно. Тогда пойдём.       Мы вышли из корпуса и сразу направились в беседку, ближнюю к медпункту, потому как она полюбилась нам больше всех за своё спокойствие и лёгкую отстранённость. Уселись вплотную друг к другу. Почему-то вышло так, и никто из нас протеста не выразил, к моему облегчению и – если уж честно – счастью. Приятно было чувствовать его рядом во всех смыслах. Минхо смотрел куда-то в сторону детской площадки, и я тут же с интересом перевёл взгляд на неё. Оказалось, младшие ребята, так увлёкшись эстафетами с водой и прочувствовав соревновательный дух, продолжили эту затею – только самостоятельно. Выбрали ведущего, поделились на команды и стали играть. Минхо молчал. Хоть и пришли с целью «поболтать», я понимал, что это лишь ярлык, простое название того, что мы будем находиться вместе, делить личное пространство друг другу и чувствовать, что мы рядом, даже если не станем разговаривать. Правда, конечно, было понятно и то, что диалог чуть позже всё равно завяжется, потому что иначе не бывало. Темы всегда находились. Но помолчать также было приятно.       Мы сидели с Минхо, прижавшись друг к другу плечами. Я аккуратно поглядывал на него. Впереди неподалёку плескалась вода, галдели ребята и шумно поддерживали своих сокомандников. Бурлил азарт детских игр. Жизнь горела ярким летний пламенем незабываемых чувств. Но меня это совсем не волновало. Всё, что удавалось видеть – это Минхо, красивого до невозможности, стоящего совсем рядышком, с лёгкой полуулыбкой на губах. Мне нестерпимо хотелось прижаться ещё ближе. Остаться здесь с ним наедине, ласково положить голову на его плечо, уткнуться носом в шею, глубоко вдохнуть пьянящий нежный одеколон… Я до сих пор помнил ощущение, которое осталось с того вечера на речке – его бархатная кожа под моими грубыми, мозолистыми руками гитариста, трепыхание под диафрагмой и сумасшедшее биение сердца. И мне было мало простых воспоминаний. В груди кипела жажда сотворить что-нибудь глупое, безрассудное, но такое нужное и желанное. Тем не менее, я не мог и прекрасно это понимал. Приходилось довольствоваться тем, что есть – этой маленькой тесной близостью прижатых плеч.       – Молодцы ребята, – сказал Минхо, не отрывая внимательного взгляда. – Так стараются. Приятно смотреть.       – Ребята? – растерянно повторил я, совсем не следивший за игрой, и тут же встретился с его выразительными чернильными глазами. – Да, молодцы.       – Ты не смотришь?       – Ну так. Поглядываю иногда.       – Думаешь о чём-то своём, да?       – О тебе думаю, – сорвалось с губ раньше, чем я успел это осознать. И в одно мгновение меня окутала ужасная неловкость. Ну вот зачем сказал? И даже остатки яркого грима наверняка не скрывали порозовевшие щёки.       – Обо мне? – удивился Минхо. – И что же ты там думаешь такое?       – Ничего интересного. Глупости всякие лезут в голову.       – Знаешь, иногда я совершено не могу понять, что у тебя постоянно варится в котелке и о чём ты думаешь.       – У всех свои тараканы.       – И всё же…       – Не акцентируй на этом внимание. Я просто ляпнул ерунду. Всё нормально.       – Уверен?       – Почти, – я улыбнулся. – Смотри дальше.       Минхо глядел на меня ещё несколько секунд и отвернулся. Пару минут я простоял в своих мыслях и со скребущим сомнением на душе. А потом, сам не понимая, отчего вдруг решился, всё же неуверенно положил голову ему на плечо. Минхо, точно такого не ожидав, посмотрел на меня удивлённо – его брови мгновенно вздёрнулись, а глаза в изумлении округлились – однако ничего плохого он не сказал, только улыбнулся. На душе сразу стало легче – ему вовсе не кажутся неприятными такие жесты. Минхо бы уж молчать не стал, если бы не хотел – это я точно знал, потому что он всегда о подобном говорит прямо. А тут улыбается, да ещё и мягко так, по-доброму. Значит, всё в порядке. Неожиданно я почувствовал в волосах его тёплую ладонь, начавшую аккуратно, медленно перебирать пшеничные пряди моих волос. Ловкие пальцы касались кожи, почти невесомо и очень нежно, расчёсывали путающиеся волосы. По спине заскользили мурашки, и я прикрыл глаза, довольствуясь получаемой лаской. Над ухом послышалось тихое хмыканье.       – Чего ты тут фыркаешь? – не разлепляя глаз, спросил я.       – Просто забавно. Ты как кот, которого гладят.       – Пускай так. Коты хорошие.       – А я и ничего не говорю. Коты вообще очаровательные создания.       – А я тоже, получается? – буркнул я.       – Получается так.       – Ну всё-всё, меньше слов – больше дела, – убаюканно вполголоса сказал я.       – Ничего себе мы какие деловые.       – А то.