haeresis

Во время очередной «проверки здоровья», когда Крид обсуждал с Дедалом планы, он неожиданно поинтересовался: — Как Риэл? Дедала удивило участие в голосе Крида. Обычно он относился к Риэл как к какому-то неодушевлённому существу, ассету. — Неплохо, — ответил Дедал, все ещё не понимая, как относиться к этому вопросу. — Она уже вполне освоилась. Фаза активного роста закончена, — но постепенно, он все больше проникался энтузиазмом, пока говорил. Немудрено — его «второй проект» был самой его любимой темой. — Она полностью сформирована как организм и как личность… — Как личность? — уточнил Крид. Дедалу в его голосе послышалась ирония. — Да, как личность, — ответил он с упрямством. — Она немного наивна, но это понятно, учитывая ее отсутствие жизненного опыта и то, что она ничего не видела за пределами лаборатории. Но я учу ее. Она… — Дедал замолчал. Крид, кажется, ожидал продолжения, но Дедал не мог заставить себя произнести ни слова, чтобы это не выглядело жалко. Переполнявшее его чувство было сродни непрестанно ноющей ссадине, да вот только располагалась она в месте совершенно нематериальном, а потому недоступном для лечения. Последние полгода он был поглощён работой. Его мысли занимали Прокси — и Риэл. Работая, он во многом продвигался вслепую, даже несмотря на подспорье в виде записей Донова Мейера. И теперь он понимал, что вложил в эту работу слишком много. Наблюдая, как взрослеет Риэл, рассказывая ей сказки, рассказывая об истории города и обещая, что за ней обязательно явится ее личный принц, и они вдвоем заживут долго и счастливо (бесконечно долго), Дедал мало помалу ловил себя на мыслях о том, что ему хочется, чтоб этот момент никогда не наступил. Чтобы «принц» не приходил как можно дольше. Чтобы Риэл оставалась… такой. Такой чудесной и светлой, созданной не только из имеющихся у него частиц Монады, но и из его собственных представлений, часть из которых он и не осознавал даже. Она буквально освещала его лабораторию своим присутствием, и сама мысль о том, что Риэл покинет это место, была нестерпимой. — А что с информацией по Монаде? — осторожно спросил Дедал. — Мы все ещё ищем ее, но она залегла на дно, — отстранённо заметил Крид. — Вероятность, что она прячется в иммигрантских районах выше девяноста пяти процентов. Служба устраивает рейды, но нам пока не удалось выманить ее. — Иммигранты, должно быть, недовольны постоянным присутствием СБ, — уронил Дедал. Крид раздражённо фыркнул. — Кого интересует их мнение! Это делается для блага города, а значит и для блага их самих. — Все же, шеф, — заметил Дедал, изучая выражение лица Крида, — не слишком ли мы торопимся уничтожить ее? Я могу усилить камеру содержания. Если мы вернём ее туда… — …значит вся остальная работа была напрасной? — Нет! — упрямо ответил Дедал. — Это был план Б. На случай, если она сбежит из города. — Пока она не торопится, — заметил Крид. — До нас регулярно доходят отчёты. Вспышки «когито» на карте отмечают ее путь как чёртовы фейерверки. Монада опасна. — Но вы не сможете убить ее… — Это твоя задача — выяснить как удержать их и как убить, в случае необходимости. Мне казалось, мы уже обсуждали это. Крид отвернулся от Дедала и подошёл к своему излюбленному месту у панорамного окна, откуда открывался вид на Ромдо. Там он встал, неподвижный, как авторейв. Дедал мрачно таращился ему в спину. — Городу не нужны авторейвы, застывшие в молитвенной позе, — сказал Крид. — И неважно, дает им «когито» душу или просто сводит их с ума. Городу не нужны чудовища, действующие по собственной прихоти. Нам нужны механизмы, даже если это механизмы из плоти и крови. Послушные механизмы. Дедал молча опустил глаза. Это молчание многого ему стоило, и он боялся, что если Крид посмотрит ему в лицо, он тут же все поймет. — А что с воспоминаниями оригинала? — спросил Крид, будто опомнившись. Он обернулся, сверля Дедала внимательным взглядом. — Насколько я смог понять, наблюдая за Риэл и изучая записи Донова, они сугубо фрагментарны, — ответил Дедал, не глядя на Крида. — И вряд ли они могут нести для них какой-то смысл. — Никогда не стоит недооценивать человеческое стремление искать смысл там, где его нет. — Да, — коротко ответил Дедал. — Человеческое, — он помолчал и продолжил: — Полностью избавиться от воспоминаний возможно лишь в случае создания человеческой копии. Видимо, они как-то связаны с самой сущностью Прокси, тем, что делает его… Прокси. Возможно, это какое-то свойство клеток Амриты. Что-то, чего мы пока не знаем о них. — Но человеческая копия нам без надобности, — подытожил Крид. — Если Риэл готова, сосредоточься на изучении клеток Амриты. Любая информация будет нам полезна. *** Винсент проснулся в темноте, не понимая, где он находится, и не помня, как заснул. Он резко сел на кровати, зашарил рукой рядом, ища хоть что-то, сбил в темноте лампу с прикроватного столика, и замер. Потом привычно опустил ноги на пол, по памяти добрался до окна и раздвинул тяжёлые темные шторы, которыми раньше никогда не пользовался — они были частью декора, обрамлявшего оконный проем, и ничем более. Ему никогда не требовалось полной темноты чтобы заснуть. За окном ещё было темно. Купол не вышел из ночного режима. Винсент обернулся: вместе с лампой он сбил на пол и часы. И с чего ему впадать в панику? Он дома. Вернув на столик тяжелую лампу, Винсент щёлкнул выключателем, и она озарила комнату слабым жёлтым светом. Винсент присел возле кровати и рассеянно начал собирать осколки часов: лампа упала прямо на них. Вчера был четверг. Вчера Винсент как обычно был на работе. Ему выдали нового Антуража. Он почти полдня убил, настраивая его и забросив текущие дела, но, кажется, такое наплевательское отношение к работе никого не смущало. Все ждали грядущих длинных выходных и обсуждали планы. Ничего особенного: кто-то хотел посетить гуляния в центре, кто-то на целый день собирался отправиться в центральный парк, а кто-то планировал провести все выходные в виртуальной реальности. Винсента тоже спрашивали насчёт планов и приглашали его пойти вместе. Скорее из вежливости — друзьями он так и не обзавелся, и даже приятельские отношения с коллегами поддерживал потому что это было важно для коллектива в целом. Винсент отказался — его поставили дежурить два из трёх выходных дней, как выразился Сил, чтобы компенсировать период, пока он был недолго освобождён от работы. Дежурство было чисто номинальным — авторейвы круглосуточно несли вахту, и, если бы что-то произошло, агентов бы тут же вызвали на работу. Но Винсент не возражал. В любом случае у него не было планов, да даже если бы и были… Вряд ли бы, к примеру, Рил согласилась разделить их с ним… и уж точно иммигранта бы не пустили в центр города без специального разрешения, хотя там было, на что взглянуть. А потом он донастроил Антуража и поехал домой, совершенно точно не собираясь больше ломать голову над тем, что происходит в городе. Получается, сегодня пятница? Спать уже не хотелось, и Винсент отправился умываться. Его не покидало странное чувство, будто чего-то не хватает. Будто он забыл что-то важное. Уже на кухне, собираясь спокойно попить кофе и не менее спокойно провести свой выходной, Винсент решил почитать новости — и тут же подавился кофе, едва не выронив кружку. Он уставился в экран планшета, не веря своим глазам. — Суббота?! — выдавил Винсент. — Этого не может быть! Получалось, что из его памяти исчезло больше суток? На всякий случай он перезагрузил девайс — вдруг это какой-то сбой, но он даже после перезагрузки стабильно показывал ту же самую дату. Винсент бросил планшет на стол и начал нарезать по кухне круги, нервно ероша волосы. Это какая-то ошибка… Или… Дедал был прав? Он же велел обратиться к нему, если что-то случится, и вот же — случилось! Почему он ничего не помнит? Как такое может быть? Это не пара часов после удара по голове, это больше суток! Что такого могло произойти с ним за это время? Винсент резко остановился. Даже несмотря на ситуацию, его антипатия к осмотрам никуда не делась. Он не хотел идти к Дедалу, хотя не отдавал себе отчета почему. «Представь, что ты ведёшь расследование, — сказал себе Винсент. — Представь, что тебе необходимо выяснить где был…» «…подозреваемый» было первым, о чем он подумал, но в чем ему было себя подозревать? «Как только выясню, что было вчера, сразу появится, в чем», — мелькнула у него невольная мысль. Во-первых, нужно было проверить машину, чем Винснт и занялся. Цифры, обозначавшие уровень заряда аккумулятора и счётчик километров, не поменялись — значит вчера он не пользовался машиной. Возможно ли, что он просто проспал сутки? Вряд ли такой долгий сон бы хорошо отразился на его самочувствии… Или он лунатик? Или он отправился куда-то, оставив машину — и что-то случилось там?.. Винсент вернулся в дом. Его вещи лежали там же, где он их привычно оставлял — на своих местах. Впрочем, это тоже ничего не значило, он оставлял их там чисто механически каждый вечер. Оружие тоже было на месте. История поиска в браузере не изменилась с четверга. Даже еды в холодильнике не убавилось. Казалось, что пятница просто исчезла из временного континуума, заместившись субботой. «Мою заявку на доступ к камерам одобрили. Я бы мог посмотреть записи камер возле дома, — подумал Винсент. — Чтобы выяснить, покидал ли я вообще дом». «Или, — мысленно добавил он мрачно, — нужно идти к Дедалу». В конце концов Винсент нашел компромисс с собой: сначала работа (он же работал в эти выходные), а потом Дедал. А там, возможно, что-то изменится и его память неожиданно вернётся… В выходной людей в бюро не было, только авторейвы. Царила тишина, которой Винсент откровенно наслаждался. И, пока рядом никого не было, Винсент решил заняться камерами. Отыскать те, что захватывали территорию старого иммиграционного центра с необходимой стороны, оказалось непросто. Осложнялось все тем, что Винсент решил сделать это самостоятельно, не привлекая своего нового авторейва. Он сам не знал, почему. Когда, наконец, он нашел камеру, захватывающую нужное ему окно самым краем, он принялся просматривать записи. Он сразу отмотал их на тот день, когда обнаружил разбитое окно и приступил к просмотру — час сменял час, отматываясь в обратном порядке, но ничего не происходило. Вот стены окрасились синими и алыми бликами от проблесковых маячков авторейвов службы безопасности. Вот все стихло и… Кадр даже не моргнул. Просто в какой-то момент разбитое стекло сменилось на целое. Исчезли длинные царапины на бетоне. Винсент посмотрел на дату и время и остановил видео. Они просто вырезали этот фрагмент. Не стали подменять его: просто вырезали несколько часов записи, даже не заботясь, что кто-то, вроде Винсента, может это обнаружить. Хотя кого это волновало, кроме него! Винсент тяжело вздохнул и потер виски. Потом обернулся, посмотрел на своего Антуража, застывшего у стены, и сказал: — Я не выспался. Не мог бы ты сходить за кофе? — Конечно, Винсент, — отозвался Антураж. — За каким именно? Он был похож на Дорофея, но все же не он — Дорофей бы, прежде чем отправиться, прочел лекцию о том, что кофе вреден. — Самый обычный, — ответил Винсент. — Ох, совсем забыл. Сегодня же выходной. Кафетерий не работает. — Там есть автомат. — Кофе из автомата только травиться. Хотя… — Винсент сделал вид, что задумался. — Тут неподалеку вроде бы продавали кофе. — Конечно, я схожу туда, — покладисто ответил Антураж. Когда он ушел, Винсент переключился на одну из камер, которая следила за улицей возле его дома. Его дом попадал на три таких, с разных сторон, и Винсент собирался просмотреть все три в ускоренном темпе, пока Антуража не было. Без особой на то причины — просто интуиция. Винсент не знал, чего ждал. Вот он вернулся домой, наступила ночь и… Ничего. Никто не входил и не выходил из дома за эти сутки. Другие камеры тоже ничего не показали. Винсент подумал, что в глубине души боялся: что кто-то вломится к нему и усыпит, что он сам, подобно лунатику, покинет свой дом, совершенно себя не контролируя… Как оказалось, все было гораздо проще. Должно быть он действительно проспал: в последнее время у него совершенно сбился режим сна, он мог бодрствовать ночь напролет. Похоже его организм наконец решил вернуть должок. Винсент с облегчением вздохнул. Это объяснение вполне укладывалось в логику происходящего, и отвечало его опыту: у любой, даже самой странной загадки, есть вполне ординарная отгадка. Когда его новый Антураж вернулся с кофе, Винсент уже бездумно покручивался на стуле, откинувшись на спинку перед выключенным монитором. — Спасибо, — рассеянно откликнулся Винсент, когда Антураж поставил кофе на стол рядом с ним. Получалось, что сейчас в городе не просто бушевала эпидемия «когито» — служба безопасности скрывала что-то большее. Что-то более опасное. Винсент снова припомнил слова Рил Мейер о том, что она видела — не авторейв и не человек. Какова вероятность, что убийства — дело рук не зараженных машин?.. — О чем задумался, Винсент? — Ни о чем, — сказал Винсент. — Думаю, куда пойти вечером. — О! Я мог бы подобрать несколько вариантов, если ты позволишь. — Давай. Время тянулось медленно, и когда рабочий день наконец закончился, Винсент не без облегчения покинул бюро. Купол уже потемнел, и на улицах зажглись фонари. Сегодня было более шумно: больше машин, больше людей на улицах. В центре, должно быть, еще больше. За гражданами скользили их Антуражи, вызывали им такси, отправляли сообщения. Прямо перед Винсентом один из Антуражей усадил явно перебравшего, хорошо одетого мужчину в машину, уговаривая его посмотреть салют из сада. Разумеется, салют был не настоящий — в куполе открытый огонь был под запретом, и нарушение этого запрета каралось очень строго. Просто на темную перевернутую чашу купола проецировались яркие, взлетающие вверх и рассыпающиеся блестящим дождем огни, сгенерированные на основе старых записей и фотографий. Винсент тоже думал дождаться салюта, и брел по улицам бездумно, стараясь насладиться оживлением, нетипичным для Ромдо. Но, как бы он ни уговаривал себя, сколько бы ни обращал внимание на разные милые мелочи: связки воздушных шаров в руках у детей, пары в зеленых сумрачных аллеях, украшенных фонариками, затейливо декорированные витрины и взрывы смеха — что-то было не так. Какое-то напряжение сквозило в воздухе, и Винсент не мог понять, в чем его источник. То ли смех был слишком громким и нервным, то ли родители слишком часто подзывали детей к себе, не давая им отходить далеко… Когда, наконец, раздался грохот (разумеется, всего лишь запись), а искусственное небо расцветили искусственные сполохи всех цветов: желтые, белые, красные, розовые и зеленые — Винсент застыл, как и все остальные, задрав голову. Кто-то радостно заулюлюкал, послышались аплодисменты и возбужденные детские крики. Но напряжение никуда не делось. Винсент гадал, один ли он это чувствует. Возможно, дело только в нем самом, и все это ему кажется? В задумчивости, он сделал шаг назад и тут же задел кого-то плечом. — Извините! — быстро сказал Винсент, возвращаясь с небес на землю. Женщина, которую он задел, покачала головой: — Я все понимаю, но можно же смотреть, куда вы идете? Ее подруга недовольно цокнула языком. — Простите, — повторил Винсент. — Погодите-ка… Вы же из разведки, так? — спросила вторая женщина. — Значит вы занимаетесь этими иммигрантами? Винсент кивнул, озадаченно глядя на них. — Один из них был сегодня у меня дома, проверял авторейва, и, я клянусь, после его ухода стало только хуже! Стала барахлить вся техника! А как он на меня смотрел!.. — Да, им нельзя доверять, — поддакнул один из мужчин, стоявший неподалеку. Неожиданно, Винсент обнаружил себя в центре весьма оживленной беседы. — Вы ж слыхали — у них в Моско женщин и не было почти. Еще бы они на наших так не смотрели! — Это не так, — сказал Винсент, стараясь, чтобы его голос звучал доброжелательно, несмотря на то, что подобные разговоры успели ему порядком поднадоесть еще в родном бюро. — Служба безопасности следит за тем, чтобы все было в порядке… — Но вы должны следить за иммигрантами! Следить, чтобы никакие опасные личности не проникли в купол! Как же вы делаете свою работу, если еще и службе безопасности приходится подключаться?! — возмущенно спросила первая женщина. — Поверьте, до сих пор не зарегистрировано ни одного нападения иммигрантов на граждан… — начал Винсент, но его перебили. — Это пока! — А может мы просто о них не знаем?! — Это иммигранты распространяют вирус, — убеждённо заметил мужчина. — Ни о каком «когито» слыхом не слыхивали, пока в купол не начали пускать иммигрантов! — Вы ошибаетесь… — начал Винсент, но женщина оборвала его: — А вам бы стоило поменьше спорить да побольше работать! Проверять этих иммигрантов как следует! — Теперь боятся работу на авторейвов перекладывать, — сокрушенно покивал головой другой мужчина. — А все почему? Из-за «когито». Меньше доверия авторейвам — больше рабочих мест для иммигрантов. — Все так и задумано! — согласился с ним первый. — Нет, все вовсе не так! — твердо сказал Винсент. — И я хотел бы вам напомнить, что если вы продолжите распространять непроверенную информацию, служба разведки может заинтересоваться уже вами. Это могут расценить как намеренную дезинформацию и попытку посеять панику… — Вот! Видите! — мужчина сделал театральный жест, обращаясь к своим собеседникам. — Они не иммигрантов хотят ловить! Иммигрантам-то терять нечего, они бешеные! Проще набить статистику на нас… Винсент молча развернулся, оттеснив доморощенного оратора плечом, и пошел прочь, старательно игнорируя чужое возмущение. Возможно, ему следовало поучиться у Рил умению строить такое мрачное каменное выражение лица, что сразу пропадало желание о чем-то спрашивать? *** Рано утром выйдя из квартиры, Рил обратила внимание на предметы, которых раньше на площадке не было. Хотя общежитие не славилось особой чистотой, в этом плане Рил повезло с соседями. Но предметы, оставленные на площадке, не были мусором — хотя для обеспеченного гражданина вполне могли таковыми показаться. У двери напротив чадила, уже угасая, маленькая свечка. Рядом с ней были выставлены стакан и стеклянное блюдце, очевидно из разных наборов. Довольно красивые и инородно выглядящие на бетонном полу. В стакан было налито что-то — Рил не хотела выяснять, что именно, а на блюдце лежал хлеб. На косяке двери была чем-то выцарапана латинская цифра 13. Рил слышала о таком от других и до сегодняшнего дня совершенно не обращала на эту информацию никакого внимания. Ведь рассказы были о нелегалах, а в этой среде были свои нравы. Общежитие Рил по сравнению с этим было настоящим уголком мира, покоя, порядка и достатка. Или казалось таковым. Это дикое, языческое подношение было призвано отвадить беду. Показать неведомой напасти, кто живёт в этой квартире, попытка задобрить ее, выказать уважение. Характерным признаком было то, что оно все ещё было здесь: свеча успела выгореть, хлеб — подсохнуть. В здании, где расстроенный сосед в тяжелых чувствах мог пинком сбить чужую пепельницу на лестнице — просто так, зачем она тут стоит? — маленький алтарь оставался нетронутым. Заходя в лифт, Рил подумала, что стоит взглянуть вечером: покусится ли кто-то на него? Впрочем, на работе ее тоже ждали новости. — Внимание! — громко объявил Худи. — Минуточку внимания! От каждого, даже от тебя, Куинн! Когда в зале установилась относительная тишина, Худи откашлялся и сообщил: — Последняя неделя выдалась для нас напряжённой. Вы все прекрасно знаете, о чем я. Должно быть такое количество происшествий навело наше с вами общее начальство на какую-то мысль. Грядет проверка. Раздался нестройный, тихий, но отчётливо недовольный гуд голосов. — Я не закончил! — сказал Худи. — С завтрашнего дня на работу мы ходим исключительно в униформе, — ворчание стало отчётливее, и стал понятен его источник: тётушки не были уверены, что влезут в униформу, которую получили когда-то давно. — Подтяните знание инструкций. И самое главное, — взгляд Худи упал на Рил. — Всем неаттестованным предстоит пройти экзамен. По опенспейсу пронесся стон, из чего Рил заключила, что была не единственной, кому это предстоит. Это утешало. — И это значит, что работать нам предстоит в усиленном режиме, — закончил Худи. — Несмотря на аттестацию и… прочее. За нами теперь очень внимательно следят, пожалуйста, давайте их не разочаруем. — Кого их? — негромко спросила Рил у своего соседа. — Совет, — ответил он. — Вот тебе раз… Говорят, они, как и мы, могут подключаться к любому Антуражу, чтобы следить за… за тем, за кем им надо. Он со вздохом снял наушники с шеи и спрятал их в ящик. А потом натянул мятую футболку, в надежде немного разгладить ее. — Совет? — переспросила Рил. — Да, авторейвы, помощники Регента. Его глаза и уши. Если старик не брешет, значит и правда дело серьезное. — Сосед отпустил полу футболки, и она снова собралась в привычные складки, чем несказанно его огорчила. Рил оставила соседа и дальше разбираться со своим внешним видом и решила заняться работой. Раз уж за ними действительно следили… Однако Худи еще и ее лично решил огорошить напутственной речью. — Рил, я помню, что ты у нас до сих пор без Антуража, но нам нужно больше людей. А протокольной работой займутся авторейвы, — негромко сказал Худи, подойдя к ним и метнув недовольный взгляд на соседа, тщетно пытающегося придать футболке более презентабельный вид. — Из-за рейдов службы безопасности все на взводе. Из-за "когито" — никто не доверяет авторейвам. Но работать нужно, особенно сейчас. Мы должны продемонстрировать, что город не забыл об иммигрантах, что он заботится о них тоже… Что это за выражение на твоём лице? — Какое? — спросила Рил, стараясь выглядеть как можно более впечатленной. Потому что на самом деле эта речь ее совсем не впечатлила. Скорее наоборот — ей хотелось спросить: «Да неужели?» — Переключайся на нейтральное и за работу, — строго сказал Худи. — Если бы я мог, я бы тебя одну ни за что туда не отправил, особенно сейчас. — Я там живу, — напомнила Рил, но Худи лишь махнул рукой. Этот разговор был утром. Сейчас время близилось к вечеру. За день Рил объездила почти весь район FG, и теперь забралась в места, где раньше не бывала. И сейчас она впервые задумалась о словах Худи. Рил казалось — она полагала, что ей всего лишь казалось — что отношение к соцслужбе изменилось. Буквально еще несколько дней назад ее появление и униформа соцслужбы не вызывали у иммигрантов каких-то особенных эмоций. Сейчас что-то поменялось. Впервые в жизни Рил ощущала себя, как в старинном соревновании, где люди развлечения ради бегали от разъяренных быков (звучало как фантастика, но допустим). Она была той тряпкой, которой размахивали, чтобы привлечь внимание быков. Вместо быков были ее товарищи по несчастью (или, вернее сказать, редкие везунчики, что добрались до Ромдо). Она плохо знала историю Ромдо, но по всему выходило, что когда-то город был заселён гораздо плотнее, чем сейчас. Так много пустующих зданий. Так много возможностей улизнуть от надзора. Чем дальше Рил углублялась в незнакомые улицы, тем больше не по себе ей становилось. Здания здесь были старые, давно не видевшие ремонта. Стены пестрели трещинами, дома нависали над тротуарами, словно пытались укрыть их. Казалось, даже автоматические уборочные механизмы сюда не заезжали. Мусор копился на мостовой — его было настолько много, что его можно было загребать ногами, как опавшие листья в парке. С наступлением вечера в окнах загорались огни — даже там, где, по данным соцслужбы, никаких жителей не должно было быть. Так как на машине дальше было не проехать, Рил двигалась пешком, стараясь не слишком подозрительно таращиться на каждого встречного. А вот они не отказывали себе в этом удовольствии, провожая ее взглядами. Рил поняла, что жалеет, что с ней сейчас нет Игги. Да ей бы любой авторейв сейчас пригодился, даже протокольный. Ее взгляд уловил теплый оранжевый отблеск на стенах. Рил опознала его безошибочно. Когда твой единственный источник тепла, то, что отделяет тебя от смерти посреди ледяной пустыни — это открытый огонь, ты запомнишь, как он выглядит. Разумеется, в городе он был под запретом, кроме мест, оборудованных специальными системами пожаротушения, но переулок под это описание точно не подходил. По инструкции Рил должна была сразу же доложить о таком нарушении. Но у нее уже было достаточно опыта, подсказывающего, что иногда инструкции могут подождать. И, хоть Рил совсем не хотелось подходить к ним, это была ее работа. Эх, а все же в пищевой промышленности ее бы вряд ли ожидали такие проблемы… — Добрый вечер, — поздоровалась Рил, подходя к бочке, в которой что-то горело. Вокруг бочки собралось несколько человек, на бочку была водружена решетка. На решетке стояла здоровенная сковорода без ручки, а в сковороде что-то шкворчало. Все собравшиеся смотрели на Рил: кто-то искоса, кто-то прямо, хмурясь и недовольно. — Насколько мне известно, — невозмутимо заметила Рил, подходя к бочке вплотную и заглядывая в сковороду, — в городе поддерживается комфортная температура. Тут невозможно замерзнуть, если не стремиться к этому специально. Никакой необходимости в обогреве нет. Она обвела взглядом собравшихся. — Горячую еду вы можете получить в пунктах социальной помощи. Город заботится о своих жителях. Собравшихся она не впечатлила — как и Худи ее саму сегодня утром. Более того, Рил остро ощутила, что своими словами настроила всех против себя. — Правда сначала вам придется подать заявку на оформление иммиграционных документов, но вы можете заниматься двумя делами одновременно, это не возбраняется. — И с чего же вы взяли, что у нас нет документов? — издевательски заметил один из мужчин — он кутался в длинный, видавший виды плащ до пола. — Удачная догадка, — ответила Рил, поглядев ему в глаза. — Погасите огонь, пожалуйста. — Или что? — Или я буду вынуждена сообщить о нарушении. Кто-то хмыкнул. — Вы также можете получить первую медицинскую помощь и направление на лечение от города… — Или пинок под зад! — это был уже другой нелегал. — Едва кто-то ступит к вам на порог, служба безопасности выкинет его в ближайший шлюз! — Нет, — терпеливо сказала Рил. — Никто никого не выкинет. Но для этого нужно соблюдать правила. — Легко тебе говорить. — Я тоже была там, снаружи! — сердито сказала Рил. — И ничем от вас не отличалась. — Тебя пустили, вот чем ты отличаешься, — сказал первый оборванец. — А мы сами зашли. Никто перед нами ковровых дорожек не расстилал, и они выставят нас, едва поймают. Так что иди отсюда, дай людям поесть спокойно. — Вы нарушаете закон! — сказала Рил. — Если не я, то кто-нибудь другой доложит о вас… — Их закон, — заметил нелегал. Он протянул руку к Рил, и она напряглась, готовая отпрянуть, но он всего лишь подцепил ее удостоверение, висевшее на груди на длинной ленте. — Ты теперь такая же, как они. — Какая разница! — Рил сделала шаг назад, и удостоверение выскользнуло у оборванца из пальцев. — Вы же сами подвергаете себя опасности здесь. — Что ты знаешь об опасности?.. — А от кого вы тогда малюете обереги на стенах?! — резко спросила Рил. — Тринадцать — что это значит? — Что надо, то и значит, не твоих городских ушей дело, — ответил иммигрант. — Город может вас защитить… — Город ничего не может! Горожане заражают авторейвов, чтобы они нападали на нас! — глаза иммигранта зло блеснули, и Рил сделала еще шаг назад, переводя взгляд с одного лица на другое. На этих лицах, уставших и грязных, плясали блики от костра, а тени будто подчеркивали их истощенность, их сжатые губы и морщины у рта и меж бровей. — Может быть, если нападать станут на них, они дадут нам жить спокойно! — Вали отсюда! — резко сказал другой. — Да! Проваливай! Нам от твоей службы ничего не надо! — Исчезни! Рил сделала еще шаг назад, медленно повернулась и, стараясь не спешить, пошла прочь. Остановившись, она громко сказала, не оборачиваясь: — Если передумаете, социальная служба примет вас в любой момент. Ей никто не ответил. А когда Рил достигла улицы, что-то ударило ее в плечо — не сильно, но чувствительно, упало и с дребезжанием поскакало по тротуару. Это была смятая банка из-под газировки. Рил остановилась на мгновение, чтобы посмотреть на нее, а потом зашагала обратно к машине. Контакт не задался. Должно быть, Худи ошибался в своих предположениях, что другие иммигранты примут ее за свою. Должно быть для них чистая одежда и расчесанные волосы были признаком принадлежности к «другим»… Нет! Рил резко остановилась. Она сердилась — на Худи, на этих придурков, но и на себя тоже. Она должна была убедить их. Она могла узнать, что за цифру они рисуют и кому выставляют подношения, а вместо этого… — Прошу прощения. От неожиданности Рил повернулась так резко, что чуть не задела позвавшего ее, ожидая, что следующая банка прилетит ей в лицо. Но это был не один из оборванцев, а какой-то старик, сухой, сутулящийся, с морщинистым лицом и рваным облаком из взлохмаченных седых волос на голове. — Я не хотел вас пугать, — старик расплылся в улыбке, и морщин на его лице прибавилось. — Ничего. Вы что-то хотели? — спросила Рил. — Да. — Старик кивнул. — Но это не связано с горячей едой, — он снова улыбнулся. — Я должен был вам кое-что передать, еще в Моско. Хорошо, что мы встретились здесь. — Но… я вас впервые вижу, — растерянно сказала Рил. Вся ее уверенность и безразличие исчезли из голоса, будто их смыло водой. — Мы встречались раньше? — Нет, — старик достал что-то из кармана и протянул Рил сжатый кулак. — Но у нас были общие знакомые. Нам с вами очень повезло, что мы оба попали в этот город. — Да, — удивленно ответила Рил. — Повезло… Она протянула руку, и старик положил ей на ладонь какую-то тяжелую металлическую цепочку. — Это вам, — сказал он, продолжая улыбаться и не обращая внимания на недоверчивое выражение на лице Рил. — Храните его, пожалуйста. Это лучше, чем рисовать на стенах. Рил перевела сомневающийся взгляд на предмет, теперь лежащий в ее ладони. Это была массивная подвеска странной формы с длинной цепочкой из латуни или ей подобного сплава. Она была нагрета теплом руки старика. Рил повертела подвеску в пальцах: она была покрыта надписями, но разобрать их Рил не смогла. Она никогда не видела ничего подобного, и уже была собралась спросить у старика, что это, но его и след простыл — и как он смог исчезнуть так быстро? Рил огляделась и снова посмотрела на подвеску. На ней, помимо нечитаемых надписей, было выбито еще кое-что: латинская цифра 13. Вернувшись к машине, Рил села внутрь, но заводить ее не спешила, продолжая вертеть подвеску в руках. Что за странный подарок? Кто мог передать это ей? Неужели кто-то из ее знакомых из Моско выжил? Но почему он сам не нашел ее? И что значат эти цифры?.. Раздался тихий далекий грохот, а следом приборная панель окрасилась яркими цветами. Рил наклонилась вперед, глядя вверх: на куполе расцветали огненные узоры, фейерверк в честь какого-то праздника, в истоки которого она не вникала. Все равно ее это не касалось… Но фейерверк было видно из любой точки города, даже отсюда. Разноцветные сполохи окрашивали стены домов то в один цвет, то в другой, даже приглушенный грохот заставлял ежиться. Рил сжала кулак с подвеской и тут же разжала, тихо ахнув. Подвеска упала на пол, а Рил уставилась на набухавшую на подушечке пальца алую каплю крови. Она укололась об острый край. Кто в здравом уме захотел бы повесить себе такое на шею? Подняв подвеску и сунув ее в карман плаща, Рил наконец завела машину и не без облегчения поехала прочь.