Цветок в иле

Ты так же мила, как котята и девственность Когда твой план теряет власть Мне так жаль, мы снова на краю ножа Кусай губы — это конец Так жаль, нет повода тебя держать Дышать без сердец.

      Жизнь Соджуна никогда не была простой. Простота, он думал, — это привилегия тех, у кого есть крепкий тыл. У него такого тыла не было. Он привык к тому, что всё вокруг хрупко, как стекло. Мать всегда казалась сильной, но её сила была обманчивой — чем крепче она сжимала зубы, тем быстрее рушилось её здоровье. Он помнил её измученные руки, которые пахли дешёвым мылом и больничными салфетками. Помнил, как она засыпала на кухонном стуле, опустив голову на ладони, потому что в кровати не находилось покоя — там был страх за завтрашний день.       Когда врачи сказали, что ей нужна госпитализация и диализ, Соджун не сразу понял масштаб проблемы. Ему тогда было семнадцать, а жизнь уже стремительно трещала по швам. И в тот момент он впервые почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он всё ещё помнил, как стоял тогда в коридоре больницы и смотрел на белизну потолка, цепляясь за неё взглядом, чтобы не потерять остатки равновесия. Академ в школе, бесконечные подработки, неделями затянутые круги от дома до больницы, от больницы до работы — всё это стало нормой. А ночами оставалось перебирать мысли в темноте, раз за разом задавая себе один и тот же вопрос: почему всё так? Личные привязанности меркли на фоне выживания. До Соён, девочка из параллельного класса, была первой. Она смеялась звонко, как капель весной, и приносила ему мандарины, спрятанные в карманах пальто. Они встречались три месяца, а потом она тихо сказала, что ей трудно быть рядом с ним. «Ты всегда думаешь о чём-то другом, Соджун. Как будто я для тебя — лишь фон.» Он тогда долго молчал, потому что не знал, что ответить. И ещё была Мин Нара. Она читала стихи, а он слушал, ощущая, как в груди вдруг становится легче. Её голос был мягким, как первый снег, но однажды она просто перестала звонить. Он не стал выяснять, почему. Каждая история оставляла след, но не меняла сути. Все они понимали его так, как это могло быть в те моменты. Поверхностно. Без боли. И, возможно, это было к лучшему.       Дни тянулись и становились неделями, точно скучные бусины на бесконечной нити. Лиён отдалилась. Не резко — так, что даже Соджун сначала не понял. Сначала это было мелочью — Лиён вдруг перестала с ним заговаривать первая. Потом исчезли её едкие замечания и хриплый смех, которым она раньше разряжала напряжение в мастерской. Теперь же тишина, повисшая между ними, казалась непрошибаемой, как бетонная стена, будто у неё с этой серой массой был свой тайный, неведомый ему язык.       Соджун сидел на краю табурета, устало глядя, как Им, нахмурив брови, прижимала влажный гипс к каркасу скульптуры. Скульптуры с его лицом. Кусочки гипса, успевшие застыть и налепленные на сетку из медной проволоки, летели на пол, крошились под её руками. Свет из окна ложился на девичье лицо, подчеркивая острые черты. Она была почти неподвижна, только иногда, нахмурив брови, отступала на шаг, чтобы посмотреть на результат. Лиён работала так сосредоточенно, что могла бы и вовсе не дышать, и он бы этого не заметил.       — Ты, кажется, меня игнорируешь, — прозвучал сиплый голос вскользь, как если бы Хан весь день курил.       — Угу, — чопорно бросила Им, даже не подняв головы.       Внутри что-то ёкнуло. Не от боли, нет. От какого-то незнакомого, неприятного чувства, которое напоминало голод, только хуже. Он всегда думал, что Лиён — человек, которого сложно задеть. Слишком саркастичная, слишком уверенная в себе, чтобы её можно было хоть как-то пробить. А теперь она стояла перед ним и хранила молчание, словно это он был пустым местом.       Соджун хмыкнул и попытался сменить позу. Слишком взвинченно. Табурет заскрипел под его весом.       — Слушай, я что-то сделал? Или сказал? Потому что, если честно, это уже какой-то цирк.       — У тебя слишком высокое мнение о себе, Хан Соджун, — и она наконец-то посмотрела на него. Хан сдержался от того, чтобы опустить глаза в пол. Её взгляд был прохладным, нейтральным, как у врача, измеряющего пульс. — Не всё в этом мире крутится вокруг тебя.       И всё-таки она промахнулась. Соджун не был уверен, что мир крутится вокруг него. Но вокруг неё — вполне мог. Почему же она так бесит, когда говорит? А когда молчит, ещё хуже.       Он сцепил пальцы на коленях и отвернулся к окну. Когда это вообще стало важно? Когда Им Лиён стала важной?       Скульптура росла под её руками — медленно, но верно. Лиён почти машинально правила каркас, проверяла пальцами форму. Это был привычный ритуал, почти рутинный. Здесь, в мастерской, казалось, можно было укрыться от чего угодно. Даже от собственных мыслей. Она слышала его шорохи у окна. Как он двигался, менял позу, иногда вздыхал. Лиён прикусила губу и прикрыла глаза. Всё, что она делала последние недели, было одно большим «не надо». Не надо было предлагать натурить. Не надо было смотреть на него так, как будто он — единственный живой человек в комнате. Не надо было слушать чужие разговоры, от которых потом становилось гадко.       Джугён, Джугён, Джугён. Ещё чуть-чуть, и это имя выжжет дырку в её мозгу.       — Тебе плохо в этой позе? — спросила она, даже не оборачиваясь.       — Ты серьёзно? — воскликнул чуть выше, чем он, наверное, хотел. — Тебе не кажется, что есть вопросы поважнее?       Им замерла на секунду, затем сжала пальцами влажную поверхность тряпки на краю столешницы.       — Например?       Хан растрепал чёлку, разводя руками в очевидном негодовании. И процедил раздражённо, отчаянно:       — Например, какого чёрта ты ведёшь себя, как робот?       Лиён усмехнулась, криво, больше для себя.       — Это я ещё не включила автопилот.       Лиён не остановилась, продолжив работать, будто его здесь вовсе не бывало. Хан стиснул зубы. Внутри густым дымом клубилось раздражение. Была в этом молчании какая-то ледяная отстранённость. Это была не Лиён, которую он знал, не та, которая могла фыркнуть и назвать его идиотом за то, что он слишком долго выбирал позу для натуры. Эта Лиён не смотрела дольше положенного, не говорила что-либо, что могло бы расцениваться не то что за заигрывание, а даже за дружелюбие. Соджуну было плохо. Словно всё, что он так старательно прятал за дурацкими шуточками, вдруг вырвалось наружу и разбилось о её тишину.       Её будни стали повторением одного и того же.       Она погрузилась в работу. Гипсовый раствор был покладистым, давал себя наносить на пластилиновый эскиз так, как ей хотелось. Это успокаивало. Каждый мазок, каждый отрывок движения рук был почти медитативным. Им старалась не думать. Сначала обрывки воспоминаний накатывали волной: караоке, искрящийся взгляд из-под полуопущенных ресниц, его колено упирается в её собственное. Потом — голос Соджуна, случайная-как-бы-между-прочим-фраза, сказанная так, будто это ничего не значило.       «Может быть.»       Может быть ему нравится Джугён. Может быть. Неопределённость оставляла место для фантазии, и оттого душила чуть больше, нежели если бы Хан отвесил чопорно-уверенное «да». Лиён усмехнулась горько, даже не заметив, что рассмеялась вслух. Руки продолжали двигаться, не давая голове зацикливаться на одной и той же мысли. Её дни превратились в рутину. Утром — занятия, после — мастерская, вечером — беглый ужин и бессмысленный скроллинг инстаграма. Она возвращалась домой поздно, когда сестра уже спала. Работала до ночи, пока руки не начинали дрожать от усталости. Гипс застывал на её пальцах, трескался, однако и это не волновало Им Лиён. Она даже старалась не слушать музыку — слова сбивали её с ритма. Тишина была безопаснее.       Она не избегала Соджуна специально. Просто их разговоры больше не складывались. Она чувствовала, что между ними повисло что-то чуждое, незнакомое, и это пугало, как тонкий лед под ногами. Любое мало-мальски неосторожное движение и провалишься в студёную воду. Лиён не могла не заметить, как Соджун загорелся особенной увлечённостью в адрес Джугён. Это было как яркий прожектор, направленный ей прямо в лицо. Он дарил ощущение почти театрального фарса. Смешная штука — ревность. Она не похожа на пожар, как говорят в книгах. Нет. Это ледяное нечто, что сидит внутри и холодит до дрожи.       — Ты как-нибудь перестанешь делать из себя мученицу? — однажды спросила Хигён за ужином.       Лиён посмотрела на сестру сквозь призму усталости, приподняв бровь.       — С чего ты взяла?       — Ты будто жрёшь себя изнутри, — отрезала старшая сестра, беззастенчиво подсовывая ей тарелку с остатками говядины. — Скажи уже, кто тебе там на мозги давит.       Лиён лишь фыркнула, не удостоив её ответом. Она знала, что старшая-умудрёная-опытом-Хигён права.       Но ей было проще вылепить что-то из глины, чем разобраться в том, что происходило у неё внутри. Её жизнь превратилась в череду дней, где она не должна была думать. Потому что каждый раз, как думала, перед глазами вставали его руки, его голос, его слова. Надо было сделать ещё одну линию на скульптуре. Надо было что-то сказать, что-то сделать. Всё, что угодно, лишь бы снова не думать.

***

      Холодное утро было слишком ярким для вкуса Лиён. Блики на асфальте кололи глаза, а ветер проникал под худи. Разговоры, утренний воздух, пропитанный запахом прелой листвы, и равномерный стук каблуков Джугён, который почему-то раздражал Лиён больше, чем обычно. Они шли к школе вчетвером: Суа щебетала о предстоящем фестивале, Суджин перебирала сообщения в телефоне, Джугён шла впереди — лёгкая, как всегда, с беззаботным выражением лица.       — Через две недели выставка, — обронила Лиён, не останавливаясь. Волосы путались на ветру, а в кармане пиджака пальцы нащупывали металлическую зажигалку, будто это могло дать ей хоть какую-то уверенность. Её голос прозвучал равнодушно, но с тонкой, едва уловимой интонацией ожидания.       Суа первой подхватила:       — Ты о своей работе? Скульптура, да? Это та, про которую ты всё время молчишь?       — Именно, — Лиён усмехнулась уголком губ. — Тонкая провокация, Суа. Но ты права, я просто люблю сохранять интригу.       Суджин обернулась к Джугён, улыбаясь:       — Представляешь, мы станем свидетелями искусства! Лиён, ты нам что, автографы потом будешь раздавать?       — Только если вы принесёте достойные мраморные блоки, — отозвалась старшя Им, чуть замедлив шаг. — Так что подготовьтесь.       — Ну конечно, — фыркнула Суа. — Как будто у нас есть на это время.       Лиён не ответила. Не успела. Потому что услышала звук — низкий, рычащий, знакомый. На горизонте появился мотоцикл, который, как ей показалось, резал утренний воздух как лезвие. Им узнала его сразу. Как не узнать? Этот чёрный монстр, этот вечный фонтан претенциозности. Да и кто ещё, кроме Хана Соджуна, мог появиться в школьном дворе с таким апломбом?       Он остановил мотоцикл в метре от девушек. Двигатель затих, но напряжение в воздухе только усилилось.       — Что, новый спектакль? — тихо бросила Лиён, но никто, кажется, не услышал. Поёжилась, поведя плечом.       Соджун встал, сняв шлем, и его волосы растрепались, будто ветер нарочно вложил в это искусство. Он шагнул к ним. Нет, не к ним — к Джугён. Чувство, похожее на укол иглы, пронзило внутренности. На мгновение, мимолётное и болезненное, Лиён позволила себе посмотреть в его сторону, прежде чем резко отвела взгляд. Её сердце стукнуло в груди, предательски и горячо.       — Джугён.       Та замерла.       — Что?       Хан протянул ей руку. На ладони блестели ключи. Лиён выдохнула через нос, почувствовав, как горячая волна закипает в груди. Она слышала, как Суа, стоящая рядом, ахнула.       — Возьми.       — Что это? — младшая Им растерянно округлила глаза. Выглядела так, будто ей дарили коробку с динамитом.       — Ключи от мотоцикла, — пояснил Хан, чуть склонив голову и по-прежнему держа ладонь раскрытой.       Джугён медленно подняла взгляд, точно надеясь увидеть ответ на его лице. Суа хихикнула, прикрыв рот рукой, но быстро умолкла, заметив, как Лиён напряглась. Старшая Им стояла, скрестив руки на груди, не отрывая взгляда от дороги за мотоциклом. Ветер бросил прядь её волос на лицо, и она раздражённо убрала её назад.       — Ты же хотела, чтобы я перестал ездить, — пояснил он, будто это самое очевидное в мире. — Теперь я во всём буду слушаться тебя.       Тишина обрушилась, как снеговая лавина. Лиён посмотрела на Джугён. Она выглядела так, словно её только что окатили ледяной водой. А потом она посмотрела на Соджуна. На мгновение ей стало по-настоящему дурно. Чувство, что всё внутри переворачивается, выгорает, будто кто-то выжег на груди метку — ту, что кричала: «опять мимо, Им Лиён».       Даже Суа, которая обычно не теряла слов, только разинула рот. Суджин застыла с телефоном в руках, явно забыв о существовании интернета.       — Ты шутишь? — просипела Джугён на полу выдохе, как если бы она не была уверена, что вообще говорит.       — Совсем нет, — улыбка на лице Хана, странно искренняя, осталась неизменной.       — Ого, Джугён, — наконец воскликнула Суа, приходя в себя. Она заговорщицки шлёпнула подругу по предплечью. — Ты приручила зверя? Или это какое-то странное признание?       — Суа! — Джугён покраснела от скул до ушей, со звоном норовя впихнуть ключи в руки щедрого на подарки Соджуна.       — Ну, правда же, — не унималась Кан. — Соджун, ты влюбился в неё, что ли?       Лиён снова посмотрела на Соджуна. Его взгляд — холодный, прямой — встретился с её. Эти слова, их беззаботный тон — они резанули Лиён сильнее ветра. Её пальцы невольно сжались вокруг зажигалки в кармане. Она знала, что не должна ничего говорить, но голос сорвался, прежде чем она смогла обдумать сказанное:       — Ты теперь раздаёшь ключи всем подряд? Или это эксклюзивный клуб?       — Завидно? — проговорил Хан и надул губы в издёвке.       — Да ты смеёшься? — выплюнула Им, чувствуя, как горло обжигает горькая ярость. — Может, и мне перепадёт что-то из твоих «щедрот»?       Суа ахнула, Суджин отвела глаза, а Джугён растерянно шагнула назад, будто хотела исчезнуть из поля зрения.       Соджун отреагировал мгновенно. Лицо вытянулось в сущей серьёзности, а взгляд обратился пронзительностью. Он шагнул ближе, так, что между ними осталось лишь несколько сантиметров.       — Скажи слово, и я подумаю, — проговорил он тихо, но так, что голос будто вибрировал в воздухе.       Лиён застыла. На короткий момент всмотрелась в чёрные глаза напротив, прежде чем отвернуться. Этот шаг назад она сделала сама, медленно, но уверенно поставив точку в разговоре.       — Восхитительная театральная постановка.       Хану оказалось достаточно просто посмотреть на Джугён — на её красные щеки, её растерянные глаза. И старшая Им почувствовала, как внутри меня что-то рушится. Громко. Необратимо.       Лиён развернулась, прежде чем кто-то успел ответить. Суа крикнула что-то вопросительно-огорошенное вдогонку, но та даже не обернулась.       Постановка, в которой некая Им Лиён — не больше, чем просто статист. Третий дубль, тридцать шестой план. Никто даже не скажет спасибо за работу. Холодный воздух ударил в лицо, когда она сделала первый шаг прочь. Металлическая зажигалка в её кармане тяжелела с каждым шагом. Пальцы сжимали её так крепко, что острая грань резала ладонь. Но это было к месту. Физическая боль хоть на миг могла отвлечь от того, что выжигало её изнутри. Листья под ногами шуршали, как бумага, забытая в кармане. Солнце, слишком яркое для раннего утра, безжалостно отражалось от окон припаркованных машин. Каждый звук вокруг казался усиленным: скрип тормозов, гул разговоров издалека, стук собственных шагов. Её дыхание вырвалось паром на холодном воздухе. Она щёлкнула зажигалкой, наблюдая за короткой вспышкой пламени. Искры исчезли так же быстро, как появились, оставляя наедине с этой мгновенной, но такой знакомой пустотой.

***

      Класс наполняли приглушённые разговоры, скрип ручек и мерное шуршание тетрадей. Лиён сидела у окна, бессмысленно водя карандашом по краю парты. За стеклом ярким прожектором горело полуденное солнце, тонкими белыми нитями переплетая серый пейзаж. Она бы сейчас предпочла быть где угодно, только не здесь.       Когда дверь распахнулась, шум утих, как если бы кто-то выключил звук. Хан Соджун вошёл в класс с таким видом, будто это он придумал само понятие уверенности. Его шаги отдавались по полу, цепляя взгляд каждого, кто не успел отвлечься. Лиён почувствовала, как её внутренности скрутились в тугой узел. Она заставила себя опустить глаза на тетрадь, стараясь выглядеть равнодушной, хотя внутри всё кипело. Джугён, которая сидела через несколько парт, подняла голову, как только увидела его. На её лице читалась смесь растерянности и раздражения.       — Хан Соджун, — начала она тихо, поднимаясь со своего места и вытаскивая ключи из кармана. — Зачем ты мне их отдал?       Соджун остановился у парты, всем своим видом напоминая героя какой-то до боли клишированной дорамы.       — Чтобы ты хранила их.       — Но зачем? — голос Джугён задрожал, в нём осязаемо звенело отчаяние отчаяние. — Забери!       — Чтобы я не садился на мотоцикл. Ты ведь этого хотела, верно? — и улыбнулся той самой, неприятно-ненастоящей улыбкой, которую Лиён уже успела возненавидеть. В классе повисла тишина, такая плотная, что казалось, её можно было разрезать ножом.       — Это что, он ей признался?       — Да ты гонишь, он же с мотоциклом своим не расставался.       — Какой-то бред…       Старшая Им стиснула зубы. Откинула осветлённую прядь волос с лица и перевела взгляд на часы. До урока оставалось пять минут. «Он ей угождает. Прелесть!» — мелькнула мысль. Холодная, скользкая, горькая.       — А ты что, не человек? Сам себя контролировать не можешь? — Джугён фыркнула и поджала губы, капризно поведя плечом.       Хан, не отвечая, достал из кармана небольшой пакетик сока и поставил его перед ней.       — Утренний бонус, — проворковал Соджун с видом объевшегося сметаны кота. И этот жест, судя по всему, должен был всё объяснить. Класс вновь оживился, как стая птиц, переполошённая внезапным движением. Шёпот прокатился по рядам, тонкие нити слухов плелись между сдвоенными партами.       Джугён поглядела на сок с видимым раздражением, но взяла его, повертела в руках и сказала:       — Я люблю клубничный.       Соджун кивнул и отправился к своему месту, не дожидаясь её дальнейших комментариев. Всё это сопровождалось глухим гулом шёпота по классу. Лиён не собиралась участвовать в этом хоре, но её взгляд невольно задержался на широкой спине Хана. Он опустился на стул позади, шумно ставя рюкзак на пол.       — С добрым утром, Лиён, — негромко сказал он, чуть наклонив голову в её сторону. Лицо Им оставалось непроницаемым, взгляд сосредоточился на тетради.       — Кажется, ты перепутал, — ответила она, даже не повернув головы. — Утро закончилось минут двадцать назад. И мы уже виделись.       — Ну, для меня время относительно.       Соджун наклонился чуть ближе, словно заговорщически.       — Ты разве не рада меня видеть?       Лиён, наконец, подняла взгляд, но это был не тот взгляд, к которому он привык. Ни тени привычного вызова или лёгкой игривости, только холодный, почти деловитый интерес.       — С какой стати?       Тон как удар по самолюбию. Хан замолчал. В глазах мелькнуло непонимание. Он привык к её вниманию. К её лёгкой иронии, к этим странным играм, которые они вели. Но отныне она с завидным упорством продолжала выстраивать между ними стену.       — Всё такая же кислая, — заметил он, отклонившись на спинку стула.       Лиён медленно наклонила голову. Обдумывала его слова.       — Может, это из-за токсичных элементов рядом.       Она вернулась к своим записям, явно поставив точку в разговоре.       Соджун почувствовал лёгкое жжение в груди.       Дверь открылась снова, на этот раз резче. Преподаватель химии вошёл с кипой бумаг в руках, бросив их на стол. Резко постукивая указкой по краю доски, чтобы привлечь внимание. Профессор Хван — мужчина в годах с аккуратной бородкой, наблюдал за студентами с видом полководца, оценивающего расстановку войск.       — Сегодняшняя тема урока: «Выращивание кристаллов: структура и процесс кристаллизации», — начал он, медленно прохаживаясь вдоль рядов, — вы попробуете создать красоту из хаоса. Кристаллы — это не просто соединение молекул. Это порядок, вырастающий из беспорядка. Какая философия, не правда ли?       Кабинет химии был залит приглушённым светом: жалюзи на окнах пропускали только узкие полоски солнечного света, играющие на столах и полках. Воздух пах смесью реактивов, мелом и каким-то едва уловимым металлическим оттенком. Перед каждой парой студентов стояли наборы для лабораторной работы: пробирки, пипетки, мензурки, растворы в бутылях и пластиковые контейнеры с кристаллизационными подложками. Лиён машинально открыла учебник, пряча за ним напряжённое лицо. Она знала, что сейчас произойдёт: пары всегда формировали по принципу случайности. Нелепой, несоизмеримой издёвкой.       — Им Джугён и Ли Сухо, Кан Суджин и Кан Суа, Ким Тэхун и Ан Хёнвон, Им Лиён и Хан Соджун… — степенно объявлял профессор Хван, сверяясь с листом. Лиён почувствовала, как кровь отлила от лица. Она закрыла учебник и встала, противно отмечая, как всё внутри протестует против необходимости двигаться в сторону лабораторного стола, где уже расположился Хан Соджун. Судьба явно развлекалась, распределяя их по парам. Иначе как объяснить то, что ей достался этот вечный источник шума и самодовольства?       Он встретил её с улыбкой — широкой, ослепительной, и, конечно, совершенно ненужной. Лиён задумчиво решила, что если бы от его зубов отражался свет, то кабинет пришлось бы затемнять.       — Судьба или заговор, как думаешь? — спросил он, потягиваясь и морща нос от привычного запаха антисептика.       Лиён с трудом подавила желание что-нибудь уронить — желательно, прямо на его ботинки.       — Злой рок, — процедила она, собирая учебник и задание в одну аккуратную стопку. О которую, чего таить, хотелось приложиться лбом.       — Как скажешь, партнёр, — с неподдельной радостью отсалютовал Хан, с шумом плюхаясь на стул напротив. — Я, правда, обожаю наше сотрудничество.       — Если бы я знала, что окажусь с тобой в паре, принесла бы беруши, — пробормотала она, стараясь звучать максимально буднично.       Соджун не растерялся:       — Это намёк, что ты находишь мой голос слишком чарующим?       Им сжала ручку в кулаке.       — Назойливым.       Он рассмеялся — громко, легко, будто она только что рассказала лучший анекдот. Лиён с надрывом собственной самооценки удержалась от желания закатить глаза.       — Знаешь, — шепнул Хан, опираясь локтями на стол и слегка наклоняясь к ней. Лиён замерзла. — Я ведь отличный напарник.       — Почему-то мне кажется, что это мнение не разделяет ни один человек в этом кабинете, кроме тебя самого.       — А ты попробуй, может, изменишь своё мнение, — подмигнул он с вызовом. И чего так изощряется, спрашивается?       Лиён шумно выдохнула и взяла инструкцию.       — Если раствор в пробирке взорвётся, я предупреждаю: брать ответственность за это я не буду.       — Вот это настрой! — усмехнулся Хан и наклонился ещё ближе. Горячее дыхание обожгло девичьи щёки и колыхнуло прямую чёлку. — Между прочим, я слышал, что кристаллы отражают душевное состояние того, кто их выращивает. Уверен, что у тебя получится что-то… холодное и острое.       Она с минуту помолчала, пробегая глазами по инструкции.       — Сам придумал? А у тебя тогда выйдет что-то блестящее и поверхностное? — отозвалась Им, не поднимая взгляда.       — Значит, блестящее. Ты только что признала мою харизму. Спасибо.       Лиён прикусила язык, рассудив, что продолжать разговор — это всё равно что спорить с радио. С таким количеством самообожания, его эго, наверное, видит отражение даже в пробирке.       Профессор Хван, с хмурым видом завладея вниманием аудитории, махнул рукой в сторону набора для лабораторной работы, что стоял на их столе. Пробирки, пипетки, мензурки и растворы были разложены аккуратно, словно на выставке. Каждая деталь подталкивала к мысли, что ошибиться в этом процессе будет сродни преступлению против науки.       — Начнём с того, чтобы подготовить растворы для кристаллизации, — отрывисто сказал преподаватель, поднимая указку, как дирижёр перед оркестром. — Всё должно быть идеально. Точность — наше всё.       Лиён молча взяла пипетку. Вода в мензурке отражала полосы света, просачивающиеся через жалюзи, но её взгляд был прикован не к этому. Она следила за Хан Соджуном, который, устроившись рядом, методично разминал шею, будто собирался не кристаллы выращивать, а штангу поднимать.       — Не смотри на меня так, — вдруг бросил он, чуть повернув голову. — Ещё подумаю, что я тут для красоты сижу.       Им фыркнула, отмеряя раствор.       — А разве нет? Ты же явно ради этого в классе химии. Подумал, что в халате будешь выглядеть как главный герой медицинской дорамы?       Он ухмыльнулся и потянулся к пробирке. Вода пролилась мимо. Лиён удостоила этот жест изнурёнными вздохом.       — Если я герой, то ты, наверное, второстепенный персонаж. Такой, что всё время бухтит за кадром.       И он явно не просто подшучивал, а наслаждался каждым словом. Соджун, наблюдая за её движениями, вдруг задумался. Не то чтобы он пытался анализировать её характер или искать глубину, но в этом спокойствии, с которым она управлялась с реактивами, было что-то странно завораживающее. Даже её раздражённый взгляд, направленный на каплю, упавшую мимо.       — Ты бы хоть притормозила, — протянул он. — Мы же не на скорости соревнуемся.       Лиён бросила на него короткий взгляд.       — Если бы я жила по твоему принципу «медленнее — значит лучше», то, наверное, до сих пор бы выясняла, как работает пипетка.       Соджун засмеялся, не скрывая удовольствия от её ответа. Он поставил пробирку на стойку и наклонился ближе, чтобы рассмотреть, как она добавляет соли в раствор. И, впрочем, не сдавался.       — Что с тобой? — спросил он прямо, заглядывая в лицо. — Ты ведёшь себя, как будто я сделал что-то ужасное.       Она подняла взгляд, замерев на мгновение, а потом медленно, почти лениво опустила пробирку на стол.       — Разве нет? — прозвучал стальной отзвук за обманчивой мягкостью.       — Что я, по-твоему, сделал? — он прищурился, уже начиная злиться.       Лиён нараспев замычала что-то нечленораздельное, как бы обдумывая чужие слова. Затем, отвернувшись к учительскому столу, пожала плечами. Его взгляд — сбитый с толку, ищущий — буквально плавил изнутри.       — Ничего. Просто пытаюсь понять, какие указания ты ждёшь от меня. Я думала, ты теперь во всём слушаешься Джугён.       Эти слова упали между ними лавиной. С глухим ударом по затылку озадаченного Соджуна. Он замер; медленно облизнул губы, с явным усилием подавляя вспышку раздражения. Её колкости исчезли, как и тот легкий, почти невесомый флирт, который раньше искрил между ними. Она больше не смотрела на него своим провокационным взглядом, не бросала насмешливых реплик, от которых его пульс ускорялся. Вместо этого она казалась отстранённой, точно между ними никогда ничего не было. А было ли вообще?       — Это к чему вообще? — бросил на терцию мрачное.       Им чуть наклонила голову, наблюдая за тем, как раствор в пробирке начинает менять цвет.       — К лабораторной работе, конечно, — проговорила она безмятежно. — Мы же пара, а парам важно синхронизироваться.       Соджун почувствовал, как внутри что-то ёкает — то ли от раздражения, то ли от растущего ощущения, что он чего-то не понимает.       — Лиён, хватит, — он вновь подался вперёд, его голос стал ниже, настойчивее. Стул скрипнул. — Если что-то не так, просто скажи.       Их диалог оборвался. Тишина нависла над столом, и Лиён погрузилась в свои записи, будто ничего не случилось. Соджун, в свою очередь, стиснул зубы и сосредоточился на растворе перед собой, чувствуя, как его терпение подходит к концу. Он машинально помешивал свой раствор стеклянной палочкой, периодически отрываясь от работы, чтобы чуть прищуриться. В этих взглядах сквозило что-то раздражающе-необъяснимое — вроде презрения, но приправленного тонким интересом. Лиён это злило, хотя она уговаривала себя не придавать значения.       Раствор в пробирке приобрёл лёгкую дымку молочного белого цвета. Лиён почувствовала странное удовлетворение — словно бы из хаоса рождается порядок, хотя это и звучало так же претенциозно, как лекции профессора Хвана. Она думала, что процесс должен быть почти магическим: смесь капель, химическая реакция, и вот — ты творишь нечто прекрасное. Однако магия обрывалась всякий раз, когда Соджун неуклюже ставил свою пробирку на стол, вызывая дребезжащий звук.       «Ну и руки у тебя, конечно. Как будто ты этим раствором гвозди забивать собрался», — мысленно отметила Лиён, чувствуя, как раздражение скользит где-то в груди.       Соджун, в свою очередь, тоже искоса следил за Лиён. Её сосредоточенное лицо с чуть сжатой линией губ, углублённые складки на лбу. Н-да — подумалось Хану — драматичность из ничего. И когда Им Лиён успела стать такой… душно-серьёзной? Даже к этому дурацкому раствору, из которого, по сути, получались просто красивые кусочки соли. «Зачем так париться? Кристаллы. Великая наука. Набухал воды, добавил химии, подождал. Красота», — прикидывал он, однако в её сосредоточенности было что-то такое, что приковывало внимание. И одновременно с тем подначивало ляпнуть что-то эдакое. Его собственные кристаллы не спешили проявляться. Раствор оставался прозрачным, будто насмехаясь над ним. Он скривился и с силой поставил пробирку обратно на держатель, заставив стол дрогнуть. Лиён бросила на него молниеносный взгляд, полный раздражения. «Если он ещё раз это сделает, я кину в него этой чёртовой пипеткой», — подумала она, ощущая, как руки едва удерживаются от действия. Прошло ещё несколько минут. Её раствор уже начали формировать полноценные структуры — тонкие, как иглы, они тянулись едва-едва вверх, стремясь вырваться из ограничений сосуда. Конечно, для роста кристалла понадобилась добрая неделя. Соджун наконец решил проверить свою пробирку и с лёгким удивлением обнаружил, что кристаллизация тоже началась. Правда, узоры были не такими чёткими и стройными, как у Лиён. Он хмыкнул, склоняясь чуть ближе, чтобы рассмотреть. «Ну вот, вроде пошло. Чисто чтобы не облажаться перед ней.»       Лиён заметила его движение и слегка повернулась, мельком взглянув на его результат. Зародыш кристаллизации выглядел… наобум, разумеется. Как и всё, что касалось Хан Соджуна. Но она не сказала ничего, только вернулась к своей работе, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы капнуть ровно нужное количество раствора на подложку.       — Между прочим, Лиён, я ценю твою колкость. Это делало жизнь куда интереснее.       Её рука, держащая пробирку, замерла. Лиён почувствовала, как что-то внутри оборвалось. Пальцы ослабли, и пипетка едва не выпала из рук. Им скрыла лицо за отрывистыми прядями волос, опасаясь, что её смятение станет очевидным. Она почувствовала, как где-то в груди закопошилось неприятное чувство — неуверенность, неловкость и что-то совсем необъяснимое. Словно её поймали на том, что она слишком остро реагирует. От одного его вида хотелось либо заорать, либо закрыть глаза, чтобы не видеть этого жалобного выражения, которое, подобно ножу, резало её изнутри.       — Без тебя я бы вообще уснул.       И это было даже хуже. Теперь ей хотелось закатить глаза, огрызнуться, перевести разговор в привычное русло колкостей. Но вместо этого она молчала, чувствуя, как разум вновь и вновь неизбежно спотыкается л такое простое «ценю». Соджун рассмеялся, но на этот раз тише. Казалось, его что-то действительно зацепило в её реакции.

***

      Школьная столовая была переполнена, как всегда. Гул голосов, звяканье посуды и металлический скрежет подносов создавали какофонию, из которой невозможно было выделить ни одного конкретного звука. Джугён сидела за угловым столиком, лицом к окну, стараясь незаметно спрятаться за своей тарелкой. Её обед был скромным — рис, овощи, пара ломтиков мяса, — но выглядел достаточно аппетитно. Она украдкой взглянула на Сухо, который сидел неподалёку, прислонившись к стене. Он ел молча, сосредоточенно, точно вся вселенная сузилась до его кимчичиге и риса. Обеду в столовой он обычно предпочитал перекус в одиночестве где-нибудь на крыше. Джугён знала это, хотя он никогда прямо не говорил. Он вообще не особо много говорил. Её взгляд задержался на его лице. Ровный профиль, чуть опущенные уголки губ, такие упрямые и спокойные, как будто ничего в мире не могло их взволновать. В его молчании было нечто завораживающее, то, что она никак не могла до конца понять. Она чувствовала себя странно рядом с ним. С одной стороны, его присутствие успокаивало, словно внезапно исчезал весь шум, который обычно тянул её за собой. С другой стороны, она постоянно боялась сказать что-то не то, испортить это странное, но драгоценное равновесие. Но сейчас Джугён больше думала не о Сухо, а о Лиён.       Сестра всегда была её опорой, её противоядием от любых бед. Лиён была шумной, дерзкой, часто раздражающей, но всегда такой живой, такой полной энергии, что Джугён, казалось, могла бы зарядиться от неё, как батарейка. Они всегда понимали друг друга без слов — это было что-то врождённое, то, что не могло исчезнуть, думала она. Но теперь… Лиён менялась, и это пугало. Она пыталась не замечать сначала. Может, Лиён просто устала? Или это временное? Но со временем что-то в поведении сестры стало напоминать медленно разрушающийся механизм, когда сначала срывается маленький винтик, а потом всё идёт к чёрту. Лиён стала замкнутой, раздражённой. Её лицо, обычно светлое и оживлённое, теперь чаще всего казалось мрачным. Даже те редкие улыбки, которые она всё ещё дарила окружающим, выглядели как трещины на стекле. Она хотела помочь, но понятия не имела как. Всё, что она пробовала, только отталкивало Лиён ещё больше. И каждый раз она чувствовала себя слабее, беспомощнее.       Сухо заметил её задумчивость. Его тихий вкрадчивый голос просочился сквозь всеобщий гвалт:       — Ты опять не ешь.       Джугён вздрогнула всем телом, точно её застали за чем-то запретным.       — Прости, — пробормотала она, опуская взгляд.       — Я не упрекаю. Просто замечаю.       Его слова, как всегда, были простыми, но в них горело что-то странно тёплое, как слабый огонёк в холоде. Джугён не смогла сдержать робкой улыбки, даже если она длилась всего секунду. Сухо продолжил есть, словно ничего не произошло, но Джугён ощущала, как что-то внутри неё сдвинулось. Ли никогда не делал громких заявлений, не давал ей советов, но каким-то образом его молчание и редкие замечания заставляли её чувствовать себя менее одинокой. Более нужной.       Она опустила взгляд на свои руки, стиснувшие палочки. Если бы только она могла рассказать ему всё, что творится у неё внутри. Но слова застревали в горле, как всегда. Она только поднесла палочки ко рту, как рядом с ней кто-то бросил поднос, тяжёлый грохот которого эхом отразился в её ушах. Она вздрогнула, едва не уронив палочки, и обернулась.       Соджун. Конечно.       — Хан Соджун, какого чёрта ты делаешь? — пробормотала Кан Суджин, даже не пытаясь скрыть раздражение.       — Обедаю, — беззаботно ответил он, садясь по левую руку от Джугён. И чего прицепился?! Джугён надула губы, дабы не прикрикнуть. Она ведь таки всучила ему ключи на прошлой перемене, убегая, чтобы придурку-однокласснику ещё чего в голову не взбрело! Так чего ему опять от неё понадобилось?.. Его движения были ленивыми, как у кота, решившего, что весь мир должен подстроиться под его настроение. Кто-то хмыкнул неподалёку. Это была Кан Суа, сидевшая за соседним столом. Она повернулась к ним с явным удовольствием вмешаться.       — Если ты снова собираешься приставать к Джугён, тебе лучше сразу свалить, — бросила она, скрещивая руки на груди.       Соджун даже не взглянул в её сторону, спокойно выуживая палочками кусок мяса из своей тарелки.       — Во всём слушаюсь только Джугён, — отрезал он с абсолютно серьёзным видом, но уголки губ всё же чуть дрогнули, выдавая его желание досадить.       Джугён покраснела подобно долькам алого яблока на подносе. Она не могла определить, что злило её больше: сам факт его присутствия или то, что он умудрялся казаться совершенно невозмутимым.       — Сделай одолжение и уйди, — прошипела Джугён, неловко пыхтя и уткнувшись взглядом в свой поднос, как если бы могла спрятаться за ним.       — Всё что угодно, но кроме этого, — исправился он и, прежде чем та успела среагировать, выудил с тарелки кусок мяса и отправил его в рот.       — Эй! — возмущённо вскрикнула младшая Им, глядя с неподдельным шоком.       — Ты его всё равно всегда оставляешь на потом, — пожал Хан плечами, совершенно довольный собой. — Это твоя странная привычка, не так ли?       — Что? Дурак, что ли? Я оставляю его на потом, потому что люблю! — выпалила она, сжимая край подноса. Вдруг он собирался ограбить её снова!       Соджун лишь усмехнулся, поднимая руку и лениво махая кому-то вдалеке. Через несколько секунд к их столику подошли трое парней, среди которых выделялся Ким Чорон — высокий, с заметно смущённым выражением на лице.       — Чорон, ты же помнишь, что у меня обеденное правило: помоги даме в беде, — сказал Соджун, кивком указывая на Джугён.       Чорон сразу понял намёк и, опустив взгляд, поставил перед Джугён новый поднос, доверху нагруженный мясом.       — Э… это для тебя, — пробормотал он, едва взглянув на неё, а потом тут же отошёл к друзьям.       — Ешь побольше, чтобы расти, — проворковал Соджун, подвигая еду ближе к младшей Им. Мягче, чем обычно. Почти заботливо.       Прежде чем Джугён успела ответить, он поднял руку и осторожно заправил выбившуюся прядь волос за её ухо. Она замерла, словно кто-то неосторожный окатил её холодной водой.       Лиён, сидевшая неподалёку, наблюдала за всем происходящим из своего облюбованного угла. Еда застревала поперёк горло. Лицо оставалось безучастным, но внутри всё кипело. Это зрелище казалось ей какой-то нелепой насмешкой. И всё же это выглядело… чертовски естественно. Им отвернулась, ощущая странную тяжесть в груди. Она никогда не знала, как справляться с такими вещами — с наблюдением за тем, как кто-то вторгается в их крохотный мир, где до этого были только она и Джугён. Соджун же, похоже, чувствовал себя как дома. И она даже не заметила, как кто-то подсел рядом, пока голос, полный лукавства и издёвки, не нарушил её мысли.       — Ты сейчас в нём дыру прожжёшь, — известил голос, протянув гласные очевидным замечанием.       Старшая Им резко повернула голову и встретилась глазами с младшим братом. Джуён, её вечный раздражитель, восседал напротив с наглой ухмылкой и неаккуратно ослабшим галстуком. В руках у него была антибактериальная салфетка, которую он лениво вертел между пальцами.       — Что ты тут делаешь, клоп? — буркнула Лиён, сразу напрягшись.       — Обедаю, как все нормальные люди, — ответил Джуён, подвигая к себе тарелку с рисом и карри. Он выдержал драматическую паузу, откусил кусок моркови и прищурился. — Ну, и слежу за старшей сестрой, которая, похоже, решила стать пожарным инспектором.       — Джуён, заткнись, — отрезала Лиён, возвращаясь к своему подносу.       — Не-не, постой, это же важно. Что там такое интересное? — он качнул головой в сторону Джугён и Соджуна, которые теперь выглядели ещё нелепее: Джугён упорно игнорировала мясной поднос, а Соджун выглядел совершенно довольным, жуя что-то с явно избыточным удовольствием.       — Ничего, — сухо ответила Лиён, но её голос был на тон выше обычного. — Завались.       — Да ладно, ты же, кажется, собиралась их взглядом испепелить. Давай, рассказывай! — Джуён подался вперёд, опираясь локтями на стол. Округлил наглейшие карие зенки. — Это из-за него, да?       — Из-за кого?       — Из-за Хан Соджуна, — уточнил насмешливо. — Ну да, тот самый, ради шлема которого твой бедный и единственный братец в ливень метался по всему Сеулу и…       — Ты несёшь полную чушь, — сказала Лиён, пытаясь выглядеть равнодушной.       — Правда? — Джуён поднял бровь, чуть покачивая головой. Каштановая отросшая чёлка ниспадала на лоб. — Тогда почему ты такая нервная?       — Я не нервная! — она ткнула палочками в куриное мясо так сильно, что почти расколола его на две половины.       — Ладно, ладно, успокойся, нуна, — Джуён поднял руки в защитном жесте, хотя его довольная бесстыдная улыбка никуда не исчезла. — Но знаешь, что интересно?       — Знать не хочу, — обречённо открестилась Лиён, хотя понимала, что остановить нерадивого родственника невозможно.       — Ты так следишь за ним…       — Какого чёрта ты вообще здесь? Где твои вшивые друзья? С ними бы и обедал! — сквозь зубы процедила Лиён, массируя переносицу. — И я не слежу за ним.       — Конечно, нет, — поддакнул Джуён с таким видом, что хотелось его прибить. — Просто случайно оказалась именно в этой части столовой и случайно выбрала столик с идеальным обзором.       — Ты придумываешь.       — Может быть, — согласился младший брат, ухмыльнувшись. — Но знаешь, что меня ещё интересует?       — Ты заебал.       — Почему ты так напрягаешься, когда видишь, как он говорит с Джугён? — прикинул Джуён, и тон его стал серьёзнее, по меньшей мере задумчивым.       Лиён замерла, стиснув ладонь так, будто это могло спасти её от дальнейших издёвок младшего брата. Она не могла поверить, что этот недоумок действительно сказал это вслух, и тем более, что он произнёс это с таким наигранным интересом!       — Ты подкидыш позорный, — наконец выдавила она, пытаясь обойти его вопрос, как объезжают лужу на дороге: решительно и с достоинством.       — А ты не ответила, — напомнил Джуён, покачиваясь на стуле и наблюдая за сестринской реакцией с явным злорадством.       — Потому что это не твоё дело, — буркнула она, снова уткнувшись взглядом в тарелку.       — Всё, что касается моей любимой нуны, — он намеренно выделил слово «любимой», — это моё дело. Особенно если речь идёт о каком-то Соджуне, который…       — …который тебе ничего плохого не сделал, так что заткнись, — быстро перебила Лиён, бросая на него предостерегающий взгляд.       Джуён отмахнулся, задушено цыкнув.       — Хорошо-хорошо, не буду говорить про Хан Соджуна. Давай поговорим про тебя.       — Про меня? — подозрительно переспросила она, нахмурившись.       — Ну да, — и улыбнулся так, будто сейчас собирался сообщить что-то невероятно интересное. Лиён сразу стало дурно. — Например, почему ты сегодня такая раздражённая?       — Джуён, у тебя что, реально нет своих дел?       — Конечно, есть, — пожал он плечами. — Но наблюдать за тобой гораздо интереснее. Ты, Лиён, — это как драматический сериал, который транслируют только на моей кухне.       Лиён хотела что-то ответить, но только выдохнула, подавив желание врезать ему подносом по лбу.       — Слушай, — вдруг добавил он, склонив голову набок, — а что бы ты сделала, если бы он… ну, знаешь, вдруг обратил внимание на тебя, а не на Джугён?       — Джуён, блять! — она в праведном гневе выпучила на него глаза, чувствуя, как её лицо вспыхивает от злости. — Я тебя в последний раз прошу заткнуться! Ничего бы я не сделала!       — Ого, это звучит совсем неубедительно, — заметил он, широко улыбаясь. — Ты уверена?       — Им Джуён, — прошипела Лиён, прищурившись так, что он наконец-то понял: пора менять тему, если он не хочет остаться без обеда.       — Ладно, ладно, — сдался Джуён, захватив ложку и переместив её в свою тарелку. — Но ты должна признать: наблюдать за вами троими — это настоящее удовольствие.       Она не ответила, только покачала головой, сосредоточенно ковыряя рис в своей тарелке. Её взгляд, однако, снова невольно скользнул в сторону Джугён и Соджуна, и она тихо вздохнула.       А Джуён, словно прочитав её мысли, наклонился ближе и прошептал:       — А если серьёзно, нуна, я всё равно за тебя болею.       И никто так и не понял, почему Им Джуён выходил из столовой с куриным бульоном на голове.

***

      Лиён сидела на лавке в старом парке за школой, нащупывая ногтём выбоину на деревянной поверхности. Лавка была покосившаяся, краска давно облезла, но она всегда возвращалась сюда, когда хотелось тишины. Или когда физика внезапно становилась слишком абстрактной, чтобы её понимать. То есть, каждый раз.       С недавних пор творческий процесс для Им Лиён вновь стал напоминать попытку лепить скульптуру из размокшего теста: всё разваливается, а пальцы скользят. Вдохновение, загоревшееся ранее спичкой, норовило затухнуть. И причина у начала и конца была одна — Хан Соджун. Этот ходячий катализатор беспорядка вдруг решил воспылать симпатией к её сестре. И Вдохновение покинуло Им Лиён, точно ему стало невыносимо находиться в одном помещении с её эмоциями. Теперь каждый вечер она приходила в мастерскую, садилась перед незаконченной скульптурой, брала в руки шпатель — и предавалась механическим движениям. Ни одного проблеска мысли, ни одной искры воображения. Лиён, которая всегда гордилась своей способностью превращать бесформенную массу в что-то значительное, теперь могла только тупо пялиться на материал, размазывая его по поверхности. Всё из-за этого идиота, который, кажется, чувствовал себя более чем комфортно, обвивая своим присутствием её семейный мир. Его дурацкие блаженные улыбки при виде Джугён словно ударяли по её вдохновению, разбивая его вдребезги. Влюбчивая дура Им Лиён снова в проигрыше. И это был не тот проигрыш, который она могла бы пережить с достоинством — скорее, это была та самая неловкая игра в прятки, где тебя находят за две секунды, и ты остаёшься стоять, как идиот. Конечно, она могла бы вообразить себя старшей сестрой, которая благородно уступает место, но, черт возьми, зачем ей вообще эта иллюзия благородства?       Солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, лениво растекаясь тёплыми пятнами по бордовому пиджаку в районе плеч. Где-то вдалеке пищала ворона, как будто предупреждая о грядущем.       — Мерзавка, — фыркнула Лиён. — Чутьё у тебя, как у моего будильника.       Телефон в кармане дрогнул. Лиён достала его, прищурилась на экран и поморщилась: Чхве Чан. Опять. Ей хватило одного взгляда на первые несколько слов, чтобы организовать самое недовольное лицо, на которое только была способна. Чхве Чан был как назойливый комар, который каждый раз находил способ просочиться через сетку. Его сообщения появлялись с пугающей регулярностью, напоминая о былых днях их совместного копошения в гипсе и глине. Сегодня он снова заявил о своём существовании текстом: «Тебе, видимо, безразлично, что я могу помочь тебе с выставкой. Посодействовать. У меня есть связи.». Лиён уставилась на экран, чувствуя, как раздражение медленно нарастает, как пузырь в пакете с водой. Блокировка была актом искусства сама по себе. Она наслаждалась этим моментом: два касания экрана, и Чан отправляется в цифровое небытие. Захватывающее ощущение, как если бы она лопатой отсекла очередной кусок бесполезного мусора в своей жизни. Давно пора было это сделать. Больше никаких внезапных сообщений, отвлекающих от работы или, ещё хуже, от попыток забыть, что он вообще существовал.       Выключив телефон, Лиён поднялась. Время возвращаться. Сквозь разбитый парк вела старая тропинка, которая выходила к заднему входу школы. Она лениво двигалась по ней, размышляя о том, успеет ли завершить скульптуру. Не то чтобы у неё был выбор, однако паранойю ещё никто не додумался отменить на законодательном уровне. В здании школы было пусто. Ученики сидели по классам, погружённые в учебники и контрольные. Коридоры, как обычно, выливались в тишину, разве что где-то шумел сломанный вентилятор. Лиён шагала мимо мозаичных окон, когда услышала тихие голоса, доносящиеся из-за угла.       — Ты всерьёз думаешь, что можешь участвовать в фестивале? — озлобленно выплюнул один из голосов. — Ты не просто уродка, ты ещё и смешная.       Лиён замерла. Она подошла ближе и осторожно выглянула из-за угла. На кафельном полу туалета сидела Хан Гоун, прижав руки к лицу. Две девушки стояли над ней, усмехаясь и переглядываясь.       — Мы всё расскажем жюри, — продолжила Ча Рами — выскочка с медными волосами и вытянутым в постоянном отвращении лицом. — Скажем, что ты намеренно запугала нас, дабы стать главным сопрано. Сказала петь плохо, чтобы тебя, всю такую исключительную, выбрали главным голосом.       Видеть, как две дурочки снова унижают Хан Гоун, было равносильно тому, чтобы наблюдать, как кто-то срывает листья с нежного растения. Внутри Лиён вспыхнула ярость. У неё не было слов, чтобы описать, как глубоко её потрясала человеческая жестокость. Когда она увидела Гоун, скрюченную у стены, и этих двух мерзких девиц, нависающих над ней, будто хищники над добычей, внутри всё перевернулось. Это было почти физическое ощущение: что-то горячее поднялось из груди к горлу, как раскалённый пар. Перед глазами вдруг всплыли картины из прошлого. Её Джугён — милой, наивной Джугён — тогда было всего одиннадцать. Какая-то старшеклассница, считающая себя царицей школьного мира, заставила Джугён перед всеми спеть, называя её «пугающим караоке». Бедняжка пыталась держаться, но её голос дрожал так сильно, что Лиён тогда готова была разорвать ту девицу на куски. Тогда она была слишком маленькой, чтобы что-то сделать. А теперь? Теперь всё иначе. Лиён посмотрела на Гоун, потом на этих двух. В её голове уже созрел план — и он не включал в себя прощение. Её пальцы сжались в кулаки. Это чувство, когда ты хочешь помочь, но слишком мал, слишком слаб, чтобы это сделать. Но сейчас она была ни малой, ни слабой. И точно знала, что этим двум острозубым крысам придётся ответить за свои выходки.       Сегодня она успеет.       — Девочки, — сказала она громко, выходя из-за угла. Не удосужилась сообразить и доли доброжелательной снисходительности, как делала в прошлый раз — Может, уже пора вырасти? Или вы так и планируете застрять на уровне токсичных кукл Барби?       Обе обернулись, их улыбки медленно угасали. Ян Ноа, откинув за спину излюбленные светлые косы, побледнела. Сглотнула.       — Опять ты.       — Опять я, сладкая! — парировала Лиён, подходя ближе. — Вы соскучились по Лиён-онни? Хотите повторить наш последний разговор? Напомнить?       Девушки замялись. Они переглянулись и, пробормотав что-то неразборчивое, поспешили ретироваться. Лиён посмотрела им вслед, едва сдерживая раздражение. Её трясло от злости. Две дуры, видимо, всё же были чуть сообразительнее стереотипных обидчиков из ситкома — могли внимать предупреждениям после одного показательного наказания.       Лиён опустилась на корточки перед Гоун.       — Всё в порядке? — мягко уточнила она.       Гоун подняла глаза — в них стояли слёзы, но она кивнула. И промямлила дрожащим голосом:       — Я… я хотела участвовать в фестивале талантов. А они… они не дают мне даже шанса.       Лиён вдохнула и медленно выдохнула.       — Ты не обязана им ничего доказывать, — припечатала она с осторожной улыбкой. Аккуратно перехватив тонкие ладони Хан, заглянула в глаза. — Но если хочешь их заткнуть — сделай это через своё искусство. Ты же поёшь?       Гоун кивнула снова, шустро вытирая глаза. Веки заалели. Лиён поднялась и протянула руку:       — Вставай, Гоун. Теперь тебе точно нечего бояться. Я займусь ими. И у меня есть кое-что, что навечно их урезонит.       О, она с точностью до деталей перескажет всё директору, желающему делать вид, что ничего из-ряда-вон не происходит!       — Спасибо, Лиён.       — Не за что, — ответила она. Внутри же всё ещё бурлила злость, но теперь — с привкусом удовлетворения. Сегодня она успела. И этого было достаточно. Покачивая кулаками в воздухе, Лиён только фыркнула, подбирая выбившуюся прядь волос. В голове едва ли не вибрировало от напряжения недавнего столкновения. И пусть старшеклассницы поспешно убрались, разбрасывая нецензурные реплики на ходу, но всё равно выставили себя полными дурами. А Гоун сидела на краю раковины, прижимая платок к губе.       — Ну вот, — начала Лиён, аккуратно поднимая её подбородок, чтобы осмотреть ранку. — Если бы ты хоть раз просто дала сдачи, может, они и отстали бы. А так… Ну, ничего. За тебя это сделала я.       Гоун промолчала, словно стыдясь. Её глаза блестели от слёз — не то от боли, не то от унижения. Она пыталась. Из раза в раз давала отпор, игнорировала смешки, поднимала подбородок выше, но этим крысам было всё не по чем. Лиён вздохнула и, расправившись с ветхой упаковкой бумажных салфеток, начала стирать кровь с подбородка девушки.       — Ты всегда такая? — вдруг шёпотом вопросила Гоун. — Зачем ты это делаешь?       — Я? Такая? — Лиён усмехнулась, забрасывая грязную салфетку в мусорку под раковиной. — Да, именно такая. Ненавижу буллинг. Ненавижу, когда кто-то решает за другого, чего тот «достоин». Это раздражает меня, как, скажем, странные имена в американских сериалах. Зачем вообще давать ей фамилию «Кокс»? Чтобы она потом весь сериал выясняла, кто она на самом деле, пока ей предлагают упасть носом в кучу кокаина?       Гоун тихо хихикнула, с трудом сдерживая улыбку.       — Кстати, раз уж мы тут, — Лиён подошла к зеркалу, ловко завязывая волосы в небрежный пучок, — позволь мне помочь с твоей причёской. Ну не идти же тебе с этими растрёпанными локонами на следующий урок. Вдруг эти курицы ещё и там появятся?       — Но… — начала было Гоун, но Лиён уже уверенно двигалась к ней с расчёской, выловленной из своего рюкзака.       — Тише, — Лиён подняла руку, словно дирижёр, затыкая оркестр. — У меня есть опыт. Когда-то я спасала свою младшую сестру от… как бы это назвать… модного краха. Представь: ей было тринадцать, и она умудрилась накрасить брови так, что они больше напоминали две гусеницы, стремящиеся к глазам. Пришлось вмешаться.       — И что вы сделали?       Лиён аккуратно провела пальцами по волосам Гоун, размышляя, что лучше сделать — заплести французскую косу или оставить их распущенными. Руки её двигались уверенно, будто она всю жизнь только тем и занималась, что заплетала волосы несчастным жертвам школьного буллинга.       — Ну, для начала я заставила её стереть это. А потом мы вместе выбрали правильный карандаш. Теперь она делает такой макияж, что на неё смотрят как на богиню. Вот и тебе, если надо, могу свести с ней. На фестивале будешь сиять, как суперзвезда.       Гоун, наконец, не удержалась и улыбнулась. На душе стремительно теплело.       — Правда? — Хан на короткий миг потупила взгляд. — Спасибо… онни.       — Правда-правда, всех затмишь! — Лиён закончила плести косу и подтянула её, чтобы она крепче держалась. Щёлкнула Гоун по носу. — Твоя онни всё решит. Отдыхай.       Когда дверь за Лиён захлопнулась, Гоун осталась сидеть одна, глядя в зеркальное отражение. Новая причёска аккуратно убирала с лица выбившиеся пряди. Лиён уже дважды выручала её, словно какой-то рыцарь в потертых кедах и с изрисованной фломастером расчёской. И ей было трудно поверить, что эта самоуверенная, немного взбалмошная старшеклассница делает всё это просто так. Просто появилась в самый подходящий момент, как будто чувствовала, когда нужна.       Но Гоун вдруг взволновал другой вопрос. Утром за завтраком она обратила внимание на странное поведение брата. Сонный Соджун сидел с телефоном, что-то увлечённо читая. Но в какой-то момент, когда она заглянула через его плечо, ей удалось уловить название контакта, который он рассматривал с добрые пять минут: «Ёнгам–Ён». Тогда она удивилась. Кто это? Название контакта звучало так же странно, как и слегка смущённое, диковинное выражение на лице Соджуна. Она даже не успела спросить, потому что он тут же спрятал телефон и начал говорить какую-то бессмысленную ерунду, чтобы отвлечь её внимание.       И вот теперь, сидя в школьном туалете, Гоун внезапно начала догадываться. Лиён. Конечно, это была она. Она вспомнила, как недавно видела их вместе, случайно пересёкшись во дворе. Лиён, всегда прямая и уверенная, стояла напротив Соджуна, который выглядел совершенно не в своей тарелке, пытаясь что-то объяснить с всучить Им апельсиновый сок. Его улыбка, обычно широкая и заразительная, тогда была робкой, даже неуклюжей. Гоун прыснула. Неужто её братец-неряха пытается за кем-то приударить? Однако она точно знала одно: Им Лиён теперь была не просто загадкой. Она становилась кем-то, кем Гоун не могла не восхищаться.       Лиён же была на взводе. Она шла по школьному коридору, сжимая в руках телефон подобно оружию. Гнев плавно струился по её венам, но её лицо оставалось ледяным, за исключением слегка поджатых губ. Это была буря под хладнокровной маской. Она толкнула дверь учительской так резко, что та ударилась о стену с гулким звуком, заставив всех внутри обернуться. Учителя и директор, что-то обсуждающий у окна, замерли, будто почувствовали: сейчас будет что-то интересное. Секретарь в сером костюме едва подняла голову, увидев внезапное вторжение, но Лиён не дала шанса задать лишний вопрос.       — Им Лиён? Что случилось? Почему вы не на уроке? — директор оторвался от беседы, а полнощёкое бородатое лицо выражало беспокойство.       Лиён выпрямилась, готовясь к важной речи. Выдохнула. И проговорила с тем леденящим спокойствием, что могло бы сломить даже самого упрямого оппонента.       — Мне нужно ваше время, директор Чон, — сказала она, наблюдая за тем, как мужчина с пыхтением усаживается на кожаное компьютерное кресло. — Это срочно.       — Конечно, проходите.       Она подошла ближе и положила телефон на стол. Пара учителей с любопытством оглядывались в сторону взбеленившейся школьницы.       — Я хочу освежить вам память, директор Чон.       Директор, удивлённый её тоном, взял телефон. На экране разворачивалась сцена, которая заставила его нахмуриться. Две старшеклассницы стояли в раздевалке спортзала, склонившись над Хан Гоун и мучительно долго высмеивая. Та молча сидела на коленях, глядя в пол, её плечи подрагивали, словно она боролась с желанием заплакать.       Когда видео закончилось, директор медленно положил телефон на стол.       — Вы напрасно говорите со мной в подобном тоне, Им Лиён. Я прекрасно помню об этом казусе.       — Разве? Это случилось месяц назад. Тогда я решила, что разговор с вами и их «искренние извинения» решат проблему, — холодно продолжила Лиён. — Но сегодня эти же две «умницы» снова взялись за своё. Вы обещали, что всё будет решено. Однако они решили, что имеют право указывать Хан Гоун, что она не достойна участвовать в фестивале. И знаете, это не просто слова — они снова напали на неё в туалете!       Директор нахмурился, его лицо стало напряжённым.       — Вы уверены, что это снова они? Это довольно серьёзное обвинение.       — Уверена так же, как в том, что вода мокрая, — резко ответила Лиён, сложив руки на груди. — Может, вы хотите услышать их извинения в третий раз? Или будем ждать, пока они не дойдут до чего-то более серьёзного? Я не собираюсь ходить сюда каждый месяц и смотреть, как вы делаете вид, что разбираетесь. Ваши «разговоры» с этими девочками ничего не решают. Гоун — талантливая, добрая, тихая девочка. Она не заслужила этого. И если вы не можете обеспечить ей безопасность, я пойду дальше. В департамент образования. В социальные сети. Я найду способ.       Она прищурилась, с холодной яростью сцепив зубы. Откинулась на спинку стула. Учителя переглядывались, явно чувствуя, что Лиён сейчас контролировала гнев не столько из уважения к правилам школы, сколько из нежелания обзавестись парой-тройкой новых проблем.       — Им Лиён, я понимаю ваши эмоции, но…       — Вы не понимаете, мистер Чон, — перебила она, сжимая волосы на затылке в кулак и моментально те растрепав. — Эти «школьные звёзды» заставили Гоун сидеть на коленях, унижали её перед другими, украли её обувь. Месяц назад я сдержалась. Убедила себя, что конфликты можно решать словами. Но где это нас привело? Я предупреждала вас, что такие люди не меняются после лекции о хороших манерах.       — Им Лиён, вы должны успокоиться!       — Успокоиться? — она горько рассмеялась. Голос перешёл на взбешённый крик. — Скажите это несчастной девочке, которая в этот момент, возможно, сидит в углу с мокрыми глазами и думает, что это она виновата. Или хотите поговорить с её одноклассниками, которые посмотрят на всё это шоу и сделают свои выводы?       Директор тяжело вздохнул.       — Держите себя в руках! — прикрикнул он, послабив жёлтый галстук под зелёным джемпером, обтягивающим толстый живот. — Мы немедленно разберёмся с этим.       — Хорошо, — кивнула Им. — Но учтите, мистер Чон, это не просто «жалоба». Это требование. Эти девочки должны быть отстранены как минимум от участия в шоу талантов. Или мне придётся обратиться в более высокие инстанции.       — Вы угрожаете?       — Это не угроза, а обещание.       Учителя зашептались, но Лиён не обратила на них внимания. Она посмотрела прямо на директора, будто пыталась пробить его взглядом.       — Я готова сдать копию этого видео журналистам. Думаю, общественность будет рада узнать, как ваша школа «решает» подобные проблемы.       Мистер Чон побледнел, но затем кивнул. Полные пальцы сжали бумаги от необходимости соглашаться со взбешённой школьницей. Немыслимая наглость!       — Я вас услышал. Эти девочки будут вызваны немедленно.       — Прекрасно, — спокойно ответила она, забирая телефон. — Надеюсь, следующий раз я не увижу Хан Гоун в таком положении.       Она поднялась и, развернувшись, вышла из кабинета. Тишина. Директор Чон устало откинулся на спинку кресла, вытирая лицо платком, а учителя обменялись взглядами, наполненными уважением и удивлением. Лиён шла быстро, ощущая, как адреналин отступает, оставляя лёгкую дрожь в руках и коленях. Она ненавидела несправедливость. Ненавидела буллинг. Но больше всего её раздражало бездействие людей, которые могли бы это остановить.

***

      Поздний вечер был обволочен гулким шёпотом дождя, стучащего по крышам домов, но этот звук заглушал лязг ключей в руках Лиён. Она осторожно вставила их в замок, надеясь пройти незамеченной. Усталость висела тяжёлым грузом на её плечах, а от гипса на пальцах не удалось избавиться полностью, несмотря на спешку перед уходом из мастерской. Стоило ей переступить порог, как голос матери пронзил тишину:       — А вот и она, — Хёнсук стояла в дверях гостиной, её фигура тёмным силуэтом выделялась на фоне света лампы. Губы были плотно сжаты, а взгляд — ледяной. Вьющиеся чёрные волосы стояли дыбом на гневно наклоненной плече. — Почти полночь. Где ты была?       Лиён помедлила, понимая, что избежать разговора не удастся.       — В мастерской, — тихо ответила она, стягивая куртку. Робко помялась у порога, не спеша разуваться. — Заканчивала скульптуру. У нас через неделю выставка, и…       — Ах в мастерской!       Лиён поморщилась на визгливое кривляние родительницы.       — Мам…       — Скульптура? Выставка? — перебила мать, и её голос стал резким, как осколки стекла. — Кажется, мы уже это обсуждали, Им Лиён! Ты тратишь время на ерунду, вместо того чтобы делать что-то стоящее! Ты думаешь, я позволю тебе выставлять это на всеобщее посмешище?       Лиён замерла. Слова резали больнее, чем она ожидала.       — Это не ерунда, мам, — она подняла взгляд, пытаясь сохранить спокойствие. — Это важно для меня. Я работаю над этим уже несколько месяцев. Ты же даже не видела!       — Важно? — Хёнсук усмехнулась, и в этом звуке не было и терции тепла. — Что может быть важного в этих грязных комках глины? Ты тратишь время на разгильдяйство! И, видимо, тебе наплевать, как это отражается на нашей семье.       Лиён сжала кулаки, чувствуя, как что-то внутри неё закипает.       — Семье? А что насчёт меня? Мои мечты что-нибудь значат?       — Если твои мечты — это жить как бездельница и позорить нас, то нет, они ничего не значат! — голос Хёнсук стал ещё громче. Она развела руками, отбросив кухонное полотенце в сторону. — Я говорю тебе, Лиён: ни ноги твоей не будет на этой выставке. Ты не пойдёшь.       Эти слова, сказанные с абсолютной уверенностью, точно выбили воздух из лёгких Лиён. Она сделала шаг назад. Руки задрожали.       — Ты не имеешь права… — прошептала она совершенно ничтожно. — Это моя жизнь. Моя работа.       И в тот момент Хёнсук не выдержала. Её лицо исказилось, голос зазвучал глухо, словно через слёзы, но не горя, а ярости.       — Ты забываешь, кто оплачивает твою «жизнь». Забыла, кто тянет этот дом на своих плечах? А ты просто тратишь моё время, деньги и нервы на своё бессмысленное «искусство». Пока ты живёшь под этой крышей, ты будешь делать то, что я скажу, — брови Хёнсук в презренном отвращении сошлись на переносице. — Если тебя не устраивают правила, то дверь всегда открыта. Как ты не поймёшь, Лиён? Я знаю, что для тебя лучше! А ты… как прокажённая!       Лиён сглотнула, чувствуя, как непрошенные слёзы обжигают глаза. Однако она не позволила голосу повторно дрогнуть. Хоть ладони и сжались в саднящие ногтями кулаки. Это было всё. Слова врезались, как кинжал, соскальзывающий между рёбер. И замерла, почувствовала, как что-то внутри треснуло.       — Дверь всегда открыта, да?       Хёнсук не ответила, лишь отвернулась, тем самым уведомив — разговор был закончен. Но для Лиён это стало последней каплей. Она схватила куртку и выбежала из дома, не оглядываясь. Прощанием ей послужили ошарашенные глаза запоздало обернувшейся матери и резанувший по зрению свет, включенный спустившимся по лестнице Джуёном.       Воздух холодил щёки, а дождь сразу впился в волосы и одежду, но Им не чувствовала этого. Она шла, не разбирая дороги, пока боль и злость не уступили место отчаянию. Где-то на тихой улочке она остановилась, упав на скамейку автобусной остановки, и дала волю слезам. Мир вокруг, казалось, стушевался в одно огромное, непрерывное «почему». Почему любовь должна быть такой болезненной? Почему мать не видит её усилий? Почему она, стараясь быть сильной для других, сама оставалась без защиты? Перед глазами вспыхивали обрывки воспоминаний. Её детство, залитое светом поздних зимних дней, когда она могла сидеть на полу своей комнаты, рисуя на листе бумаги кривоватых людей с солнечными лицами. Тогда Хёнсук тихо входила, улыбалась и оставляла на столе тарелку с мандаринами. «Ты у меня настоящая художница,» — говорила она, и в голосе звучала такая теплая уверенность, что Лиён верила: мир действительно её поймёт и примет. Куда исчезли эти моменты? Когда забота превратилась в холодные взгляды и режущие фразы? Разгильдяйство. Слово звучало в голове, как раскалённый штырь. Лиён невольно сжалась, вспоминая, как мать, едва взглянув на её руки, перепачканные глиной, отшатнулась, словно от чего-то грязного. Разве её работа — не труд, не любовь, вложенная в каждую деталь? Почему для Хёнсук это оказалось недостаточно? Им уткнулась в колени и закрыла глаза. Перед внутренним взором всплыло лицо её сестры — всегда ухоженное, с идеально ровным пробором и нежной улыбкой. Та улыбка, которой Соджун, казалось, был полностью очарован. Лиён пыталась не думать об этом, но сам факт нестерпимо прожигал разум. Как будто ей выпала роль той, кто всегда не на своём месте, кто смотрит на чужое счастье издали, боясь даже приблизиться. Она вспомнила вечер, когда впервые поцеловала холодную глину, слепив свою первую статуэтку. В том крошечном моменте было больше тепла и признания, чем за весь сегодняшний день. Может быть, она и правда ничего не стоит? Ведь если даже собственная мать отвернулась, почему бы и другим не последовать за ней? Слёзы потекли по щекам, оставляя за собой холодные дорожки, но Лиён не вытирала их. Капли дождя били по затылку. Она чувствовала, как внутри неё ломается что-то хрупкое, что она годами прятала, убеждая себя, что всё ещё может быть иначе. Она закрыла лицо руками, но перед ними опять и опять мелькало, как мать, отвернувшись, процедила это жестокое «прокажённая!». Слово звучало, как хлыст, оставляющий невидимый след. Наверное, это было близко к правде.       Ночь окутала город лёгкой дымкой, плавно растворяя очертания домов в приглушённом свете уличных фонарей. На небе зажглись редкие звёзды. В голове смешались всё — воспоминания, страхи, чувство ненужности.       Она потянулась за телефоном, дрожащими пальцами набирая номер Сонхва. Голос подруги прозвучал до тошноты виновато:       — Прости, я сейчас в Тэгу… В Сеуле буду только через пару дней. Лиён, что случилось?       — Всё… плохо, — прошептала она. — Но ничего. Извини…       Она отключилась, не дав подруге времени предложить помощь. Следующей была Суа.       — Лиён? Ты где? Что случилось?       — Я… ушла из дома, — промямлила Лиён, с трудом выговаривая слова. — Мне некуда пойти.       — Ты можешь приехать к нам. Серьёзно, Тэхун дома, мы будем рады. Ты…       — Тэхун? Нет. Я не хочу беспокоить вас. Простите.       Она спешно прикусила язык, снова нажала «отбой». Слёзы мешали видеть экран, но она в бреду набрала ещё один номер. Соджун ответил на второй гудок. Хрипловато, будучи явно сонным.       — Лиён? Привет? В чём дело?       — Можно… я приеду? — она задыхалась, захлебнувшись рыданием. — Кажется… я ушла из дома. Мне негде переночевать.       — Что случилось? — повторил огорошенный Хан, тревожно закопошившийся не то от злости, не то от страха.       — Мама, — Лиён сжала прядь волос у виска, с силой ту оттягивая. — Она назвала меня прокажённой.       На том конце линии повисла гробовая тишина. Соджун не сразу ответил, и Лиён вдруг испугалась, что он решит не ввязываться. Или и вовсе отключился.       — Где ты? — проговорил Хан резко, почти властно. — Я приеду за тобой.       — Нет, — перебила она, задыхаясь. — Я сама… я не хочу, чтобы кто-то…       — Лиён, ты не в состоянии! — он почти кричал, но голос всё равно звучал мягко. До болезненного шевеления в груди. — Скажи, где ты, я приеду на мотоцикле.       — Просто скажи адрес, — просипела, чувствуя, как в глазах снова темнеет от слёз. Цветные блямбы от мимо-проезжающих легковых машин слепили. Им чуть было не окатило водой с лужи.       Хан выдохнул. Хотел возразить, но сдался.       — Хорошо. Только будь осторожна, ладно?       Она отключила телефон и опустила его в карман. Слёзы всё ещё текли по её лицу, но она больше не замечала их. Не знала, как остановить этот поток. И в том числе истеричный страх где-то под рёбрами.       Соджун в этот момент застыл, сжимая телефон в руках. В голове разлилось ледяное чувство. Он хотел бросить всё и найти её, но мог только ждать, надеясь, что она доберётся до него в безопасности.

***

      Дверной звонок раздался резко, нарушая ночную тишину. Соджун подскочил с дивана, чуть не перевернув чашку с недопитым чаем. Его сердце ухнуло вниз. Знал, что это она. Знал, что сейчас увидит то, что от него не скроешь — её боль, обнажённую до самых костей. Он резко распахнул дверь, и перед ним предстала Лиён. Она стояла на пороге, робко сжав лямку рюкзака. Мокрые волосы прилипли к лицу, пряди обвивали шею, спускаясь холодными линиями по её промокшему воротнику лёгкой кожаной куртки. Одежда липла к телу, с неё капала вода, точно она только что вынырнула из проруби.       Но самое страшное было в её глазах. Красные, опухшие, пустые, как два холодных озера, в которых не осталось отражений. Она смотрела куда-то мимо Хана, словно боялась встретиться с его взглядом.       — Лиён… — он прошептал. Шагнул вперёд. И вдруг замялся.       Она подняла руку, жестом пытаясь остановить его слова.       — Не надо, Соджун, — выдохнула она, охрипшим, надломленным голосом. Он едва ли узнавал Лиён. — Просто впусти.       Но он не мог просто впустить. Он смотрел на неё, и внутри всё переворачивалось. Она выглядела так, будто из неё только что вырвали последний кусок души.       — Ты вся мокрая, — только и смог выдавить он, чувствуя, как горло перехватывает от злости — на кого? На неё? На её мать? На весь этот чёртов мир, который позволил ей дойти до такого состояния? На себя?       — Да плевать, — грубо бросила Лиён, сорвавшись на хрип. Она провела дрожащей рукой по лицу, вытирая остатки дождя и слёз. — Просто плевать.       Она шагнула внутрь, и он тут же закрыл дверь, ощущая, как в груди нарастает тяжесть. Соджун хотел было взять её за плечи, чтобы убедиться, что она в порядке, но она отстранилась, как раненое животное, которое боится нового удара.       — Лиён, как это произошло?       Он злился. Злился на то, что её довели до такого. Злился на то, что она не дала ему приехать за ней, злился, что она снова тащит всё на себе! Им усмехнулась, горько, сухо, как будто его вопрос был чем-то невыносимо глупым. Опустила взгляд, шагнула вглубь комнаты, оставляя за собой капли воды, и села прямо на пол, обхватив руками голову.       — Что случилось? — её голос сорвался на сдавленный смех. — Всё случилось, Соджун. Всё. Но вот моя матушка думает, что я мусор.       Его сердце пропустило удар. Он хотел что-то сказать, но все слова звучали бы жалко и ничтожно по сравнению с тем, что сейчас происходило. Соджун опустился на колени перед ней, всё ещё не зная, как прикоснуться, как утешить. Он видел, как она борется с каждым вдохом, пытаясь удержаться на грани, но силы явно покидали её.       — Просто… — она осеклась, голос сорвался, и на её лице появилась кривая, болезненная улыбка. — Просто скажи, что я не полное дерьмо, ладно? Просто скажи, что я ещё хоть что-то значу.       Соджун ощутил, как у него сжались кулаки, а сердце обдало волной чего-то ледяного и тяжёлого. Он наклонился ближе, его пальцы дрогнули, прежде чем он осторожно коснулся её мокрого плеча. Шеи. Лица. Переходя на прилипшие к щекам пряди, затараторил:       — Лиён, ты… ты что, совсем? Как ты можешь так о себе говорить? — он старался держаться. Пытался. Но всё равно хватал бледное лицо обеими руками, заставляя смотреть ровно на себя. — Ты не дерьмо. Ты… ты самая упрямая, талантливая девушка, которую я знаю. И если кто-то не видит этого — их проблема. Не твоя. Такие люди как ты вдохновляют. Ты вдохновляешь.       Она посмотрела на него так, будто не верила своим ушам. Будто всё, что он сказал, было слишком сложным для неё сейчас. Не входило острыми гранями в угловатое понимание жизни. А потом она снова всхлипнула, уткнулась лицом в его ключицу, спрятанную под воротником спальной рубашки, и всё напряжение, вся злость вылились в новую волну слёз.       Соджун обнял её. Крепко. Боялся, что она может раствориться, исчезнуть. Ему было страшно, больно, но больше всего он чувствовал глухую ярость. На тех, кто довёл её до такого состояния. На всех и никого сразу.       — Всё, всё, Лиён, — он шептал, стараясь говорить мягко, как мог. — Ты уже не одна. Поняла? Не одна.       Лиён успокоилась не сразу. Она сидела в объятиях Соджуна, словно боялась, что, отпустив, снова сорвётся в пустоту. Дождь за окном перестал барабанить, оставив за собой только глухой шум далёких капель и запах мокрого асфальта, прорывавшийся в квартиру через едва приоткрытую форточку. Наконец, когда её рыдания сменились тихими всхлипами, она подняла голову и кивнула, словно соглашаясь с тем, что ей действительно нужно прийти в себя. Соджун молча встал, помогая ей подняться. Он всё ещё держал её за руку, опасаясь, что она снова рухнет, но она, хоть и пошатываясь, уверенно направилась за ним.       Им замерла посреди ванной. Бледно-серые стены, зеркальный шкафчик с лёгкими пятнами от зубной пасты, и душ, скрытый за стеклянной перегородкой, на которой оставались разводы от воды. Пол из тёплой плитки прогибался под каждым шагом, а запах мыла и влажных полотенец создавал странное ощущение спокойствия. Соджун неловко оставил Лиён у двери, протянул ей чистое полотенце и худи, которое она могла бы накинуть после душа. Он хотел сказать что-то утешительное, но слова застряли в горле, и он просто кивнул, словно давая ей разрешение побыть одной. Когда дверь за ней закрылась, он ещё пару секунд стоял в коридоре, слушая звук воды, прежде чем медленно вернулся в комнату.       Хан бросил взгляд на двуспальную кровать, заваленную учебниками, компьютерное кресло, едва различимое пож куртками и ноутбуком, который остался включённым на каком-то музыкальном треке. Это был его привычный хаос, но сегодня он раздражал. Всё казалось неуместным на фоне того, что происходило. Лиён. Вся в слезах, с пустыми глазами, которые не должны так выглядеть. Она всегда была яркой, словно её раздражение на весь мир служило ей топливом, а язвительные комментарии обнажали её ум и силу. И вдруг — такая. Сломленная.       Соджун прошёлся по комнате, машинально поднимая вещи и раскладывая их на свои места. Ему нужно было что-то делать, чтобы не думать о том, как она дрожала, как задыхалась от рыданий. Он думал о том, что сказал ей. Про упрямство, про талант. Это ведь правда. Но этого было мало. Он знал, что её раны глубже, чтобы зажить от одного разговора, от одной ночи под его крышей. И всё же… Как она могла верить, что никто её не любит? Разве это не очевидно? Как только он услышал её голос, полный паники, он сорвался с места. Ради неё. Он вздохнул, садясь на диван. Нужно было быть сильным для неё. Хотя бы на эту ночь. Когда Лиён вышла из ванной, она казалась чуть более собранной. Потемневшие светлые кончики влажными паклями щекотали плечи. Чёрное худи, что он ей дал, выглядело слишком большим, но её это не волновало. Она обняла себя руками, будто всё ещё пыталась удержать своё внутреннее равновесие.       — Спасибо, — прошептала Им. Уже спокойнее. Или просто опустошоннее.       Соджун поднял на неё взгляд и снова ощутил ту же волну боли и гнева. В тусклом свете лампы она казалась почти хрупкой, но он знал — она выдержала столько, что он даже представить не мог.       — Лиён, — осторожно проронил он, вставая. — Ты в порядке?       Она усмехнулась, но без обычного сарказма. Больше как рефлекторное движение.       — Я понятия не имею, что это значит, — повела плечом. — Но, наверное, это лучше, чем пару часов назад.       Она огляделась. Комната была типичной для Соджуна: небольшая, уютная, но с ноткой принципиального нахальства. Как он сам. Лиён подумала, что ему, наверное, неудобно, что она тут. Её голова всё ещё гудела от переживаний, но она ловила себя на мысли, что здесь… не так плохо.       Он спас её. Снова. Не как рыцарь из сказок, а как друг. Настоящий. А она была слишком слабой, слишком сломанной, чтобы справиться сама. Но сейчас, глядя на Соджуна, который снова сел напротив, взяв в руки чашку с остывшим кофе, она вдруг поняла, что, может быть, в этой слабости нет ничего страшного. Она осторожна осела на край кровати. Выглядела подобно призраку. Соджун не сразу осмелился заговорить. Он сидел на полу напротив, прислонившись спиной к стене, и наблюдал за её глазами, которые теперь избегали его взгляда.       — Ты хочешь рассказать, что случилось? — тихо уточнил. Почесал мочку уха. Лиён поймала себя на мысли, что это был первый раз, когда она увидела его без излюбленных серёжек и кафов.       — Ты ведь уже догадался, — отозвалась она так же тихо, опустив взгляд на свои руки. Они теребили край рукава, словно это могло успокоить дрожь внутри. — Мать. Выставка. И я. Всё как всегда.       — Всё как всегда? — Соджун чуть подался вперёд, но не больше. Он боялся спугнуть этот хрупкий момент, когда Лиён готова говорить.       Она горько усмехнулась.       — Мама сказала, что не пойдёт. Потому что я занимаюсь… как она там выразилась? Разгильдяйством. Не искусством.       Соджун ощутил, как внутри всё с шумом резко затормозивших шин сжимает сердце. Если бы безразличие её матери ударило по нему самому.       — Она так это назвала? — спросил он чуть резче, чем собирался. Под глазами залегли тени.       — Да. А потом ещё добавила, что я выставляю семью на посмешище, — пытаясь подавить новый прилив эмоций, резко мотнула головой. — Знаешь, что самое смешное? Я хотела ей доказать, что могу. Что эта выставка… что она важна. Что она о чём-то. А она просто…       Она замолчала, сжимая губы, чтобы вновь не удариться в рыдания.       Соджун провёл рукой по лицу, глядя на неё. Она была перед ним — хрупкая, вымотанная, но с какой-то непоколебимой силой внутри, которая сейчас была едва заметна. И от того впечатляла.       — Это не значит, что ты не права, — сказал он, поднимаясь и с выверенной осторожностью садясь рядом. — Знаешь, она…       — Она просто не хочет видеть меня такой, какая я есть, — перебила Лиён, подняв на него глаза. Они блестели, но уже не от слёз. Скорее от внутреннего гнева. — Я знаю, Соджун. Я это понимаю. Ей проще притворяться, что я ошибаюсь, чем принять то, что её дочь не такая, какой она хочет меня видеть.       Недосказанность повисла в воздухе, как гром среди ясного неба. Соджун смотрел, чувствуя горечь на языке. И как по телу разливается волна то ли ярости за неё, то ли желания просто стереть из её памяти эти слова.       — Это всё равно не делает тебя хуже.       Лиён засмеялась коротко и безрадостно.       — Да? А почему тогда я всегда чувствую себя виноватой? Виноватой перед ней, перед отцом, перед всеми. Даже перед тобой, чёрт возьми!       Он замер.       — Передо мной?       — Да, — Лиён наклонилась вперёд, её голос становился всё эмоциональнее. — Вломилась к тебе в дом посреди ночи.       Соджун сжал кулаки, стараясь унять тот вихрь, который поднимали её слова.       — Хватит, — отрезал твёрдо. — Я не «хороший». Не святой. И если я рядом, то только потому, что я хочу быть рядом.       Он говорил так… просто, но не без искренности, вызвавшей дрожь мурашек по спине. Их взгляды встретились, и в этой тишине, наполненной их дыханием, казалось, что весь мир замер. Он чуть наклонился, прищурив глаза, и взялся за кружку, но что-то пошло не так. Легкое движение руки, слишком расслабленное, а кружка скользнула, проливая остатки кофе прямо на него.       — Блять… — Соджун резко дернулся, вскочив на ноги. Жидкость растеклась по его светлой рубашке, оставляя тёмные пятна. Он выругался ещё раз, на этот раз тихо, словно для себя. — Рекламная пауза.       Лиён захихикала, прикрывая рот ладонью, но глаза заблестели весёлым озорством. Тяжесть отступала от сердца и не холодила голову думами. Расслабление накатывало приятной улыбкой. Полумрак комнаты казался густым, осязаемым. Лиён старалась не дышать чаще положенного, дабы не думать о том, что она сидела дома у Хан Соджуна в его худи и вдыхала проклятый запах — вишни, табака и чего-то терпкого, почти головокружительного.       Соджун был в нескольких шагах, неподвижный и сосредоточенный, как бы чувствуя, что её взгляд вцепился в него. Он молчал, но его тень двигалась — пальцы расстёгивали пуговицы рубашки, медленно, точно проверяя девичью реакцию.       — Ты собираешься смотреть? — и спросил низко, вкрадчиво, с легкой насмешкой, обрамленной хрипотцой. Он повернул голову, ловя её взгляд.       Это всегда был зелёный.       Соджун соврал бы, что у него не перехватило дыхание. От изучающего вдоль и поперёк взгляда. От этой бесконечной лесной зелени, пригвоздившей к месту одним лишь мановением ресниц. В полумраке его собственные глаза блеснули как осколки черного стекла. Лиён почувствовала, как щеки вспыхнули жаром. Она отвернулась, но слишком резко, словно выдавая себя. Соджун усмехнулся, чуть слышно, почти с издёвкой, и продолжил:       — Тебя никто не заставляет. Но если интересно…       Он снял рубашку, оставляя её висеть на краю стула, и остался в одной белой майке. Его движения были ленивыми, даже изящными, как будто он привык находиться под чьим-то вниманием, но не привык стесняться. Она хотела сказать что-то острое, что-то, что заставило бы его замолчать. Как делал это обычно. Но слова застряли где-то на середине пути, уступая место странному чувству — не раздражению, не смущению, а чему-то тяжелому и горячему, что расползалось по её груди, заставляя дышать чаще. Соджун застыл как после удара. Взор едва заметно дернулся, но он быстро вернулся к своему обычному насмешливому выражению, хотя в уголках рта заиграла напряжённая линия.       Она наклонила голову чуть набок, показательно задумалась. В темноте комнаты её улыбка была едва видимой, но выражала всё: и робость, и намерение проверить его дальше. Выдохнула, ощутив, как пульс забился где-то в горле.       — Если ты не против, — ответила Лиён спокойнее, чем она сама ожидала. — Ты же не против? Ты так стараешься.       — Стараюсь? Это ты у нас такая наблюдательная? — вопросил мурлыкающе, как будто он только что нашёл себе интересную игрушку.       — Ну да. Ты же не особенно сильно заморачивался с конспирацией, когда смотрел на мою грудь. В той красной майке. Без белья. И ты только что разделся. При мне. Чтобы я впечатлилась?       — Ты это всерьёз? А ты впечатлилась? — Хан склонил голову, оглядывая её с вопросом — старался оценить, насколько далеко она готова зайти. Медленно скрестил руки на груди, демонстрируя выразительные мышцы, что чуть напряглись, а затем снова расслабились. — Решила подсчитывать мои грехи?       Лиён пожала плечами, чуть наклонив голову. Её голос звучал почти лениво, но взгляд, прожигающий его насквозь, не оставлял шансов расслабиться.       — Грехов у тебя наберётся больше, чем ты думаешь. Но я ведь не осуждаю, — она улыбнулась едва заметно, чуть склонив голову набок. Бросала вызов. — Просто делаю выводы.       — А я думал, тебе всё равно, — протянул Хан, делая полшага ближе. И ещё. Теперь между ними было меньше воздуха, чем хотелось бы. — Ты ведь так старательно делала вид, что не замечаешь меня.       Им чуть приподняла бровь.       — Может, я просто люблю смотреть издалека. Наблюдать, как ты корчишься от собственных мыслей. Это даже мило.       Он наклонился, дабы быть на одном уровне с этой-чёртовой-провокацией-в-человеческом-обличье. Их лица оказались опасно близко. Глубокий, тягучий жар растекался где-то внизу живота, и её слова резали по нервам.       — Милый? — с непонятной угрозой хмыкнул Хан. — Ты серьёзно?       — Да, милый, — она выдержала его взгляд. Губы тронула плотоядная усмешка. — Особенно когда ты так злишься, пытаясь сделать вид, что всё под контролем.       Соджун наклонился ещё чуть ближе. Дыхание обжигало кожу у её губ.       — А тебе не кажется, что ты играешь с огнём?       И она подхватила:       — А ты мне покажешь, насколько он горячий?       И это стало последней каплей. Издержкой слабой воли. Прямой пулей в лоб собственным желаниям.       Хан не сразу понял, что сделал. Подался вперёд безрассудно, взбудоражено. Впечатался настойчивым касанием во влажные пухлые губы, сминая те едва ли не с болью. Его рука сама собой потянулась к её затылку, пальцы утонули в мягких прядях, удерживая голову так, чтобы она не могла отвернуться, хотя Лиён и не пыталась. Она замерла, но только на мгновение, прежде чем ответить на поцелуй с той же горячей смесью любопытства и отчаянного вызова, который только что звучал в её словах. Пальцы осторожно скользнули по его предплечью, проверяя, насколько далеко он может зайти.       Соджун почувствовал, как губы размыкаются под его, мягкие и слегка податливые, но с той же непокорностью, что всегда сводила его с ума. Её язык осторожно коснулся его, и это прикосновение вызвало вспышку. Поцелуй стал более жёстким, глубоким, болезненно жадным. Лиён ответила с удивительной уверенностью. Она тихо выдохнула, и этот звук прошёл сквозь него разрядом электричества. В этот момент мир сузился до тепла тела, запаха лёгкой горечи кофе, который она пила до этого.       Его рука скользнула ниже, от затылка вдоль её спины, до самой талии, а пальцы сжались сильнее, будто он пытался убедиться, что это всё не чёртов сон. Лиён не отступала. Она наслаждалась его потерей контроля, пробуя на вкус каждую секунду их импульсивного слияния. Она перехватила инициативу, чуть отстранившись, чтобы её дыхание скользнуло по его коже, оставляя за собой едва уловимый шлейф тепла. Её голос прозвучал низко и хрипло:       — Ну что, Соджун-а, горячо?       Глаза Хана блеснули, затуманенные смесью желания и злости. Чёртова девчонка. Она знала, как вывести его из равновесия, знала, как заставить его рвануться вперёд, срывая контроль на куски.       — Ты даже не представляешь, — прорычал он, срываясь на шёпот, и вновь притянул её ближе. Теперь в его движениях не было ни намёка на сомнение. Его губы, требовательные и жадные, вновь нашли её, на этот раз с явным вызовом, будто он решил доказать что-то не только ей, но и себе.       Лиён отвечала на этот вызов. Пальцы зарылись в его волосы, слегка потянув, вызывая глухое рычание из его горла. Она с трудом сдержала самодовольную усмешку, почувствовав, как он подался вперёд, сокращая и без того минимальное расстояние между их телами.       В какой-то момент он вдруг замер, его дыхание частило, а грудь заметно поднималась и опускалась. Его взгляд метнулся к её глазам, тёмным и блестящим, словно обнажающим тайны, о которых она, может, и сама не знала.       — Ты это специально, да?       Она подняла бровь, чуть отстранившись, но не слишком далеко — ровно настолько, чтобы его дыхание всё ещё касалось её лица.       — А ты что, уже жалуешься? — невинно хлопнула глазами. И Соджун бы повёлся, если бы не огонь, пляшущий в глубине зрачков.       Он только фыркнул. Пальцы с силой впились в упругие ягодицы.       — Блять, Лиён, ты ведь точно пожалеешь об этом.       — Сильно сомневаюсь, — прошептала она с вызовом, хотя её голос дрогнул на последнем слове, выдавая, как сильно бьётся сердце.       Его дыхание участилось. Хан снова наклонился ближе, губами скользнув вдоль её линии челюсти, оставляя едва ощутимые, обжигающие поцелуи. Девичья спина соприкоснулась с простынями. Соджун плохо осознавал, что делает, упираясь двумя руками по обе стороны от её головы и нависая сверху. Им вздрогнула всем телом, выдыхая так протяжно, что Хан замер.       — Лиён, — оторвавшись от покрасневших губ, вопросил мягче, внимательнее. — Ты чего?       — Ничего, — она выдавила, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, но ей не удалось. Это «ничего» прозвучало слишком тихо, почти шёпотом. Соджун наклонился ближе, однако не для того, чтобы поцеловать. Интерес из-под полуопущенных ресниц — и она снова почувствовала этот запах — табак, вишня, его кожа, слабый, едва уловимый аромат какого-то одеколона, который он, наверное, нанёс ещё утром.       — Ты плохая лгунья, — произнёс он, склонив голову чуть набок.       Её взгляд невольно соскользнул на его ключицу, на контур руки, слишком близкой. Он не двигался дальше, но и не отступал, оставляя тонуть в тягучем, давящем молчании.       Соджун понимал: с этим нужно что-то делать. Это чувство, это наваждение, разрастающееся внутри него, начинало напоминать настоящий кошмар. Откуда взялось это желание? Почему именно она? Почему, чёрт побери, именно Лиён? Это был не просто раздражающий зуд в сознании, не просто досадное влечение. Это стало насущной пыткой, от которой некуда было деться. Он просыпался в холодном поту, не в силах забыть сны, где её тело — гибкое, живое, невыносимо притягательное — изгибалось перед ним, манило и убивало одним движением. Он ненавидел себя за это. Сколько раз он пытался стереть её из головы, зная, что никакой холодный душ не может смыть её обжигающий образ. Он стискивал зубы, остервенело пытаясь найти облегчение, а в мыслях она всё равно оставалась — смеющаяся, уверенная, недосягаемая. И это желание не ослабевало. Оно только разрасталось, захватывало каждую мысль, каждое движение. Она проникала в его сны, в его дни, в каждый чёртов вдох. Она была в его жизни слишком громко, слишком близко, слишком остро. Лиён казалась самой яркой из всех его ошибок, самым неправильным выбором, который он всё равно хотел сделать.       И он сделал.       Он впился в тонкую шею влажным поцелуем. Гнев, возбуждение, жажда — всё смешалось в его голове. Он стиснул зубы, чувствуя, как близость Им Лиён вытягивает из него всё здравое. А главное — то, как она извивалась под ним. Как в самых постыдных снах. Её дыхание, резкое, тяжёлое, отдавалось в воздухе жаром. И ещё это давление, почти физическое, которое она ощущала, когда их тела находились так близко. Когда она чуть наклонилась, чтобы шепнуть что-то ему на ухо, её грудь едва коснулась его руки. Это было мгновение, но она почувствовала, как его длинные пальцы дёрнулись. И с коротким стоном коснулись затвердевшего соска, медленно сжимая маленькую аккуратную грудь в руке.       Майка липла к широкой спине и Хан в полноценном бреду сорвал её с себя. Лиён оторопело проморгалась. Чёртово-дурацкое-каре разметалось по тёмным простыням, открывая вид на покрасневшее лицо и язык, проходящийся вдоль нижней губы. Хан Соджун был, мягко говоря, хорошо сложен. Его тело теперь было полностью открыто, его кожа — светлая, в полумраке почти светящаяся. Широкие плечи, линия ключицы, рельеф живота — всё это было слишком, слишком близко.       Хан едва заметно улыбнулся, заметив, как дыхание Лиён стало глубже, её тело отозвалось на каждое его движение. Ладони, горячие и уверенные, скользнули вниз по талии, задержавшись на её бедре, а затем дразняще прошлись вдоль промежности, скрытой лишь тканью спортивного белья. Им так резко вздохнула, что, Соджун готов поклясться, его собственный член, возбужденно упиравшийся в край бесформенных штанов, дёрнулся.       Она не могла скрыть, как тело реагировало на этот жест, — её бедра чуть подались навстречу, точно сами просили большего. Соджун, заметив это, прижался крепче. Губы снова оказались у шеи, оставляя короткие, но глубокие поцелуи, от которых кожа стремительно загоралась.       — Ты такая чувствительная, — прошептал он. С чувством, с расстановкой. Хан намеренно продолжал медленно касаться её, заставляя каждый нерв натягиваться, как струна, готовая вот-вот порваться.       Лиён изо всех сил старалась сохранить хотя бы видимость контроля, но её тело выдавали мелкая дрожь и тихие стоны, вырывающиеся с горла. О, чёрт возьми, до чего были хороши эти стоны. Она запустила пальцы в его волосы, потянув голову ближе к себе. Взгляды встретились.       — Думаешь, я так легко сдамся? — бросила она в вызове, но её голос звучал тише, чем ей хотелось бы.       Соджун усмехнулся, пальцами чуть сильнее надавив, на клитор прежде чем снова начать этот мучительно медленный, дразнящий путь. Им зажмурилась, не увидев насмешки в уголках опухших губ.       — Я ни на секунду в этом не сомневаюсь.       Его собственное худи, недолго побывавшее на девичьем теле, отправилось следом за майкой. Соджун прижался к Лиён ещё теснее, и она почувствовала, как его горячие губы скользнули вдоль ключиц и вниз — к груди, оставляя за собой лёгкие, влажные следы. Дыхание было тяжёлым, сбивчивым, и Им ощущала жар на своей коже. Лиён прикусила губу, чтобы не выдать себя, но тело предательски выдавало внутреннее напряжение — её спина выгибалась навстречу, норовя приблизиться к нему ещё больше.       Его руки, сильные и уверенные, уже не удерживали её запястья, но вместо этого скользнули вниз, обхватив талию и притягивая к себе. Мужские пальцы изучали изгибы Им, сжимая чуть сильнее там, где чувствовалась реакция. Лиён не сопротивлялась. Напротив, её руки нашли его плечи, цепляясь, пока бёдра прижимались к бёдрам в ответ.       Соджун сдавленно выдохнул в район плеча. Им почувствовала, как он оставил там едва заметный укус, а затем коснулся этого места языком, вызывая в ней сладкое, острое ощущение, от которого стало трудно дышать.       — Лиён… — его голос был хриплым, почти умоляющим, но в нём всё ещё оставался оттенок контроля, точно он держался на грани, не позволяя себе окончательно потерять над собой власть.       Её бедра двигались почти непроизвольно, скользя навстречу его. Она чувствовала каждую линию его тела через ткань собственного белья и его штанов — как эрегированный член твёрдо упирается в промежность, и это только усиливало желание. Лиён провела пальцами по затылку Соджуна, слегка впиваясь ногтями в его кожу, и ощутила, как его дыхание сорвалось, а тело напряглось.       — И долго будешь заставлять даму изнывать от желания? — прошептала она, приподнимая бровь.       Соджун резко поднял голову, его глаза встретились с её, и в этом взгляде она увидела томное, неистовое желание вперемешку с растерянным блеском. Он напоследок с силой прижался к её бёдрам, заставив вскинуться навстречу. И всё для того, чтобы в судорожном мельтешении дёрнуться к прикроватной тумбе. Несколько секунд копошений — и из нижнего ящика Хан извлёк блестящую упаковку презерватива.       — Побуду джентльменом, — произнёс Хан, скользнув вдоль её бедра, и останавливаясь чуть выше, пальцами обжигающе прижимаясь к коже через ткань одежды. Которую, впрочем, он поспешил сорвать с этих чарующе крепких бёдер.       Он вошёл глубоко. Им сжала в кулаки влажную простынь, глотая воздух ртом. Сперва Хан двигался медленно, нависая сверху чёртовой мечтой античного искусства. До дрожи в коленях, будто каждый его толчок был обещанием забрать целиком. Не оставить ни пространства, ни времени для сомнений — только ощущение, как реальность сужается до этих секунд, до этого жара, до него.       Каждое движение было таким уверенным, таким отчаянным, точно он пытался вытравить из неё всё, что мешало быть ближе. Он толкался глубже, сильнее, и её тело отзывалось, ломалось под его напором, но не сопротивлялось, а принимало — с ненавистной готовностью, от которой кружилась голова. Им не соображала. Лишь с готовностью принимала в себя Хан Соджуна, сжимаясь вокруг его члена.       Мужские руки держали так крепко, что казалось, они оставят следы, но это было неважно. Важно было то, как она извивается под ним, как выгибается в спине, пытается сбежать и остаться одновременно. Как шепчет бессвязно, каждое слово теряется в прерывистом дыхании, а сама мысль становится невыносимо тяжёлой. Её тело — напряжённое, податливое, такое живое — отзывалось на каждое его движение, тянулось навстречу, просило большего, ещё сильнее, ещё глубже. Соджун не мог оторвать взгляда от того, как она глотает это удовольствие, как ногти с царапающей цепкостью проходятся вдоль его лопаток, словно это помогло бы удержаться на краю. Она была его каждой дрожью, каждым вздохом, каждым выдохом, от которого его собственное дыхание сбивалось, а самообладание трещало по швам. От одного её молитвенного «Соджун» хотелось кричать, выпуская всё напряжение, что разрывает грудь. Хотелось вдаваться глубже, быстрее, до исступления, до белого шума в голове. Это было не просто имя, это был вызов, мольба, приказ — всё одновременно. Она произносила его так, словно это единственное слово, которое имеет смысл.        Лиён едва могла дышать, её тело дрожало от нарастающего ощущения, которое пульсировало внутри неё с каждым его движением, каждым его прикосновением. Им Лиён краем сознания отдавала себе отчёт в том, что данный поступок — самый тупой поступок, который она могла совершить. И всё же терялась в эмоциях, ощущениях, в горячих поцелуях на тяжело вздымавшейся груди. Голова кружилась. Это было невыносимо. Слишком много, слишком быстро, слишком… правильно. Она ненавидела его за это. За то, что он умел довести до этой грани, где разум отключается, а остаётся только ощущение — острое, как лезвие ножа. Чёрт, он даже не пытался быть нежным, и ей это нравилось. Его жадность, требовательность, то, как его руки стремились удержать её, запомнить, оставить на коже свои следы. Она стиснула зубы, чтобы не выдать себя, но стоило его губам коснуться её шеи, как она сдалась, невольно выгнувшись навстречу ему. От неловкого Соджуна не осталось и следа.       «Я не должна была позволять ему это», — мелькнуло где-то в глубине её сознания, но эта мысль утонула в жаре, растекающемся волнами по телу. Всё горело — от пальцев на его плечах до едва уловимого дрожащего трепета внизу живота.        Хан зажмурился, входя глубже. Она не просто отвечала на его касания — она управляла им, выводила из себя, заставляла его хотеть её до дрожи в руках, до затмения сознания. Каждое её прикосновение било по нервам. Слишком дерзко, слишком чётко, как будто она знала, где больно, а где сладко. Лиён первая потеряла себя. Её тело выгнулось дугой, губы разомкнулись в беззвучном вскрике, когда волна тепла прошлась по ней, ослепляя, сжигая всё на своём пути. Она не могла сдержаться — к чёрту всё, к чёрту его. Только пальцы, судорожно впившиеся в его спину, напоминали, что это не сон. Соджун почувствовал, как волна кульминации накатывает следом за ней. Едва удерживая контроль, сделал ещё несколько беспорядочных толчков, ощущая, как девичье тело сжимается на его плоти. Тело дрогнуло, напряжение сорвалось мощной волной, оставив после себя только тяжёлое дыхание и чувство полной опустошённости.       «Ебать, что это было?»       Соджун медленно опустился рядом, глядя в потолок. Воздух между ними пульсировал, тяжёлый, пропитанный их дыханием, жаром и чем-то, что ни один из них пока не хотел признавать.

***

      Утро наступило слишком быстро. Лиён сидела на полу, спиной к кровати, рассеянно распутывая узел в своих коротких, чуть влажных волосах. Её лицо было почти спокойным, но это спокойствие выглядело хрупким, напускным. Соджун лежал на кровати, прислонившись к стене, и молчал. Ему казалось, что Лиён избегала смотреть в его сторону. Воздух в комнате был вязким, настоянным на запахах ночи — кожи, её парфюма, смешанного с чем-то более интимным, более острым. Он на мгновение прикрыл глаза, но затем повернул голову и увидел Лиён.       Свет ложился на её плечи серебристым, почти нежным светом, подчёркивая тонкие линии ключиц и влажные концы растрёпанных волос. В её руках кружка с давно остывшим кофе. Она не пила, только смотрела на улицу.       — Проснулся?       Соджун потянулся к рубашке.       — А ты не ложилась?       — Знаешь, ты мне нравишься, — сказала она вдруг, легко, словно говорила о погоде. Но пауза, которая повисла после её слов, оказалась куда более тяжелой и давящей.       Хан поднял расфокусированный взгляд. Сердце сжалось, когда он увидел, как она усмехнулась. Мягко, но картинно. Без доли тепла.       — Настолько сильно, что иногда я чувствую себя полной дурой, — продолжила она. — Особенно зная, что тебе нравится Джугён.       — Лиён, — он резко сел. — Ты…       — Не перебивай, — она подняла руку, чтобы остановить его, не оборачиваясь. Она сжала пальцы, запутавшиеся в её каре, словно это могло удержать её от слов. Но это была Лиён. Если что-то её тяготило, она должна была сказать это вслух, вытащить, вывернуть наружу. — Мне легче так, понимаешь? Просто сказать, и всё. И не пытайся ответить.       Она наконец-то взглянула на него, и Соджун не знал, как выдержать её взгляд. Он был слишком прямым, слишком спокойным для того, что она только что сказала.       — Лиён… — начал он снова, но она лишь покачала головой.       Он провёл ладонью по лицу, устало и раздражённо, точно хотел стереть всё, что говорил и делал в последние несколько дней. Лиён хрипло рассмеялась. Горько, натужно, будто это был её единственный способ не заплакать.       — Ты, блять, даже сейчас не можешь ничего толком сказать, да? — она приподнялась на локте, глядя на него непозволительно долго. Её глаза были темнее, чем он привык видеть, а на лице застыла кривоватая улыбка. Это всегда был зелёный. — Мне не надо объяснений, Соджун. Не надо оправданий. Ты же не дурак. Ты знаешь, что мне нравишься.       Он смял в кулаке собственную футболку.       — Лиён…       — Не перебивай! — она резко подняла руку, не позволяя ему вставить ни слова. — Я не жду от тебя ничего. Серьёзно. Ты можешь бегать за кем кого угодно. Хоть за Джугён. Хоть за кем. Это твоя жизнь. Но я не хочу быть твоей, блять, игрушкой. Как ты там сказал? Дурацкой песней, мотив которой заедает. Я не хочу… так.       Слова звучали как удары хлыста. Каждый проникал под кожу, каждый оставлял отметину.       — Я не играюсь с тобой.       — Правда? — она иронично надула губы, наклоняя голову чуть вбок. — А что это было тогда? Потому что для меня это было… слишком. Слишком много.       Он открыл рот, чтобы ответить, но вновь замолчал. Всё, что он мог сказать, казалось неправильным, недостойным или откровенно фальшивым.       — Мне не нужно твоё оправдание, Соджун. Просто… скажи честно. Ты запутался?       Он кивнул.       — Тогда разберись.       Она откинулась обратно на край кровати, закрыв глаза, словно устала от собственного монолога.       — Но сделай это. По поводу ночи… забудь, я сама виновата. Никаких претензий.       Хан смотрел на неё, словно впервые видел. Его мысли были метались как пчёлы: воспоминания о том, как Лиён касалась его, сменялись образом Джугён — яркой, лучистой, почти сказочной. Он пытался сложить эти два образа в один мир, но они не стыковались, якобы существовали в параллельных вселенных.       Лиён снова заговорила, не открывая глаз:       — Насильно мил не будешь, знаешь? Я это понимаю. И это нормально. Просто… не нужно держать меня рядом, если я не то, что тебе нужно.       Её голос надорвался, но она выдержала паузу.       — А я… я всё равно цепляюсь за тебя. Соджун, я чувствую себя ничтожеством из-за этого. Всё в порядке, правда, — заключила со странной горечью. Руки безвольно упали на колени. — Чувства — это не то, что можно взять и вернуть обратно, Соджун. Это просто… так есть.       Он хотел что-то сказать, оправдаться, объяснить, но в голове не находилось ничего, что могло бы исправить этот момент. Штиль. Он не знал, как разговаривать с ней, когда она такая. Весь её обычный сарказм, эти колкие улыбки, которыми она обстреливала его при встрече, будто исчезли. Вместо этого осталось что-то обнажённое, что-то невыносимо хрупкое, и это пугало его. Он продолжал молчать. Что он мог ей ответить? Сказать, что чувствует то же самое? Это было бы ложью. Сказать, что не чувствует? Это было тоже было бы ложью.       — Я слышала, как ты говорил Ли Сухо, что, может быть, тебе действительно нравится моя сестра, — она снова улыбнулась, но теперь её улыбка была как колючие иглы. — И я… я поняла, что ты в своём праве.       Соджун сглотнул. Грудь сжала надрывная смесь: от шока до тоски. Это было неправильно. Всё это было неправильно.       — Я не хотел… — начал он, но слова тонули в воздухе.       — Ты ничего не сделал, — перебила мягко, но твёрдо. — Это всё я. Я просто решила, что так будет честно.       Соджун провёл рукой по лицу, чувствуя себя загнанным в угол. Он хотел что-то сказать, сделать, но всё казалось лишним. Лиён тем временем встала, встряхнула волосами и бросила на него последний взгляд.       — Не волнуйся об этом, Соджун. Я справлюсь, — она улыбнулась ему, но улыбка снова была фальшивой. — В конце концов, я привыкла справляться.       Она медленно переоделась в свою одежду и ушла, оставив его сидеть на кровати в оглушающей тишине. В комнате пахло дождём, а её голос эхом отдавались в его голове, заставляя ощущать странную, гнетущую пустоту. За окном стремительно светало.       Соджун сидел на краю кровати, вперив взгляд в пол, только сейчас осознавая, что произошло. Он переспал со своей одноклассницей. Его грудь сдавило так, что хотелось ударить кулаком в стену или заорать. Но он сидел. Просто сидел. А в голове на повторе: «Мне легче так, понимаешь?»       Легче? Легче ей, а ему, что, теперь вот с этим жить? Он сжал кулаки, ногти впились в ладони. Чёрт, да как она может быть такой спокойной? Она просто вывалила это на него, как если бы говорила, что опоздает на урок или что за окном дождь. Подобно тому, что это не имеет никакого значения. Она привыкла справляться. Эти слова резанули его сильнее, чем он хотел признать. Он провёл ладонью по лицу, но это не смогло бы вытрясти хоть какую-то ясность из его мыслей. Лиён влюблена в него. Она действительно влюблена, и она… слышала. Она слышала, как он сказал Сухо про Джугён.       — Блять, — выдохнул Хан, вскочив на ноги.       Джугён. Его чертово «может быть»…       Соджун прошёлся по комнате, раздирая волосы пальцами. В голове всё спуталось: пустая улыбка, голос, который дрожал, но всё равно оказался спокойным, словно она говорила с кем-то посторонним. Его захлестнула волна злости — и на неё, и на себя, и на всю прошедшую ночь.       «Чувства — это не то, что можно взять и вернуть обратно.»       Соджун остановился. Она била прямо в цель. Это было правдой. Но чёрт возьми, он не знал, что с этим делать. Он не хотел возвращать ничего обратно. Хан упал обратно на кровать, откинувшись на спину. Всё вокруг казалось бессмысленным. И только её голос, глухой и уставший, продолжал звучать в его голове: «я привыкла справляться.»       — А ты не должна была, — пробормотал он тихо в пустоту комнаты, но ответом служила только тишина.       Правду говорят — лучше всего людям даются расстояния.