Тайный фотограф

Джуёну было странно наблюдать подавленного Джисока в школе, где он всегда старается вести себя раскрепощённо. Даже в компании друзей он был способен лишь пару раз посмеяться натянуто и неестественно, но сил поддерживать разговор явно не находил. Хотя страннее Джуёну было осознавать, что ему не всё равно. Не всё равно, что Джисоку сейчас паршиво, не всё равно на причину такого поведения и не всё равно на чересчур сильное желание утешить его. Это же желание заставило его преследовать Джисока по дороге из школы до тех пор, пока Джуён на сто процентов не убедился, что они достаточно далеко. Ли ускорился и шустро направился в сторону друга, резко схватил его за ладонь, от чего тот чуть не поскользнулся на уже высохшем после зимы тротуаре. В ступоре он даже не знал, что сказать, но преследователь сразу же начал разговор: — Что случилось? — О чём ты? — ответил вопросом на вопрос Джисок после пары секунд раздумий, осознавая происходящее. — Да ты всё время выглядишь так, будто готов со скалы прыгнуть. Я же прекрасно помню, что ты не такой, вот и спрашиваю. На сообщения не отвечаешь. Я же волнуюсь за тебя, как за своего друга. Джисок резко высвободил свою ладонь из болезненно крепкой хватки Джуёна, повернулся к нему и ушёл от ответа: — Ничего не случилось, отстань, — Квак уже был готов продолжить идти и проигнорировать Ли. Но что-то заставило его продолжать смотреть в эти глубокие, полные сомнений глаза. — А если честно? Этот тяжёлый, недоверчивый, но всё ещё такой тёплый и заботливый взгляд не мог позволить Джисоку просто взять и уйти. Он видел в нём сострадание и мольбу остаться, рассказать обо всём. Ведь никто не посмотрит на него так, как это делает Джуён. — Помнишь, когда мы гуляли после того, как готовились к алгебре? — Конечно, помню. Это был последний раз, когда я видел тебя счастливым. — Тогда я прогулял репетитора по корейскому, и мне сильно досталось от родителей. Ли задумался и вдруг вспомнил их разговор о каком-то репетиторе и внезапно осознал, что тогда они гуляли именно в тот момент, когда Кваку давно пора было находиться на занятии. — Ты поэтому так грустишь? Уже целая неделя прошла. — Не только… — Джисок ненадолго замолчал и думал, стоит ли ему рассказывать всё. — Просто я волнуюсь, что провожу слишком много времени с тобой. Именно из-за тебя я прогулял корейский, и, видимо, ты плохо на меня влияешь… — Тебе это родители сказали? — К счастью, они даже не знают о твоём существовании. Иначе они вполне могли бы перевести меня в другую школу, лишь бы я не общался с тобой. Я сам так решил, — его голос начал дрожать. — Сколько ещё занятий я могу прогулять из-за тебя? — Так почему ты тогда остался со мной? Я же не заставлял тебя прогуливать этот твой корейский. — Вот это ещё один вопрос, который меня волнует. Мне кажется, что ты мне гораздо важнее корейского, алгебры, биологии, английского — вообще любых знаний. И мне это не нравится. Не нравится, что только ради тебя я готов всё бросить. Мне просто нужно поскорее завязать с тобой и взяться за ум… — Ты вообще себя слышишь? Ты только что сказал, что я для тебя важен, и поэтому нам срочно нужно перестать общаться. Хватит уже думать только об учёбе, подумай о жизни! Разве тебе нравится эта алгебра, французский или что ты там изучаешь? Ты не сможешь просто взять и забыть обо мне, ведь твоя учёба тебе не заменит меня. Я не хочу снова видеть тебя таким разбитым и угрюмым, особенно зная, что это из-за меня. Почему ты не можешь совмещать учёбу и дружбу со мной? — Да потому что дружба с тобой может стать чем-то очень странным. А я и без того странный. — Как дружба может стать чем-то странным? Как же меня раздражает, когда ты называешь себя странным. Если бы ты действительно был таким, то тебе бы не пришлось пережить то, что пережил я. — В смысле?

***

Как только Джуён вернулся со школы, то даже не разуваясь бросился в ванную. Заплаканными детскими глазами он смотрел в зеркало и видел своё уродливое лицо, этот корявый нос с горбинкой, и только длинные густые волосы красили его вид. Они были одним из немногих, чем он гордился в свои одиннадцать лет. Но его одноклассники не считали его шевелюру чем-то прекрасным, а лишь поводом, чтобы посмеяться над чудиком. Также как и его худую фигуру и ухоженность, ведь вместо комплиментов своим особенностям он слышал лишь «трансвестит», «девочка с сюрпризом» и «трап». Джуён ненавидел свою женственность, и думал лишь о том, что ему сделать, чтобы перестать быть грушей для битья. С отчаянным криком парень схватил папину бритву, что лежала на раковине, нелепыми движениями достал лезвие и пару секунд просто пялился на холодный металл, который запачкался его собственной кровью от соприкосновения с мягкой кожей. Пальцы уже успели обзавестись красными царапинами, пока мальчик срезал тёмные локоны с интенсивными рыданиями. Когда он в истерике уничтожал самую драгоценную ему вещь, всё его лицо покраснело, а щеки даже щипало от интенсивного потока слёз. Спустя пару минут на его голове остались только короткие рваные клочки волос, что торчали в разные стороны. Запястья покрылись кровью, а перед глазами темнело. Ли вновь взглянул на себя в зеркало, а внимание его застряло на той самой горбинке. Ослабшими руками Джуён лезвием провёл по переносице, мечтая избавиться от неровности, но вместо этого он оставил лишь глубокую, кровоточащую рану. В бессилии мальчик свалился на пол, который медленно покрывался его кровью. Джуёну невероятно повезло, что в тот день его родители вернулись гораздо раньше обычного.

***

Джуён, уже в явном напряжении по завершении своего рассказа, продолжил: — Теперь ты понял, что значит быть странным? Как будто тебя когда-то ненавидели так же, как меня, лишь из-за того, что ты не такой, как все. Джисок в ступоре безмолвно смотрел на Джуёна, не зная, что сказать об этой истории. Ли никогда не был похож на человека с таким прошлым, но на это намекали его нелюдимость и совсем незаметный до этого бежевый шрам на переносице, который уже почти затянулся. — Я понял, но теперь мне стало ещё хуже… — Квак тяжело вздохнул и опустил взгляд на мокрый асфальт. — Если люди узнают о моих странностях, возможно, мне придётся пережить то же самое. — О каких странностях идёт речь? У тебя там десять детей-сирот в подвале, что ли? — Я не могу сказать тебе это… Иначе ситуация точно выйдет из-под контроля. — Ладно, я не буду допрашивать тебя. Я всё-таки не школьный психолог. Но если тебе захочется рассказать это кому-то, знай, что я всегда готов тебя выслушать. Джисок мельком взглянул на экран блокировки телефона и с очевидной печалью проговорил: — Мне пора, у меня скоро занятие с репетитором. — Хорошо, бывай. Хорошо тебе позаниматься, цыплёнок, — последнее слово было сказано будто спонтанно, ведь Джуён никогда не задумывался называть своего друга таким образом. Он даже не заметил, как произнёс его. Вместо ответа Квак лишь улыбнулся, помахал на прощание и направился на очередной ненавистный урок. Однако вместо привкуса двух тошнотворных часов биологии в его голове вертелось это невероятно странное, но в то же время милое «цыплёнок». Почему Джуён назвал его так? Может, он хотел выразить этим какую-либо симпатию? Может, он тоже постоянно думает о нём и пытается разобраться в своих чувствах? Может, он тоже нуждается в нём, как ни в ком другом? Хотя одного «цыплёнка» было мало, чтобы догадки подтвердились. Вновь поздней ночью Джуён в проводных наушниках на мягкой постели созванивался с единственным человеком, которому мог рассказать всё. Чонсу же тоже места себе не находил без кого-то, кто обязательно выслушает его пубертатные рассказы. — Знаешь, мне кажется, что Гониль мне нравится. И совсем не как друг, а в романтическом плане. — Звучит так, будто ты пришёл к этой мысли только сейчас. — Ну да, а что? Ли непонимающе промолчал несколько секунд и продолжил: — То есть то, что ты влюблённо пересказывал мне ваше каждое взаимодействие, восхищался его внешностью, желал стать с ним ещё ближе и даже лишиться невинности именно с ним, не считается? — Конечно нет! Это так, симпатия. А сейчас я узнал его лучше и понял, что он именно тот человек, о котором я мечтал всю свою жизнь. — Ты это уже говорил. — Неважно. Просто теперь я понял, что всё ещё серьёзнее, чем я думал. — Тебе так просто принять свои чувства… Я сам никогда не мог осознать, что конкретно ощущаю к кому-то, а вы с месяц знакомы, и ты уже готов за него замуж выходить, — Чонсу хотел сказать что-то вроде «Ну не настолько!», однако не хотел перебивать друга. — Я всё думаю, что же у меня с Джисоком. Сейчас мы, понятно, друзья, но как бы и не друзья. Вот знаешь, мы же с тобой точно друзья, да? Но при общении с тобой я чувствую себя совсем по-другому. И я даже не могу толком объяснить эти различия. Как будто отношения с Джисоком сейчас меня не устраивают, и чего-то не хватает. Я понимаю, что мне не хочется просто быть его другом, но чем-то более важным и особенным. — То есть он тебе нравится? Джуён тяжело вздохнул. Горькое осознание подкрадывалось к парню и холодными лапами утаскивало его в свою пропасть, но Ли совсем не хотел его принять, а найти другое объяснение — любое, но только не это. — Я не знаю. Очень надеюсь, что нет. Он же точно натурал, и у меня попросту нет шансов, а убиваться по неразделённой любви мне совсем не хочется. — Ты уверен в этом? — Конечно, уверен. А какой бы гей стал бы спрашивать столько всего о том, каково любить парня? Я никогда не видел кого-то, у кого ещё меньше представления об этом. Он чуть ли не на каждой нашей встрече вопрошает: «А как ты понял, что ты гей?», «Как ты понимаешь, что тебе кто-то нравится?», «Как твои родители относятся к твоей ориентации?». — Так может, он спрашивает для того, чтобы понять себя? Он тебе когда-нибудь говорил о том, что у него была девушка или что-то подобное? — Как раз говорил, что ему никто никогда не нравился. Он даже переживает, что вряд ли когда-нибудь сможет влюбиться. — Знаешь, звучит так, будто он не может определиться со своей ориентацией, вот и спрашивает, каково это. Что-то словно шевельнулось в голове Джуёна. Будто какая-то деталь изменила своё положение и перевернула ход всего механизма. Ли на несколько мгновений замолк, пока в его сознании медленным ходом шли мыслительные процессы, пересобирая пазл восприятия происходящего в совершенно новый рисунок. — Я никогда не думал об этом в подобном направлении… Но это имеет смысл. Только вот странно то, что он признаёт это только в семнадцать. Мне ещё годам к тринадцати стали ясны мои предпочтения, несмотря на то, что я долго шёл к этому. Неужели ему за всё это время никогда не хотелось начать встречаться с кем-то или заняться сексом? Мы же с тобой и познакомились именно из-за того, что мне критически необходимо было найти, куда пристроить свой… ну ты понял. — Я думаю, ему просто тяжело это признать. Возможно, тебе было проще смириться со своей ориентацией, а ему что-то мешает это сделать. — Возможно… Хотя всё равно это лишь догадки. Я понаблюдаю за ним, но маловероятно, что это всё объяснит.

***

Джуён ненавидел физкультуру. Вся эта бессмысленная беготня, отжимания и приседания, а затем глупые командные игры, которые Ли презирал ещё больше, ведь его сокомандники вечно гнобили его за каждую неудачу. И вновь, после семи уроков, вместо того чтобы дома отдыхать, ему приходится изо всех сил пытаться отобрать баскетбольный мяч у одноклассников, которые существенно массивнее его. Фотограф бы с радостью просто стоял в стороне, но строгий учитель физкультуры с пивным пузом не мог оставить парня в покое и обязательно заставлял его принимать участие в игре. И преподавателю было совершенно плевать, что правая нога Джуёна была не в самом лучшем состоянии после того, как он случайно подвернул её день назад. Каждый шаг отзывался жуткой болью, растекавшейся острыми покалываниями по всему телу, заставляя колено подгибаться, а стопу страдальчески ныть. Ли стиснул зубы и делал всё возможное, чтобы отвлечься от этих разрывающих его болезненных ощущений. Но ослабшая нога не выдержала интенсивный спринт в попытке нападения, и парень беспомощно свалился на пол, поскользнувшись. Если бы не шум в спортивном зале, то вполне можно было бы расслышать глухой хруст в момент соприкосновения стопы с деревянным полом. Однако невозможно было не обратить внимание на крик агонии, эхом отражавшийся от стен. Джуён только и мог, что в бессилии расстелиться на блестящих от лака досках, схватиться рукой за ноющую от боли ступню и продолжать кричать, чувствуя, как треснувшая кость жжёт его изнутри, как кожа вокруг места удара постепенно опухает, а также как щиплет щёки поток слёз. В этот же миг все присутствующие выстроились вокруг раненого и с округлёнными глазами пялились на его муки. Классной руководительнице пришлось звонить в скорую, а также держать Джуёна за руку и вести его к выходу, стараясь не концентрироваться на тихих, но всё же заметных стонах боли, исходивших из его приподнимающейся груди. Из каждого кабинета, который они миновали, на них пялились десятки недоумевающих глаз, ведь на такое было сложно не обратить внимание. Но по пути им встретился и класс 11-1, и Ли неосознанно обернулся в его сторону. Вскоре он встретил всё такой же изучающий, но в то же время сочувствующий, обеспокоенный взгляд. Ощущался он совсем по-другому: не как будто его рассматривали, как зверя в зоопарке, а словно одним лишь зрительным контактом выражали сострадание и эмпатию. Взгляд этот принадлежал никому иному, как Квак Джисоку, который, не задумываясь, сорвался с места к другу, совершенно позабыв про урок. Джуён застыл, сквозь слёзы боли наблюдая, как фигура парня стремительно приближалась к нему. — Боже, Джуён, что с тобой?! — воскликнул Джисок, как только вышел в школьный коридор. — Я повредил ногу… — еле выдавил из себя раненый, боль вытягивала из него все силы. — Я надеюсь, тебе вызвали скорую? Ли хотел ответить что-то вроде «да», но не смог произнести ничего, кроме короткого хрипа. Пришлось лишь утвердительно кивнуть. Джисок, не мешкая, взял Джуёна под руку и тем самым помог ему передвигаться. По дороге он засыпал его расспросами о произошедшем, на что тот отвечал короткими, сухими фразами, ведь каждый звук давался ему с трудом. Добравшись до выхода из школы, скорая помощь прибыла ещё несколько минут назад. Учительница обеспокоенно проговорила, обращаясь к Джуёну: — Твоя мама не отвечает, но я не могу отправить тебя одного. Джисок сразу же вмешался: — Я поеду с ним. Женщина ответила с нескрываемым облегчением: — Хорошо, только скажи своим родителям, где ты, ладно? — Как скажете. Квак не выполнил обещание, ведь из головы совершенно вылетели другие дела, пока в машине скорой помощи он мягко придерживал ослабевшую кисть Джуёна, смотря в его полные боли, мокрые глаза. — Почему ты со мной? Разве у тебя нет дел поважнее? — тихо пробормотал Джуён, прикрытыми глазами глядя на Джисока. — Дела есть, но уж точно не поважнее. Я бы не смог оставить тебя совершенно одного, изнывающего от боли. Пусть это стоило Ли, казалось бы, напрасных усилий и лёгкого импульса боли, он сжал кисть друга чуть сильнее, ощутил тепло его кожи, которая уютно согревала его беспокойное сознание. Джисок, не задумываясь, нежно погладил длинные, мягкие волосы больного. Парень и сам не знал, зачем и почему, но от каждого соприкосновения с телом Джуёна его пробирало на невольную, смущённую улыбку, а живот еле ощутимо, приятно скручивало. Джисок и думать забыл о том, что его ждёт по возвращении домой. Добравшись до места назначения, медицинские сотрудники увезли Джуёна на гремящих носилках на осмотр и рентген. Джисок всё это время следовал за ними, не жалея добрых слов поддержки в трудные минуты. Уже ближе к вечеру со всеми процедурами было закончено, и Квак сидел на краю койки Ли, с зафиксированной гипсом ногой. — Тебе уже лучше? — заботливо поинтересовался Джисок. — Да, уже не так больно, но всё ещё паршиво. — Главное, что твоё состояние налаживается, — парень обреченно вздохнул. — Мне стоит предупредить тебя, что, вероятно, мы ещё долго не увидимся. — Почему? — Мне точно не сойдёт с рук то, что я снова провёл время с тобой вместо того, чтобы учиться. Мне страшно думать, что сделают со мной родители в этот раз… — Тогда зачем ты пошёл против их воли, раз знал, что всё так обернётся? — Пусть наказывают, но мне совесть не позволит бросить тебя. Джуён сразу же поник, осознавая, что из-за него Джисока ждёт столько проблем. Он стиснул зубы стыдливо и усердно думал, что же ему сказать, чтобы закончить эту мучительную, жуткую тишину. Но вместо него это сделал звук хлопающей двери, которую грубо открыли резким толчком. Как только на пороге появилась хрупкая женщина средних лет, с покрасневшим от ярости лицом, вид Джисока мигом изменился с опечаленного на шокированный и испуганный. Джуён молчаливо наблюдал, как женщина быстрым шагом кинулась к Кваку, грубо схватила его за запястье, отчего тот пронзительно зашипел от острой боли. — Джисок, ты совсем с ума сошёл?! — прокричала она, готовая лопнуть в неистовстве. Пока вошедшая злобно поливала Джисока самыми разными упрёками и унижениями, он лишь смотрел, уходя, на парализованного после увиденного больного и одними губами проговорил: «Прости». Произошедшее маленькими кусочками собиралось в полноценную картину в голове Джуёна, и теперь не только с ноющей от боли ногой, но и с сердцем он думал: «Это точно была его мама… Кажется, кому-то серьёзно достанется. И всё это из-за меня…»

***

Когда Чонсу перед очередным уроком английского у Гониля глядел на ужасающе длинный список незнакомых ему иностранных слов, Ку ничего не мог сделать, кроме как многозначительным, сочувствующим взглядом осматривать недоумевающего Кима. Зрачки Чонсу бегло скользили по совершенно непонятным и причудливым словам, которые нужно выучить перед контрольной. — Contribution… что это?.. — пробубнил Ким задумчиво. — Содействие. — Ну и бред… Зачем мне слово «содействие», если я не могу даже поддержать простой разговор? — Ну, это же слова для носителей, понятное дело, они будут замысловатыми, — ответил Гониль, стараясь хоть как-то поддержать друга. — Нам явно придётся засидеться, чтобы хоть чуть-чуть подготовиться. Симулирование, манёвр, аналитика, хронология, мятеж… Все эти чудные слова неблагоприятно мешались с недавно выученными «грусть», «погода», «время» и «сок». Было ощущение, что теперь Чонсу мог понимать цитаты английских философов, но никак не речь одноклассников и учителей. В этот раз урок занял часы. По завершении отдых был обязателен, поэтому в этот раз парни играли в Brawl Stars, расположившись на диване в гостиной. Пусть в парном столкновении было много эпичных неожиданных поворотов, но Чонсу, в результате усталости и из-за темноты за окном, боролся с нарастающей тяжестью своих век. Постепенно энергичные возгласы и грубости в сторону соперников становились всё тише, а вскоре персонаж Кима застыл на месте. Гониль заподозрил неладное, ведь молчание парня длилось уже слишком долго, а странное давление где-то слева тяжело было оставить без внимания. Ку обернулся в сторону друга и умилился виду: Чонсу заснул, уютно устроив свою голову на его плече. Всё встало на свои места: и неожиданная тишина, и необычное ощущение от их соприкосновения, что не могло не вызвать приятное покалывание, лёгкое стеснение и скромную улыбку. Чонсу во сне сползал ниже, и с течением времени его голова находилась уже на коленях Гониля, а ноги его перевалились через подлокотник дивана. Теперь эта ситуация напоминала Ку тот самый всеми знакомый случай, когда ласковый кот засыпает на хозяине, и второй не может позволить себе даже пошевелиться, дабы не разбудить питомца. Гониль любовался, как выглядело нежное лицо парня, как его мягкая грудь еле заметно приподнималась с каждым вдохом, как смоляные волосы рассыпались на ткани тёмно-синих джинсов. Ку коснулся ухоженной шевелюры, аккуратно поглаживая душистые пряди. В данный момент спящий настолько точно напоминал кота, что Гонилю казалось, будто он скоро начнёт мурчать от прикосновений. За полчаса ноги Гониля уже стали ощутимо неметь, но он не смел будить друга. Тот иногда бормотал что-то абсолютно бессмысленное во сне, а Ку внимательно прислушивался и старался разобрать, что именно. Ни разу не получилось. В какой-то момент Чонсу тихо, но продолжительно замычал, а головой медленно поёрзал на коленях Гониля. Взор Кима со временем становился всё менее мутным, а затылком он явно ощущал мягкую поверхность под собой. Когда парень обнаружил себя расслабленно лежавшим на Гониле, то невольно залился ярко-розовым румянцем. Он резко встал и поспешил неуклюже слезть на диван, глупо уставившись на Ку. Он проговорил смущённо: — Подожди, что только что сейчас произошло? Гониль с широкой, искренней улыбкой, на грани смеха, ответил: — Ты заснул на моих коленях. Пару секунд Чонсу просто хлопал глазами и пусто смотрел на друга, не зная, что сказать. — Прям реально заснул? — Реально заснул. Ещё и на моих коленях. — Извини… Я не хотел, оно само как-то произошло. — Ничего страшного. Можешь спать на моих коленях сколько угодно, если хочешь. — Эй, не флиртуй со мной, пожалуйста… — после сна Чонсу до сих пор не полностью пришёл в себя. — Это провоцирует странные мысли в моей голове. — Я не собирался флиртовать с тобой… — Ким стеснительно прикрыл рот рукой от неловкости. — Если тебе так удобно, то я не против. Но теперь мне интересно, что же у тебя там за странные мысли. — Извини, я не так тебя понял, — парню было жизненно необходимо сменить тему. — Сколько сейчас времени? — Восемь вечера. — Я думаю, мне пора… Спасибо большое, что помогаешь мне. После того как Гониль проводил Чонсу, его голову навязчиво стали посещать мысли о том диалоге и о прочих похожих моментах. Ким действительно часто понимал повседневные фразы именно в таком контексте. Особенно тот случай, когда Ку в шутку предложил ему сесть к нему на колени: пусть они и были знакомы всего месяц, Гониль с уверенностью был готов сказать, что Чонсу бы возмущённо отверг предложение, к тому же в явно эмоциональной форме. Однако вместо недоумения в нём проявилось лишь смущение и… может быть, желание? Если он принимает такое за флирт, то говорит ли это о том, что он хочет, чтобы это являлось флиртом? К тому же его взгляды, его реакции — очень многое указывало на то, что он неравнодушен к Гонилю. Или Гониль также выдумывал, чтобы пофантазировать о том, что он понравился такому привлекательному парню? Ку уже был не в состоянии переубедить себя, что ему не нравится, когда на лице Чонсу появляется довольная улыбка от случайных и не только касаний, как нежно розовеет его лицо из-за мелочей, и что даже флирт не сможет передать те тёплые чувства, которые Гониль испытывал к своему другу. К своему другу…

***

Казалось, Джисок не просто смотрит на этот потолок, он в нём живёт. Он знает о нём всё спустя часы непрерывного зрительного контакта. Цвет потолка — светло-серый, примерно 217.221.220 в системе RGB, или #d9dddc в системе HEX — информатика. Потолок состоит из гипсокартона, плотность гипсокартона — 950 кг/м³ — физика. Длина потолка — три метра, ширина — четыре с половиной, толщина — девять с половиной миллиметров, или же 0,0095 метра в системе СИ; из этого следует, что площадь потолка — тринадцать с половиной метров, а объём — 0,012825 кубических метра — математика. Джисок мог выговорить это только в мыслях, но ему всё равно было не с кем разговаривать вслух. Он знал даже химический состав своего потолка, но вы уже скоро устанете читать научный доклад о потолке в его комнате. Пока Джисок, лёжа на кровати, единился с потолком, на столе, словно просроченные яйца, гнили тетрадки и бумажные листы. Они вымокли после того, как Квак пролил на стол воду во время учёбы, правда, это был не единственный раз, когда это произошло. Как-то раз Джисок оставил на ночь недопитую закрытую бутылку с водой, а когда утром открыл крышку, то заметно поморщился, чуя запах отходов расплодившихся в ней бактерий — биология. Недолго думая, он вылил содержимое на тот же стол, с которого шустрым ливнем падали капли, противно брызгаясь и попадая на уже давно нестиранные треники. Синие чернила на бумаге и до этого рассеялись поперёк линованных строк, теперь же вконец разбухли, изуродованные контактами с водой до невозможности распознать их прежний облик — кажется, это диффузия. В желудке настойчиво давала о себе знать голодная пустота, напоминающая космический войд — огромное, тёмное и до жути холодное пространство в космосе, в котором практически полностью отсутствуют галактики и прочие космические тела — Джисок по-настоящему насладился теми десятью страницами про космос в учебнике физики. Пока его тело изнемогало от отсутствия пищи, движения и, вдобавок, нервного срыва, мозг непрерывно создавал мучительные, цикличные размышления. Парень уже слышал звенящее гудение в ушах, как будто его сознание нагрелось от переизбытка работы, словно старый компьютер. Но громче вечно преследующего его шума был только внутренний голос. «Если бы тогда я не нашёл свою фотографию в ленте, если бы я не заметил его, пока он меня фотографировал; если бы я не знал имя Ли Джуён, то я бы также лежал здесь, не имея сил встать и возможности выйти отсюда? Тогда мои родители бы не обозлились на меня, не называли бы меня ленивым дармоедом и не заперли бы меня в тюрьме этой крохотной квартирки? Ли Джуён… тогда почему это имя вместо горечи на языке и отторжения вызывает лишь приятный трепет, душистый фруктовый запах его волос и тёплые воспоминания? Почему вместо отвращения к нему я чувствую душевное спокойствие и ностальгию? Почему я мечтаю о том, чтобы он как можно скорее оказался здесь, обнял меня покрепче и сказал, что всё хорошо, а не исчез из моей жизни навсегда?» Жестокое подсознание из недр прошептало, проходясь морозным холодком по косточкам: «Потому что ты в него влюблён». — Нет! — уже вслух прокричал Джисок, схватившись исхудалыми руками за волосы, потянув тёмные пряди до жгучей боли. Громкий возглас отнял много сил, вскоре сменившись на немое, беззвучное бормотание. — Это невозможно. Это не может случиться именно со мной. В самом разгаре рефлексии парень даже не заметил приглушённый тонкими стенами разговор родителей на кухне. — Мне уж совсем не нравится тот его друг. Выглядел он совершенно нестандартно, но, что ещё важнее, он плохо влияет на Джисока, — утверждал женский голос. — Это и правда нехорошо, но, с другой стороны, ты хоть раз припомнишь, чтобы Джисок был с кем-то так близок? — отвечал мужской. — К тому же Джисок помог своему другу. Это очень благородный поступок — пожертвовать своим временем ради помощи другим. Учёба действительно важна, но тут он сделал правильный выбор. Мы же не хотим воспитать бессердечного человека, ведь так? — Ты прав. Правда, я всё ещё боюсь, что их общение ничем хорошим не закончится. — Есть такая вероятность, но мы не можем просто взять и запретить ему иметь друзей. — Нам остаётся только полагаться на его благоразумие. И следить за происходящим тоже надо, чтобы мы смогли не упустить точку невозврата. Тот парень всё ещё мне не нравится, поэтому я не могу ему доверять нашего сына. — Джисоку уже семнадцать, он имеет право дружить, с кем он хочет. Я с тобой соглашусь, что не стоит закрывать глаза на произошедшее, но пока я не могу сказать, что требуется наше вмешательство. — Ему осталась ещё неделя наказания, за это время он точно успокоится и сможет взяться за голову. Надеюсь, что он не пропустит слишком много новых тем в школе. — Даже если так, то это легко исправить. Меня ещё беспокоит то, в каком состоянии сейчас находится его логово. Там уже воняет потом и грязной одеждой. — Меня тоже, но Джисоку сейчас правда тяжело. Оправится — сможет убраться и наконец-то сходить в душ. Просто надо дать ему время отойти, — в диалоге наступила небольшая пауза, будто говорящая отвлеклась на что-то. — Подожди, уже час дня. Нам уже выходить пора, опоздать на день рожденья твоей сестры было бы уже слишком грубо. — Да, ты права. Хлопок входной двери был достаточно громким, чтобы Джисок вернулся в реальность. И этот хлопок послужил неким стимулом, раздражителем внезапной идеи — идеи воспользоваться доверием родителей ради того, чтобы встретиться с Джуёном. Мыслительные процессы завертели шестерёнки в голове парня, заставив его вспомнить о дне рожденья его тёти, а также выяснить, что родители вернутся только к вечеру. Холодный душ освежал, а в шкафу всё ещё осталась одежда, которая была пригодна для выхода на улицу. За время подготовки родители уже давно должны были быть далеко от дома, поэтому выходить именно сейчас безопасно. Дрожащая от адреналина кисть повернула ручку двери, и Джисок бегом рванул на свободу без видимой причины торопиться. Пульс подскочил до совершенно бешеных темпов от сочетания физической нагрузки и дикого волнения. Квак помнил название остановки метро, на которой находилась больница, где сейчас должен был быть Джуён. По обрывкам воспоминаний Квак наощупь искал след, и радости его победы не было предела, когда перед глазами наконец-то показалось нужное здание. Джисок, по логическим соображениям, направился в отделение травматологии, а дальше наугад заглядывал в палаты, надеясь увидеть Джуёна. И на лице его нарисовалась широкая, искренняя улыбка, когда он наконец-то встретил того, кого мечтал навестить так давно и так сильно. Ли, лёжа на больничной койке, незамедлительно обернулся в сторону только что открывшейся двери, а затем замер от изумления, увидев перед собой того, кого ожидал меньше всего. — Джуён! — воскликнул Джисок и быстрым шагом направился к другу, поскорее сел на край кровати и дотронулся до холодной ладони своей. Джуён же с удовольствием ответил на его жест, сжал его руку покрепче и так не хотел отпускать. — Я так рад тебя видеть. — Я тоже, но объясни мне, пожалуйста, почему ты здесь? — больной до сих пор не уловил суть происходящего. — Я просто очень хотел тебя увидеть. — Взаимно, но я думал, что тебя родители наказали. Тебе вообще можно здесь находиться? — Нет. Но ты мне правда важнее. — Тебе же ещё больше теперь достанется, разве нет? — Родители не знают. Я втайне это всё провернул. — Джисок… — размышления, что мучали рассудок Джуёна на протяжении тех двух дней одиночества в больничной палате, теперь холодным туманом мутили его сознание. Опасения его подтверждаются с каждой их встречей, и вскоре всё может выйти из-под контроля. — Я понимаю, что тебе нравится проводить со мной время, но у этого же есть последствия. Ты снова не отвечал мне на сообщения, как тебя наказали в этот раз? — Теперь мне нельзя выходить из дома две недели, даже в школу. Телефон тоже забрали. — Ах, зачем же… Несмотря на обременяющие тревогой обстоятельства, и Джуён, и Джисок не были способны игнорировать всплески тёплых чувств эмпатии и радости от их, пусть и недолгого, но воссоединения. Всё время наедине они делились своим тусклым огоньком, что разгорался где-то в недрах их восприятия, обволакивая их тела и согревая. Пару часов они лишь безмятежно болтали: Ли рассказывал о своей больничной рутине, а Квак внимательно слушал и в ответ описывал своё времяпрепровождение под гнётом разъярённых родителей. Время поджимало, и, пусть расставаться не было и малейшего желания, последствия казались чересчур страшными. — Мне пора идти… Мои родители, вероятно, уже скоро будут дома. — Понимаю. Удачи тебе. Джисока неожиданно посетила мысль, что ему бы по-настоящему хотелось, чтобы Джуён помнил о нём, думал о нём, пока бездельничает с перебинтованной ногой в этой холодной больнице. Снова появилась неожиданная идея. Парень и сам удивился, что додумался до такого способа. Желал он это сделать не только из-за столь глупой причины, но и из-за всех тех скребущих черепную коробку размышлений, а в особенности — душевных терзаний по поводу его чувств. Ладонь Джисока неторопливо переместилась на плечо Джуёна. Пару секунд он лишь смотрел другу в глаза, не решаясь. Однако его лицо постепенно двигалось навстречу, до того момента, когда их губы мягко соприкоснулись. В эту долю секунды все механизмы в голове Ли обрушились, чтобы перестроить своё восприятие вновь. Но пока Квак нежно целовал его, своими мягкими губами касался его, Джуён не мог думать ни о чём другом, кроме того, что ему это нравится, что Джисок — именно тот человек, которому он доверил свой первый поцелуй. Больной подался навстречу, рукой дотронулся до гладкой щеки, не прерывая контакт. Тяжело было осознавать, что этот момент продлится всего с десяток секунд, что они не смогут продолжать и продолжать исследовать друг друга, что нечто вновь разделит их, не позволяя насладиться присутствием важного человека. Отстранившись, Джисок многозначительно взглянул на ошарашенного, но очарованного Джуёна, нелепо улыбнулся и, бросив на прощание «Поправляйся», поспешил вернуться домой. Мозгу Джуёна требовалось некоторое время, чтобы догнать суть произошедшего. Губы, также как и лицо, — все места, которых касался Квак, трепетали и нежно покалывали. План Джисока сработал, ведь Джуён действительно не мог перестать тщательно обдумывать случившееся.