Принципы.

      Утро выдалось самым обычным: Турбо умывался в ванной, когда услышал, как в дверном замке повернулся ключ. Чертыхнувшись про себя о том, что не успел улизнуть из дома пораньше, парень сдернул с крючка не шибко свежее полотенце и, наскоро вытершись, выглянул в коридор. Было ясно, что это, скорее всего, отец, но где-то еще теплилась надежда, что это была мать: что-то забыла дома или по другой причине вернувшаяся раньше обычного. Ожидание не было оправдано.       — Не работается? — громко осведомился юноша, чтобы дать знать родителю, что в квартире еще есть люди.       — О! Валерка, — вздрогнув, споткнулся отец о уже сброшенную обувь и едва не распластался прямо на полу в коридоре. — А я тут...       "Бухаю," — пронеслось в голове у Турбо, но вслух он ничего не сказал, покрепче сжав зубы и скрещивая руки на груди.       — Пораньше отпустили, — пожал плечами отец, придерживаясь рукой о стену.       А потом криво усмехнулся, махнул рукой и побрел в комнату. Турбо направился следом.       Родитель неровной походкой прошел к типовой советской стенке, открыл одну из многочисленных дверец — стеклянную дверцу серванта, и принялся рыться среди посуды, чертыхаясь под нос. Выудил какую-то потрепанную книжку с соседней полки и принялся методично перелистывать странички, ожидая что-то найти. Недовольно перевернув книгу, и потрясая ею в воздухе, отец матюкнулся и бросил ее на пол, теряя всякий интерес, и достал с полки с посудой какую-то вазочку. Мужчина заглянул внутрь и, удовлетворенно оскалившись, еле протиснул в нее пальцы, силясь достать содержимое. Безуспешно.       Турбо стоял в дверях, облокотившись о косяк, и пристально наблюдал за отцом и его нехитрыми действиями.       Тот, тем временем, в очередной раз ляпнув: "Сссука!", перевернул вазочку и потряс: пара купюр выпала и, резво крутнувшись в полете, упала на пол.       — Во! — подняв деньги, продемонстрировал отец деньги Турбо, подняв их на уровень глаз. — Сдать надо в профсоюз.       Турбо прекрасно знал, что деньги в профсоюз вычитаются из зарплаты перед выдачей на руки. И, тем более, из заначки не берутся.       — Еще какие сказки расскажешь? — он резко, в два шага, оказался перед мужчиной и ловко выхватил купюры. — В компартию еще может взнос?       — Валерка, ты чего? — удивленно хлопнул пьяными глазами мужчина, в очередной раз чуть не теряя равновесие. — Отцу не веришь?       Ох, да он нарывается! Хотелось бы ответить, как Турбо помнит все его пьяные заверения: когда пьяный отец обещал угостить его маленького мороженым завтра и ничего не приносил, или уверял, что они всей семьей поедут в санаторий, когда Турбо было уже восемь лет, и он уже все успел растрепать детворе во дворе, а в итоге они остались в городе, потому что никаких путевок не было. Или и того хуже: отец их пропил.       — Давненько, — ответил Турбо со вздохом. Неужели отец и вправду считал, что сын все еще верит каждому его слову? — Еще раз увижу, что деньги из заначки тащишь...       Юноша выразительно промолчал и посмотрел в ставшие такими чужими глаза: такие же как у него по оттенку. Отец явно понял о чем толкует сын, вздохнул и грустно прищелкнул языком.       Не было такого, что он каждый раз давал отцу по лицу или еще куда, но грубо выволакивал из дому регулярно. С тех пор, как ему исполнилось лет четырнадцать, и он стал ощутимо сильнее пропитого тела. Воля бы Турбо: давно б из дому вышвырнул, да только мать плакала и клялась, что жить без пьяницы-мужа "не сможет, и как же человека выгонять из собственной же квартиры, куда же он пойдет" — и прочие женские глупые, но милосердные мысли. Только материнские слезы и останавливали. Особенно ему запомнились две мокрые дорожки на раскрасневшемся и опухшем лице, когда она впервые увидела ссадины и намеки на будущие синяки на отцовском лице. Честно говоря, там было скорее месиво, а не лицо. Что конкретно произошло — Турбо помнил плохо, только то, что отец пропил все деньги, что у них имелись, а потом и те, что заняла у соседей мать, чтобы как-то дожить до следующей получки. Но после такой встряски отец перестал появляться дома хоть немного пьяным на целых четыре месяца.       — Ну, Валер, — начал отец. — Там мужики ждут. Похмелиться надо.       — Пить нехер, тогда и похмеляться не надо будет, — парень убрал книгу с пола на полку и аккуратно прикрыл шкаф. — Ты домой за деньгами на чекушку пришел? Нет денег. Свободен.       — Так я же...       Турбо подошел ближе: ростом он теперь был выше, не то, что в четырнадцать. Да и в плечах сильно шире.       — Ты здесь до сих пор, только потому что у матери сердце слишком доброе. Я бы тебя давно выпер. Толку от тебя никакого.       Отец нахмурился, утер нос и выдал:       — Ты, сученок, подумай на чьи деньги живешь! — и, криво размахнувшись, заехал кулаком в челюсть Турбо.       Тот выругался сквозь зубы, и, схватив отца за грудки, потащил нерадивого родителя в коридор.       — Ты все, что зарабатываешь, — пропиваешь, — зло напомнил Турбо, открывая дверь, и вытаскивая из кармана отцовой куртки ключи. — Еще и у матери деньги тащишь. Взрослый мужик, ну!       Он сунул ключи в свою ветровку и, выставив отцовскую обувь в подъезд, вытолкал мужчину из квартиры.       — Жди, пока мать придет. И, не дай бог, она мне скажет, что ты деньги из дома взял и пропил, — Турбо закрыл дверь.       Его потрясывало: такое всегда было после разговоров с отцом. Странное дело: чужому хоть череп мог проломить и хоть бы хны, а тут от одних разговор в дрожь бросает с бешенства. Почему-то вспомнилось, как он впервые ударил отца.       Он тогда пришел с улицы и зашел в квартиру, когда услышал тихий материнский плач, перемежаемый неровными всхлипами. Не сняв обувь, Турбо забежал в кухню и увидел, как мать сидит на полу, прислонившись к стене и удерживая какую-то хлипенькую книжку над головой, видимо, в попытке защититься, а отец, стоя над ней, что-то злобно выговаривает и замахивается. Турбо затрясло от ярости и, потом он, на самом деле, мало что помнил. Помнил, как вытаскивает отца из кухни за шиворот, а тот упирается руками и ногами в стены узкого коридора. Помнил, как пару раз дал родителю под дых, а у того сбилось дыхание, и вместо матерных слов вперемежку с проклятиями в адрес семьи, мужчина начал хрипеть и глупо орать. Помнил, как закрыл его в комнате, а сам помчался к матери в кухню. Мужчина потом долбился, грозя вынести межкомнатную дверь, и выкрикивал что-то нечленораздельное, пока Турбо успокаивал мать и отпаивал ее водой вперемежку с валерьянкой. И откуда только силы взялись? С того момента он и понял, что физически стал сильнее родителя. И хрена с два тот еще раз при нем мать ударит. И не при нем тоже.       В дверь начали колотить кулаками.       — Ну, Валер, открывай, — послышался из подъезда глухой голос отца.       Не хватало еще, чтобы соседи услышали! Ничего, нужно немного переждать: отец скоро поймет, что открывать ему никто не собирается, и уйдет к своим собутыльникам. В дверь еще раз постучали, но уже не так настойчиво. Турбо заглянул в дверной глазок: отец помялся возле двери, а потом, взяв обувь, присел прямо на пыльные ступеньки, и обулся. Встал, почесал щетинистый подбородок и подошел к дверь напротив: туда, где жила Ника с родителями. Вот же! Для такого "прекрасного" утра еще нужно было, чтобы она дома оказалась! А Ника, скорее всего, и была дома. Сегодня ведь выходной, а вчера они на танцах были. Вот бы дядя Артур еще не приехал, а Ника куда-нибудь с утречка свалила с какой-нибудь подружкой. Но за ней такого не водилось.       Отец еще раз постучался к соседям. Турбо как бешеный жался к глазку, молясь, чтобы дверь напротив не открылась. И она, конечно же, открылась.       На пороге стояла Ника: с привычной гулькой на голове и в домашнем сарафане.       — Здравствуйте, — вежливо поздоровалась девушка. Турбо увидел, как она едва скривила губы от неудовольствия.       — Ник, привет, — переминулся с ноги на ногу отец Турбо. — Занять хотел до получки. А то и хлеб купить не могу.       Турбо сжал кулаки, выслушивая очередную брехню: теперь хлебом прикрываться! Никогда у них не было такого, чтобы на хлеб не хватало. Кроме того раза, конечно, когда отец все деньги пропил. Жили не богато, но и не так, чтобы бедно. На еду уж хватало: не бутерброды с икрой, само собой, но хлеб всегда в доме имелся.       — Ой, а отца дома нет, — сообщила Ника, глупо хлопнув глазами и зачем-то кинув быстрый взгляд на дверь напротив.       Умница! Ника и родители ее знали про их ситуацию и отцу его в долг обычно не давали.       — А у самой нет что ли? — искренне удивился родитель Турбо, приваливаясь к стене боком: сил стоять, видимо, совсем не осталось.       — Нет. Сама отца жду, чтобы за продуктами сходить, — невинно ответила Ника и махнула на дверь соседей: — тети Нины, если что, дома нет, можете не стучаться. Она с утра на огород уехала.       — Может глянешь все таки? — настаивал отец Турбо, чуть помолчав.       — Да, а где глянуть-то? — рубанула Ника очень уверенно. Ну актриса! И терпеливо объяснила, словно маленькому ребенку: — у меня у самой только на буханку: к приезду отца взять надо, на ужин. А он только к вечеру будет, наверное. Ладно, я пойду, мне убираться еще.       Она начала закрывать дверь, когда родитель Турбо подставил руку так, чтобы помешать соседке.       — Ник, а может займешь эти? Я вот через пару часиков занесу, — залебезил мужчина елейным голосом.       — Вы ж до получки просили, — строго напомнила Ника, недовольно нахмурив брови.       — У мужиков возьму, тебе отдам, — пробухтел сосед, все еще придерживая рукой дверь.       Турбо повернул замок, со звонким щелчком открывая дверь на лестничную клетку, и вышел как был: пугающе свирепый и в одних домашних трико. Только шлепанцы нацепил — не босым же по подъезду шляться.       — Я тебя нормально попросил? — зло бросил Турбо, подходя ближе к родителю и цепко беря его за ворот легкой куртки. — Это не значит, что нужно по соседям побираться.       — Валер, — начала было Ника, но Турбо так зыркнул, что девушка мгновенно умолкла.       В любой другой момент он бы возликовал, что сумел одним взглядом Нику утихомирить. Сейчас же эта мысль лишь стремительно скользнула на задворках сознания.       Для пущей убедительности он грубо кинул:       — Дверь закрой.       И Ника его послушалась, беспрекословно закрывшись в собственной квартире.       Он, тем временем, спешно спускал своего отца вниз, чтобы выставить из подъезда. Если уж ему ума хватило к Нике и ее родителям постучаться, то, в случае неудачи, он обязательно попрется по другим соседям. Желание срочно принять на грудь — оно такое. Турбо видел это состояние отца не в первой. Пока денег или выпивки не найдет — не успокоится.       Подъездная дверь открылась, впуская в темноту клубы солнечного света. Турбо бесцеремонно выдернул родителя на улицу и, все еще держа за ворот, зло прошептал:       — Пока не протрезвеешь — домой не вздумай приходить. Приду, увижу, что мать плакала... — он выразительно промолчал, вглядываясь в глаза мужчины, и сплюнул.       — Валер, ну чего ты в самом деле...       — Иди уже, — он легонько толкнул отца от подъезда и, развернувшись, направился домой.       Покурить бы, но тут отец ошивается. Он, конечно, знал, что сын курит. Но чтобы вот так перед ним — такого еще не было. Да и вдруг матери ляпнет, а ее лишний раз расстраивать не хотелось. Она и так от них обоих натерпелась.       Утро с этими дрянными разговорами явно не задалось, еще и есть ужасно хотелось. Сейчас он навернет целую тарелку вчерашней жареной картошечки, и мир сразу станет чуть добрее. А там уже и до качалки можно будет дойти.       Не успев подняться до своего этажа, Турбо обнаружил, что из-за соседской двери напротив выглядывает Ника. Еще её нотации сегодняшним утром ему выслушивать не хватало!       — Валер, — осторожно позвала девушка, приоткрывая дверь сильнее и придерживая ее почему-то ладонью, сжатой в кулак. В кулаке что-то определенно было: Турбо увидел кончик торчащей бумаги.       — Чего тебе? — сухо спросил он, пытаясь побыстрее проскочить ступеньки и скрыться уже в своей квартире, а взгляд как-то сам мазнул по обнаженным ключицам.       Ника будто смутилась, когда он подошел ближе, прямо к ее двери. В нос ударил запах свежести ее кожи и чая с чабрецом. Девушка нервно дернула кулаком с бумагой, сжала сильнее. И чего это с ней? Она его, конечно, без футболки видела. Но это все было до всего произошедшего. А еще Турбо знал, как его обнаженное тело действует на девок. Тем более, девок влюбленных. И Ника, похоже, не исключение. Турбо самодовольно хмыкнул.       — Я просто...       Зря она начала... Ему с утра отец все мозги вытрепал, а еще жрать хотелось. Тут и одной фразы хватило, чтобы взбеситься.       — А я думал ты, как обычно, сложно, — едва не рявкнул Турбо, все же понизив голос и даже подойдя ближе. — Ты ведь у нас не можешь, чтобы все легко и просто!       Ника ожидаемо вздернула нос и тут же убрала руку с бумагой за спину. И это даже показалось Турбо забавным: он все еще возвышался над ней, такой крошечной.       — Я бы тебя попросила...       — Нехер меня просить! Допросилась уже! Валер, подожди, Валер, тут нельзя, а вот тут, Валер, можно. Я тебе не собака какая-то.       — Знаешь что? — она на секунду о чем-то задумалась и прошипела: — Я тебе не одна из твоих девок, которые в первый же день по углам зажиматься будут. Не нравится — иди дальше всем районным присовывай.       Ну это уже слишком. То отец мозги парит, то Ника теперь. Еще и жрать хочется!       Он жестко схватил ее за свободную руку и наклонился ближе, к самому лицу. На мгновение ему показалось, что она как-то бессильно дернулась, пытаясь вытянуть руку из его хватки.       — Я такого у тебя и не просил, дура. Я хотел, чтобы по-нормальному. А не прятаться, как малолетки. До ЗАГСа прятаться будешь?       — Ты меня в ЗАГС и не звал, — процедила девушка.       — И не позову, не мечтай, — ухмыльнулся он, разглядывая злые карие глаза.       — Сдался больно, — скривила губы Ника.       — А, сдался! — он аккуратно втолкнул ее в квартиру, прикрывая дверь, чтобы любопытные соседи не могли подслушать. А потом зловеще прошептал: — не ты ли в подъезде тогда разревелась? "Ой, Валерочка, люблю тебя!"       — Ты ч...       — Нихрена любовь твоя не стоит, — хлестко продолжал Турбо. — С мотальщиком гулять не буду, но в падике и позажиматься можно. Ты уж или крестик сними, или...       — Уйди, — толкнула его Ника, упираясь в обнаженную грудь прохладными ладошками, одна из которых все еще что-то сжимала в кулаке. — Уходи!       — Ну и уйду. И по бабам пойду, — язвительно бросил он напоследок, отступая из чужой квартиры.       А Ника, все же вытолкнув его в подъезд, заявила:       — И я не крещеная, дурак! — и захлопнула дверь.       Турбо яростно взглянул на закрывшуюся дверь, и развернулся к своей.       Запал как-то пропал, когда он зашел в свою квартиру. Умеют же с утра настроение испортить!       Он прошел на кухню, положил целую тарелку жареной картошки, не разогревая, и, отрезав крупный ломоть хлеба, принялся есть. После такого и есть не хотелось, если честно. Но желудок уже недовольно урчал, напоминая о своем существовании.       И надо вот было ей его поджидать? Знала же, что злой, как собака. На кой хер вообще ей с ним разговаривать? Он свои условия поставил. Или она помириться решила? Не верилось, чтобы твердолобая Ника все вдруг за ночь обдумала, и решила, что ничего страшного не будет, если она на свои правила наплюет.       Выпив кружку чая, Турбо хотел было покурить прямо в кухне с досады, но вовремя подумал, что мать, конечно, подумает, что это отец, но запах-то все равно останется. Поэтому он тщательно помыл посуду, а потом прошел в свою комнату, чтобы переодеться: дома делать было нечего, а на улице хоть потрещать с кем-то можно. И курить хотелось ужасно.       Парень хлопнул по карманам спортивной куртки, на ощупь определяя пачку сигарет, и выудил из другого несколько аккуратно сложенных купюр. Пересчитал, остался доволен, и, сунув парочку в карман, направился в зал к стенке. Достал многострадальную вазочку, вытряхнул из нее деньги и, вложив свои пачкой, уложил в большую супницу, которая досталась еще от бабушки. Супница стояла в серванте, ожидая большого праздника или важных гостей. На памяти Турбо, из шкафа ее так никогда и не доставали. Да и больших сборищ гостей у них никогда не было: ни на Новый Год, ни на Дни Рождения.       Думал, прикупить на эти деньги Нике сережки в Москве, куда они скоро поедут с пацанами. Сентябрь: в столицу толпами хлынут студенты, и все еще будут шлындать туристы. Москва все же была богаче, чем Казань — поживиться можно было много чем. Тут тебе и шмотки, и ювелирка, и хрустящие купюры. Это не школьников и местных студентов трясти на мелочь. Город больше — и улов крупнее. Демид тут своей где-то нашел безделушку — Турбо слышал это краем уха в качалке, когда тот хвастался и показывал находку Кащею. Золотые. На такие у него точно никаких заначек не хватит. Но хотелось каких-нибудь особенных, даже если и не золотых! Тем более Ника всякую ерунду любит: брошку, по крайней мере, таскала с удовольствием. Значит, и сережки хорошенькие полюбятся. Тем более из самой столицы! Но теперь, после вчерашнего, не уперлось ему ей еще подарки дарить. Не хочет — не надо. Пусть с комсомольцами своими гуляет, с ними же не так страшно. И деньги целее будут. И вообще, про Нику сегодня и думать не стоит. Как там было: меньше думаешь — крепче спишь? Или как-то так. Дел у него будто нет никаких? Найдет.       Он вышел на улицу и направился к качалке, закуривая на ходу.              Турбо с пацанами стояли в арке, когда уже опустились сумерки, и уже хотели расходиться, хотя было еще совсем не поздно. Осень была уже совсем близко, и ночь окутывала город темнотой намного раньше, чем в начале лета. Денек сегодня выдался насыщенный: сначала перетерли в качалке, потом Кащей развыступался, а после сбора прошлись на ближайшему скверу в поисках чушпанов и наживы. Собранные монеты обдавали жаром карман, а в зубах и за ухом приятно грели душу ароматные недешевые сигареты.       Обсуждали последнюю выходку скорлупы, когда Сутулый вгляделся через мглу прохода в вошедший силуэт и пихнул Турбо в бок, шепча:       — Вон, соседка твоя идет.       Турбо поймал короткий настороженный взгляд Зимы и резко развернулся к Сутулому.       — И че? — мгновенно набычился парень, прикладываясь к сигарете. Она разгорелась красным, обугливая бумагу и обнажая скуренный пепел. Ну вот, хотел эти редкие сигареты с удовольствием и наслаждением выкурить, как же.       — Да ничего… — опешил Сутулый, пожав плечами. —Ты же обычно…       Не хватало, чтобы они заметили, как он с одного ее присутствия бесится. Хотя пусть и заметят, ему-то что?       — А сегодня необычно, завались, — почти примирительно отрезал Турбо и повернулся к проходящей мимо Нике спиной. Даже не посмотрел, от греха подальше, но в нос все равно ударил ее особенный запах: какой-то травяной и свежий. Ну, ведьма!       — Привет, Ник, — поздоровался с девушкой Зима, еле кивнув головой.       Чертов Зима! Строит из себя джентльмена! Нет бы помолчать!       — Привет, Вахит, — Турбо даже почудилось, как она во весь рот улыбнулась другу. Но он не мог видеть, он стоял к ней спиной, а она прекрасно видела, как он отвернулся, чтобы не встречаться с ней взглядом.       Улыбайся, конечно, он теперь же так — пустое место. Еще кто узнает, что она с ним, с Турбо, шашни крутила! А он повелся, как мальчишка. Вот же зараза!       Когда шаги Ники стихли, они все еще стояли в молчании, слышно было только тлеющие сигареты при затягах. И запах ее тоже совсем пропал, растворившись в аромате сизого табачного дыма.       Теперь-то точно и до Сутулого дойдет. Вот же срань! Этот Черепу расскажет: что бегал-бегал за ней Турбо, а Ника ему — от ворот поворот. А Черепу много не надо: узнает, что свободна, как банный лист прицепится. Никто ж не знает, что у них там было по подъездам. И не узнают: почему-то про Нику совсем не хотелось трепаться. Придется, видимо, Черепу все-таки в дыню прописать для профилактики. Хотя Ника и говорила, что с мотальщиком гулять не будет. Но так явно быстрее дойдет. Череп — он же непонятливый.       — Ну, пацаны, я пойду тогда, — резко попрощался Сутулый, протягивая ладонь Турбо.       Хорошо хоть ума хватило не продолжать расспросы. Сутулый все таки не Череп.       — Ага, давай, — пожал товарищу руку Зима. — До завтра.       Когда тот резво перешел улицу, Зима обернулся к Турбо и аккуратно, в своей манере, поинтересовался, внимательно всматриваясь в лицо товарища:       — И че у вас случилось?       — Дааа, — отмахнулся Турбо, поглядывая в сторону двора. — Пойду я.       — Как дети, — вздохнул Зима, в очередной раз пожимая руку.       Догнал он ее уже в подъезде. Сам не понял: на кой за ней побежал? Или это был план Зимы: поскорее распрощаться, чтобы он, Турбо, свои любовные дела уладил? Манипулятор хренов!       Ника уже почти добралась до своего этажа. Даже не обернулась: наверное, поняла, что это он. Кому бы еще за ней следить?       — Опять вечером ходишь, — негодующе протянул Турбо, притормозив на ступеньках.       — А у нас комендантский час что ли? — в тон ему ответила девушка, не удосужившись остановиться или обернуться.       — Знаешь же, что прицепиться могут, — гнул свою линию Турбо, и в пару шагов оказался прямо за ней. — Далеко шла?       — С работы папиной, — спокойно ответила Ника, ища ключ в сумочке на ходу.       Вот как, значит. Работа у Никиного отца была далековато да и в райончике не совсем благополучном: промзона, гаражи. Обед в ночной рейс, что ли, носила?       Они остановились на своем этаже перед ее дверью. Открывать Ника не спешила.       — Тем более, — он попытался поймать ее руку.       И зачем вообще за ней пошел? Думал же, чтоб недельку-другую не общаться, остынуть. Может она и передумала бы?       — Менее, — Ника ловко увернула ладонь от его. — Чего надо? Нотации мне читать пришел? Вроде с пацанами стоял. Поздороваться не удосужился, я ж прокаженная теперь.       — Знаешь же, что… — он замолчал, убирая руки в карман.       — Что? — Ника все же обернулась, сузив глаза и недовольно глянув на него.       — Беспокоюсь, — нехотя ответил Турбо и отвел глаза. Как-то неприятно было это признавать вот так.       — А ты валерьянки выпей, Валерочка, — бросила Ника, все же отворачиваясь и открывая дверь. — Говорят, помогает.       — Ник… — протянул Турбо, попытавшись придержать дверь.       — Что еще?! — ну вот, опять она чуть ли не плачет. Он в самом деле видел, как у нее дернулась нижняя губа.       Опять он ее довел. В последние дни Ника плакала чаще, чем за всю свою жизнь до этого, похоже. Неужели это он так на ее настроение влияет? Ну дурак! Надо было ее в охапку сграбастать и исцеловать всю, тогда она явно сговорчивее была бы. И хотя бы не плакала. Он знал, как на нее действовал. Что нужно было сделать: как дотронутся, как коснуться...       А Ника уже закрыла дверь изнутри.       Он постоял у ее двери, прислушиваясь к шуршанию. Думал, постучать, поговорить. Но потом решил, что Ника точно расплачется, поэтому не стал и пытаться. Домой идти не хотелось. Может, Зима еще не ушел?       Турбо спустился вниз, проверил арку: пусто. Может, ушел в качалку?       Все таки злость брала неимоверно: он-то думал, что все у них с Никой будет, как у нормальных людей: кино, вино и домино, как говорится. Походили бы по дискотекам, по паркам погуляли, чем еще там парочки занимаются? Она бы рассказала родителям, а через годик, сразу после технаря, расписались бы и свадьбу сыграли. Там уже и детей можно заделать. Дети Турбо совсем не пугали: он, хотя бы, будет лучшим отцом, чем его собственный. Этого было достаточно. Почему-то хотелось минимум двоих. Сам он рос единственным ребенком в семье и, бывало, что завидовал тем, у кого имеются брат или сестра. Первым пусть, конечно, будет пацан. А потом и дочку можно. Неплохо было бы, чтобы дочка на Нику была похожа: с такими же огромными глазищами и длиннющими ресницами. Только вот не характером. А то будет из него веревки вить. Ему и Ники хватало.       Парень аккуратно приоткрыл дверь: в качалке уже все должны были разойтись: они уходили предпоследними. Максимум: Кащей со старшими решили задержаться и теперь давят очередную бутылку беленькой. Увидят — скажут с ними выпить, а пить не хотелось. Или хотелось? Да, было бы неплохо. Хотя бы про Нику думать не будет и себя корить. А то крыша его совсем начала уезжать.       Он аккуратно прошел к подсобке, чтобы не издавать лишнего шума и заглянул в приоткрытую широкую щель, все еще обдумывая: хочется ему горячительного или нет.       В подсобке и вправду кто-то был. Только вот это был совсем не Кащей со старшими. Один из старших, конечно, имелся: Демид. Но это — не самое интересное, что он там увидел. Ожидания увидеть пару початых бутылок на столике, где также стояла нехитрая закусь и несколько наполненных стаканов, совсем не оправдались. Стол был сдвинут к стене, и на нем и вправду была небольшая "поляна" с увеселительными напитками и едой. Но самое главное было в девушке, которая сидела на коленях прямо на голом бетонном полу подсобки. Турбо почему-то внезапно подумалось, как небрежно эта блондинка относится к своим дорогущим капроновым колготкам — ни одна из знакомых девок в таком дефиците и на скамейку лишний раз не садилась, боясь каких-то зацепок. А эта сидела своими голыми коленями на голом твердом полу, а в подсобке было не так уж и тепло. Должно быть, больно и холодно. Почему именно это пришло в его голову первым — Турбо и не понял. Ведь во рту у этой девушки был член Демида, на который она ритмично насаживалась головой.       Турбо едва шумно не вздохнул и почти ругнулся, но вовремя спохватился, напрягая глаза.       Девушка, тем временем, как-то жалобно всхлипнула, но Демид только довольно усмехнулся с закрытыми глазами, чуть шире расставил ноги, насколько позволяло узенькое кресло и, опустив руку на девичий затылок, с силой прижал ее голову к своей промежности. Девушка протестующе промычала, уперлась руками в мужские бедра и попыталась оттолкнуться. Не вышло. Демид рявкнул:       — Глубже бери, сука!       Девушка горько захныкала, но послушалась. Голова ее размеренно двигалась вверх-вниз, волосы колыхались из стороны в сторону, а из горла периодически вырывались стоны: недовольные или, наоборот, весьма — Турбо понять не мог. Стоны эти смешивались с хлюпающим звуком и перемежались с частыми всхлипами: казалось, девчонка готова разрыдаться прямо сейчас. Демид только довольно ухмылялся, зажмуривая глаза в некоторые моменты, и периодически давил рукой на белобрысый затылок, цепляясь за копну локонов.       Турбо скрылся за дверью, пытаясь прийти в себя. Увиденное было отвратительным и мерзким. Гнусный запах алкоголя в воздухе, противное поскрипывание кресла от размеренных движений и тошнотворные чавкающие звуки. Он зачем-то еще раз заглянул в каморку: Демид тем временем убрал блондинистые волосы от девичьего лица, и Турбо увидел, что это была Ленка. Никина Ленка. Подружка с работы.       Оцепенев, юноша как можно тише проковылял к входной двери и почти вышел на воздух, стараясь не скрипнуть случайно дверью, когда услышал:       — Думала, мозги мне крутить будешь и ныться? Отрабатывай прощение теперь!       Ему и в голову не приходило, что какой-то уважающий себя пацан вот так будет за щеку присовывать какой-то девчонке. Тем более не какой-то, а своей! Ника говорила, что они жениться собирались. Где женитьба — там и дети. Чем Демид думает? Как Ленка потом от него рожать будет? Как этими губами будет детей на ночь в лоб целовать? Это уж слишком!       Так хотел, чтобы ему кто-нибудь отслюнявил, другую найти не мог? Не свою же! Ему же потом самому эти губы целовать. Или он с ней расплюется после этого? И побежит она к Нике жаловаться!       Ника! А она-то с ней общается! Интересно, знает ли его соседка, чем ее подружаня занимается? Нет-нет, наверняка, это впервые. Был бы этот аттракцион не единожды, их бы давно спалили. В подсобке частенько кто-то да и ошивается.       Надо Нике сказать, чтобы потом на него косо не смотрели, когда она уже поймет, как неправа, и они вместе ходить будут. На Демида — срать с высокой колокольни, кто ему что скажет? Он старше и сидел. Но если про Нику такие слухи пойдут, что она с вафлершей дружбу водит...       Он взбежал на свою лестничную площадку, остановился у ее двери и перевел дух. Поздно уже, если подумать. Наверняка, спит. Разбудить? Нет уж, пусть спит. А то начнет истерить на ночь глядя. Зайдет завтра с утра, не будить же с такими тяжелыми разговорами на ночь. Завтра.       Отвратительно. Это слово описало бы пробуждение как нельзя точно. Дурацкие сны, в которых Ника была на коленях в душной подсобке. Пот почему-то мерзко стекал по его спине и холодил, а футболка прилипла к влажной коже. Турбо потянулся к ее лицу, пальцы его показались ужасно огромными и нелепыми, когда он коснулся ее скулы и подтянул ближе к себе. Глаза у Ники были большущими, и она непонимающе хлопала ресницами, уставившись на него снизу-вверх. Девушка зажмурилась, а он поймал взглядом блеск брошки на ее летнем платье. А потом...       Турбо едва продрал глаза и понял, что на часах уже половина двенадцатого. Будильник то ли забарахлил, то ли заботливая мать отключила, чтобы дорогой сын выспался. Он метнулся в ванную: срочно умыться, а потом можно и к Нике. Серьезно поговорить. Очень серьезно.       Поворот вентиля, кран сорвало, и вода хлынула с такой силой, что залила пол. Турбо даже среагировать не успел. Чертыхнувшись, парень обтерся полотенцем, и, даже не удосужившись вытереть пролившуюся на пол воду, поспешил к антресоли.       — Валер, проснулся? — позвала мать из кухни.       Странно, что не ушла на рынок. Зато отец, верно, уже свалил из дому и приговорил чекушку в компании собутыльников. И того лучше: не будет под руку мандеть, как правильно чинить.       — Кран сорвало, я сейчас, — крикнул он, копаясь в ящиках, что достал с антресоли.       Где же чертовы инструменты? Неужто забулдыга отец и их продал за копейки, чтобы в очередной раз опохмелиться?       Турбо в очередной раз чертыхнулся и поспешил к соседям. Нетерпеливо накинул шлепки и вышел в подъезд прямо так: в домашних трико. Беспокойно позвонил в соседский звонок, а потом раздраженно забарабанил кулаком в дверь. Ну, где ты?       Ника открыла дверь с недовольным лицом:       — Ты чего долбишься?       — Отец дома? Кран в ванной сорвало, — без лишних вопросов начал Турбо.       Ника только ахнула и прикрыла рот ладошкой, а потом ответила:       — Нет, он же вечером в рейс уехал. А сегодня еще в гараже задержится, на ремонт.       — А инструмент дашь? — Турбо оценил ее внешний вид: полотенце было перекинуто через плечо, на губах пара крошек: видимо, завтракала. Поздновато. Неужто до ночи сидела?       — Сам глянешь если, я не разбираюсь. Только папа ящик на антресоль убрал.       И впустила соседа в квартиру. Пахло чем-то сладким, какой-то выпечкой. И не лень Нике готовить? Хотя ему бы жаловаться: сейчас починит кран, по-человечески умоется и придет к ней чаевничать. Как раз про Ленку расскажет. Вряд ли Ника его воспримет нормально, выгонит взашей, поди. Поэтому пусть уж сначала угостит и чаем напоит, прежде чем он ей про ее подружку речи толкать начнет.       Он скинул шлепки и по-хозяйски прошел к антресоли перед кухней. Девушка уже успела вытащить из кухни табурет, загородив собой проход.       — Доброе утро! — услышал он знакомый голос и чуть не рухнул на пол, не успев даже взобраться на табурет.       На кухне за столом с кружкой чая сидела Ленка. В белой блузочке, белокурыми кудрями, аккуратно спускавшимися по плечам, и легкой улыбочкой на губах — идеальная комсомолка, ни дать-ни взять! Она кивнула ему, отхлебнула чай и аккуратно надкусила свежеиспеченную булочку. Турбо вмиг стало тошно: вчера она этим ртом совсем неаккуратно мерзкие вещи проделывала, а тут из Никиных кружек пьет и булки ее ест.       — Здрасти, — кинул он, стараясь лишний раз не смотреть на ее губы. Она же этими губами вчера...       — А Ленка вот зашла утром на булочки и просто потрындеть. Тебе булок с собой дать? — участливо спросила Ника. Будто и не поцапалась с ним вчера. Или перед подружкой своей выделывается? — Или ты зайдешь потом?       Какие нахрен булки? Ленка твоя вчера этими руками член его старшего наяривала, а Ника теперь эти булки, которые Ленка могла трогать, ему предлагает?! И сама, поди, ест!       — Нет, спасибо. Я инструмент возьму, позже верну, — он сдержанно указал на ящик. — Вечером дома будешь? Или опять по кинам пойдешь?       Он в очередной раз кинул короткий взгляд на пьющую чай Ленку. Та хитро улыбнулась. Турбо нервно дернул щекой и отвернулся. Почему-то стало совсем неловко от того, что он без футболки, как дурак, приперся.       — Дома, вроде, — пожала плечами Ника.       — Разговор есть. Серьезный.       Он направился в коридор, прихватив ящик с инструментами.       — Может папе ужин отнесу. У них работы много, завтра опять в рейс рано утром, — провожала его соседка до двери.       — Ладно, до вечера, — Турбо уже вышел в подъезд и даже не обернулся.       Прискакала с утра пораньше белобрысая коза эта! И Ника — дурочка, по другому и не скажешь!       Турбо стучался уже не в первый раз. Дверь не открывали. Было часов десять, и Ника точно должна была быть дома. И, желательно, одна. Уж точно без своей этой Ленки.       Он постучал еще раз и прислушался: за дверью точно никого не было. Он приходил раньше, но ему все так и не открывали. Где ж она пропадает? В подъезде было тихо, как и в любой вечер: из нескольких квартир было слышно, как негромко работает телевизор, а воздух был наполнен запахом жареных пирожков. Он вздохнул и осознал, что голоден. Была бы Ника дома, то накормила бы: к себе идти не хотелось, вдруг пропустит момент, как она придет? Только бы не этих булок сраных. Состряпала бы ему чего на скорую руку: она умеет, он знает.       Парень вышел из подъезда: его пацаны сидели у соседнего и о чем-то негромко переговаривались, а иногда взрывались заразительным хохотом. Ну и дураки, никаких проблем. Девки у тех, у кого имелись, явно такими знакомствами "похвастать", как Ника, не могут. Черт бы эту Ленку побрал!       Его окликнули, но Турбо отмахнулся и пошел к арке: хоть там Нику встретит, если она не дома. А она точно не дома: даже если бы спала, то проснулась бы — так он в дверь долбился, всех покойников бы поднял. В подступившей тишине успокоившегося города чиркнул спичками и выкурил пару сигарет, переминаясь с ноги на ногу, подцепил носком старого ботинка камушек, постоял еще с десять минут. Ее все еще не было.       К ее отцу на работу поехать? А вдруг разминутся? Да и автобусы уже плохо ходили, и идти с промзоны пешком через чужие районы — приятного было мало. Скорее всего, она уже домой ехала. Он достал еще одну сигарету, задумался и сунул ее обратно в пачку. Может быть все-таки спала?       На душе вдруг стало необычайно тревожно. Сердце быстро-быстро забилось, мысли заметались, а воображение подкинуло пару ярких картинок с участием соседки. Вдруг она с Ленкой сейчас? И не только с ней, а с ее дружком ненаглядным — Демидом. Где Демид, там и Кащей. И Ника ему, вроде как, пришлась по душе. Или, того хуже, пока шла от отца, зацепились пацаны из другого района. Вот что у них на уме? Он чертыхнулся: знал, что могли сделать с молодой симпатичной девчонкой. Ника, конечно, боевая, но если их несколько будет? Или вообще... Ну уж нет! Пришлось даже помотать головой, чтобы отогнать ненужные мысли.       Парень еще раз поднялся в подъезд, постучал еще и еще. Нет ответа. Почему-то вернулись волнение и тревога. А вдруг она там, в качалке, со своей подружкой? Пока он тут пороги обивает. Занимаются черт знает чем? Надо дойти до качалки, одному. Если и там ее нет, то точно все-таки стоит поехать к ее отцу на работу. Только Зиму выцепит с собой, а может и еще кого. Кому не придется долго объяснять: с чего он так о соседке печется?       Турбо уже спускался к выходу, минуя по паре ступенек за раз для скорости, когда открылась дверь, и лицо Ники озарилось тусклым подъездным светом. Она вскинула голову на темный спускающийся к ней силуэт и отчего-то нервно дернулась. Не узнала?       — Валер? — голос у нее отчего-то дрожал.       Турбо прошелся по ней беглым взглядом: волосы как-то растрепались, а грудь часто-часто поднималась от быстрого дыхания, как после бега. И потом увидел перепачканные ноги.       — У тебя чего колени грязные? — слишком строго спросил он. Совсем как на допросе.       В голове пронеслись воспоминания вчерашнего вида в подсобке качалки. Неужели Ника?.. Нет-нет, это же Ника! Его Ника! Она ему тут, в подъезде в любви признавалась. Он же ее тут обнимал, целовал... Ника не такая. Она от него-то шарахается, хотя сама сказала, что он ей нравится. Неужели... Заставили?..       Ну нет уж! Нику хрен заставишь!       — Упала, — безжизненно ответила девушка, потерянно хлопнула мокрыми ресницами и шмыгнула носом.       Он нахмурился и, встревоженно поглядывая на девушку, спустился с лестницы. Плакала? Что-то не сходилось. Соседка его никогда не плакала от таких пустяков: с крыши гаража свалиться в снег, расцарапать руки и колени, неудачно спрыгнув с пирса в воду. Не может такого быть. Что-то серьезное случилось. Или это он сам себя пытался успокоить?       — Не скользко, чтобы падать, — все еще серьезно продолжал он и подошел ближе, увидев, как ее бьет мелкая дрожь. — Трясешься вся.       Ника промолчала и вновь шмыгнула, утерев нос ладошкой в пыли. Получилось, почти как в детстве, когда она говорила, что ее наругают родители за то, что со двора пропала и не предупредила. На крыле носа остался еле заметный сероватый след от грязных пальцев.       — Думаешь, я не вижу? — уже мягко, но настойчиво начал уговаривать Турбо, все еще опасаясь дотронуться. — Чего случилось?       Слова давались ему с трудом: не так, как Нике, конечно, но все же. Было очень страшно услышать то, о чем он размышлял все эти долгие минуты ожидания то перед ее дверью, то в арке. И девичье состояние совсем не облегчало задачу: с соседкой что-то случилось. Случилось такое, что она говорить едва может, и, зная Нику, это произошедшее точно было чем-то совсем уж жутким. Молчание девушки еще сильнее разгоняло мысли в юношеской голове, путая, сбивая с толку и дезориентируя.       Не понятно, что было чудовищнее, если бы Ника сказала ему, что случилось что-то... Непоправимое. То самое, чего он боялся больше всего. С одной стороны, за Нику и башку кому проломить не жалко. Да один единственный волос с ее головы стоил больше, чем вообще все! Тем более, за такие проступки. А с другой... С другой, Турбо понимал, что если она скажет то, чего он боялся, ему, вероятнее всего, придется уйти. Нет, он, конечно, устроит веселенькую жизнь тому, кто это сотворил, но дальше... Но потом...       Почему-то жизнь сразу потускнела: и дело было вовсе не в слабо замигавшей внезапно лампочке, вкрученной над выходом из подъезда. Он помнил Нику почти всю свою жизнь: с самого детского сада в смешной шапке и с лопаткой в руках. И Нику за соседней партой, корпевшей над тетрадью по математике, тоже помнил. А потом внезапно похорошевшую, с какими-то совершенно правильными коленями, которых невозможно хотелось коснуться, Нику он тоже помнил. Почти каждый день был наполнен Никой. Ее радостной улыбкой, нахмуренными бровями, смешно съехавшей на бок гулькой на голове, поучительным тоном и заразительным хохотом.       А сейчас Турбо стоял и ожидал ответа Ники, молясь про себя, чтобы это было совсем не то, что он прокручивал в голове. Ему даже коснуться ее было страшно. Будто... Будто она была заразной какой-то? Он скривился своим мыслям и нервно дернул влажной от волнения ладонью, сжимая в кулак. Это же Ника — его Ника!       — Ничего… — она опустила глаза, спрятав измазанные пылью руки за спину, и попыталась проскочить мимо него вверх по ступенькам.       — Ник?       Турбо перегородил путь, отрезая ее от лестницы. Ну нет, не будет же он морозиться... Аккуратно взял за хрупкое плечо и почти заставил себя едва погладить соседку сквозь ткань платья, внимательно глядя на девичье лицо.       И тут Нику прорвало.       — С остановки шла, пацан прицепился. Сначала так, приставал, денег просил. Молчу — думала, что отстанет, — затараторила она, а в глазах уже блестели огромные горькие градины, некоторые из которых даже скатывались по щекам. Глядела девчонка не на него, а куда-то в никуда, прямо перед собой, сквозь. — А он за руку хватать начал. Сказал, что если денег нет, по-другому все уладить можем...       Ника на секунду замолчала.       Турбо лишь крепче сжал ее плечо, напоминая, что он все еще здесь. Даже больше напоминая самому себе: пока что ничего предосудительного Ника не сказала. Ничего непоправимого не произошло. Соседка рассеянно моргнула и уставилась на него, будто увидел впервые.       — Ну? — ожидал продолжения Турбо и приподнял брови в немом вопросе.       Ника рассеянно кивнула чему-то, пошевелила губами, не издавая ни слова, словно припоминая, что конкретно произошло. Кажется, Турбо затаил дыхание, боясь спугнуть нужный ответ, тот ответ, который изо всех сил старался сейчас услышать или прочесть в хотя бы в движениях Ники. Кажется, сердце его тоже совсем замерло, страшась необратимо последующих фраз.       — Я ему промеж ног двинула и побежала...       Он глубоко вздохнул. И о чем только думал? Это же Ника! Чтобы она себя вот так в обиду дала? Да ни в жизнь! Сердце подскочило, будто ударив лишнего, а кровь прилила к вискам от прошедшего напряжения. Ну все, все в порядке. Ничего с ней не случилось.       Девушка тем временем продолжила, а он почти и не слушал, уже получив так интересующий его ответ:       — Бежала, как от чумы: двор чужой, вдруг чего. Когда до своего добежала, от бессилия упала, похоже. Не помню...       И разревелась в голос прямо здесь, в подъезде. Тишина звенела в ушах, перемежаемая девичьими судорожными всхлипами и скорбным хныканьем.       Турбо очнулся от мысленного монолога, бережно обнял ее, почти невесомо и теперь совсем не боясь, но Ника буквально впечаталась в его грудь. От неожиданности он покачнулся, оперевшись на лестничные перила. Девичий плач в тишине подъезда звучал будто еще громче и сильно давил на уши и, почему-то, на сердце, которое все еще беспорядочно трещало в груди.       — Ну тут не страшно уже, — запричитала соседка глухим голосом, видимо, пытаясь себя успокоить. И зашептала, словно молитву: — тут свои все. Тут меня никто не тронет...       — Ник? — Турбо покрепче сжал ее плечо, прижимая к себе теснее. После схлынувшего страха, извилины заработали в обычном направлении, и он просто не мог не спросить: — пацана запомнила? Во что одет был?       Вот же долбан. Совсем скворечник продуло? Забыл, как бычки в глазах шипят? Турбо уже мысленно ломал неизвестному ноги. Главное, чтобы Ника хоть что-то запомнила. Хоть малейшую деталь, а там уже дело наживное: узнать кто — не составляло труда. Расспросить пацанов с того района: дело правое, скажет, что девка — при нем, проблем не захотят и расскажут.       — Нет, не разглядела, — пролепетала девушка, плотнее вжимаясь в грудь Турбо. Голос ее звучал глухо, и надежды на возмездие растаяли в воздухе.       Ну ничего, он и без этого попытается выяснить. Турбо отодвинул соседку от себя и серьезно посмотрел в раскрасневшиеся от слез глаза, пытаясь найти в них хоть немного осмысленности после пережитого ужаса.       — Где он от тебя отстал? — продолжал выпрашивать парень не своим голосом. — Я пойду, гляну, может там еще.       Далеко вряд ли ушел. Скорее всего бежал за ней, может даже до их двора добрался. Если пацаны не спугнули этого придурка, то сам в ручки пришел, считай. А что с ним дальше делать: это он уже на месте порешает.       — Не ходи, Валер, — она вдруг оторвалась от его широкой груди и посмотрела на него заплаканными глазами, упрямо схватившись ладошками за его спортивную куртку. И еще раз отчетливо попросила: — не уходи.       Ника опять уткнулась в его грудь, но хотя бы перестала трястись.       — Мне так страшно, Валер, было, — громко зашептала она. — Никогда так страшно не было. Думала, вот-вот схватит, тогда что?       Он промолчал. Понятно было — что тогда. Баб насиловали, он это знал. И по кругу пускали, и чего только не делали. Что за герой-то нашелся?       Турбо хотел было сказать, чтобы Ника с собой лезвие носила. Так, на всякий случай. Чтобы, если что, ладонь порезать и сказать, что "эти" дни. Таких обычно отпускали: мараться никому не хотелось. Но девчонка была в таком состоянии, что еще больше ее пугать не хотелось.       Он повел ее домой. Ступенька за ступенькой, пролет за пролетом. Ника шла на негнущихся ногах, а слезы все не прекращались. Хотелось закинуть ее на плечо, чтобы побыстрее добраться до квартиры. Но он знал, что чем больше банальных действий совершит Ника, тем быстрее успокоится. Ему, по крайней мере, помогало.       — Пойдем-пойдем, умоешься, — юноша забрал ключ из ее трясущихся рук, провернул в замке и со знанием дела открыл дверь, заводя ее внутрь.       Щелкнул выключателем, наполняя коридор светом. Быстренько разулся сам и помог разуться ей. Довел до ванны, а она все еще не успокаивалась. Проще было бы Нику в ванну поставить да холодной водой облить прямо из душа, чтобы в себя пришла. Но, не решившись, передумал и смочил полотенце холодной водой. Методично обтер лицо, руки. Ноги тоже стоило.       Турбо опустился на корточки. В любой другой момент, у него перехватило бы дыхание. Так близко, у ее ног. Платье едва прикрывает колени, а он касается их ладонями. Пусть и через мокрое полотенце.       — Ну вот, обычно ты меня лечила. Моя очередь? — улыбнулся он, пытаясь разрядить обстановку шуткой, и весело посмотрев на нее снизу-вверх.       Она внимательно наблюдала за его действиями, а слезы вновь стремительно побежали по щекам. Ника молчала.       — Ну, Ник, че ты расклеилась совсем, — сложил брови домиком Турбо. Совсем он уже не понимал: как еще ее успокоить?       — Страшно так было. Сердце до сих пор стучит, — прошептала она и прижала влажные ладони к груди.       — Ты дома уже. Со мной тоже страшно что ли?       Она отрицательно мотнула головой, будто пытаясь прийти в себя. Помолчала и, подумав, тихо сказала:       — С тобой не страшно. А там...       — Да здесь я, куда денусь. Найдем мы этого самоубийцу.       Ника испуганно взглянула на Турбо, заморгав глазами, и вновь помотала головой из стороны в сторону, цепко впиваясь пальцами в его плечи. Он встал во весь рост, в мгновение вновь став выше нее, и обнял, крепко прижимаясь и касаясь макушки губами.       — Никуда я не уйду. Только чайник поставлю. Ты пока умойся хорошенько. И на кухню идем. Царапины твои обработаем.       — Я переоденусь только, ладно? — потянула она его за руку. — А можешь мне еще валерьянку намешать?       Он уже успел подогреть кипяток и заварить чай, поставить печенье на стол и разлить напиток по кружкам, а еще достать аптечку, но Ники все не было. Турбо прошел в ванную: она была пуста, а свет — выключен. Проверил свет в туалете: выключен. Переодевается что ли?       Парень прошел к ее комнате и тихонько постучался — молчание. А из щели под дверью бьет тусклый свет ночника. Он открыл дверь и прошел.       Вот она, здесь, спит в своей кровати прямо перед ним. Волосы разметались по подушке, покрывало чуть съехало, обнажая ключицы. Вот бы дотронуться, коснуться хоть на секунду. Почувствовать твердость кости, хрупкость девичьего тела, задеть еле заметно пульсирующую на шее вену. Ника нахмурилась во сне, поворачивая лицо прямо к нему. Ресницы такие длинные, что отбрасывают тени на щеки. Кожа нежная, словно бархат, он знает.       «Думала, вот-вот схватит, тогда что?»       Ебальник бы ему начистить и в грязь втоптать.       От осознания, что кто-то мог дотронутся до ее кожи против ее воли, да и вообще просто дотронутся, кров почему-то прилила к голове и запульсировала в висках. Не хотелось, чтобы до Ники вообще кто-то дотрагивался.       Турбо сел на пол рядом и оперся руками о кровать, пытаясь успокоить свое сердцебиение. Почему-то хотелось понаблюдать за ней такой безмятежной. Казалось, что сделал это аккуратно, но Ника вздрогнула и распахнула глаза, испугавшись в очередной раз за этот вечер.       — Ты чего…Не ушел?       — Ухожу уже, — почему-то ответил он. И тихонько спросил: — Закроешь?       — Давай.       Захотелось, чтобы Ника протянула ладонь и погладила его по щеке. Дотронулась своими пальцами его скулы хоть на мгновение. Но она подтянула покрывало к подбородку, и Турбо вышел в коридор, чтобы не смущать.       — А я как… В майке? — послышалось из комнаты.       Сердце сделало кульбит: она сейчас рядом с ним была почти без одежды. Без той, которую надевала на люди, по крайней мере.       — Я не трогал, Ник, — быстро начал он, смутившись. — Ты сама, наверное, разделась. Пока валерьянку тебе мешал, ты уснула, видимо...       Ника вышла из комнаты в том же белом покрывале, которым укрывалась: накинула его на плечи и придерживала у шеи.       — Не помнишь? — выдохнул Турбо, стараясь не думать об отсутствии одежды.       Девушка мотнула головой, волосы покачнулись.       — От страха, наверное. Перенервничала, — предположила Ника уже своим обычным голосом, только совсем тихим. — Долго спала?       — Минут пятнадцать. Я пойду, — он попятился к двери, боясь собственных мыслей. — Не побоишься одна?       — Не побоюсь. Ты же тут. Через две двери, — слабо улыбнулась Ника, плотнее запахивая покрывало.       — Смотри... — пробурчал парень.       — Ага Валер...       И она вновь прижалась к нему. Турбо почувствовал через свою футболку, тонкую спортивную куртку, легкое покрывало и ее майку размеренный ритм девичьего сердца. Обнял в ответ, прижимая ближе, закрывая от бед, заслоняя от Мира. Ему показалось, что стояли они так очень долго. Может вечность, хотя может всего и минуту.       Уходить не хотелось. Отрываться не хотелось. Казалось, во всем Мире остались только они вдвоем: мирное биение двух сердец, еле слышимое дыхание и звук телевизора из какой-то соседской квартиры. В этом покрывал Ника словно была еще меньше, чем обычно, а еще какой-то совсем беззащитной. Почувствовал, как она переступает с ноги на ногу.       — Не стой босиком — замерзнешь, — сказал ей Турбо, хотя говорить совсем не хотелось.       — Не холодно, — обыденно заартачилась Ника.       Он отодвинулся, разжимая объятия.       — В этот раз ты убегаешь? — тихо спросила Ника, хлопая раскрасневшимися глазами.       — Не правильно это, Ник, — зачем-то сказал он, вместо того, чтобы просто уйти. — Ты испугалась, я вроде успокаивать пришел, а ты тут… В покрывале одном. Не так оно должно быть.       — Только с тобой и правильно, — просто пожала плечами девушка.       Что уж она имела ввиду знать совсем не хотелось. Точнее, хотелось, но сейчас и впрямь не лучший момент.       — Домой я пойду, — пробурчал Турбо и начал обуваться, а потом щелкнул замком одной рукой.       — Иди, — согласилась Ника и взяла его за руку, просунув свою сквозь складки покрывала.       Турбо глянул на их сцепленные пальцы. Выглядели они и впрямь, как сказала Ника, "правильно".       — Отпусти.       Она разжала пальцы, отпуская. Он взял ее лицо ладонью, погладил щеку большим пальцем.       — Все, Ник. Ты это, не бойся.       — Я и не боюсь.       Он приблизился, стремительно сокращая ничтожные сантиметры. Она закрыла глаза. И он коснулся губами ее лба.       — Завтра зайду.       — Заходи.