Принципы.

      — Дождь будет, — задумчиво протянул Зима, разгоняя дым сигареты свободной ладонью.       Они сидели на заборе «коробки» и смотрели, как младшие гоняют в футбол. Счет 2:3, команда Зимы выигрывала. Тот довольно ухмылялся, растягивая разбитые, после вчерашней стычки, губы. Турбо заметно нервничал и щелкал семечки, периодически поглядывая на благодушную морду друга. Как же хреново играла шелуха!       Солнце уже скрылось за грядой медленно набегающих темно-серых облаков, но его огненные лучи нет-нет да и пробивались сквозь мрачные полотна, оставляя яркие пятна на детской площадке двора. Эти крошечные островки света возникали то тут, то там, вспыхивая то на столбах ворот «коробки», то возле качелей, которую облюбовала малышня, то у самых подъездов, заползая на «козырьки».       — Ну куда ты! — раздасованно взмахнул рукой Турбо в сторону пнувщего мимо ворот пацаненка. И уточнил, не оборачиваясь на товарища: — че, думаешь, кого за зонтом отправить? Сколько там ждать еще?       — Череп сказал, у него бабушка с младшей скоро прийти должна. Так что, как ее увидим, иди, — рассудительно сообщил Зима и внезапно прикрикнул: — Ну еще раз бей!       Мелкий, получив пас от сокомандника, второй раз дал в ворота: мяч с глухим стуком ударился о столб ворот и резво прошел через них, отскакивая от деревянного забора «коробки» под довольное улюлюканье забившей команды. Зима, в очередной раз, удовлетворенно хмыкнул, разворачиваясь к товарищу и протягивая ладонь для рукопожатия. Турбо гневно сплюнул, хмуро глядя на поникших проигравших, и повернулся к другу, пожимая руку в ответ.       — Зонт-то где взять? У меня нет, — пожал он плечами, глядя на небо и прикидывая вероятность дождя: по всем параметрам выходило, что все же ливанет.       — Зонт тебе нахрена? — удивился Зима. — Девчонки романтику любят. Дождь там, прогулки под луной.       Откуда Зима знал, что там любят девчонки, Турбо понятия не имел. По его воспоминаниям, не был его друг дамским угодником: так, пару раз гулял с кем-то из девок и зажимался на дискаче во время медляков. Но это так. Было предположение, что он мог что-то и скрывать, но эта мысль была откинута так же быстро, как и пришла: они были знакомы тысячу лет и что-то утаивать друг от друга было не в их правилах. По крайней мере, не стал бы Зима скрывать, что у него появилась девчонка, с которой он ходит. Хотя бы для того, чтоб пацаны в курсе были. Так, на всякий случай. Да и заметил бы Турбо сразу: порой ему казалось, что он знает Зиму лучше, чем тот сам себя. Это же действовало и в обратную сторону.       — Да она, кажись, кроме своих книжек дебильных и чтобы из отцова ружья пошмалять, не любит нихрена, — сплюнул шелуху Турбо и протянул руку товарищу: чтоб отсыпал еще. — Как будто не знаешь.       — Тебя послушать, она и не баба вовсе, — криво ухмыльнулся Зима, насыпая семечек с горкой.       — Да не такая она, как все бабы. Сам же видел, — Турбо вздохнул, хмуро глядя на опустевшую футбольную площадку.       День явно не клеился: скорлупа проигрались, ужасно ныли перебитые костяшки пальцев, а теперь вот дождь намечается.       — Да такая же. Принципиальная только, — заметил друг.       Турбо недовольно зыркнул на товарища, но промолчал.       Иногда Зима раздражал. Особенно своими непрошенными советами. Особенно после того, как понял, что Турбо уже в который раз безуспешно пытается выцепить Нику на танцы. «Ну просто, че она дома сидит всегда?», «Я же так, по старой памяти, по-дружески» и «Она мне как сестра, вообще-то» — эффекта не возымели. Особенно после того, как припомнил, что пару месяцев назад Турбо чуть не отметелил какого-то ее знакомого хмыря с технаря, который имел неосторожность проводить Нику до дома.       Она тогда шла такая счастливая — дурацкая ромашка в руках, рот до ушей, посмеивалась каким-то его словам, прикрывая глаза, в которых плясали озорные искорки. А этот чушпан с нескрываемым обожанием то и дело поглядывал то на ее радостное лицо, то на ее загорелые колени. Отделался этот провожатый подбитым глазом, отсутствием четырех рублей и уверенностью в том, что Ника — не лучший вариант, если хочешь остаться целым и невредимым. После того разговора Турбо видел этого бедолагу пару раз у технаря, когда ходил проверять. Испуганный взгляд в ответ на довольную ухмылку Турбо подтвердил — к Нике он больше не сунется. Ну и нехрен заглядываться на таких, как она.       Ника, конечно, и сама за себя постоять может, и по башке настучит, в случае чего. А батя у нее — мужик что надо! Он за любимую дочурку три шкуры сдерет и глазом не моргнет. Но Ника была иногда такая глупая, хоть и умная: откуда ей знать, что в репе у всяких там чушпанов, которые всяко перед сном о ее коленках мечтают. Да и батя у нее часто в разъездах, тем более вряд ли она ему докладывает о своих обожателях, которые дебильные ромашки дарят и до дома провожают. Ника, вообще-то, гладиолусы любила и ландыши. Так что, проведенную разъяснительную беседу с воздыхателем вполне можно было считать услугой самой Нике и ее безопасности.       Кажется, именно после этого до него самого и дошло, что колени у Ники и впрямь вполне ничего. И если бы он сам ее провожал, то пару раз взглянул бы на них точно. Это раньше они были смешными, острыми, в вечных ссадинах и синяках после лазания по крышам гаражей и неосторожного бега. А сейчас очень даже симпатичные: аккуратные, округлые и какие-то... правильные.       Откровение настигло настолько внезапно, что он погрузился в себя и раздумывал над этим пару недель, отговаривая и мысленно напоминая себе, что это всего лишь Ника — его соседка и подруга детства.       Казалось, он никогда столько не раздумывал: анализировал обычно Зима, а вот он, резкий и вспыльчивый, сначала делал, а потом думал. Не исключено, что именно все эти мысли и сделали хуже: теперь ее образ настигал его в самых неожиданных местах. На улице при виде хихикающих парочек, держащихся за руки, на дискаче под медляки или в качалке с пацанами во время всеобщего гогота от просмотров журналов с интимными сценами поцелуев и не только. Бред какой-то. Это ж Ника!       Он даже представить ее не мог вот так: чтобы обнимать или нежно держать за талию во время медленного танца. Провожать до дома, но не как обычно, а обязательно под руку и на прощание прижиматься к ее губам. Как ее целовать-то? Они в детском саду рядом на горшках сидели! Гулять надо с девчонками милыми, нежными и тихими. У которых щеки розовеют от одной только мысли, что за руку возьмут. Которые смотрят смущенным взглядом, отводя глаза, и говорят умильные вещи. Ника же в такую категорию явно не входила: он помнил, как она могла отдубасить обидчиков в садике и даже в школе, а порой была чересчур прямолинейной, резкой и даже бесстрашной. Это она сиганула первая с гаража той зимой, когда они соорудили огромный сугроб в кооперативе за домом, а не он.       С другой стороны, если подумать, Ника не была той, которых называют "сорванцом". В нужные моменты она была предельно собранной, ответственной и серьезной. А еще бесконечно искренней и доброй. Питала необъяснимую жалость к обездоленным и непутевым. Он помнил, как однажды, возвращаясь зимой из школы, они увидели, как бездомные котята голодными глазами провожают спешаших по своим делам прохожих. Ника приуныла, тыча его в бок и кивая на облезлых сироток. А вечером, зайдя за ним, вышла во двор, доставая из кармана зимнего пальтишка что-то завернутое в носовой платок и громко позвала: "Кис-кис-кис!" Они звали недолго, крупные снежинки кружились и блестели в свете фонарей, а некоторые уже уютно устроились на их шапках. Пару минут спустя они кормили дворовых котят жирными кусочками котлет, которые не съела за ужином Ника, и ласково проходились замерзшими ладошками по плешивым шубкам. Она помогала двоечнику-однокласснику: подтягивала его по биологии, объясняя водно-электролитный баланс или еще какую ерунду, когда их одноклассники зазывали бросаться снежками. Но самым важным был случай, когда он впервые постучался к ней домой после того самого события. События, после которого Ника не разговаривала с ним почти две недели.       Выглядел он тогда ужасно: попытки оттереть грязь с поношеной спортивной куртки были тщетны. Разбитая бровь, кровоточащий нос и месиво под ним. Кое-как приведя себя в порядок в конторе и услышав сомнительное: "Ну, сойдет!" от Зимы, он решил, что домой не сунется. Постучав в квартиру напротив и замерев, он внимательно слушал шаги и возню у соседей. Дверь распахнулась, выпуская в подъезд аромат почти праздничной курицы с чесноком и теплый желтый свет из коридора.       — Алла сакласын! — перед ним была тетя Рая в неизменном переднике с перекинутым через плечо ярким полотенцем. Она прикрыла округлившийся рот ладонью, изляпанной маслом. — Валерка! Тебя кто так?       Она немедленно впустила его в квартиру, прикрикнув в сторону кухни:       — Ник, аптечку неси!       В коридоре появилась Ника со смешной гулькой на голове, еще что-то жующая, но уже держащая аптечку наготове. Она удивилась незваному гостю, это было заметно, но виду не подала.       — В милицию позвоню? — ни к кому особо не обращаясь спросила тетя Рая, бросаясь к телефону.       — Не надо, мам, — твердо попросила Ника, подходя ближе и разглядывая Турбо. — Ты иди. Мы сами тут.       — Как же? — удивленно взглянула на дочь тетя Рая, уже приложив трубку к уху.       — Ну мам... — почти жалобно протянула девушка.       — Ну смотрите! Умойся сначала, Валер... А потом... — она не договорила и скрылась в коридоре на кухню, беспокойно оглядываясь на детей.       А потом Ника взяла его за руку, проводя к раковине. Хмуро наблюдала, опершись спиной на дверной косяк и сложив руки на груди, как он умывается в ванной. Молча прошлась смоченной в перекиси водорода ватой по ранам, пару раз строго цыкнув на его шипение. И не спросила ни о чем. Понимала и не принимала. Не понимала и принимала. После нехитрых действий, увела за обеденный стол, налила крепкий сладющий чай с молоком и поставила перед ним полную картошкой и кусками курицы тарелку.       — Ешь. Потом домой пойдешь.       И тогда он понял, что добрее Ники вряд ли кто-то мог быть. По крайней мере, добрее к нему.       Но влюбляться только в характер... Он о таком не слышал. Да и не влюблен он, что за бред. Не такая уж Ника и красивая. Вроде. Вот у Шайбы девчонка — куколка! Светлые струящиеся по плечам локоны, чистые зеленые глаза, маленький нос-кнопочкой и полные губы. Всегда улыбчивая и приветливая. Турбо даже представить не мог, что эта девчонка могла кому-то перечить и, тем более, самому Шайбе. Смотрела на него влюблёнными глазами и со всем соглашалась. Ну не прелесть ли? Ника скорее переломилась бы, чем согласилась с тем, что ей претило. А ее хмурый, порой осуждающий взгляд, так часто возникающий на ее лице, надолго засел в подкорке мозга. После того случая он был верным спутником почти всех из разговоров. Девчонка Шайбы — тоненькая, хрупкая, того и гляди ветром унесет. И ноги у нее длиннющие! У Ники же, несмотря на стройность, тело более атлетичное, даже крепко сбитое. И, несмотря на невысокий рост, чувствовалась в ней уйма энергии и жизненной силы. На такую посмотришь и думаешь: не ты ее защищать будешь, а она тебя. Если говорить скупо: Ника была вполне себе обычная. Хорошенькая, конечно, но не ровня местным красавицам. Все таки, красота — вещь важная. Особенно для девчонки.       Однако, факт оставался фактом — колени у Ники были очень симпатичными.       Первые попытки позвать ее на танцы в Дом Культуры успехом не увенчались: сначала она хитроумно отказывала, ссылаясь на занятость. А потом на его нетерпеливое: «Не отказывают подруги детства в компании без причины», зло высказала, что он прекрасно знает, что она с мотальщиком гулять не пойдет. Даже просто, по-дружески. Даже если дружба эта длилась уже больше четырнадцати лет. Достаточно ей того, что она на улице с ним разговаривает при всех, а если ее увидят в компании его «конторских», что будет? Припомнила Маринку со второго подъезда и сказала, чтоб больше мозги ей не трепал.       Отношения у них и впрямь были натянутыми уже несколько лет. Но это не мешало заходить к ней и ее родителям в гости на чай и поесть, просить написать за него доклады, когда в технаре совсем прижимали, и точить лясы вечерами во дворе у подъезда, сидя на лавке. Вот, значит, как: вчера они телек у нее дома с ее родителями смотрели, а потом, как на дискач позвал: вали, Валерка, на все четыре стороны.       И он прекрасно знал в чем дело, не дурак. И Зима был частью всего этого.       Короче, проницательность Зимы бесила. Как и его, моментами аккуратные, а моментами — нет, попытки «помочь».       — Когда-нибудь надоест. Или ей, или тебе, — неопределенно пожал плечами Зима.       — Философ хренов. Все, хорош! Дай-ка сюда, — закрывая тему и ловко спрыгивая с заборчика «коробки», крикнул Турбо младшим, которые уже гоняли мяч между собой.       — О, идет! — внезапно друг кивнул головой в сторону дорожки вдоль дома, по которой не спеша шли бабка Черепа с внучкой, и подтолкнул его на выход: — Двигай.       С Никой они подружились почти сразу. В тот день он смотрел в дверной глазок, приставив табурет ко входной двери: в квартиру напротив въезжали новые соседи. В помещение то занесли диван, то небольшую кровать, то табуреты и стол, и еще всякого. Взрослые и молодые мужчины в теплых свитерах и телогрейках бодро поднимались с предметами мебели, а после спускались вниз за очередными вещами. Вечером вернувшаяся с работы мать сказала его отцу, что у них новые соседи: Артур и Рая, а еще у них есть дочь, ровесница Валеры — Вероничка. Постарше на несколько месяцев, но будет ходить в тот же садик, что и он. Он тогда подумал, что в глазок никакой «Веронички» не видел. Наверное, проглядел. И расстроился, что в соседях будет девчонка, а не мальчишка. С мальчишкой по выходным он бы мастерил гаражи для машинок в песочнице летом или строил крепости в сугробах зимой. А что девчонка? Куклы и скакалки.       Соседская семья из квартиры напротив совсем не была похожа на его собственную. Они будто улыбались чаще, были разговорчивее и гостеприимнее. А как обращались с единственной дочуркой! Валерка и не думал, что так бывает. Его родители: немногословные и скупые на прикосновения, никогда не задавали вопросов. Не голоден, не в грязной и драной одежде, с более-менее приличным поведением и без кучи двоек в последующем — твёрдый максимум желаемого в жизни собственного сына. Он привык. Он не знал, что бывает иначе. А иначе было, и теперь это «было» находилось совсем рядом, буквально под боком.       Тетя Рая готовила вкусные эчпочмаки и всегда заносила несколько штук им. «Кущтэнещ!» — говорила она, улыбаясь, и передавая ему, маленькому Валерке, самый большой и горячий. Она была какая-то слишком добрая: совсем не похожая на его собственную мать. Носила цветастый передник по выходным, когда стряпала на своей кухне, и накрахмаленный белый колпак в магазине по соседству, где работала. Он ходил туда за хлебом и молоком, когда его отправляла мать. Тетя Рая выбирала ему «вот такую хорошенькую», по ее словам, булку, укладывала бутылки с молоком в авоську и тепло улыбалась на прощание.       Дядя Артур работал шофером: возил на огромном КАМАЗе грузы внутри страны, травил смешные истории из поездок и привозил самые вкусные арбузы из Астрахани в августе. Он всегда приглашал его родителей в гости, брал огромный нож и, похлопав по обтертому кухонным полотенцем арбузу, взрезал фрукт, перекладывая огромные ломти в отдельную миску. А потом срезал сахарную ароматную мякоть с корок, сковыривал темные блестящие зерна острием ножа и перекладывал чистенькие кусочки на две отдельные тарелочки — детям.       Вероника была… Просто была.       Попав в ту же группу детского сада, она в первый же день отлупила деревянной лопаткой Витьку, когда тот сообщил ей, что волосы у нее вьются, как у барана. Валерка восхитился, потому что Витька был мальчишкой: был сильнее и умел драться. Оказалось, в потасовке главное не только физическое превосходство. Воспитательница перед всей группой малышни наругала Веронику, отправила в угол и пообещала, что вечером все расскажет ее родителям. Чтобы они как следует научили ее, что бить других детей не хорошо. Его новая соседка попыталась сказать, что Витька начал первый, а ее папа сам ей говорил… Не успела, потому что воспитательница уже резко ткнула ее носом к стене.       Когда взрослые не видели, Валера осторожно подошел к ней, насупившейся в углу, и тихонечко проговорил:       — И ничего не как у барана. Хорошие у тебя волосы, Вероничка! И лопатка хорошая!       Вероника широко улыбнулась беззубым ртом и сказала, что папа с мамой зовут ее «Никой», и он пусть так зовет. И что лопатка — раритет, и подарил ее картатийка из Уфы.       Валерка не знал, где находится эта Уфа.       Вечером за ней пришел отец и, переговорив с воспитательницей, хмуро подозвал дочь к себе и велел собираться домой. Валерка остался в садике, дожидаться с работы мать.       После садика, когда он уже играл в своей комнате, в дверь постучали. Он выглянул в коридор, когда тетя Рая спросила его мать, не будет ли она против, если дети поиграют у них. Его мать обернулась, застукав подглядывавшего сына, и сказала пойти в гости.       В квартире напротив очень вкусно пахло жареной картошкой, а в зале был включен телевизор, который смотрели Ника и ее папа. Увидев гостя, он протянул ему руку, крепко пожимая. Ника резво спрыгнула с дивана, схватив лежащие рядом с ней свернутые в прямоугольник листы бумаги, взяла Валерку за руку и утащила в другую комнату. Сказала, что папа посмеялся над Витькой и даже не ругался, развернула листы бумаги, оказавшиеся картой ее отца, и уложила ее на полу.       Карта была большой: девчонка тыкнула крохотным пальцем в точку, где сходились несколько черных линий, и со знанием дела сказала:       — Это Казань!       А потом показала, где живут ее картатийка и картанийка: в соседней республике, и где бывал ее папа. Его папа бывал только на заводе.       Они долго провозились, переползая с одного места на другое, проводя пальцами по линиям трасс и железных дорог, искали речки и озера, Москву и Ленинград. Позже к ним зашла мама Ники и позвала ужинать: перед ним поставили полную тарелку жареной картошки и свежеиспеченные булочки с луком. Когда Валерка шел домой, он подумал, что иметь в друзьях девчонку не так уж и плохо.       В школе они попали в параллельные классы. Уроки, домашние задания, подготовка к контрольным, — Ника была твердой хорошисткой и помогала ему там, где не получалось. В ответ, он помогал ей с математикой и, позже, с физикой. На уроки они ходили вместе, расходясь в коридорах школы, а после занятий, поиграв в снежки с одноклассниками, добирались до дома.       Ника заполняла почти все его время: учебный год, каникулы: осенние, новогодние и весенние. И, конечно же, летние. Они сбегали с ребятами из двора в парк «Черное озеро», чтобы посмотреть на детскую деревянную крепость, и послушать шепот друг друга в «Арке влюбленных». На выходных ходили с тетей Раей и ее подругами на Комсомольское озеро, чтобы позагорать и искупаться. Катались с ее отцом по канатной дороге в парке Горького. И до самой темноты играли во дворе с ребятами в прятки, вышибалы и казаки-разбойники.       Но было еще одно лето. То самое злосчастное лето, после которого изменилось все. Нику тогда отправили в Уфу, в гости к родственникам, почти на все каникулы.       Девчонка была взбудоражена предстоящей поездкой и обещала привезти ему чего-нибудь интересного. Она даже написала одно письмо, которое пришло ему в конце июля. Его отец тогда небрежно повертел конверт в руках и кинул на обеденный стол.       Ника рассказывала, что город там красивый, но не такой, как Казань, люди добрые, а ее картатийка и картанийка живут в пригороде и держат некоторую живность. Гуси на их улице — жуть какие злые, и Ника первые пару дней бегала от них, пока не подружилась с дворовым псом, которого звали Актырнак. В скобках она указала: «это значит, Белый коготь». Она писала, что ездила смотреть памятник местному герою — Салавату Юлаеву. Огромный и грозный, он стоял на высоком берегу реки. И пообещала, что, когда-нибудь привезет его, Валерку, сюда и обязательно покажет. Ему понравится.       Турбо улыбался, бегая глазами по скачущим, написанным впопыхах строчках, и перечитывал несколько раз, пока в дверь не затарабанили — это пришел Зима. Он резво сунул листы под подушку и, натянув дешевые кеды, вышел во двор.       Когда лето подходило к концу, жарким тихим вечером августа, Ника объявилась во дворе с компании своего нагруженного пакетами отца и с тяжелой сумкой в руках. Турбо подошел к ней, чтобы поприветствовать, крепко обнял в ответ, а она сказала, что завтра же расскажет ему столько всего! Отец разрешил ей поболтать на улице с полчаса и поднялся домой. Волосы у нее отросли, а сама она как-то вытянулась, почти выровнявшись с ним в росте.       Ника тараторила добрых двадцать минут: начав рассказ с момента, как села в душный жаркий автобус, перескакивая с темы на тему, и уставившись на него своими широко распахнутыми карими глазами, закончила: «А у тебя-то как дела?»       — А я… Пришился, Ник, — пожал плечами он, приподнимая уголок разбитой губы в кривой ухмылке.       Она мгновенно изменилась в лице: радостная улыбка сползла с ее лица, меж бровей пролегла складка, губы плотно сжались в тонкую линию. Она помолчала и скрестила руки на груди, разглядывая асфальт под ногами. А потом подняла глаза, посмотрев настойчиво и даже с вызовом.       — И ты туда же? — развернулась и ушла.       Тучи сгущались, подтверждая слова Зимы. Подойдя к забору садика, Турбо сбросил окурок, притоптав, и вошел на территорию, оглядываясь. Садик был старым, но аккуратным: видимо, здание совсем недавно отремонтировали. Намытые стекла окон отражали деревья вокруг, а стены были выкрашены белой краской. За побеленными деревьями и рядами кустов сирени виднелись ярко-бордовые односкатные крыши веранд, а перед ними, на небольшом участке детской площадки, ютились низенькие турники, качели и песочницы. Звонкий детский смех, доносившийся из-за листвы, сменился глухим хлопком и испуганным женским аханьем.       — Ну Мишка! — услышал он знакомый голос и медленно побрел в сторону, откуда он раздавался.       Пройдя вдоль кустов сирени с крупными гладкими листьями, он свернул к детской площадке и заметил двух мелких девчонок, подбежавших к упавшему мальчишке. Там же была и Ника с взрослой женщиной. Его соседка присела перед мальчишкой, отряхивая синие штанишки воспитанника от песка и пыли, и что-то строго ему выговаривала, однако, он почувствовал по голосу, совсем не хмурясь. Хмурилась она, видимо, только во время разговоров с ним. Турбо усмехнулся своим мыслям и подошел ближе, пряча руки в карманах широких брюк.       — Привет пролетариату! — вскинул он одну ладонь, салютуя.       Отряхнув колени мальчишки, девушка осторожно повернулась. Брови ее взметнулись вверх от неожиданности, но тут же, словно по щелчку, нахмурились. Турбо улыбнулся во весь рот, вспоминая свои недавние подозрения.       — Ты чего здесь забыл? — нервно спросила Ника, отпуская мальчишку и подталкивая его к девочкам. Встала, оправила подол юбки, и бросила на Турбо еще один взгляд, метающий молнии.       — Домой довести, вдруг потеряешься. Приглядываю, пока теть Рая уехала, — нахально заявил он, шаг за шагом подходя еще ближе, пока не остановился от нее в паре метров.       — Я уж подумала за ребенком, — ядовито заявила девушка, кивая на малолетних детей, забросивших игру и теперь с интересом разглядывающих чужака.       — Ну, может через пару лет и за ребенком приду, — парировал Турбо, подмигнув малышам. Те застеснялись, но любопытство одержало верх, и они остались на своих местах, ожидая, что еще скажет интересный дяденька. — Сначала за тобой вот, потом за ребенком.       Ника закатила глаза, отворачиваясь к старшей сотруднице детского сада. Воспитательница же приветливо улыбнулась гостю.       — Валера, — галантно протянул широкую ладонь он, представляясь.       — Тамара Васильевна, — та слабо пожала ему руку в ответ, хитро проходясь оценивающим взглядом.       — Очень приятно, — отозвался он, переводя взор с доброжелательного лица женщины на надувшую губы соседку.       — Жди тогда. Еще не всех забрали, — смирилась Ника с глубоким вздохом. Турбо довольно поджал губы, пытаясь улыбаться не слишком откровенно, и сунул руки в карманы.       — Ты кто? — внезапно подал голос тот самый мальчик, подойдя ближе, чтобы пожать руку посетителя на взрослый манер.       — Я вот вашей Вероники друг, — Турбо обменялся очередным рукопожатием и опустился на корточки, чтобы было удобнее говорить с малышом.       — Друг? — с сомнением переспросил мальчишка, щурясь. Он переводил взгляд то на свою няню, то на незнакомого парня.       — Ну да, — серьезно подтвердил свои слова парень. — Мы с Вероничкой тоже в один садик ходили. Не в этот, правда.       — Жених! — засмеялась одна из девочек с задорными светлыми хвостиками и в смешных желтых штанишках, подбегая и обнимая Нику за ногу. Турбо безотчетно мазнул по округлым коленям.       — Никакой он не жених, — резко оборвала ее Ника, обнимая за светлую головку, и смягчилась: — вы же друг с другом дружите. Вот и мы.       — Мишка — мой жених, — запротестовала девочка, дергая няню за подол юбки платья и показывая маленьким пухлым пальцем на мальчишку, во все глаза разглядывающего незнакомца. Воспитательница легонько рассмеялась.       Ника недовольно цокнула и всмотрелась в сторону едва скрипнувшей калитки детского сада, после облегченно расслабляя плечи. Турбо обернулся: к ним приближались две женщины, о чем-то бурно переговариваясь.       — Мамы пришли, Фаечка, — девушка ласково погладила девчушку по макушке. — Игрушку не забудь. Ты, Миш, тоже беги. Здравствуйте!       Она кивнула приближающимся родительницам в приветствии. Те почти синхронно покачнули головами в ответ и обняли подбежавших детей.       — Ну все, Нину я по дороге бабушке заведу, — буднично сообщила Тамара Васильевна, когда дети радостно схватили родительниц за руки и пошли к выходу. — До завтра, Вероничка! Под дождь не попадите. Валера, давайте, чтобы Нику в целости и сохранности, — серьезно проговорила женщина, но все же лукаво прищурившись.       — И никак иначе! — усмехнулся он, внимательно наблюдая за Никой. Та обреченно вздохнула.       Дойдя до калитки под еще редкие, но уже уверенные, капли начинающегося дождя, они разошлись с коллегой и воспитанницей Ники в разные стороны. В воздухе уже витал освежающий запах озона, а нагретый за день асфальт местами потемнел от падающих с неба водяных крупиц. Девушка напряженно молчала, нервно теребя ремешок маленькой плетеной сумочки, и смотрела под ноги. Пройдя до конца зеленого забора детского сада, Ника нервно поинтересовалась, оглядываясь на парня, который отставал от нее, быстро семенящей, на пару шагов:       — Ты теперь каждый день так ходить будешь? И зачем тебе сказала…       — Да тучи собираются, вот я и подумал… — попытался объясниться Турбо, нагоняя ее и теперь вышагивая рядом. И кивнул, указывая на усиливающуюся непогоду. — Вон уже, как накрапывает.       — Зонт принес, умник? — вскинулась она на него, задрав подбородок.       — Ник, чего злишься опять? — ошарашенно попытался отбиться он. Он, конечно, знал, что девчонка не будет в восторге от его сопровождения, но не настолько же он ее достал своей компанией, чтобы выговаривать ему прямо посреди улицы!       — Я тебе, Валер, говорила, — внезапно остановилась девушка, тыча в Турбо пальцем. — Я тебя просила. Нас кто увидит, подумают, что мы… Сам знаешь.       — Дружим, — ехидно заметил Турбо. Конечно, ведь ее гневные речи в его адрес, когда они стоят в центре тротуара, внимания совсем не привлекали. Временами ему казалось, что логика у Ники работала как-то по-иному. Не как у него.       — Ага, дружим… — гневно проговорила она, мучительно перекатывая слово, связывающее их жизни с самого раннего детства. А потом еле слышно добавила, потупив взгляд: — думаешь, мне не страшно?       — Вот поэтому и пришел. Чтоб страшно не было, Ник, — осторожно, пытаясь не разозлить еще больше.       — Из-за тебя и страшно, дурная твоя голова! — несмотря на повышенный тон, в ее голосе и впрямь мелькнула тревога. Не может такого быть, чтобы Ника чего-то боялась. Она ребят больше нее со снежной горы скидывала в шестом классе, а тут.       — Меня боишься, что ли? — нахмурился Турбо, протягивая ладонь и пытаясь подцепить ее руку, лежащую на ремешке сумки. Ника порывисто одернула руку, пряча за спину.       Капли становились тяжелее, быстрее и многочисленнее, окончательно окрасив тротуар в темный серый цвет и прибивая пыль. Усиливщийся дождь зашумел в листве деревьев и траве, разделяющей пешеходную дорожку от автомобильного полотна.       — Не тебя. Дружков твоих. И ваших всяких. Я тебе говорила, хватит непонятно с кем якшаться. А если кто с мотальщиком увидит…       — Ну какой же я мотальщик, Ник, — ласково улыбнулся Турбо, складывая брови «домиком». — Дождь сильнее становится, пойдем уже. Вымокнем.       — Мы сейчас дойдем, я твоих увижу и спрошу: мотальщик ты или нет. Спрошу? — с вызовом в глазах напирала девчонка.       — Ничего ты не спросишь, Ник. Побежали уже, — он все же схватил ее за левую узкую ладонь, потянув в сторону дома.       Летний ливень обрушился на Казань, заставляя прохожих поспешить найти укрытие. Турбо и Ника стремительно бежали в сторону дома, взявшись за руки. Внезапно, со всего размаху вступив в лужу и обрызгав Турбо, девушка беззаботно взвизгнула. Прямо как тогда, в детстве.       — Ну коза! — заразительно рассмеялся парень и топнул по лужам пару раз, обдавая дождевой водой соседку.       — Все-все, прости! — закатилась смехом Ника, и перехватывая его руку, переплела свои скользкие пальцы с его.       Минуя повороты, проезжую часть, продуктовые и непродовольственные магазины, соседние дома, они пробежали сквозь арку, оказываясь в таком знакомом родном дворе. Дождь живо тарабанил по карнизам и «козырькам» подъездов, почти оглушая. Они забежали в подъезд, громко хлопнув дверью, и взбежали на лестничный пролет, в очередной раз звучно рассмеявшись.       — Ну все, хватит! — почти согнувшись пополам, держась за живот и задыхаясь от хохота и бега, Ника попыталась высвободить свою руку из его. — Чай будешь?       Он крепко сжал пальцы, не выпуская ее.       Ника приподняла голову, непонимающе заглядывая в его лицо.       — Буду, — хриплым, грудным голосом ответил Турбо.       Соседка хлопнула мокрыми от капель дождя ресницами, растерянно глядя в ответ своими потемневшими глазами. В этот момент ему показалось, что она похожа на лесную нимфу, сошедшую со страниц ее дурацких книжек.       Ее длинные волосы, влажные и спутавшиеся, казались почти черными и завились еще больше, прилипая к раскрасневшемуся то ли от бега, то ли от смущения лицу. Приоткрытые губы словно подрагивали от волнения. А от быстрой пробежки дышала она часто-часто, вздымая грудь, обтянутую мокрой тканью летнего ситцевого платья.       Ника еще раз безуспешно попыталась вытянуть свою руку из его ладони, но он держал крепко. Внимательно вглядывался в ее лицо, изучая уже привычные черты, ловил каждое движение и изгиб. Кажется, такую Нику он видел впервые: растерянную и невинную.       Ничего не соображая, он медленно, но неумолимо приблизился, плавно и уверенно сокращая расстояние между ними, придвигаясь ближе, вжимая ее в стену. Остановившись, почти касаясь ее своим телом, почувствовал ее тепло и уловил такой знакомый аромат ее волос.       Ника смотрела не отрываясь, словно боясь шелохнуться.       Аккуратно коснувшись ее порозовевшей щеки, Турбо убрал выбившуюся влажную прядь за ухо. Ласково провел по скуле разбитыми костяшками пальцев, едва касаясь загорелой нежной кожи, запоминая жар и гладкость. Приподнял острый подбородок большим пальцем, настойчиво сокращая дистанцию и заглядывая в теплые карие глаза.       Глаза же ее, чуть разомлевшие, округлились, брови знакомо взлетели вверх. Ника резко зажмурилась, с силой выдергивая свою ладонь из его.       — Я домой пойду, Валер, — тихонько пискнула она и взбежала по лестнице, скрываясь на этажах выше.       Мокрый и потерянный он остался один, глупо глядя на уходящие вверх перила. Вода капала с его футболки и брючин, собираясь у дешевых текстильных кед лужицей.       Громко оглушая, хлопнула дверь.       Ну и дурак же чертов Зима!