Сладких снов

      Острое лезвие гуляет по моему телу, боль разливается по остаткам сознания. Похуй на заражение крови, похуй на смерть, похуй, похуй, похуй.       Горячие капли воды бьются о мою спину и плавно стекают по ней на поверхность ванны, и я, безумно улыбаясь, продолжаю оставлять кровавые полосы на своих запястьях. Клянусь, я приду к Кириллу в одной только футболке, и пусть видит, как мне было больно.       На моих ляжках уже живого места не осталось. Всё в мясо, хоть раны и неглубокие. О, да, я вскроюсь прямо тут, в ванной, и мое тело найдет никто иной, как Кирилл, потому что никого другого у меня нет.       Я прислоняюсь лбом к стенке ванны, понимая, что теряю сознание. Плевать я хотела на счет за воду.       Конечно, вскрыться мне смелости не хватит, это всего-то пустые слова, тем не менее, я уже рыдаю от боли, и слезы стекают на пол.       Я забыла закрыть дверь. Как же похуй — пусть меня убьют монстры, или, того хуже, Кирилл. Пусть зайдет в мою квартиру, пусть почувствует, что что-то тут не так, пусть найдет меня, полностью голую, лежащую на дне ванны и всю изрезанную.       Бритвой глубоко не порежешь, а ножа у меня нет — только кухонный, и то незаточенный. И я отбрасываю бритву в сторону, потому что понимаю, что всё напрасно. Ложусь на бок, пока на меня все еще льется вода из душа.       Вода попадает на раны, заставляет их болеть еще больше, но ничего не могу с этим поделать. Шрамы почти везде — на запястьях, на плечах, на ляжках, на шее… я резала все, что видела и не видела.       Голоса в голове кричат продолжать, но я верю, что сильнее их. Или нет?       Нет, нет, нет, заткнитесь…       Перед глазами туман. Ничего не вижу за пеленой слёз. Как же паршиво.       Я весь день и всю ночь провела в ванной. Я, правда, не знаю, сколько сейчас времени, но уверена, что на улице уже давно темно, значит, пизда мне и моей квартире, если монстры доберутся до последнего этажа.       Слышу, как дверь открылась. Кто-то зашел в ванную. Шаги. Тихие шаги, напоминающие мне что-то страшное, но точно не кого-то знакомого мне. Всё. Пора прощаться.       Шторка тоже открывается. Чья-то рука касается моего плеча, и я шиплю от боли. Душ выключается.       Человек, который хотел, видимо, меня убить, просто ушел, хлопнув дверью. Ничего даже не сказал. Наверное, понял, что мне и так плохо. Вся моя отвратная жизнь была понятна даже ему.       Но я ошиблась. Подозреваемый убийца вернулся спустя какое-то время.       — Блять, — шепот. Он с тяжестью берет меня на руки. — Какая ты долбоебка.       В глазах темнеет. Становится настолько больно и плохо, что я просто вырубаюсь.

***

      В моих руках плюшевый медведь, а сама я лежу на спине, пока кто-то настойчиво прижимает меня к себе. Чувствую знакомый запах сигарет… Кирилл.       Открыв глаза, вижу, что накрыта одеялом по пояс, а руки все в зловещих бинтах. На мне футболка какая-то, явно не моя. Ладони парня накрывают мои плечи, а сам он шумно дышит мне в щеку, прижимаясь к ней носом.       — Проснулась, — тут же Кира поднимается на локтях, улыбается, смотрит мне в глаза, а потом наваливается сверху. — ну, рассказывай, что сподвигло тебя на такую хуету.       Я молчу, поджав губы. От улыбки Кирилла становится плохо, потому что она настолько странная, что хочется закрыть лицо руками, сказать, чтобы не смотрел на меня.       — Ну? мне долго ждать?       Я вцепляюсь в плечи парня и, широко распахнув глаза, смотрю ему прямо в лицо. Сказать мне нечего.       Кирилл освобождает меня от одеяла без лишних слов, рассматривая бинты на моих ногах, а после отгибает футболку так, чтобы было видно живот и все, что ниже.       — Ты что? — хриплю я тихо-тихо, будто боясь повысить голос.       Хищный взгляд мне в глаза. Снова легкая ухмылка. Он касается своим носом моего.       — Я знаю, что тебе поможет, — страх. Страх от его обычных слов: может, он совсем не то имеет ввиду?       Вжимаюсь в кровать так, будто она была моим единственным спасением, но ни слова Кириллу не говорю. Холод по моим рукам и другим открытым участкам тела.       — Что? — наконец, выдавила я из себя.       Откуда столько печали в моих глазах? Это страх. Он сковывает, будто железными цепями…       Я обнимаю Киру за шею — защитная реакция, потому что я думала, что так он подобреет. Хотя, казалось, он добр и сейчас, просто желает сделать что-то нехорошее.       Парень устраивается между моих ног. Открывается вид на его открытый торс: всё это время он был без футболки.       Дождь пошел. Странно, ведь его, вроде, не передавали, да и сейчас раннее, кажется, утро, потому что только что был рассвет. Шторы наполовину прикрыты.       — Ты не против? — касаясь каемки моего нижнего белья кончиками пальцев, спрашивает Кирилл так, будто ему безразлично.       — Э… — не успеваю сказать и слова. Он перебивает меня, стягивая трусы.       — Мы уже делали это, малыш, — «малыш». Горько слишком это звучит, пусть он и пытается меня успокоить.       Я мотаю головой в разные стороны, но он освобождает себя от штанов, доставая из кармана презерватив, и быстро надевая его. Мои глаза округлились, а с губ слетел писк, когда он коснулся ладонью голой талии.       — Не бойся и расслабься, я ничего плохого не сделаю.       «Я ничего плохого не сделаю.»       «Я ничего плохого не…»       «Ничего плохого.»       Парень резко входит в меня, даже не предупредив, и я закричала на всю комнату, так как стало очень больно, что физически, что морально. Захотелось исчезнуть.       Я правда искренне верила, что не переживу насилия в своей жизни, но глупые детские догадки отлетели в сторону, когда Кирилл начал двигаться во мне. Я прокусила нижнюю губу до крови, чтобы не закричать снова.       — Тс-с, — наклоняясь к моему лицу, шепчет парень.       Его губы касаются моих, и я зашипела от боли, укусив и его тоже, чтобы он прекратил свои действия, но его лицо озарила улыбка, сквозь которую он продолжал страстно целовать меня, не обращая внимания абсолютно ни на что.       Хотела ли я того, что сейчас происходит? Считаю ли я Кирилла последним мудаком?       На эти вопросы у меня нет ответов, да и Кирилла я, наверное, не люблю. Просто секс без обязательств. Так ведь?       Тогда зачем же он целует меня, зачем успокаивает? Чтобы не кричала много?       За его глазами не видно звезд, что сияют на потолке — галлюцинации. Боль не прекращается, она настолько сильная, что, кажется, кровь уже пошла, да и сейчас отключусь от этой самой боли; но нет, продолжаю держаться, не знаю, почему и зачем.       Слезы льются и льются, а Кира, тем временем, все еще целует меня, целует так, что воздух скоро закончится, пусть это и не свойственно для поцелуев.       «Кира». Да, именно «Кира», не «Кирилл», потому что это разные люди. «Кирилл» — спокойный, рассудительный и серьезный человек. «Кира» же — мефедроновый наркоман, которому от меня нужен только чертов секс.       — От… отпусти меня, — сквозь поток вечных рыданий и поцелуев говорю я. Но ему плевать. Глубоко плевать на мои чувства, переживания и боль.       Сейчас я не получаю никакого удовольствия от происходящего. Плачу навзрыд. Зато Кире вполне хорошо: он продолжает двигаться все быстрее и быстрее, целует меня уже в шею, оставляя багровые пятна, кусает мою кожу, стонет в унисон с моими криками… ему нормально. Нормально, что он оставляет мне травму на всю жизнь, нормально, что я не дала согласия на всё это дерьмо, нормально.       — Ну, не плачь, ты сама говорила, что что угодно сделаешь, — нашел, что вспомнить. Я закрываю лицо дрожащими руками.       Кирилл издает последние свои стоны, делает пару резких движений и выходит из меня, изливаясь в презерватив. Я оставляю за собой только кровь и слезы. Закутываюсь в одеяло, и похуй, что запачкаю постельное белье.       — Дашуль, больно?       «Дашуля». Возненавижу эту форму имени также, как и «малыш».       Я киваю. Медленно киваю, зажмуриваясь. Не желаю больше видеть его. Последние слова перед отключкой вызвали еще больший шок.       — Ничего, пройдет.