Запретная вечеринка

Экзамен сначала Федька собирался пропустить, главным образом из вредности — чтобы напакостить Ивану, но потом все же решил явить перед преподавателями свой светлый лик. Тем более, что и родители, катающиеся в эти дни на лыжах во Французских Альпах, позвонили по видеозвонку напомнить сыночку о первом экзамене — веселые и румяные, они обнимались прямо на фоне снежных просторов, усыпанных яркими фигурками скользящих  по склону лыжников, и синеющих гор.  «Вот и надо было мне поехать с ними, как отец предлагал! А я остался ради этого… этого…предателя. Уж лучше терпеть мамины заботы, чем тухнуть в одиночку в пустой московской квартире и ходить в этот скучный универ,» — так думал Федька накануне экзамена, вновь чувствуя обиду и жалость к себе.  *** С отъездом Вани зимняя сказка, казавшаяся такой волшебной, словно развеялась, и на её место пришёл ледяной дождь, обрушившийся на город, как хмурое напоминание о том, что на самом деле никаких сказок не бывает. Московское утро встречало прохожих пронизывающим ветром и бесконечным серым небом, на котором облака смешивались с тянущимся из труб дымом. Федька натянул новую вязаную шапку с медвежьими ушками и носом, подаренную ему на Новый год Иваном. Сначала Басманов наотрез отказался ее даже мерить, заявив, что такое носят только трехлетки. Зато когда узнал, что это «лимитед эдишен» от balensiaga, очередная шутка на грани фола от Демны, вцепился в нее мертвой хваткой и носил с тех пор не снимая.  До универа Басманов добрался, опоздав на удивление всего на каких-то пятнадцать минут. Единственное, что он знал, когда входил в аудиторию, держа в руке стаканчик из Старбакса с любимым латте на миндальном, это то, что экзамен был по предмету «Экономическая теория». Смело вытянув билет под пристальным взглядом профессора, он отправился на свое место - готовиться. Федька прочитал первый вопрос: 1. Основные положения теории Альфреда Маршалла. Единственный Маршалл, которого он знал, был щенок-пожарный из мультика про Щенячий патруль. Федька любил этот мульт в детстве, да и сейчас иногда посматривал по телеку, когда случайно попадал на него, скорее переключая, если в комнату входил Ваня. Никакие другие Маршаллы в голову ему не приходили и он перешел ко второму вопросу.  2. Кривые безразличия и бюджетное ограничение. Выбор потребителя. Прочитав про безразличие, Федька загрустил. Безразличие! Вот что наверное чувствует к нему Иван, раз вот так взял и уехал в Германию с этим мерзким Ильей, оставив его страдать. Бюджетные ограничения! Сколько раз Иван говорил ему, хоть и шутливо, что Федька безудержный шопоголик и пора вводить на его карту ограничения? Разве любящий человек так скажет? Басманов привык, что карточка, привязанная к папиному счету, всегда была, да  и сейчас оставалась для него безлимитной, и потому даже шутки Ивана про ограничения Федю злили.  Больше никаких мыслей по поводу экзаменационных вопросов у него не было. Ну и какой смысл был ему вообще появляться здесь? Басманов оглядел аудиторию — некоторые студенты активно строчили что-то  на своих листочках, кто-то списывал, кося глазами в телефон под столом, другие — такие же оболтусы как и он, сидели со скучающим видом. Он поймал на себе взгляд Олега. Это был высокий, спортивный парень с коротким ежиком светлых волос, играющий за университетскую команду по хоккею. Олег подмигнул Федьке дружески и провел ладонью по горлу, состроив такую забавную рожу, что Басманов не смог сдержать смешок, получив за это неодобрительный взгляд профессора.  Федор каким-то шестым чувством понимал, что интересен Олегу не только как друг. Случайные прикосновения,  долгие пристальные взгляды, улыбки — обычно Басманов получал такие знаки внимания от девчонок — он знал, что хорош собой и многим нравится. Но вот Олег никак не тянул на стереотипного гея, в нем не было ничего манерного или жеманного — крепкие мускулы, открытая улыбка, большие теплые ладони — ну, «свой в доску» парень из соседнего двора. Особенно если не знать, что его отец был известным политиком. От скуки на лекциях Федька иногда засматривался на спортивную фигуру одногруппника, но мысли его моментально улетали к предыдущей ночи с Иваном. Сам же Басманов не выпячивал, но и не скрывал свою личную жизнь. Он знал, что про него ходят разные слухи — многие видели, как Грозный встречал его после пар. Девчонки неистово спорили. Одни — те, кто неровно дышал к Басманову, отстаивали позицию: «Да это просто его отец», другие же с пеной у рта доказывали, что для отца Грозный слишком молод, клялись, что видели как он клал руку Федьке на задницу и были уверены в том, что: «Это точно его папик!». Такое внимание и все эти сплетни вокруг его персоны весьма льстили тщеславному мальчишке.  Подойдя с совершенно пустой головой к столу преподавателя, Федька уставился на седого, уставшего мужчину своими распахнутыми лазурными глазами, по которым читалось одно — экономические теории от этого милого юноши были сейчас так же далеки, как марксизм от свободного рынка. Профессор вздохнул, недовольно посмотрев на Басманова поверх стекол старомодных очков, в мгновение понимая, что за тип студента нарисовался перед ним: — Что-то не припомню вашего лица на лекциях, молодой человек, — проворчал он, — какой предмет пришли сдавать? — Э…экономическую теорию, — нерешительно отозвался Федька, почесав бровь. — Прекрасно, прекрасно… а меня как зовут? Вот тут была проблема — препода Басманов вроде помнил — он даже был на парочке лекций, но имя-отчество совершенно вылетело у него из головы. — Ну… эээ…  — Прекрасно, — повторил профессор и вопреки сказанному лицо его становилось все более недовольным. Он взял Федькину девственную зачетку и принялся листать ее, слюнявя палец, а Федька тем временем вновь задавался вопросом, зачем он пришел участвовать в этом цирке, если отец и так обещал «решить все вопросы с сессией».  — Знаете ли, молодой человек, сначала вы работаете на зачетку, а потом зачетка работает на вас… а если начинать обучение с таким… — он дошел до первой страницы, — Басманов? Сын Алексея Даниловича?  Федька нерешительно кивнул. Лицо преподавателя моментально изменилось: вместо недовольства на нем отобразилось полнейшее радушие. — Что же ты сразу не сказал, Феденька? — профессор расплылся в улыбке и сразу же принялся ровным круглым почерком заполнять строку в зачетке, — вот так красавец у Алексея вымахал! Папина гордость! — дописав, он захлопнул зачетную книжку и передал в руки удивленному Федьке, — отцу привет! Скажи, жду его в этом году на подледной рыбалке! Сезон уж вовсю идет, а он все по заграницам катается.  Оказавшись за дверью аудитории, Федька открыл зачетную книжку и заулыбался — в графе «оценка» стояло «отл.».  *** Вернувшись домой, где буквально все напоминало об Иване, Федор снова приуныл. На диване лежал мягкий плед в красную и зеленую клетку, под которым они всего лишь пару дней назад, уютно устроившись, смотрели новогодние фильмы. Теперь же он валялся, ненужный и брошенный. «Прямо как я», — подумал Федька. Он сел на диван, уставившись в пустоту, и его сердце сжалось от жалости к себе и тоски по Ване.  Он надеялся, что Иван позвонит, чтобы узнать об экзамене, но телефон молчал. Видимо гадкие слова, которые Федька по глупости выпалил перед его отъездом, Иван принял за неуважение, а не за милую дерзость, как надеялся Басманов, и закрывать глаза на это не собирался. Грубости и неприкрытого хамства в свою сторону Иван не терпел — и Федя прекрасно знал об этом. Он вспомнил слова Грозного, важные слова, которые тот сказал, когда Федька с радостными визгами согласился жить вместе:  «У нас не будет никаких равноправных отношений, медвежоночек, оставь эти глупости своим ровесникам, начитавшимся книжек по популярной психологии. Мне это не нужно и неинтересно. И главное — нам это не подходит. Я старший и несу за тебя ответственность  — поэтому я главный, и все важные решения принимаю тоже я.» Несмотря на серьезность момента, слова эти, а главное тон Ивана, которым они были произнесены, вдруг так возбудили Федьку, что тот совершенно поплыл, слушая вполуха и мечтая только о том, чтобы Иван взял его прямо здесь и сейчас — в своем домашнем кабинете. Федька представил как властно Грозный нагнет его лицом к столу, ухватив за волосы на затылке, заставляя упереться в столешницу локтями и прогнуться в спине, сильнее выпячивая круглую попку.  «Ты несмышленый, маленький, несамостоятельный и очень-очень избалованный медвежонок, — Иван взял дрожащего от возбуждения Федьку за подбородок, и усмехнулся, заметив, какое впечатление на мальчишку производят его слова, — поэтому твоя задача простая — только слушаться… во всем слушаться…  — он вновь ухмыльнулся, — своего большого медведя, и быть хорошим мальчиком. Это ясно?» Федька с готовностью кивнул — он бы согласился сейчас абсолютно на все, лишь бы Иван скорее перешел от слов к делу. «Умница. За плохое поведение и проявление неуважения я могу тебя наказать. Как? По обстоятельствам. Но так, что тебе больше этого повторять не захотелось. Уяснил?» Федька снова быстро кивнул. Слова о наказании распалили его еще сильнее. Пальцы Ивана с подбородка перекочевали в горячий рот парня и тот принялся старательно вылизывать их. Этот важный договор они тут же скрепили крышесносным сексом, который оправдал все Федькины ожидания: Иван отымел его и нагнув к столу, и на самом столе, и даже на большом диване, что стоял тут же.  Грозный, не питая иллюзий относительно своего юного любовника, почти во всем уступал Федьке, с удовольствием баловал его и потакал его капризам, а если уж «наказывал» — то только в постели и к удовольствию обоих. Федька же открыл для себя, как оказывается приятно иногда быть покорным и натурально млел от любой похвалы Ивана. Конечно, у них бывали и ссоры, и скандалы. Иногда Грозному приходилось даже тащить мальчишку под душ, чтобы унять очередную истерику.  Однако при всем этом Федя так сильно любил и превозносил Ивана, что никогда не смел хамить или грубить ему так, как  родителям, да и прочим окружающим. Но привычка — вторая натура и вот теперь Федька чувствовал, что переступил черту. «И кто меня тянул за язык?» — злился он на свою несдержанность, но все же и тут находил себе оправдание: «Хотя Ваня сам виноват! Если бы он взял меня с собой, ничего этого бы не было!  Подумаешь, сказал и сказал. Не звонит — и не надо. Он думает, я тут буду слезы в одиночестве лить? Фигушки. Я и сам найду, как развлечься».  Пролистав контакты, он набрал номер Максима Скуратова — хотя сначала новый коллега и подбешивал Федьку, но постепенно за незначительными разговорчиками и шутками в лифте и возле офисного кулера они сблизились. Макс был одним из немногих, кто сразу отнесся к Федору с искренней симпатией — и тот это снисходительно принял. Время от времени Басманов приглашал Макса в гости, когда Вани не было дома, — поиграть в приставку, обсудить последние сплетни о коллегах или посмотреть кино. Дружба эта была одобрена Грозным — тот относился к трудолюбивому и неглупому парню тепло и был уверен, что на Федю дружба с Максимом повлияет положительно. Басманову же нравилось, что безотказный Скуратов готов был примчаться в любой момент и заниматься тем, чем хотелось Федьке. Максим во всем ему уступал и всегда проигрывал в видеоигры, радуясь Фединым победам  больше, чем своим. Да и вообще, в компании простого как пять копеек Макса, перед которым не надо было выпендриваться, Басманов чувствовал себя легко и расслабленно, как в удобных домашних тапках.  — Хорошо, жду тебя! — улыбнулся Федька, заканчивая звонок. — Даш! — крикнул он в сторону кухни, — поставь шампанское в холодильник, и накрой нам стол с закусками, сейчас Макс приедет!  Домработница Даша появилась в дверях, вытирая руки о передник: — Сейчас все сделаю, Федор Алексеич! Закуски какие — как обычно?  — она смотрела на парня с такой любовью и умилением, как не всякая мамаша смотрит на свое чадо. Это всегда удивляло Ивана — он не понимал, почему Даша так беззаветно обожает Федьку, хотя тот обращался с ней как барин с холопкой.  — Ага, и можешь быть свободна. Завтра к обеду приходи, Иван Васильевич вечером прилетит, приберешься перед его возвращением, — уткнувшись в телефон, бросил он.