Выбор всегда остаётся за тобой

Жизнь слишком несправедлива к нам.

1048й - Элджей

      На балконе царил ледяной холод, предвещая, казалось, суровую зиму. Антон, в одной лишь рубашке, прислонившись к ледяной стене, стоял, не испытывая ни малейшего беспокойства по поводу возможной простуды. Сейчас это казалось таким ничтожным пустяком на фоне бушующего внутри урагана.       Его взгляд устремился вдаль, завораживаемый медленным, неторопливым падением снежинок на перила и на его рубашку. Внизу, у подножия здания, шумел студенческий водоворот – веселый, полный энергии, бурлящий эмоциями после репетиции. И у Антона тоже был свой шторм эмоций, бушевавший с той самой репетиции, и именно он гнал его на мороз, в одной рубашке, в поисках затуманенного облегчения в сигаретном дыме.       Нервы после всего пережитого были расстроены до предела. Весь вечер, танцуя с Ирой, он чувствовал на себе тяжелый, пронизывающий взгляд голубых глаз. Арсений, парный партнер Алёны, уделял ей лишь несколько минут внимания за весь вечер. Он безупречно исполнял па, ведя их пару, практически не глядя на партнершу, погруженный в собственные мысли. Но взгляд его, холодный и пронзительный, неотступно следовал за руками Антона, которые нежно обнимали талию Иры.       Антон осознавал свой страх. Он не хотел, чтобы всё начатое с Арсением, продолжилось. Их игра в «горячо-холодно» зашла слишком далеко, стала опасной и неправильной. Он не должен был допустить этого, не должен был позволять чувствам так бесцеремонно властвовать над ним.       Ведь до недавнего времени всё в его жизни было прекрасно: любящая девушка (которую он всего лишь пару часов назад застал целующейся с другим!), верные друзья (которых он своими поступками оттолкнул от себя), сестра, с которой он много лет не общался и которая теперь неожиданно объявилась, явно затеяв нечто против него.       Идиллия рухнула с появлением Попова. Или же дело вовсе не в нём, а в самом Антоне? Может, он сам виноват во всех бедах, сам своими руками разрушает все хорошее?       Вероятно… да, вероятно…       В памяти, обрывками, всплывал поцелуй Иры с его другом… И собственный первый поцелуй, чёртов, незабываемый поцелуй с… Поповым. С Арсением Поповым!       Мерзость… отвратительная, липкая мерзость…       Шастун сглотнул, сделав наконец первую затяжку. Приятное тепло разлилось по горлу, и он прикрыл глаза. В ушах зазвучала музыка, и только сейчас он осознал, насколько точно слова песни отражают их отношения, его отношения с Арсением. И это пугало его до дрожи.       «Обернись, я стою у тебя в дверях»       Пугало то, что между ними происходит нечто большее, чем просто вражда. Это было что-то огромное, поглощающее, захватывающее. Антон понимал, что это ненормально, но когда на балкон поднялся Попов, он не попытался его прогнать. Просто стоял рядом, куря. И, к своему удивлению, чувствовал странное спокойствие. Спокойствие рядом со своим врагом… или уже не врагом? Он наслаждался тишиной, слушал отдаленный шум с улицы и шепот снега под ногами.       «Падал пепел»       — Мне кажется, я уже говорил, чтобы ты не появлялся здесь, — наконец бросил Антон, щёлкнув пальцами, чтобы сигарета исчезла, оставляя после себя лишь лёгкий, едва заметный дымок.       — Говорил.       — Но ты не послушался, — усмехнулся Антон, чувствуя, как ледяной воздух обжигает лёгкие.       — Не послушался.       «В темноте… и ничего тебе не говоря…»       И всё. Они продолжали молча стоять рядом, опираясь на перила балкона, вглядываясь в ночную даль. Через несколько минут Антон повернул голову к Попову и рассмеялся, заметив белые снежинки на его тёмных волосах. Словно шапочка. Это напомнило ему незабудки в его русых волосах, только в этот раз «художником» выступила сама природа.       — Чего смеешься? — спросил Попов, повернув голову.       — У тебя смешная шапочка из снежинок, — повторил Антон свои мысли вслух. Арсений опустил голову, едва заметно улыбнувшись, и сердце Антона заколотилось чаще от этого искреннего, беззащитного выражения лица.       «Я замерз, но тебя встретил»       — Забавно получается, прямо как в твоих… — усмехнулся Арсений, и Антон невольно провел ладонью посвоим волосам, взъерошив их. — До этого было лучше.       Последние слова прозвучали с легкой грустью, с намеком на что-то большее, чем просто шутка. И эта грусть, словно тонкая нить, связывала их, усиливая волнение и непонятную притягательность этого холодного, но такого необычного вечера.       Эта доброта в голосе Арсения звучала так непривычно, так… чуждо, что Антон даже слегка растерялся. Арсений здесь, на этом старом, скрипучем балконе, был совершенно другим. Исчезла привычная маска отстранённости, холодная броня враждебности. Здесь он был спокойным, умиротворённым… тёплым? Да, именно тёплым. И эта теплота была направлена на Антона. Это сбивало с толку, кружило голову, заставляло забыть о здравом смысле, и… черт возьми, ему это нравилось. Это чувство, подобное солнцу, пробивающемуся сквозь тучи после долгой зимы, согревало изнутри, растапливая лед недоверия и давней вражды.       Теперь... теперь у меня появился ещё один… враг? Нет, это слово слишком грубо. Друг? Тоже не подходит. Может быть… соперник? Или… что-то большее? Антон сам не знал, как назвать то, что расцветало между ним и Арсением. Это было что-то неведомое, загадочное, пугающе захватывающее.       Арсений по-прежнему часто раздражал, выводил из себя, доводил до белого каления. Но одновременно с этим желание общаться с ним, познавать его, слушать его голос, впитывать каждое его слово, становилось всё сильнее. Это было сравнимо с тем, как растение жадно впитывает живительную влагу, и Антон сам удивлялся этим неожиданным сравнениям, словно они вырывались из глубин его подсознания, из самого сердца.       Его встревожило не пристальное внимание Иры, не то, как она искала его взгляд весь вечер, а отсутствие Арсения в этом внимании. Внезапно стало невероятно важно то, что подумает именно Арсений, а не кто-либо другой. Это пугало его до смерти, наполняло неопределённым ужасом, но не останавливало. Он продолжал язвить, спорить, возмущаться – но всё это было лишь прикрытием, маской, за которой скрывалось жгучее желание узнать Попова, разобраться в этом новом, неожиданном и безумно волнующем чувстве. Это чувство было подобно тонкой льдинке, трепещущей под теплым дыханием весны – одновременно хрупкое и невероятно сильное, способное, казалось, разрушить всю его жизнь, перевернуть ее с ног на голову. И это пугало, и одновременно маняще завораживало. Он словно балансировал на краю пропасти, и это было одновременно страшно и волнующе. И он не хотел срываться вниз, хотя понимал, что может упасть в любой момент.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил Попов, бросив на Антона быстрый, оценивающий взгляд. В его голосе звучала едва уловимая забота, что-то новое и непривычное для Антона.       Антон улыбнулся, и Арсений ответил ему той же улыбкой, короткой, но тёплой, как луч солнца в зимний день.       — Знаешь, хорошо, — кивнул Антон, посмеиваясь. Легкий, почти беззаботный смех. — Намного лучше, чем тогда, в лесу. После всего, что произошло…       — Я рад, — тихо ответил Арсений, в его голосе прозвучало что-то большее, чем просто констатация факта. В нем слышалось облегчение, и, может быть, что-то ещё…       Молчание повисло между ними, тяжелое, густое, пропитанное невысказанными словами и эмоциями.       — Спасибо, — тихо прошептал Антон, его голос был едва слышен на ветру.       — За что? — с тем же тихим вопросом встретился Арсений, прищурившись, пытаясь разглядеть Антона в полумраке.       — За то, что поинтересовался, — пояснил Антон, отводя взгляд. Ему было неловко от этой внезапной заботы, от этой тихой, но ощутимой теплоты.       Арсений смотрел на профиль Антона, запоминая каждую черточку, каждый изгиб, каждую мельчайшую деталь, хотя знал его наизусть. Он мог бы описать каждую родинку, каждую веснушку, каждую морщинку на его лице. Он знал точный цвет его глаз, количество ресниц, количество точек в радужной оболочке… Он изучил его, как любитель редких насекомых изучает новую находку.       Он так долго наблюдал за своим «врагом», что знал его лучше, чем большинство людей, возможно, даже лучше, чем ближайшие друзья. Это было немного жутко, и одновременно – завораживающе.       — Прохладно здесь, да? — Арсений поежился, когда его рубашка промокла почти насквозь от холодного ветра.       — Да, — согласился Антон, не отрывая взгляда от заснеженных крыш.       Через несколько секунд Арсений почувствовал, как приятное тепло разливается по телу, высушивая одежду и волосы. Антон, все так же с широкой улыбкой, смотрел вдаль, словно не замечая этого нежного вмешательства.       — Спасибо, — выдохнул Арсений, голос его был тише шепота.       — 2:2, — тихо сказал Антон, как будто подсчитывая результаты их негласной игры. Этот счёт… Это было что-то только их, их личный, таинственный код. Их маленькая, завуалированная вражда.       Они не стали обсуждать то, что произошло несколько часов назад. Оба чувствовали неловкость, стыд. Арсений понимал, что это не должно было произойти, что они просто поддались минутной слабости… или это была не слабость? А что тогда?       Но глубоко внутри, в самом сердце, теплился огонёк: так и должно было быть. Это было правильно, несмотря ни на что. Только разум твердил о неправильности – неправильно влюбляться в парня, который ненавидит тебя, неправильно влюбляться в парня, который в отношениях, да и ты сам тоже. Неправильно было давать надежду себе и Антону. Арсений упрямо убеждал себя, что ничего страшного не произошло, что это ничего не значит.       Но, черт возьми, в голове снова и снова всплывали кадры того поцелуя, яркие, словно выжженные на памяти. Он пытался выбросить их, честно пытался, но они возвращались снова и снова, как навязчивый кошмар.       — Арс? — Антон посмотрел на него по-новому, без привычной злобы и обиды, спокойно, нежно, с едва уловимой надеждой.       — М? — Арсений встретился с его взглядом, понимая, что сейчас последует.       Он знал, что Антон спросит. Знал, и всё же с тревогой ждал этого вопроса.       — Это ведь все ничего не значит, да? — Антон задал вопрос так, что в его, казалось бы, спокойном голосе прозвучала тончайшая струйка надежды.       Арсений не хотел лгать, не хотел разрушать то хрупкое, но такое важное, что возникло между ними. Но он не мог… ещё не мог.       — Да, — прошептал он, голос его был едва слышен, словно он боялся нарушить хрупкую тишину и то нежное спокойствие, что наконец наступило.       Ничего не значит… Так будет правильно… Пока…

***

Пьяное солнце - ALEKSEEV

      Ира отстранилась. Холодная, безэмоциональная дистанция возникла между ними, словно невидимая стена. Антон прекрасно понимал причину этого отчуждения, более того, сам старался избегать близкого общения с Ирой. Это не было отвращением к ней, нет. Это было… непонимание. Полная, сногсшибательная неразбериха в голове. С одной стороны – его собственная измена, предательство с человеком, который раньше его отталкивал, вызывал даже неприязнь. С другой – измена Иры, девушки, с которой он пережил немало счастливых моментов, с которой чувствовал самую сильную, самую настоящую связь.       И он не осуждал её. Потому что сам поступил точно так же. Предал, обманул доверие. Только его ситуация, казалось, выглядела ещё хуже. Он изменил Ире с Арсением, человеком, который презирал его чуть ли не всю жизнь. А Ира… она изменила с парнем, с которым её связывала первая, юношеская любовь. Больно было осознавать, что этот человек был его другом, пусть и не самым близким. Но чего он, собственно, ноет? Он сам целовался не с "левым типом", а с Арсением, парнем подруги Иры, с человеком, с которым, казалось бы, у них сложились неплохие отношения. Только Ира ничего об этом не знает… А что она сейчас чувствует?       Ей наверняка кажется, что она – грязная, мерзкая, недостойная. А на самом деле Антон оказался ничем не лучше, ничуть не чище. Двойные стандарты, лицемерная правда.       — Вся эта хуйня… — пробормотал Антон, сжимая кулаки. – Нужно прекратить об этом думать и поговорить с Ирой начистоту.       Когда Дима и Катя отправились в бар, Антон и Ира остались одни. Тишина давила, густая и невыносимая.       — Ир? — позвал он тихо, стараясь, чтобы в голосе не было ни упрёка, ни осуждения, только нежная, тревожная просьба.       — Да, Антош? — её взгляд был полон не только нежности и любви, но и глубокой боли, сожаления. В глазах читалась целая история, история разбитых надежд и предательства.       «Ну что же ты молчишь, не поднимая глаз?»       Антон пододвинулся ближе, взял её руку в свою, чувствуя, как холод её кожи пробирает его до костей.       — Нам стоит поговорить… — начал он, но Ира перебила его.       — Да, — выдохнула она, и в ее голосе не было ни радости, ни предвкушения, только глубокая, всепоглощающая усталость.

Не уходи - Обильный

      Дорога до их "башни", места их тайных свиданий, прошла в тяжелом молчании. Они шли, взявшись за руки, крепко, отчаянно, словно пытаясь удержать то, что уже ускользало. Оба понимали: это конец. Это не просто разрыв, это крушение всего, что было между ними.       В этот момент мир вокруг словно застыл. Яркая улыбка Димы, который не сводил глаз с сияющей Кати. Солнце, прорывающееся сквозь тучи. Крупные снежинки падали на землю, и холодные, чужие теперь, пальцы Иры в его ладони.       «Не уходи...» — стон души, который Антон не смог вымолвить.       Они смотрели друг на друга, без слов прощаясь, благодаря за всё хорошее, что было между ними. Антон любил Иру, но его сердце выбрало другого. Ира любила Антона, но её сердце хранило воспоминания о ком-то ещё.       Они молча поднялись на башню, на то самое место, где Антон увидел её ночью. Мурашки пробежали по его коже, перед глазами пронеслись картины того поцелуя. Он зажмурился, пытаясь стереть эти изображения, но они въелись в память, как клеймо. И теперь, рядом с Ирой, эти образы стали ещё ярче, ещё больнее…       Ира не отпускала его руки, сжимая их крепко, но за весь вечер взглянула на Антона лишь однажды. Ей было стыдно, это было очевидно. Антон же не чувствовал к ней ни капли вины, лишь глубокое сожаление и непонимание того, как всё это случилось.       — Ты ведь всё знаешь, да? — тихо спросила Ира, голос её был едва слышен, словно испуганная птичка.       Она достала из сумочки пачку карамельных сигарет – их любимых – и протянула одну Антону.       — Да, — кивнул он, беря сигарету.       Антон посмотрел на неё в тот самый момент, когда её пухлые губы сомкнулись на мундштуке. В памяти всплыл вкус этих сигарет на её губах – сладкий, немного терпкий, такой же незабываемый, как и она сама.       — Хорошо, — выдохнула Ира, её голос был ровным, спокойным, но в глазах плескалось море невысказанной боли. — Ты хотел поговорить. О чём?       Скрывать больше не имело смысла. Время лжи и недомолвок закончилось.       — Я целовался с Поповым. В тот вечер, когда ты была с ним, — произнёс Антон, и в его голосе не было оправданий, только голая правда. Рот Иры медленно открылся, глаза расширились от неверия и разочарования. Антон помнил свою собственную реакцию, когда узнал о её измене. Она была такой же.       Ира ничего не сказала. Молча курила, взгляд её был устремлен в одну точку, словно она пыталась прожечь в ней дыру. Антон стоял напротив, изучая её лицо, запоминая каждую черту, каждую мельчайшую деталь, будто пытаясь запечатлеть её образ в памяти навсегда. Хрупкое тело, изящная талия, тонкие щиколотки. Светлые, распущенные волосы, тёмные, глубокие глаза, и пухлые, чувственные губы. Ира была невероятно красива, а ещё от неё исходила такая невероятная, трогательная нежность, за которую он её, пожалуй, и полюбил.       Щелкая пальцами, Антон отстранился от стены и подошёл к Ире. Она не поднимала глаз, словно не замечая его присутствия. В её тонких пальцах тлела сигарета, и Ира продолжала сжимать её, не опуская руки. Антон снова щелкнул пальцами, и сигарета исчезла, оставляя лишь тонкий шлейф дыма.       Ира несколько раз моргнула, и две слезы скатились по её щекам. Антон коротко улыбнулся, нежно вытер большие пальцами мокрые дорожки. Ира дёрнулась от его прикосновения, но не отстранилась.       Наконец, карие глаза Иры встретились с его взглядом. В них уже не было разочарования, только глубокая, пронзительная тоска. У Антона, казалось, было то же самое чувство. Уголки губ Иры дрогнули, и она улыбнулась – печальной, но искренней улыбкой. Она подошла ближе, и Антон посмотрел на неё с той же теплотой, с которой смотрел только на неё, никогда и ни на кого больше. Ира занимала особое место в его сердце – место, куда никто не мог проникнуть, место, предназначенное только ей.       — И как…? — тихо спросил Антон, осторожно положив руки на её щеки.       — С тобой лучше, — ответила Ира, с лёгким смешком, сразу поняв его невысказанный вопрос. — А у тебя?       — Слишком резко, — покачал он головой, наклоняясь к ней ещё ближе. — С тобой привычнее… намного привычнее.       И, прошептав это, он наклонился ещё ниже. Ира, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его первая.       «Давай ещё утонем в сладких поцелуях?»       Их поцелуй был медленным, размеренным, нежным. Таким же, как и все их отношения. Антон всегда целовал Иру нежно, боясь её сломать. Ира всегда отвечала ему тем же, желая доставить ему удовольствие.       Руки Иры обвили шею Антона, он склонился ниже. Их поцелуй длился недолго, но для них это была целая вечность. Оба понимали, что это, скорее всего, последний поцелуй.       «Ночь подходит к концу...»       Ира отстранилась первая, тяжело дыша, и Антон притянул её к себе ещё раз, оставив на её губах последний нежный, прощальный поцелуй. Затем он отпустил её, и в его руках возникла новая сигарета – вишня, его любимая. Теперь вишня ассоциировалась у него с одним человеком, а карамель – с другим. И Антон не знал, хорошо это или плохо.       — Это ничего не значит, — тихо сказал он, понимая, что это ложь. Ложь, которую они оба говорили сами себе.       Ира незаметно улыбнулась, кивнула, прекрасно понимая, что да, это ничего не значит. Ни Арсений, ни Илья – просто жертвы двух раненых сердец, которые пытаются залечить свои раны, притворяясь, что ничего не случилось.       — Ничего не значит… — эхом отозвалось от стен старой башни, отзвук их лжи, которая была им так необходима. Они оба знали, что это неправда. Но сейчас им просто необходимо было в это верить.       В глубине души Антон понимал: несмотря на всю силу их чувств, их любовь так и не смогла бы преодолеть этап романтических иллюзий. Они застряли в этом цветочном, конфетно-букетном раю, завороженные романтикой, и выбраться оттуда, к сожалению, не смогли бы. Пытались, отчаянно, изо всех сил, но не вышло. Их любовь была слишком хрупкой, слишком нежной, слишком… незрелой, чтобы выдержать бури реальной жизни.       Ира навсегда останется той самой, единственной, в сердце Антона. А Антон – тем самым, неповторимым, в сердце Иры. Эта любовь, несмотря на боль и предательство, навсегда останется особенной, неповторимой главой в истории их жизни. И что бы ни случилось, через сколько бы лет ни прошло, они всегда будут возвращаться к этим чувствам, к этим воспоминаниям, как к священному, заветному месту в своей душе.       — Выходит, что мы… всё? — прошептала Ира, словно боясь нарушить хрупкую тишину, голосом, полным боли и принятия. Так должно было закончиться. Так, видимо, и было предопределено.       — Выходит, что да, Айя, — тихо ответил Антон, глядя в её глаза, полные слёз и тоски.       Ира поежилась от этого прозвища – "Айя". Только Антон называл её так, ласково и нежно. Это было их маленьким секретом, их интимным кодом. А теперь… теперь это прозвище звучало как эхо ушедшей любви, как призрачное напоминание о том, что уже никогда не вернётся. Это было словно шрам на сердце, напоминание о потере чего-то очень дорогого, о потере той части себя, что навсегда останется связанной с Антоном. И эта мысль, резкая и нестерпимая, пронзила её до глубины души. Больше никто не будет называть её Айя. Только Антон. И это было невыносимо.

***

      Арсений, мягко говоря, был вне себя от того, что сегодня он дежурный. Это самое скучное занятие во всей вселенной – и волшебной, и обычной. Его явно придумали какие-то изверги, и не самые добрые. А дежурить в компании Алёны было вдвойне хуже. Между ними стояла ледяная стена молчания, тянувшаяся уже несколько дней. Поэтому вечером они молча встретились у входа в гостиную, молча разошлись и отправились проверять коридоры.       Ему было стыдно за собственную пассивность, за неспособность что-либо изменить в этой ситуации. Алёна – прекрасная девушка, аристократка до кончиков ногтей, но… она не зажигает в нём огонька. В нём не было этой искры, этого всёпоглощающего пламени, которое так необходимо для настоящей любви.       Попов прекрасно понимал, что жениться на ком-то, кроме Алёны, ему не позволят. Отец, этот властный, самодовольный человек, уже всё решил, подобрав "идеальную" невесту. Аристократка с богатыми родителями, безупречной внешностью, безупречными манерами и острым умом. Идеал, воплощенный в жизнь. Отец был доволен собой, как удав, проглотивший кролика. Только вот Арсения он, сука, забыл спросить. А нужна ли ему эта идеально подобранная невеста?       Нет. Никогда не была нужна.       Да, он был отвратительным человеком. Но разве можно быть другим, когда самый близкий человек игнорирует твои чувства, выбирая тебе в жёны совершенно чужого человека, с которым ты должен провести всю жизнь бок о бок, деля с ним постель и жизнь?       Кажется, нет. Нельзя.       И вот, когда он, наконец, смог на время отдалиться от Алёны, появился он… Антон.       Этот странный гриффиндорец, который раздражал его до глубины души, но одновременно… притягивал. С неистовой, необъяснимой силой.       Антон… он был особенным. Не таким, как все.       Яркий, улыбчивый, с заразительным смехом. И глаза… Мерлин, Попов серьёзно влип. Он думал о Шастуне слишком часто, особенно после того поцелуя. Поцелуя, который был… нежным, нужным, необходимым, но, увы, неправильным.       Нет, Арсений не был против нетрадиционных отношений. У него был подобный опыт, и не раз. Но Антон… Антон был другим. Его не хотелось просто затащить в постель. Его хотелось узнать, понять, слушать его, смотреть на него, смеяться вместе с ним над его неуклюжими шутками. С Антоном всё было иначе. Он был особенным, неповторимым.       И вот этот миг… на балконе. Там было тепло, даже в тонкой рубашке. И Арсений не мог признаться себе, что тепло было не просто от близости Антона. Это Антон почувствовал его холод и незаметно наложил согревающие чары, причём только на Арсения, сам же продолжал мёрзнуть.       Он позаботился о нём. Чёрт возьми, это был не первый случай, когда Антон заботился о нём.       Арсений встряхнул головой, пытаясь отогнать эти мысли, и продолжил свой путь по коридору. Но образ Антона, его тёплая улыбка, его забота… всё это не покидало его, словно призрак, преследующий его по замковым коридорам. Каждый шаг отдавался эхом в его сердце – эхом невысказанных чувств, нереализованных желаний и страха перед будущим, которое навязывалось ему против его воли. Алёна… Антон… Два полюса, два разных мира, между которыми он был беспомощно разорван.       — Арсений…       Слово, пронесшееся эхом по пустому коридору, заставило Попова резко остановиться. Он нахмурился, напрягся, чувствуя, как по спине пробегает ледяная волна предчувствия. Обернувшись, он увидел Эда, стоящего у стены, руки сложены на груди, лицо скрыто в полутени, но игривая усмешка играла в уголках губ.       — А, это ты, — процедил Арсений сквозь зубы, стараясь скрыть раздражение.       — Я, Арсюш, я, — протянул Эд, растягивая слова, и Арсений поморщился от этого фамильярного обращения. Он терпеть не мог, когда его так называли чужие.       — Что ты тут делаешь? — спросил Арсений, приближаясь к Эду. — Отбой был уже час назад.       — Знаешь, когда я был младше, мой брат сказал мне одну вещь, которая теперь сопровождает меня повсюду, — жестикулируя, начал Эд, и Арсений, несмотря на раздражение, сконцентрировался на нем, заинтригованный. – «Правила придумали для того, чтобы их нарушать».       — И что? Ты нарушаешь абсолютно все правила? – холодно поинтересовался Арсений, шаг за шагом приближаясь к Эду.       Теперь они стояли друг против друга, словно два хищника, готовые к схватке.       — Да, — спокойно ответил Эд, — абсолютно. Без исключений.       Арсений нахмурился. Человек, который никогда не соблюдает правила? Невозможно.       — Арсений… — снова позвал Эд, и его голос изменился, стал каким-то… другим. Менее игривым, более серьёзным.       — М…? — Арсений чувствовал, что что-то не так.       — Расскажи мне о любви, — неожиданно резко попросил Эд, и его взгляд стал пристальным, пронзительным, заставляя Арсения вздрогнуть.       Холодный, стальной взгляд голубых глаз Эда был удивительно похож на его собственный, что вызвало у Арсения странное, неприятное чувство.       — Я никогда не любил, — тихо ответил Арсений, и в его голосе прозвучало что-то большее, чем просто утверждение. Это было скорее оправдание, попытка убедить самого себя. «Раньше…» – добавила мысль, промелькнувшая в голове Арсения.       — Врёшь. Ты сейчас любишь, — Эд сделал шаг вперёд, заставляя Арсения невольно отступить. Его слова звучали как обвинение, как приговор.       — Что? — выдохнул Арсений, чувствуя, как внутри всё сжимается от страха.       — Ты. Сейчас. Влюблён, — жёстко чеканил Эд, и в его голосе не было места сомнениям.       Но… он не мог знать. Не мог же?       Сука, сука, сука... Мысленно ругался Арсений, чувствуя, как внутри всё кипит от ярости, страха и бессилия.       — В Антона, — произнёс Эд, словно произнося приговор.       Блядство…       Он хотел сбежать, исчезнуть, но Эд перехватил его руку, резко притягивая к себе.       Лицо Эда оказалось совсем близко, Арсений почувствовал резкий, резкий запах его духов, от чего поморщился.       — Ты ведь понимаешь, что Антон интересен не только тебе? — сухо произнёс Эд, его голос был ледяным, безжалостным. По спине Арсения пробежали мурашки.       — О чём ты? — прошептал Арсений, чувствуя, как в горле пересыхает.       Эд усмехнулся, хватая Арсения за шею и с силой прижимая его к стене.       — Ты нормальный?! Что ты делаешь, придурок?! — выкрикнул Арсений, задыхаясь от неожиданного удушья.       — Знаешь, Арсюш, когда я был младше… — продолжал Эд, больно сжимая шею Арсения. – Мне понравилась одна девочка. Это было в обычной, маггловской школе. Я бегал за ней полгода. Дарил цветы, шоколад… даже делал ей валентинки, представь себе? — Эд усмехнулся. — Но ей нравился другой. Красивый, высокий брюнет с ярко-голубыми глазами. Очень похожий на тебя. И она всегда выбирала его, а не меня. И я не понимал почему. Я был добрым, отзывчивым, дарил подарки… даже внешне был похож на этого парня. И всё равно… ничего.       В глазах Эда, вместо холодного льда, появились тепло и грусть. Арсений нахмурился, стараясь не пропустить ни слова из его монолога.       — А потом я понял. Он был недоступным для неё. Этот мудак практически не обращал на неё внимания, в то время как я… в ноги ей падал. И знаешь, что я понял?       — И что же? — прохрипел Арсений, чувствуя, как в горле пересыхает.       — Что я больше никогда в жизни не буду так унижаться ради кого-то.       — И что случилось потом?       Арсению нужно было поддержать разговор, хоть как-то.       — А потом нас привезли сюда. И я встретил Антона… только тут возникла проблема.       — Какая?       — Ты.       Только сейчас до Арсения дошло, что имел в виду Эд. И внутри него вспыхнуло пламя ярости. Одним резким движением он оттолкнул Эда, прижимая его к противоположной стене.       — Повтори? — прошипел Арсений, его лицо было белым от ярости.       Эд глухо рассмеялся. Арсений сильнее надавил на его грудь, заставляя его кашлять.       — Я сказал, что Антон мне нравится, а ты мне мешаешь.       — Что?! — взорвался Арсений, прикрывая глаза. – Я тебе мешаю? А тебе не кажется, что это ты мне мешаешь?!       Ярость захлестнула его, он уже занёс руку для удара, когда чья-то рука перехватила его запястье.       — Достаточно.       Арсений мог бы подумать, что это Антон, или Серёжа, или любой из преподавателей. Но это был Позов. Именно он.       Резким движением Позов вырвал руку Арсения, освобождая Эда. В его карих глазах плескались гнев и разочарование.       — Проваливай, — холодно сказал Позов, отпуская Эда. Он оставил Арсения одного, с его бушующими эмоциями и невысказанными чувствами.       Эд что-то ещё бормочет себе под нос, усмехаясь, и, наконец, скрывается за поворотом. Позов, всё ещё крепко держа Арсения за запястье, дожидается, пока гость полностью исчезнет из виду. Лишь убедившись в этом, он резко отпускает руку Арсения, отстраняясь с едва заметной жестокостью. Молча, с пристальным, оценивающим взглядом, он осматривает Попова с головы до ног. В его глазах читается что-то большее, чем просто раздражение – беспокойство, смешанное с какой-то странной, скрываемой заботой.       — Пошли, — бросает он, голос его равномерен, но в нём слышится стальная нотка, приказ, который не обсуждается.       — Куда? — спрашивает Арсений, потирая покрасневшее от сжатия запястье. В его голосе слышится и недоумение, и небольшая обида на резкость Позова.       — Я сказал – пошли, — Позов повторяет свой приказ, ещё более резко, не оставляя места для вопросов или возражений. В его глазах проскакивает молчаливый вызов – молчаливый вызов послушанию. В его голосе – нетерпение, смешанное с тревогой, которую он настойчиво скрывает за маской холодной равнодушия. Он хочет увести Арсения отсюда, подальше от лишних глаз, подальше от всех тех, кто может заметить изменение в его поведении, заметить то, что он так тщательно скрывает.

***

      Этот чертов балкон. Арсений уже начинал ненавидеть это место. Здесь, на этом балконе, происходило слишком много всего, и практически всё было связано с Антоном. И сейчас, он точно знал, зачем Позов его сюда притащил. Разговор, разумеется, снова пойдёт об Антоне. А с Димой обсуждать это Арсений совершенно не хотел.       — Понятия не имею, что ты затеял, но мне это не нравится, — высказал Дима, облокотившись на перила балкона, не отрывая взгляда от Арсения. Его голос был спокоен, но в глазах читалась скрытая тревога.       — Что? Что ты имеешь в виду? — начал Арсений, но Дима поднял руку, прерывая его.       Он резко выдохнул, покачал головой, еле заметно усмехнувшись. Арсений нахмурился, понимая, что разговор будет серьёзным, и замолчал, терпеливо ожидая, когда же Позов наконец начнёт.       — Слушай, Попов, — голос Димы был таким сухим, словно он пересыхал от жажды. — Как я уже сказал, я понятия не имею, что происходит между тобой и Шастуном, но мне это определённо не нравится.       — Что?! — выдохнул Арсений, чувствуя, как внутри всё сжимается от тревоги.       — Не перебивай меня, — остановил его Дима. — Я пытаюсь понять: зачем всё это, а, Попов? Зачем?       — Зачем что именно? — спросил Арсений, стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри него бушевал ураган эмоций. Он не понимал, что происходит, и от этого становилось ещё страшнее.       — Зачем тебе Антон? – глаза Димы сузились, словно он пытался разглядеть что-то скрытое за маской безразличия Арсения. Вопрос был задан так просто, так обыденно, но в нём слышался скрытый вызов.       Зачем тебе Антон…       Странный вопрос. Между ними ничего не было. Антон ему не нужен, как и он Антону. Все, что происходило между ними – это случайность, недоразумение, глупое стечение обстоятельств. Он не испытывал к Шастуну ничего, кроме… ничего. Наверное.       — К чему ты клонишь? — уточнил Арсений, чувствуя, как напряжение нарастает с каждой секундой.       Дима вновь покачал головой, едва заметно улыбнувшись. Этот жест, который часто появлялся, когда он был недоволен или удивлён, обычно чем-то плохим. Словно человек не видит очевидного и задаёт кучу вопросов. Возможно, Арсений сейчас выглядел именно так, потому что он действительно ничего не понимал.       — Я клоню к тому, что ты… втрескался в Антона, и все вокруг это видят, кроме тебя самого, — произнёс Дима, и Арсений почувствовал, как земля уходит из-под ног. Втрескался в Антона? Этого просто не может быть. Он никогда никого не любил, никто не нравился. Какой, к черту, Шастун?       — Что за хуйню ты несёшь? — выпалил Арсений, не зная, была ли это защитная реакция или страх признать очевидное.       Дима замолчал, и это молчание было ещё страшнее слов. С каждой секундой его лицо становилось всё мрачнее, и Арсений начал чувствовать тревогу. Что могло так сильно его расстроить? И даже если бы он действительно испытывал что-то к Антону, неужели это настолько беспокоило Диму?       — Мы познакомились с Антоном много лет назад, — Дима достал из кармана пачку сигарет, и Арсений заметил, как дрожат его руки. — Мы делимся друг с другом всем. Всем, что нас тревожит. Будь то больная спина или разбитое сердце. Я помню, как он страдал после расставания с Ирой, много лет назад. Они разошлись мирно, но Антону было очень тяжело. Он не мог выйти из комнаты. Оксана ночевала у него, кормила его с ложечки, буквально силой вытаскивала его из депрессии.       Арсений застыл, не в силах пошевелиться. Он слушал, затаив дыхание.       — А потом… — Дима мягко улыбнулся, и от этой улыбки в груди Арсения что-то кольнуло. – А потом он так и не нашёл никого, кого смог бы полюбить так же сильно. К нему приходили разные девушки – красивые, умные, с чувством юмора, но никто не смог завоевать его сердце. И так было долго. Мы все нашли своих вторых половинок, а он… остался один. — Дима щелкнул пальцами, точно так же, как это делал Антон. — А потом появился ты. Да, вы всегда были врагами, или кем-то вроде того, но на самом деле Антон никогда тебя не ненавидел.       Арсений не мог дышать. Он задыхался от нахлынувших эмоций, от осознания собственного неведения.       Это было бесполезно. Всё было бесполезно.       — Да, все считали вас заклятыми врагами, — начал Дима, его голос был тихим, но проникновенным, — кроме меня. Я всегда видел особую связь между вами. Не буду скрывать, я пытался убедить себя, что это бред, глупость, но каждый раз, когда вы оказывались рядом… в ваших глазах горел такой огонь, такая страсть, что всё становилось очевидным. Ира, Алёна… они и рядом не стояли.       В памяти всплыл каждый момент их ссор – искрящийся взгляд цвета спелого крыжовника, ослепительная улыбка, скрывающая бурю эмоций.       — Между вами, блять, химия, — усмехнулся Дима, — как в тех самых маггловских романах, которые Антон постоянно читает. И знаешь, я был бы только "за", только бы Антон был счастлив… но…       Он резко замолчал, словно обжёгшись о собственные слова.       — Но…? — выдохнул Арсений, чувствуя, как внутри всё сжимается от предчувствия чего-то ужасного.       — Но Антон может умереть, — слова Димы повисли в воздухе, тяжёлые, как камни. Он стоял близко, и его тёмный, пронзительный взгляд был устремлён прямо в глаза Арсения. Арсений застыл, не в силах пошевелиться. Что?       — Что ты такое говоришь…? — прохрипел Арсений, хватаясь за перила балкона, словно за спасательный круг. Перед глазами пронеслись жуткие образы из его сна: кровь, подвешенные тела, и мёртвое лицо Антона…       — Арс, выслушай меня, — прошептал Дима, приближаясь. — Антон уже однажды был на грани смерти, несколько лет назад… я не могу тебе рассказать подробности, но поверь, это было очень серьёзно. Чудо, что он выжил. Я очень хочу, чтобы он был счастлив, но… из-за его дара… я боюсь, это невозможно. Хочу, чтобы ты меня понял, постарайся держаться от него подальше. Он может не выжить в этот раз, Арс.       Слова Димы звучали словно сквозь толщу воды, искажённые, приглушённые. Кулак Арсения так сильно сжимал перила, что костяшки побелели, пальцы онемели. Он не мог сказать ни слова в ответ, когда Дима закончил. Мозг отказывался принимать эту информацию.       Антон… вот он, живой, ходит, улыбается, смеётся, курит свои вишневые сигареты. Такой же неуклюжий, яркий, как и всегда… и при этом он может умереть в любой момент?       Этого не может быть. Это неправда.       Но в глубине души, где-то в самых тёмных уголках сознания, Арсений уже знал. Он чувствовал. Чувствовал эту хрупкость, эту опасную близость к пропасти, в которой балансировал Антон. И сейчас, слушая Диму, этот страх, эта ужасная, ледяная правда пронзила его насквозь. Антон вдруг стал слишком дорог, и это превратилась в невыносимую, давящую боль.