Сказки на ночь

      Осуждаете? Правильно, осуждайте. И обсуждайте. Я бы и сама ещё года четыре назад сама себя или похожих на меня нынешнюю осуждала бы. Но не обсуждала.       Так что я натворила? Да вроде ничего такого. Никого не убила, не обидела намеренно, под монастырь не подвела, ну, ужин врагу не отдавала, а так… Жила себе тихо-мирно, ни по кому не страдала. И вдруг… Бёдра, голеностоп, крутой подъём стопы, выворотность танцора… «Твою ж дивизию», — выдохнула я, и моя крепость пала.       Забавно, что на всех интересующий элемент меж тех самых бёдер я внимания своего вообще не обратила и долгое время игнорировала вовсе. Гораздо интереснее мне было рассматривать во всех подробностях именно ноги. Движения мышц под смуглой кожей меня завораживали не хуже, чем удав кролика, изящная постановка стопы при каждом шаге заставляла задыхаться от какого-то почти щенячьего восторга, а сама походка оставляла ощущение погружения в нирвану здесь и сейчас. В общем вы поняли: я влюбилась. Безоглядно. В ноги.       И всё бы ничего, но предмет моих воздыханий жил в какой-то невозможно далёкой стране, куда ехать не хотелось абсолютно. Почему? Ну хотя бы потому, что тащить с собой кучу фотооборудования, с которым я не расставалась, было несколько напряжно. Одних объективов я всегда брала с собой штук пять, не меньше. И всё же я решилась. И тут выяснилось, что чёртов танцор носится по миру как бешеная белка, и согласовать с ним даже однократную съёмку почти нереально.       Но мне и тут повезло — не иначе сам Будда проснулся, и тут под нос, а точнее под глаз, ему попалась я со своими воплями-молитвами о несбывшихся надеждах, безответной любви к ногам и бесконечными стенаниями о том, что мне просто надо, позарез-таки, попускать слюни непосредственно на эти самые ноги вживую. Видимо, ноги у Будды подозрений не вызвали, и он милостиво связал мою нить судьбы с нитью неуловимого балеруна. Если кратко, то я умудрилась нагло и беспардонно влезть в его группу стаффа внештатным фотографом.       И началось. Надо учесть, что я была единственным человеком в группе не азиатского происхождения. Я не знала корейского от слова «совсем», зато первое, что я запомнила с первой же попытки, было протяжное и смачное: «Щиба-аль!» Ну а потом всё пошло как по маслу. Дикая смесь английского, русского и отдельных корейских слов каким-то чудесным образом, словно цемент высшего качества, связала меня с владельцем прекраснейших ног в мире на несколько лет, пока последний не свалил в армию.       — Тебе не надоело постоянно меня фотографировать? — этот вопрос застал меня врасплох.       — Тебя? — ответ прозвучал предельно тупо, но и нечего огорошивать человека, погружённого в творческий процесс, всякими неуместными разговорами.       Чимин совсем не грациозно поднялся с пола, где буквально минуту назад отрабатывал очередной элемент сложной хоряги к собственному клипу, и молнией метнулся к моему планшету, куда моментально сохранялись все отснятые кадры. Он регулярно совершал такие попытки влезть в запретное для него пространство, и сегодня ему это удалось. Я после нескольких часов съёмок потеряла бдительность, и в результате любопытный и довольный собой Пак сейчас быстро пролистывал снимки.       — Кха-кха, — вдруг подавился он воздухом и закашлялся, — как неловко…       — Что? — я устало подошла к планшету, зная, что там сплошь бесконечные ноги Чимина, которые его, конечно же, не интересовали.       — Вот, вот тут, — Пак увеличил один из снимков, на котором сквозь атласные карго на широком поясе, отчётливо обрисовался его член.       — Что неловкого в брюках? — я никак не могла сообразить, что же не так на фото. — Хороший ракурс, красивый изгиб, ощущается движение…       — Да нет же! — Чимин сдавленно хихикнул, искоса осматриваясь вокруг, и ткнул пальцем в ясно видимую выпуклость на штанах. — Удалишь?       — Нет, — возразила я, — пока не отработаю весь снятый материал, ничего удалять не буду.       Танцор нахмурился, умудрился сжать пухлые губы в тонюсенькую линию и объявил, что репетиция окончена. Вышел из зала, напоследок бросив в мою сторону странный взгляд, а я села за монитор просматривать материал. Зал совсем опустел, даже почти весь свет погас, остался гореть лишь один прожектор, направленный на белый экран для съёмок. Я была полностью поглощена рассматриванием десятков отснятых кадров, подолгу задерживаясь на тех из них, на которых крупным планом были сняты прекрасные ноги Чимина во всех подробностях.       Я, словно маньяк, залипала на ступнях танцора, наслаждаясь каждой голубоватой венкой, проступающей сквозь кожу, каждым сухожилием, натянутым словно струна, каждой мышцей, столь явно напряжённой, что казалось, ещё чуть-чуть и её сведёт судорогой, и сама невольно играла своими мышцами, повторяя движения, запечатлённые на снимках.       — Хочешь ещё немного поработать? — наверное, гром средь ясного неба не был столь внезапен как голос Пака, прозвучавший в тишине танцзала.       Я оторвалась от экрана монитора, чтобы практически в прямом смысле потерять дар речи, а заодно и челюсть, с грохотом упавшую на пол. На белом фоне стоял абсолютно голый, покрытый капельками воды Чимин. Совершенно непринуждённо, расслабленно, словно всю жизнь только и делал, что представал перед фотографами в чём мать родила. Шумно сглотнув слюну, я закрыла глаза, потрясла головой, прогоняя наваждение, снова открыла глаза и тяжело вздохнула: ни хрена ничего не изменилось. Голый Пак по-прежнему стоял на фоне для съёмок и ехидно улыбался.       — Если не секрет, это мой последний рабочий день, да? — я не сомневалась, что ответ будет положительным, и мысленно уже собралась паковать вещички.       — Нет, — Чимин отрицательно покачал головой, — мне нравится, как ты фотографируешь. Это всё так отличается от остальных снимков, что я хочу заключить с тобой отдельный договор, — он замолчал, обдумывая дальнейшие слова. — Но с одним условием: эти снимки ты нигде не сможешь опубликовать. Если только я сам этого не захочу.       Внешний вид артиста не оставлял сомнений в характере фотосъёмок. А я не могла и не хотела упускать такой шанс, поэтому лишь согласно кивнула и взяла в руки любимый Nikon. Мы провели в зале ещё час, переместились в душевую, продолжив съёмки там в окружении чёрного блестящего кафеля, клубов пара и падающих на покрытую мурашками кожу парня прозрачных водяных струй. Этот внезапный экспромт не прошёл даром. К концу съёмок Пак не на шутку возбудился, и даже такая слепая курица как я не могла игнорировать весьма приятного вида и размера стоящий член.       Думаете, я не знала, чем может закончиться такой договор? Конечно, знала. А если учесть, что я и так уже пребывала в экстазе от возможности поснимать ничем не скрытое великолепное тело, а точнее ноги настоящего танцора, то не трудно предугадать, чем закончился день. Ага, сексом. Бурным, похотливым, почти животным, когда самец остервенело вбивается в податливое, горячее, текущее нутро, в оргазме щедро заливая его своим семенем.       Будь моя воля, я, наверное, облизала бы сверху донизу его ноги с гладкой кожей, губами и руками прощупывая, поглаживая каждую мышцу, и кончила бы от одного осознания, что могу это делать, сколь угодно долго. Чимин же, узнав о моей тайной страсти, не долго думая, свёл всё к милой шутке в виде кабедона задранной в вертикальном шпагате ногой, а потом развернул к себе спиной и прижал меня грудью к холодной плитке, отчего соски мои стали жёсткими, плотными и заныли от нахлынувшего желания, а в животе стало тяжело и горячо, словно вода, тягучим сиропом льющаяся сверху, наполняла меня как пустой сосуд.       Это было просто безумием, в котором наши руки и тела сплетались в единое целое, наше дыхание сливалось, пот смешивался с горячей водой, а губы словно обжигали кожу, оставляя яркие метки. Мы потеряли счёт времени, оно уходило незаметно, оставляя после себя лишь сожаление о своей быстротечности и невозможности остаться в этом моменте навсегда — так велика была наша внезапная страсть. Чимин ещё скользил во мне, не желая покидать лоно после очередного оргазма, а я содрогалась от невыносимой чувствительности словно оголённых сейчас нервов. Но конец был уже близок, и довольная сытость накрывала нас, словно пуховым одеялом, сглаживая прерывистые вздохи, гортанные стоны, и даже неистовое возбуждение отступило.       — Так это твой новый договор? — уточнила я, пока Чимин обволакивал меня душистой пеной. — Пожалуй, я согласна на твои условия. Только, чур, ноги предоставлять мне в любое время суток!       — Какая ты забавная, — тихонько рассмеялся Пак. — Да, это новый договор, и да — ноги в твоём распоряжении, фетишистка.