Сказки на ночь

      В одном из многочисленных покоев дворца японского императора, куда не было доступа никому, кроме него самого и его дражайшей супруги, висели три вышитых китайским шёлком гобелена. Они были приданым императрицы и привезены ею из далёкой страны, где она гостила у своего родного дяди ещё до замужества.       Те гобелены были портретами трёх молодых мужчин. Их неземной красоты лица и узорчатые кимоно не могли никого ввести в заблуждение — слишком явно от них исходила аура воинов. Мудрых, храбрых и сильных. Каждый из них был правой рукой правителя в своё время и вёл вместе с ним свою страну к процветанию. Каждый в свой час должен был покинуть сей мир, но волею богов их души навечно поселились в шёлковых картинах, чтобы и дальше служить своему народу.       Император редко заходил в портретный зал, лишь по крайней нужде, когда стране грозила опасность. В нём по непонятной причине всегда жил страх, что эти три воина следят за ним, оценивают и при первой же возможности утянут к себе, высосав из него все жизненные силы. Зато императрица была там частой гостьей. И слуги шептались между собой, что она туда ходит вовсе не за советами мудрецов.       Женщина неслышно шла по длинным коридорам, ловя чутким ухом любой шорох. Она остановилась перед единственной во дворце толстой деревянной дверью, покрытой затейливой резьбой и раскрашенной в красный, чёрный и золотой цвета. За ней была небольшая комната с такими же толстыми стенами, что не пропускали наружу ни звука. Осмотревшись, императрица скользнула в приоткрытую щель и закрыла за собой дверь.       — Ким Сокджин, Чон Хосок, Ким Намджун, — нараспев позвала она.       Не то еле слышный вздох, или почти неуловимый сквозняк пронёсся по комнате. То ли от колеблющегося пламени, то ли от разыгравшейся фантазии, но лица на портретах изменились, задвигались, ожили.       — Приветствуем тебя, повелительница, — самый старший из воинов чуть склонил голову. — Чем желаешь заняться сегодня?       — Не пора ли задуматься о наследнике, госпожа? — подхватил второй.       — Мы, как всегда, к твоим услугам, — мягким рокочущим голосом проговорил третий.       Императрица приблизилась к первому из портретов, кончиками пальцев погладила яркие нити, прикоснулась губами к устам воина и прошептала:       — Ким Сокджин, приди ко мне.       Птицы, окружавшие мужскую фигуру, встрепенулись, завертели головками, замигали глазками-бусинками и защебетали:       — Иди, иди, иди! — и через мгновение перед женщиной уже стоял высокий стройный мужчина в чёрном кимоно, расшитом цветами сливы и райскими птицами.       Ещё дважды она повторила ритуал, и теперь рядом с ней высились трое красавцев. Самый мощный из них, Ким Намджун, на груди и плечах был покрыт татуировками, что словно продолжали узоры его кимоно. Мышцы перекатывались под золотистой кожей, драконьи глаза гипнотизировали и затягивали в тёмный омут. Чон Хосок был гибок, словно лоза, его движения были стремительны, почти неуловимы, он будто исчезал в одном месте и тут же появлялся в другом. Ким Сокджин, напротив, был медлителен и нетороплив, но каждое его движение поражало своей точностью и изяществом, присущими искусному фехтовальщику.       Они окружили императрицу, убаюкали её сознание своими настойчивыми и умелыми руками, жаркими ласками и неистовыми поцелуями. Они любили её всю ночь напролёт, даря неземное наслаждение, а она позабыла про стыд и императора, что так и не дождался её на своём ложе, горя от страсти и отдаваясь сразу троим.       А через девять месяцев вся страна ликовала и радовалась рождению наследников любимого императора: крепкому мальчику с драконьими глазами и двум луноликим девочкам-близнецам. А в тайном покое всё так же висели шёлковые гобелены с портретами воинов в узорчатых кимоно, окружённых цветами и райскими птицами.