Волчья шкура

      Отрезвлённая встречей с волкодлаком, Женя и думать забыла о собственных романтических терзаниях, однако они сами напомнили о себе уже следующим утром, ещё до завтрака.       Она как раз закончила при помощи дежурившей в лазарете Ники приводить себя в порядок и, отложив на прикроватную тумбочку крохотное зеркальце, с интересом осмотрелась, потому что накануне было недосуг. За окном бушевала гроза, начавшаяся ещё ночью, горели настенные факелы и керосиновые лампы у кроватей, так что окружавшая атмосфера была полна таинственности и какого-то поистине романтического флёра, который был Жене очень по душе.       – Тут красиво, - оценила она, пробежавшись быстрым взглядом по украшавшему противоположную стену барельефу с изображением дракона и противостоящего ему войска. – Ты теперь всегда будешь тут помогать, да?       – Надеюсь, что нет, - откликнулась Ника, поправляя полотно ширмы, отгораживавшей занятую койку от основного помещения лазарета.       После такого ответа Женя удивлённо приподняла брови и спросила:       – Но разве ты должна сейчас быть здесь? Я думала, тебе назначили отработки по вечерам.       – А ты наблюдательная, - хмыкнула Ника, остановившись в изножье койки и обеими руками упираясь в высокую решётчатую спинку.       Ей не с руки было рассказывать о том, что на самом деле ей просто нравилось в лазарете: здесь было спокойно, по большей части тихо – если не считать периодических всплесков неуёмной активности у Эрика, который неотлучно крутился рядом с братом. И как только успевает на занятия ходить...       Женя продолжала смотреть на неё очень открыто и с чистосердечным интересом, и Ника, не желая обижать эту простоватую, но добрую девочку, ответила:       – Знаешь, как говорят? Рыба ищет, где глубже.       – А человек – где лучше, - подхватила Женя и с лукавой полуулыбкой уточнила, слегка склонив голову набок: – Так тебе здесь лучше, так?       – Пока что да. Хотя я бы ещё библиотеку посмотрела, - призналась Ника, запястьем откинув волосы со лба, - но это уж как-нибудь потом. Эрик говорил, там здорово.       Согласно закивав, Женя вдруг обеспокоенно выдохнула, прижав ладошки к груди:       – Ой, так это поскорее надо. Совсем скоро ведь уезжаем.       Об этом Ника как-то не задумывалась, и теперь поймала себя на мысли, что, должно быть, временно утратила способность воспринимать окружающую действительность адекватно. С самого приезда для неё всё шло наперекосяк, хотя, если задуматься, то вся эта чехарда началась задолго до Дурмстранга, так что стоило ли удивляться теперь. Быть может, немного ослабить бдительность ей и не повредит.       Она до того ушла в свои мысли, просто провалившись сквозь тонкий наст, что не сразу отреагировала, когда Женя окликнула её по имени.       – Ну, чего тебе?       – Я говорю, ты бы хотела стать целителем? – повторила Женя и, окинув Нику нарочито пристальным, оценивающим взглядом, с энтузиазмом провозгласила: – Мне кажется, у тебя бы получилось.       – Мне это не подходит, - покачала она головой и повернулась на раздавшийся за спиной спокойный весёлый голос:       – Откуда столько уверенности?       Зайдя за ширму, Раду церемонным кивком поприветствовал девушек и, скользнув взглядом по смущённо порозовевшему лицу Ники, тут же сосредоточил всё профессиональное внимание на Жене, спросив:       – Как ты себя чувствуешь?       – Гораздо лучше, спасибо, - улыбнулась та, бездумным, чисто интуитивным жестом пригладив волосы, и Раду пообещал:       – После завтрака проведём пару тестов и, если всё будет в порядке, ты сможешь вернуться к занятиям. Договорились?       – Договорились, - кивнула Женя и, когда целитель откланялся и отошёл на почтительное расстояние, с удовольствием вздохнула: – Ой, хорошенький – сил нет...       – Обыкновенный, - пожала плечами Ника, пламенея щеками от того, что пришлось снова соврать. Всерьёз назвать Раду Сарбаза обыкновенным просто язык не поворачивался, но она не собиралась пополнять ряды вздыхающих по нему дурочек, каковых, как оказалось, уже было очень немало, – надо думать, степенно порхающие вокруг медсёстры трепетали вовсе не от его талантов в области медицины и целительства. Вот и Женька туда же, хотя она в принципе говорила всё, что думала, так что едва ли стоило воспринимать её восторженные вздохи всерьёз.       Как бы то ни было, развить тему они не успели, потому что со стороны входа в лазарет простучали шаги, и по ту сторону ширмы раздался голос:       – Женя, ты там?       Судорожно вздохнув, Женя бросила беспомощный взгляд на Нику и отчаянно замотала головой, всем своим видом показывая, что к посетителям такого рода она не готова, но натянутое суровое полотно уже пришло в движение, и Серёжа, чуть отодвинув ширму, оказался в поле зрения девушек целиком.       – Можно к тебе? - с опозданием уточнил он, ярко краснея, так что щёки по цвету почти слились с мундиром.       Скользнув взглядом по разлапистому букету, который он сжимал в подрагивающих руках, Женя на мгновение прикусила губу и снова взглянула на Нику, причём та по одному взгляду поняла, что ситуацию нужно спасать.       – Вообще-то Раду ещё вчера не велел к тебе никого пускать, кроме брата и Шахлина, - напомнила она, и Женя, словно признавая обоснованность ограничений, с коротким вздохом уронила плечи.       Лицо у Ники было такое, словно с ней и не поспоришь, но Серёжа всё же настоял, понижая голос:       – Пожалуйста, дай поговорить. Ты же не злыдня какая.       Обернувшись к Жене и внезапно поняв, что выражение у неё уже не такое решительное, как было пару минут назад, Ника вздохнула, меньше всего на свете желая и дальше вмешиваться в личные дела малознакомых людей.       – А ты мне не подлизывай тут, я тебе не Плетнёв, - отрезала она, обращаясь к Серёже, но продолжать спор не стала и, отбросив мешающую косу на спину, удалилась в сестринскую, где её уже ждали.       Проследив её перемещение до обратной стороны ширмы и дальше – до двери, Женя обернулась к Серёже и, не скрывая восхищения, оценила:       – Как ловко ты с ней!       – Натренировался за полгода, - пожал он плечами, хотел было почесать в затылке, но тут вспомнил про зажатый в кулаке букет и, спохватившись, с нарочито учтивым кивком передал его Жене. – Это тебе.       Она, конечно, это давно уже поняла, но для виду всё же посомневалась, прежде чем принять букет в протянутые руки.       – Красивые какие... И пахнут, - удивилась она, на мгновение опустив нос в цветастое разнотравье. – Поставь, пожалуйста.       Она вернула букет Серёже, и он, в два взмаха палочки наколдовав вазу и наполнив её водой, осторожно пристроил цветы в стекле. Исполнив эти простые манипуляции, он остался стоять, заложив руки за спину, и Женя, обоснованно считая себя пострадавшей, а потому хозяйкой положения, решила сделать шаг доброй воли навстречу и разрешила:       – Садись.       Едва сдержав облегчённый вздох, он сел на приставленный к койке табурет и замер, свесив сцепленные ладони между коленей и низко опустив голову, всем своим видом демонстрируя вину и раскаяние.       Мимоходом задумавшись, что в больничных одёжках выглядит не ахти какой красавицей, Женя отбросила на спину свободно спадающие волосы и решила, что, несмотря на всю прелесть букета, на этот раз Серёжа от её вопросов не отвертится.       – Ну и что с тобой такое, что мне лучше подальше от тебя держаться? – поторопила она и взмахнула рукой, когда он явственно замялся: – Говори уже, чего тянуть-то.       Несмотря на требование, заговорил он далеко не сразу, а сперва повернул голову вбок и долго смотрел на букет, словно пытался перебрать в памяти названия всех цветов, зачастую безымянных для простого обывателя. Жене бы это удалось без особого труда – не зря же столько лет училась, – но она молчала, потому что ругался Серёжа с ней вчера сам, значит, и прощения просить должен был тоже сам, если только он вообще пришёл за этим.       – Я... очень удивился, когда тебя увидел, - признался он, наконец, говоря очень тихо, так что это больше походило на полубессознательный лепет. – Не думал, что ты тоже можешь отправиться в Дурмштранг.       Жене сразу бросилось в глаза то, как необычно он выговаривал название школы, и она вынуждена была себе напомнить, что Серёжа – местный, а, значит, нужно быть готовой к некоторым странностям, если только она хотела и дальше с ним общаться.       – Странно было видеть тебя где-то ещё, кроме станицы, - пробормотал он, и Женя обиженно насупилась:       – Ты же знал, где я учусь. Про себя не сказал, но про меня-то знал.       – Да, знал, - кивнул он и тут же прибавил в собственное оправдание: – Но каковы были шансы, что тебя тоже возьмут? Я и сам в состав делегации попал случайно, просто потому, что раньше учился здесь.       – А почему больше не учишься?       Вопрос прозвучал, подобно ружейному выстрелу, а после в лазарете воцарилась такая тишина, что некоторое время Женя слышала лишь шум дождя, с силой бьющего в стекло за её спиной.       – Мне пришлось... переехать, - определился Серёжа, теребя пуговицу на воротнике собственного мундира. – Кое-что произошло у нас в семье, из-за чего я больше не смог учиться здесь и вынужден был уехать как можно дальше.       – Что? – быстро спросила Женя. Он обернулся к ней, недоумённо сведя брови, и она объяснила: – Что именно произошло, что заставило тебя сорваться в середине года?       Опустив голову, Серёжа поёжился, словно кто-то провёл по беззащитному хребту ледяной ладонью, впиваясь в кожу, но всё же справился с собой и ещё тише, чем до этого, поделился:       – Дело в моём отце. Он... мы раньше жили вдвоём, а потом у него начались очень большие проблемы с законом, и мне пришлось уехать. Теперь я учусь в Колдовстворце и живу с дедом.       Он так отчаянно смущался, краснел и запинался, что Женя его невольно пожалела и не стала уточнять, какого именно рода это были проблемы и с чего такая поспешность, вместо этого спросив:       – А твоя мама?       – Я не знаю, где она. – Серёжа с досадой поморщился, глядя в сторону. – Она никогда особо не интересовалась моим воспитанием, если честно. Я едва её помню.       У Жени после этих слов остро сжалось сердце, но всё же она не сумела подавить вновь всколыхнувшуюся волну обиды и пробормотала:       – Ну вот, а ты ещё про мою маму плохо говорил.       Вздрогнув, словно она погрозила ему кулаком, Серёжа, наконец, поднял голову и безо всяких предисловий выдохнул:       – Прости. Я вчера наговорил такого, что... Прости меня, пожалуйста. Я просто испугался.       Женя, не подозревавшая таких подробностей, удивлённо подняла брови, и Серёжа, резко выдохнув, единым махом проговорил:       – Я побоялся, что теперь, когда ты оказалась здесь, в Дурмштранге, тебе могут наговорить про меня небылиц и настроить против меня. Друзей у меня здесь не осталось, так что приходится держать ухо в остро.       – Странно, - оценила Женя, слегка покачивая согнутым коленом из стороны в сторону. – А Дима и Пашка всё ещё считают себя твоими друзьями.       Серёжа закусил губы и не ответил, и она в кои-то веки не стала настаивать, задав новый вопрос на интересующую её тему:       – Ты думал, что я обо всём узнаю, и не захочу с тобой общаться?       – Да, так и есть, - подтвердил он, покаянно кивнув. – Поэтому легче сразу было всё прекратить. Я думал, если буду с тобой чуть строже, ты отвернёшься.       – Ну здрасте, - хмыкнула Женя в ответ, скрестив руки под грудью. – От меня так просто отморозиться не получится.       Усмехнувшись неочевидному каламбуру, на который она сама едва ли обратила внимание, Серёжа не стал возражать.       Между тем Женя продолжала рассматривать его под каким-то невообразимым углом, словно задалась целью прочитать его мысли, не прибегая к помощи магии, и, наконец, что-то для себя решив, уточнила:       – То есть, ты на самом деле не считаешь так, как говорил?       – Нет, - откликнулся он и для достоверности ещё и покачал головой.       – И ругался ты вроде как не всерьёз? – продолжала допытываться Женя, на что он с готовностью подтвердил:       – Да.       – И больше не станешь?       – Нет.       – То есть, на самом деле я тебе нравлюсь?       Очередной вопрос был задан тем же ровным тоном, но всё же Серёжа не мог не отметить, как ловко она перескочила с темы на тему, уводя разговор в выгодное ей русло. Понимая, что после вчерашнего не имеет никакого права возражать и отпираться, он пожевал губу для пущего вдохновения, но всё же чистосердечно признался:       – Да, нравишься.       Неимоверным волевым усилием сдержав улыбку, Женя пожала плечами и, наконец, огласила вердикт:       – Ладно.       – «Ладно»? – медленно переспросил Серёжа, и лицо у него в этот момент было такое недоумённое, что Женя едва не расхохоталась и очень сильно пожалела, что рядом нет Алёнки, которая точно бы оценила разворачивающуюся перед ней сцену по достоинству.       – Да, ладно, - подтвердила она и кивнула с непередаваемым достоинством, так что на мгновение даже сама себе удивилась.       Впрочем, её уловка всё же возымела ожидаемый эффект – не сразу, но Серёжа робко улыбнулся и покачал головой, досадуя, что так просто попался на крючок.       Опасаясь, как бы он не пришёл к неверным выводам, Женя подумала, что пора бы уже перестать юлить и поговорить начистоту, как она изначально и планировала. Да уж, лучше признаться сразу, решила она и негромко произнесла:       – Я думала, ты меня видеть не хочешь… ну, из-за того, что я навязываюсь.       Серёжа в ответ весело фыркнул.       – Дурочка, - беззлобно выдохнул он. – Я к тебе сердцем прирос, а ты…       Женя улыбнулась сквозь прижатые к губам пальцы. Как и всегда, Серёжа умел сказать вслух то, о чём другие стеснялись даже думать.       Очевидно, он и сам понял, что на этот раз сболтнул лишнего. Сконфуженно почесав висок – Женя давно заметила, что была у него такая привычка – он встал, отошёл к окну и выглянул из-за лёгкой занавески.       – Во заливает, а? Посмотри.       Женя послушно повернулась и, отодвинув большую тяжёлую подушку, перебралась на край кровати.       Снаружи разыгралась настоящая буря. Косые струи дождевой воды с силой лупили по земле, наполняя грозовой воздух бурным и радостным шипением. Прислушиваясь к шуму за стеклом, Женя смотрела не на пляску ливня в глубоких лужах, а на Серёжу.       – Что это у тебя там? – внезапно нахмурилась она. – Как будто синяк.       – Где? – удивился он, неосознанно прикрывая ворот рукой.       Прикусив губу, Женя потянулась было посмотреть, но ей помешал очередной визит, на этот раз самый долгожданный.       – Мой зайка! – обрадованно воскликнула она, тут же с силой прижав плюшевого любимца к груди, и Юрка, не сдержавшись, громко фыркнул:       – Вот так, а на родного брата пофиг.       – Не ругайся, Юрик, - упросила она и потянулась, чтобы поцеловать наклонившегося Юрку в щёку. – Просто я не ожидала, что ты будешь таким жутко милым. Может, мне ещё по лесу погулять, чтобы закрепить эффект?       Она так откровенно веселилась, что у Юрки отлегло от сердца, но всё же он счёл своим долгом пригрозить:       – Я тебе погуляю, партизанка. Давай-ка, двигайся.       Женя послушно отползла к изголовью, вжавшись спиной в подушки, и он опустился на край – осторожно, чтобы не придавить ей длинные ноги, – и только после этого обернулся к Серёже с немым вопросом на лице. Не сказав ни слова, тот удушливо побагровел, но остался стоять, где поставили, а на табурете и рядом, наколдовав ещё один, устроились Костик и Вахтанг.       Забросив ногу на ногу и обхватив собственное колено руками, Горгасал сообщил:       – Алёнка сказала, после обеда заглянет вместе с Мариночкой, если тебя не отпустят. Какие прогнозы у целителей, окро чемо?       Благодарно улыбнувшись за проявленное беспокойство, Женя протянула руку, тронула его ладонь и заверила:       – Всё в порядке, Вахо, правда. Я перепугалась немного, но всё уже хорошо.       Судя по лицу Вахтанга, исполосованному строгими тенями, он её оптимизма не разделял, и друга поддержал Костик, в несвойственной ему беспокойной манере выпаливший:       – Ну нельзя же так рисковать, Женя. А если бы тебе в лесу плохо стало? А если бы в обморок упала? Да мы бы тебя потом до китайской Пасхи искали!       С умилённой улыбкой Женя на все его причитания лишь покачала головой:       – Котик, ну ничего же не случилось, - на что он лишь чуть слышно буркнул:       – Знаю я твоё «ничего».       Не сдержавшись, Женя чуть слышно хихикнула в мохнатые заячьи уши, но всё же справилась с собой и напомнила, чтобы не делали из неё крайнюю:       – И вообще, я же не специально заблудилась. Просто свернула пару раз не туда.       – Ага, второй раз за полгода, - напомнил Юрка, и Женя покраснела, но только и смогла, что пожать плечами, признавая его правоту.       Припомнив обстоятельства, при которых сестра заплутала в прошлый раз, Юрка обернулся и смерил подозрительным взглядом Серёжу, который в этом взгляде не усмотрел для себя ничего хорошего. Вслед за другом обернулись и Вахтанг с Костиком, и бедняга Чударин побледнел за секунду, как никогда ясно почувствовав, что из этой передряги ему без потерь не выбраться.       Чутьё его не подвело, к сожалению. Когда парни, пожелав Жене скорейшего выздоровления и возвращения в строй, распрощались и покинули лазарет, Серёжа ещё надеялся, что удастся ретироваться, но почти тут же у него на загривке сомкнулась стальной хваткой рука.       – Вахо, да оставь ты его! – воскликнул Юрка, порядком уставший от драк и разбирательств, но Вахтанг не слушал, единым толчком впечатав Серёжу в каменную кладку.       – Слушай, ты, - пророкотал он, за грудки придавив слабо трепыхавшегося Чударина к стене. – Если я ещё хоть раз услышу, что ты причастен к тому, что Женька пострадала...       – Ну так ведь не пострадала же! – прохрипел он, отчаянно пытаясь вырваться, но Вахтанг лишь с силой тряхнул его и оборвал:       – Ты мне ещё поговори, Серожа, - и продолжил так, словно его и не прерывали: – Твои кишки потом по всему лесу собирать будут, да так и не соберут. Понял меня, урод?       – Пацаны, да вы чего?!       Повернув голову на голос, Вахтанг по инерции разжал руки, и Серёжа, не ожидавший такого манёвра, кулём рухнул к его ногам.       Со стороны лестницы к ним стремительно приближались Дима и Пашка, причём по лицам обоих было понятно, что в такую рань возле лазарета они оказались не случайно.       Юрка, который и без того считал, что в коридоре слишком много народу, с досадой окликнул:       – Вы чего тут делаете?       Однако раньше, чем прозвучал ответ, посрамлённый Серёжа умудрился-таки подняться на ноги и, плечом едва не снеся попавшегося на пути Диму, бросился прочь по коридору, буквально спасаясь бегством.       На некоторое время в коридоре воцарилась гулкая тишина раннего утра, прерываемая только судорожным дыханием парней, но, наконец, Дима, до этого напряжённо смотревший бывшему другу вслед, повернулся к гостям замка и объявил так, словно не было для него вещи более естественной:       – Пашка сказал, что драка будет, мы и прибежали!       – Не будет никакой драки, - отрезал Вахтанг, тяжело отдуваясь. – Об такое дерьмо мараться...       При этом он настолько явственно встряхнул раскрытой ладонью, словно в самом деле умудрился вляпаться во что-то бесконечно мерзкое. При этом вид он имел такой глубоко несчастный, что парни озадаченно притихли, потому как видеть Горгасала в настолько растрёпанных чувствах они явно не привыкли.       Ситуацию неожиданно спас Пашка. Подбоченившись, он некоторое время с безопасного расстояния осматривал привалившегося плечом к стене Вахтанга, после чего пришёл к какому-то самоочевидному выводу, подошёл ближе и негромко, но твёрдо объявил:       – Всё равно твоя будет. Никуда не денется.       – Когда?       Пашка лишь глубоко вздохнул, глядя ему в глаза с плохо скрываемым сожалением, и Вахтанг понял, что больше спрашивать не стоит, потому что ответ может его очень сильно расстроить.       Проведя ладонью по лицу, словно пытался стереть липнущие к коже тревоги, он тряхнул головой, понемногу приходя в себя, после чего вновь повернул голову в сторону Пашки и уточнил:       – Слушай, я вот смотрю на тебя, смотрю... Ты не грузин, часом?       Тот в ответ лишь спокойно усмехнулся:       – Есть и такое. Тхеладзе, - представился он, протягивая открытую ладонь в приветственном жесте, словно до сих пор они не были знакомы, - Павел Георгиевич.       – А я думаю – что ты мне так нравишься...       Они обменялись крепким рукопожатием, и Юрка, покачав головой, чуть склонился к стоявшему рядом Костику и шепнул:       – Вы давайте на завтрак, а я чуть попозже подойду – дело есть.       – Всё нормально? – нахмурился он, и Юрка заверил:       – Да фигня, просто с Димой перетереть надо. Ты это, за Горгасалом присматривай, ладно?       Понимая, что двум новообретённым родственникам наверняка есть, о чём поговорить, Костик не стал настаивать и покорно удалился в направлении трапезной, уводя за собой Пашку и Вахтанга. Дима двинулся было следом, но Юрка окликнул его, без обиняков сообщив:       – Поговорить надо.       Много позже он нередко спрашивал себя о том, почему не обсудил сложившееся положение сперва с друзьями, с которыми прошёл огонь и воду, а уже потом с Димой, с которым был знаком без году неделя, да к тому же знакомство это нельзя было назвать однозначным. Ответа не было, но подспудно Юрка догадывался, что это в очередной раз дала о себе знать та самая пресловутая интуиция, которая нередко не давала ему покоя в повседневной жизни. Что-то не лепилось, не клеилось во всей этой ситуации с Женькиными видениями и чёртовой усадьбой, вот только он никак не мог понять, где именно, и от этого у него начинало противно печь в затылке, как бывало в преддверии крупных неприятностей.       Ничего удивительного, что Дима, выслушав обстоятельный рассказ, озадаченно нахмурился, упираясь локтем в высокий коридорный подоконник.       – Волкодлаки, говоришь? – Он задумчиво поскрёб подбородок. – Мы их оборотнями вообще называем, но нет, до сих пор не было. Да и откуда им взяться? Кругом горы, к школе так просто не подберёшься, если только со стороны долины.       – А там что? – быстро спросил Юрка, но ничего интересного в ответ не услышал:       – Да то, что ты уже видел, когда на примерку ходили – улица в три дома и местных жителей человек пятьдесят, все друг друга знают. Если бы появился кто-то заражённый, об этом бы уже стало известно, - прибавил Дима и пожал плечами, показывая, что прибавить ему по этой теме нечего.       Это Юрка и сам понимал, так что задумался, подперев подбородок кулаком и глядя из окна вниз, на оставшийся за школой лес.       – А если кто из школы? – предположил он без особой надежды.       – Исключено, - покачал головой Дима и прибавил раньше, чем Юрка успел задать следующий вопрос: – И доводы мои будут точно такие же, тут я тебя не удивлю. Мы с первого курса вместе учимся, и нужно быть очень крупным дебилом, чтобы не заметить, что твой сосед по комнате раз в месяц становится жутко нервным, а потом куда-то исчезает.       – Согласен, - кивнул Юрка, рассеянно постукивая пальцами по собственному локтю.       Окинув брата пристальным взглядом, Дима помолчал, давая тому ещё немного времени, чтобы поразмышлять, после чего осторожно окликнул:       – Юр, слушай... А ты не думал, что это может быть кто-то...       Вскинув голову, Юрка сперва и не понял, что он имеет в виду, но тут до него дошло, и он возмущённо выдохнул:       – Нет, ты что!       – А что, ты во всех так уверен? – с недоверием прищурился Дима, и Юрка запальчиво выдохнул:       – Да, во всех! Ты думай-то, что говоришь.       Нисколько не устыдившись, Дима пожал плечами:       – А что остаётся думать? Я не утверждаю, что это кто-то из твоих друзей, но вот этот Плетнёв – ты что о нём вообще знаешь?       Посомневавшись, Юрка, наконец, огласил скудные результаты мыслительной деятельности:       – Они с Алёнкой дружат с малолетства. Говорят, он у себя на Урале навроде аристократа – белая кость, голубая кровь.       На это Дима ничего не ответил, а Юрка, воспользовавшись временным затишьем, прикинул, какова вероятность того, что высказанное подозрение попадёт прямо в цель. До сих пор они с Плетнёвым встречались лишь пару раз на соревнованиях по магическим дисциплинам, регулярно проводимых внутри Колдовстворца, а кроме того он знал о нём только по скупым рассказам Алёнки. Достоверной информации набиралось с гулькин нос, но представить Стаса волкодлаком?..       – Не мог это быть он, - отрезал Юрка, заставив себя сосредоточиться на фактах, а не на домыслах. – Как Пашка сказал, что Женька в лес пошла, Плетнёв всё время рядом со мной был, ни на шаг не отходил. У него просто не было бы времени.       Дима кивнул, припоминая, как всё было вчера.       – А если Ваня... Нет, Ваня тоже рядом вертелся, - оборвал он собственный мыслительный поток и наморщил лоб.       Пытаясь подобрать произошедшему логическое объяснение, он до того закопался в себе, что не сразу заметил, как Юрка встрепенулся, отбил пальцами озорную дробь по подоконнику, а после повернулся к Диме и медленно, почти радостно выдохнул:       – Вот ты говоришь – оборотни, оборотни... А ведь и вправду оборотни!       Смерив его взглядом, Дима ощутил, что неотвратимо теряет нить здравого смысла, и честно признался:       – Не понял.       – Мне Алёнка рассказывала, - сообщил Юрка так, словно досадовал, что Дима этого не знает или не может вспомнить, - что мы их зовём по-разному, оттого и путаница... Так, а ну пошли, - спохватился он и, схватив брата за рукав мундира, упрямо потащил по коридору в сторону лестницы.       Алёнку они застали в спальне за сборами к завтраку, но она, к чести, тут же включилась в проблему и даже извлекла из недр магически увеличенного чемодана ту самую книжку, из которой ещё летом читала Юрке вслух.       – Подожди, давай ещё раз, - вскинул раскрытые ладони Дима и, потерев пальцами медленно вскипающие виски, переспросил для полной ясности: – То есть, наши оборотни и ваши волкодлаки – это одно и то же, а наши оборотни и ваши оборотни – нет?       – Да, так и выходит, - подтвердила Алёнка, прижав истрёпанный томик к груди в поисках хоть какой опоры в творящемся вокруг безумии. – У нас оборотничество – это не болезнь, а добровольный выбор, хоть и социально не одобряемый. Захотел колдун прибавить себе силы, вот и провёл ритуал и стал оборотнем, если всё благополучно прошло. И потом, оборотень после трансформации – это не обязательно волк. Он может принимать облик коня, козла, лягушки... даже сороки. Ты про царевну-лягушку слышал?       Всё это время Юрка, стоя с ней плечом к плечу, довольно кивал, потому что каждое слово Алёнки било точно в цель, вплоть до формулировок совпадая с его собственными предположениями. Невольно его распирала гордость: во-первых, потому что смог кое о чём догадаться и помочь сестре, а во-вторых, потому что Алёнка в очередной раз доказала, что она умница, и с полпинка включилась в проблему, пытаясь найти решение.       – Сейчас ведь не полнолуние, так? – уточнил он, едва сдерживая усмешку, и Алёнка, обернувшись, смерила его удивлённым взглядом снизу вверх.       – Ещё неделя, - тут же отрапортовала она, и Юрка задал новый наводящий вопрос:       – Так откуда здесь было взяться волкодлаку?       В лице Алёнки мелькнуло что-то, отдалённо похожее на тень узнавания, и она медленно кивнула, пробормотав:       – И тогда, когда Женя была в усадьбе... Так, подожди!       Бросившись к собственной кровати, она присела на край и быстро вытащила из верхнего ящика тумбочки пухлый блокнот, раскрыв его на колене на первой же странице.       – Ну вот, - ткнула она пальцем в лист лунного календаря. – Тогда был растущий серп.       На секунду Юрка страшно обрадовался тому, что его доводы сошлись хотя бы по одному из пунктов, но почти тут же огорчённо опустил голову и фыркнул, как рассерженный ёжик:       – Чувствую себя полным придурком. Как только раньше не догадались!       Оставив собственные записи, Алёнка быстро подошла и обняла его, пройдясь по наморщенному лбу дорожкой щекотных поцелуев.       – Ну что ты... Мы ведь думали, что Женьке это всё привиделось, - успокоила она, лёгкими пальцами пройдясь по его загривку. – Кто бы мог представить, что в той усадьбе и вправду волкодлак.       – В какой ещё усадьбе? – не понял Дима.       Вздохнув, Алёнка принялась рассказывать обо всём, что произошло этим летом. Весь рассказ Дима выслушал с насупленным от напряжения лбом, а, стоило Алёнке замолчать, неуверенно предположил:       – Так это что, вы этого вольфо...       – Волкодлака, - подсказала Алёнка, и он благодарно кивнул, тут же повернувшись к Юрке с испуганно распахнутыми глазами:       – Вы этого волкодлака с собой привезли?       Колдовстворчане озадаченно переглянулись. По всему выходило, что Дима прав, но поверить в это было практически невозможно.       Почесав в затылке, Юрка обернулся к Алёнке и уточнил:       – Сатрапу будем говорить?       – Пока не стоит, - решила она, немного посомневавшись. – Только зря воду замутим, если всё сначала не разузнаем. А что Вахо и Костик говорят?       – Они...       Юрка непривычно замялся, и Алёнка с пониманием кивнула. Она не до конца понимала, почему её любимый решил сперва довериться Диме, а лучших друзей и вовсе не вводить в курс дела, но, быть может, это было и правильно. В конце концов, он вообще редко ошибался. А между тем буквально это означало, что под подозрением теперь все, включая и самого Шахлина.       – А с чего это ты не берёшь в расчёт девочек? – уточнила Алёнка, уперев руки в бока и всеми силами пытаясь разрядить обстановку. – Может, это кто из них был.       – Да ну, скажешь тоже! – отмахнулся Дима, ладонью разрубая воздух. – Как будто девчонка смогла бы провернуть такой ритуал, пусть даже не одна, а с помощниками!       У Алёнки после этих слов настолько явно вытянулось лицо, что Юрка не сдержался и фыркнул, поскольку Дима пока что сам не понимал, на какую скользкую дорожку его вынесло одной неосторожной фразой.       Однако она заострять конфликт не спешила и пока что ограничилась тем, что грозно зыркнула на давящегося хохотом Юрку, после чего снова повернулась к недоумённо моргающему Диме и с достоинством выпалила:       – Шовинист несчастный!

***

      Ника и не ожидала, что Эрик сдержит обещание, однако уже на следующий день после обеда они покинули замок и, спустившись с крутого нагорья по мощёной камнем дороге, пошли всё дальше вниз, в долину.       Погода радовала постоянством вступившей в свои права осени. После вчерашнего дождя выглянуло мягкое холодное солнце, так что Ника стянула с головы шапку, которая вечно колола макушку, и теперь то и дело вертела головой, пытаясь рассмотреть всё и сразу.       – Накинь хотя бы шарф, ты можешь простудиться, - беспокоился Эрик, который так и не смог расстаться с капюшоном плаща и теперь вид имел загадочный, почти таинственный.       – Ничего, кому сгореть, тот не утонет, - отмахнулась Ника, останавливаясь у очередного поворота.       Она искренне порадовалась, что захватила с собой фотоаппарат. Их путь пролегал над обрывом, и с высоты открывался потрясающий вид на котлован в окружении гор и крохотный городок на самом его дне – бело-розовый, совсем игрушечный на вид.       – Красота какая, - восхитилась Ника и вытянула шею, чтобы поймать удачный кадр.       С удовольствием наблюдая за ней, Эрик пообещал:       – Сегодня уже не успеем, но в следующий раз я тебя точно выведу в город – вот, где настоящая жизнь! Ты трансгрессировать умеешь?       – Да, без проблем, - откликнулась Ника и снова щёлкнула фотоаппаратом, между делом поинтересовавшись: – А нас разве отпустят?       – Здесь тоже всё не так просто, - поделился Эрик и не без гордости сообщил: – Одну бы тебя не отпустили, а со мной пожалуйста!       – А ты что, отличник боевой и политической? – уточнила она, и он нахмурился, не поняв метафоры, так что Ника поспешила объяснить: – Типа на особом положении?       – Я... ну да, типа того, - наконец, определился Эрик, отчего-то смутившись. – Прости, я просто никак не могу привыкнуть к тому, что ты такая.       Теперь уж настал черёд Ники краснеть, и она, опустив руки с крепко зажатой в хватке техникой, обернулась и спросила, чуть склонив голову набок:       – Какая ещё?       – Ну вот такая, как есть. – Эрик пожал плечами, не в силах подобрать более точного определения на неродном языке. – Среди местных девчонок таких точно не найдёшь.       Комплимент был так себе, если честно, но Ника была не настолько избалована, чтобы привередничать, а потому охотно позволила вовлечь себя в разговор и живо откликнулась:       – Да я уж заметила. Не обижайся, - прибавила она скорее по инерции, чем от чистого сердца, - но они у вас тут какие-то отмороженные. Я тут столкнулась с парочкой в коридоре, так они от меня отпрянули, будто я заразная. Неужели это всё из-за того, что мы решились выехать за границу? – спросила она, и Эрик замялся, почёсывая кончик длинного тонкого носа.       – Неизвестное пугает, ты же понимаешь, - подытожил он после некоторых раздумий. – Не держи на них зла, это они по глупости.       Откровенно говоря, Ника и не планировала делать никаких выводов, справедливо полагая, что с местными кисейными барышнями ей детей не крестить, однако что-то в замечании Эрика спровоцировало её на очередной вопрос:       – Как вы вообще уживаетесь? В смысле... это же скука смертная, всё время быть девушке среди девушек!       Сарбаз в ответ лишь беспечно пожал плечами:       – Так и живём. Нет, ну мы видимся на уроках до обеда и в трапезной, - задумчиво прибавил он, - а ещё есть библиотека и лазарет... Раду поэтому целителем и стал.       Последнюю фразу он прибавил таким тоном, словно первоначально вообще не планировал её произносить и она сорвалась с длинного языка против воли, но Ника ухватилась за окончание фразы, сама себе удивляясь, и переспросила:       – Это как?       До сих пор казалось, что Эрик не способен смутиться сильнее, но тут он остановился на полушаге, сунул руки в карманы и, глядя на собственные сапоги, протянул:       – А-а-а... Мне, наверное, не стоит об этом говорить, - выпалил он и поднял на Нику совершенно страдальческие глаза. – Прости, я сболтнул лишнего, у меня это часто бывает.       Не вполне понимая причины его заминки, Ника всё же не пожелала вгонять его в краску ещё сильнее и примирительно взмахнула свободной рукой:       – Да ладно. А вы, получается, с Галлерами дружите семьями? – сменила она тему, и Эрик вздохнул с благодарным облегчением:       – Станешь тут дружить. Когда мамы не стало, Макс нас к себе забрал, - принялся он рассказывать, снова шагая вперёд и вниз. – Я тогда маленьким был, не помню почти ничего, но Маринка рассказывала, что он нас хотел вообще усыновить, но Раду не согласился.       – Почему не согласился?       – Гордый, - пожал он в ответ на вопрос Ники и кивком указал туда, где остался замок. – Ты же видела, какой он.       Она кивнула, признавая правоту замечания, и с заминкой спросила:       – А что случилось с вашими родителями? Я не любопытничаю, просто...       – Да брось, всё в порядке, - заверил Эрик, но всё же неловко кашлянул, прежде чем ответить: – Мне говорили, мама долго болела, а отец... Ну, в общем, ему было сильно не до нас.       Он старался говорить спокойно, это было очень заметно, но всё же Ника не смогла сдержать сочувственного вздоха и поделилась:       – Моему тоже. В смысле, мне так кажется, - прибавила она справедливости ради. – Понятия не имею, что у него на уме.       – Ты с ним видишься? – удивился Эрик, и она нерешительно протянула:       – Там вообще странная ситуация... Я потом расскажу, ладно? – предложила она, и он покладисто кивнул.       Некоторое время они бок о бок шли в гробовом молчании, но, наконец, Ника усмехнулась и покачала головой:       – Что мы, как глухонемые... Ну, как тут у вас обычно развлекаются? – азартно спросила она. – Расскажешь?       – И даже покажу! – пообещал он и приглашающе простёр ладонь вперёд, чем Ника охотно воспользовалась.       В замок они вернулись ещё до ужина, и вечер это был самый приятный, поскольку неловкостей больше не возникало – правда, для этого приходилось прилагать обоюдные усилия. И всё же Эрик не мог отделаться от смутного предчувствия, что капризная судьба ведёт его куда-то не туда. Хотя пока что он и сам не мог сказать, чем вызвано это странное щекочущее чувство.       Проведя ночь без сна, он так и не сумел избавиться от терзавших его подозрений, а потому решил поступить единственно возможным способом.       Одевшись по форме выходного дня и даже не подпоясавшись, он бесшумной тенью выскользнул в коридор, беспрепятственно покинул крыло и затопал сапогами вниз по лестнице в прекрасно знакомом направлении, наперёд зная, что уж его защитные чары пропустят во чтобы то ни стало.       Прокравшись в спальню мимо рядов пустых коек и нераздвинутых ширм, больше напоминавших привидения, Эрик огляделся в предрассветном сумраке и без сомнений направился к кровати Раду, мешком упав сверху.       Тот вздрогнул, сквозь сон пытаясь отмахнуться, и, наконец, опознав пришельца, пробормотал на родном языке:       – Эрик, я же сплю…       – Раду, ну как ты можешь спать, когда такое утро? – приставал тот, нависнув над братом. – Ну просыпайся, пожалуйста! Ты мне очень-очень нужен!       Одним молниеносным движением Раду схватил Эрика за плечи и под протестующие крики опрокинул на кровать у самой стены, придавив тяжёлой рукой так, что и не вырвешься.       – Всё, - скомандовал он, снова закрывая глаза. – Мы спим.       Некоторое время Эрик послушно лежал, стараясь не шевелиться и даже дышать потише и не так часто, но не вытерпел и позвал:       – Раду… Слышишь?       – Ну? – нехотя откликнулся тот, и он нерешительно начал:       – Я тут думал… Я на Нике, наверное, правда женюсь. Она же такая...       Он хотел сказать «волшебная», но вовремя передумал.       С трудом разлепив глаза, Раду смерил его настороженным взглядом сквозь прищур, а после подложил согнутую руку под голову и уточнил, против воли позволяя втянуть себя в диалог:       – Это что за новости?       – Ну да, глупо, - согласился Эрик. – Понимаю, я должен…       – Нет.       Раду покачал головой и немного помолчал, подбирая слова.       Тётка повторяла за матерью, что всё в этом мире, даже твоё собственное тело, даётся на время, как бы взаймы. Ты пользуешься положенными тебе благами, но когда-то наступает час, когда ты должен вернуть всё, что взял, и даже немного больше – пополнить вселенскую копилку, чтобы другие могли жить также, как жил ты сам.       По сути в этом и было их самое страшное, самое большое разногласие, потому что Раду не мог с этим согласиться, ведь он не чувствовал себя должным. Он смотрел на собственные руки и не понимал, как могут они после принадлежать кому-то другому. Всё то немногое, что он имел, казалось навеки его собственностью, и любой, кто рискнул бы посягнуть на это хрупкое равновесие, поплатился бы головой – благо, охотников находилось не так много.       Интуитивно Эрик повторял за братом и пытался жить на полную катушку, словно никогда уже не будет никакого возмездия и сведения счетов, и Раду такую манеру поощрял, но иногда он всё же вынужден был его тормозить - вот как сейчас, когда наверняка могли пострадать другие.       – Ты понимаешь, чем это грозит? – уточнил он, и Эрик серьёзно кивнул. - В полной мере?       – Да, - шелестящим шёпотом откликнулся брат и напомнил: – Ты же рассказывал.       Раду в ответ лишь вздохнул, поскольку другого ответа ожидать и не мог.       – Давай мы с тобой договоримся, - предложил он, поднимаясь выше и подпирая голову рукой. – Пусть всё идёт, как идёт, но если поймёшь, что теряешь над собой контроль, что любишь её слишком сильно – бросай в ту же секунду.       Эрик слабо улыбнулся неожиданной поблажке:       – Правда?..       – Конечно. Я не хочу, чтобы ты себя истязал только потому, что я решил, будто тебе так будет лучше. Только судить вдумчиво и отвечать честно, - предупредил Раду, - ладно? А теперь дуй к себе, мне через три часа вставать.       Эрик быстро закивал и, суча ногами, спрыгнул на пол. Однако прежде, чем покинуть спальню, он остановился посреди комнаты, сделал пару рассеянных, качающихся шагов по ковру, чётко следуя узору, но вдруг снова остановился и окликнул поверх плеча:       – Раду...       – Ну что ещё?       – А ты часто Алису вспоминаешь?       Вздрогнув всем телом так, что это больше походило на спазм, Раду закрыл глаза и, не оборачиваясь, отрезал:       – Не вспоминаю я её. Дай поспать.       Чуть слышно обиженно фыркнув, Эрик не решился настаивать и покинул комнату и лазарет без дальнейших вопросов и предложений.       Едва дождавшись хлопка закрывающейся двери, Раду кувырком перевернулся на спину и прижал ладони к лицу, с силой проведя пальцами по коже. Капризный сон как рукой сняло.

***

      Пробудился Данила не мёртвым, не раненным, а только не мог узнать места вкруг себя. Что за диво? Ровно палаты царские, да только о таком богатстве Данила прежде и слыхом не слыхивал: по стенам сплошь каменья самоцветные, сам он возлежал на парче да на шелках, а в ногах стоял сундук драгоценный, златом окованный.       Тотчас набежали няньки-мавки, подали умываться. Главная промеж них – уж на что краса-девица, а покойница – шикнула на товарок, сама подала Даниле шитый рушник да и возвестила с поясным поклоном:       – Хозяйка тебя уж дожидается, богатырь. Как выйдешь из горницы, иди прямо да смотри, не оборачивайся! Не то беду накличешь.       Подивился Данила, но не сробел, а пошёл, куда велено.       Смотрит кругом и глаз отвесть не может – что за чудеса? И впрямь кругом палаты, да такие, что, должно, и самому князю не снились. На каждой пяди злато да каменья самоцветные, так что глаза слепит от сиянья, а окромя него ни души не видно – только ветер в деревьях за окнами шумит.       Тут и понял Данила, что оказался у Лиха в дому.       Шёл он долго богатыми горницами и вышел, наконец, к дверям о три человеческих роста. Отворились пред ним драгоценные створки, и встал Данила на пороге светлицы, да такой, что ни стен, ни потолка не видно, насколько хватает глаз. Посередь той светлицы стоит трон – ровно царский, да только не из серебра, не из злата, а из чёрного сверкающего камня, а на троне том сидит Лихо в парчовом одеянии. У ней по левую руку бьёт челом проситель, так что только эхо бродит в пустоте светлицы, да такая мерзкая у него рожа, словно черти малевали да бросили, страха не стерпев.       – Что делать, матушка? Водяной-то на Гнилых болотах совсем распоясался!       – Про то мне ведомо, - простёрла руку Лихо, останавливая жалобу. – Что ещё?       Поклонившись хозяйке в пояс, снова зачастил проситель:       – Змей намедни опять набедокурил – схватил царевну Аксинью да и унёс к себе, на Туман-гору. Уж и не знаем, как теперь воротить, что и князю сказать! Дочка ведь старшая, на выданье готовая.       Воздела Лихо очи горе, глянула на Данилу и улыбнулась, челобитной не приняв.       – А вот это непорядок… – молвила она. – Так пусть богатырь наш тем и озаботится. Здрав ли ты, Данила?       Глянул Данила на светлое чело её, короной княжеской увенчанное, смекнул, что к чему, да и поклонился в пояс:       – Твоими трудами, государыня.       Склонив главу с улыбкой благосклонной, повелением руки отослала Лихо просителя прочь. И не устрашился Данила, когда пропал тот, растаял в воздухе, словно его и не бывало.       А Лихо уж с трона сошла и манит, ведёт за собой:       – Пойдём, Данилушка. Покажу тебе владения мои. Будь в чертоге гостем дорогим.       И пошли они прочь из светлицы, да другим путём, и снова подивился Данила богатству да тому, что никого не было вокруг, кроме них с Лихом, а только чистота такая, словно слуг без счёта – ан и нет никаких слуг. Сам чертог изгибался подковою вкруг озера, куда и повела его хозяйка, привечая.       – Ай и по сердцу ты мне, Данила, вдовий сын… – молвила Лихо, каблуком сафьянового сапога притопнув. – Ну вот что, будет тебе от меня подарок.       Склонилась она к самой земле, подняла с берега мокрый камень, сжала в ладони, так что осияло её лицо мягким светом, да и подала Даниле камень драгоценный, в серебро оправленный.       – Носи тот камень на сердце, - повелела она. – Коль станет тебе несладко, позовёшь «Лихо, где жало твоё?» – я и приду.       Поднеся к свету, осмотрел Данила подаяние: жёлтым, точно мёд, был тот камень, но видно было сквозь него яркое солнце.       – За что мне дары? – пытал он Лихо. – Почто привела ты меня сюда? Чем искупить мне долг отцовский?       – Служи мне верою, - отвечала Лихо. – Делай, что ни попрошу, а за то тебе будут не те ещё дары. Ни в чём нужды знать не будешь, сотню сотен лет проживёшь на свете в счастье и благости.       Сладки были её речи, да только не мог взять в толк Данила:       – Что могу я против тебя?       Посмеялась Лихо и отвечала, опустив ледяную длань Даниле на ланита:       – Помоги со Змеем сладить.