Волчья шкура

      Ника и не предполагала, что учинённая ими драка останется безнаказанной, так что даже не удивилась, когда вечером того же дня за ней зашла Марина Максимовна и приказала следовать за ней.       – Наказание будешь отбывать в лазарете, - объяснила она, пока они вместе шли длинным полутёмным коридором. – Директор Каркаров назначил тебе неделю, а могла бы ковыряться до самого отъезда в Хогвартс, так что считай, что легко отделалась. В годы моей учёбы с девочками никто особо не церемонился.       Это Ника и сама понимала, хоть и до сих пор не подозревала, что Галлер училась в Дурмстранге. С другой стороны, ей до прошлого училки не было никакого дела, а факты она подмечала сугубо машинально, поэтому теперь она только кивнула и уточнила:       – А эта психованная где?       – Одинцову к зельеварам определили, - сообщила Марина Максимовна, - травки да корешки сортировать. Теперь до ночи не управится.       Пожелав от всей души, чтобы сортировкой дело не ограничилось и скандальную дуру всё-таки заставили драить котлы без помощи магии, Ника тихо позлорадствовала, но ничего не сказала.       Они тем временем уже подошли к дверям лазарета. Галлер юркнула внутрь первой и, прошествовав между рядов ширм к той двери, из которой обычно появлялись медсёстры, постучала и по приглашению вошла.       Медсестёр внутри не оказалось, медбратьев тоже, зато обнаружился Раду, сидевший за лёгким деревянным столом и неспеша заполнявший перьевой ручкой какую-то толстенную книгу в кожаной обложке.       – Привет, - улыбнулась Марина и, подойдя, перегнулась через стол и поцеловала друга в щёку. – А я тебе помощницу привела!       – Я в восторге, - откликнулся целитель и, дописав предложение до точки, отложил ручку и поднял голову, взглянув на Нику, оставшуюся стоять у дверей: – Ну что, готова встать на путь исправления?       – Да я уже на полпути, - сообщила она с неподдельным энтузиазмом, рассчитывая, что это зачтётся при отбывании наказания.       Очевидно, Галлер таким обменом репликами удовлетворилась вполне, потому что покивала в такт и, снова обернувшись к Раду, сообщила:       – Вернусь в половине девятого, так что до тех пор можете погружаться в чарующий мир трудотерапии, которая, как известно, облагораживает человека. – Она утёрла скупую слезу и, лучезарно улыбнувшись, пожелала: – Ну, хорошего вечера!       – Моё почтение Гео, - бросил Раду ей вслед, после чего встал из-за стола, обошёл его кругом и, опершись спиной о край, скрестил руки на груди и уточнил, обращаясь к Нике:       – Как у тебя с чарами?       – Одна из лучших в классе, - отозвалась та, отбросив излишнюю скромность, и он удовлетворённо кивнул.       – Тогда поступим следующим образом, - предложил он и, махнув рукой на дверь слева, подошёл и отпер, пропуская Нику вперёд.       По ту сторону оказалось некое подобие смотрового кабинета, и Ника постояла немного сразу за порогом, с любопытством оглядываясь. Она была не большим фанатом больниц да и по целителям ходить не любила, но здесь всё было ново, интересно и как-то... уютно, что ли. Совершенно не опасно. К такому выводу она пришла, оглядев разложенные на узком столике медицинские инструменты, к которым её и подвёл Раду.       – Надевай вот это, - он вручил ей две пары резиновых перчаток, одну чуть потолще другой, - и слушай, что тебе предстоит делать. Обычно я сам готовлю инструменты на неделю, но, раз уж ты пожелала мне помогать, кто я такой, чтобы отказываться.       Его сарказм от Ники не ускользнул, и она красноречиво наморщила нос, чем вызвала ответную кривоватую усмешку.       – Твоя задача на данном этапе – очистить инструменты до приемлемого состояния. Чарами это сделать получится не везде, так что придётся поработать и руками тоже. Стерилизовать их я буду сам.       – Можно использовать магию?       Сказать, что Ника удивилась – ничего не сказать. Она понятия не имела, как обстоят дела с наказаниями в Дурмстранге, но дома её бы заставили отмывать всё руками да ещё и инструменты самые грязные бы подсунули, чтобы пришлось тереть с усилием. Потому что если не работать до седьмого пота, то какое же это наказание?       Окинув взглядом её вытянувшееся от удивления лицо, Раду передразнил:       – Нет, давай тебе руки сразу угробим! Доставай палочку.       Повиновавшись скорее по инерции, Ника вытянула оружие из рукава, но всё же не сумела сдержать собственного любопытства и окликнула:       – А почему этим не занимаются медсёстры?       – Потому что сегодня воскресенье, - напомнил Раду, подкатывая ближе столик, на котором стояла заранее заготовленная большая металлическая лоханка с водой и брусок хозяйственного мыла, - и все они разбежались по домам, чтобы провести вечер с семьёй. Завтра такой возможности уже не представится.       У Ники на губах застыл вопрос о том, отчего же сам хозяин лазарета домой не спешит, но она вовремя спохватилась, менторским тоном напомнив самой себе, что это, в общем-то, её совершенно не касается.       Раду, однако же, уходить не спешил, чем-то тихонько гремя за непрозрачной дверцей навесного шкафчика, и Ника, снедаемая странной необходимостью спросить у него хоть что-то, протянула, старательно оттирая облепленный бурыми ошмётками скальпель:       – Где ты так выучился по-русски?       – У Галлеров дома, - отозвался он без малейшей заминки. – Здесь много кто по-русски говорит, так что, если надумаешь секретничать, выбери другой язык.       Сказав так, он на мгновение выглянул из-за дверцы шкафа, причём вид имел настолько проказливый, что Ника, пожалуй, впервые осознанно вспомнила о том, что они братья с Эриком. Оставлять без ответа такой вызов было нельзя, и она усмехнулась:       – А какого ты не знаешь?       – Не думаю, что тебе нужно опасаться в этом плане только меня, - посоветовал он, вновь углубляясь в недра шкафчика, на который наверняка были наложены чары Незримого расширения, - тем более что в таком случае придётся поднапрячься. Я полиглот.       Он говорил без малейшего намёка на хвастовство, и Ника, запястьем откинув лезшие в глаза волосы, мягко потребовала:       – А конкретнее?       Раду из шкафа в ответ лишь вздохнул.       – Немецкий, английский, русский, - начал перечислять он ровным, почти скучающим тоном, - румынский, молдавский, сербский, албанский...       Ника, легонько звякнув о посудину только что очищенным пинцетом, смерила взглядом его правое плечо и затылок – всё, что оставалось в поле зрения, – и безмолвно пожалела себя, безъязыкого урода. А она-то, наивная, всерьёз гордилась собственными успехами на поприще изучения инглиша.       – И как так вышло? – спросила она, даже не пытаясь скрыть сквозившую в голосе зависть, и Раду, поняв причину её смущения, громко хмыкнул и вновь выглянул, предплечьем опираясь о дверцу над собственной головой.       – Когда пытаешься успокоить приступ паники, - сообщил он вкрадчивым тоном, - уговаривать пациента лучше на его родном языке – это эффективнее. Так и выучился.       Ника, которую ещё не попустило острое чувство собственной лингвистической ущербности, в ответ лишь с сомнением повела плечом и, пытаясь ненавязчиво сменить тему, фыркнула как рассерженный ёжик:       – Ну а сам-то ты кто?       – В каком смысле? – не понял Раду, и она, закатив глаза, уточнила:       – В смысле национальности.       Он чуть склонил голову, будто всерьёз раздумывал над ответом, хотя Ника не могла понять, что тут такого сложного, чтобы ответить одним словом.       – В метрике написано, что серб, - наконец, определился он и прибавил, чуть прищурившись против света лампы: – А вообще много всего в крови понамешано.       Слегка тряхнув головой, словно ненароком слишком углубился в собственные размышления, он вновь скрылся за дверцей шкафа, тем самым прерывая едва наметившийся диалог. Ника не стала возражать.       Работалось в вечернем лазарете хорошо, и она запоздало обрадовалась, что ей пришлось отбывать наказание именно здесь и именно в такой компании. Надо думать, трудись они с Одинцовой вместе, всё обернулось бы совсем иначе, но теперь, когда горели только керосинки, а отблески от инструментов ложились по углам и ей на руки, Ника впервые за последние дни полностью успокоилась. Правильно ведь говорят, что ручной труд – лучшее лекарство от любой душевной хвори.       – А ты не из брезгливых, - заметил Раду, подойдя и понаблюдав немного, как Ника справляется с самыми запущенными инструментами и даже не морщится.       Она в ответ лишь пожала плечами:       – Привыкла, наверное. До того, как официанткой устроиться, я год посудомойкой отработала, а там иной раз такое приходилось с тарелок соскребать, что потом вообще ничего не страшно.       Замолчав, она на секунду нахмурилась, не вполне понимая, с чего вдруг принялась откровенничать на ровном месте, но Сарбаз не выказал и намёка на неловкость, стоя у соседнего стола и сортируя уже заполненные целительские карты по стопкам, так что она предпочла не заострять внимание на собственном прошлом.       – А что про тебя? – спросила она, отставив очередную заполненную кювету в сторону. – Давно ты работаешь целителем?       – С самого выпускного, - откликнулся он, на мгновение обернувшись поверх плеча. – Это всё Макс, его идея. Он придумал, как направить мою неуёмную энергию на благое дело, ещё когда я был ребёнком.       Догадавшись, что речь идёт о старшем Галлере, Ника смерила пристальным взглядом спину собеседника под халатом и не удержалась от замечания:       – Кто бы говорил про неуёмную.       – С годами люди меняются, - отозвался он и вскинул голову на раздавшийся вкрадчивый стук в дверь: - Ну что там?       Их с Мариной Максимовной он встречал совершенно иначе, так что у Ники зародилось подозрение, что теперь Раду точно знает, кто стоит по ту сторону двери. И точно – в приоткрывшуюся щёлку блеснул сначала хитрый глаз, а после Эрик показался целиком и с улыбкой уточнил:       – Не ждали?       Ника покачала головой, чувствуя, как губы сами собой разбегаются в улыбке, и заметила:       – Такое ощущение, что ты меня преследуешь.       – Ну что ты, нет! – воскликнул он, входя в процедурную полностью и закрывая за собой дверь, но тут же спохватился и справедливости ради прибавил: – А если и да, то делаю я это исключительно с благородными целями!       Провозгласив всё это с важно поднятым вверх пальцем, он приосанился, а Раду, с усилием вздохнув, призвал брата к порядку:       – Эрик, Ника отбывает повинность, так что развлечения - это последнее, в чём она сейчас нуждается.       – Ну Раду! – взмолился тот, молитвенно сложив руки у груди. – Я ведь не помешаю, ну честно... И вообще – может, я тебя пришёл развлечь! Ты сам говорил, что тебе без меня скучно. Или врал?       Такому доводу сложно было хоть что-то противопоставить, так что Раду на мгновение отвлёкся от работы, смерил младшего взглядом, после чего указал длинным пальцем на стоявшую в углу кушетку и отрывисто приказал:       – Туда и ни звука!       На лице Эрика расцвела хулиганская улыбка от уха до уха, но он тут же поспешил напустить на себя вид сосредоточенной серьёзности, проскользнул к указанному месту, едва разминувшись с братом, и устроился на кушетке, весело болтая в воздухе ногами.       Впрочем, хватило его не надолго, и он, от усердия вытягивая шею в попытках рассмотреть, что же там такое Ника делает, живо поинтересовался:       – Тебе у нас нравится?       – В целом неплохо, - оценила она, споласкивая длинный тонкий щуп. – Разве что ваши косятся странно, особенно девчонки.       – Это они по глупости, - заверил Эрик и, посомневавшись, прибавил: – И из зависти, да. Самим смелости не хватило в состав делегации попроситься, извратили всё, так что уж теперь...       – Эрик, - предупреждающим тоном одёрнул Раду, но Ника уже успела ухватиться за повисшее в воздухе неозвученное продолжение и переспросила:       – Как это – извратили?       Эрик вместо ответа опасливо покосился на брата, и тот, когда Ника перевела взгляд, без особой охоты объяснил:       – Здесь другие нравы, куда более консервативные, чем когда-то были у вас на родине. Бытует мнение, что незамужней девушке не пристало отправляться за тридевять земель без сопровождения мужчины из семьи. Мало ли, что может случиться.       – А что может случиться? – не поняла Ника. – Можно подумать, нам что-то угрожает с такими-то провожатыми! Да один Шахлин чего стоит...       Она осеклась, взглянув на Раду сквозь настороженный прищур, и, наконец, смекнула, отчего он выглядит почти смущённым.       – Ах, вот они нас кем считают? – догадалась она, и Эрик удушливо побурел, что было заметно даже сквозь золотистую смуглоту. – Эти гусыни... Потому и водиться не хотят, да?       – Не держи на них зла, - попросил Раду с усталой полуулыбкой. – Эрик прав, это всё по глупости, но в местном восприятии ничего уже не изменить и не исправить.       Кажется, он всеми силами пытался свести возникшую неловкость на нет, но Ника, неожиданно уязвлённая в самое сердце, вскинулась и задиристо уточнила, уперев руки в бока:       – А как считаешь ты? Тоже думаешь, что я из таких?       Медленно, со странной оттяжкой взмахнув ресницами, Раду спокойно ответил:       – Я никогда не спешу с выводами. Тем более, пока что явных поводов ты не давала. Так ведь?       Окончание фразы отозвалось в наступившей тишине громким щелчком, и Ника опустила до этого напряжённо взведённые руки. Чёрные. Глаза были угольно-чёрные – совершенно спокойные, они смотрели на неё из марева редких лазаретных огней, так что на несколько мгновений весь окружающий мир перестал существовать. И такие это были странные, абсолютно нечеловеческие глаза, что Ника на полном скаку, словно налетев на бетонную стену, остановилась, взбороздив пятками истёртые каменные плиты, и мигом забыла про собственный гнев, слепящей вспышкой опаливший голову.       – Наверное, - протянула она, с видимым усилием сморгнув. – Со стороны виднее.       – Раду правду говорит, - уговаривал между тем Эрик, и Ника только теперь сообразила, что его голос фоном звучал где-то за её спиной всё то время, пока она пыталась вернуться в реальность. – Он у меня вообще ужас какой умный.       Коротко закатив глаза от столь внезапной и неуместной похвалы, Раду что-то отрывисто бросил на том же гортанном языке, который Ника слышала и раньше, и тут же объяснил в ответ на её недоумённый взгляд:       – Не терплю подхалимов.       – Нет, ну правда же! – горячо воскликнул Эрик, всем телом подавшись вперёд, а после неожиданно потребовал: – Вероника, поддержи меня! Старшие братья ведь всегда такие.       Моментально воскресив в памяти образ плавно покачивающегося Игоря, Ника едва сдержалась, чтобы не фыркнуть, но ограничилась тем, что неопределённо пожала плечами и пробормотала:       – Мне-то откуда знать...       – А как у тебя в семье? – не замедлил спросить не в меру любознательный Эрик, игнорируя пристальный взгляд брата. – У тебя есть старшие? Вообще родные?       Её мысли тут же беспокойным коконом обвились вокруг оставшейся по ту сторону границы Машки, ловко минуя остальных родичей и соплеменников, но говорить о сестре не хотелось, словно сам её образ мог потускнеть от частого упоминания.       – Нет никого, - ответила она, стараясь не хмуриться, и Эрик с пониманием вздохнул:       – У нас тоже.       – Эрик, - отрывисто и с явным нажимом окликнул Раду, вновь появляясь в поле зрения и закрывая шкафчик, - я не уверен, что Нике интересны тонкости нашего быта.       – Почему же, - отозвалась она скорее из чувства протеста, чем из простого любопытства, - очень интересно было бы послушать.       – Ой, да там и слушать особо нечего, - беззлобно отмахнулся Эрик, раскачиваясь взад-вперёд на краю койки в приступе непонятного веселья. – Есть брат, есть я – вот и вся семья. А родители твои что?       – Эрик, отстань от Ники!       – А я что? Я же тебя развлекаю! – возмутился тот с выражением уязвлённой невинности на лице, после чего снова обернулся к Нике и напомнил: – Ну так, что скажешь? Вита рассказывала, ты как экстренный контакт кого-то чужого указала...       – Он не чужой, - огрызнулась Ника, на секунду по инерции втянув голову в плечи, но всё же справилась с собой и объяснила, хотя в этом не было совершенно никакой надобности: – Меня тётка воспитала, а там вся семья простаки... ну, не волшебники, - спохватилась она, сперва не совладав с местной терминологией, и Эрик мягко подсказал:       – Маглы. А ты разве полукровка?       За такие вопросы в лоб в приличном обществе можно было крепко получить по роже, но Ника объяснила всё для себя особенностями местного менталитета и с нарочитым спокойствием отозвалась:       – Типа того. Так что из колдующих никого.       – А есть разница? – неожиданно вмешался в разговор Раду.       Ника задумалась. До сих пор он в разговоре младших участия не принимал и вообще вид имел такой, словно его всё это не очень-то волнует, но теперь весь как-то подобрался, едва не подаваясь вперёд, словно ответ ему хотелось услышать так сильно, что он едва мог сдержать естественный порыв.       Не понимая причин такой реакции и чувствуя себя крайне неловко, Ника, наконец, ограничилась тем, что пробормотала сквозь затенившие щёку волосы:       – Наверное, есть. Я об этом не думала, - и скривилась про себя. Опять враньё.

***

      На следующий день, как и предрекал Дима, начались занятия по расписанию, и Юрка, едва глянув в протянутую Сатрапом картонку, стиснул зубы до чуть слышного скрипа – третьим уроком стояло зельеварение.       – Ну а ты как хотел? – по-своему расценил его реакцию крутившийся рядом Ваня. – Конечно, хорошо бы было, если бы нас вовсе освободили от занятий, но о таком приходится только мечтать.       – А ты мечтай поменьше, - урезонила Алёнка, ногтем осторожно царапая уголок собственного бланка с расписанием. – Целый год дурака валять – что удумал! Да так ведь с ума сойти можно от скуки.       – Я бы не сошёл, - протянул Ваня, мечтательно закатывая глаза, но почти сразу встрепенулся и уточнил: – Так, а шагать-то куда? Или нас везде водить будут?       Ответа ни у кого не было, и Ваня оглянулся на двери в трапезную, за которыми уже скрылся Шахлин, но тут из-за Юркиной спины прозвучало спокойное замечание:       – Водить, конечно, будут, но номера кабинетов в расписании указаны.       Не прибавив ни слова, Серёжа протиснулся мимо удивлённо моргавшего Белозёрова, который, опустив глаза в план, лишь удручённо почесал в затылке:       – А, ну да... А ты откуда... – начал было он, но адресовать вопрос было уже некому, так что ответил ему стоявший рядом Плетнёв:       – Да учился он тут раньше, вот что.       – В Дурмстранге? – не сдержавшись, удивлённо выпалила Женя, и Стас подтвердил:       – Ну да. Так что знает он явно побольше нашего, как мне хочется верить.       Женя в ответ лишь сосредоточенно нахмурилась. Положа руку на сердце, она что-то такое подозревать начала уже после вчерашнего происшествия, которому они с ребятами попросту не успели помешать. Выходит тот, который Серёжу прилюдно унизил, – это его бывший одноклассник? Как же так можно?       Ответа не было, да и спросить особо было не у кого, так что она не придумала ничего лучше, как всё же войти в трапезную, чтобы не создавать толкучки на входе, но к отведённому делегатам столу она подошла в очень растрёпанных чувствах, что сразу же заметил сидевший на скамье Вахтанг.       – Ты что это, окро чемо? – окликнул он вместо приветствия, сведя брови в единую обеспокоенную линию. – Всё хорошо?       Он был в этот момент такой трогательно-заботливый, что Женя не посмела взвалить на его широкие плечи собственное беспокойство и в ответ лишь рассеянно улыбнулась:       – Да так, не выспалась. Из-за Юрика переживаю и вообще.       Это было почти чистой правдой, поскольку с самого приезда за Юрку невозможно было не переживать, так что Вахтанг объяснением вполне удовольствовался и, чтобы как-то Женю развлечь, сообщил:       – Я с парнями вчера поговорил – у них тут хранятся свободные посохи на случай, и зал для тренировок есть, так что в ближайшее время можем начать. Если ты не передумала, конечно, - прибавил он с легчайшей издёвкой, но Женя укол проигнорировала, ладонью невесомо отмахнувшись.       – Я думала, мы теперь до Хогвартса подождём, - пролепетала она, и Вахтанг, усмехнувшись, взглянул на неё снизу вверх и отрезал:       – Я бы подождал, да лезут тут всякие.       Такое беспокойство было очень милым, так что Женя в ответ лишь улыбнулась, радостно закивав. Обняв со спины, она крепко поцеловала его в щёку и пообещала:       – Никто мне ничего не сделает, Вахо. Тем более Пашка, - прибавила она и коротко вздохнула: – Я его уже видела, он нашим другом будет.       – Прям другом? – недоверчиво переспросил он, и она подтвердила:       – Прямо другом. И Дима тоже, если ничего не случится.       – А что может случиться?       Он поверх плеча обернулся, но Женя с таким упорством сжала губы, что было сразу понятно – все вопросы не дадут ничего, так что Вахтанг послушно отступил и предложил:       – Чай будешь?       – Ага. – Она снова кивнула и, разжав руки, плюхнулась рядом на скамейку. Некоторое время, пока Вахтанг разливал чай и подкладывал ей в тарелку всего понемногу из стоявших на столе глубоких блюд, она словно сомневалась, но всё же не справилась с раздиравшей её изнутри информацией и, подавшись вперёд, тихо выпалила: – Он видит, Вахо.       – Да ну ясно дело, что не слепой, - отмахнулся он, осторожно отставляя на прежнее место чайник с кипятком, но Женя лишь замотала головой, возражая:       – Нет. Он как я видит.       Оглянувшись, Вахтанг смерил её пристальным взглядом, но по тому, как постепенно менялось его лицо, было понятно, что он, пусть не сразу, но всё же понял. Оставив возню с утварью, он повернулся на скамье так, чтобы сидеть с Женей лицом к лицу, и уточнил:       – Он поэтому тогда сказал, что тебя знает? – Она запросто кивнула, и он громко хмыкнул, почёсывая подбородок. – Я думал, это только у девчонок бывает.       – По большей части да, так и есть, - подтвердила Женя, снова кивнув, но почти сразу стушевалась и признала: – Хотя я и девчонок раньше таких не встречала, только слышала... Знаешь, говорят, будто при князе провидица – самая сильная из всех, настоящая ягая.       Она говорила с таким умильным восхищением, что Вахтанг не сдержался и с усмешкой переспросил:       – Это как, с костяной ногой? – но Женя смеяться и не думала и ласково одёрнула:       – Не смейся. Я же серьёзно говорю, чего ты.       Противопоставить что-то такому требованию было совершенно невозможно, так что Вахтанг ограничился тем, что покачал головой и, отворачиваясь к столу, попросил:       – Знаю, Женечка. Не обижайся на меня.       – Я и не обижаюсь, - заверила она и, схватившись за ложку, с энтузиазмом принялась уничтожать исходящую масляным паром кашу.       Впрочем, мало кто в их компании не испытывал в то утро проблем с аппетитом: Костик, зачерпнув для виду пару ложек, уткнулся в раскрытую на коленях тетрадь, что-то поминутно вымарывая остро заточенным карандашом, а Алёнка поверх чайной чашки то и дело бросала обеспокоенные взгляды на Юрку, который от снедавшего его беспокойства не смог и куска проглотить.       Дима ещё вчера обмолвился, что учит его папаша именно зельям – и то, наука-то какая мерзопакостная... В школе Юрка по зельям, в принципе, успевал, но рассчитывать на выдающиеся результаты не приходилось. А ну как спросят что-нибудь эдакое? В итоге за время до начала первого урока он до того себя накрутил, что в конце концов махнул рукой и решил действовать в полном соответствии со старинным русским постулатом, гласившим «авось, пронесёт».       Однако тем утром нашлись у него и поводы для радости: на превращениях, в местном учебном плане значившихся как трансфигурация, Юрка до того ловко по полочкам разложил схему обращения лягушки в человека и обратно, что преподававший дисциплину профессор Урошевич едва в ладоши не захлопал от восторга. Пожалев, что его успеха не видел Сатрап, Юрка получил своё заслуженное «отлично» и подумал, что, быть может, всё в этой поездке обернётся не так уж и плохо. И хотя на следующем уроке, рунах, из числа делегатов безоговорочно блистали Костик и Вахтанг, он был вполне собой доволен – ровно до тех пор, пока их не сопроводили в зельеварческую лабораторию.       Он честно старался не дёргаться, чтобы не давать новые поводы для беспокойства Алёнке и остальным ребятам, но, стоило старшему Полякову появиться в классе, как Юрку до костей пробрало нестерпимым болезненным спазмом, так что он украдкой поёжился, пользуясь тем, что на него временно не обращают внимания.       Однако оставался в тени он недолго. Произнеся короткую вступительную речь о том, что в классе присутствуют гости, Дмитрий Иванович перешёл непосредственно к опросу и начал с того, что осведомился:       – Итак, кто просветит нас об устройстве классического перегонного куба? – Он слегка наклонился над журналом, в который был нарочно вложен листок со списком новоприбывших, и, словно посомневавшись, вызвал: – Морозов?       Юрка, порядком обалдевший от того, что выбрали именно его, с подозрением прищурился. Своё твёрдое «четыре» он по зельям имел, хотя их училка временами и драла три шкуры, и с высоты имеющихся в наличии баллов он мог теперь с уверенностью сказать, что они в Колдовстворце такого не проходили.       А должны были? До сих пор Юрка был уверен – с учётом того, что он вообще об этом не задумывался, – что зелья просто варят и хранят... Ну, или сразу пьют. А теперь вдруг выяснилось, что существует ещё какая-то загадочная механизма по типу самогонного аппарата, чтобы эти самые зелья обрабатывать. А зачем – чтобы на зиму в банки закатывать?       Пока он судорожно размышлял, Поляков скрестил руки на груди и, подойдя чуть ближе, поторопил:       – Что же Вы? Держите ответ. Можете у доски, если потребуется нарисовать схему.       Если бы Юрка знал, что такое кафкианский кошмар, он бы сказал, что ситуация выходила по всему именно такая. И тут было всего два объяснения: или в школе их учили не по той программе, о чём местных не предупредили, или его нарочно спрашивали о том, чего он знать не мог, чтобы выставить дураком. И, хотя он накануне дал себе слово не делать поспешных выводов о вновь обретённой родне, сейчас эти самые выводы напрашивались со страшной силой. И ладно он сам, мог ведь что-то да забыть - так нет, вон и Женька глазами хлопает, будто впервые слышит, а у неё-то по зельям одни «пятёрки»! А Алёнка в лекарствах сечёт как заправский целитель, а теперь тоже молчит. Да что там – даже местные между собой переглядываются, а у этого Сарбаза и вовсе такое лицо, будто он тут случайно оказался. Как же так?       От такой несправедливости Юрку разобрала жгучая обида, и он, опустив глаза, глухо откликнулся:       – Я не знаю.       – Не знаете чего? – равнодушным тоном осведомился Поляков, и Юрка, взмахнув ладонью, протянул:       – Ну, про этот Ваш куб... Не учили мы такого, - весомо подытожил он, и сидевшие вокруг ребята недружно закивали, давая понять, что он не врёт.       Громко хмыкнув со странным удовлетворением, Поляков напомнил менторским тоном:       – Но это самые основы. Если у вас в школе преподаётся зельеварение, вы обязаны это знать.       – А вот не знаю, - отозвался Юрка, чувствуя, как краснеет, и больше всего на свете желая, чтобы его посадили уже на место и спросили кого-нибудь другого. Не хватало ещё, чтобы в лаборатории громыхнуло – кругом ведь стекло!..       Но Дмитрий Иванович, не чувствуя нависшей угрозы, задал очередной вопрос, причём тон его к этому моменту стал откровенно издевательским:       – Или вас в школе не научили?       – Нормально нас учат, - огрызнулся Юрка, стиснув кулаки. – Просто я дурак дураком и вообще второгодник.       – Юра, - испуганно шикнула сидевшая рядом Алёнка, вцепившись ему в ладонь, но ему уже было всё равно.       Если поначалу Юрка ещё был полон решимости отстоять честь школы и свою собственную, то, чем дольше продолжался этот мелочный допрос, тем сильнее ему хотелось к минимуму свести все контакты и поскорее убраться. Куда угодно – вон из класса, в спальню, а лучше всего - в Россию, домой, но туда теперь уже так просто не добраться. Ввязался же, дурак, на свою голову...       – Он же не сделал ничего.       Головы всех присутствующих, без исключений, тут же повернулись к Диме, который, стоя на небольшом возвышении сразу рядом с учительской кафедрой, выпрямился над котлом и теперь сквозь поднимавшийся изнутри пар от закипающей воды смотрел на отца с явным неодобрением.       Сам старший Поляков на замечание отреагировал странно, а именно так долго и пристально смотрел на сына, словно тот ни разу до сих пор ему не перечил, что казалось невероятным. Но самым главным для Юрки было то, что профессор, отрывисто кашлянув, наконец, утратил к нему всяческий интерес и принялся азартно гонять собственных учеников по прошлой теме.       А Дима, вернувшись к индивидуальному заданию, глаз не поднимал от котла – потому что только он во всём классе, кроме отца, мог знать, как именно используется в зельеварении перегонный куб. Это была университетская программа, и Юрка, будь он хоть семи пядей во лбу, не мог этого знать. Никто не мог, кроме специалистов или тех, кто избрал зелья и яды своей будущей профессией. Потому он и попытался вступиться, хоть как-то помешать этому прилюдному избиению младенцев. Жаль, что попытка не удалась.       Впрочем, размышляя так, Дима не учёл того факта, что в защитниках у Юрки недостатка точно нет.       Когда класс после удара колокола опустел, Женя нарочно замешкалась, собирая портфель. Бросив Алёнке, чтобы не ждала, она дождалась, пока класс покинет выходивший последним Пашка, после чего развернулась на каблуках форменных туфелек и решительно направилась к учительскому столу, где зельевар как раз заканчивал проставлять оценки в журнал.       – Дмитрий Иванович, если не ошибаюсь? – переспросила она взволнованно звенящим голосом. – Вы в начале урока не представились.       – Чем могу помочь? – осведомился он, опускаясь в кресло по хозяйскую сторону стола. – Как Вас...       – Женя, - откликнулась она и прибавила с излишним нажимом: – Морозова.       На мгновение смежив веки, Дмитрий Иванович откинулся на спинку кресла и, сцепив пальцы перед собой, уточнил:       – Сестра, надо полагать?       – Да, сестра, - подтвердила она и, с опаской оглянувшись на дверь, тихо, но не менее твёрдо проговорила: – Много времени я у Вас не займу, но вот, что я Вам скажу, Дмитрий Иванович... Мне не известно, что там у вас было и как, но Юрик здесь не при чём и нечего на нём сейчас отыгрываться. Можете ему хоть во все пустые клетки «двоек» наставить – легче от этого никому не будет. И Вы правильно понимаете – я ничего Вам сделать не могу, но и брата моего я обидеть не дам.       Её тирада звучала в чём-то даже мило, так что Поляков, вклинившись в первую же паузу, заверил:       – У меня нет цели обижать Вашего брата, Женя.       – Тогда оставьте его, - потребовала она дрожащим то ли от страха, то ли от негодования голосом. – Всё, что могли, Вы уже сделали. Что ещё Вам от Юрика нужно?       Последняя фраза эхом хлестнула его по щеке, и Дмитрий Иванович против воли встрепенулся, садясь ровнее.       Сколько лет прошло, а призраки никуда не делись, и не подумали оставить его в покое. Женя… Едва не оговорился, до того похожа – подумать только, одно лицо, даже завитки у висков точно такие, как были… Нет. Не были. То была не она, другая, и всё же они были до того сильно похожи между собой, что на секунду, всего на одно мгновение Дмитрия Ивановича до костей пробрала унизительная суеверная дрожь.       Стиснув кулачки и на мгновение зажмурив отчаянно слезящиеся глаза, Женя выпалила, прерывая молчание:       – Что Вы так смотрите на меня? Или сказать нечего?       Но тут дверь класса громко скрипнула, раскрываясь на полную ширь, и в проходе встал Шахлин, скрестив руки на груди и тут же раскатисто потребовав:       – Морозова, ты чего мне тут устраиваешь?       За время дороги и обустройства на месте она, кажется, уже успела отвыкнуть от жёсткой указующей руки классного, поэтому теперь опасливо уронила плечи и с оттяжкой пролепетала:       – Я... Георгий Сергеич...       – Давай-ка, не то на обед опоздаешь, - поторопил он, подойдя совсем близко и раскрытой ладонью ласково подтолкнув девочку в спину. – Или всё вкусное без тебя съедят – я что потом вашим родителям скажу, а?       Насупившись при упоминании дома, Женя взмахнула ресницами, бросив осторожный взгляд на оставшуюся стоять у входа Галлер, и протянула:       – Чего Вы дразнитесь...       – Шагай, - в последний раз потребовал он, всем телом оборачиваясь к Полякову. – Не силком же тебя вести, ей-Богу. Марина Максимовна, проследи.       – Идём, котик, - тут же засуетилась она, возобновляя ласковое кружение вокруг раненного детёныша. – Правда, нечего тут.       Женя, хотя её настойчиво тянули за руку, всё же обернулась, не сделав и пары шагов и, всем сердцем предчувствуя неладное, пролепетала:       – А Вы...       – И Георгий Сергеевич сейчас придёт, - заверила Марина и с нарочито ласковым смешком прибавила: – Что ты, ложку без него не удержишь?       Кивнув в подтверждение того, что всё в порядке, Шахлин дождался, пока ученицу выведут в коридор и из рук в руки передадут сопровождающим, после чего повернулся к Полякову с таким лицом, что тот сразу понял – его коллега слышал если не всё, то достаточно, чтобы сделать о состоявшемся разговоре определённые выводы.       Стремясь поскорее сгладить острый угол, он ограничился тем, что хмыкнул:       – Пустое. Девочка расстроена.       – А был повод? – в свою очередь уточнил Шахлин и тут же, без паузы, предупредил: – Скажу Вам, Дмитрий Иванович, как на духу – эту девочку нельзя расстраивать ни под каким предлогом. Никакую нельзя, а эту тем более.       Такая постановка вопроса была неожиданной, и Поляков, что-то прикинув в уме, задал очередной вопрос:       – Надо думать, и в этом случае без особенностей не обошлось? А что с её братом? – прибавил он почти скучающим тоном и выразил надежду: – Знаете, я бы охотно ознакомился с его личным делом.       От его тона, от того, какими словами он говорил о собственном сыне, пусть и незнакомом и не любимом, Шахлину вдруг стало нестерпимо тошно. Потому что он давно забыл бы, что это такое – быть родителем, если бы не эти шалопаи, вечно крутившиеся где-то поблизости, тормошащие без конца и в конечном итоге вновь и вновь наравне с Мариной втягивавшие его в круговорот жизни. Даже Морозов... Да и чёрт с ним, не узнает же никто, – особенно Морозов.       Так что теперь, подобравшись так, что охвативший пояс ремень заскрипел от натуги, он заложил руки за спину для верности и с прохладцей осадил:       – Это вне Вашего круга обязанностей. Впрочем, можете обратиться к Максиму Юрьевичу, он мог бы помочь.       О затянувшемся холодном конфликте между двумя педагогами ему за прошедшим ужином поведал сам Галлер, и теперь лицо Полякова ожидаемо вытянулось в явном неудовольствии.       – Это вызов? – уточнил он, приподняв брови.       – Вы, Дмитрий Иванович, моих ребят не обижайте, - посоветовал Шахлин очень спокойно, но глядя неизменно в сторону. – А то кто знает, как оно может обернуться.       Подобный выпад нельзя было игнорировать, и Поляков медленно встал, оказавшись таким образом вровень с собственным визави.       – Вы что, - медленно процедил он, - всерьёз будете угрожать коллеге из-за кучки двоечников, которых после выпускного никогда в жизни больше не увидите?       Выслушав всё, что ему имели сказать, Шахлин отрывисто качнул головой и возразил:       – У нас так не принято. Мы здесь гости, это верно, но порядки у нас свои, и со своим уставом в наш монастырь соваться нечего.       – Гео, - обеспокоенно окликнула от дверей Марина, и он, чуть склонив голову, пробормотал:       – Всего наилучшего, - так что продолжение начатого спора откладывалось теперь на неопределённый срок.

***

      После сытного обеда у дурмстрангцев начинались профильные уроки по факультетам, так что приезжие впервые за весь день оказались предоставлены сами себе.       Наплевав на установленные порядки, мальчишки устроились на женской половине, и в данный момент Горгасал и Костик были заняты тем, что, расположившись на Жениной кровати, играли с хозяйкой в подкидного дурака. Юрка в игре участия не принимал да и следил за ходом не особо пристально, усевшись на подоконнике и рассеянно поглаживая прижавшуюся к нему Алёнку по плечу.       – Не бери на сердце, - прошептала она так, чтобы не слышали разместившиеся в глубине спальни ребята. – Уедем в Англию - вы с ним и не увидитесь до самого лета. Может, и вообще никогда больше.       Юрка в ответ сбивчиво кивнул, чувствуя, как ледяная хватка на горле понемногу слабеет. Положа руку на сердце, он и не ожидал к себе особого отношения, но всё же не мог вообразить, что мелочные придирки застанут его врасплох. Наверное, именно так одним словом было правильнее всего описать то, что он чувствовал с момента приезда, – растерянность. Полнейшая бесконтрольность собственной жизни.       – С мамой бы поговорить, - пробормотал он, на мгновение зажмурившись. – Мне ей столько всего надо... Да что там, извиниться хотя бы. И перед батей тоже.       Слегка отстранившись, поднимаясь на вытянутой руке, Алёнка окинула взглядом его натужно краснеющее лицо и столь же тихо предложила:       – Хочешь, я маму попрошу? У меня зеркало при себе, а она свою половину твоим отнесёт. Всё лучше, чем письмом.       Опасаясь вовлекать во всю эту круговерть и Оксану Геннадьевну, Юрка слабо запротестовал:       – Да что там...       – Ей это не будет сложно, - заверила Алёнка, и он не нашёл в себе сил ответить, а только благодарно кивнул, тут же вскинув глаза на звук шагов.       Это оказалась Ника, которая, спустив на пол довольно урчащего домового, остановилась посреди комнаты, огляделась и с неудовольствием вздохнула.       – Опять ты? – осведомилась она, и Юрка в ответ хмуро кивнул. – Ну так слушай, что скажу. Ваш Шахлин договорился – зелья у нас будет другая училка вести, не Поляков.       – Откуда знаешь? – выпалил Юрка, спрыгивая с подоконника и протягивая Алёнке руку, на что Ника лишь пожала плечами:       – Сама слышала.       Она теперь имела вид настолько недовольный, что Женя, чувствуя собственную вину, перекатилась на колени и окликнула:       – Ника... Я знаю, мы договаривались мальчишек не водить, но...       – Ну да, договаривались, - скривилась она в ответ и взмахнула рукой. – Как хотите. Нас и без того уже в почётные путаны записали, так что хуже не будет.       – Чего?.. – с заминкой переспросил Костик, поднимая глаза от карт, в то время как Вахтанг громогласно поперхнулся воздухом, а Юрка, тряхнув головой и выйдя таким образом из ступора, хрипло уточнил:       – Чё, всех?       Ника кивнула с непонятным мстительным удовольствием, а Алёнка, повернувшись, легонько хлопнула его ладонью по лбу и прошипела:       – А я тебе говорила, давай до Британии подождём!       – С чем подождём? – не поняла Женя, заранее краснея.       Ситуация становилась всё более и более неловкой с каждой секундой, но тут в дверь громко постучали, так что дальнейших комментариев по теме не последовало.       – Ну вы чего расселись-то? – весело окликнул Дима, останавливаясь на пороге спальни. – А прогулка?       Переглянувшись с ожидавшими за его спиной Пашкой и Плетнёвым, Алёнка весело переспросила:       – А уроки? – но Дима в ответ лишь отмахнулся:       – А мы сачкуем – верно, Паш?       По достоинству оценив такой подход, Юрка по головам пересчитал своих и спохватился:       – Так а Ванька? Он не пойдёт?       – А его Одинцова не пускает, - объявил Стас и желчно хмыкнул, на что Костик сочувственно вздохнул:       – Попал парень.       Плетнёв не ответил, во все глаза глядя на Нику, так что она почла за лучшее отвернуться к окну, делая вид, что поглощена созерцанием открывавшегося с высоты вида.       – А ты не пойдёшь? – окликнула Женя, на что она, слегка смягчившись, отозвалась:       – Как-нибудь потом. Мне ещё Алехандро купать.       Сам домовёнок при появлении Плетнёва подобрался ближе в хозяйке, и теперь зло таращился на возможного обидчика, так что стоило поскорее убираться восвояси, пока нечисть не вцепилась в штанину.       Идти им предстояло недалеко – прочь из замка да всё налево, пока, наконец, не закончились каменные развалины, открывая вид настолько захватывающий, что Алёнка, не сдержавшись, ахнула:       – Красота какая...       – Лепота... – в тон ей протянул Стас и едва увернулся от угрожающе воздетой крепкой ладошки.       Впрочем, усмешки и издёвка тут были явно лишними. С этой стороны казалось, что школа расположена в котловане – острые пики гор поднимались всюду, насколько хватало глаз, но, стоило миновать узкую посадку дубов и лип, с небольшого возвышения открывался вид на озеро и предварявшую его полянку, к которой и направились ребята, намереваясь расположиться на самом берегу.       – Я одного не пойму, - на ходу допытывался Костик, - мы чего тут делаем вообще? У вас в школе что, народу не хватает?       Дима в ответ лишь вздохнул:       – У нас с согласными непорядок, а народу-то полно – сами видели.       – Так кто ж откажется по Европе покататься? – недоумённо переспросил Вахтанг, вклиниваясь в диалог. – Или вы тут того, слишком много кушать? - передразнил он, вспомнив цитату из известного фильма.       – Да это Каркаров всё, - взмахнул рукой Пашка, ненароком сшибив с ближайшего куста несколько крупных соцветий. – Он виноват.       – А поподробнее можно? – не понял Юрка.       Мальчишки переглянулись между собой, и Дима, завязав волосы в тугой «хвост» на затылке, поведал:       – Учится у нас такой Виктор Крам. Он ещё ловец национальной сборной Болгарии по квиддичу, не слышали?       Костик неопределённо пожал плечами, показывая, что что-то да слышал, и Дима, воодушевлённый откликом, продолжил рассказывать:       – Ну вот, он у нас в Дурмстранге навроде голубой крови. Он сам-то парень неплохой, но вот директор с него только что пылинки не сдувает... Бесит жутко, многих это бесит! А тут Турнир. Ну наши только воспрянули, а Каркаров возьми и заяви, что, мол, поедут все желающие, а в отборе участвовать будет только Крам. Он же у нас самый достойный.       Повисла неловкая пауза, в продолжение которой ребята, каждый на свой манер, пытались осмыслить поданную информацию, но, наконец, Юрка, набравшись смелости, кашлянул в подставленный кулак и предположил:       – А этот ваш Киркоров...       – Каркаров, - подсказал Дима.       – Да вообще пофиг, - отмахнулся Юрка и продолжил так, словно его не прерывали: – Он вообще как, нормальный?       – С пивом пойдёт, - уклончиво откликнулся Пашка, но признал справедливости ради: – Бывало и хуже. Вот только из-за его единоличного решения все старые семьи на дыбы встали и дружно отказались своих в заграницы отпускать.       Дима кисло кивнул в подтверждение слов друга и объяснил:       – Мол, не хотим, чтобы наши славные потомки были лишь фоном для чемпиона, которого никто не выбирал. Саботировали поездку, аристократы фиговы! – подытожил он, и Пашка хмуро кивнул, соглашаясь:       – А девчонки ещё масла в огонь подлили – мол, как же можно, неизвестно куда и неизвестно с кем! Как будто сами не...       Дима красноречиво ткнул его локтем в бок, чтобы не выдавал местные грязные тайны с полпинка, и тот послушно умолк, а сам он продолжил:       – Так что от нашей школы едут только друзья Виктора или те, кому терять нечего и на эти пафосные загоны пофиг. А то хороша была бы делегация – Крам да Штильвассер!       Пашка согласно хмыкнул, пряча усмешку, а Женя, нахмурившись, быстро спросила:       – Это который Штильвассер?       – Да вы видели его вчера в трапезной, - осторожно напомнил Пашка, отводя глаза. – Он из нашей параллели, только на Гласиас учится.       – Это который Серёжу оскорбил?       Её глаза опасно сузились до подозрительных щёлочек, и Алёнка, прекрасно понимая, чем может дело кончиться, поспешила предупредить:       – Женя, не лезь в бутылку. Пусть мальчишки сами разбираются.       - Лёка, да ну нельзя же вот так, без причин!..       Она всплеснула руками, досадуя, что подружка не спешит её поддержать, на что Дима непривычно хмуро и коротко обронил:       – Были причины.       Смерив взглядом пылающее от негодования лицо сестры, Юрка махнул рукой и беззлобно поторопил:       – Давай уже, чего темнить-то!       – А никто и не темнит, - отозвался Пашка и, медленно глубоко вздохнув, принялся рассказывать: – Мы раньше втроём дружили – Дима, Серёга и я. А потом он выкинул одну очень нехорошую штуку, за которую его из школы очень быстро турнули ради всеобщего спокойствия. Всё! Конец истории.       Женя, однако же, подобным кратким пересказом осталась недовольна и эхом окликнула:       – Это что же надо было сделать, чтобы из школы выгнали?..       – А это он сам пусть расскажет, - прозвучал ответ, и Дима поддержал друга, строго кивнув:       – Верно Пашка говорит. Это не наш секрет.       После этих слов Женя совсем скисла, но тут дров в огонь подбавил Юрка, который, повернувшись к сестре, категорично заявил:       – А я тебе сразу говорил – не нравится мне твой Серожа! Ну по нему ж видно, что морда просит кирпича!       Вахтанг после этих слов явственно хмыкнул, а Женя в ответ надулась, обхватив собственные плечи руками, но ничего не сказала, хотя по её виду было понятно, что так просто она не отстанет и теперь и Диме, и Пашке стоит опасаться новой волны расспросов с особым пристрастием.       Внезапно Стас, до этого слушавший все объяснения с напряжённым вниманием, горько рассмеялся, причём его смех становился всё громче и громче с каждой секундой.       – Таська, да ты чего? – не на шутку забеспокоилась Алёнка, и он отмахнулся, отходя в сторону и не переставая хихикать.       Тронув Юркину протянутую руку, она тут же зачастила:       – Я сейчас, только проверю его, ладно?       – Ладно, - отозвался он, поскольку – странное дело – к Плетнёву не ревновал совершенно. Раньше, может, и было что, но теперь на этого высокомерного мальчишку он смотрел как на младшего брата любимой – докучливого, но всё же родного.       – Ну чего ты? – с оттяжкой окликнула Алёнка, подходя ближе к коряге, на которую Стас уселся, продолжая посмеиваться. – Всё хорошо?       Он в ответ лишь покачал головой и, едва совладав с дыханием, выпалил:       – Есть ощущение, Лёка, что меня кинули.       Это само по себе казалось невероятным, но всё же Алёнка не спешила задавать вопросы, предоставляя возможность ему самому высказаться. И Стас не подвёл – пусть не сразу, но смог проговорить, качая головой над собственной глупостью:       – Я такие подковёрные войны развёл – самому страшно! Что только ни провернул, чтобы Чударин тоже поехал... Ведь такой потенциал был...       Он замолчал, зажмурившись на мгновение от обиды, и Алёнка догадалась:       – Ты думал, что его присутствие гарантирует тебе спокойствие или дополнительный профит?       Снизу вверх взглянув на неё, Плетнёв пожал плечами:       – Чёрт знает, о чём я думал, Лёка. Ещё и с Никой из-за этого мудака разругался... – прибавил он, переведя взгляд на воду, и она жалостливо вздохнула:       – Что, только из-за него?       – Да нет, конечно, - отмахнулся он, подняв с земли тонкий прут и рассеянно водя им по прибрежному сырому песку. – Это так, формальный повод. Ничего, остынет – сама назад попросится... Кому она нужна, кроме меня.       Последнюю фразу он пробормотал себе под нос, словно и вовсе говорил сам с собой, но Алёнка прекрасно слышала каждое слово и нахмурилась. Для неё такие речи звучали странно, потому что мама учила, что на каждую кастрюлю найдётся своя крышка, рано или поздно, так что теперь она скрестила руки под грудью и напомнила:       – Кому-то да нужна. Что ж она, уродина какая? Хотя тех и то к рукам прибирают.       – Да не уродина... – проворчал Стас, выглядевший теперь совсем потерянным, а потом вдруг тряхнул головой и выпалил, буравя взглядом собственные колени: – С меткой она, Лёка. Таких тоже прибирают?       Алёнка лишь поперхнулась судорожным вздохом. Когда Юрка поделился с ней собственными догадками, она не на шутку насторожилась, но только теперь, услышав от Стаса подтверждение, поняла, по какой тонкой леске они все ходят. Потому что Юрик что – он свой, с него и спрос другой, но вот Вероника...       Не сумев взять себя в руки, она прижала ладонь к гулко колотящемуся сердцу и прошептала, едва шевеля губами:       – Как – с меткой?..       – Как остальные, - отозвался Стас с таким видом, будто сам не рад был, что затеял этот разговор, и швырнул прут в воду. – Со второй категорией.       – Погоди, вторая... Это что – контактные?       Он кивнул, и Алёнка медленно осела рядом с ним на бревно, глядя широко распахнутыми глазами.       – Прабабки-радуницы... Как?       – Мать у неё утопили, а потом началось. Ей чуть больше пяти тогда было, сама рассказывала.       Он махнул рукой на оставшийся за спиной замок, но Алёнка даже не пошевелилась, глядя на друга во все глаза. Контакты с волшебными существами – это было слишком серьёзно, чтобы отмахнуться, и очень, очень опасно, во многом из-за того, что никогда нельзя было сказать наверняка, как выстрелят в следующем поколении те или иные способности гуманоидного предка. На мгновение Алёнке даже стало жалко эту девочку, но она тут же задушила этот ненужный порыв, потому что у Юрки дела обстояли ещё хуже. Хотя боялись их одинаково. Неизвестность всегда пугает...       Прижав ладонь к остро кольнувшему сердцу, она машинально обернулась туда, где остался Юрка, и успокоенно вздохнула – они о чём-то говорили с Димой, пока Пашка развлекал остальных ребят, а, значит, всё ещё может быть хорошо.       – Не стоило тебе за меня вступаться, - пробормотал Юрка, не подозревая, что все Алёнкины мысли сейчас только о нём. – Ещё поругаетесь теперь.       Но Дима в ответ на предостережение лишь отмахнулся:       – Да нам это не впервой.       Смерив его косым взглядом, Юрка глубоко вздохнул.       – Ты извини меня, - попросил он и объяснил, когда Дима недоумённо нахмурился: – Ну, за...       Он ткнул кулаком в собственную щёку, и Дима великодушно охнул, присовокупив:       – Да брось ты! Я уж и забыл. Напоминать не надо, - прибавил он прежде, чем Юрка успел предложить, и тот усмехнулся. Некоторое время он продолжал прочёсывать спадающие на грудь волосы пальцами, о чём-то задумавшись, но в конце концов негромко попросил, глядя на воду: – Это ты меня, Юра, извини.       – За что? – не понял он, и Дима сконфуженно поднял плечи:       – За папашу. Ну, не за прошлое, - прибавил он, тоскливо поморщившись, - а за то, что сейчас ведёт себя, как урод. Мало ему одного гения от зельеварения в наследниках – второго решил испытать!       Утверждение показалось Юрке спорным, так что он решил не заострять внимание на собственных талантах, вместо этого спросив:       – А ты чё, прям гений?       Дима не ответил, лишь многозначительно приподнял брови, но не выдержал тона и с непонятным азартом спросил:       – А вы с Алёнкой прям встречаетесь?       – Ну да.       – Красивая, - вздохнул он с легчайшей завистью, и Юрка, не усмотрев угрозы, с удовольствием подтвердил:       – Ага.       – Любишь её?       Тут-то Юрке бы и вспомнить, что это дело никого не касается, и Диму осадить, но вместо этого он лишь кивнул и запросто откликнулся:       – Да, очень. - Взгляд его, минуя плечо собеседника, сам собой метнулся к Алёнке, которая, отчего-то держась за сердце, слушала горячие объяснения Плетнёва, и это заставило Юрку, нахмурившись, протянуть: – Чё там у них такое-то, а?       – Пошли глянем, - предложил Дима и из озорства прибавил: – А то уведут ещё ненаглядную.       – Не уведут, - спокойно и серьёзно откликнулся Юрка. – Сама не пойдёт, да и я не дам.       Он говорил так просто и честно, что Дима против воли покраснел и первым зашагал в заданном направлении. Стоило ему приблизиться, Плетнёв поднял голову на звук сминаемой шагами травы, и окликнул:       – Слушай, где у вас тут цветы заказать можно?       – Договоримся, - пообещал Дима, а Юрка, присев рядом с Алёнкой на край, тихо уточнил:       – Всё нормально?       – Хорошо, - исправила она и ласкающей ладонью пригладила ему волосы надо лбом. – А будет ещё лучше, Юрочка.       Умилённо улыбнувшись, Дима поспешно прикрыл растягивающиеся губы ладонью, но тут же встрепенулся и, махнув Пашке рукой, крикнул:       – Слушайте! Слушайте все!       На несколько секунд на полянке установилась тишина, и тогда они услышали утробный гул, сотрясающий землю и понемногу переходящий в рёв.       – Это что?.. – выдохнул Стас, неверящими глазами глядя на приятелей.       Дима и Пашка переглянулись как бывалые заговорщики, и тогда голос подала Женя, дрожащими губами прошептавшая:       – Драконы.       – Вообще-то, всего один, - поправил Пашка. – Прямо под этой поляной катакомбы, он там и живёт.       – Клад охраняет? – азартно уточнил Вахтанг, на что Дима отрывисто хохотнул:       – Да шут его знает! Может, когда-то и охранял. Близнецы Броки который год это проверить пытаются. Видите, куча земли? – указал он. – Это они яму роют, надеются до дракона докопаться.       Парни с восторгом переглянулись, а Алёнка, от природы сердобольная, вздохнула:       – Падший будь благостен, его хоть кормят?       – А то! – махнул рукой Дима. – Туда прогульщиков на отработки каждую неделю отправляют.       Ребята недоумённо покосились друг на друга, но, наконец, Женя громко хихикнула сквозь прижатые к губам пальцы, внезапно осознав, что не все её видения в реальности оказываются такими уж страшными – если только о них хоть что-то можно было сказать наверняка.