Волчья шкура

Роулинг Джоан «Гарри Поттер» Гарри Поттер
Джен
Завершён
NC-17
Волчья шкура
автор
Описание
Изначально предполагалось, что в Турнире Трёх Волшебников девяносто четвёртого - девяносто пятого годов примет участие три школы. Логично, но вот директор Дурмстранга Игорь Каркаров захотел перестраховаться и использовал одну крохотную бюрократическую лазейку. На свою голову... Так русские в очередной раз оказались в Хогвартсе. Все совпадения с реально существующими людьми и локациями преднамеренны и оговорены с прототипами или их законными владельцами. Дисклеймер в предисловии к главе 10.
Примечания
Я понятия не имею, куда меня выведет эта работа, но торжественно клянусь не скатываться из юмора в стёб и не перебарщивать с драмой - хотя со вторым сложнее. Спасибо tinyshadow за своевременный вдохновляющий пинок)) Начиналось всё, как и всегда, с простого драббла: https://ficbook.net/readfic/10179821 Каст: https://ibb.co/2cK0Rvq Плейлист: https://www.youtube.com/playlist?list=PLlI91oAush_dmg06kWWWpKFb-tz_s0hmf Заглавная музыкальная тема (она же - тема для финальных титров): Корни - На века
Содержание Вперед

Глава 16. Мирные переговоры

      Бабушка всегда говорила, что охота пуще неволи, и Юрка в последнее время эту фразу вспоминал ох как часто.       Собираясь в заграницы, он как-то не учёл того факта, что его могут просто-напросто не отпустить из дому. Вроде бы он был совершеннолетним, паспорт приятно оттягивал нагрудный карман, прельщая перспективами взрослой свободной жизни, но, пока он жил в родительском дому, пусть и неполный год, их одобрение всё же требовалось – не для документов, а по совести. А получить это самое одобрение ему не светило, потому что родители, стоило заикнуться, дружно встали на дыбы. Вернее было бы сказать, что бушевал в основном отец, но то, как мама смотрела из угла кухни отчаянно мокрыми глазами, было гораздо хуже криков и ругани, от которых можно было отмахнуться.       – Батя, да хорош, - попытался упросить Юрка, понимая, что мирные аргументы у него вот-вот закончатся. – Я для себя всё решил, так вот и нечего тут!       Но Григория Алексеевича было так просто не остановить, если уж его не сдерживало даже присутствие Женьки, и он, выудив из кармана треников сигареты, попытался было достать одну, но сведённые яростной судорогой пальцы не слушались, так что он отбросил пачку, промахнувшись мимо угла обеденного стола, и лишь раздосадованно всплеснул руками.       – А меня ты спросил? – продолжал он лютовать. – А мать ты спросил? Нет, он уже управился вкруг себя и сидит довольный!       – А чего мне отпрашиваться за каждым разом? – в тон отцу откликнулся сидевший на табурете Юрка, не поднимая глаз. – Я вообще уже совершеннолетний, сам могу...       Григорий Алексеевич в ответ издал негодующий булькающий звук как закипающий чайник, и Юрка замолчал, опасаясь нарваться на по-настоящему крупный скандал.       Он, в общем-то, понимал, почему родители взбеленились, и на мать сейчас старался не смотреть, потому что физически не мог вынести её виноватого взгляда, по-девичьи стыдливо опущенных ресниц, будто во всём виновата была исключительно она. Она-то, конечно, не была, но и оставлять всё так, как было раньше, Юрка не мог – его душила несправедливость ситуации, призраки несбывшегося настоящего витали в вечернем воздухе, а потому он просто не мог усидеть на месте, глядя, как возможность утекает сквозь пальцы.       Осторожно присев, Женя подобрала оброненные отцом сигареты и, закрыв крышку, отложила на край стола, подровняв так, чтобы ребро пачки шло строго параллельно узору на бело-красной клеёнке.       – Папочка, ну не ругай ты Юру, - попыталась упросить она, но Григорий Алексеевич лишь отмахнулся - впрочем, на порядок ласковее, чем говорил до этого:       – Так, ты вообще не лезь сюда, партизанка. Иди вон, в комнату, вещи проверь, а то опять забудете половину того, что взять хотели.       – Я проверила, - буркнула Женя, и отец с нажимом указал:       – Значит, просто иди. Не доводи до греха.       Демонстративно наморщив нос, с которого не сошли ещё летние веснушки, она повернулась и ушла к себе в комнату, нарочито громко щёлкнув дверным замком, а Григорий Алексеевич повернулся к сыну и, неимоверным усилием сдерживая голос, предупредил:       – Не суйся ты в это дело, Юрка. Пусть вон, другие по заграницам разъезжают, а ты... Не зря умные люди говорят: где родился – там и пригодился.       – Да ну я ж не на ПМЖ туда собрался, - напомнил Юрка, позволив себе усмехнуться. – Съездим ненадолго, посмотрим...       – Ну как ненадолго, Юрочка? – вмешалась Ольга Петровна, отчаянно комкая в руке носовой платок, а другой обхватив собственные рёбра. – Я у вашего Георгия Сергеевича спросила – он сказал, что до конца года... учебного.       Последнее слово она прибавила крайне неуверенным тоном, словно первоначально вовсе не собиралась об этом заговаривать, но сказанного было уже не вернуть, и теперь Григорий Алексеевич, обернувшись к жене, окинул её цепким взглядом. Они оба знали, с чего Юрка так рвётся за рубеж и что конкретно он там хочет посмотреть, а потому воздух в тесной кухоньке загустел до состояния клейстера.       Снова всем корпусом повернувшись к Юрке, отец обеими ладонями уперся в столешницу и строго спросил:       – А на какие шиши ты там собрался год жить? Учебный, - передразнил он, и Юрка нехотя проворчал:       – Я подкопил. Большую часть школа оплачивает и Министерство, так Горгасал сказал, надо только с собой немного взять. Деньги есть...       Но Григория Алексеевича такое объяснение не удовлетворило нисколько, и он, снова схватив сигареты, пригрозил:       – Я ещё спрошу, откуда у тебя те деньги! – а Ольга Петровна, наконец, полностью вернув способность говорить, в ужасе ахнула:       – Гриша!       – Что «Гриша»? – привычно огрызнулся он, резко обернувшись к жене, и махнул рукой в сторону остолбеневшего у себя на стуле Юрки. – Думаешь, там всё шито-крыто с этим Вольтером или как его, как со стороны кажется? Вырастили уголовничка себе на погибель...       Последнюю фразу он прибавил совершенно неосознанно и уже на порядок тише, понемногу успокаиваясь, уставая и даже будто говоря с самим собой, но Юрка всё прекрасно слышал и тут же ощутил, как прилившая кровь ударила в голову.       Не до конца понимая, чем всё это может обернуться, он поступил так, как подсказывали остатки здравого смысла, то есть поднялся, развернулся на пятках и, как был в домашнем, направился в тёмную прихожую, откуда, едва сунув суетливые ноги в кеды, выскочил в подъезд, плечом чуть не снеся хлипкий дверной наличник.       – Юра!       – А ну вернись!       Голоса родителей потонули в шуме громыхавшего в ушах пульса, и Юрка со всех ног пустился вниз по лестнице, подгоняемый лишь одним желанием – не навредить. Но, не успел он спуститься и на один пролёт, как грудь в грудь налетел на кого-то, неузнаваемого в тёмном подъезде без единой лампочки, и тут же почувствовал, как лёгкие обожгло знакомым терпким запахом. «Шипр», - догадался он, а Пётр Михайлович, поправив от столкновения съехавшее на затылок кепи, схватил внука за локоть и проворчал:       – Чего удумал – из дома уходить!..       – Пусти! – рванулся прочь Юрка, но с дедом, несмотря на возраст, было не так-то просто сладить, тем более что применять силу по-настоящему он не хотел, надеясь, что его и так отпустят на все четыре стороны.       Но Пётр Михайлович был о ситуации иного мнения и кулаков разжимать не спешил.       – Никогда, - отчеканил он, грозя внуку пальцем, а второй рукой крепко держа за воротник, - никогда из дома поруганный не уходи!       Не прибавив ни слова, он, протащив по лестнице, втолкнул Юрку обратно в квартиру, вошёл сам и закрыл за собой дверь, игнорируя удивлённый вздох дочери:       – Пап... Господи, ты как тут?       – Как-как... Палочкой, не голыми руками, - непривычно сварливо отозвался Пётр Михайлович, снимая начищенные до блеска и скрипа туфли, и Ольга Петровна, спохватившись, дёрнула из обувной полки домашние тапочки и с опозданием бросилась к отцу. – Что вы тут устроили на ночь глядя? Хорошо, что Женечка догадалась меня позвать.       Тем временем сама Женя, ловко протиснувшись между отцом и братом, стоявшими бок о бок, но подчёркнуто друг на друга не глядевшими, приблизилась к деду и поцеловала Петра Михайловича в щёку, обрадованно прошептав:       – Дедушка, как хорошо, что ты пришёл!.. А бабушка не с тобой?       – Дома осталась, - коротко отозвался Пётр Михайлович. – С утра давлением мается... Куда!       С этими словами он схватил за локоть дёрнувшегося было ко входной двери Юрку и, ни слова не прибавив, силком провёл внука по коридору и впереди себя впихнул в гостиную, захлопнув за собой дверь.       Понимая, что деваться ему некуда, Юрка со всего злого размаху плюхнулся на диван, так что сухие пружины отозвались тоскливым протестующим писком, а одна, зараза, тут же впилась в ногу, но он этого даже не заметил. Его душила змеёй глухая злоба на отца за его узколобость и упрямство, на Женьку, которая снова сообразила всё лучше и быстрее, чем он сам... на мать... за то, что всё так...       Некоторое время Пётр Михайлович от дверей продолжал наблюдать за Юркиными безмолвными терзаниями, а после подошёл, сел рядом и повторил:       – Никогда нельзя в пылу ссоры уходить из дому, Юра. Не потому, что негожее это дело – сор из избы выносить. А потому, что никто не знает, вернёшься ли ты сюда и кого застанешь, вернувшись. И что – крик и брань будет последним, что ты родным людям скажешь?       После этих слов Юрке стало совсем нехорошо, и он медленно согнул спину, опустив пылающее лицо в ладони. Дед, стоит отдать ему должное, браниться и стыдить его не спешил, но Юрка всё равно чувствовал на затылке его тяжёлый взгляд. Одним из безусловных достоинств Петра Михайловича было то, что ему и говорить-то ничего не нужно было – смотрел иной раз так, что поджилки тряслись.       Вот и теперь он и худого слова не сказал, только вздохнул:       – Эх ты... Хоть бы о матери подумал. Ей-то это всё каково?       Юрка смущённо потупился, уткнувшись взглядом в собственные колени. Не проходило ни минуты, чтобы он не думал, каково маме наблюдать за его метаниями, но иначе он не мог, и она должна была это понимать. Всегда понимала – поймёт и теперь, в этом он был железно уверен. В конце концов, она ведь понимала его, даже когда он ещё не умел говорить... Хотя, это уже была лирика.       Он не знал, доступно ли это понимание деду, но то, что Пётр Михайлович молчал, говорило о том, что бранить его больше никто не будет, и Юрка, вздохнув в последней попытке оправдаться, пробормотал:       – Дед, мне очень надо.       Пётр Михайлович в ответ лишь усмехнулся и, протянув руку, потрепал внука по загривку. Что поделать – любимец... Нет, Женечку они с Тосей тоже любили, баловали и лелеяли, но именно в Юрке Пётр Михайлович видел собственное отражение и продолжение, понимая, что мальчик, если только ему не мешать и немного помочь, может пойти очень далеко. Не зря же его своими руками с того света вытаскивал, Ярило благодатный...       – Ты же понимаешь, что тебя из страны могут не выпустить?       Юрка это понимал прекрасно, потому кивнул так, что лоб замело волосами, и Пётр Михайлович таким ответом вполне удовлетворился.       – Ну, раз понимаешь, - подытожил он, - тогда дерзай. Может, что путное и выйдет из твоей затеи... Если понадобится, деньгами мы с бабкой поможем, про это не переживай.       – Да у меня есть, - попытался отмахнуться Юрка, но Пётр Михайлович жестом остановил, уточнив:       – Женечка, небось, тоже за границу собралась? – Юрка покаянно кивнул, и дед снова вздохнул, посулив: – И ей поможем. Куда ж деваться-то...       Оставив Юрку приходить в себя, Пётр Михайлович отправился на кухню, пить чай и наводить порядок, а в гостиную вместе с порывом сквозняка сквозь приоткрытую дверь проскользнула Женя.       – Юрик... – окликнула она, с ногами забираясь на диван рядом с братом. – Ну вы чего схлестнулись-то? Папка вон как расстроился.       – Я тоже, - признался он и, протянув руку, задумчиво намотал на пальцы кончик сестриной косы. – Ты зачем деда позвала, а?       – Затем, - выдохнула она в ответ, стыдливо опустив ресницы. – Кто знает, до чего вы договориться могли, если никто не вмешается. А я... Мне, между прочим, тоже поехать хочется. Интересно же.       Признание сорвалось у неё с губ, которые она поспешила прикусить, и Юрка грустно усмехнулся, поскольку, слишком занятый собственными переживаниями, о нуждах сестры как-то не задумывался.       Опустив подбородок на низкую диванную спинку, он некоторое время пристально смотрел на Женю, которая не знала, куда глаза девать, и нервно дёргала вытрепавшиеся нитки на покрывале. В свете двух желтоватых лампочек, вкрученных под самым потолком, её образ казался странно размытым по краям, словно нереальным, сказочным, и Юрка невольно задался вопросом о том, как умудрился дед так быстро добраться и навести порядок. Уж не позвала ли его Женька заранее, всем сердцем предчувствуя ругань? Или не только ругань?       – Ты же говорила, что все вместе поедем, - напомнил он, подперев висок кулаком, и Женя покраснела, неловко пробормотав:       – Может, и поедем. Я ведь тебе говорила, Юрик, - прибавила она с неожиданным жаром, схватив брата за свободную руку. – Нельзя просто так сидеть и ждать, пока видение сбудется, понимаешь?       Сжав её подрагивающие пальцы в ответ, Юрка успокоил:       – Ну, сидеть и ждать – это вообще не про тебя, Женёк.       Коротко ткнув его кулаком в плечо, Женя показательно надула губы, но всё же не противилась, когда Юрка притянул её к себе и обнял. Поёрзав, она устроилась поудобнее, чтобы острое колено брата не давило в бок, но внезапно с усилием вздохнула, и он беспокойно окликнул:       – Чего ты?       Женя помолчала, словно не решалась признаться, но, в конце концов, пробормотала, перебирая пальцами воротник его футболки:       – Чувство такое гадкое... Я вроде и хочу, чтобы ты ехал, и не хочу. Там что-то плохое будет, Юрик, я точно знаю, - определилась она, наконец, - только пока понять не могу, чего именно бояться. А не поехать мы не можем.       – Это почему это? – не понял он, и Женя невнятно откликнулась:       – Потому это. Тогда ты в другое место работать пойдёшь и вообще...       Она затихла, позволив неозвученному окончанию фразы повиснуть в воздухе, и Юрка не стал упорствовать. Спрашивать о «другом месте» было бесполезно, это он понимал. Если бы хотела – Женька бы сама рассказала, ведь для неё все видения были прочно увязаны в изящную логическую цепочку, а пока что оставалось довольствоваться выводом о том, что существует что-то такое, о чём ему знать до поры не полагалось.       Мысли его так или иначе крутились вокруг Женькиных предсказаний, а потом, словно двигаясь по суровой нитке, приблизились к Алёнке и обвились вокруг нежным кружевом. Она-то точно поедет в заграницы, а уж остаться и провести в разлуке целый год Юрка был не готов. Не то чтобы у них в отношениях что-то подвинулось – говоря совсем честно, и отношений-то никаких не было, но что-то с ними обоими всё же происходило, и он не хотел, чтобы это «что-то» вот так быстро закончилось.       Они с Женей так и не узнали, о чём говорили на кухне дед и родители, но, в конце концов, Григорий Алексеевич, с опасно краснеющей шеей и надсадно хрипящим горлом, плюнул, махнул рукой и дал добро на отправку обоих отпрысков туда, куда они захотят поехать.       Проводив деда до околоподъездных кустов боярышника, откуда тот и трансгрессировал обратно в станицу, Юрка первым поднялся в квартиру и обнаружил отца всё там же, в кухне. Всё время, пока домашние прощались с тестем, он так и стоял у окна, глядя на тоненькую полосочку заката над соседними пятиэтажками и постукивая пальцами свободной руки по столу. Звук этот обычно Юрку нервировал до крайности, но сейчас он на постукивание даже не обратил внимания, остановившись с отцом бок о бок.       Первым молчание нарушил Григорий Алексеевич, который, стряхнув пепел в подставленную пепельницу, глухо спросил:       – Как они отбирать будут, кто поедет?       – Скибин сказал, в основном по рекомендациям. Может, ещё какие тесты будут, не знаю.       Юрка честно пожал плечами и, выдержав паузу, на всякий случай слегка втянул голову в плечи и уточнил:       – Так мне чего, езжать – ну, в случае чего?       – Ну а что с тобой ещё делать? – буркнул Григорий Алексеевич, наново прикуривая в открытое окно, но даже в профиль выглядел не таким напряжённым, как на протяжении всего вечера, и Юрка, пользуясь моментом, окликнул:       – Бать... Ты прости меня, ладно?       Громко фыркнув, Григорий Алексеевич от ответных извинений воздержался, но мгновения спустя всё же протянул руку и потрепал Юрку по волосам, оставляя на родных вихрах запах табака и соляры.

***

      Если Юрку в забугорную поездку предварительно отпускали с очень громким скрипом, всем сердцем втайне надеясь, что он не уедет дальше государственной границы, то Вахтанга, который ещё неделю назад никуда не собирался, ожидал дома весьма и весьма неприятный сюрприз, хотя он в принципе терпеть не мог всякого рода неожиданности, так что о сюрпризах приятных не могло идти и речи.       – Отец, ну какая заграница? – возмутился он, откладывая вилку. – Что Вы, всерьёз, что ли?       Дело происходило за ужином перед отправкой обратно в школу. Весь день до этого родители не могли нарадоваться тому, что между братом и сестрой Мегрели вновь установился мир и взаимопонимание. И если Мариам Нодаровна радость от примирения выражала громогласно и многословно, как делала решительно всё в жизни, то Гурам Гочаевич больше отмалчивался, но даже то, с каким выражением он смотрел на детей, говорило лишь о крайней степени довольства.       В таком контексте разговор о возможном путешествии стал ещё более внезапным, но тем не менее отец не собирался отступаться так просто и в ответ на недоумённый взгляд Вахтанга напомнил:       – Ты сам в международное сотрудничество метил, так вот и будет тебе самая лучшая практика. А с такой отметкой в личном деле тебя в университет и на бюджет взять могут, сам понимаешь.       Вахтанг понимал, и дело здесь было далеко не в материальных вопросах.       У них в семье к деньгам вообще относились без лишнего фанатизма, но по справедливости. За свои деньги Мегрели позволяли себе самое лучшее, но переплачивать было не в семейных традициях. Буквально это означало, что в доме хватило бы средств и на коммерцию, причём не только для него, но и для Гелы – но зачем, если можно постараться и самому поступить? К тому же, учёба на бюджете прибавляла семье престижа, а это было едва ли не важнее количества золота на семейном счёте в банке.       Взглянув на сидевшую через стол Гелу, Вахтанг не смог сдержать глубокого вздоха, потому что сестра, ещё с утра бывшая весёлой и бодрой, почти как прежде, теперь вновь норовила ускользнуть в собственную раковину с плотно прилегающими створками, откуда достать её было весьма непросто. Ковыряя вилкой сациви, она не поднимала глаз, но закушенный уголок губ и без того выдавал охватившие её эмоции. Разумеется, она не хотела, чтобы он уезжал, да Вахтанг и сам был против, но обходных путей здесь просто не существовало. Отказывать отцу он права не имел.       Почуяв неладное, Мариам Нодаровна попыталась заступиться за детей и вмешалась, непривычно вкрадчиво попросив:       – Гурам, ну не руби с плеча... Что это, последняя поездка? К чему именно сейчас, когда...       – К тому, Мариам, - спокойно оборвал старший Мегрели возможные возражения, опершись локтем на столешницу, так что теперь его внушительный силуэт нависал над столом сизой тенью, - что железо ковать нужно, пока горячо, ты сама знаешь. Поездка, может, и не последняя, но кто знает, что дальше в стране будет твориться и когда в следующий раз можно будет выехать так далеко на законных условиях. А Вахтангу через два года в университет, так что думать нужно уже сейчас.       Мариам Нодаровна, хоть и была явно не согласна, промолчала, опустив густые чёрные ресницы, а Гурам Гочаевич неожиданно перевёл взгляд на сидевшую рядом с матерью Гелу и окликнул:       – Верно я говорю, дочка?       Чуть приметно вздрогнув, Гела неимоверным усилием распрямила спину и ответила, не поднимая глаз от тарелки:       – Да, папа. Вы всё говорите правильно.       – Значит, на том и порешили, - с удовлетворением подытожил старший Мегрели, вновь обращаясь к Вахтангу. – Если понадобится помощь, сам понимаешь...       – Понимаю, - кивнул тот и тут же поспешил рассыпаться в благодарностях – вполне искренних, что смотрелось слегка неуместно.       И только поднявшись к себе, Вахтанг позволил истинным чувствам выйти наружу. Раньше этого сделать было нельзя, потому как чувства, увы, были самые смятённые.       Положа руку на сердце, поехать, конечно, хотелось. Доходило до того, что Вахтангу даже снилось, что идёт он по залитым факельным светом коридорам какого-то древнего замка – уж и не поймёшь, Дурмстранга или Хогвартса. И дело было не только в отмеченных отцом перспективах, а в том, что прошлый год, а особенно лето всем им потрепало нервы, и теперь просто необходимо было хоть немного сменить обстановку.       Но... Существовал целый перечень этих самых «но», мешавших ему плюнуть на всё и уехать, и первым номером в этом списке всегда шла Гела. Бросить сестру сейчас, когда всё только-только пошло на лад, он не мог просто по-человечески. Конечно, с ней останутся родители, но это всё было не то. Они были хорошими, заботливыми, но с ними нельзя было поделиться их общей бедой, нельзя было составить план дальнейших действий, хотя бы потому, что они не знали всех подробностей и даже при желании не могли подсказать...       С усилием зажмурившись, Вахтанг потёр глаза и так и остался сидеть на краю кровати, уронив ладони между коленей.       А Кос как же? Ведь договаривались же, что выждем пару месяцев, а уж потом... Выждали, мать твою. А как все прибамбасы через границу протащить? Да и у самого Костика ситуация не проще - мать дома одна, отец ведь до сих пор в командировке. Ладно тут, он чуть что прибежать может, а ну как запрут через три границы и сиди там...       Дальше мысль путалась и рвалась как тонкая упругая леска, и Вахтанг решительно поднялся, широким шагом подойдя к письменному столу, намереваясь тут же набросать записку Костику и спросить совета о том, как же им быть, а оттуда – к окну, так и не выдавив из себя ни слова и даже не взяв в руки перьевой ручки.       За его спиной прозвенел тихий смешок, и он обернулся, заранее зная, кого увидит.       – Ты сейчас как тот вдохновенный поэт, - усмехнулась Гела, входя в спальню, прижалась спиной к двери и процитировала: – Я в бешенстве мечусь, как зверь, по дому.       Вахтанг не ответил, и она вошла, присев, в конце концов, в стоявшее у окна широкое кресло, больше напоминавшее узковатый диван, так что теперь их с братом разделяло расстояние не больше пары шагов. Некоторое время она продолжала со спокойным интересом наблюдать, как он недоумённо хмурится, глядя на их отражение в оконном стекле, а затем коротко покачала головой и выдохнула всего одно слово:       – Поезжай.       – Что?..       Он обернулся, решив, что ослышался, но Гела, почувствовав его растерянность, поднялась на ноги, подошла и, снизу вверх заглядывая брату в лицо, тихо, но твёрдо повторила:       – Поезжай, Вахо. Мы уж тут сами как-нибудь.       Не веря своим ушам, он продолжал смотреть сестре в глаза, не понимая, как он умудрился постоянно быть рядом и всё пропустить. Дело было не в том, что он упустил некоторые неаппетитные подробности болезни Гелы – напротив, его нельзя было отогнать от неё даже во время тяжких приступов на начальной стадии, речь шла вовсе не о том. Просто только теперь он понял, что, постоянно находясь у него перед глазами, Гела непостижимым образом умудрилась тайком повзрослеть.       Не зная, какими словами описать охватившие его горе и ужас, он сумел лишь неловко выдохнуть:       – Мгелиа, ну как ты без меня?       – Говорю же – как-нибудь, - напомнила она и улыбнулась сквозь слёзы. – Мы тебя дождёмся.       – Ну что ты... – протянул он, когда она чуть слышно всхлипнула и попыталась отвернуться, вытирая лицо. – Я поговорю с отцом, пусть подумает ещё. Ничего ведь не решено...       Но она строго оборвала, тщетно пытаясь отдышаться, захватить хоть немного душного воздуха:       – Не в отце дело и не в маме. Всё равно Костика в России теперь не удержишь, а сам ты точно не справишься.       В другой ситуации такое недоверие его бы здорово обидело, но теперь Вахтанг лишь покачал головой, поскольку возразить ему было решительно нечего. К тому же было ясно, что Гела его ответных доводов просто не услышит. Глядя на него очень серьёзно и спокойно, без ожидаемой грусти, она, казалось, о чём-то размышляла, и от этого у неё в глазах один за другим проплывали серебряные огоньки - очень яркие, нежные, так что не спишешь на отражение загорающихся на горизонте низких южных звёзд.       Проведя кончиками пальцев по левой половине его лица, задевая опущенные ресницы, она поправила брату воротник рубашки и чуть слышно прошептала:       – Просто ты... Ты ради меня... А я...       Она не смогла договорить, поперхнулась и попыталась отвернуться, но Вахтанг не дал ей и шагу ступить, накрепко прижав тяжёлую голову к собственному плечу.       – Ты правда этого хочешь? – переспросил он, и сестра мелко закивала, не поднимая головы.       Прижавшись сведённой судорогой челюстью к бьющейся жилке у неё на виске, он тихо вздохнул, глядя за окно, на тонущее в море солнце. Выходит, придётся всё-таки поступать по уму, а не по сердцу. Что-то такое говорила Женечка, и прямо сейчас, не сходя с места, Вахтанг дал себе слово, что впредь будет относиться ко всем её речам с куда большим тактом и вниманием.

***

      Наутро через три дня в холле школы вывесили длиннющий список всех тех, кто подавал заявки на участие.       Толпу у стенда с объявлениями ребята увидели сразу, как спустились на первый этаж, но ещё ближе к ним оказалась группка первоклассников, которых раздражённый с раннего утра Георгий Сергеевич пытался выстроить парами.       – Малых Сатрап в Чёртов угол поведёт, - поделился Костик, отчаянно зевая. – Вчера ещё собирался, да погода нелётная была.       Это была чистая правда – в полях весь прошедший день и всю ночь шёл дождь, так что сегодня было очень душно и сонно, и теперь все пятеро, не сговариваясь, с содроганием думали о предстоящем во второй половине дня уроке физкультуры, которые до сих пор проводились на улице, несмотря на то, что погода стремительно портилась, уступая место самому настоящему осеннему ненастью. Старшие знали, что, если хочешь усмотреть хоть какую местную живность, стоило выдвигаться заранее, причём, желательно, в пасмурную погоду, потому как застать тех же кикимор при ярком свете солнца было куда сложнее, так что для тематической прогулки в Чёртов угол день был идеальным.       Увидев в толпе старшеклассников Юрку, Никита весело замахал рукой, и тот приветливо махнул в ответ. Вид у мальчишки был самым довольным, так что и переживать не стоило. Не то чтобы Юрка чувствовал себя в ответе за благополучие мелкого, но всё же Никита по непонятной причине вызывал у него симпатию, а потому, сталкиваясь в школьных коридорах, они взяли за привычку здороваться за руку, что любому первокласснику автоматически прибавляло очков в глазах приятелей. Малому польза, а Юрке было не жалко.       – А эти чего? – спросил он, протирая кулаком левый глаз, и кивнул на гомонящих однокашников, но тут возвышавшийся над головами других Мишка махнул рукой так, что чуть не зашиб сразу четверых, и громогласно окликнул:       – Идите сюда! Тут результаты отбора вывесили!       Громко ойкнув, Женя отпустила Алёнкину руку и, ловко лавируя в толпе, прошмыгнула к самому стенду. Остальные поспешили за ней.       Вопреки опасениям Юрки и формулировке Чеботарёва, никакого особого отбора и не было - так, простая формальность. Дополнительный тест устроили только по английскому, но и то Юрка чувствовал, что здесь не обошлось без личной инициативы Нины Семёновны, чтоб ей, заразе, здоровья прибавилось. В остальном же, как и предупреждал Скибин, учителя обходились личными рекомендациями, а потому особых неожиданностей в списке было не должно. Так, по крайней мере, рассуждал Юрка, который, хоть и подступил вплотную к толпе вслед за друзьями, в первые ряды рваться не спешил, рассуждая так, что фамилии на листке уже не изменятся, а, значит, нечего лезть в самое пекло.       – Ой, я так боялась, что чары завалю! – выпалила Женя, сжав подрагивающие ладошки у груди.       – Ну так не завалила же, - весело отмахнулась Алёнка, у которой от радости даже щёки раскраснелись.       Тихо пища, девчонки обнялись и запрыгали на месте, расталкивая рядом стоящих.       – Хороши дела, - протянула Ритка, посторонившись и манерно поднимая брови. – Вот, кого мы теперь отправляем за границу интересы школы представлять – учительских любимчиков и Костю Ничего.       – Рот закрой – за умную сойдёшь - предупредил Вахтанг, украдкой пихнув в бок зло прищурившегося Костика.       Почти все присутствующие отлично понимали, что это замечание – не более, чем эхо давнего конфликта, тянущегося с тех пор, когда первая красавица класса решила приударить за Костиком и была мягко, но категорично послана в пешее эротическое путешествие. И то сказать, Ковалёв ведь никогда не опускался до площадной брани, но высказывался иной раз так, что холодный пот прошибал, так что ясно было – тот разговор на пришкольных плитах Ритка нескоро ещё забудет.       Что показательно, стоявший тут же нынешний Риткин парень Игорь Статченко из одиннадцатого «В» за здоровье и нравственное благополучие любимой не переживал и вступаться за неё не спешил, внимательно вчитываясь в список.       – А Морозов пролетел! – объявил он, нехорошо усмехаясь, и, глазами найдя в толпе Юрку, задиристо окрикнул: – Чё, так и не смог запомнить, что «Ландан из зэ кэпитал»?       Схватив сестру за плечи и аккуратно, но категорично подвинув обеих подружек в сторону, Юрка сам пробился к доске объявлений и, прищурившись от напряжения, принялся выискивать собственную фамилию. И нашёл ведь – благо, это было не трудно: список был алфавитным, так что его имя было сразу под Женькиным и резко выделялось пустотой в конце строки.       Бросив острый взгляд на перечень фамилий учителей, шедший в верхнем ряду, Юрка почувствовал, как у него разом заломило все зубы. Не хватало только двух подписей – англичанки и Сатрапа.       – Ну что вы тут столпились? – раздался где-то за спинами отсечённый туманной завесой весёлый голос Мариночки. – Давайте на завтрак, не то всё без вас съедят. Всё равно классные руководители ещё будут делать объявление!       – Юр, пойдём, - тянула его за руку Женя, снизу вверх глядевшая круглыми от испуга глазами. – Юрик, не надо!..       Но было поздно – мир вокруг уже налился опасной краснотой. Отпихнув попавшегося на пути Статченко так, что тот едва сумел удержаться на ногах, Юрка бросился сквозь толпу к выходу и, едва оказавшись на улице, спрыгнул с крыльца и, не чуя под собой ног, помчался в Чёртов угол.       Глухо охнув, Марина Максимовна прижала руку к колотящемуся сердцу, свободной рукой извлекая из складок юбки волшебную палочку.       – Всем оставаться на месте! – приказала она, после чего, склонившись к Вахтангу, быстро проговорила: – Беги к Евгению Юрьевичу, скажи, что тут.       С пониманием закивав, он тут же отправился по указанному маршруту, а сама Галлер, ещё раз шикнув для острастки на особо ретивых, липнущих к окнам, бросилась прочь из школы.       На несколько секунд в холле воцарилась смятённая тишина. Наконец, прижав ладони к лицу, Женя беспомощно прошептала:       – Он Сатрапа убьёт...       – Ты ерунду-то не говори, - строго оборвал Костик и едва успел схватить её за руку, не давая сойти с места. – Так, Марина Максимовна что сказала? И без тебя на тот раз разберутся, богатырша Синеглазка.       Но Женя всё равно знала, что волнуется не зря, и только теперь поняла, что все злоключения брата, которые она урывками наблюдала уже несколько месяцев, начинали сбываться прямо сейчас.       Между тем Юрка уже успел добраться до заповедного угла, где Сатрап с необходимыми пояснениями демонстрировал поражённым малышам самую настоящую кикимору, вышедшую на просеку испить воды из лужи. Вытягивая тонкие лапы с перепонками, живность выгнула горбатую спину, покрытую мхом, но тут же вскинулась на Юркин топот и угрожающе зашипела, попятившись.       – Да кыш, пошла! – шикнул он на кикимору, притопнув ногой, и та тут же исчезла, будто под землю провалилась.       По рядам первоклашек прокатился общий разочарованный вздох, и Шахлин медленно обернулся и крепнущим тоном уточнил:       – Морозов, ты что, белены объелся?       Едва взглянув ему в лицо, Юрка понял – всё знает, сволочь, только прикидывается, так что он, не тратя время на ненужные объяснения, выпалил:       – Вы за что мне весь отбор срезали, а?       – Юра, перестань сейчас же, - оборвала догнавшая его Марина Максимовна и тут же залепетала: – Извините, Георгий Сергеевич, это он не подумав...       Но Юрка не унимался, продолжая переминаться на месте, хотя Галлер активно отталкивала его назад и в сторону, от эпицентра конфликта.       – Ладно англичанка, - возмущался он, размахивая руками, - у неё течь в башке, об этом все знают, но Вы-то куда?!       – Юра, успокойся немедленно! – прикрикнула Галлер, крепко схватив его за локоть, но он вырвался и, обернувшись на несколько мгновений, сквозь стиснутые зубы попросил:       – Марина Максимовна, дайте поговорить... пожалуйста...       – Не о чем тут разговаривать, - оборвал Шахлин, резким кивком указав на оставшихся за его спиной первоклашек. – Ты что мне тут, урок сорвать вздумал?       Но весь вид Юрки говорил о том, что плевать он хотел и на урок, и на первоклассников, и даже на испуганно таращившего глаза Никиту, который явно не ожидал увидеть собственного кумира в подобном состоянии.       – Вы же классный наш, - выдохнул он, задыхаясь в предгрозовом мареве. – Вы на нашей стороне быть должны!       Если до этого Сатрап держался более-менее отстранённо и в рамках приличий, то теперь в глазах его мелькнуло что-то очень нехорошее, и он подзадорил, оскалив зубы:       – Давай! Скажи, что мало я тебя выгораживал. Да если бы не я и пара неравнодушных, ты бы уже давно пинком под зад из школы вылетел!       – Гео, прекрати! – сорвалась с официального тона Марина Максимовна, попыталась встать между ними, но зазор был слишком уж невелик, потому как Юрка в пылу спора успел подступить к классруку вплотную и теперь прохрипел сквозь стиснутые зубы:       – Мне нужно туда...       – Перебьёшься.       Отрезав последнюю фразу, словно бритвой чиркнул по протянутой ладони, Шахлин попытался отвернуться и продолжить урок, но тут Юрка взмахнул рукой и выбил у него классный журнал первого «А», который, кувыркнувшись пару раз в полёте, распахнулся и плашмя упал в грязь.       Первоклашки дружно боязливо присели, сгрудившись в кучу за спинами друг друга, и даже Марина отступила, потому что ей одной, при всех знаниях и умениях, разнять грозящую драку было бы не по силам, тут можно было не сомневаться.       – Вот так, Георгий Сергеевич, - огрызнулся Юрка, яростно сверкая глазами. – Подпись зажилили, да?       Выхватив палочку единым резким движением, Шахлин заклинанием поднял журнал, закрыл и левитировал на камни, чтобы просох, после чего обернулся к Юрке и рокочущим тоном ответил:       – Да не в подписи дело, дурак, а в том, что ты с такими рекомендациями только до границы и доедешь!       – А то уже не Ваше дело!       – А ну пошёл вон, - отрывисто приказал Георгий Сергеевич. – И чтобы я твоей физиономии до завтрашнего утра не видел. Попадёшься на глаза – пеняй на себя, Морозов.       Несколько невыносимых секунд Юрка продолжал стоять навытяжку, и Марина уже испугалась, что вот сейчас и грянет гром, но в результате он лишь сплюнул в сердцах и, сунув руки в карманы форменных брюк, угрюмо зашагал обратно к школе.       Опустив палочку, Георгий Сергеевич обернулся к Галлер и вздрогнул, натолкнувшись на ледяной взгляд, вспарывавший утренний воздух не хуже кинжала.       – Ну ты и... – выдохнула она, но не сумела справиться с душившим её возмущением и, развернувшись на каблуках, вслед за учеником широким шагом отправилась обратно в корпус.

***

      Частично пожелание Георгия Сергеевича сбылось, потому что Морозов не попадался ему на глаза до самого вечера. Марина, впрочем, тоже.       По графику у неё был методдень, так что она имела полное законное право провести условный выходной вне школы, но, по счастью, обошлось без этого, и теперь, стоя на пороге комнаты, служившей им гостиной, Шахлин лихорадочно размышлял, как же теперь поступить. В конце концов рассудив так, что хуже уже не будет, он подошёл к дивану и позвал:       – Марина...       Она не ответила, уткнувшись лицом в бархатистую зелёную спинку с крупными золотыми пуговицами, и Георгий Сергеевич, вздохнув, сел, упираясь локтями в колени.       – Марин, - окликнул он, не поднимая головы. – Ну что мы, из-за него ругаться будем?       – Да не из-за него мы ругаемся, Гео, - откликнулась она, всё же поворачиваясь к нему лицом и приподнимаясь на локтях. – Думаешь, я не знаю, с чего ты рогом упёрся? Вот ты мне только ответь, глядя прямо в глаза, - что он тебе сделал? Не такие как Юра, а он сам. Да ничего! Так что ж ты мальчика гнобишь?       – Ты что, стыдить меня вздумала? – уточнил он, и Марина склонила голову набок, воплощённый немой укор, так что он мигом сбавил обороты и повторил всё то, что пытался втолковать самому Морозову: – Да никто ни в какой Дурмстранг его не возьмёт. Тоже мне, выискался, почётный член... Нет бы кого толкового отобрать, так лезет всякая...       Он не договорил, махнув рукой, потому что все слова уже были сказаны за годы до того – ещё когда Юрку Морозова в экстренном порядке оформляли в первый класс в обход всех правил.       Понимая, что и сама была не права, Марина сползла на край дивана и обняла его, осторожно прижавшись.       – Просто обидно за парнишку, - поделилась она, с трудом давя тяжкий вздох. – Он ведь талантливый, Гео, ты сам знаешь...       – Знаю, - строго кивнул он, поскольку котелок у Морозова действительно варил, этого не отнять, но всё же не мог не прибавить: – У нас таких талантливых – хоть другим отсыпай, а он... Должен же понимать, что никто его после школы в зад целовать не станет.       Это Марина и сама прекрасно знала, потому промолчала и тут же вскинула голову на раздавшийся деликатный стук в дверь.       – Войдите, - пригласила она, отстраняясь и сбрасывая босые ноги на пол в попытке занять максимально непринуждённую позу.       Это оказалась Женя, что было вполне ожидаемо; помявшись в нерешительности на пороге, она всё же закрыла за собой дверь и подошла к дивану, скромно объявив:       – Георгий Сергеич, я поговорить хотела... Марина Максимовна, с Вами тоже, наверное. Можно?       Понимая, что особого выбора у него нет, Шахлин указал ученице на выдвинутый стул у стола в центре комнаты, куда она и присела, поджав под сидение ступни в тканевых домашних тапочках.       – Ну? – поторопил он, и Женя, глухо кашлянув, призналась:       – Я извиниться хотела... За Юру. Просто, понимаете, ему очень сильно нужно в Дурмстранг.       – Это уже все в школе поняли, - горько усмехнулся Георгий Сергеевич, но Женя в ответ неожиданно с жаром замотала головой и возразила:       – Нет, Вы не знаете... У него отец там.       Последнюю фразу она произнесла совсем тихо, вконец засмущавшись, и уважаемые педагоги дружно переглянулись, не понимая, в чём тут дело и как вообще на такие откровения реагировать. Наконец Марина, которая всегда была более бойкой, чуть подалась вперёд и окликнула:       – В каком это смысле «отец»?       – Ну вот так, - выдавила сконфуженная Женя, и Шахлин, наконец, смекнул:       – Так он не брат тебе?       – Как это – не брат? – оскорбилась девочка, но тут же стушевалась и, в секунду растеряв прежний боевой пыл, исправила: – Брат, конечно, но только по маме.       Такого поворота никто не подозревал, а потому в комнате повисла напряжённая тишина, в продолжение которой Марина, не переставая, сверлила щёку Шахлина пристальным взглядом, дожидаясь, что он предпримет в следующий момент. А что-то предпринять было необходимо, потому что он больше не мог продолжать ту линию поведения, которую вёл до сих пор.       Женя, не замечая всеобщей заминки, между тем продолжала рассказывать, путаясь от смущения:       – Мы дома об этом не говорим, так что я мало что знаю. Слышала только, что он в Дурмстранге работает... по крайней мере, раньше работал. Не знаю, может, и до сих пор.       Проверить это было легче лёгкого, по крайней мере для неё, и Марина Максимовна окликнула, рассчитывая по щелчку пальцев решить предложенную головоломку:       – Женечка, а зовут его как?       Она в ответ лишь упрямо покачала головой – не знает, но из природной честности прибавила:       – Юрик знает. – Тронув пальцами собственные пылающие щёки, она совсем тихо повинилась: – Он ругаться будет, если узнает, что я рассказала, потому что никто не знает – даже Вахтанг не знает, мы никому не рассказывали... Он просто хочет увидеться, понимаете? Не знаю, зачем ему...       Замолчав так, словно иссяк внутри словесный фонтан, она густо покраснела, и Марина Максимовна и Георгий Сергеевич переглянулись, каждый про себя рассуждая, насколько внештатной является ситуация и не стоит ли смалодушничать и привлечь вышестоящих.       Наконец Марина поднялась и вышла к столу.       – Ты иди, Женечка, - попросила она, опустив ласкающую руку девочке на плечо. – Нам с Георгием Сергеевичем переговорить надо. Иди и не переживай ни о чём, ладно?       Старательно закивав, Женя поднялась и, ещё раз извинившись, вышла за дверь, оставив учителей наедине.       Повисло молчание – нехорошее, неуютное. Всё это время Марина так и продолжала стоять у стола, для верности опираясь обеими ладонями на спинку стула, глядя строго на приоткрытое окно, порхающее тюлевыми занавесками, но, наконец, не выдержала и устало пробормотала:       – Ну не виновен он, что жив остался, Гео. Просто так получилось.       Каждое её слово попадало точно в цель, и от этого Шахлин зябко передёрнул плечами, словно по душной комнате вдруг прокатилась волна ледяного сквозняка.       Понимая, что инициативы к примирению от него в данном случае не дождётся, Марина подошла и попыталась его обнять, но Шахлин манёвр предугадал и потянул её на себя, в конце концов усадив себе на колено. Расценив это как добрый знак, она обхватила его руками за шею и умоляющим тоном произнесла:       – Поговори с директором. Пусть надавит на эту дуру Нину. Гео, ты же сможешь...       – Ну как его отпускать? – откликнулся он, продолжая упираться скорее по инерции, чем из природной неприязни ко всему, что было связано с Морозовым. – Ведь натворит же чёрт-те что, к бабке не ходи.       – Вот тебе и повод самому поехать, - напомнила Марина и, прижавшись щекой к его щеке, прибавила трагическим полушёпотом: – Ну как я с ним сама справлюсь? И с остальными тоже...       – Ты-то справишься, - отозвался он, с трудом подавив усмешку, но всё же не совладал с собой и тихо высказал терзавшее его подозрение: – А Максим Юрьевич что?       – А что тебе Максим Юрьевич? – не поняла она, отстранившись так, чтобы видеть его лицо, и Шахлин ответил ей куда как красноречивым взглядом, так что она в конце концов тихо ласково рассмеялась: – Гео... Всё будет в порядке, вот увидишь. В Дурмстранге мы пробудем совсем недолго, а в Хогвартс он не поедет. Прабабки-радуницы, да замок такой огромный – вы и встречаться-то не будете!       – Скажешь тоже...       Понимая, что не сможет за оставшуюся четверть часа до ужина переубедить его, потому что не успела и за прошедшие годы, Марина помолчала, легко болтая ногами в воздухе, и в конце концов спохватилась, уточнив:       – Ты ел сегодня?       Он взаправду задумался, поскольку не мог вспомнить точно, и она закатила глаза, всплеснув живыми руками.       – Гео, ну нельзя же так! Что ты как маленький, честное слово... – попеняла она, попыталась подняться, но он её не пустил, прижав к груди.       Помолчав в тщетной попытке собраться с мыслями, он наконец тихо повинился, отводя глаза:       – Извини меня. Ну, перегнул палку – с кем не бывает...       – Я так и думала, что ты не хотел, - призналась Марина, грустно улыбнувшись. – Хорошо, что ты сам об этом сказал.       Рассеянно кивнув в ответ, он мазнул губами по её надушенному виску, а после, с величайшей бережностью ссадив её на диван, поднялся, опустил закатанные рукава и, застёгивая пуговицы, решительно направился к двери.       – Гео, ты куда?       – Туда, - буркнул он, оборачиваясь и напряжённо хмуря брови, но Марину такой ответ не удовлетворил, если судить по вопросительно наморщенному лбу, и Шахлин нехотя объяснил: – Ну, к Карасю. Переговорить надо... там...       Он не стал уточнять, о чём именно, и быстро вышел из комнаты, но Марина, глядя ему вслед, с пониманием улыбнулась и плавно покачала головой.
Вперед

Награды от читателей

Войдите на сервис, чтобы оставить свой отзыв о работе.