Волчья шкура

      Расщеп на этот раз оказался пустяковым - царапнуло правую ногу, как раз по голени, так что одного заклинания хватило, чтобы залечить. Разве что штаны после чистки чарами ожидаемо встали колом, но на такие мелочи Юрка в его состоянии уже внимания не обращал - не хватало моральных сил.       Некоторое время он бесцельно слонялся по городу, не обращая внимания на августовский зной, пока ноги сами не принесли его по одному из знакомых адресов - заплёванный подъезд, перед ним кривая берёза, расходящаяся надвое угрюмой рогатиной. Рано или поздно душевную муку нужно было с кем-то разделить, поэтому Юрка поддался порыву и затопал вверх по лестнице, очнувшись лишь на площадке десятого этажа.       Дверь по стуку открылась мгновенно – стук был условным, а потому Юрка немало удивился, увидев на пороге не хозяина квартиры, а полуодетую девицу явно подшофе.       - Привет, - выдохнул он, стараясь не таращиться так явно на колыхающиеся в вырезе топа прелести. – А ты кто?       - Это Наташа, которая уже уходит, - оповестил появившийся в прихожей Вольтер, распахивая дверь шире и буквально выталкивая девицу в подъезд. – Я позвоню!       Та надулась, но покорно забрала протянутую ей сумочку "под крокодила" и, чуть пошатываясь, направилась по лестнице вниз.       Юрка проводил девицу обалделым взглядом:       - Это чего, очередная принцесса?       - Ага, - бросил Вольтер сквозь прилипшую к губе сигарету, запахивая разъезжавшиеся в стороны полы длинного шёлкового халата, который он набросил прямо поверх джинсов, - принцесса. Заходи давай, не стой. Случилось чего?       Делиться истинной проблемой Юрке было отчего-то стыдно, поэтому он, оттягивая момент откровенности, попросил:       - Дай покурить.       - Э, нет. – Вольтер решительно отвёл руку с зажатой в пальцах дымящейся сигаретой. – Тебе такое рано. Погоди минутку.       Пошарив в карманах висевшей на вешалке куртки, он перекинул Юрке початую пачку и с интересом наблюдал, как тот прикуривает.       - Да не затягивайся ты так сильно, - с усмешкой протянул он, когда парень мучительно закашлялся, - лёгкие выплюнешь, бедолага… Ну, и что ж тебя так поразило или огорчило?       Говоря так, он первым устремился вглубь квартиры, которая всегда казалась Юрке больше похожей на заброшенную картинную галерею - какие объёмы! Какой простор! Разве что от обилия золочёной лепнины и густого сигаретного духа трудно дышать, но с этим вполне можно было мириться. Рядом с Вольтером вообще многое можно было снести без особых усилий.       По странному стечению обстоятельств за всё то немалое время, что проводили они вместе, Юрке не удалось узнать о своём старшем товарище совершенно ничего конкретного, даже его настоящего имени. Ловко прячась за личиной великого философа, он мимолётными замечаниями, яркими остротами и фантастическими идеями увлекал настолько, что спрашивать об ином было некогда.       Познакомились они три года назад при обстоятельствах не то что странных, но не самых ординарных.       Поздним летним вечером после дискотеки Юрка как истинный джентльмен проводил свою танцевальную партнёршу до дома - кажется, звали её Алина. Поцеловав кавалера на прощание и удостоверившись, что у него есть на такси и он доберётся к себе без приключений, она уцокала каблучками в подъезд и пропала из Юркиной жизни навсегда. Конечно, ни на какое такси у него не было, так что он побрёл обратно через ночной город, размышляя, что это вообще было и что он по поводу сегодняшнего вечера думает. Мысли были в общем-то довольно безрадостные и настолько поглотили Юрку, что он вынырнул из их тягучей пучины, лишь дважды пройдя скупо освещённую подворотню и поняв, что заплутал.       Остановившись, он оглядел спящую улицу, старые кривые деревья перед подъездами, рядок припаркованных у обочины автомобилей и листовой кубик булочной на углу. Возле их дома была точно такая же булочная – тёмная, тесная, скрипучая как спичечный коробок и такая же уютная – и Юрка на мгновение призадумался о чём-то расплывчатом, с явным дрожжевым запахом.       Очнулся он от того, что его окликнули из кустов жёлтой акации, облысевшей раньше времени, но всё равно ощетиненной, угрожающей и дикой. Окликнули как-то странно:       - Эй ты, слышь!       Свои бы по имени позвали, но он-то был не у своих – не в своём микрорайоне, один в моросящей лепечущей темноте.       Побежать или даже засуетиться в такой ситуации точно значило бы нарваться на крепкую драку, а потому Юрка осторожно шагнул к кустам, и вдруг откуда-то слева, чуть не из-под ног мягко выкатился какой-то малец в низко натянутой кепке – и не разберёшь в темноте, кто такой. В сыром воздухе что-то быстро перемешалось, и Юрка, не глядя и не задумываясь, сразу же почувствовал, как распарывает морось маленькое, неясно блеснувшее лезвие. Он отпрянул, потому как наивно, но сильно хотел жить, и поспешил прикрыться рукой.       - А ну, босота, пошли нахрен отсюда!       Крик вспорол ночную тишину так внезапно, что кусты мгновенно опустели, только затопотало вдали, захрустело, затихая и отдаляясь.       Юрка постоял растерянно, чувствуя, как щекочет и печёт левую руку, а после обернулся к оставшемуся за спиной подъезду. Там у солидного джипа стоял не менее солидный мужик, который лучше смотрелся бы не на заплёванной улице, а где-нибудь в европейском пригороде или на дорогом курорте.       Подойдя ближе и беглым взглядом осмотрев наискось распаханную ладонь Юрки, с которой часто и густо капало чёрным, мужик кивком позвал за собой:       - Давай в машину. Тут зелёнкой не отделаешься – зашивать надо.       Юрка, неожиданно в первую очередь для себя, повиновался.       Дежурная медсестра травмпункта, милосердная полудеревенская баба, нараспев поохала над разинувшим алую пасть свежим порезом, вставила в крючконосую иглу тонкую леску и принялась штопать, нежно глядя перед собой равнодушными глазами.       Чтобы не потерять остатки самообладания, Юрка перевёл взгляд на стоявшего у дверей невольного спасителя и раздосадовано пробормотал:       - Весь салон тебе кровью изгадил… Я помою, честно.       - Да забудь ты, - отмахнулся тот и провёл рукой по собственному бритому черепу жестом, каким обыкновенно приглаживают волосы. – За что порезали хоть – знаешь?       Юрка пожал плечами и для наглядности ещё покачал головой.       - Слава те, левая… - вздохнул он, морщась от тянущей боли. – Если бы правая, я бы умер…       - Ты чего, музыкант? – переспросил бритый.       - Нет, - просто откликнулся Юрка и с сомнением прибавил: - Что-то типа.       Свободная рука сама собой потянулась за пазуху, где обыкновенно носил палочку, и в глазах собеседника зажёгся огонёк самого неподдельного интереса, который вряд ли можно было спутать с чем-то ещё, хотя глаза у него вообще были странные – серо-голубые, прозрачные, гладкие и с каким-то сложным сизоватым переливом на самом дне. Такие непроницаемые, чересчур быстрые, что за их ртутным, жидким блеском иной раз было и не уследить.       - Типа, говоришь… - медленно повторил он и, подойдя ближе, протянул руку в приветственном жесте. В ярком свете палатных ламп выяснилось, что на вид ему под тридцатник или около того.       Юрка, извернув здоровую ладонь, рукопожатие охотно принял.       Так он и познакомился с Вольтером – человеком, сыгравшим в этой истории далеко не последнюю роль и перечеркнувшим Юркину жизнь точно так, как шрам на ладони перечеркнул линию судьбы.       Проведя пальцами по шраму, он поднял глаза на Вольтера, сел к кухонному столу и со вздохом принялся рассказывать о постыдном во всех смыслах происшествии в летнем лагере, смутно подозревая, что друг имеет полное право послать его куда подальше с его совершенно детскими проблемами. Но Вольтер слушал и не перебивал, лишь изредка отвлекаясь, чтобы помешать кофе в турке или распахнуть форточку.       - Знаешь, как французы говорят? - уточнил он, когда Юрка наконец сконфуженно умолк. - Если женщина не права, перед ней стоит извиниться.       Юрка, который и без того ругал себя последними словами за то, что обидел Алёнку, нахмурился и отвёл глаза, впрочем, Вольтер стоял спиной, и этого жеста смущения не заметил.       - Поговорить с ней не пробовал? - предложил он, вроде бы пристально наблюдая, как кофейная пенка ползёт вверх, и Юрка шумно возмутился, налегая ладонями на край столешницы:       - Не, ну нафиг! Нафиг! Я теперь к ней добровольно на пушечный выстрел не подойду. Да чё я, совсем без башки, что ли?       - Ну, был бы без башки - давно б уже на колено упал и признался, - справедливости ради заметил Вольтер, выключая плиту, и Юрка побагровел - то ли от смущения, то ли от сдерживаемого негодующего вопля.       Вольтер сейчас явно бравировал собственным всеведением, потому что только ему, одному из всех - отчасти из-за того, что он единственный находился слегка за рамками его повседневного круга общения и не знал всех фигурантов в лицо, - Юрка открыл истинные причины, по которым он не умел, просто физически был не способен не цепляться к Алёнке.       Назвать себя пылко влюблённым Юрка не смог бы даже в кошмарном сне, но всё же к Женькиной подружке он испытывал очень сложную гамму эмоций и чувств, далеко не все из которых он мог описать словами. Да, она неимоверно бесила его собственной неугомонностью, привычкой всюду и всегда командовать и тем, что всё, кажется, знала и умела лучше всех. Но с другой стороны... С другой стороны, даже злясь на неё, ругаясь и бранясь, Юрка не мог отделаться от странного щекочущего ощущения под рёбрами, которое принималось настойчиво зудеть всякий раз, стоило Алёнке оказаться где-то поблизости. Как объяснить эту магию, он не знал, но почему-то жутко боялся реакций собственного истерзанного тела и ещё более изголодавшегося разума, а потому нарочно старался держаться грубее и вообще подальше, полагая так, что, мол, с глаз долой - из сердца вон, само рассосётся...       Не рассосалось. Даже не полегчало.       У него были девчонки, конечно, и некоторые из них были в самом деле славными - одна вон, даже пыталась его сманить домашними пирожками с перспективой похода под венец в не столь отдалённом будущем, - но всё это было не то, Юрка это просто знал. Чувствовал, как ощущают всей кожей ласковое давление полуденного солнца.       Всё то время, пока он терзался думами, Вольтер и не думал замолкать и, выставив на стол перед гостем кофе и круглое блюдо с пахлавой, спокойно подытожил:       - А вообще не понимаю я твоей печали. Девки ведь ушами любят, язык у тебя подвешен, ещё и музыкально одарён – все козыри у тебя, Юрец! А ты мне тут строишь Клару Целкин.       - Никого я не строю, - возразил Юрка, прикуривая наново. – Музыкально одарён... И чё мне ей теперь, серенаду исполнить с гитарой наперевес?       Вольтер в ответ лишь хохотнул, садясь на табурет рядом:       - Ну, исполняешь ты и без того – будь здоров. А пока как, будем дружно салютовать в подштанники?       - Вольтер!       - Ну что «Вольтер» – не так?       - Да как хочешь, - ответил Юрка и устало прикрыл глаза, чтобы не слепило бьющее в окна солнце.       Смерив его проницательным взглядом, Вольтер сжевал кусочек пахлавы, поскрёб бритый череп и уточнил:       - И чего за-ради ты прибился к этой Ксюше, если такой шедевр на горизонте маячит?       - Ну так она же хорошая, - пожал плечами Юрка, не поворачиваясь. – Не курит, не пьёт. Только сериалы эти её...       Вольтер в ответ лишь, не стесняясь, расхохотался.       - Ой, ну какую фигню ты несёшь, а? - покачал он головой. - Можно подумать, это в женщине главное.       - А что главное? - заинтересовался Юрка и наконец отвернулся от окна, верно почуяв очередную порцию житейской мудрости, но только вовсе не занудной, как это обычно бывало у родителей или учителей.       - По каким параметрам выбирали самок наши доисторические предки? – хмыкнул Вольтер, налегая локтями на столешницу. – Чтобы нравился запах, звук и вкус. А всё остальное можно легко изменить или подделать.       Юрка с сомнением нахмурился. Фраза казалась стоящей, но определённо требовала расшифровки и долгого шевеления мозгами, к которому он был сейчас откровенно не готов. Вообще Вольтер очень часто говорил дельные вещи, только для того, чтобы понять, что они дельные, требовалось немало времени.       Видя, что на слово ему не верят, Вольтер отложил сигарету в пепельницу и протянул руку ладонью вверх, попутно осведомившись:       - Ты в хиромантов веришь?       - Допустим, - кивнул Юрка, - а чё?       - Ну так я ж по руке читаю.       Юрка глухо фыркнул, потому как больше, видимо, связей с магией у Вольтера не нашлось - родившись сквибом, он не сильно-то рвался колдовать, но вот волшебников вокруг себя собирал куда как охотно, организовав в конце концов если не отдельную прослойку общества, то вполне себе полноценную тусовку, к которой очень удачно прибился и сам Юрка.       Повернув его правую ладонь к свету, Вольтер вгляделся в хитросплетение линий и надолго замолчал.       - Ну, что видно? – со смешком уточнил Юрка. – Три жены и наследство?       - Да нет, - серьёзно исправил Вольтер, морща высокий лоб, - жена у тебя будет одна-единственная, а вот детей… раз, два… Да, трое. Насчёт наследства пока не уверен, но деньги будут и немало. Ещё казённый дом, но это неточно, и до чёрта дорог – дальних и не очень.       Ожидаемо нахмурившись при упоминании казённого дома, Юрка посмотрел на собственную ладонь и невольно поразился:       - И как это всё успеть можно?..       - Долго ли умеючи, - откликнулся Вольтер. – А жизнь ты проживёшь долгую, Юрец. Нелёгкую, но очень интересную. Ладно, сейчас поди отдохни, - поторопил он и поднялся на ноги. - Мне пока кое-какие дела закруглить надо. А вечером поедем.       - Куда? - коротко окликнул Юрка, готовый, впрочем, ехать куда угодно, поскольку возвращаться в школу он сегодня больше не планировал, и Вольтер, воодушевлённый таким подходом, поднял палец и провозгласил:       - К Валере Не Беси Меня. Он свободный художник.       Августовский вечер казался совершенно обыкновенным, и Юрка и подумать не мог, что именно с этого самого вечера его жизнь совершит такой крутой поворот в никуда, что даже удержаться на гладкой дороге будет стоить ему большого труда.       Проехав по приправленным гравием колдобинам, джип Вольтера остановился возле мастерской, фарами выхватив из наступающей ночи крыльцо над тремя ступеньками, увенчанное покосившейся металлической табличкой «Rue de чё-то там», и долговязую фигуру хозяина, вышедшего на звук мотора.       Мастерская «свободного художника» занимала огромный бревенчатый дом при выезде на трассу, оборудованный довольно примитивно: готовили на буржуйке, за водой ходили к колонке на перекрёсток, а все прочие удобства размещались во дворе, поражая первобытной дикостью. Большую часть пространства двора и непосредственно дома занимали Валеркины потуги в плане скульптурного творчества, поражавшие воображение своей тотальной невнятностью. Тут и там среди скульптур разной степени завершённости и монументальности по единственной комнате первого этажа бродили люди, по большей части знакомые, и Юрка, оглядев этот фуршет в чистилище, понял, что ради сегодняшнего сборища хозяин даже соизволил прибраться - правда, вся уборка заключалась в том, что Валера по возможности сдвинул в сторону деревянные козлы, оббитые эмалированные тазы с глиной и ржавые канистры, освобождая проход к "светскому" уголку мастерской, где теперь стоял огромный стол, выскобленный от следов недавнего творчества и даже застеленный свежей газетой.       - И чё празднуем? - осведомился Юрка, на что Валера, прихлёбывая из стакана в подстаканнике мутноватый кальвадос, глубокомысленно откликнулся:       - А у русского человека два праздника - Новый год и каждый день...       - Так, Валера, не беси меня, - призвал к порядку Вольтер. - Юрец, ты пока паркуйся у стола, а нам побазарить надо.       Дважды приглашать его не пришлось, тем более, что Юрке уже махал Сашка Хан, учившийся раньше с ним в параллельном классе - давно ещё, в простацкой школе. Вокруг стола стояло несколько разрозненных стульев, табуретка, пара деревянных чурбачков и лежало штук пять толстых подушек - явно от дивана, давно закончившего свои дни на свалке. У стены стоял другой диван, по конструкции своей не предполагавший подушек, продавленный и засаленный, куда, перездоровавшись за руку со всеми знакомыми парнями, и приземлился Юрка.       Он сидел возле Хана, который заботливо подкладывал ему в тарелку колбасу, рыбу, зелёный горошек. Внезапно поняв, что зверски голоден, Юрка набросился на еду. Насытившись, он довольно откинулся на спинку дивана и прислушался к разговору, который рядом оживлённо вели какие-то незнакомые девчонки в совершенно попугайском боевом раскрасе.       Его внимание заметили и мгновенно включили в кружок слушателей:       - И вот, ты представляешь себе, у слушателей этой школы кундалини стал подниматься уже до сердечной чакры! Естественно, кто-то стукнул, вмешалось правительство и школу быстренько прикрыли. У Пятакова были большие неприятности…       - А говорят, что в Индии хороший гуру поднимает кундалини до самой аджны…       - Быть того не может! Тогда бы все стали уходить в астрал.       Подруги заспорили. Юрка, окончательно потеряв нить разговора, повернулся к Хану:       - Ни фига не понял… Что это за ерунда?       - Да как тебе сказать, - откликнулся тот, озорно сверкнув узкими чёрными глазами. – Что-то вроде хвостика, как у кота. Только это такой астральный хвостик… энергетический.       - А зачем надо, чтобы он поднимался? - не понял Юрка.       - Не знаю. – Хан пожал плечами. – Говорят, для духовности.       Юрка нахмурился. Мама говорила, что для духовности лучше всего сходить в церковь или просто выбрать место поспокойнее и помолиться наедине с собой. Сам он, если уж прижимало, всегда выбирал второй вариант, потому что в церкви от чадящих свечей и обилия тяжёлой позолоты тут же начинала кружиться голова и больно давило лёгкие.       - Кто о чём, а Кристинка о шанкрах! У кого что болит… (1) - вставил свои пять копеек сидевший тут же Димка Белозёров из питерского филиала, прекрасно знакомый Юрке по боям на посохах, проводимым ежегодно, и девчонки в притворном возмущении тут же замахали на него руками:       - Димочка, ты пошляк!       Белозёров усмехнулся и приосанился.       - Давайте-ка лучше танцевать, - предложил он. – Валера, у тебя музыка есть?       - А как же, - мгновенно отозвался проходивший мимо непьянеющий мастер. – «Metallica», «Scorpions», «Aerosmith»... «Iron Maiden» не желаете?       - Фу, - наморщила носик Кристина. – А «Modern Talking» есть?       - Говна не держим-с, - с поклоном ответил Валера и удалился, не дожидаясь ответной гадости от обиженной девушки. Юрка едва подавил желание вскочить и броситься следом.       Посидев ещё с четверть часа, он наконец встал, разминая затёкшие ноги, и направился к скучковавшимся в углу зала парням, которые, склонившись над альбомом для рисования, что-то солидно обсуждали.       - Не, - весомо обронил Валерка, ткнув незажжённой сигаретой в страницу, - такое если колоть, то только во всю спину, иначе я тебе на лепестках все глаза посажу!       Перегнувшись через плечо одного из парней, Юрка разглядел розовый венок, охватывающий гитару.       - Круто, - оценил он и поднял глаза на Валерку: - Это ты сам колешь, что ли?       - Что ли, - запросто подтвердил тот. – Я тут половину компании разрисовал. Хочешь, и тебе что-нибудь сообразим? В качестве популяризации.       Юрка засомневался, сможет ли выбрать рисунок из предложенного многообразия, но тут знакомое неуютное чувство, сопровождавшее его с самого утра, вернулось, и он, подняв голову и поозиравшись, встретился глазами с Ксюшей.       Он понятия не имел, когда она пришла и что вообще здесь делает, поскольку девчонки на таких сборищах если и появлялись, то как миловидное приложение к собственным кавалерам из числа приглашённых. Но тем не менее она была и теперь, глядя на Юрку, слегка приподняла брови, словно не могла дождаться, когда же он сообразит и к ней подойдёт.       В другой раз Юрка сразу же бросился бы ей навстречу и, возможно, даже извинился бы за приключившуюся ссору, но, во-первых, в этот раз виноват он точно не был, а во-вторых... Во-вторых, всё было слишком сложно. чтобы трепыхаться и предпринимать хоть какие-то решительные действия.       Ксюша, однако же, продолжала на него таращиться, только что ножкой от нетерпения не притопывала, а затем повернулась и вышла на террасу. Приглашение было настолько недвусмысленным, что проигнорировать его не позволяла совесть и мужская гордость, а потому Юрка, дождавшись, пока Валера и его альбом снова завладеют всеобщим вниманием, пересёк мастерскую и, отодвинув в сторону хрустящую сетчатую занавеску, вышел на ночную террасу, полную голодного комарья.       Ксюша стояла под фонарём, вокруг которого кружила слетевшаяся на свет мошкара, отчего казалось, будто над головой у неё вертится маленькое торнадо. Стоило шаркнуть опустившейся на место зелёной сетке, обозначавшей вход в дом, она обернулась, трагически ахнула и бросилась Юрке на шею, так что он обалдело отступил на шаг, едва борясь с желанием её оттолкнуть.       - Эй, да ты чего?       - Ты ведь вспоминал меня, мой милый? - висла она на нём с причитаниями. - Каждый раз, когда часы пробьют полночь, да?       Юрка хотел ей напомнить, что недели до этого она сама о нём вряд ли вспоминала, но не стал. И вот что странно: вроде бы он для себя уже давно решил, что Ксюша головой больная и пора её бросать к чертям, но в то же время…       А, собственно, что "в то же время"? Строго отведя её руки, лихорадочно шарившие по его груди, Юрка на мгновение задумался. Где-то он всё это уже видел, подставой несло за километр, внутренний голос заходился воплями о том, что верить этому фарсу нельзя - а своему внутреннему голосу Юрка в большинстве случаев предпочитал верить, потому что тот не раз уберегал его от очень крупных проблем.       Поэтому теперь, удерживая Ксюшу на расстоянии согнутой руки, он прежде всего осведомился:       - Ты как тут очутилась?       Романтическая шелуха слетела с неё как по щелчку пальцев, и его взгляду предстала совершенно ординарная Ксюша Одинцова, раздражённая и растрёпанная, пытающаяся отогнать то и дело садившегося ей на скулу комара.       - Я с Димой, - объявила она, выворачиваясь из хватки, и Юрка вдруг понял, что совершенно не горит желанием уточнять, какого именно Диму она имеет в виду - Белозёрова или какого-то другого, неизвестного и заранее неприятного.       Зачем же тогда она на него вешалась? Что это было - проверка? Попытка развести его, как лоха? В любом случае, Юрке такие игры очень сильно не нравились, потому что уж очень Ксюшины интонации и объятия напоминали то, что он успел узреть сквозь голубой экран во время очередного мыльно-сериального сеанса.       Он не стал отвечать. И не потому, что не хотел оправдываться - просто противно было и дальше вести этот лицемерный диалог.       По-своему расценив его молчание, Ксюша недобро хмыкнула и уточнила:       - Ты же не думал, что я буду у окна сидеть и слёзы лить, тебя дожидаясь? И вообще, Дима давно мне встречаться предлагал, а я всё тебя жалела. Не думал же ты, что после такого...       И тут Юрка к собственному удивлению и ужасу осознал, что в самом деле не думал о ней. В смысле, вообще. Может, поначалу, когда только уехали в станицу, он ещё злился или негодовал на её тугодумство, но потом, за Женькиными видениями, беспокойством за Вахо и отправкой в школу он о Ксюше даже не вспоминал - и не вспомнил бы, если бы не увидел теперь.       Углубившись в причины собственной забывчивости, он не понимал, что и думать. А разгадка-то была проще простого - он просто её не любил, хоть и пытался доказать обратное. Хотя бы самому себе доказать.       Он усмехнулся, в который раз за вечер поражаясь собственной тупости, и Ксюше, как видно, его усмешка очень не понравилась; сузив глаза, она некоторое время продолжала на него смотреть, скрестив руки под грудью и тяжело дыша, а после подалась вперёд и прошипела:       - Что, думаешь, кого-то лучше себе найдёшь? Урод.       И тут Юрке вдруг стало очень смешно. Он даже сам толком не понимал, над чем смеётся – то ли над Ксюшиным видом, бесконечно жалким и нелепым, то ли над её диалогом сам на сам, то ли потому, что вдруг понял: она отчасти права. То, что он представлял себе чуть ли не идеальными отношениями, оказалось на самом деле плохо слепленной фикцией, для которой и рубль – красная цена. И ведь действительно, найти кого-то лучше он сумеет без труда. Уже нашёл.       - Бедная ты, бедная… - пробормотал он, жалостливо усмехаясь. – Каково же тебе было с уродом ложиться-то?       И, не прибавив больше ни слова, спрыгнул с террасы на траву, сунул руки в карманы и пошёл прочь. Оглянуться не хотелось.       Трансгрессировать второй раз за день было верхом безрассудства, но всё же другого выхода не оставалось, потому как портал по ночному времени чёрта с два достанешь, даже через Вольтера, а между тем Юрка чувствовал, что ему до горькой икоты нужно возвращаться в школу. Конечно, он по-прежнему не горел желанием объясняться с Алёнкой, но чувствовал, что так просто, сама по себе эта постыдная во всех отношениях ситуация не разрешится - не на этот раз. А это буквально означало, что придётся делать то, что Юрка, по природе очень замкнутый, крайне не любил, а именно разговаривать словами через рот.       В школе его уже ждали, и если бы присутствие на крыльце замерших в томлении Женьки и Вахо было бы понятно и даже извинительно (Кос его никогда не ждал, но всегда был искренне рад), то теперь, издали глянув на сидевшую прямо на каменных ступенях Алёнку, Юрка внутренне напрягся. Но тут из здания, среагировав на дрожь барьера, вышел Сатрап, и ему стало совсем тошно. По инерции оглянувшись на ворота, за которыми остался весь остальной мир, он неимоверным усилием воли заставил себя встать ровно, лицом точно к парадному крыльцу, и только тут понял, что отчего-то силуэту классрука не хватает всегдашнего апломба.       Всем сердцем чувствуя неладное, он рванул к крыльцу и даже не удивился, когда Алёнка, не поднимаясь со ступеней, сообщила:       - Женьке опять плохо было.       - Да погоди ты, - оборвал Шахлин, когда Юрка ринулся к дверям, и для верности схватил ученика за рукав, удерживая на месте. - Без тебя уж управились, спит она. Там Катерина Вадимовна присмотрит, если что.       - Что было? - только и смог спросить Юрка, и Сатрап как-то недобро хмыкнул:       - Да то же, что всегда. Хорошо, хоть вовремя хватились, пока ты где-то там прохлаждался.       Упрёк был справедливым, и Юрка поморщился, отводя глаза, а классрук, подозрительно сощурившись, предложил:       - Может, расскажешь, по каким-таким срочным делам тебя черти носили? Желание сотрудничать со следствием всегда облегчает наказание, видишь ли... А то сейчас поставим тебя пред светлы директорски очи, Морозов, так тебе не только самовольную отлучку с территории впаяют, но ещё и антиобщественный образ жизни.       Возмутившись таким подозрениям, Юрка всплеснул руками, вырываясь из хватки, и запальчиво воскликнул:       - Да ну не пил я! Не пил!       Он с силой выдохнул Сатрапу прямо в лицо, и тот, помедлив, всё же нехотя согласился:       - Допустим.       - Георгий Сергеич, миленький! - взмолилась Алёнка, встав и выйдя вперёд, так что почти заслонила Юрку спиной, насколько ей позволял рост. - Так ведь учебный год ещё не начался, значит, и отлучаться мы право имеем. Юра, конечно, виноват, что никого не предупредил, но бывают ведь совсем особенные обстоятельства. Пожалуйста...       Она молитвенно сложила ладони у самых губ, и в лице Сатрапа что-то дрогнуло. Несколько секунд он продолжал сверлить Юрку пристальным взглядом, после чего перевёл заметно помягчавшие карие глаза вниз, на Алёнку, и отрывисто бросил:       - Давайте внутрь. Громыхает как - сейчас опять ливень будет.       Он первым скрылся в выложенном гулким камнем холле, и Алёнка хотела последовать за учителем, но Юрка протянул руку и перехватил её запястье, впрочем, не удержав нежную кожу в железной хватке.       - Лёка... Погоди! - окликнул он и, когда она удивлённо обернулась, гулко сглотнул и прибавил: - Постой... Мне с тобой очень нужно поговорить, правда.       - А ты не всё ещё сказал? - уточнила она, но всё же уходить не спешила, вместо этого повернувшись к нему всем телом, что Юрка решил воспринять как хороший знак - если только было во всей этой ситуации хоть что-то хорошее.       Мысленно махнув рукой на собственную и без того еле живую гордость, он для верности спрятал руки в карманы, чтобы ненароком не наделать чего-нибудь ещё, и признался:       - Я обидел тебя, я знаю, но я... Лёка, я не хотел. Пожалуйста, прости меня, если сможешь.       Она молчала, глядя немного грустно и строго, а Юрка смотрел в ответ так, будто её впервые увидел - в смысле, по-настоящему увидел. Она чуть не десяток лет постоянно болталась у него перед глазами, а он будто не сознавал, что волосы у неё сейчас мокрые, потому что заклинанием сушить нельзя - кудряшки разовьются и повиснут скорбными патлами, хоть заново голову мой... Что румянец во всю щёку, так что никакой пудрой не скроешь, что выпуклая родинка на правом нижнем веке жутко мешает и чешется к крупным неприятностям... Что халат на груди она запахивает не из стыдливости, а потому что мёрзнет без целительской формы поверх всего, не привыкла иначе... Тысяча мелочей сама собой всплывала в памяти, потому что он всё это знал наизусть, просто никогда не придавал значения тому, насколько прекрасно каждое откровение, насколько полно и самобытно. Из этих мелких штришков непостижимым образом выступала сама Алёнка, её суть, так что Юрка даже не удивился, когда она слегка склонила голову, будто не решаясь, с какой стороны подступиться, и тихо спросила:       - А если я прощу, то что? Останешься при своём мнении?       Он замотал головой, не вполне понимая, с чем именно не соглашается, и она будто поняла, потому что тут же спросила, жалостливо приподняв брови:       - Ты хотя бы понял, чем ты меня обидел, Юра?       Он молчал, и Алёнка, взяв за руку, мягко усадила его на ступени, где до недавнего времени сидела сама, и опустилась рядом, так что теперь они изредка соприкасались коленями.       - Знаешь, - наконец произнесла она, легко скользя кончиками ногтей по его раскрытой ладони, - мы когда мелкие были и впервые собрались в лагере, нас регистрировала какая-то тётка из районо. Не знаю, кто такая, никогда её не видела ни до, ни после. Мама тогда за меня анкетку заполнила и мне говорит - пойди, тёте отнеси. Я ей отдаю листок, а она глянула и такая - а, Олонец. Прямо так и сказала. И мне так обидно стало, ты знаешь... Будто про меня уже заранее всё известно. Я понимаю, - прибавила она, шмыгнув носом, - понимаю, как это звучит. Мол, пожалейте её, бедняжку.       - Ну да, год был голодный, хлеба не было, масло мазали прямо на колбасу, - неловко схохмил Юрка, и она слабо улыбнулась, кивая:       - Ага... Но ты вот про себя говоришь, что меченый, а на мне ведь тоже клеймо. Министерская дочка. Маму тоже без конца тыкают, уже сколько лет - мол, нашла себе папика и всё такое... А она у меня, между прочим, умница - два высших образования и степень магистра по магическому уголовному праву!       Едва сдерживаясь, чтобы уважительно не присвистнуть, Юрка оценил:       - Ого, - и Алёнка скромно кивнула, утирая сочащийся нос:       - Ого... Но это же посторонние, - прибавила она, сверкнув внезапно повлажневшими глазами, - я уже привыкла, когда пальцем показывают. Они же от зависти, это понятно. Но, когда ты начал... Я просто сорвалась. Юр, я тоже виновата, правда. Довела тебя, а потом сама испугалась, что... Я думала, ты... ты...       Она осеклась, жадно глотая воздух, и Юрка наконец догадался, из-за чего она на самом деле расплакалась и убежала.       - Да ты что, Лёка, что ты! - возмутился он, обеими ладонями схватив её за плечи. - Я бы тебя пальцем никогда не тронул, ты же знаешь!       - Я знаю, я... - Она снова закивала, мелко дрожа подбородком. - Я просто очень сильно испугалась...       Она попыталась отвернуться, вытирая слёзы, но Юрка не позволил ей этого сделать, притянув ближе и клоня её голову к собственному плечу. Она не противилась, а только внезапно заплакала ещё сильнее, вжимаясь мокрым лицом ему в плечо, так что Юрка места себе не находил от набросившихся на него с новой силой угрызений совести.       - Ну чего ты, Лёлик, не реви... - шепнул он, со всей доступной лаской гладя её по вздрагивающей спине. - Прости меня, дурака. Я тебя никогда больше не обижу, честно.       "Никогда не говори никогда," - напомнил кто-то голосом деда, но Юрка лишь отрывисто мотнул головой и пообещал себе, что приложит все усилия, чтобы впредь держать себя в руках куда крепче, чем до сих пор.       - Пойдём, - поторопил он, когда с неба вновь часто закапало. - Хочу проверить, как там Женька.       Алёнка с готовностью кивнула и встала, опираясь на его ладонь. Каким бы вспыльчивым ни был, Юрка всё же был и оставался хорошим братом, а потому теперь отвлечь его от Женьки было попросту невозможно.       В спальне девчонок неожиданно обнаружилась не только крепко спящая Женька, но и Костик с Вахтангом, и Марина Максимовна. Остановившись сразу за порогом, Юрка угрюмо оглядел друзей, но порицаний не последовало. У них не принято было пинать лежачего, но всё же Юрка не сомневался в том, что получит порцию воспитательных пенделей, как только придёт в себя. Вон, как Вахтанг глазами зыркает - как бы вообще не убил. Всегда ловко с палочкой управлялся, чёрт, на дуэлях равных не имел...       - Вернулся, блудное дитя? - окликнула Марина Максимовна, поднявшись на ноги и рассеянной нежной рукой тронув Юркин воротник. - Расщепило?       - А, царапина, - отмахнулся он, но она не отставала, настояв:       - Катерине Вадимовне всё равно покажись, ладно? Я потом проверю.       - Ладно, - кивнул Юрка, понимая, что спорить с ней бесполезно.       Бочком протиснувшись мимо замершего укоризненным памятником Костика, он приблизился к постели сестры и присел на корточки. В свете ночника выглядела Женька неплохо, разве что немного бледной, но всё же стоило надеяться на лучшее. Не удержавшись, Юрка пригладил ей волосы, невесомым облаком поднимавшиеся над подушкой, и она слабо заворочалась, пытаясь увернуться.       - Тш-ш-ш... Спи-спи, партизанка... Что она видела?       Он обернулся к ребятам, и Вахтанг, рассеянной нежной рукой пригладив Жене волосы, тихо отозвался:       - Сказала, что драконов.       Смерив друга взглядом, Юрка понял, что каким-то непостижимым образом думают они с Вахо об одном и том же - о том, что эти участившиеся видения не несут их дружной маленькой компании ничего хорошего.

***

      Положа руку на сердце, Стас и не рассчитывал, что его бегство в школу, совершенно ничем, на первый взгляд, не мотивированное, вот так запросто сойдёт ему с рук. Поэтому он даже не удивился, когда на третий день пребывания в Колдовстворце его вызвали к директрисе.       В школьном кабинете бабки ему нравилось всегда, даже когда он был ребёнком и, утонув в высоком суконном кресле, просиживал тут целыми днями с книжкой, не понимая да и особо не интересуясь тем, какие люди приходят на поклон и что эти самые люди говорят. Ему просто нравилась эта важная, бархатистая и немножко нафталиновая атмосфера, которая отнюдь не заканчивалась за кабинетным порогом, продолжаясь в приёмной с тяжёлыми портьерами и сытой змеёй протягиваясь туда, куда только ступала нога Лидии Плетнёвой.       Сама она, сколько себя помнил Стас, тоже была бархатная, торжественная, важная, что выражалось в каждой мелкой чёрточке или жесте, от в гневе приподнятых бровей до того изящного па, которым она обыкновенно отбрасывала на ходу подол каракулевой шубы с кровавым атласным подбоем. В лицо назвать её бабушкой язык бы не повернулся даже у куда менее бравого парня, а потому теперь Стас, откинувшись на спинку гостевого кресла - того самого, суконного - и забросив ногу на ногу, размеренно, почти напевно произнёс:       - Вы, Лид-Константинна, воля Ваша, что-то несуразное несёте.       За первые десять минут разговора ему уже успели многократно припомнить, что в их доме матриархат-таки победил, с чем лично он мириться отказывался, причём в весьма категоричной манере, а потому на все бабкины трепыхания лишь с убийственным спокойствием заметил:       - Я, кажется, не в хиппи-коммуну подался, а вернулся в школу, где, как хочется верить, за учениками присматривают даже во время каникул. Имею право.       - "Присматривают"! - передразнила Лидия Константиновна и искривила губы в злой усмешке. - Что там присматривают! У этих Коровайкиных у самих мальчишка как босяк, где им с чужими управиться.       - Тогда из каких резонов ты их обоих держишь в школе, а ей ещё и доверила распределение средств на хознужды? - уточнил Стас и слегка дёрнул подбородком, будто понукал к скорейшему ответу. - Говорю же, у тебя в упрёках дебет с кредитом не сходится. Ты б хоть подготовилась, что ли, тезисный план набросала...       Издёвка была настолько явной, что бабка моментально вскипела, но виду не подала, лишь принялась лихорадочно пожёвывать нижнюю губу, как делала всегда в моменты крайнего эмоционального напряжения - а таковых за годы, что Стас провёл в её доме, было немало.       Если говорить совсем откровенно, он не помнил того времени, когда жил вместе с родителями и временами вообще сомневался, было ли такое хоть когда-нибудь. Нельзя сказать, чтобы он думал об этом постоянно, но иногда, от скуки, он пытался вспомнить хоть что-то о том периоде детства, когда у него ещё были мама и папа - вот такие, какими они бывали, наверное, только в сказках Михалкова (2). Мысли не шли, двоились и плясали, сильно начинала болеть голова, а потому он старался поменьше фантазировать о том, чего, кажется, и не бывало никогда.       - У нас с твоими родителями уговор, - напомнила Лидия Константиновна так, словно об этом было легко забыть. - Летние месяцы ты проводишь...       - Там, где хочу, - оборвал Стас, не поднимая глаз, чувствуя, как подкатывает из глубины тяжёлая зевота и уже впивается в висок иголка зарождающейся мигрени. - Допустим, на тот момент, когда вы сговаривались, я был ещё слишком мал, чтобы иметь право голоса, но что теперь? Мне по-прежнему не позволено выбирать?       На этот вопрос у бабки ответа не было, и теперь она судорожно соображала, как выкрутиться из невыгодной ей по всем фронтам ситуации. Стас видел, как что-то бродит в её лице, уже готовы сорваться с губ новые упрёки, но на этот раз он перехватил инициативу слишком прочно.       - Отпусти вожжи, - посоветовал он самым сердечным тоном, подавшись вперёд и свесив сплетённые ладони между колен. - Займись чем-нибудь интересным - вон, у Каркарова расспроси, что там с Турниром да на каких условиях он нас туда приплести хочет... А я сам разберусь.       Однако Лидия Константиновна последнее заверение пропустила мимо ушей, уцепившись за прозвучавшее название, и выглядела при этом настолько удивлённой почти анекдотично, что Стас едва не забыл о собственном раздражении и не хмыкнул.       - Скажешь, что понятия не имеешь, о чём речь, - предупредил он, приподняв брови, - и я разочаруюсь окончательно.       Лидия Константиновна, к её чести, отпираться не стала, а лишь вполголоса протянула:       - Немыслимо... И с Каркаровым мне дела вести и в страшном сне не приснилось, - обронила она уже громче, возвращая себе всегдашний деловой тон. - Задумал аферу и ждёт, что весь белый свет у него на поводу пойдёт, так ещё и едва ли не задарма.       Она помолчала, опасаясь проговориться, поскольку не была уверена в том, о чём уже осведомлён внук, но он не стал настаивать, поскольку информации, бережно поданной Алёнкой, пока что хватало за глаза.       - Ну, ты не согласишься - другие захотят, - справедливо заметил он и поднялся на ноги, не намереваясь задерживаться в дирекции дольше положенного. - Не все директора ведь у нас такие честные и неподкупные. Или что, коррупция окончательно побеждена, а я и не заметил?       Он картинно поиграл бровями, но Лидия Константиновна не ответила, капризно взмахнув в воздухе холёной рукой.       - Заболтал меня, неслух... Теперь в Министерство опоздаю! Ну, раз уж ты со всех сторон обласкан и ни в чём не нуждаешься, - прибавила она с толикой обиды в голосе, подхватывая со специальной стойки собственный ридикюль, - навязываться не стану, так уж и быть...       - Подпись, - напомнил Стас, обрывая поток совершенно старушечьего дребезжания, которое бабке не шло абсолютно, и показывая тем самым, что на такие дешёвые фокусы его не купишь.       Поджав губы, так что остатки помады от таких манёвров окончательно смазались, Лидия Константиновна цапнула из прибора орлиное перо и почти не глядя поставила фамильный росчерк на лежавшем перед ней официальном бланке.       - Спасибо, - склонил голову Стас, подав бабке руку и помогая подняться на ноги, но всё же не сдержался и прибавил с чуть большим нажимом, чем планировал изначально:       - Твоих учеников что, часто к участию в международных соревнованиях приглашают? Что-то я не помню таких отметок у выпускников в личных делах.       С этой стороны Лидия Константиновна, как видно, на проблему ещё не смотрела, а потому коротко хмыкнула, поджав губы, и первой прошествовала из кабинета в предбанник, где уже суетливо вертелась, ожидая указаний, верная Таня.       - Танечка, шлёпни мне вот здесь, - попросил Стас, пальцем указав то место на бланке, куда необходимо поставить печать.       Танечка, которой на деле было уже под сорок, переглянулась с начальницей и, получив холодный кивок одобрения, извлекла из недр стола громоздкую печать и послушно оставила в углу листа синий чернильный след.       - Всё ради своей лахудры стараешься? - подколола Лидия Константиновна, впрочем, без особого яда, на что Стас с ленивой прохладцей откликнулся:       - Тон смени, будь добра.       Вторую часть фразы он прибавил скорее по инерции, отдавая дань с младенчества вбитому в голову этикету послушания, так что Лидия Константиновна как никогда остро ощутила, что ходит по лезвию ножа, и, пытаясь задавить назревающий скандал в зародыше, отдала Тане указания на остаток дня и сквозь галантно открытую дверь первой вышла на невысокое крыльцо административного корпуса.       Жара стояла неимоверная - всего-то десять утра, с ума сойти, - но в дальнем конце двора на клумбе уже копались под предводительством Эльвиры Борисовны немногие добровольцы из числа застрявших в школе на лето. Среди них Стас заметил и Нику и украдкой усмехнулся. Оранжевая майка, оранжевые волосы - не иначе, сам Ярило сорвался с облака да так и полетел вниз, из озорства болтая ногами и выбрав для приземления это тощенькое тельце, покрытое шрамами как ритуальной рунной вязью.       Он невольно залюбовался, но вот Лидия Константиновна открывшегося вида не оценила.       - Какой вульгарный цвет, - пробормотала она, недовольно фыркнув, и Стас коротко закатил глаза.       - Не нравится - не смотри, - предложил он, свободно закладывая руки в карманы брюк. - Не тебе с ней жить.       - А кому - тебе, что ли? - желчно осведомилась она и выплюнула как окурок: - Жених.       Ничего не ответив на мнимое оскорбление, он на прощание кивнул бабке с максимальным респектом и, спустившись по ступеням, помахал рукой, привлекая внимание.       - Ника!       На призыв вскинулась не только она - остальные девчонки, особенно те, что помладше, также поглядывали с интересом, но Стас к повышенному вниманию со стороны обоих полов давно привык и теперь сосредоточился на Нике, которая быстро подошла и, отряхивая ладони от земли, беспокойно выдохнула:       - Чего ты?       Нисколько не смущаясь присутствием Лидии Константиновны, которая отчего-то медлила и на трансгрессионную площадку не спешила, Стас приобнял девушку, поцеловал в солёную нагретую солнцем щёку, а после с ухмылкой победителя продемонстрировал ей подписанный и проштампованный в дирекции листок. Согласно этому листку - точнее, официальному разрешению - Добросоцкая В.А., ученица десятого "А" класса, имела право беспрепятственно посещать озеро в любое время выходного дня и в часы досуга по будням.       - Слава... - ахнула она, прижав перепачканные ладони к лицу, но не совладала с собой, тихо счастливо пискнула и тут же бросилась ему на шею. - Славочка, ты чудо!       - И никогда об этом не забывай, - напутствовал он, а после прибавил нарочито безразличным тоном: - Мне это было несложно, а ты ведь любишь воду.       На самом деле он здорово лукавил, потому что выпросить у бабки хоть что-то, тем более разрешение, было не так-то просто даже для него.       К озеру, располагавшемуся за старым капищем, можно было пройти только по официальному разрешению, причём выписывалось оно либо непосредственно директрисой, либо её заместителями, коих было в школе аж четыре персоны. Разрешения были именными и выдавались или разово, за определённые заслуги перед школой, или бессрочно. Впрочем, последнее было чистой профанацией, поскольку лишиться бессрочного доступа можно было после первого же зафиксированного в личном деле косяка. По-настоящему бессрочным пропуск был только у Стаса.       Ника радовалась как ребёнок, пусть даже купаться ей можно было только под присмотром, и то если далеко не заплывать - особое требование дирекции, которому она не решилась бы противостоять из банального страха вылететь из школы.       - Ой... Прямо сейчас можно? - с азартом спросила она. Стас великодушно кивнул. - Я мигом, только купальник найду!       - Не утруждайся, - хмыкнул он, и Ника украдкой пихнула его в бок, стрельнув глазами в директрису.       Вид её искренней радости приносил удовольствие, так что Стас не позволил себе задуматься о чём-то ещё и ласково подтолкнул её к общежитскому корпусу:       - Ну, собирайся. Я за тобой зайду.       Предъявив пропуск дежурному, они вдвоём прошли ещё около десяти минут по дорожке среди старого сосняка и наконец очутились на берегу озера, раскинувшегося в широком котловане. Точная глубина его была неизвестна, но старшие рассказывали, что на дне озера стоит самый настоящий город, затопленный ещё несколько веков назад, так что до сих пор в самые тихие ночи можно услышать доносящийся из-под воды колокольный звон. Это была, разумеется, лишь красивая легенда, но иногда Нике хотелось верить, что это правда.       Пока Стас возился с пледами, подушками и зонтиками от солнца, она сбросила сарафан и подошла к кромке воды, осторожно пошлёпав ступнёй по поверхности, чтобы проверить температуру. Вода была прохладная, но в целом ничего, так что Ника зашла в воду по колено, потом по пояс, сделала ещё шаг и неожиданно провалилась по шею.       - Осторожно, тут дно резко вниз уходит! Неужели забыла? - удивился Стас, быстро приближаясь к ней в вихре водяных брызг, и Ника с чуть приметным раздражением отозвалась:       - Я тут когда в последний раз была? Конечно, забыла... Помоги лучше.       Опираясь на его руки, она ногами нащупала илистое дно, отошла немного спиной вперёд и села, ласкающими руками загребая мокрый песок вокруг себя и пересыпая его из ладони в ладонь. Сквозь толщу воды её зелёный купальник в мелкие сердечки казался изумрудным, и Ника задумалась, что неплохо было бы купить себе платье такого же цвета - может, и в сердечки. Она вообще не была фанаткой всяких романтичных тряпок сплошь из кружева и рюшей, да и платьев у неё было всего два - школьное и парадно-выгребное голубое, но отчего-то эта мысль захватила её неожиданно сильно, так что она вернулась к реальности лишь тогда, когда Стас ударил ладонью по воде, обдав её фонтаном брызг.       - Когда ты вот так затихаешь, - сообщил он, подходя ближе и слегка наклоняясь над Никой, - впору опасаться того, что ты задумала.       - Ничего такого, - отозвалась она, невинно хлопая ресницами, но не сдержала собственного тона и предположила: - Представляешь, как было бы здорово, если бы можно было доплыть хотя бы до середины и посмотреть, что там и как на дне? А что? Заклинание Головного пузыря я знаю...       Она говорила будто бы в шутку, всерьёз не планируя, но Плетнёва ей провести не удалось.       - Вставай, - поманил он и, схватив за обе руки, помог ей встать на ноги. - У тебя уже плечи по цвету сравнялись с волосами.       - И что? - надулась Ника, отчаянно не желая покидать озеро, но всё же позволила себя поднять и покорно отошла к месту привала.       Они слишком затянули с выходом, так что купаться было нельзя - мигом обгоришь, но даже сидеть в тени на берегу было приятно. Фактически сейчас сбывалась её мечта о том, чтобы нежиться на солнышке и ничего не делать, и Ника, болтая ногами в воздухе и неспешно уплетая свежую малину из лукошка, пришла к выводу, что пока что всё складывается не так уж и плохо. Да, события прошедших недель знатно потрепали ей нервы, но, быть может, оно всё же того стоило. Конечно, пока что было совершенно непонятно, что делать дальше и как быть с Машкой и её ребёнком, но Ника решила прежде дать себе немного времени, чтобы восстановиться и хоть самую малость отдохнуть.       Забросив в рот очередную ягоду малины - чёрт знает, какая крупная, и где Стас только достал, - она оглянулась на Плетнёва, который, кажется, уже успел задремать в тени, а после осторожно поднялась и подошла к кромке воды, тут же поджав пальцы от озёрного холода. Вокруг было тихо-тихо, звуки школьной жизни сюда не долетали, и всё же Нике показалось, что за этой фантастической тишиной она слышит приглушённый гул, нисколько не походивший на благовест.       - Никуша...       Обернувшись вправо, где до самого пролеска на противоположном берегу простиралась безмятежная озёрная гладь, она не увидела ничего подозрительного кроме тоненького марева, напоминавшего неплотный туман. Это могло быть следствием разницы температур, ведь воздух был куда горячее воды, но всё же Ника глаз не могла отвести от того берега, понимая, что хочет оказаться там как можно скорее.       - Ника!       Она дёрнулась назад и с ужасом осознала, что вошла в воду уже по пояс и от погружения с головой её отделяют последние сантиметры пологого берега над обрывом. Стас пулей подлетел к ней, схватил за плечи и тут же потащил на берег, яростно выговаривая:       - Ты что, совсем с ума сошла?! Тебе же ясно было сказано не заходить в озеро одной! Быстро отойди от воды!       - Да я только ножки помочить, - поспешно принялась объяснять она, но Стас не слушал и продолжал тянуть до тех пор, пока силой не подтащил Нику к пледу.       - Вот тут и сиди, - напутствовал он, усадив её на подушки и вручив прихваченную из общежития книжку - это оказались "Повести Белкина". - Пловчиха недобитая...       Понимая, что спорить бесполезно, а то вообще больше на озеро не попадёт, Ника вытянулась на пледе, повернувшись головой в сторону озера, и раскрыла книгу, в конце концов остановившись на "Барышне-крестьянке".       - Слава, - окликнула она, осилив пару страниц, и закрыла книгу, прижавшись к нагретой обложке щекой. - Как тебе удалось получить разрешение?       - Говорю же - легко, - отозвался он, но она настояла:       - И всё-таки?       Она обернулась поверх плеча, чтобы иметь возможность посмотреть ему в лицо, и Стас, который до сих пор нежился в лучах солнца, проникавших сквозь натянутый над головой зонтик, нехотя приподнялся на локте и заверил:       - Поверь, солнце, тебе самой это бы составило куда больше труда.       - Я бы даже пытаться не стала, - призналась она, едва не фыркнув. - Твоя бабка меня терпеть не может, это все знают.       Сквозь стёкла солнцезащитных очков её волосы казались фиолетовыми, и Стас, усмехнувшись собственным расплывчатым мыслям, навеянным жарой и влажностью, лёг обратно на подушки и напутствовал:       - Не забивай себе голову.       Пожав плечами, Ника отвернулась, и Стас довольно хмыкнул.       Рассеянно скользя ладонью по задней поверхности её ноги, он до того разомлел на солнце, что почти задремал, но Ника, очевидно, не способна была сегодня усидеть на месте.       - Слава... - окликнула она, подперев висок основанием ладони. - А родители не будут тебя ругать за то, что ты уехал так внезапно?       - Пусть попробуют, - усмехнулся он, и Ника кивнула, признавая очевидность такого ответа.       - Зачем тебе вообще туда ездить? - спросила она. - Ну, к родителям...       - Смешная шутка, - оборвал он, но по лицу Ники было понятно, что она не отстанет просто так, и он с коротким вздохом всё же приподнял очки и признался: - Не знаю. Бабка приказала. Не хочу об этом ни говорить, ни думать.       Послушно кивнув, Ника вновь уткнулась в книгу, а Стас откинулся на подушки и посмотрел на воду. С дальнего берега над водой стелился тоненький туман, и в этом кружевном мареве ему вдруг показалось, что над водой мелькнула и скрылась такая же кружевная, только серая тень. Он хотел было окликнуть Нику и спросить, не видела ли она, но моргнул, и видение пропало без следа.

***

      На следующее же утро в школе появилась запыхавшаяся Александра Павловна и забрала рыдающую от злобы Арину домой. Это было самое громкое событие недели, но точно не самое приятное.       В ближайшую субботу, в начале восьмого утра перед крыльцом непривычно молчаливой школы уже собралась группка сонных малышей и несколько столь же сонных вожатых – в их задачу входило обеспечить безопасность в походе и позже, на пляже.       - Вставать в шесть утра в субботу – это же форменный садизм, - возмущался Юрка, сидя на верхней ступени крыльца и поминутно прерывая собственную тираду, чтобы от души зевнуть.       Вздохнув, Вахтанг справедливости ради заметил:       - Да ты с четырёх часов не спал, ворочался без конца, - и его поддержала Женя:       - Брось ругаться – вон погода какая хорошая!       Ей самой погода казалась идеальной, но находились и пессимисты, которые придирались ко всему – даже солнце, блеснувшее из-за верхушек деревьев, казалось им раскалённым.       - Вы только посмотрите! – восклицал Костик, вглядываясь в укреплённый перед школьной дверью термометр. – Пока мы собирались, стало жарче на целых два градуса! Через два часа придётся вспоминать законы выживания в тропиках - и это с пятнадцатью килограммами за плечами!       Рюкзаки действительно получились огромными, будто ребята собрались штурмовать Эверест. Особенно усердствовали девочки, но Юрка ещё за сборами заявил сестре, что собственный рюкзак, каким бы он ни был, она потащит сама, а потом ещё и тщательно проконтролировал содержимое, выкинув половину и оставив вещи действительно нужные, вроде полотенца или запасных кедов. У него самого рука не раз тянулась за гитарой, но от затеи пришлось отказаться – тащить инструмент в такую даль было просто жалко, а накладывать Облегчающие чары учителя запретили, не говоря о том, что вблизи озера любые чары слетали в мгновение ока.       Между тем солнце медленно выползло из-за школьной крыши и теперь сияло во всю мощь. Под предводительством неутомимой Екатерины Вадимовны, в голос рассуждавшей об особенностях краевой флоры, походная группа бодро пересекла территорию школы и выдвинулась в сторону близлежащей лесополосы.       Здесь было прохладно, плотные кроны деревьев защищали от палящих лучей, идти по хвое и утоптанной тропинке было легко и удобно. Последними друг за другом шли Женя, Алёнка и Юрка.       - Как хорошо, что солнышко, – улыбнулась Женя, щурясь от пробежавшего по щеке лучика. – Терпеть не могу холод. Вообще понять не могу, как люди на севере живут…       - Слушай, Жень, - окликнула Алёнка, - у меня рюкзак какой-то подозрительно лёгкий! Может, я забыла что-то, пока собиралась?       Голос у Алёнки был звонкий, так что к озвученной проблеме тут же подключились и остальные ребята.       - Ага! Плед выронила или полотенце!       - А Алёнка с чарами мухлюет! - поддразнил Мишка так, чтобы слышали учителя.       Не слушая никого, Алёнка остановилась, сняла рюкзак, бухнула его на тропинку и принялась обеспокоенно в нём рыться.       - Вы смеётесь, а я и вправду их выронила! – ошарашенно воскликнула она, разгибая спину. – Ни пледа, ни полотенца! Вахо, опять твои шуточки?       - Да не голоси ты, - скучающим тоном откликнулся Юрка, - здесь они.       - Где – здесь? – не поняла Женька, которая как раз склонилась над подружкиным рюкзаком, чтобы ещё раз всё проверить.       Закинув руку за плечо, Юрка похлопал ладонью по клапану собственного рюкзака и всё тем же невозмутимым тоном повторил:       - Здесь.       Смекнув, наконец, что произошло, Женька невольно поразилась: вот ведь прохвост! Переложил самые тяжёлые Алёнкины вещи себе в рюкзак и ни слова никому не сказал. И когда только успел… Хотя они в сборах учинили такую суматоху, что момент было выбрать легче лёгкого.       - Ты совсем, что ли? – возмущалась Алёнка, запихивая плед обратно в рюкзак. – Я из-за тебя чуть не поседела. Шутка ли – столько вещей выронить и не заметить, когда и где!       На порицания Юрка ничего не ответил, а лишь молча взвалил на плечо вновь полегчавший рюкзак и угрюмо потопал дальше по тропинке.       Они прошли ещё с полчаса, прежде чем деревья внезапно расступились, открывая взгляду ровную опалово-зелёную гладь.       - Озеро! – радостно завопил Никита и первым бросился вниз по пригорку, без разбора молотя круглыми пятками по песку, так что от немедленного погружения в прохладную воду его остерёг только грозный окрик Марины Максимовны:       - Попов, а ну немедленно вернись!       Юрка честно помог учителям распаковать сумки с провизией, а после расстелил покрывало в тени молодого сосняка и сел, глядя на воду, исходившую рябью от плещущихся в ней ребят.       К нему, жуя прихваченный с общего стола персик, подошла Алёнка.       - Ты что, обиделся? – уточнила она, присаживаясь рядом.       - Да тебя фиг поймёшь! - не выдержал Юрка. - Не помогаю с вещами - плохо, помогаю - и того хуже!       Замечание было справедливым, и Алёнка притихла, сделав вид, что полностью поглощена поисками книжки в рюкзаке.       Устыдившись собственного порыва, Юрка встал и подошёл к Вахтангу, который с берега наблюдал за ситуацией на воде.       - Не помирились? - уточнил он, когда друг остановился рядом, и тот в ответ смерил его взглядом, в котором читалась чуть ли не жалость.       - Да ты сам видел, как она на меня накинулась? – переспросил он. – Вот и делай добро людям… Ладно, проехали.       Между тем Алёнка успела выпутаться из просторной футболки и, оставшись в джинсовых шортиках и верхе от купальника, растянулась на пледе, положив перед собой книжку и гроздь белого винограда. Чуть ниже левой лопатки у неё было бледное родимое пятно размером с трёхрублёвую монету, а вдоль позвоночника тянулась череда мелких тёмных родинок, и Юрка до того засмотрелся на получившийся узор, что пришёл в себя лишь от грубого смешка Вахтанга.       - Моргать не забывай, - напутствовал он, перебросив другу персик.       Надкусив сочную мякоть и утерев липкий подбородок, Юрка отмахнулся свободной рукой, и Вахтанг отошёл, не решившись нарываться и дальше, а сам он вернулся в тень и осторожно присел на плед рядом с Алёнкой, не сводя с неё глаз.       Шутки шутками, но Юрка внезапно поймал себя на том, что уже не первую минуту думает о том, где ещё на этой персиковой коже есть родинки. Алёнка, должно быть, почувствовала его пристальный взгляд, потому что наконец оторвалась от книги, подняла глаза и смерила его настороженным, каким-то даже немного извиняющимся взглядом.       - Ты что это? - окликнула она. - Тебе голову не напекло?       - Ничего, - отмахнулся Юрка, краснея, - нормально.       Хмуря лоб от напряжения, она приподнялась на руках, потом села и окинула его встревоженным взглядом. Поневоле чувствуя вину за то, что заставил её беспокоиться, Юрка привычно махнул рукой, заверив:       - Лёка, да нормально всё...       Но не успел он увернуться, как Алёнкина ладонь прохладным компрессом легла ему на лоб, и она переполошилась, мигом отдёрнув руку:       - У тебя правда, что ли, температура? Ну-ка...       Она потянулась и раньше, чем Юрка опомнился, свободной рукой притянула его голову к себе и коротко прижалась ко лбу сухими губами.       - Да нет, не горячий... - протянула она, с задумчивым видом отстраняясь, но смерила взглядом его малиновые от прилившей крови уши и охнула: - Юра, да ты чего?       - Это ты чего? - уточнил он, чувствуя, что сейчас вспыхнет как спичка.       Смутно догадываясь о причине его смущения, Алёнка откинулась на руки и со смехом уточнила:       - А у тебя мама не так температуру проверяет?       - Ну так ты ж не мама, - пробормотал он, старательно отводя глаза. - Чего ты...       Он был такой красный и несчастный, что Алёнка сжалилась и легла обратно, предварительно перебросив ему бутылку ледяной минералки.       - Ладно, хотя бы воды пей побольше. Не хватало нам ещё солнечного удара.       Послушно сделав пару глотков, Юрка отставил бутылку и сел ровно, глядя на воду, но то и дело кося глаза на растянувшуюся рядом Алёнку. Волосы она стянула резинкой высоко на макушке, но пара прядок выбилась, не найдя покоя, и теперь одна, шальная, нежно колыхалась на приозёрном ветерке, завитком щекоча ей щёку. Понаблюдав за этим невесомым танцем ещё немного, Юрка всё же не совладал с собой, протянул руку и ловко накрутил прядь на пальцы.       - Юр, ну я ж читаю, - напомнила Алёнка, не поднимая глаз от страницы, и он великодушно разрешил:       - Так читай.       - Не могу, когда ты у меня перед глазами руками вертишь!       Чуть слышно фыркнув, Юрка послушно отступил и в качестве компромисса заправил прядку Алёнке за ухо, так что она дёрнулась и, потерев щёку костяшками пальцев, пожаловалась:       - Жжётся.       - Извини, - буркнул он, на этот раз искренне и очень виновато. - Я не специально.       Это Алёнка как раз понимала, потому не стала его упрекать и вернулась к чтению, однако сосредоточиться ей не дали. Некоторое время Юрка продолжал оглядываться по сторонам, будто бы пристально следя за вверенной территорией, а после снова взглянул на Алёнку и поинтересовался:       - Чё пишут?       Взмахнув ресницами, она смерила его долгим пристальным взглядом, но всё же подвоха не усмотрела и, стряхнув ладонью ползавшую по странице гусеницу, протянула:       - Ну, вот смотри... Несмотря на то, что это поверье свойственно всем европейским народам, - прочитала она, - но наибольшей распространённостью и устойчивостью оно пользуется на юге и на западе. Так, например, в то время, как в Великороссии вера в волколаков привилась чрезвычайно слабо...       Юрка слушал и не перебивал, морща лоб, а после и вовсе растянулся рядом, подперев голову кулаком и не обращая внимания на крики разошедшейся ребятни, пытавшейся играть в пляжный футбол.       - Сейчас моя очередь мячик пинать! - отстаивал свою правоту очкастый Толик, прижимая к груди своё футбольное сокровище, привезённое из дома, на что Ваня яростно возразил:       - Ты уже два раза мяч в игру вводил, не честно! Костя, скажи ему!       Пристально следившие за ходом спора Женя и Костик с тоской переглянулись, а последний с коротким вздохом призвал:       - Так, Толясик, не расходуй мне последний нерв! Вообще сейчас очередь Никиты подавать. Никита, иди сюда.       - Да ладно, чего вы... - попытался отмахнуться мальчик, но Женя настояла:       - Нет, давай! Чтобы всё по-честному.       Хоть и смущался, таким подходом мальчик был явно доволен, а потому ловко пнул переброшенный ему мячик и тут же умчался к импровизированным воротам, отмеченным двумя укреплёнными в песке консервными банками.       С довольным видом скрестив руки на груди, Костик огляделся и, наконец заметив устроившихся рядышком Юрку и Алёнку, удивлённо хмыкнул:       - Чего это они? Помирились, что ли?       Обернувшись туда, куда он указывал, Женя тихонько ахнула, прижав ладони к груди, но почти тут же грозно сдвинула брови и предупредила:       - Если вздумаешь им мешать, я тебе нос откушу.       Решив не проверять угрозу на себе, Костик поднял в воздух раскрытые ладони и остался стоять на месте.