Иллюзия греха

Каждое, даже самое аккуратное движение отдаётся болью в теле — хотя доктор, что заходил к ней изо дня в день, твёрдо заметил сегодня, что прогресс в лечении есть. Прогресс. Хоть где-то он существует. Для неё прошла едва ли неделя, но боль слишком свежа. Уже стянувшиеся порезы по-прежнему ноют, настойчиво напоминая о себе, резонируя в голове смазанными обрывками букв, что складывались в болезненные слова. Этот голос преследует её, сам рисует образ своего обладателя, а Лилу даже не может отличить случившуюся реальность от выдуманных кошмаров. Он знает Лилу слишком давно, но всё же ни разу за все годы не видел её такой: сливающейся со светлыми стенами больницы. Блонд выглядит пожухшим — совсем как та трава, становящаяся жёлтой из-за смены сезона; кожа бледная, отсутствие привычной раскраски радует, но выдаёт многое. Чистые глаза без чёрных подтёков туши едва открыты — странно наблюдать их настолько пустыми и смотреть не точно в зрачки, которые обычно Лилу не стремится спрятать, а на едва заметную под приопущенными прозрачными веками блёклую часть радужки. Люцифер уже несколько подостыл — Ости сообщила о том, что Лилу отпустят из больницы, за несколько часов до этого. В больницу он съездить не пытался — знал, что развернут с лёгкостью. Та же Ости, которая в действительности заделалась разъярённым консьержем. Она отказывалась сообщать детали — лишь сказала, что если ему хочется увидеть Лилу, то стоит приехать поздно вечером, до выписки. Теперь он понимает почему. — И куда ты отправишься? Призрачная уверенность на получение ответа почти вовсе исчезает. Она вымотана, изранена, рассмотрела вблизи ту часть жизни, что благосклонно огибала её развязную сущность своими прямыми. И будь Люцифер хорошим человеком — остался бы в постели с Вики. Но он не такой. Никогда не был полностью исправившимся. Поэтому он здесь и пытается — уверенный в том, что у него непременно выйдет — потрясти мир Лилу. Выволочь по крупинке отпечатавшееся в зрачках, надавить, заставить сказать. В своих мыслях он не замечает, что Лилу смотрит на него. И что бы она не видела, это заставляет её всё же подать признак жизни. — Спокан. Её даже не слышно с первого раза, голос дребезжит замороженными связками, те требуют быть разогретыми, однако Лилу лишь прокашливается, чтобы сказать громче. — Там есть центр… помощи? — она затихает и лишь немного морщится, когда встаёт с неудобной скамейки. Она не расскажет, как в первый же вечер, когда ей разрешили покинуть палату для недолгой прогулки по коридорам больницы, ноги привели на первый этаж. За двустворчатыми дверьми Лилу обнаружила то, куда её ни за что не завела бы жизнь раньше. Переступая порог, она понимала: именно в этот миг меняется всё. Несколько рядов деревянных скамеек, тяжёлый запах воска и каких-то трав, забирающихся в нос и заставляющих хотеть громко чихнуть, мужчина в чёрных брюках и рубашке с белым воротничком у самого горла. Никогда прежде Лилу не чувствовала необходимости поговорить с кем-то, кто носит такую идиотскую униформу. Никогда прежде ей такой шанс не выдавался. — Мне о нём рассказали… Неважно, — отмахивается она. — Я не хочу оставаться в Астории. — Ты могла бы… — Что? Впервые за это время смотрит ему прямо в глаза — смотрит и не может перенести увиденное. На дне тёмных глаз плещется жалость. Она видела её там и раньше, естественно, однако та всё чаще была прикрыта раздражением и злостью — на её неисполнительность, образ жизни. Прежняя Лилу радовалась отсутствию осуждения — и от Ости, и от Люцифера, да от кого угодно, кто был частью её повседневной жизни. Всё лучше, чем жалость и осуждение. Если ей пришлось бы выбирать… Со вторым справиться куда легче — на ней толстая шкура для защиты от презрения. Но не от жалости. Она с самого рождения не знакома с такого рода отношением к себе. — Я здесь не останусь, — твёрдо заявляет Лилу. — Если тебе страшно, то… — Нет, — врёт нагло, но ни на йоту не размягчается. — Дело не в этом. — Тогда в чём? Ей в его голосе слышна вселенская усталость — точно та же, что нашла убежище в её слабой оболочке. А может… Может, её оболочка не настолько слабая? Лилу всё же находит в себе силы для огромного, непомерного шага. Точнее, этих сил почти недостаточно, и ей стоит сделать всё, чтобы их сэкономить. У Лилу это неплохо получается — на её банковском счёте есть сбережения, которые помогут ей беспрепятственно добраться до штата Вашингтон и обосноваться там. Медленный вздох. Она готова. — Давай договоримся, Люцифер, — поворачивается к нему лицом, — я отвечу на твои вопросы, а ты не станешь выпытывать ответы на эти, ненужные? Он совсем недолго смотрит на неё, прежде чем резко кивает. Лилу не сомневалась — Люцифер больше остальных заботился о ней в какой-то своей ублюдской манере, в конце концов терпел её вечно опаздывающую задницу и не увольнял из Цербера; но даже для него благополучие бывшей клубной шлюхи не станет выше братства. Ни для кого из них на самом деле. — Мне важно найти эту тварь, Лилу, — произносит он, соглашаясь. — Любая деталь. Цвет волос, может, знакомый голос. Что вообще ты помнишь? Очень быстро она теряет взгляд в серой затирке напольной плитки. Грязной, действительно мерзкой для такого места. Лилу вспоминает затёртые подробности вечера прошлого воскресенья. — Я поссорилась с Тони, когда он подвозил меня к компаунду, — говорит Лилу. — Он не доехал даже до бара, высадил в миле. Люцифер подумал, что при следующей встрече с Тони — придурком, который любит изменять своей жене, — обязательно сделает так, чтобы тот взял за правило не оставлять женщин на трассе в лесу даже при свете дня. Тони и без того был мудаком, но некоторые поступки проводили чёткую грань. Он старается успокоить самого себя, глубоко вдыхает и снова смотрит на Лилу. Она кажется потерянной в своих мыслях — взгляд расфокусирован, губы подвергаются укусам, а ногти правой руки до того сильно проводят по бедру, что оставляют на ткани брюк светлеющие полосы. Не пытаясь мешать или сбивать, он тихо ждёт продолжения. — Я… Я только помню, как вышла из машины. Картинки памяти сбиваются в неразличимое месиво, выкидывая редкие чёткие кадры: вот, Лилу хлопает дверью с такой силой, что ароматизатор, свисающий с зеркала заднего вида, раскачивается по слишком большой амплитуде; вот, она вскидывает руку с поднятым вверх средним пальцем через плечо, делая несколько шагов по направлению к бару по обочине. Темнота, серость совсем не похожи на яркую зелень сентябрьского леса. Звук притормаживающих шин по влажному асфальту, похожий на скрип, разбивает тишину, свойственную этому участку дороги днём выходного дня. «Тебя подбросить?» — сказанное чистым, чуть хрипловатым мужским голосом. — Думаю, я сама села к нему в машину, — признаётся и себе, и Люциферу. — Кажется, это был тёмно-серый фургон, на нём не было никаких эмблем или… Не знаю, я не знаю. Руки неконтролируемо дрожат, стремясь всё же оставить дыры в любимой одежде. Голос дрожит в такт конечностям. Она спотыкается, но вновь приходит в себя, вдыхая полные лёгкие воздуха. — Я его не знаю. Помню очень светлые волосы. Слишком. Как у альбиносов или что-то вроде. Либо он не отсюда, либо приехал недавно, но… — Ты сможешь описать конкретнее? — Нет, — уверяет Лилу. — Я не помню черт лица, но помню свои мысли. Я его не знала. Люцифер через силу сдерживает ругательства и ещё несколько ласковых слов, которыми хочет вбить в голову несколько истин. Ему хочется громко спросить: «Разве ты не знала, что это первое правило безопасности, мать твою, Лилу?» Он хочет спросить, чем она думала. Ему надо уточнить, почему она повела себя так неосторожно. Делать он этого, разумеется, не будет. Это уже неважно. Важно другое. Важно то, что светлые волосы исключают того хлыща, который жил с Вики в Нью-Йорке. И важно ещё кое-что: — Ты собираешься забрать все вещи сразу или оставишь на хранение? Её блондинистая голова вскидывается резко, выдавая резонную реакцию на неожиданный вопрос. — У меня не так много всего, — Лилу делает ещё одно признание; прямо говорит о том, о чём лишь иногда думала: — Не была уверена, что хочу прожить здесь до старости. Её жизнь уместится в пару сумок. Это жалко. Это подтверждает одно: у неё нет дома. Или, возможно, он просто не здесь. Быть может, она найдёт его в Спокане, штат Вашингтон. Когда-то давно — когда в ней ещё теплилась надежда на счастливое будущее, — Лилу мечтала о простом: встретить по-настоящему хорошего, заботливого парня. Он был бы светловолосым с голубыми глазами. Или зелёными. Или, быть может, серыми. Да и это не столь важно. Главное, проницательными. Способными увидеть, что точно существует, но спрятано — её, но без обманчивого образа безмозглой девицы с отсутствием принципов. Эти мечтания растворялись постепенно — раз за разом она всё чаще соотносила этого мужчину с единорогом. Таких не существует. Или существуют, но не на её орбите — где-то далеко, для других девушек. «Я только лишь делаю твою жизнь чуть более наполненной смыслом!» «Неужели мама не научила тебя одеваться скромнее? Быть скромнее?» Лилу не двигаясь отмахивается от снующих в голове фраз. Они обидные, болезненно колющие в самое уязвимое место. Ей жизненно необходимо скрыться от них — избавиться от тяжёлых пут, определявших существование. Примерить что-то новое, блестящее и красивое вместо старых обносков. Стать кем-то отдельным от печально известной в Астории Лилу — идиотки, которой не хватает мозгов на что-то большее, чем таскать пиво по липкому полу старого бара. — Ты должна сохранить наши номера, Лилу, — Люцифер не спрашивает, это больше напоминает приказ. — И ты должна брать трубку, когда бы я ни позвонил. Или Сэм, или Геральд, или кто угодно из парней. Мы не будем беспокоить тебя без крайней необходимости, но ты обязана быть на связи. Она облегчённо кивает, расправляя плечи. Клокочущие слёзы совсем рядом, и ей не хочется, чтобы кто-то был свидетелем этому — бесконтрольным рыданиям, которые сделают бледное уставшее лицо пятнистым и непривлекательным. Ей нужно взять себя в руки. Доехать домой, собрать вещи в самые короткие сроки, встретиться с Ости и передать ей ключи от съёмного жилья, чтобы та в свою очередь вернула их арендодателю. Дел слишком много, и тратить время на истерику Лилу не может. Возможно, когда-нибудь, когда фундамент жизни обретёт твёрдость и устойчивость, Лилу позволит себе наконец выплакаться, оплакать себя и своё прошлое. Но это время наступит позже, а сейчас… — Тебя подвезти?

𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪

Он успевает вернуться, пока Вики ещё спит. Она зарыта лицом в подушки, глубоко дышит, накрытая одеялом по самые уши. Ему хочется обычного человеческого присоединиться к ней в тёплой постели и вырвать у неумолимо бегущего вперёд времени хотя бы пару часов на исцеляющий сон. Но такой возможности сегодня нет. Избавившись от верхней одежды, он идёт в маленькую ванную напротив спальни и быстро смывает с себя накопившуюся усталость — конечно, вся она не уходит, оседая противной липкостью на коже, но достаточно для того, чтобы дождаться возвращения Винса и поговорить с ним. Вытирая волосы найденным пушистым полотенцем, возвращается в комнату и усаживается, прислоняясь спиной к изголовью кровати и вытягивая ноги. Прохлада комнаты покрывает мокрую кожу покровом колючих мурашек, и ощущение холода не даёт ему прикрыть глаза. А ещё то, что слишком много мыслей вертится в голове. Они разношёрстные, но все такие чертовски важные, что отодвинуть любую из них на второй план кажется кощунством. Тем не менее одно дело сдвинулось с мёртвой точки — Лилу выдала крохи информации и благополучно уехала из города, что означает меньше рассредоточенности. Конечно, ему придётся попросить Войну, который планировал осесть в том же Спокане, чтобы тот приглядывал за Лилу. «Возможно, если он планирует открыть своё адвокатское бюро, ему понадобится секретарь? Тогда и вопрос с трудоустройством будет снят». На самом деле, конечно, это не его забота. Не должно быть его заботой. И ещё две недели назад, реши Лилу переехать подальше из Астории, он бы точно не стал уточнять, хорошо ли она подумала, а стал бы тем, кто поможет упаковать вещи. Она была головной болью, но после нападения чувство вины стало куда более ощутимо сковывать горло и мешать вдыхать полной грудью. Да, их вина здесь совершенно косвенная — мало ли, с чего психопат решил передать свою записку через Лилу, — но всё же… Закончиться для неё всё могло куда хуже, и только воля счастливого случая решила сжалиться. Теперь ему нужно попросить Ости найти пару официанток на помощь в Цербер — хоть Лилу и не отличалась исполнительностью, но всё же знала и не боялась посетителей. «Блядская жизнь», — думает он. В этот момент чувствует, как тёплая рука пытается обвить бёдра, и горячие губы где-то на уровне пресса шепчут невнятные слова. Люцифер проводит пальцами сквозь рубиновое полотно волос, прикасается к гладкой коже плеча и спины, пока Вики пытается обнять его. Как-то незаметно она стала той, кто заставляет все мысли выстраиваться в точные ряды, которые выглядят не так страшно и хаотично. С ней стремящаяся пролететь жизнь словно замедляется, выдерживает ровный ритм. И это хорошо. Хорошо, что она останется. Будущее, как всегда, туманно, но уже не столь непроглядно. Когда где-то вдалеке раздаётся едва различимый звук открывающейся и закрывающейся двери, Вики ворочается, но быстро успокаивается и замирает. Неразличимые голоса двух людей звучат на фоне. Люцифер осторожно выбирается из её хватки и подкладывает вместо себя подушку. Одевшись, он выходит из комнаты и движется по направлению к кухне, где уже горит свет и слышатся звуки открывающегося холодильника. Он намеренно не пытается идти тихо, чтобы его присутствие не стало сюрпризом, — так и выходит, Винс уже глядит в дверной проём, когда Люцифер пересекает порог. Шеф выглядит одновременно лучше и хуже, чем когда уезжал из города. Наверное, так сказывается долгая дорога в ночи, но тем не менее… В него словно вдохнули жизнь. — Как прошло? — интересуется Люцифер; он не станет упоминать о том, что в доме есть кто-то ещё, если шеф не скажет об этом сам. Винс усмехается и прихватывает ещё одну холодную стеклянную бутылку пива, которую тут же открывает и протягивает ему, прежде чем проговорить: — Как и ожидалось. Врач всем доволен, порекомендовал продолжать в том же духе и заняться зарядкой для разнообразия. Люцифер позволяет себе помолчать, пока делает несколько глотков. Ему придётся выдать Донни, но в этой ситуации стоит обойтись малой кровью. — Я встретил твоего детектива на днях, — бутылка стеклянным дном ударяется о кухонную тумбу. — Что за охоту ты устроил, шеф? Напряжение тяжеловесными суднами курсирует между стен, направляет осанки обоих мужчин ввысь, распрямляет ссутуленные от усталости плечи, оборачивая позвоночники стальными нитями. Люцифер только надеется на то, что Винс не станет спорить сейчас. Если нужно, он готов надавить, сделать стремление к расследованию в одиночку оружием. — Если ты привлёк частного детектива из другого округа к расследованию… — Никакого расследования нет, Кристи, в этом всё дело, — отрезает Винс. — Я обратился к нему как частное лицо, и узнать об этом здесь не должны. Мне пришлось связаться с Ребеккой, чтобы выяснить имя и не тревожить при этом дочь, так что не смей отчитывать меня, чёрт возьми. — Я не отчитываю, но это не только твоё дело, — Люцифер снова берёт бутылку и делает глоток, только бы не сказать ничего лишнего. — Лилу уехала из города. Винс вскидывает непонимающий взгляд. — Она почти ничего не помнит. Упомянула светлые, почти белые волосы парня, к которому села в фургон. Тони высадил её на дороге в лесу после ссоры и не довёз до бара. — И это всё? — Не стал её допрашивать, — рычит Люцифер, потирая глаза. — Этого хватит, чтобы исключить Маля. Он приехал не на своей машине, и так далёк от почти альбиноса, что даже не смешно. Если только мужик не захватил с собой злое светлое отражение. На несколько минут виснет неуютное молчание. Винс, да и Люцифер тоже, расслабился от пусть и блёклой, но надежды, что Вики не жила непонятно с кем. Но ровно это же значит, что тот, кто поиздевался над Лилу и оставил послание Грешникам, по-прежнему не имеет ни лица, ни имени. — Вы чего здесь? Её появление заставляет обоих вздрогнуть и посмотреть в дверной проём, к косяку которого прислонилась Вики. Её волосы растрёпаны, глаза сощурены от яркого света, а пальцы на ногах сжаты — пол слишком холодный. — Ты только приехал, пап? — она обходит тумбу и подходит к отцу, чтобы крепко обнять и спрятать заспанное лицо в его свитере. — Ведь почти утро, и… — Мы приехали буквально минут десять назад. — Вы? — Вики, наконец отлипнув от Винса, смотрит в его лицо; чуть покрасневшее лицо. Люцифер, в очередной раз удивляясь этому её чёртовому умению менять серьёзные вещи и делать их легче, с удовольствием наблюдает за тем, как Винс разевает рот, но из него не выходит ни слова. Для него так забавно наблюдать за этими странными моментами, которых в отношениях со своим отцом он был лишён. Какая типичная ситуация: после развода взрослый мужчина, имеющий взрослую дочь, обнаруживает в себе желание продолжать жить и почему-то считает, что должен объяснять это желание. Сэм так не думал. Отец в одну секунду сообщил ему о том, что мать ушла, — естественно, упуская детали, — а уже через неделю Люцифер заметил одну из клубных шлюх сующей язык тому в горло. Это было так отвратительно на вид, что хотелось вынуть глазные яблоки и прополоскать в средстве для чистки рук из гаража. Но всё же это повторялось. Из раза в раз, вновь и вновь на очередной попойке, а однажды какая-то сука воодушевилась занять пустующее место старухи Преза и, вместо того чтобы уйти после бурной ночи в их доме, вышла из спальни и принялась готовить завтрак. Идиотка. Ну, надо сказать, после этого Сэм зарёкся приводить очередную женщину на одну ночь в дом, где был его сын. Но в семье Уокер не так. И он надеется, Вики научит его этой чертовски привлекательной, блядь, нормальности. — О, да ты шутишь надо мной, мышка, — Винс прищёлкивает языком, когда замечает напряжённые уголки губ дочери; он целует её в лоб. — Мисселина осталась у нас. Ей нужно выспаться, как и мне. Пообедаем где-нибудь вместе? — Хорошо, можешь разбудить меня в любое время, — Вики посмеивается, отходя дальше; бросая взгляд на Люцифера, двигается к выходу: — Я выскочу на улицу, не теряйте. Она исчезает, пошуршав куртками в коридоре и надев какую-то обувь, с хлопком двери Винс тут же спрашивает, собирая опустевшие бутылки: — Отец не объявлялся? — Сегодня он в Индепендесе, Миссури, — отвечает живо; естественно, узнал он это от Нокса: ни Чума, ни Сэм не написали бы об этом. А вот об этом Нокс говорить отказался. Грёбаный мудак. — Твой отец — сложный человек, — между делом отмечает Винс; он складывает руки на груди и опирается на тумбу. — С возрастом такие вещи, как правило, лишь усугубляются. Люцифер усмехается, что получается с некоторой сдерживаемой злобой, и кивает, двигаясь к выходу. Ему только сеанса психотерапии не хватало от того, кто являет собой идеал родителя. Нет, это ему точно не надо, блядь. — Остановись. Он неосознанно выпрямляется — это способ показать готовность к обороне и нежелание слушать и слышать всё, что шеф решит сказать дальше. — Ты не похож на него. Он едва дёргает головой от неожиданности, но всё же не поворачивается к Винсу до конца. — Сэм консервативен и верит в вендетту, тогда как ты более либерален. Возможно, будь клуб активен прямо сейчас, это умение смотреть на мир шире и в тебе было бы искоренено, но это не так. Честно говоря, будь это так, я тебя к Вики и на милю бы не подпустил. Люциферу действительно хочется улыбнуться, но он держит эмоции и рот на замке. — Твой отец знает о своих недостатках, поверь, и, возможно, именно поэтому пытается решить всё самостоятельно. Никто в здравом уме, включая Президента бывшей мотоциклетной банды, не станет подставлять своего ребёнка, даже если тот уже взрослый. Позволь ему… Его бровь выгибается вопросительно, что прекрасно считывает Винс и продолжает: — …разобраться в этом. Защитить тебя. Что бы он не искал, это может плохо закончиться. Если у него есть догадки, дай ему возможность погрузиться в это. Будь здесь, следи за своими, разбирайся с баром. И, если думаешь, будто он тебе недостаточно доверяет, то думай об этом как о нежелании втягивать тебя в прошлое. Предоставь отцу возможность тебя защитить. — Я давно не ребёнок, Винс, — он становится в проходе. — И ты не понимаешь, ты не знаешь. Я рос там, где мордобой использовался чаще, чем слова. Я должен был стать тем, кто заменит отца на посту, когда он решит отойти от дел. Когда он решил, что клуба больше нет, я не спорил, потому что… Мы все устали от этого, почти всем хотелось спокойной жизни. Теперь, когда что-то из сделанного десятки лет назад возвращается с целью всё похерить, стоит обратиться за помощью и засунуть гордость себе в задницу. Если ему нужно грёбаное искупление передо мной, это не повод жертвовать временем. Вместе и без блядских секретов было бы разобраться во всей этой чертовщине куда быстрее. Я это знаю, он это знает, и ты тоже. Вот только исправляющиеся преступники, включая Президентов мотоциклетных банд, не хотят признавать собственных ошибок, терять авторитет и падать ниже земли в глазах их детей. Даже если они уже взрослые. «Какая уж тут нормальность, блядь». Он быстро выходит на улицу, слыша громкий выдох за спиной. Рассвет подбирается, и воздух чувствуется едва не обжигающим, когда соприкасается с разгорячённой кожей. Люцифер зол. Действительно зол на отца — это осознание злит ещё сильнее, потому что эмоция бултыхалась на поверхности чаши терпения слишком долго и вот теперь начинает расплёскиваться. Он настолько потерян в себе, что даже не замечает Вики. Сидя в кресле, она выпускает из приоткрытых губ тонкие струйки дыма. — Эй, — окликает, роясь в кармане куртки. Его кожаной куртки. Вытаскивая пачку, большим пальцем откидывает крышку и тянет к нему. — Возьми. Люцифер подходит ближе, грубовато выхватывает пачку из её руки, доставая для себя одну, и сам лезет в тот же карман, чтобы взять зажигалку. Он шарит по пустому карману, отчего Вики едва не сдвигается вместе с курткой, которую он будто пытается прорвать. — Да вот же, — подбородком она кивает на стоящий рядом столик. Больше Вики ничего не говорит. Люцифер отходит к балюстраде, поджигает сигарету и глубоко вдыхает, пока её кончик разгорается ярким огнём. Локтями он опирается на перила, утыкается лицом в раскрытую ладонь, жёстко проводит по векам пальцами. Когда так проходят несколько минут, он чувствует прикосновение холодной ладони к такой же заледенелой спине даже сквозь ткань кофты. Впервые ему хочется отодвинуться, скинуть с себя её руку. Это не приносит успокоения — скорее, словно на открытую рану льют спирт. Он тлеет под этой ледяной коркой, хочет ужалить огненными всполохами её незащищённую кожу. — Ты останешься? Он только мотает головой, подминая выгоревшую сигарету подушечкой пальца, после чего лёгким движением отправляет ту во двор. Он не останется. Винс сказал правильно — ему стоит сосредоточить своё внимание на своих, на Цербере, встретиться с Геральдом и повидаться с Кристи, потому что в последнее время уделял этому мало времени. — Съезжу домой. — Разве ты не оттуда приехал около часа назад? Разворачивается к ней лицом, и рука с его спины перемещается на уровень солнечного сплетения. Глаза у Вики светло-серые на рассвете, ясные, вот только тёмные брови над ними стремятся к переносице, будто ей сложно понять его. Он вновь коротко мотает головой — не хочет говорить о Лилу, не будет, даже когда вероятность причастности приезжего соседа сведена почти к нулю. — Ла-адно, — это протяжное «а-а» могло бы насторожить, — подробности будут? — Нет. — Как скажешь, — Вики глубоко вздыхает, будто готовится к длинной речи, но её грудь вдавливается внутрь, плечи опускаются; она быстро снимает с себя куртку, оставаясь на холоде в тонком лонге, через который видно буквально каждую мурашку на её коже. — Нахрена ты… — Люцифер, конечно, не медлит, забирая вещь, набрасывая на себя и притягивая теперь Вики к груди, чтобы согреть. — Закаляюсь, — она улыбается одним уголком губ; совсем легко, почти незаметно, прежде чем широко зевнуть, прикрыв рот ладонями, выставляя руки перед собой и упираясь локтями в его живот, отодвигаясь. — Вернусь и быстрее усну. Он смотрит на неё в упор. На растрёпанные волосы, на почти сошедшие с лица от сна лицом в подушку заломы. И его едва не ошарашивает мысль, которая за две недели и не подумала ворваться в голову и пошатнуть уверенность в интересе к ней. Люцифер отгоняет это сомнение прочь. Он не ошибся в ней, точно нет. И всё же ему кажется нечестным собственное молчание. Винс сказал, что он не похож на отца, но, возможно, тот упускает детали. Ему не хочется отвечать на неудобные вопросы, которые обязательно появятся. Вики знает об окружающих клуб проблемах лишь в общих чертах, и менять положение дел он не намерен точно. Его размышления, видимо, транслируются на лбу, потому что Вики слегка смеётся: — Давай я тебе кое-что скажу. Я десять лет прожила в одном городе с Ребеккой и едва ли обменялась с ней сотней слов, — она постукивает ладонью по его груди, — мне нетрудно понять, когда человек не хочет говорить. И я не собираюсь тебя расспрашивать. Захочешь, скажешь сам, что в твоей голове, а не захочешь — не буду уговаривать. С усилием Вики отодвигается и отходит от него, слегка дрожа, двигается к двери. Он отталкивается от перил и идёт следом, чтобы схватить её за руку, пока та не успела надавить на ручку. — И всё же ты от неё сбежала, как только смогла. От матери. Вики смотрит куда-то сквозь него, прежде чем делает шаг и оказывается совсем близко, поднимаясь на носочки. — Хорошо, что ты это заметил. Её горько-сладкие губы оказываются на его быстро, целуют жёстко, Вики делает всего несколько движений языком, но всё же первым отстраняется он, разворачивается и сходит со ступеней, после чего слышит доносящееся в спину: — И подбери эту дрянь с газона, Люцифер. Весь он вмиг отогревается, когда грудь начинают сотрясать мелкие подёргивания от смеха. Нет. В ней он точно не ошибся. И Люцифер обязательно найдёт возможность ей это показать. Быть может, приложит силы к тому, чтобы успеть привести в порядок мысли до обеда.

𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪 𓆩♡𓆪

В этом фургоне ей жарко. Здесь просто жарко. И там, где они были вчера, тоже было именно так. Воздух сухой, зелень кажется далеко не такой яркой, как Мими привыкла. Они едут долго, и дорога прямая, но от мелкой вибрации этой здоровенной машины тошнота поднимается по горлу, и общее состояние всё хуже. Ей никогда не было так плохо, как в последние пару дней. И становится только хуже. Ярко-синяя табличка «Добро пожаловать в Миссури», которую они проехали несколько часов назад, была едва ли не самой запоминающейся надписью, что она видела. Несколько миль леса сменялись небольшими городками, дорогу через которые они преодолевали слишком быстро. Указатель со сложным названием «Индепенденс» почти не застрял в памяти, но это поселение явно больше остальных. Они проезжают несколько слишком шумных улиц, и гул с них, сигналы, разговоры людей настолько громкие, что ей отчаянно хочется закрыть глаза и уши, вернуться в свой тихий дом. Мими мечтала о том, чтобы увидеть. Мечтала. Но здесь ей не нравится. Когда они добираются к небольшому одноэтажному зданию с зажжёнными на крыльце огнями, на город уже опустился вечер, и большинство звуков стихли. — Эсмеральда, милая. Обращение к себе настолько её пугает, что она почти подпрыгивает на сиденье. Пересохшее горло не даёт сглотнуть, но Мими послушно и плавно поворачивает голову вправо. Дверь открыта, углы челюсти на лице Бонта выглядят угрожающе острыми. Он наверняка позвал её больше одного раза. Позже она поплатится за свою невнимательность, это обязательно случится. Ей почти не приходится напрягаться, чтобы выйти из машины. Придерживая подол длинной юбки, она ступает на сухой асфальт. — Ты стоишь здесь, пока я… Мими уже не старается слушать — первое было самым важным: указание, — так что она послушно остаётся на месте, когда тёмно-серая большая машина отъезжает чуть дальше. Ей открывается вид на несколько фонарей, освещающих огороженный участок через дорогу, где стоит несколько ав-то-мо-би-лей — если она правильно запомнила кое-что из бормотания Бонта. Над дверью длинного здания с большим количеством дверей висит светящаяся надпись «Мотель». Но её привлекает не это. Ближе к дороге стоят несколько странных стальных… Что это? Велосипед? Но они больше, словно куда тяжелее. Она хмурится, рассматривая новое для себя. Ей бы хотелось спросить, как эти штуковины называются. Бонт вряд ли ответит, конечно, но, быть может, Сэми… Дверь мотеля широко распахивается, и из неё выходит… женщина? Она что-то прижимает к уху рукой, на ней брюки, но это не редкость, как Мими успела заметить. Ткань слишком туго обхватывает стройные ноги с изгибами бёдер, а куртка короткая и не выглядит даже немного согревающей. Светлые волосы женщины раздувает порыв ветра, словно призванный сделать её появление эффектным, от которого невозможно будет отвести взгляд. Женщина громко разговаривает словно сама с собой, за ней через несколько секунд выходит высокий и стройный мужчина с длинными неопрятными волосами. Он закуривает и слушает, как она болтает на повышенных тонах. «Это телефон!» Точно, у Бонта тоже такой есть. Он лежит в закрытом ящике в машине, и Мими не удавалось рассмотреть его близко. — Поцелуй меня в задницу, Люцифер! Женщина кричит это так громко, что Мими вздрагивает. — Ну и какого хрена ты делаешь, Элоиза? Мужчина не выглядит злым, но протягивает руку, куда, видимо, Элоиза вкладывает прямоугольную штуковину. — Не называй меня так, Ники-Нокси. Твоя хрень трезвонила с полчаса, мне пришлось взять трубку… Люц сказал, что они будут искать тёмно-серый фургон, который ездил по городу неделю назад. Удачи ему, блядь, таких машин миллионы. Даже тут, видишь… Обзор на то, что она наблюдала секундой ранее, закрывается мгновенно, а щёку тут же обжигает сильный удар. Пальцами задето веко левого глаза, и Мими беззвучно ахает от жалящей боли. — Что ты там рассматриваешь, а, милая? Мы почти опоздали на вечернюю службу, — глаза сверкают, губы едва двигаются, выпуская приправленные ядовитой нежностью слова. — Мне стоит обучить тебя манерам, милая Эсмеральда. Он хватает её за кисть, тащит ко входу в здание, сильно вздёргивает, отчего становится невозможным сдержать короткий вскрик. — Ах ты маленькая… — Эй, мудак! Мими тут же отшатывается, когда Бонт со злостью швыряет её руку от себя. — Ни слова, дрянь, ты поняла меня? Ей не хватает сил даже кивнуть — всё внимание занимает его превращение. Лицо расслабляется, уголки губ приподнимаются, он оборачивается к зовущей его женщине. Элоизе. — Простите, что потревожили ваш покой в такой поздний час, мисс… — Пошёл ты со своим покоем, мудила, — Элоиза взмахивает рукой, перешагивая через невысокий забор, яростно направляясь к ним. Она будто и не смотрит, не замечает, как на лице Бонта вновь появляется эта омерзительная гримаса. — Ты в порядке? Она не сразу понимает, что обращаются к ней. Пряча взгляд в подоле юбки, она не решается поднять глаза. Точнее не сразу. В поле зрения попадает чёрная обувь на высокой подошве. Элоиза нагибается, чтобы поймать внимание. Но она её не трогает и не подходит слишком близко. — С тобой всё в порядке? «Почему у неё такие яркие губы?» Мими поднимает голову и несколько секунд смотрит в обеспокоенные глаза. Знает, что ей нужно кивнуть, безмолвно успокоить и дать понять, что их можно оставить. Но почему-то она не может. Часто моргая, медленно опускает подбородок вниз. Чувствует, как её рот дрожит, силясь выдавить улыбку. Элоиза слегка закатывает глаза, будто говоря, что не верит в эту ложь, которую Мими даже не смогла произнести. Но всё же, прежде чем уйти к мужчине, что ждёт её через дорогу, она задевает своим плечом плечо Бонта, отталкивая того в сторону. — Ещё раз тронешь так, как я уже видела, оторву твои руки и вялый член, ясно? — Идём, дорогая, — Бонт предусмотрительно не дотрагивается до неё, а лишь разворачивается лицом к зданию. А Мими смотрит вслед женщине. Купается в нескольких секундах безопасности, что обеспечивает Элоиза, оглядываясь на них. — Терпеть не могу этих святош, — громко возвещает она, подходя к тому мужчине. — Лживые ублюдки. Надо же было нам выбрать мотель напротив церкви. Передай Сэму, что следующий ищу я. Мими думает, что именно Элоиза — самое яркое, что ей доводилось когда-либо видеть в жизни. И эта встреча стоит всего, что ей только светит вытерпеть сегодня.