Keep silence

Пятница и выходные, не считая одного эпизода, прошли для Антона ровно. Было очень непривычно находиться безвылазно дома в субботу и воскресенье. Обычно Рома, Полина или Бяша придумывали способы, как его оттуда вытащить — на чаепитие или на прогулку. Теперь же Антон сидел в своих четырех стенах. Не было ни звонков, ни заходов в гости… Но он не мог на это жаловаться — сам даже и не попытался позвонить Полине, как-то объясниться. Этого не хотелось, конечно, делать по телефону, но ему нужно было как-то действовать. Он проклинал собственное бессилие, потому что без Полины становилось откровенно тяжело. Это как потерять ферзя в шахматах — без него партия заведомо проиграна. Дни тянулись жвачкой, но, как и было сказано, в пятницу произошёл один-единственный эпизод, который немного выбился из привычной для него рутины. Он напрочь позабыл о том, что в школе, в углу коридора первого этажа существует библиотека, которую он посещал один-два раза за все время. И то, один из них точно, чтобы просто забрать учебники. И когда для него обнаружился этот факт, он так этому обрадовался, что на следующей же перемене, а именно — на четвертой, единственной длинной двадцатиминутной перемене, понёсся туда. Плюсов было немерено: тишина, запах книг, малое количество людей. Тем более тут он может и почитать, и сделать домашнюю работу, и одиночество уже не будет восприниматься им так… тяжко. Едва только он приоткрыл дверь и зашёл внутрь, то нос сразу защекотал приятный запах: старых книжных страничек, бумаги и чернил от громадного принтера, стоявшего на столе у одной из библиотекарей, бросившей на него удивленный взгляд. — Здравствуйте, — тихо поздоровался Антон и, дождавшись ответного приветствия, прошёл дальше. Здесь было так же приятно, как и в прошлые разы: пара столов, располагавшихся удалённо, книжные стеллажи, растения, стоявшие вокруг — все выглядело до того… спокойно, что он быстро расслабился. — По школьной программе книгу ищешь? — спросили у него, и Антон, смущенный, развернулся, неловко спросив: — Нет, я не ищу… Можно я тут просто посижу, почитаю? После вопроса библиотекаря он подумал, что раз уж тут так пусто, то может они не очень жалуют, чтобы здесь просиживали штаны, а брали только книги из школьной программы и тихо-молча уходили? Она неожиданно рассмеялась: — Дорогой мой, конечно, можно, что ты так в глаза мне робко смотришь? — Просто подумал, что так нельзя, — рассмеялся Антон, почесав затылок. — Нет-нет, можно, все можно, — улыбнулась она ему напоследок и начала заполнять что-то в бумажках, — Если будешь что-то брать — ко мне подходи. — Хорошо, — кивнул он и, направившись к одному из стеллажей, столкнулся с вышедшим оттуда парнем, отчего даже немного испугался: от пяток до затылка пробежали мурашки. — Какие люди, — улыбнулся ему Слава, держа в руках пару книжек и упитанный том какого-то произведения, — Здравствуй-здравствуй! А я думаю, кто тут стесняется книги брать? — Привет, — усмехнулся Антон, скрещивая руки на груди, — Я не стесняюсь, просто уточнил. — Это тоже хорошо, — кивнул он, подходя к столу и выкладывая туда, что успел набрать, — А то мало ли, кто злостный проберется в библиотеку и будет читать не школьную программу. — Хватит, — проворчал Антон, закатывая глаза, — Ехидничать ещё хуже. — Ещё хуже язвить, — улыбнулся Слава, — А ехидничать — весело. — Приму к сведению, — кивнул Антон, подходя к нему, — Что читаешь? — Школьную программу, — Антон уже было озверел, когда тот, примирительно вскинув руки, рассмеялся, заверив, — Да я не смеюсь, сам посмотри. Антон, нахмурившись, бросил напоследок «Ты именно, что смеешься», глянул на лежащие на столе книги. «Тихий дон» и «451 градус по Фаренгейту». Да уж, контраст так контраст. Обе книги Антон знал, но вот к «Тихому Дону» подходить опасался: уж слишком его напрягали размеры. Да и то, что он видел в старом фильме, заставляло его усомниться: а насладится ли он всеми перипетиями в книге в полной мере? — Брэдбери — не школьная программа, — заметил Антон. — Ну, тут уж я пожадничал и пошёл против принципов библиотеки, каюсь, — положив руку на сердце, произнес тот. Больших усилий стоило не фыркнуть: Слава всегда так разговаривал? Будто… защищал докторскую перед комиссией, не меньше. Какая-то театральность в его речи немного забавляла. — Понятно-понятно, — кивнул Антон. — Читал что-нибудь из них? — поинтересовался Слава. — Брэдбери читал, — ответил он, — Мне в принципе понравилось. Но немного… меланхолично себя чувствуешь потом. А вот «Тихий Дон» знаю только по сюжету из фильма. Но как-то не очень хочется читать… — Тут соглашусь, — вздохнул Слава, — Я бы и не читал. — Да? — выгнул бровь Антон, — А что же тогда читаешь? — Потому что Лилия Павловна думает, что я её литературный наследник, — усмехнулся он, — И линчует меня, если я не отстреляюсь. — У вас что, класс литераторов… — пробормотал Антон, и Слава вопросительно посмотрел на него: — М? — Ну, Алёна же у тебя в классе, например? — получив кивок, Антон пояснил, — Ну вот, Лилия Павловна с ней тоже работает немало, походу. Вы что, претендуете на должность преподавателя здесь? — Ха-ха, нет уж, — рассмеялся Слава, а потом задумчиво произнёс, — Алёна… Алёна-то да, она тоже в фаворитках ходит… Только время от времени раздолбайничает, вот Лилия Павловна её после уроков работать и оставляет. — А тебя не оставляет? — поинтересовался Антон. — Конечно нет! — оптимистично воскликнул он, — Я же почти, как Байрон! — Но ты не Байрон, ты другой, — съехидничал Антон, припоминая стихотворение Лермонтова. Какой-то сюр, но они литературно друг друга дразнили. Но, учитывая, как у Славочки приподнялись брови, на губах заиграла ухмылка, а прозрачные глаза наполнились каким-то дьявольским огнем, шутку он оценил. И даже очень. — Ты сделал мне больно, — заметил он. — Не помрешь, — философски заметил Антон, подходя к одному из стеллажей. Пока он смотрел на корешки, между ними установилась тишина, которая продлилась не очень долго, зато показалась Антону комфортной. Как тогда, на подоконнике в туалете. Сейчас, кстати, когда Слава не сидел, закинув нога на ногу, а стоял рядом с Антоном, можно было отметить их разницу в росте. Слава был чуть пониже него. Где-то на полголовы, что не мешало ему держаться статнее Антона во много раз. В его спине будто был какой-то прут, из-за чего осанка была такой ровной, будто Славу заставляли ходить с книгой на голове. Хотя, учитывая его аристократские замашки, такое вполне могло быть. Интересно, как он тогда мог быть в компании ребят? Антон не шибко мог себе представить вступающего в крикливые баталии с Ромкой Славу, Славу, который хохотал бы с ними в перерывах в столовой, Славу, который катался бы с ними на велосипедах летом… Такое, возможно, могло быть. Просто пока Антон не мог это вообразить. — А ты что собрался читать? — поинтересовался Слава. — Пока не знаю, — отозвался Антон, разглядывая названия, — Хочется что-то зарубежное… — взгляд наткнулся на одну небольшую книжку — «Над пропастью во ржи», — Вот эту, например. Постоянно о ней слышал, но все никак не брался, — он вытащил её и показал Славе, — Не читал? — Читал, — кивнул тот, — Но мне не очень понравилось. — Ну вкус и цвет, — пожал плечами Антон, — Я вот её возьму. Славочка тихо улыбнулся, пожал плечами и присел за стол с «Тихим Доном». Даже в сельской школе в библиотеке он смотрелся, как юный дворянин в своём поместье, как Полина его и называла. Снова закинул нога на ногу, снова статная осанка… Как будто его вышколили на такой внешний вид. — Ты не против, — подошёл к нему Антон, — Если я тут с тобой посижу, почитаю? Слава удивленно глянул на него: — Ты тут читать будешь? — Ну, ты же тут читаешь, — оправдался Антон. Почему-то ему стало вдруг страшно неловко: будто он навязывал Славе своё общество. Однако тот лишь издал смешок: — Так просто у меня дома не всегда время есть, — уклончиво ответил Слава, и Антон, скрестив руки, козырнул неотразимым аргументом: — Тогда считай, что и у меня тоже. Слава засмеялся: — Ладно-ладно. Присаживайся, конечно. Моя подруга тут редко ко мне присоединяется, — он шепнул, — Она не очень любит читать. — А что же тогда она тут делает? — поинтересовался Антон, присаживаясь и подпирая щеку рукой, а потом шепнул в той же манере, — Ты принуждаешь её к чтению? — Нет-нет, — покачал головой Слава, — Она иногда приходит сюда порисовать. — О, — удивился Антон. Он чуть по-детски не пролепетал «А я то-оже люблю рисовать», но успел вовремя смолчать, — Так значит, кроме туалета ты зависаешь тут? — Иногда схожу купить булочку в столовую, — улыбнулся Слава, и вокруг его глаз снова появились гусиные лапки, — А иногда сижу в классе. Иногда — в курилке, если моя подруга просит. — Твоя подруга точно не Алёна? — усмехнулся Антон, раскрыв книжку, и Слава, повторяя его действия, засмеялся: — Точно нет. После этой фразы они оба приступили к чтению. До конца перемены оставалось около пятнадцати минут, и Антону этого времени было достаточно, чтобы отвлечься. Единственное, что немного коробило приятную атмосферу — это его голод. Он уже второй день подряд пропускал в школе завтраки, поэтому желудок заурчал пронзительно громко, что даже Слава перевёл на него удивленный взгляд светлых глаз: — Есть хочешь? — Немного, — смущенно ответил Антон. За такие примитивные физические потребности и их откровенные проявления ему иногда бывало немного стыдно. — Сейчас, погоди… — Слава потянулся к своему рюкзаку, и Антон, поняв, что тот делает, запротестовал: — Да нет-нет, не надо, я потом схожу и куплю себе булку. — Там после пятого урока нет уже никаких булок, — усмехнулся Слава, копаясь в рюкзаке, — Так, сиди молча, дай мне тебя спасти. — Теперь ты не Байрон, а Дон Кихот? — ухмыльнулся Антон. — Перестань паясничать, — Слава вытащил из рюкзака пакет и, раскрыв его, торжественно произнёс, — Угощайся, — а потом добавил не без гордости, — Сам приготовил. У Антона заблестели глаза, когда он взглянул на содержимое. Оладушки! Вот это был, конечно, подарок! Он думал о бутерброде с заветренной колбасой и чуть подсохшим хлебом, как о деликатесе, а тут такой подгон! Ещё и пахло так… умопомрачительно, что Антону даже стало ещё больше не по себе, когда он подумал о том, что хотел бы запить это чаем. — Кстати, а может чайку? — он оторопело уставился на Славу. Тот что, читал его мысли? Как он мог быть таким… подходящим к обстановке, как он так понимал Антона? Может быть Ромка и Полина ошиблись, и они в самом деле похожи? Потому что иначе нельзя было объяснить, почему тот настолько четко все предугадывал. Слава его удивленное лицо расценил по-своему и поспешил заверить: — Да разрешат нам, я здесь уже немало сижу. Да, Тамара Анатольевна? — крикнул погромче он. — Что, Славик? — спросила она. — Можно мы чай попьем? Очень аккуратны будем! А если вдруг пролью — как швабру возьму и все здесь уберу, — он заявил так героически, словно собрался спасать короля, а не протирать сладкие пятна от чая. — Актер ты, дорогой мой, настоящий актёр, — покачала женщина головой, улыбнувшись, — Можно чай. Только аккуратно, иначе действительно полы мыть заставлю. — Благодарю! — улыбнулся он, и Антон, нахмурившись, поинтересовался: — А как ты собрался чашки из столовой выносить? — Там меня уже все знают, — беспечно отмахнулся тот. — Это… — Антон, бессильно засмеявшись, добавил, — Ты очень странный человек, Слава. — Сочту за комплимент, — пожал Слава плечами, а потом подсуетил его, — Давай-давай, пошли… Антон не стал препираться: в конце концов, ему тут обеспечили полный сервис, так что помочь он был просто обязан, о другом речи и не шло. — Иду… — Слава пошёл к выходу из библиотеки, и Антон, идя за ним и наблюдая за его спиной, вдруг подумал, как это все странно. Такое чувство, будто то, как он жил раньше — дружба с Бяшей, Ромкой и Полиной — было очень давно. Либо этого и не было. Все стало настолько другим — и локации, и разговоры, и компания, что Антон будто попал в другую школу, познакомился с новым другом и заново социализировался? Всё вокруг стало серым. Может быть такое, что это действительно все? Неужели поменялось абсолютно все, и он больше не вернется к тому, как это было раньше? А если они сейчас… Антон едва не остановился. Вдруг сейчас Полина с Ромкой его увидят? Со Славой? Как это будет выглядеть? Что он им скажет… Это же будет почти, как предательство, Антон никак не сможет объясниться. Что ему сказать? Им, Славе? А Слава вообще знает, кто друзья Антона? Или все-таки нет? Если он был на дискотеке, то наверняка видел их в компании, но у них с Антоном о них не заходила речь, так что вдруг все-таки… Сука, как же сложно: Антон снова пытался безуспешно усидеть на двух стульях. Он все ещё держался за старую дружбу, но не хотел по-свински поступать со Славой, который, вроде как, был вполне приятным человеком. — Все нормально? — поинтересовался тот, увидев его метания. — Не совсем, — туманно отозвался Антон, оглядываясь по сторонам. Он чувствовал себя, как будто ему снова девять, и он съел развесную конфету в магазине и ждал, с какой стороны на него налетят разъяренные кассиры. — А поконкретнее? — выгнул бровь Слава. — Не могу, — одними губами произнес Антон, и тот, нахмурившись, спросил: — Ты переживаешь, что тебя со мной увидят? — Нет! — тут же воскликнул Антон. Да. Эту правду Славе не нужно было знать. Такое не будет приятно услышать никому, и Антон не мог допустить, чтобы такие слова его обидели. Слава, как минимум, этого не заслуживал, поскольку он даже не был при делах, поэтому Антон поспешил оправдаться: — Просто я немного поругался с моими друзьями… Так что стараюсь пересекаться с ними реже. Только в классе. Мне немного тяжело, если они рядом. Прости, — сконфуженно добавил он. — Я тебя понял, — кивнул Слава, — Не за что извиняться. Иди в библиотеку, я принесу нам чай, договорились? — Да, хорошо… — Антон растерянно кивнул, — Спасибо тебе огромное, мне даже немного… — А чего это? — ухмыльнулся Слава, — Ты их обратно понесешь, не спеши радоваться. Это так застигло врасплох, что Антон даже приоткрыл рот, а потом прыснул от всей души, качая головой: — Не спешу. Давай, я жду тебя. — Жди меня, и я вернусь… — запричитал Слава, разворачиваясь и идя в столовую, и Антон, закатывая с улыбкой глаза, выкрикнул: — Хватит с тебя литературы! — Ни за что! — кинул Слава, заходя внутрь столовой и скрываясь за дверью. Антон, издав смешок, направился обратно в библиотеку. Пока что, пусть это был третий раз, когда Антон говорил со Славой, ему не удавалось раскусить его. Конечно, Антон и не надеялся, что у него это получится достоверно или с первого раза — с Ромкой, например, этого и не вышло. Но Антон будто все ещё не знал, что из себя Славочка представляет. Было только несколько вещей, которые он мог сказать однозначно: тот был фанатом литературы, любил саркастично, но игриво пошутить и мог помочь, но не делая это себе в ущерб. Однако большая часть все равно оставалась в тени, и Антону хотелось бы выяснить всего побольше. Когда он пришёл в библиотеку, оладушки, аккуратно перевязанные Славой, оставались на своём месте, возле их раскрытых книг. — Деточка, вам чашек не дали? — спросила библиотекарь, высунувшись из-под высокого стола. — Нет-нет… Тамара Анатольевна, — заверил её Антон и даже смог вспомнить имя и отчество, — Слава сейчас сам принесет. Я потом чашки обратно занесу. — Хорошо-хорошо, — закивала она, снова вернувшись к своим записям, — Если что надо — спрашивай. — Договорились, — слегка улыбнулся Антон, подходя к своему месту и плюхаясь за стул. Несмотря на то, что пакет с оладушками был на совесть перевязан, от него все равно одуряюще-хорошо пахло, но Антон стоически держался, не позволяя себе такую наглость, как есть одному чужую еду. Славу долго ждать не пришлось: он зашёл в библиотеку с двумя кружками, от которых струился пар. Ого, как это он удачно попал, что чай ему достался горячий? По обыкновению он либо холодный, либо по-гадкому теплый. — Ну, вот и все, — радостно заявил он, поставив две чашки за стол и усаживаясь рядом с Антоном, — Минут десять у нас есть. — Да уж, не густо по времени, — хмыкнул Антон, пододвигая чашку, — Спасибо ещё раз, что угостил… — Ты попробуй вначале, — хмыкнул Славочка, — А то так слишком голословно. — Хорошо, давай, — Антон пригрозил напоследок, прежде чем подцепить румяный оладушек, — У тебя одна попытка. — Я весь внимание, — усиленно закивал Слава, повторяя его действия. Несмотря на свои напускные угрозы, Антон с превеликим удовольствием съел первый оладушек, даже промычав от восторга. — Ну что, я тоже неплох, а? — хмыкнул Слава. — Слушай, — протянул Антон, потянувшись за вторым, — Правда, очень вкусно! Я даже не ожидал… — Что, комплименты шефу передавать? — Слава, подув на чай, аккуратно отпил. — Ещё бы! — у Антона аж глаза заблестели, и он, на запале отпил из своей чашки, тут же обжегшись, — Тьфу, чай горячий! — Я бы возмущаться этому не стал, — усмехнулся Слава, — В школе горячий чай — это, извини меня, роскошь. — А я и не возмущаюсь, я констатирую, — они долгую секунду смотрели друг другу в глаза, а потом Слава улыбнулся, отчего в его глазах точно солнечные блики заиграли: — Забавный ты, конечно… — Ха-ха, — покачал головой Антон, и Слава заметил: — Ладно, хватит с нас веселья. Мы читать сюда пришли. — Ох, ох, как тебе важно, чтобы в библиотеке читали, я прям тронут, — Антон положил руку на сердце, и Слава прыснул, открывая первую страницу «Тихого Дона». — Это святая святых в школе. — Кроме туалета? — не удержался от поддразнивания Антон. Слава, сардонически улыбнувшись, посмотрел на него периферийным зрением, и Антон рассмеялся: — Ладно, прекращаю подкалывать. С этого момента они действительно старались читать на совесть каждый свою книгу. Свежее повествование Сэлинджера не давало Антону заскучать, но и действий пока было немного, чтобы однозначно рассудить по книге, хорошая она или нет. Он был уже на середине четвертой страницы, как Слава длинно и громко выдохнул, вчитываясь в собственную книгу. — Что там у тебя? — полюбопытствовал Антон. — Мрак чуть ли не с первых страниц, — хмуро произнес Слава, потирая двумя пальцами висок. — Я думал, что ты фанат всякого рода… мрака, — Антон, наткнувшись на недоумевающий взгляд Славы, сам не понимая почему, начал глупить, — Ну… Не так поставил мысль… Короче, — он вздохнул, — Мне казалось, что ты такое и любишь. Трагедию, серую мораль… — Это-то я люблю, — кивнул Слава, соглашаясь с Антоном, — Бывает такое, когда на героях сосредотачивают внимание, а потом они умирают, да? Вот тогда это нелегко… Но здорово, когда через их смерть что-то преподносят… Как вот с Катериной из «Грозы» или со смертью Джульетты с Ромео… Одни поняли, что их вражда бессмысленная, другие поняли, что девушка была так сильна, что покончила с собой — хотя с этим не очень согласен — а значит надо что-то менять. А тут как-то сходу. Антону оказалось на редкость интересно слушать Славу. Когда он рассуждал, то легкий флер наигранности сходил с его лица, и Антон видел перед собой просто очень начитанного и образованного юношу. И с такой речью! Не у всех преподавателей была такая поставленная речь, Антону было, с чем сравнить. Пока что компания Славы его немало прельщала. — Ты интересно рассуждаешь, — подытожил Антон, — Но знаешь — и у смерти в литературе есть разные задачи… Ну, сюжетные. Например, ты сказал, что могут что-то преподнести… Мораль, — нашёл подходящее слово Антон, — А иногда через смерть хотят подготовить к сюжету тяжелому. Или показать, какой человек жестокий. Или сумасшедший. Вон, Раскольникова вспомни, — привел пример Антон, — О бабке не сильно скорбели, зато про героя знали, что он тронулся умом со своей теорией. — Ну, в целом ты прав, — кивнул Слава, подпирая щеку рукой и разглядывая Антона, — А у тебя там как? — Пока что все ровно, — Антон огладил пальцами страницу, — Даже есть в этом какая-то… — он замялся. — Злободневность? — подсказал Слава. — Да! — с облегчением ухватился Антон за слово, — Так что пока это меня держит. Но я надеюсь, что перемещусь ещё куда-нибудь кроме общажной комнаты. — Пропасти во ржи там не будет, — Слава посмеялся, когда этими словами взорвал Антона: — Хватит лезть в мою книгу! Я же тебе не говорю, что реки в твоей не будет! — Наверное, потому, что она будет, — отсмеявшись, Слава перевернул страницу, но не переставая улыбаться. Гусиные лапки вокруг его глаз сделались ещё мельче. Антон, проворчав что-то про себя, вновь продолжил читать, при этом внаглую уплетая оладушки Славы, пока тот, тихо усмехаясь, наблюдал за тем, как пакет понемногу пустеет. Чай остыл, и Антон допил его с превеликим удовольствием, ощущая блаженную наполненность и тепло в животе, по которому так успел затосковать. Взгляд напоролся на настенные часы. С сожалением он отметил, что ему было уже пора идти. — Через две минуты урок начнется, — с легкой досадой сообщил он Славе, и тот, оторвав взгляд от страниц, удивленно посмотрел на время: — Да уж, быстро как-то… Так, ладно, тогда на следующей? — М? — Антон не сразу понял сути вопроса, и Славочка пояснил: — Ну, на следующей перемене тут же пересекаемся? Антон почувствовал, как внутри, все разодранное в клочья событиями последних дней, будто бы потихоньку притупляется. Ещё не отболело: до этого ещё долго. Но что-то в словах Славы облегчает это. Лечит. — С удовольствием, — улыбнулся он, забирая две чашки. Слава тоже явно обрадовался: — Отлично, до встречи тогда! Антон кивнул и уже было потянулся к своей книге, как Слава поторопил его: — Нет-нет, я твою поставлю, от чашек не отделаешься. — Я и не пытался! — изумленно хохотнул Антон, но Слава, усмехаясь, замахал руками: — Да-да, конечно! Хватай чашки и бегом! Мир, труд, май! — Это звучит не по-литературному! — прыснул Антон. — Зато доходчиво! Все ещё посмеиваясь, Антон махнув на прощание свободной рукой и, обменявшись вежливым «До свидания!» с Тамарой Анатольевной, вышел из библиотеки. Ему стало чуть спокойнее. Антон как будто часть груза с себя сбросил: ему было сыто, немного весело и даже не очень страшно идти на урок. Он занёс чашки в столовую, стойко выдержав подозрительный взгляд поварихи, а потом, выйдя оттуда, пошёл к лестничному пролёту. Несмотря на этот положительный эпизод, Антон призвал себя не слишком-то увлекаться и все равно иметь в виду: сейчас его положение очень шаткое, он буквально меж двух огней находится. Ему не хотелось создавать конфликтов, однако безропотно принимать одну сторону он все же не мог. Понятное дело, что ребята, если бы приходилось выбирать, для Антона были бы дороже Славы. С ним Антон ещё не очень хорошо знаком, не прошёл так много, в конце концов Антону его нужно получше узнать. Поэтому да, в случае чего он бы не мог отказаться от своих друзей. А они от него?

***

Они встретились на следующей перемене после пятого урока. И после шестого тоже. Тишина и книги казались Антону хорошим сочетанием, а Слава был достаточно приятной компанией, чтобы просто порефлексировать в тишине, читая хорошую книгу. Антон отметил для себя уже после, когда уходил из школы, что прежде у него не было такой возможности — проводить с кем-то время в тишине. Оля и отсутствие звуков — это два несопрягающихся понятия. С Полиной Антону всегда было о чем поговорить, а в те моменты, когда она замолкала, ему становилось не очень комфортно. С Бяшей Антон крайне редко оставался наедине. А с Ромкой… Было где-то два раза, и оба эти раза Антон был, мягко говоря, в подвешенном состоянии. Когда он обрушил на родителей громы и молнии и, зареванный и раздавленный стоял около собственного забора вместе с тихо курящим Ромкой, и после того, как Ромка откачал его после панической атаки, они тихо смотрели на солнце за окном. Вспоминать об этом оказалось больнее, чем он думал. И хотя тогда это тоже была комфортная тишина, сейчас все было иначе… Антон как будто попал в кружок по интересам. И, стоило отметить, общение со Славой шло ему на пользу. Если вначале Антона немного подмораживала его чересчур витиеватая манера речи, то ко второй перемене он максимально к этому приобщился. Слава легко переходил от излишне формальной речи к более расслабленной. И Антон принимал правила игры. После пятницы пошли выходные, на которых он по максимуму пришёл в себя и позволил себе передохнуть. Дома его подавленное состояние не выходило наружу, и Антон восстанавливался, то разговаривая с мамой, то помогая папе, то играя с Олей. Он не ожидал того, что отдушиной для него будет собственная семья, хотя раньше он такое бы даже не предположил. Переживать проблему он привык один, но в общении с близкими это как будто делалось легче. Он все ещё страдал дуростью, считал дни от того момента, когда все пошло не так. «Я признался ему пять дней назад» «Уже шесть дней прошло, а как будто…» Но приятным для него моментом стало то, что из-за его катастрофы небеса не рухнули на землю. Люди жили своей жизнью, она била ключом, и Антон, подстраиваясь под эту реальность, думал о том, что все, возможно, ещё не так страшно. Первый день дался ему действительно тяжело, с непривычки он позабыл о том, как тяжело быть одному, если ты к этому готов. Но ко всему можно привыкнуть. Вода точит камень, и у него однажды это отболит. Обыкновенная рутина его отвлекала: домашняя работа, помощь с какими-то инструментами, рисование… И, кажется, для него начала наставать нелегкая братская пора. Он не совсем знал, что является причиной. То ли момент, когда Оля со всей силы нанесла удар Белову, стал для неё отправной точкой, то ли её окружение в школе, но Антон ощущал, что она начинает неуловимо меняться. Когда он зашёл на кухню, она говорила с мамой о мальчиках. У него глаз дернулся, когда он услышал, как мама смеётся и живо обсуждает с ней эту тему, пока он шёл к холодильнику, чтобы взять оттуда яблоко. — Мама, что ты с ней обсуждаешь? — возмутился он, в то время, как Оля засмеялась во весь голос. Она любила эти заранее выигранные споры, когда мама однозначно была на её стороне. — Девчачьи дела! — воскликнула она. — Ей десять! — Антон скрестил руки на груди. — Скоро одиннадцать! — снова встряла Оля, и он, аккуратно накрыв ладонью её рот и игнорируя попытки отстранить руку. — Она скоро подростком будет, — издала смешок мама, — Пускай со мной будет обсуждать. — Ей до подростков ещё, как до Китая, — Оля почти высвободилась, — И ничего себе! То есть ты мне в двенадцать грозилась ремня дать, если я подальше от дома отойду, а этой значит все можно? — Да, где-то мы порох с папой растеряли, — вздохнула мама, но в её голосе совсем не было огорчения. — Фу! — воскликнул Антон, отстраняя ладонь, — Ты чего, лизнула её?! — Оля начала громко смеяться, — И какой из неё теперь подросток? — обратился он к маме. — Все, хватит! У нас с мамой девчачьи разговоры! — воскликнула Оля и начала подгонять Антона, — Не надо нам мешать, давай-давай… У Антона чуть брови до лба не взметнулись от такой беспардонности, и он, подойдя к Оле, потянул её за щеки, помотал слегка в разные стороны, игнорируя её возмущенные и невнятные «Эй!», а потом проговорил чуть ли не с нежностью: — Я запрещаю тебе встречаться с мальчиками, пока тебе не исполнится пятьдесят лет. — Что?! — завопила Оля, пока мама пыталась отсмеяться, — Ты… Отпусти! — она отстранила от себя пальцы Антона и развернулась, тыкая в него, — Мам, ты вообще… — она безуспешно отпихивала руки Антона, который все так же пытался схватить её за щеки, — Мам, ты слышала, что он… Да перестань! — её лицо начало краснеть от злости, а какая-то надменная братская часть Антона, которая любила поддразнить Олю, покатывалась со смеху. — Слышала-слышала, — кивнула мама, а потом предупредила Антона, — Хватит её трогать, иначе… — она усмехнулась, — За щеки тебя оттаскаю я. — Понял? — торжествующе улыбнулась Оля, а потом, ущипнув его, быстро вскочила со стула и побежав к лестнице, хохоча, когда услышала топот Антона, бросившегося за ней вдогонку. — Ну держись, засранка!

***

После выходных Антон чувствовал себя получше. Он расшевелился, в школу уже шёл увереннее. Они с Олей прошлись пешком, и он, порядком с ней наговорившись, как-то выпустил всё свое волнение, поэтому зайдя в школу не ощутил ни тревоги, ни лихорадочного желания оглянуться по сторонам. Проводив Олю в её класс и глянув, как там обстановка, он убедился, что всё ровно. Белов сидел в своей компании пацанов, и они, судя по всему, вовсю рубились в морской бой. Когда Оля зашла в класс, он скользнул по ней мимолетным взглядом и снова было прикипел к своему листку, а потом вернул взгляд, когда понял, что рядом с ней стоял Антон. Он не стал угрожающе смотреть на Белова, лишь спокойно задержал на нём взор и попрощался с Олей. Хотелось поторопиться, поскольку его начала нервировать мысль, что одна из её подружек была в него влюблена, потому что восторженное «Антон пришёл!» он слышал уже не в первый раз. Постаравшись отделаться от этой мысли, он пошёл к себе в класс, на химию. Благо, кабинет был на том же этаже, поэтому Антон никуда не опоздал. Всё было точно так же, только с той разницей, что в классе появился Бяша. Видимо, выздоровел. Антону стало больно от того, каким преданным и радостным взглядом на него посмотрел Бяша. Полины пока не было. Может, он пока не знал? Сидевший рядом с ним Ромка, очевидно, взбодрился от присутствия лучшего друга: выглядел он куда энергичнее, нежели в четверг и пятницу. Может, он, как и Антон, сделал какие-то выводы? Хотя когда их взгляды пересеклись, то Антон в этом засомневался. Он у Ромки был такой пустой, такой… мертвый даже, как будто выжженное огнём поле. Антон, сглотнув, кивнул Бяше в знак приветствия, и тот поинтересовался: — Ну че, на? Побуянил ты на дискаче? Ох… Бяша, конечно, сам не знал, какие раны расчёсывает. — Есть такое, — криво улыбнулся Антон и быстро перевёл тему, — А ты как? Полностью выздоровел? — Да, почти… — лениво ответил Бяша, — Мне разве что мать таблеток сунула, на… Мол, пропивать их надо, — он поморщился, — Вот кому надо? Мне, что ль? Мне не надо… Все, я уже не кашляю, на, не надо мне таблеток! Антон чуть улыбнулся. Сумбурная речь Бяши веселила даже несмотря на растущее в компании напряжение. — А где Полина? — поинтересовался он, — Она никогда почти не опаздывает… Хотелось уцепиться за любую тему, лишь бы Бяша не задавал вопросов в стиле «Пацаны, а вы че такие кислые, на?», поэтому Антон старался отвлечь его, как умел. Ну, Бяша и заглотил наживку, отвечая безропотно: — Не знаю… Может, проспала? — Странно, не очень-то на неё похоже… Возобновилась тишина, которая начала приседать Антону на уши. Поднялось волнение. Почему-то у него не было большого желания вовлекать Бяшу в эти разборки. Хотелось вообще никого в это не вовлекать и оставить всё между ними. Антон не знал, что ещё сказать, как вдруг в класс ворвалась Катя, запричитавшая: — Дряхлая, старая… Карга! — рявкнула она последнее слово, отчего Антон подскочил на месте. — Кать, ты чего разоралась-то? — поинтересовался Тихон, почесав затылок. — Эта… — Катя указала на дверь, скорее всего, имея в виду преподавательницу, — Влепила нам сегодня самостоятельную! — Че?! — в этот раз гаркнул Ромка, от голоса которого Антон чуть не подскочил во второй раз. Тот аж приподнялся со своего места, — Она охуела в край, что ли?! — Вот я о чем! — Катя прям пыхтела от злобы, — Встретила меня в коридоре, говорит, Катюша, — она сделала такое мерзкое лицо, что Антон прежде не знал, что она на такое способна, — Ребятам скажи, что самостоятельная будет, читайте последний параграф… А эта рухлядь в курсе вообще, что мы… — Катя сжала руку в кулак, — Ничего с ней не делали?! Сейчас все с тройками отсюда повылазим! Антон, пусть и был возмущен, но как будто бы на эту тему ему было немного параллельно. Он наблюдал за разгорающимися баталиями со стороны, сам особо туда не впрягаясь, однако, видя, как большинство ребят в классе впадают в праведный гнев, и сам немного встряхнулся. — Может, коллективно ей скажем, что ничего писать не будем? — предложил он Кате, и та, скрестив руки на груди, покачала головой: — Мне кажется, что это плохая идея… Она только взбесится пуще прежнего. — Тогда давай ей аккуратно скажем, что она охуела, — процедил Ромка, плюхаясь обратно на своё место. — Да я бы с удовольствием, — Катя вздохнула, — Так, ладно, попробуем ей сказать, что мы не готовы и попросить перенести на следующий понедельник. На этаже прозвенел звонок, и вместе с ним в класс вошла встрепанная, уставшая Полина. — Всем доброе утро, — прошелестела она, усаживаясь рядом с Антоном. Выглядела она, мягко говоря, не так, как всегда. Антон привык, что Полина всегда выглядела с иголочки. Её волосы были расчесанные и гладкие, лицо было свежим и бодрым, а одежда была отутюженная и всегда на ней хорошо сидела. Сейчас у него было стойкое ощущение, будто Полина… проспала. Под глазами у неё темнели мешки, лицо было слегка помятым, будто она вскочила с кровати и впопыхах умыла лицо. Её волосы были лихо собраны в хвостик, из которого торчала пара прядей. Но для Антона было примечательно, что она не надела юбку, которую носила практически постоянно. На ней была просто рубашка и черные штаны. — Ого, — удивилась Катя, — Какая ты сегодня, — она пригладила прядь, которая выбилась из Полининой прически и заправила ей за ухо, — Торопыжка. — Я просто поздно легла, — оправдалась Полина, вытаскивая учебник по химии. — Это в связи с чем? — усмехнулась Катя. — В связи с тем, что я занималась, — Полина показала Кате язык, — Поэтому сегодня страшно проспала и сама страшная. Хорошо, что до начала успела. — Лучше бы и не успевала, — Катя вздохнула, и Полина, нахмурившись, уточнила: — Это ещё почему? — Потому что нам эта мандавошка поставила сейчас самостоятельную, на! — не выдержал Бяша. — Че-его?! — Полина даже развернулась к нему, а потом спросила у Кати, — А ничего, что… — Мы фигнёй с ней маялись? — Катя потерла переносицу, — Я бы ей тыкнула в это, да боюсь, что тогда она нас вообще закидает… — Говном, — закончил за неё Ромка. — Да, спасибо, — Катя прочистила горло, и с другого конца класса возмутилась Арина: — Знаете, как-то это не по-честному! Мы сейчас реально с тройками уйдем, а она чаи в столовой гонять будет! — Даешь анархию! — под этот рёв Тихона в класс зашла Лидия Михайловна, отчего все вмиг стихли. Все привычно встали со своих мест, но она, махнув рукой, подошла к столу, положив туда свою увесистую сумку. — Значит так, мои дорогие, — хрипло начала она, начав выписывать на доске «Самостоятельная работа», отчего у Антона побежали по затылку мурашки. Так не хотелось портить день с самого начала. В конце концов, никто даже не знал про эту самостоятельную, почему они сейчас должны… — Как вы все знаете, у нас есть учебный план, по которому мы должны двигаться. Сегодня, соответственно, по этому плану у нас самостоятельная. Она в виде теста, ничего сложного нет. Значит, как её выполняем… — Лидия Михайловна, мы бы хотели… — Катя уже подняла руку, но та её остановила: — Катюша, подожди, я закончу. — Извините, — сконфуженно произнесла Катя, опуская руку и переглядываясь с Полиной. Та пожала плечами, мол, «А что делать?». А что им действительно делать? Антон уже начал мысленно вычитывать среднее арифметическое, чтобы понять, какая оценка у него выйдет за четверть с тройкой по химии, но Лидия Михайловна продолжила: — Так вот: как пишем? Делимся по вариантам. Вопросов всего десять, ничего сложного там нет. Потом, когда я заканчиваю, меняетесь листочками, я диктую вам ответы, вы друг у друга проверяете и называете мне оценки, поняли? Облегчение, которым преисполнился весь класс, так заполнило воздух, что Лидия Михайловна и сама усмехнулась, завидев восторженные улыбки своих учеников, а потом поинтересовалась у Кати: — Моя дорогая, что ты хотела спросить? — Я-то? — вмиг растерялась Катя, а потом, лихо собравшись, спокойно произнесла, — Хотела спросить, что делать отсутствующим? Вот это она была молодец. Антон бы даже не предположил хорошего развития событий и тут же утонул в собственном бормотании. Или отделался бы неловким «Ничего». В любом случае, события принимали положительный оборот, так что… День, может быть, не так уж и был плох? Лидия Михайловна написала все вопросы на доске, используя все три стороны, чтобы писать достаточно крупно. Антон воспринимал этот тест, как возможность немного пораскинуть мозгами. В каких-то вопросах он был относительно уверен, какие-то проставил наобум. Но на всякий случай все написал карандашом, как и все рядом, чтобы была возможность стереть. Написали все, конечно, с завидной скоростью, но так или иначе — закончили быстро. — Так, меняемся листочками, — кивнула Лидия Михайловна. И вот тогда Антон растерялся. Он как-то не учел про себя, что такая самопроверка предполагает прямое взаимодействие с Полиной. А он к этому, честно говоря, не был подготовлен. Он посмотрел на Полину, которая буравила его неопределенным взглядом. Она выглядела в своём внешнем виде сегодня немного иначе, но такой уязвимой, что Антон ощутил искреннее желание поговорить с ней. Господи, как заставить себя извиниться… Как найти для этого подходящий момент и какие слова подобрать? Он так отчаянно скучал по Полине, что надеялся, что не смотрит на неё взглядом побитой собаки. Протянув ей свой листок и получив её, он уткнулся в него, взглядом обводя круглый, аккуратный Полинин почерк. — Так, первый вариант проверяем, — объявила Лидия Михайловна. Это был как раз Полинин, отлично. Пускай он и не извинится прямо сейчас, но хотя бы подготовит для этого почву. Полина, так же, как и он, предусмотрительно написала всё карандашом, поэтому в тех местах, где она ошиблась, Антон аккуратно пририсовал бледным-бледным росчерком правильный вариант ответа, чтобы она после могла стереть и написать его. Он слышал, как Ромка за его спиной ухмыляется, говоря Бяше: — Надо маме твоей сказать, ну и гений у неё сынуля растет! Ни одной ошибки! — Отвали, на, — посмеивался Бяша, — А то я тебе щас троек понаставлю, я твой препод, усёк? — Попробуй, Менделеев херов. — Вторые варианты, записывайте, какая оценка у первых, — раздался голос Лидии Михайловны. Антон, прочистил горло, в котором все обсохло от волнения. Ну же, давай. Соберись. Ну! — Похоже, — очень тихо произнес он и, когда пересёкся взглядами с Полиной, произнёс чуть увереннее, — У тебя стоит «отлично». Полина, заторможенно кивнув, взяла свой листочек, и — Антон был готов поклясться! — уголки её губ дрогнули, будто ей отчаянно хотелось улыбнуться. Да, отлично! Отлично! Он на правильном пути! Ему нужно совсем немного, ещё чуть-чуть поднажать! Лидия Михайловна начала называть цифры для второго варианта, и Полина, глядя перед собой, начала подписывать плюсы на правильных ответах. Всё это время Антон сидел, как на иголках, глядя на неё слишком внимательным взглядом. Стараясь немного отвлечься, он развернулся в профиль и почти увидел перед собой Ромкины глаза. Тот смотрел на него с таким же выражением растерянности: они оба явно не ожидали напороться на что-то такое, и Антон поспешно отвёл взгляд, стараясь не делать это слишком резко. Нужно чуть расслабиться. — Так… — подала голос Полина, и звучал он у неё так же, как у Антона минуту назад: немного неуверенно, но с куда большей готовностью пойти навстречу, — Судя по всему, у тебя сегодня тоже «отлично». Антон, глядя на неё, робко улыбнулся, и она, увидев это, тоже не смогла подавить улыбки. Очень спокойной, не слишком яркой, будто бы они снова лучшие друзья, но такой камень свалился у Антона с плеч, что он, развернувшись и забрав у Полины свой листок, подумал, что он почти что счастлив. Примирение с Полиной — это последняя соломинка, за которую ему нужно схватиться, чтобы снести все эти дни в школе с гордо поднятой головой. Ему больше ничего и не надо… Оставшийся урок он провёл, плавая в убаюкивающих волнах спокойствия. Пока что всё выровнялось. Самостоятельную он написал, с Полиной как будто бы ступил на мирную тропу. Осталось совсем чуть-чуть: извиниться с концами и укрепить их дружбу, а дальше Антону уже ничего не страшно. Он почти не думал о Ромке, что его обрадовало. Если он сможет выйти с Полиной на мирную, то большая часть его жизни в школе будет уже налажена, и ему не понадобится шарахаться от своих друзей на всех переменах, лишь бы не пересекаться с ними. — А ты, это… — тихо произнес он, но Полина вмиг обратила на него внимание, отчего он даже слегка смутился, но продолжил, — Ты бы не хотела пойти в столовую? Ну, после третьего урока? — Да, хорошо, — Полина, произнеся это чуть спокойно, добавила очень быстро, что выдало её волнение, сходное с Антоном, — Конечно. Отлично! Вот оно — продвижение шло полным ходом. Антон так заволновался, что спросил даже чуть раньше времени: — Полин, я бы хотел насчет среды… — Потом, — она покачала головой. Сожаление в голосе Антона дало ей понять, о чем бы он хотел поговорить, так что сказала она это очень мягко, — Я не думаю, что химия — подходящий вариант. — Да, — чуть сорвав голос, согласился Антон, снова уткнувшись в свою тетрадку. Листок с самостоятельной был у него под рукой. Все, замечательно, они избавились от этих сорняков раздора, дали жизнь новой ветке их дружбы, где они станут более взрослыми, более зрелыми… Антон даже подумал о том, что, будь бы он достаточно смелым, он бы доверился Полине и рассказал бы ей, что произошло. Как же ему бы помогла её поддержка в тот момент! Если бы он только был уверен, что это точно не приведет к краху, то так бы и поступил. Но, учитывая, насколько спокойно и разумно Полина повела себя после их злостного разговора по телефону, он даже задумался о том, что однажды будет достаточно смелым, чтобы поделиться с ней. Однажды он точно… Прозвеневший звонок его немного встряхнул, и он, встав с насиженного места, которое ему порядком осточертело за сорок пять минут, принялся, как в тумане, собирать вещи в рюкзак. — Дорогие мои, — оповестила Лидия Михайловна уходящим одноклассникам, — Сегодня все молодцы, написали хорошо, — в её голосе просачивалась ирония. Конечно, она знала, даже дурак бы знал. Но её лукавость не позволяла сделать из неё дурочку, — Через урока четыре будем писать большую самостоятельную по пройденной теме, так что готовы все будьте, да? Получив нестройный согласный ответ, она удовлетворенно кивнула и пошла в лаборантскую. Полина, которая уже собрала свои вещи, повернулась к Антону, тихо сказав: — Слушай, мне нужно подойти к ней уточнить насчет самостоятельной. Подождешь меня, пожалуйста? Антон тупо моргнул. Значит, Полина уже была готова пойти к нему навстречу? Робкое, щекочущее и приятное чувство запорхало у него в груди, как бабочка, и он, сдерживая голос, чтобы сквозь него не прорывалась истерическая радость, смог кивнуть и сказать почти невозмутимо: — Конечно. Полина, довольно улыбнувшись, пошла в сторону лаборантской, взмахнув хвостом и оставив после себя легкий шлейф её аромата: ягодного и приятного. Проклятье, он даже не осознавал, как сильно успел соскучиться по ней! Антон, никуда не торопясь, собрал свои вещи и, неспеша пройдя мимо каморки, где о чем-то своем разговаривали Полина с Лидией Михайловной. Ему было неуютно стоять под дверью, точно он подслушивал их беседу, поэтому Антон решил выйти за дверь и призадумался. В любом случае, даже несмотря на перемирие с Полиной, нужно найти подходящие слова для того, чтобы по-человечески извиниться за свое неуравновешенное поведение. И, даже если она простит его и все будет хорошо, это не поменяет ситуацию в компании. Антон не собирался идти на мировую с Ромкой, отказываться от собственных слов, как какой-то самодур, считавший это прихотью или глупостью. Нет, он столько преодолел и с таким трудом пересилил себя, чтобы решиться и сделать это так, как он хотел, если бы в таком мире это было допустимо, если бы не навлек на себя осуждение. Он выложил все, как есть, а мириться с Ромкой было равносильно отказу от собственных слов, ведь по-другому тот явно откажется продолжить дружить. Интересно, а сам Ромка рассуждал об этом? Рассуждал о том, как бы Антон мог существовать в компании, если бы продолжал испытывать чувства? И допускал ли он для себя дружбу с Антоном и дальше? Как бы хотелось знать, что он полноценно об этом думает! Почему он не разозлился, а расстроился? Или Антон просто не застал его злость? Была же причина, по которой Ромка ушёл так неожиданно, а ведь мог остаться и продолжить баталии, мог бы разозлиться, мог бы спросить у Антона, как давно это все происходит. Но ведь почему-то же ушёл? Он призадумался об этом так прочно и крепко, что не сразу обратил внимание, что его окликнули. И среагировал лишь когда его позвали во второй раз. Радушным и явно обрадованным голосом: — Антон! Развернувшись, он увидел Славу, который приближался с другого конца коридора, подходя к классу химии. Тот улыбался, махая ему рукой, а другой придерживал свою сумку. Он так шёл, будто это были миллион раз отрепетированные движения. Пятка, носок, взмах рукой, как маятником. Отточенно, плавно. Буквально-таки кошачья поступь. Антон уже было обрадовался и сам махнул рукой, как вдруг его сковал ужас. Едва он только понял, кто сейчас находится за его спиной, в лаборантской. Говорит с Лидией Михайловной. Нет. Нет-нет-нет, так нельзя. Его ошпарило кипящим страхом. Только не сейчас! Только не в тот момент, когда только-только всё начало выравниваться. Антон знал, что ему никогда не оправдаться на этот счёт, что ему не подобрать подходящих слов, чтобы остудить хоть немного всё ещё раскаленные чувства Полины к Славе и ко всей ситуации. И особенно он был готов взреветь, когда он не услышал больше разговоров в лаборантской. Они стихли. Проклятье. Антон не был к этому готов. Он не знал, что последствия его утаенного общения со Славой застанут его так скоро. И так несвоевременно. Сука, он же только… Он же едва-едва, только все начало… Антон весь оцепенел, в то время, как Слава, подходя ближе, поинтересовался, пока не замечая его посеревшего и растерянного лица: — Мы идем в библиотеку после второй? Чашки ты снова относишь, не отвертишься! На его лице расползлась привычная, лисья усмешка, которая вызвала чувство жжения. И чуть ли не гнева. Внутренне Антон заметался пойманным зверем, не желая признавать, что сейчас в ловушке. «Заткнись, заткнись сейчас же. Неужели ты не видишь? Неужели в моих глазах не достаточно ужаса? Закрой свой рот!» — Ты… — Слава нахмурился, подходя к нему вальяжно и так, будто бы ничего не предвещало беды, — Ты в порядке? «Нет. Я не в порядке, потому что, кажется, опять все испортил. И кажется, что последствия этого настанут прямо сейчас». Слава усмехнулся, скептически осматривая его, но тут во взгляде у него появилась тревога, что он и поспешил озвучить: — Антон, ты как… И потом… Растерянность в его глазах послужила для Антона сигналом: вот и все. Спину сзади обдуло слабым порывом ветерка, и рецепторы взвились, как у загнанного животного. Он знал, что это должно было случиться, но все равно очень, очень растерялся. Эмоции на Славином лице варьировались от растерянности, до шока, а потом до чувства жгучей неловкости и понимания. Из класса тихо-тихо вышла Полина. Антону стало неимоверно стыдно. Во-первых, сразу два человека стали свидетелями его жалких попыток усидеть на двух стульях сразу и не сталкиваться с последствиями, во-вторых, ему было неловко перед Славой в особенности, ведь тот даже не знал, скорее всего, что, общаясь с Антоном, он снова навлекает на себя гнев своих старых друзей. Развернувшись, Антон посмотрел на уставшее лицо Полины, на котором будто застыла посмертная маска. Казалось, что она полностью оцепенела, и все, что ей оставалось делать — это переводить взгляд с Антона на Славу, пока её ум проводил параллели и подвязывал одни ситуации к другим. — Здравствуй, Полин, — тихо поздоровался Слава, и Полине этими словами будто хлесткую пощечину залепили. Без красного следа на щеке, без боли, по крайней мере, видимой, но то, очевидно, как потемнели и прищурились глаза Полины, а все её тело напряглось, будто она была готова рыпнуться в одно мгновение, говорило о том, что эти слова её расшевелили конкретно. — Привет, — прошелестела она и, сделав шаг в сторону, махнула рукой в сторону дверного проёма, пропуская Славу, — Ваше Сиятельство. И сказала она это так… Ей-богу, будто сплюнула эти слова безо всякой эмпатии. Она хотела кольнуть Славу побольнее. И у неё, наверное, получилось. Антон растерянно переводил взгляд с одного на другого, ощущая себя беспомощным наблюдателем ситуации, которую он сам и заварил. Слава выдохнул, отводя взгляд, в то время, как Полина сверлила его напрямую исподлобья глазами, казавшимися черными при таком освещении. Она явно хотела оставить после себя гадское впечатление. Её пальцы сжимались на лямке рюкзака, что выдавало её волнение. У Славы заходили желваки на скулах, но он смог, тем не менее, не сорваться в такое же откровенное проявление собственного недовольства, хотя вопросы явно читались у него в глазах. «Зачем ты так говоришь?» «Давай не будем создавать неприятных ситуаций?» «Чего ты хочешь добиться?» Его губы превратились в одну сжатую линию, а вокруг них троих опасно всё накалилось: вот-вот, и можно будет обжечься. Однако Слава смог быстро взять себя в руки. Такое чувство, что тучи над его головой моментально развеялись, стоило ему выдохнуть и распрямиться. Никаких негативных эмоций, все стерильно и спокойно. Снова безупречная осанка, снова кошачья поступь. — Спасибо, — сухо произнёс он и, бросив последний неопределенный взгляд на Антона, что не укрылось от Полины, прошёл внутрь класса, здороваясь с Лидией Михайловной такой привычной интонацией, будто ничего не случилось. Антон остался стоять вместе с Полиной и уже ощущал, как вся темная, негативная атмосфера, окружавшая её, двинулась и на него. Чего очень хотелось бы предотвратить. Но Полина, как ни странно, начала первой. — Ну что ж, — она подтянула хвост, посмотрев на Антона разом опустевшим взглядом, будто проговаривала эти слова в трансе, — Я думаю, теперь-то нам точно нужно поговорить? Язык будто разом отсох, и все, что он смог заставить себя сделать: это сдержанный кивок. Но даже этим Полина, в принципе, удовлетворилась. Она поправила лямку рюкзака и произнесла странноватым, отрывистым голосом: — Пойдем отсюда. Не хочу говорить около класса. И двинулась вперед, не дожидаясь согласия Антона. Но он и не спешил с ней спорить. Напротив — это было даже хорошо, что Полина не захотела устраивать разбор полетов около класса, иначе Антон такого точно бы не снёс. Перемена шла полным ходом. Ещё не притомившиеся дети начальной школы носились по холлу, и их выкрики смешались в одну какофонию, которая только подстегивала нервы Антона всполошиться сильнее. Громкие звуки давили на голову, но он старался всеми силами держаться непринужденно, следуя за Полиной сквозь толпу беснующихся детей. В голове бил набат, и Антон всеми силами пытался переварить произошедшее и найти достаточно аргументов, чтобы хоть как-то это… объяснить. Или утрамбовать. В общем, превратить во что-то удобоваримое. «Я его не знаю» — ха-ха, если бы не обстановка, он бы просмеялся истерически от такого детского и наивного аргумента, пришедшего ему в голову. Слава Богу, что он и не подумал рассмотреть что-то такое всерьёз. Нет, нужно было быть ответственным за себя. То была воля Антона — заобщаться со Славой и утаить это от своей компании, так что он должен был быть зрелым. Полинин затылок маячил впереди, её растрепанный хвостик подпрыгивал из стороны в сторону, и Антон, вглядываясь в него, силился понять: о чём Полина могла сейчас думать? Она считала Антона предателем? Что ж, и имела на это полное право… Он при всём желании не мог бы найти, в чём обвинить её, а вот она его — вполне. И даже неоднократно. Ведь он даже за сказанное в трубку телефона в среду — не извинился. А это уже был понедельник. Они спустились по лестнице, и Полина, остановившись на площадке между пролетами на третий и второй этаж, положила рюкзак на подоконник и, все же сорвав голос на последних гласных, поинтересовалась: — Ты же знаешь его? — Знаю, — не стал пока гнуть свою точку зрения Антон и покорно согласился. Полина, глядя на него, закусила щеку изнутри и кивнула. А потом спросила ещё: — А ты что-нибудь скажешь? — Мне кажется, что ты меня уже не послушаешь, — честно поделился он, засовывая руки в карманы и выдыхая. — Правильно кажется, — Полина начала… остывать. Холодная решительность на её лице выталкивала всякую растерянность и боль. Она, потирая переносицу, спросила, — Я просто не понимаю… — она возвела глаза к потолку, — Ты как будто забыл вообще… Я не понимаю, чем ты руководствовался, Антон? — Ничем, — он помотал головой и попытался облечь мысли в слова, — Я не собирался никому делать больно… Я вообще ничего такого не хотел. — А чего ты хотел? — Полина посмотрела на него обличающим взглядом, и Антона это резануло. «Чего я хотел? Защитить себя. Не сдохнуть около туалета. Поступать по совести» Я просто пытаюсь быть хорошим человеком. — Жить спокойно, — печально улыбнулся Антон, стараясь не смотреть на Полину. Они постояли какое-то время в молчании, после чего она решилась спросить у него рокочущим, низким голосом, который он у неё прежде не слышал. Не по отношению к себе. Она была на него безумно зла. — Сколько времени ты знаком… с ним? — С четверга, — туманно ответил Антон, заламывая себе пальцы. Полина неожиданно зло рассмеялась. От этого звука холод колкими мурашками прошелся вдоль позвоночника. — Не думала, что ты себе так быстро найдешь подружку. Антон нахмурился, чувствуя, как адреналин выбросился в кровь. Полина никогда так с ним не говорила. Она в целом всегда старалась быть вежливой и дипломатичной даже в нерешаемых вопросах. А сейчас она говорила так, будто… ненавидит его. — Не говори так, — грубо отбрил он её, а она, скрестив руки на груди, вскинула бровь. — А что ты от меня ждешь? Что я отнесусь к этому с пониманием? Мы тебе столько говорили про Славу… Я тебе все выложила, все личное, хотя ещё не отболело… Хотя не должна была, наверное. Но я сочла, что так нужно. И что ты поймешь. Тогда позволь узнать, — в её глазах полыхнуло пламя, — А ты на что вообще рассчитывал, когда связался со Славой? — Ни на что, — он начал понемногу заводиться, — Я вообще даже не знал, что он — это он, пока он сам мне не представился. Полина выгнула бровь, и Антон, отчаянно жестикулируя, попытался объяснить так, чтобы это все не выглядело комком жалких оправданий: — Я с ним, на самом деле, случайно познакомился. — Это как? — Полине отчаянно не хватало терпения, и Антон, со свистом выдохнув, попросил её, взывая ко всей эмпатии и чувству справедливости, которое в ней было: — Я могу тебе рассказать? Чтобы ты меня выслушала от и до? «Нет» — читалось в глазах Полины, однако она кивнула, сурово нахмурив брови, и Антон, стараясь не смотреть ей в глаза, очень аккуратно начал объяснять: — Помнишь урок географии? В четверг? Мне на нём стало не очень хорошо… — Помню, — тихо отозвалась она, и в её глазах мелькнула печаль. Антон подумал о том, что она, возможно, жалеет о том, что тогда не нашла в себе смелости ему помочь, и ему стало от этого больно. Однако, несмотря на это, ему нужны были сожаления Полины. Это чувство вины, возможно, сделало бы ситуацию Антона менее патовой, возможно, заставило бы её думать в ином ключе. Да, она не смогла помочь, помог кто-то другой, и ничего плохого не случилось. — Это был приступ… Как было в прошлый раз, — Полина растерянно на него посмотрела, он чувствовал этот взгляд, но, стараясь не фокусироваться на этом, продолжил, оглядывая первоклассника, поднимающегося по лестнице и делая голос чуть тише, — Я успел выйти до чего-то серьёзного, поэтому все в порядке… Но около туалета мне стало плохо — нужен был воздух, и тогда… — Появился Слава и героически помог тебе? — продолжила за него Полина, и Антон с изумлением понял, что не слышит в её голосе ничего, кроме саркастического благоговения. — Ты к чему ведешь? — нахмурился непонимающе Антон. — К тому, что это все глупости, — Полина покачала головой, — Тебе это самому не кажется странным? Ты ругаешься с нами, остаешься один… И какое совпадение — Слава сразу несётся к тебе на помощь! — А то, что мне стало хреново, тоже подстроил он? — Антон невесело ухмыльнулся, — Полина, клянусь, это уже походит на… — На что? — выгнула бровь она, и Антон нашёлся со словами: — На паранойю. — Да что ты говоришь? — Я говорю, как есть, Полина, — с нажимом процедил он, — Я помню, прекрасно помню, что говорили мне и ты, и Ромка. Слава был наш друг, но оказался полной мразью, Слава обманщик… Тогда зачем он мне помог? Зачем дал продышаться? Он мог бы даже за это не браться, мог бы пройти мимо… Мразь бы так поступила? — Антон, — Полина покачала головой, — Ты всё равно не понимаешь, о чём говоришь. Ты даже недели его не знаешь, а я дружила с ним несколько лет. — Так разве он не мог поменяться? Разве он не мог сожалеть? — Слава? Нет. — категорично отрезала она. Антон был готов зарычать: — Меня так это… Ты готова хоть головой расшибиться, но не пойти мне навстречу, да? Ты с самого начала не хотела выслушивать, что я тебе скажу? Ты же просто хочешь меня обвинить, на место поставить. — Знаешь что, Антон? — Полина по ощущениям была готова метать молнии, — Посмотри в зеркало и подумай: ты веришь в свои слова? Потому что мне, — её голос опустился так низко, словно она хотела, чтобы он навсегда это запомнил, — Кажется, что ты врешь. И в первую очередь себе, а потом уже всем вокруг. На двух стульях усидеть пытаешься, но если тебя ловят на этом, то стараешься найти оправдания. — Может, и так, — не стал юлить Антон. Полина сказала те слова, от которых он мысленно содрогнулся — так боялся их услышать. Он держал марку, нельзя было показывать, как это его задело или насколько глубоко царапнуло. Он очень хотел донести свою мысль, — А ты, в свою очередь, не хочешь мне поверить. Я сказал, как все случилось. Я не могу относиться к нему плохо после того, как увидел, что он действительно… — Нет-нет-нет, Антон, — Полина агрессивно замотала головой, и в её взгляде появилась тревога, — Пожалуйста, послушай меня сейчас, — Антона начала раздражать мысль, что она будто говорит ему очевидные вещи, но с таким видом, будто он и сам не мог пораскинуть над этим мозгами, — Славе нельзя верить. Все, что он делает — у этого есть двойное дно. Он всегда врет, поэтому я прошу тебя… — А кто тебе так сказал? — холодно уточнил Антон, — Ромка? — Опыт, — процедила Полина. — Потому что, знаешь… — он усмехнулся, — Вдруг вы вытурили его из компании в тот момент, когда он стал вам неугодным? Или Ромке. Ты сказала, что они поругались, и сильно, но ты не знаешь, из-за чего… Вы когда-нибудь со Славой об этом говорили? Ты же мне рассказывала, что он пытался объясниться… — То, как он поступал, не прощают, — категорически заявила Полина. — А то, как Ромка поступал — можно простить? — Антон выгнул бровь. Полина промолчала, ещё сильнее закусив щеку, точно этот аргумент она боялась услышать. — Я много могу понять, — начал рассуждать Антон, — Я стараюсь быть честным, стараюсь не давить никого… Я-то Ромку простил. Я прошёл с ним все стадии. Но, Полина, — он блеснул глазами, — То, как Ромка поступал — это едва ли лучше. Вспоминать об этом оказалось тяжело, и в горле встал гигантский ком, от которого шею и всю челюсть прошила ноющая боль, а глаза неприятно обожгло. — Антон… — начала со вздохом Полина, и он перебил её, повышая голос: — Дай мне сказать! — он перевел дыхание, когда Полина послушно замолкла, — Ты можешь сказать, что я не знал Славу, что их обоих сравнивать бесполезно… Но то, что Ромке я в первый день напомнил Славу, и он превратил первый месяц здесь в сущий ад — это можно простить? Я старался, — он чуть ли не зашипел, — Тебя от этого ограждать, я знал, что ты с ним дружишь, я не хотел влезать… Полина смотрела на него влажными глазами. Очевидно, она хотела что-то сказать, однако ей бы не хватило слов. Тем более, что она видела, что Антон сейчас не особо хорошо держит себя в руках. Он продолжил: — И мне было тяжело. Это был кошмар, я врал маме, что ничего не происходит, врал папе, Оле, тебе, да вообще всем. Я дрался, я шантажировал, я попал в больницу. В школе я никогда не чувствовал себя спокойно. И мне нужно было поступать плохо, чтобы здесь не исчезнуть. Это можно простить? Он дрался со мной трое на одного, он порезал меня ножом, он угрожал мне, он пнул маленькую дворнягу себе на потеху. Ты не можешь сказать о нём плохо, потому что ты его друг. А я могу. Хотя я тоже его друг. И кто из нас пытается усидеть на двух стульях? Полина поджала подрагивающие губы, и Антон подытожил: — Только я его простил. А ты готова всё закопать с самого начала. — Антон, — Полина, проморгавшись, взяла рюкзак с подоконника, — Мне даже поверить нелегко, что я слышу это от тебя… — она вздохнула, — Пока что ты не знаешь, о чём говоришь и кого защищаешь. — А я, по-твоему, могу кинуться защищать кого угодно? — ядовито полюбопытствовал Антон, и Полина сказала то, что, скорее всего, порывалась сказать весь этот диалог: — Я не знаю, Антон… Вообще уже ничего не знаю… Не понимаю, что с тобой стало, чего ты хочешь, на что рассчитываешь… Я хотела бы помочь, но я точно не ожидала, что тебе хватит немного его жалости, когда ты один, чтобы ты защищал его вообще от всего на свете. Эти слова задели сильнее, чем он бы хотел, чем он мог бы показать. Какое-то холодное, гадкое чувство разлилось по венам, а в животе скрутило: это было похоже на ужасное волнение, хотя ему просто стало по-настоящему больно. Злоба оседлала весь здравый смысл в голове и провозгласила своё правление, бежать было некуда. Антон шёл в эпицентр пожара с распахнутыми руками, зная, какие последствия будут у его слов. Но сейчас ему буквально хотелось разорваться на части, чтобы его душа, наконец-то, вышла из тела. Эти чувства как будто было невозможно чисто физически удержать в теле, Антон просто не мог вынести такое количество гнева. — Жалости? — прорычал он, — Его жалости? — его понесло, и он практически заорал, — Сука, как же я УСТАЛ постоянно за все и перед всеми оправдываться! — Полина отшатнулась от него, явно не ожидая такого выброса злости, — На меня могут повесить, что угодно, по-любому, блять, назвать, просто потому, что я пытаюсь быть нормальным человеком! — он чувствовал, что зрение мутится, но заставил себя продолжить, — Я хочу поступать по совести, но почему-то для вас я мудак… Я все могу понять, но это слишком, — он вздохнул, цепляя свой рюкзак и глядя на Полину уставшим взглядом, — Полин, мне кажется, что это все. — Что — «все»? — тихо спросила она. Слёзы стояли у неё в глазах, потому что ей, очевидно, было тяжело ругаться с Антоном, особенно с учетом того, что он разодрал ещё свежие раны. Он посмотрел на неё как будто другим взглядом. Она была ниже, хрупче и гораздо уязвимее. Её глаза из-за слёз были блестящими, и он, казалось, мог увидеть там своё отражение. Злого, жестокого человека. Но он принимал это, как данность. — Мне никак не оправдаться, — категорично заявил он, — И никогда ничего не доказать… Значит я и не буду пытаться. Я был готов всегда выбирать вас, но вы мне не дадите жалости, — последнее слово он произнёс с особым акцентом, желая вербально оттолкнуть Полину, чтобы ей больше не пришлось разбираться с ним. Стараясь больше не смотреть на неё, Антон шагнул вниз по ступенькам, опасаясь, чтобы не упасть. Он словно во сне был и сказал все это тоже в беспамятстве. Он это имел в виду, однако все было пугающе нереалистичным. Полина осталась за его спиной.

***

Блажь, самодурство, глупость — но Антон пришёл в библиотеку на следующей перемене. Во всяком случае на то были причины. Следующий урок напоминал настоящий маразм. Полина не стала отсаживаться от него, но атмосфера вокруг стала буквально свинцовой. Он ощущал тяжесть на плечах, в голове. И жжение в спине. От Ромкиного взгляда. Антон не был уверен, понял ли тот и успела ли Полина ему что-то рассказать за эти жалкие минуты перемены до урока, но Ромка, если не знал, то хотя бы подозревал что-то нехорошее, учитывая то, что Антон зашёл в класс, как мертвец, а у Полины был измученный, покрасневший взгляд. Урок проходил тяжело, его как будто сунули в густую, горячую смолу и тянули, тянули. Время не ускоряло шаг, и Антону было до ужаса несладко — сидеть запертым в тесном классе. Ему казалось, что теперь каждый понял, что теперь все обратили на него свои взгляды. Даже если это было не так, то даже урок теперь перестал быть для него зоной безопасности. Ему хотелось объясниться перед Славой, так что едва только прозвенел звонок, как он вышел из класса, направляясь на первый этаж. Он не знал, что может сказать в своё оправдание. И понял бы прекрасно, если бы Слава на него разозлился, потому что тот вообще был не при делах, лишь по случайности оказавшись в гуще событий по вине Антона, который его туда самолично и уволок. Но когда он шагнул в библиотеку, Слава был там. И в его глазах Антон не увидел ни злости, ни желчи. Одно сплошное непонимание. И в глубине души ему стало стыдно за то, что все так сложилось. Что он загнал всех в такую ситуацию. Слава подошёл к нему практически сразу и тихо произнес: — Ты в порядке? — Не очень, — криво усмехнулся Антон, подходя к их столу, на котором уже лежал томик «Над пропастью во ржи». Слава, очевидно, ждал его на этой перемене. И даже запомнил издание, которое Антон читал и на котором поставил закладку. — Слушай, — Слава, вздохнув, упёр руки в бока и отвел взгляд, — Извини, что так получилось… Не хотел я тебя в такое положение ставить. Думал ещё: почему ты так оцепенел? А когда Полина из класса вышла… — Ты знал, что я с ними общаюсь? — неуверенно спросил Антон, кладя ладонь на парту, будто желая иметь больше опоры. Слава покачал головой, вглядываясь в окно, и туманно ответил: — Честно говоря, я даже не догадывался… Это, конечно, как обухом по голове получить. — Ты не злишься на меня? — увидев изумленный взгляд Славы, Антон запричитал, пытаясь оправдаться, — Я понимаю, что сам виноват… Ты обо мне не знал, а вот я про тебя был наслышан, так что технически тут только я… Хоть я не знал, что ты — это ты, я даже не знал, как ты выглядишь, — Антон нервно засмеялся, — Узнал уже потом, когда ты сам представился… Так что по сути я должен был… Слава, непроницаемым взглядом посмотрев на Антона, взял его за запястье, чтобы немного привлечь внимание. Пальцы у него были прохладные, а хватка — цепкая, так что Антон замолчал. И тогда Слава заговорил: — Перестань. Здесь бесполезно искать виноватых. Как ты можешь отвечать за это, если тебе было нехорошо? Что угодно могло случиться, так что твоей вины нет в том, что я захотел тебе помочь. Понимаешь? Его взгляд действовал гипнотически. И Антон испытал странное ощущение, словно беспрекословно верит в то, что Слава ему говорит. Это звучало действительно убедительно, действительно трезво, действительно аргументированно. У него не было никаких «против» на уме. А если и были, то быстро исчезли под натиском Славиных слов. — Понимаю… — рассеянно кивнул Антон, и Слава отпустил его руку, а потом поинтересовался бесцветным голосом: — Она сильно злилась? — не стоило труда догадаться, что Слава говорил про Полину, и Антон, сглотнув, ответил сипло: — Да. Злилась. — Вы поругались? Антон посмотрел на него красноречивым взглядом и ответил, чуть понизив голос: — Прости, но это уже наша проблема. — Каюсь, — невесело ухмыльнулся Слава, а потом поинтересовался чуть более взволнованно, — А Игорь и… Рома? Они оба знают? По ушам резануло то, как Слава обращался к Бяше. Антон вообще в первые дни здесь думал, что его так и зовут — Бяша. Пока тот не начал отзываться на другое имя во время переклички. И так он понял, что имя у него другое, а овечье прозвище прилипло к нему настолько сильно, что никто, кроме учителей, иначе к нему не обращался. И то, Андрей Владимирович на волейболе называл его исключительно «Бяша». Так что сейчас это было очень непривычно. Однако Антон постарался пропустить это мимо ушей. — Нет, я не думаю, что знают… — он покачал головой, — Во всяком случае, за это в первую очередь понесу ответственность я. Он думал об этом в течение всего урока. Прежде таких крупных ссор не случалось, так что Антон, в целом, знал, что после такого уже как прежде не будет. И так как это его ответственность, то он возьмет её на себя и уйдет из компании. «Я стану вашим новым Славой» — злостно думал он, прилежно записывая с доски на тетрадь. В конце концов, если этим понадобилось пожертвовать, чтобы все немного устаканилось, то пусть. Он не хотел больше ссор и разборок, так что если проблема состояла в нём, то он был готов взять вину на себя. Особенно он об этом призадумался, когда ближе к концу урока у них было свободное время, и Бяша позади подал голос: — Братаны, давайте сыграем во что-нибудь, на? Его преисполненный энтузиазмом голос не встретил такой же поддержки у остальных, и Антону даже стало больно за него, когда Бяша, услышав хриплый голос Полины, спрашивающий «Во что?», уткнулся носом в тетрадь, продолжая улыбаться, но уже как-то неловко. Однако настоял на своём: — В морской бой. После того, как его просьба встретила последовательный отказ всех остальных, то Бяша, вопреки ожиданиям Антона, разозлился, а не огорчился. Как только наступила перемена, он отвёл Ромку в коридор, и они о чем-то напряженно и на повышенных тонах говорили. Отчасти Антон чувствовал вину перед Бяшей. Потому что вереница этих событий началась именно с него, и за Бяшу было как-то больно. Всегда тяжело прийти в школу и обнаружить, что твои друзья, твоя компания и твоё радостное существование в школе — все развалилось. И сейчас, глядя на Славу, Антон чувствовал, что мосты между ним и ребятами сожжены. Они встали на два противоположных края, подожгли крепления, а верёвки сбросили в пропасть. И теперь недосягаемыми они были во всех смыслах. Между ними повисла пауза, в которой растворялись последние слова Антона, и Слава покачал головой, вздохнув: — Честно говоря, после этого всего вообще читать неохота. — И мне, — признался Антон, — Все так запутанно… Честно говоря, я устал. — Ты случайно чаю не хочешь? — спустя несколько секунд предложил Слава, с надеждой смотря на Антона, который задумался и, прислушавшись к своим ощущениям, кивнул: — Хочу. Я потом отнесу чашки. — Да ладно, — качнул головой Слава, — Я сам отнесу, не напрягайся. Антон робко улыбнулся, чувствуя, как понемногу успокаивается. Теперь здесь он чувствовал себя безопасно. — Спасибо большое… Слава внезапно ухмыльнулся на его лепет, чуть задрав подбородок и обнажая ряд светлых, ровных зубов. — Не спеши в благодарностях рассыпаться. На этот раз ты их принесёшь сюда.

***

Было несколько неоспоримых плюсов в том, чтобы просиживать штаны в библиотеке. Просидев так, начиная со второй перемены и заканчивая пятой, он для себя их вывел и запомнил. Во-первых, здесь было тихо. Шум и гам максимально давил на Антона, пока он пробирался через лестничный пролёт на первый этаж. Во-вторых, он здесь был не один. Сейчас этого не очень хотелось, иначе был риск свариться в собственных мыслях и сожалениях до смерти. А в-третьих, компания Славы была для него достаточно комфортной. Антон для себя понял, почему ему так казалось и почему сидя со Славой он не чувствовал себя ни под прицелом, ни вынужденным объясняться. Слава как будто бы понимал, что нужно делать: какие вещи стоит говорить вслух, а о каких лучше умолчать. Он не забывал о литературе, буквально с третьей перемены они продолжили с Антоном читать и время от времени переговариваться, но чувствовалась в этой атмосфере что-то располагающее, а не сугубо общие интересы. Все же они могли обсудить что-то вне: увлечения, ценности. Антону очень нравилось, что Слава никогда не настаивал в том случае, если у него не было желания отвечать, он всегда действовал очень мягко и никогда не старался в чем-то уличить или заподозрить. Слушал, смотря в глаза, кивал и иногда задавал уточняющие вопросы. Сам Слава, если Антон что-то спрашивал, отвечал с охотой и без стеснения. Однако и сам, если не хотел распространяться, пресекал это. Склонял голову и смотрел на Антона красноречивым взглядом, чуть изгибая губы, тем самым давая понять, что на это он точно отвечать не будет. «Лис, — думал Антон, отчего-то смущаясь ясного и прямого взгляда светлых глаз Славы, — Точно лис». Возвращаясь в класс Антон уже тосковал по спокойной атмосфере библиотеки, потому что среди Полины, Ромки и Бяши он чувствовал себя тяжело. И ещё неловко. Каждый раз, когда он приходил на уроки, взгляды Полины он чувствовал слишком хорошо. Конечно же, она знала, откуда он приходит. И её осуждение не могло не ощущаться в воздухе. Антона все больше и больше волновал вопрос: а знает ли об этом Ромка? Учитывая то, как Полина была зла на Антона, она вполне могла об этом рассказать. Антон задавался этими вопросами вплоть до последнего урока: физкультуры. На шестой перемене он уже не пошёл в библиотеку, о чем заранее Славу предупредил. — А почему не сможешь? — полюбопытствовал он. — У меня физкультура. Так что я на перемене переодеваться буду, — со вздохом пояснил Антон и, увидев, как Слава неприязненно поморщился, усмехнулся, — Чего это ты? Физкультуру не любишь? — Не жалую, — сухо ответил Слава. — Да ладно. Она же тело тренирует, — Антон наткнулся на ироничный взгляд напротив. — Лучше мозги тренировать. В любом случае, уже приходя на физкультуру, Антон втихоря обрадовался, что темой будет волейбол. По февральскому плану, по крайней мере, шло так. А вот уже потом начнется бревно и брусья, которые Антону снились в кошмарах с шестого класса, и этого он рьяно не хотел. Во-первых, он не выносил работу с собственным весом, во-вторых, не очень хотелось падать в грязь лицом перед Бяшей, Ромкой и Полиной. Когда урок начался, то Антон на секунду запаниковал, когда все начали разбиваться по парам. Однако его паника быстро схлынула, когда к нему подошёл Тихон, предложивший играть с ним. Это было облегчение. Тихон хорошо играл, он был неплохим компаньоном. И отчаянно хотелось верить, что он так делает не потому, что Женя сегодня не пришёл. Разогрев и отработка передач шли в мирном темпе. Голос Андрея Владимировича разносился по залу, пока он диктовал, что и как надо делать, в основном беря в качестве образца Бяшу с Ромой, которые делали все упражнения так, словно для них это не стоило никаких усилий. Антон, наблюдая за ними, старался не обращать внимания, как Ромка то и дело бросает на него неопределенные взгляды через весь спортзал. И проклятье, они жгли так, словно Ромка действительно взывал ко всему вниманию Антона, пока сверлил его глазами. Он старался отвлечься. Поглядывал на Семёна, который отсиживался на лавочке из-за своего освобождения по «крайне серьёзной болезни». Только из зала его Андрей Владимирович не выпустил и всучил учебник по физкультуре, по всей видимости, ровесника Семёна. Антон раньше вообще не знал, что по физкультуре могут быть учебники. Зато кислая мина Семёна его порядком повеселила, и он даже подзабыл об опасности ситуации. До того момента, пока Андрей Владимирович не поставил его, Бяшу и Ромку в тройку. Отчего Антона бросило в холодный пот. — Давай-давай, нам блокирующий нужен! — подгонял его Андрей Владимирович, пока Антон неуверенно шёл к сетке, по другую сторону которой на него растерянно смотрел Бяша и крайне пронзительно — Ромка. — Может, Вы Тихона возьмете? Я пока ещё не это… — попытался отмазаться он, стараясь не смотреть на них обоих, а только на учителя. — Все ты «это», — хмыкнул Андрей Владимирович, — Давай, Петров, не подводи, просто выпрыгивай в темпе, ты это нормально делаешь. Как оказалось, ему нужна была демонстрация трех составляющих: пас, атака и блок. Для того, чтобы наглядно продемонстрировать это ученикам. И если вначале Антон был полон неопределенного волнения, то потом, вроде как включившись, начал замечать кое-что, отчего кровь буквально стыла в жилах. Он не сразу это понял, но когда Ромка хлестко ударил по мячу в третий раз, то Антон с каким-то ужасом понял: он знает. Он абсолютно точно знает. Либо догадался, либо Полина рассказала ему сразу. Потому что такое выражение лица у Ромки ни с чем не спутаешь. Холодное, неподдельное бешенство. Антон не знал, когда это успело произойти, и до Ромки дошла такая информация. Возможно, со второго же урока, потому что Антон был сейчас максимально близко, чтобы уловить оттенки всех эмоций на его лице. А до этого мог попросту не замечать. Но сейчас это было тяжело игнорировать. Ромкин взгляд пылал, как пожар в лесах, и он явно не хотел оставить Антона равнодушным. Как минимум своими атаками. — Так, ещё раз показываем, — повернулся к ним Андрей Владимирович, — Так как играем на женской сетке, то парни, не злоупотребляем ростом. Девочки, — он обратился к ним, — Когда блокируете, следите за темпом перемещения. И старайтесь разглядеть и предугадать: будет бить или обманет? — он кивнул им троим, чтобы они продемонстрировали наглядно. Бяша дал пас, и Антон, выпрыгнув с Ромкой, увидел его преисполненное гневом лицо. У него захватило дух в плохом смысле этого слова. Из-за того, что до этого Антон сознательно не замечал какие-то вещи, то некоторые догадки доходили до него с отставанием. И вот теперь, когда Ромка чуть ли не с рыком ударил по мячу, и ладонь Антона обожгло, а по зудящей и покрасневшей коже взвились колкие мурашки, он понял, что Ромка пытается сделать. Он хочет физически отыграться на Антоне. За что? За ложь? За то, что он связался с его врагом? Вот сука. Вот же ебливая… Злость затопила Антона настолько, что он начал опасаться за свой рассудок. Он не ожидал от Ромки этого и чувствовал себя херово от того, что все происходит так. Но гораздо больше ему хотелось поставить его на место. Когда Ромка разбежался и хлестко ударил по мячу в четвертый раз, Антон, едва они только приземлились, поджал губы и, сделав шаг вперед, просунул руку под сетку и схватился за ворот Ромкиной футболки, со всей яростью дернув его на себя. Андрей Владимирович на тот момент успел повернуться к ним спиной, и Антон, пользуясь этой временной заминкой, пророкотал так тихо, чтобы слышали только они двое: — Угомонись. — С хуя бы? — процедил Ромка, вцепившись Антону в руку и пытаясь отстранить её от себя, но Антон вцепился намертво, до побелевших костяшек. Нет уж, сука. Не сдвинешься. В глаза смотри. — Я сказал: угомонись. Ромкина растерянность раззадорила темное, рокочущее существо внутри Антона. Он чувствовал удовлетворение от того, что смог его огорошить. — Руки убери, — холодно рыкнул Ромка, быстро взяв себя в руки. Мозг вспух, лихорадочно выискивая, что бы ему сказать, чтобы перекрыть этот злостный поток. Хотелось сказать что-то такое, что по-настоящему могло бы сделать Ромку уязвимым. В памяти всплыла школьная поездка. — Мы же уже через это прошли, это одни и те же грабли. Ты постоянно ведешься на одни и те же провокации… Внезапно Ромка остановился и развернулся, посмотрев на Полину с такой агрессией, которая раньше никогда на памяти Антона не читалась так явно, просто потому, что с Полиной Рома всегда был чуть более аккуратным, чуть более сдержанным и корректным. Сейчас же отпал один винтик, и все тщательно выстраиваемое Ромкой поведение, подкрепленное разговором с Антоном в туалете, просто развалилось. — Провокации? — прорычал он, — Провокации, блять? Вот, значит как. — Да, — все ещё хмурясь, Полина кивнула, — Это была моя ошибка, потому что Ромка к этому тоже относится болезненно. До сих пор. И… Как раз, когда мы все были в одной компании, я частенько ему говорила, что ему есть, чему поучиться от Славика. Тот всегда был спокойный, не реагировал никогда ни на какие провокации… Антон нашёл рычаг давления. Он, сделав лицо непроницаемо-спокойным, чуть склонился к Ромке и произнес едва слышно, отчего у того прошли мурашки по рукам: — Прекрати провоцировать, не получится. Спокойным научись быть. Ромкин взгляд обжег таким гневом, таким разочарованием, такой бурей эмоций, что Антон почувствовал темный, злостный экстаз. Он смог надавить, смог сделать неприятно. Что, неприятно тебе слышать, как твой друг говорит словами врага? Тебе приятно знать, с кем я спутался? Теперь в тебе осталось желание на мне отыгрываться, теперь ты посмеешь замахнуться в мою сторону? Антон отцепился от Ромкиной рубашки, напоследок кинув небрежное: — Свободен. Но едва только он смог разглядеть в полыхающих Ромкиных глазах собственное, взбешенное лицо, растерявшее всякую человечность, его будто швырнуло из бушующего вулкана в стылый мороз. То, как он говорил с Ромкой, как смотрел на него, как грубо прикасался — это все было совершенно точно похоже на то, как Антон поступал с ним, когда ненавидел его. Это был кошмар. Какой ужас. Антон знал, что он должен был так сделать, он должен был вступиться за себя, он должен был осадить Ромку и искоренить из его головы мысли о безнаказанности, однако это было просто невыносимо. Это был огромный шаг назад. Они деградировали так быстро, и Антона пугало то, как они оба наплевательски отнеслись ко всему хорошему и трудному, через что им пришлось пройти. Они просто растоптали это, лишь бы друг другу что-то доказать, лишь бы кольнуть побольнее. Безо всякой жалости уничтожили все светлое и хрупкое, что успело между ними образоваться. И Антон ни узнавал человека перед собой, ни знал, кем стал он сам. Ему вдруг стало хреново от мысли, которая пришла ему в голову. Неужели так и произошло с тем же Славой? Едва только он перешёл поставленные Ромкой границы, он перестал для них существовать? И получается, что от статуса Антона «друг» ничего не осталось, когда он решился на признание? Значит ли это, что дружба с Ромкой имела место быть только в том случае, если Антон держался в указанных рамках? Сука, да хоть что-то из этого имело ценности? Если все произошло так быстро, то была ли их дружба правдой или Ромка всю жизнь так поступал — по наитию, руководствуясь мгновенными мыслями и действуя сгоряча? Антон поджал губы, стараясь не смотреть на Ромку и не обращать внимание на крайне встревоженный взгляд Бяши, который не решался прервать их, не желая попадать под горячую руку. Он, обернувшись на одноклассников, заметил, что некоторые из них обратили внимание на их перепалку. Тихон напрягся, будто был готов вот-вот подорваться со скамьи и разнять их. Арина вцепилась обеими руками в Катю, которая смотрела на них таким непонимающим и напуганным взглядом, что Антону стало стыдно за то, что они устроили. Захотелось оказаться как можно дальше отсюда. В библиотеке, дома, в Иркутске. Лишь бы не пересекаться ни с кем. Андрей Владимирович, закончив объяснять, развернулся к ним, пальнув по обоим таким красноречивым и предупреждающим взглядом, что Антон понял — ещё одна такая стычка на уроке, и беды им не миновать. Рома, судя по всему, подумал так же, поэтому до конца урока не стал устраивать откровенных перепалок. Но этого уже и не надо было: одной этой стычки хватило, чтобы Антон преисполнился унылыми мыслями вплоть до конца урока. Он не знал, как ему дальше поступать и попытается ли Ромка в дальнейшем выяснить отношения уже вне спортзала? Скорее всего, попытается, зная его. Так что Антону нужно было быть готовым к тому моменту, когда тому взбредет в голову сделать это. Оставшуюся часть урока Антон провёл, как в тумане. Когда они распределились по командам, то играть стало куда проще, потому что большее количество человек разбавляло обстановку и снижало градус напряжения. Однако это не мешало чувствовать сплошной дискомфорт, едва они с Ромкой оказывались на разных сторонах сетки. Пересекаясь с ним взглядами, Антон хотел найти какое-то укрытие. Он чувствовал себя единственным сайгаком на поле, на которого направили мушкет. Непонятно было, в какой момент произойдет выстрел и обойдет ли пуля Антона стороной. Полина играла в противоположной команде, и Антон, если она попадалась ему на глаза, чувствовал на неё злость. И сам не мог разобраться в том, оправданную или нет. С одной стороны, Полина не сказала Ромке неправду: Антон был готов взять на себя ответственность за общение со Славой. Однако она прекрасно знала, какая реакция за этим последует. И все же не поколебалась. Довольна? Полина, ощущая на себе гнев Антона, ежилась на противоположной стороне, стараясь делать вид, будто ничего не произошло. И несмотря на все это, Антон не мог злиться на неё полноценно. Не хотел на ней отыгрываться, не хотел говорить ничего плохого. Так он мог злиться на Олю, когда она говорила ему что-то плохое или глупое, но он понимал, что не может чувствовать по отношению к ней настоящего гнева, потому что её любит. Если бы Полина услышала эти слова, она непременно бы растаяла. Да ещё и кинулась бы на Антона с объятиями, это однозначно. В обычной ситуации. Он подумал об этом с тяжестью на сердце, пока переодевался в раздевалке. Гомон одноклассников вокруг немного перекрывал мысли в голове. Но что он точно для себя знал — ему больше не стать частью этой компании. Общения со Славой они ему не простят, а он не сможет найти к этому достаточно оправданий… Да и нужно ли это, учитывая, что сказанное Антоном на дискотеке уже все давным-давно испортило? Антон запихивал форму в пакет, как попало, уже не предполагая, что вытащит её смятой и будто пережеванной. Было конкретно не до этого. Сейчас главное — не терять позиции. Не позволять остальным попрекнуть его за общение со Славой, потому что тот ещё не успел ничего сделать, а Антон даже не смог никак объясниться. «…я точно не ожидала, что тебе хватит немного его жалости, когда ты один, чтобы ты защищал его вообще от всего на свете.» Эта реплика Полины, о которой он вспомнил, только подстегнула его мыслить в сторону более радикальную и однозначную. Значит всё забыто, значит всё снова стерто. Только главное не доиграться до такой степени, чтобы опять загреметь в больницу с сотрясением. Думая об этом, Антон истерически ухмыльнулся, застегивая последнюю пуговицу на рубашке и надевая поверх свитер. В раздевалке стало тихо, но он знал, что не остался здесь один. Как он и предполагал на физкультуре — Ромка не свёл на нет эту стычку, а всего лишь перенёс её в другое место. И Антон, поворачиваясь, встретил его взгляд достойно, не отводя взора и не опуская голову. Он сразу собирался продемонстрировать Ромке, что убегать не будет, и он открыт к выяснению отношений хоть здесь и сейчас. Лучше так, чем снова шарахаться от него по всей школе, опасаясь услышать хоть малейший упрек. Уж лучше сейчас, когда они оба немного успокоились, но и задел присутствует. Ромка, сидя на лавочке, смотрел на него снизу-вверх, и это давало Антону преимущество. Говорить на расстоянии и при этом возвышаясь — создавалось впечатление, что так легче. — Надо поговорить, — решился Ромка начать первым. Антон, положив рюкзак и пакет с школьной формой на лавочку, прислонился к стене, окидывая Ромку вопросительным взглядом: — О чём? — Ты знаешь. Антон, стерпев эту интонацию, обличающую и резкую, покачал головой, скрещивая руки на груди: — Нет, не знаю вообще. Хочу, чтобы ты сам мне сказал. Ромке эта реплика, очевидно не понравилась. Он так стиснул зубы, что на скулах заходили желваки, однако подавить собственный гнев сумел беспрекословно. Видимо, урок физкультуры его кое-чему научил. — Тебе вообще есть, что сказать? — его голос звучал деланно равнодушно, и Антон мигом придал своему схожую интонацию: — Как только претензию озвучишь — мне будет, что сказать. — Ты издеваешься? — в Ромкином голосе нарастало напряжение, — Ты специально выводишь? — А ты, — Антон показал ему свою красную ладонь, — Тоже специально выводишь? Это что вообще было? Ромке, очевидно, нечего было сказать в своё оправдание, поэтому он выдохнул с большой тяжестью, прикрывая глаза. А потом все же решился сказать, да так, словно для него это было очень тяжело: — То, что сорвался — мой проёб, ничего не говорю. — Спасибо за честность, — съязвил Антон, убирая руку обратно в карман. Конечно, он знал, почему Ромка злится. Конечно же он знал и суть проблемы. Но если Ромка хотел от него внятных аргументов, которые все равно не будет слушать, то пускай хотя бы озвучит внятные претензии, которые Антон сможет обработать, — Так в чём проблема? Ромка потер переносицу: — Можешь объяснить мне, какого хуя от Полины я узнаю, что ты дружбу водишь со Славой? В словах слишком много гнева, чтобы снести их спокойно, однако Антон справляется с этим на ура. Нет уж, он не позволит так легко себя завалить — будет защищаться до последнего. — А Полина тебе не сказала, почему? — выгнул бровь Антон. — Хочу услышать от тебя, — вмиг отбросил эту фразу Ромка, ощетинившись. Антон сглотнул. Как бы обозначить это покорректнее и сразу же отпихнуть все возможные Ромкины «фи»? Хотелось дать понять, что это не блажь и глупость, а действительно взаимодействие с нормальным человеком. — Он мне помог, когда у меня случился приступ. — Так у тебя случился приступ, — закивал Ромка самому себе, — Сука, какой же ты пиздабол, — Антон дрогнул, когда увидел, сколько бешенства полыхает в Ромкином взгляде, — Ты же все слышал, когда я тебя в раздевалке тогда спросил, да? — выждав паузу в несколько секунд, Ромка потрепал волосы на макушке и поинтересовался нарочито беспечным голосом, — Так, ну что, как он тебе помог? — Помог дойти до туалета, открыл окно, дал продышаться, поговорил со мной, — сухо доложил Антон, — Это все, что ты хотел знать? — Нет, не все, — Ромка покачал головой, — Ты же знал, как его зовут? Ты же в голове дважды два сложил, ты же не глупый? — Антон промолчал на это заявление, не желая играть в этот детский сад с ответами на очевидные вопросы, — Так какого хуя ты продолжил с ним общаться? Ещё сегодня так с Полиной заговорил на химии… Как будто, сука, снова дружите! А не охуел ли ты? — интонация в Ромкином голосе повышалась, — Хочешь всем в уши нассать и типа ты не при делах? — Это моё дело, когда в этом сознаться, а когда нет, — процедил Антон, — И не тебе уж точно судить, когда это делать. — Ага, ага, — Ромка закивал с напускным энтузиазмом, от которого становилось жутко, а потом полюбопытствовал с интересом, выкрученным на полную катушку, — И чего, вы теперь с ним друзья? — Тебя не касается, — холодно отрезал Антон. — Ещё как касается! — рявкнул Ромка, поднимаясь с лавочки, что свидетельствовало о том, что градус опасности накалился до максимума. Антон стоически вытерпел и повышение тона, и приближение Ромки к нему, он остался на своём месте, взгляда не отвел и не сжался. Ему просто нельзя было позволить Ромке увидеть даже сиюминутную слабость: если Ромка увидит, то будет давить уже до конца. — Каким боком? — вскинул он подбородок, всё ещё стараясь пришпорить Ромку одним только взглядом. Но тот отмахнулся от попыток Антона осадить его, как от мухи. — Потому что Полина моя подруга. Я её стараюсь оградить от… — Ты уже её оградил, — отрезал Антон, — Года два назад. Полина больше не поведется на Славу. В чем реальная суть проблемы? Тебя бесит, что я общаюсь с ним? — И это тоже, — кивнул Ромка, и его спокойствие, почему-то, подрывало все самообладание Антона. Как же хотелось в этот момент вцепиться в него и вытрясти, как из тряпичной куклы, все эти глупости. — Я не смогу быть с вами. С Полиной, тобой и Бяшей, — Антон покачал головой. — С чего это? — нахмурился Ромка, своим непониманием только распаляя бешенство: — Да ты сам догадайся. Ромку этот момент покоробил. Они с той среды не поднимали тему произошедшего на дискотеке, однако о своей позиции Антон объяснился довольно ясно. И сейчас видеть у Ромки в глазах нерешительность, которая провоцировалась этими воспоминаниями, было больно. Больно думать о том, что его слова были до того Ромке… диковаты. — Слушай, — Ромка покачал головой, — Мне вообще похуй… Общаешься, не общаешься… Я не тупой, я видел, что ты хотел помириться с Полиной. Так у тебя хоть немного головы на плечах есть, чтобы понять, кому верить можно, а кому нет? — А кому верить можно, Ромка? — в тон ему полюбопытствовал Антон, приправляя вопрос злостной улыбкой, — Я уже и Полине это говорил, и тебе скажу: почему я должен по-скотски к нему относиться, когда он мне помог? Потому что вы мне так сказали? Потому что два года назад это случилось и сейчас применимо? — «По-скотски» тебя никто вести себя не заставляет, — Ромка покачал головой, — А потому что нехер Славе верить. Тебе и я, и Полина всё рассказали. Ты не захотел слушать… Или я не знаю, нахуя это вообще все, где ты пытался успеть и кому хлеще нассать в уши… Я сейчас здесь с тобой разбираюсь, потому что Полина… Сука, опять все вертелось вокруг Полины! Как и вначале: Ромка свою личную неприязнь к Антону оправдывал схожестью со Славой и с тем, что он переживал за разбитое Полинино сердце. А сейчас делал тоже самое… По тем же причинам. Хоть что-то им сказанное идет конкретно от него самого, а не с подвязкой к Полине? — Все, хватит, — он вскинул руку, мотая головой, — Это реально бред уже… Полина, Полина, — он отрывисто произнес, — Если Полине это так неприятно, я жду её на личный диалог. И не собираюсь с тобой разъяснять суть нашего конфликта. Хватит уже… Он двинулся уже в сторону двери, но Ромка преградил ему проход своим телом, а пальцами заключил в тесный капкан предплечье, поджимая губы так, словно точка кипения достигла максимума. — Пусти, — тихо произнес Антон. Несмотря на то, что разговор приобретал все больше негативных нот, руку ему Ромка стискивал аккуратно, не позволяя пережать. Неужели после физкультуры проснулась совесть? Прикосновение жгло сквозь ткань рубашки. Ладони у Ромки были очень горячие. — Подождешь, — грубо произнес Ромка, — Что значит, если «Полине нужно, то пусть и разбирается»? — То и значит, — вздохнул Антон, — Если у неё есть претензия, зачем ко мне притаскиваешься ты? Я ни о чём не хочу говорить… — Блять, а ты её хоть выслушал? — Я-то выслушал, — моргнул Антон, — А вот она меня изначально не собиралась выслушивать. Я даже не уверен, было ли ей это вообще интересно. Она вбила себе в голову одну мысль и не хочет от неё отказываться… — Антон сорвал голос на фальцет, — Ах, злой Антон, Антон — предатель! — его голос сменился на прежний, — Раз уж я такой предатель, то и бегать что-то выяснять я не буду… Вокруг все пропиталось безнадегой, когда Антон с тоской подумал о том, насколько бы все могло быть легче, если бы он просто-напросто избежал бы знакомства со Славой. Однако он не спешил тешить себя грезами — на смену одним проблемам пришли бы другие, если не Слава, то найдется чего похуже. Да и сам концепт этой ссоры его вымораживал, казался до безумия нелепым. — Это вообще такая гнусь, — сплюнул последнее слово Антон, — Что за детские претензии? Не общайся с тем, не общайся с другим? — Не гони, мудила, — угрожающе навис над ним Ромка, парализуя темным взглядом, — Ты сейчас стелишь так, будто мы тебе со всеми общаться поназапрещали… И то, сука, кто тебе запрещал? Никто не говорил никогда «нет, так нельзя». Речь заходила только про Славу. Всегда. Никто тебе не запрещал, потому что мы думали, что ты не такой долбоеб. — Угомонись, — прищурил глаза Антон, — Я все сказал: он помог мне после приступа, и я отношусь к нему максимально ровно. Ромка вдруг гневно хохотнул. — Пиздец ты слепой, в таком случае. Антона обожгло злобой от того, как пренебрежительно говорил с ним Ромка. Резко выдернув руку из захвата, Антон гневно прорычал: — Хватит. Мне надоела чушь эта. У тебя нет права мне что-то запрещать. Раньше ты боялся, что Слава уведет у тебя Полину? — Антону пришлась по вкусу такая гадкая формулировка, особенно если учесть то, как она не понравилась Ромке, судя по его потемневшему лицу, — Теперь бояться тебе нечего, больше я для тебя проблем не вижу. — И как дальше? — уточнил Ромка хриплым голосом, — Ты больше не собираешься… С Полиной общаться? С нами всеми? — Не собираюсь, — покачал головой Антон. — Да нахера?! — взвился Ромка, активно жестикулируя, но уже не пытаясь схватить Антона за руку. Его будто искреннее непонимание в глазах только раззадоривало злость. Антон не понимал — он сейчас серьёзно или притворяется? Настолько хочет услышать это лично, настолько ему в это не верится? Будет ли это слишком жестоко — сказать так? Но с одной стороны, Ромка же не очень колебался, когда пытался отыграться на уроке физкультуры, так стоит ли Антону медлить сейчас? Когда у него есть возможность высказать все Ромке лично и как есть. Антон сузил глаза и, подняв на Ромку взгляд, произнес, почти что вкушая каждое слово: — Потому что я пидорас. — Сука, прекрати! — заорал Ромка, — Ты специально говоришь это так, чтобы… Чтобы я, блять… — Чтобы ты что, Рома? — повысил интонацию Антон, — А что, это не правда? Ты меня теперь боишься? — он издевательски выгнул бровь, — Я же теперь тот, кого ты ненавидишь… Да ещё и связался с тем, кого ты ненавидишь! — он глянул на растерянного Ромку и будто не своим голосом произнес, — Сука, какой же ты жалкий, и я сам… — интонация надломилась, но Антон смог взять себя в руки, — Ты мне вообще скажи: ты хоть как-то нашу дружбу ценил? Полина сказала: не думала, что тебе хватит его жалости… Но мне не нужна была жалость, — Антон покачал головой, — Мне нужно было понимание… Немного понимания хотя бы. Я уже сказал: меня достало за все оправдываться… — Ты и не оправдаешься, — рыкнул Ромка. Антон чуть не рехнулся от ярости. — Не оправдаюсь?! Поэтому я ловлю твои бешеные взгляды?! Поэтому на физре ты пытался… — он хохотнул язвительно, — Ты мне, блять, объясни, что ты пытался сделать! Отыграться на мне физически?! — его тон резко сменился, став опасно-тихим, — Имей в виду, если тебе кажется, что ты можешь так сделать, потому что для тебя это привычно, что ты имеешь на это право, потому что я не дам тебе сдачи, потому что я могу быть слабее, — он неестественно оскалился, — Я разобью тебе ебало. Ромка поморщился, словно он опасался услышать эти слова в свой адрес, однако стоически выдержал тон и агрессию, с которой Антон к нему обращался. Только лишь спросил тихо: — И ради кого? Ради говнаря, который тебе хуже сделает? Славе нельзя верить. Слава всегда врет. — Сука, ты слушаешь меня?! — злоба Ромки перевалила через край. Это все до ужаса напоминало Антону момент в раздевалке после дискотеки. Те же разборки, то же чувство загнанности и безнадеги. Его замутило от этих воспоминаний. Он, чуть пихнув Ромку от себя, подхватил рюкзак и физкультурную форму и направился к выходу из раздевалки. Внутри что-то дрожало, снести два конфликта с близкими людьми за один день было тяжело. Точно так же, как и сознаться себе в том, что это действительно конец, и Антон обрывает все нити однозначно. Слава всегда врет. — И теперь что?! — крикнул ему Ромка в спину как не своим голосом, — Опять снова все, как раньше? Опять ненавидишь меня?! Антон схватился за ручку двери, почти что опираясь на неё. Все приняло такой оборот, что он уже не знал, в чём может быть уверен, кто не отвернется от него или кто его не обманет… Потому что я пидорас. Как прежде уже не будет, Антон. Не цепляйся за это. Это все уже давно сгорело, стерлось. Этого уже давно нет. Антон, развернувшись к Ромке, посмотрел на него взглядом покрасневших, воспалённых глаз. Уже ничего не осталось, он самолично все сжег. Сам расплескал всюду бензин, облил себя и кинул горящую спичку. Он и чувствовал себя так, будто горел. Опять ненавидишь меня?! Ромкин силуэт впереди расплылся. Глаза нещадно жгло, но Антон смог заставить выговорить себя короткое, вполголоса выдавленное: — Да. И, шатаясь, открыть дверь и выйти из раздевалки.