Keep silence

— Я тебе ничего не скажу. И тебя не встревожу ничуть… — тихо проговаривал самому себе Антон, выстукивая только одному себе понятный ритм на столе, пока за окном вечерело, — И о том, что я молча твержу, — стихотворение вертелось у него в голове, странным образом подходя сегодняшнему меланхоличному настроению, — Не решусь ни за что намекнуть… К вечеру вторника, а если быть точнее — к вечеру дискотеки в честь четырнадцатого февраля, о которой шепотом говорили все старше седьмого класса, Антон доковылял с трудом. И дело было даже не в том, каким уставшим он себя чувствовал. А в том, что все, что даже гипотетически могло пойти не так, двигалось в херовую сторону с космической скоростью. Проблемы росли в геометрической прогрессии. Антон едва поспевал как-то анализировать обстановку. Началось утро с того, что он проснулся совершенно разбитым, несмотря на то, что лег вчера вечером пораньше. Февраль все ещё буйствовал, поэтому за окном была темень, из-за которой продрать глаза было просто невозможно: хотелось просто завернуться и улечься. Сны тоже снились какие-то дурацкие, смазанные. Похожие на кошмары, нелепые, несущественные, но до жути реалистичные в его голове. Ему приснилась эта валентинова почта. Ему приснилось, что Ромке в руки каким-то нереальным образом перекочевала валентинка. От имени Антона. Причем никто это не озвучил, он сам с каким-то животным страхом осознал, что валентинка, противно-розовая, идеально-ровная, совершенно точно его. И не успел он даже толком обработать это, как рванул к Ромке, силясь её отобрать. Он не помнил, что случилось во сне дальше, но самое худшее в итоге произошло — Ромка открыл валентинку и прочитал все, от и до. Вплоть до фамилии и имени в конце. Я хотел оставить все, как прежде, не хотел никого этим тревожить. Очень хочу обратно, чтобы все было, как раньше. Но мне нигде нет места. Я влюбился в тебя уже давно, ещё когда ты нёс меня, без сознания, до школы, когда ты вручил мне бруснику, сказал мне «Прости», когда догнал меня во время игр в снежки… В этом-то все и дело. Я не смог это чувство определить и просто бежал от него. А ты меня всегда догонял. И я понял все слишком поздно. Я влюблен в тебя так безнадежно, что больше не могу этого скрывать. Это все было так жутко правдоподобно и словно считывало все мысли Антона. Все происходило как по-настоящему, и Антон почувствовал, как ему буквально не хватает дыхания от ужаса, и он не знает, как оправдаться. Язык его не слушался, слова отнялись, а он не знал куда себя деть, пока сердце заполошно билось у него в груди. Уровень страха был такой, что Антону хотелось провалиться под землю. И тогда Ромка закричал. Не так, как в реальности мог бы. А так, как это происходило иногда в кошмарах. Жутко громко и даже смехотворно, но Антон буквально проглотил язык от ужаса. Выкрикивались самые страшные вещи, которые он не решался озвучить даже в своей голове. И звучало это все сплошным криком. Иногда даже неестественным, словно голос был не Ромкин. — Что ты наделал?! — Ты никогда не думал о том, чтобы умереть?! — А я, блять, не поверил! Твой мозгоправ все рассказал учителю! Антон даже не знал, какому учителю рассказал это все Евгений Сергеевич, как Ромка, продолжая что-то неясно выть, подлетел к Антону и, вытащив нож-бабочку, с силой вонзил его Антону в плечо. Боль, конечно, была ненастоящей, а вот испуг — вполне. Антон проснулся от собственного вскрика и, подорвавшись на кровати, пытался лихорадочно отдышаться, пока в плече пульсировало и горело, точно взаправду. Он лег обратно, сжимая одеяло и рассеянно благодаря всех богов мира за то, что это был всего лишь сон. Всего лишь жуткий кошмар. Но он сделал своё дело: Антон, только проснувшись, ощутил жуткую усталость. И осадок остался в нём надолго. Он полежал так какое-то время, призадумавшись, а потом услышал суету на первом этаже — мама уже проснулась и, судя по всему, о чем-то говорила с папой. Нет, как бы там ни было, а через этот день он обязан прошагать с гордо поднятой головой. Кожа вмиг покрылась мурашками и стала гусиной, стоило ему вылезти из-под одеяла, и он, поморщившись и зашипев от холода, нащупал ногами тапки и вышел в коридор, который слабо освещался с первого этажа. Только в ванной, включив свет, от которого высохшие глаза превратились в две узкие полоски, Антон вспомнил, что сегодня, в соответствии с его кошмаром, в школе будет самая настоящая подарочно-сердечная суматоха. Вчера за ужином об этом говорила даже Оля, которая похвасталась тем, что валентинова почта есть даже у них в классе. — Ждешь, что будут валентинки слать? — поинтересовался Антон, чувствуя себя немного странно, когда представлял, как какие-то мальчишки покрываются розовыми пятнами при виде его сестры. Нет, не вязалось у него это в голове… — А как же! — ухмыльнулась она. — Пускай попробуют только, — мрачно пробубнил он, пережевывая мясо, — Я все валентинки отберу и назад отошлю. Лично. Он знал, что так не сделает. Но почему-то отчаянно хотел. После случая с Беловым ему не особо хотелось, чтобы какие-то идиоты, пусть даже и влюбленные, расхаживали рядом с его сестрой, которая по собственной наивности может даже этого не понять. — Фу, дурак! — завизжала Оля, — Ты так не сделаешь, а то я буду кричать на всю школу! И побью тебя! — Посмотрю я на это, — ухмыльнулся он, встав из-за стола и поблагодарив маму за обед. Взбешенное Олино лицо немного разбавило его серую рутину и даже вызывало у Антона искреннюю улыбку, когда он вспоминал это. Если он думал, что Оля на его внезапные высказывания будет дуться и не разговаривать с ним весь вечер, то он глубоко ошибался. Она устроила разбор полетов и ходила за ним всё время, вечно выясняя, что это Антон имел в виду, что это значит и почему это он себя так ведёт. В какой-то момент Антон чуть не разругался с ней: Оля, пока он делал домашнюю работу, то висела на нём, то тянула за рукав, то заваливала вопросами… И буквально заставляла Антона сказать, что он не это имел в виду и что он не придет в класс на разборки. Это было тяжело. Оля временами умела побыть невыносимой, и Антон успел даже подзабыть, когда сестра могла его взбесить в последний раз. Потом все более-менее устаканилось, и Антон пообещал не отбирать её валентинки. — Если они вообще придут, — фыркнул он, и Оля чуть не устроила апокалипсис. Он и сам не знал, почему так язвил. Хотелось на ком-то отыграться, и он, к своему жуткому стыду, позволял себе проделывать это с Олей. Пусть и в очень мягкой форме. К счастью, её теперь это не обижало, а злило, и она на полных основаниях могла зарубиться с Антоном, устроив ему разнос. И Оля, как назло, была до противного бодрой этим утром, шмыгнув в ванную и оттарабанив «Доброе утро», быстро почистив зубы вместе с ним и оставив Антона в одиночестве. Его вообще хватит на дискотеку? Он щеткой-то по зубам еле-еле водит, а тут целое празднование чего-то… Полина на него страшно обидится, если он не придет. И Рома тоже… Да и когда Антон будет вновь шестнадцатилетним и юным… Хотелось спокойствия и хотелось одновременно забыться. «Я хочу обратно» — подумал он, умываясь. Так же, как и писал во сне в этой треклятой валентинке. И от этих слов не отказывался. Если бы все могло быть, как раньше, то он был бы счастлив. Неделя прошла, но ему катастрофически не хватало того общения. Чтобы он мог заговорить с Ромкой, не просчитывая много вариантов, чтобы все не окрашивалось серым цветом, стоило Антону подумать о том, как ему быть, чтобы он снова ходил с ними на чаепития, и одиночество его, наконец, отпустило. На самом пике этих невесёлых мыслей Антон услышал трель звонка сквозь шум воды. Он выключил кран, чтобы удостовериться, и оказался прав: телефон действительно звонил. И это было нехорошим знаком. Им редко звонили с утра, так что Антон автоматически почувствовал, что что-то не так. Раньше это могли быть коллекторы, которые пытались стрясти с папы побольше денег. Не могло же все возобновиться? Он услышал мамины шаги, и она, подняв трубку, заговорила. Таким же настороженным голосом. Она, как и Антон, очевидно, тоже почувствовала тревогу. Он пытался прислушаться, о чем мама говорит с невидимым собеседником, но ничего не мог услышать. Однако ему это не понадобилось. Спустя пару фраз немного успокоившаяся мама позвала Антона. Вначале он растерялся. Куда идти? Он крикнул короткое и невнятное «Сейчас!» и, бросившись к раковине, наспех сполоснул рот, умыл лицо, вытер полотенцем и, кое-как нацепив очки, шмыгнул из ванной. Непонимание усилилось, когда он увидел озадаченное мамино лицо. И не отпускало до самого того момента, пока по ту сторону провода не зазвучал голос: тихий, уставший до смерти. Антон его узнал практически сразу. И почувствовал знакомое спокойствие: словно оказался на свежем лугу в мае. Звонил Евгений Сергеевич. — Антон, — несмотря на замученность, в его голосе всё равно зазвучала улыбка, — Привет. Извини, если вдруг разбудил, позвонил очень рано… — Здравствуйте, — негромко поздоровался он, — Не извиняйтесь, я всё равно уже встал. — Ну хорошо тогда, — вздохнул он, — Слушай, у меня появились кое-какие обстоятельства, нужно срочно уезжать… Ты прости, сегодня не получится с тобой провести сеанс. Давай до следующего вторника, ничего же страшного? — Нет, все хорошо, — выдавил Антон, борясь с навязчивым желанием узнать, что у него случилось, — Вы в порядке? — Да, со мной все нормально, — Евгений Сергеевич говорил очень мягко, — Спасибо, что спросил. А ты как, все хорошо? — Да, я тоже в порядке, — Антон слабо улыбнулся, — Ладно… Тогда до вторника? — До вторника. Хорошего тебе дня в школе, пока, — напоследок кинул Евгений Сергеевич. — Вам тоже. До свидания, — после этих слов Антон положил трубку и какое-то время молча позависал в коридоре, глядя на своё растерянное отражение в зеркале. То, что Евгений Сергеевич не сможет его выслушать, было… большей утратой, чем Антон ожидал. Ему хотелось, чтобы его выслушали, а Евгений Сергеевич, будучи его единственной отдушиной, не оказался рядом чуть ли не в самый нужный момент. Ладно, одернул себя Антон, у него есть свои причины, чтобы внезапно куда-то уйти. Могло случиться что-то действительно плохое. Однако настроение не перестало быть менее унылым от этого, и Антон, как ни старался себя успокоить, явно подрастерял уверенность, которой и так было мало. В школу он шёл, как на плаху, что достаточно иронично, если учитывать то, что они начали проходить её на литературе. И начался день в школе тоже нескладно. Если Оля туда шла воздушной и уже распространяла вокруг себя эту… милоту, то от Антона будто шёл черный дым. Даже Полина немного шарахнулась от него, когда они пересеклись в раздевалке. — Все хорошо? — поинтересовалась она, повесив свою куртку на крючок и дожидаясь его, — Ты какой-то… ещё более сонный, чем обычно. — Спасибо, — съязвил он. — Не обижайся! Оля из тебя что, все высосала? Она вон какая… Довольная, — попыталась пошутить она, и Антон цепко ухватился за эту фразу. — Ну ещё бы. Она ждет, что ей кто-то разошлет валентинки. Господи, все будто на этом помешались… — А чем ещё заниматься в маленькой сельской школе? — вздохнула Полина, — Тем более тебе пора мириться. Они выходили из раздевалки. — С кем? — не понял Антон. — С чем, — усмехнулась Полина, — С тем, что у Оли через года два уже точно появится мальчик, которому она понравится. Антон, представив это, почувствовал почти что отторжение. — Ага, сейчас, — хмуро кинул он, — Если кто-то и появится, то он должен быть очень достойным. Иначе никак. А достойных в её классе нет. А значит, раньше выпуска ей не на что надеяться. Полина в шоке засмеялась, пихнув его в плечо: — Какой кошмар, твой братский комплекс начинает становиться опасным! — Не говори ерунды, нет у меня братского комплекса, — проворчал Антон. — А иначе почему ты такая язва? — Я её на горшок сажал, — пробормотал Антон, — Какие мальчики? — На горшок ты её сажал, когда динозавры ходили по этой земле. — Не такие уж мы и старые… — Поправка — это ты ворчишь, будто в тебя вселился дед. Антон зыркнул на неё, и Полина, понятливо улыбнувшись, сделала вид, что вжикнула воображаемой молнией вдоль линии рта. — Как вчера посидели? — поинтересовался он, когда они дошли до второго этажа. — Ну, в принципе нормально… — вздохнула Полина, — Просто разошлись рано, все были какие-то уставшие. — Эх, понятно, — лаконично отозвался Антон, и она внезапно взяла его под руку, привалившись к его плечу с мечтательным: — Без тебя было скучно, Антоша. — Ой, какая сразу добрая и ласковая стала, — хмыкнул он, в какой-то степени наслаждаясь этим тактильным контактом. От Полины пахло её домом. А ещё пряниками. Он сделал осторожный вздох и прикрыл глаза, представляя на какое-то мгновение, что он был с ними вчера на чаепитии. И он разошёлся вместе со всеми по домам. Когда они вошли в класс, то Бяша, привычно сидящий позади них, поздоровался с крайним энтузиазмом и спросил, как дела Антона и все ли у него нормально, на что он отреагировал с мягким удивлением, но все же улыбнулся. Ромка, сидящий рядом с Бяшей, просто кивнул ему, и Антон, раньше не хотевший чего-то большего, вдруг почувствовал досаду — неужели Ромка затаил на него какую-то обиду и больше не хочет с ним говорить? Самое неприятное в этой ситуации было то, что Антону лучше не стоило разговаривать с Ромкой. К счастью, долго ломать над этим голову не пришлось, и Рома сам по себе смягчился уже к четвертому уроку. И этому поспособствовали два факта. Первое — это то, что на друзей Ромка, по всей видимости, не умел долго злиться. А второе — это почта с открытками, которую должны были раздавать как раз во время третьей перемены — самой длинной. И как только в класс вплыли довольные Катя с Настей, которые держали в руках пару коробочек, расписанные сердечками и обклеенные цветастыми буквами «ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА», Антон понял, что стоило ждать беды, едва завидев их ухмылки. Они подходили к партам и раздавали каждому, кому что-то отправили, заветную открытку. Что Антона приятно удивило — не все ограничивались открытками в форме сердечка. Кто-то их разрисовывал или расписывал, кто-то приклеивал на обратную сторону всякие конфетки и вкусности. В общем, заморочки были и немало. Он даже не знал, откуда в простой сельской школе была такая культура отправления открыток. Как сказала Полина — это чуть ли не самое важное событие года, в котором принимают участие почти все, даже учителя стараются наблюдать за тем, чтобы ученики втягивались в умение проявить симпатию к другому. Антон, конечно, не отправил валентинки. А зачем, если её обладатель, скорее всего, порвёт её, как только прочтёт? Да и его самого это не прельщало. Не хотелось отправлять что-то именно в указанную дату, в указанном формате. Он любил что-то подарить от себя, но не в рамках праздника. Особенно такого… странного, если судить по лицам парней и девчонок. Когда Настя подошла к их с Полиной парте, то обрадованно воскликнула, глядя вглубь своей коробки: — Ух ты, Антон, а ты у нас фаворит! У тебя аж четыре! — Че?! — до того не особо подававший голос Ромка внезапно подскочил на собственной парте, вперив неверящий взгляд в Настю, — Схерали?! А я?! — Ром, ты так говоришь, как будто каждый год был фаворитом… — усмехнулась Настя. — Так и было! — возмутился он. — Ну, в целом ты действительно был… Вместе с Тихоном, Женей… И Бяшей. — Ого, Бяша тоже фаворит? — изумился Антон, поворачиваясь к другу, гордо выпятившему грудь. — А то! — подхватила Полина, — По-моему в том году, когда ещё много людей в девятом было в параллели, Бяша где-то одиннадцать штук собрал… — Охренеть, — удивился Антон. — Я тоже не понимаю, как у него это получается, — присоединилась Катя, которая подошла к ним, — Просто каким-то образом он сделал так, что от него тащились все санитарки в том году. — А Бяша кому-нибудь нравится, кроме старуш… — уже разорался Ромка, но Бяша вовремя закрыл тому рот и протараторил: — Это капля в море, меня не только бабки любят… — Я охотно верю, — Антон слегка улыбнулся. Когда Катя и Настя двинулись в сторону парты Ромки с Бяшей, в Антоне взвилось какое-то болезненное любопытство. Напополам с гневом, когда он увидел чуть ли не восторженное лицо Ромки, который предвкушал открытки в своих руках. Интересно, а там будет валентинка от Алёны? Или она предпочтет вручить её лично? Вот прям на дискотеке, попросит Ромку чуть отойти, вручит её где-нибудь в тихом углу. Наверняка розовую. Наверняка аккуратную. И подписанную элегантным почерком. Для Романа Львовича от Алёны. И Ромка наверняка растрогается, а потом они вернутся в спортзал и будут танцевать медляк, блять… Ох-х, сука, да как же от этого избавиться… — Интересно, кто там, кто там… — потирал ладони Ромка, совсем не помогая Антону отделаться от гнусных мыслей. Настя, покопавшись в коробке, воскликнула: — Ого, аж четыре! Вы с Антоном на равных, интересно получается. — Нихера мы не на равных… — внезапно растерянно произнес Ромка, разглядывая открытки в руках, а потом рявкнул на Бяшу, — Ты долбоеб?! Нахуя ты мне валентинку отправил?! — Мы же братаны! — оскорбленно проныл тот, глядя на свою кривоватую валентинку, — Я её зеленой сделал, чтобы ты не обиделся! — Да лучше бы, блять, розовая… И че за танк тут нарисован, день победы пиздец как нескоро! — Так по-пацански! — Дурак ты, Бяшка… — вздохнул Ромка, а потом, увидев, что друг на самом деле расстроился, пихнул его по плечу, — Да не мороси, хорошая валентинка… — Да ты её уже вовсю обосрал, на! — Так я ж не со зла, — оправдался Ромка, потирая затылок, — Я взбесился, что мы с Тохой не на равных… — Я ему тоже отправил, на, — отозвался Бяша. — Да? — тут же обрадованно воскликнул Ромка, вмиг позабыв о грусти. — Да, козлина! Так что нехер тут из-за открыток убиваться, на! — Ха! Ай да Бяша, не подвел, братан! — Ты мне правда отправил? — Антон даже улыбнулся. Это было так мило, что это притупило даже снедающую, острую ревность. Для приличия он развернулся к своим открыткам и, недолго выискивая, подцепил Бяшину. — Тоже зелёная. И тоже с танком, — Антон засмеялся, — Хорошие идеи бережешь, да? — А как же! Только у тебя на танке красный значок, а у Ромыча синий. — Че это ты ему красный дал, а мне синий? — фыркнул Ромка. — Чтоб ты спросил, еблан! — Так, прекратите ругаться! — возмутилась Катя, наконец, сориентировавшись в своей коробке, — Совсем уже с катушек слетели… Так, вот твои… Девять штук! Вот и наш лидер! Она выложила на стол горстку валентинок. — Обалдеть, — выдавила из себя Полина, — Бяша, да ты реально звезда в этом году… — Че они в щербатом нашли, — буркнул Ромка, цепляя одну из валентинок, вчитываясь намеренно нежным голосом, — Вика, восьмой «А». Ты классный, спасибо, что поделился со мной булочкой… — А, хорошая девчонка, — заулыбался Бяша, вытаскивая валентинку из Ромкиных рук, — Я просто последнюю булку перед ней купил. — Боже, — простонала Полина, — Бяша, ты такой хороший… Антон и сам не понимал: как так вышло, что Бяша, которого он увидел в первый день и человек напротив него сегодня — два настолько разных человека? Раньше ему это было совершенно невдомёк. Но только недавно он почему-то осознал, что Бяше проще подстроиться под общий настрой. Причем радикальным образом. Если речь касается того, чтобы с кем-то подружиться. Или с кем-то враждовать. Ромке он доверял беззаветно, поэтому Антона не жалел в первый день. Возможно, потом все немного изменилось. И пусть Бяша не был Антону близким другом, как Полина, но Антон искренне считал, что тот на самом деле хороший человек. Особенно глядя на то, как Бяша разулыбался, чуть зардевшись, и почесал затылок. — Следующий лот, — зачитала Полина, вытащив скромную светлую валентинку, — Ольга, гардеробщица второй смены… Что-о?! — завопила она, а потом зачитала, — Одевайся тепло, тут все ещё февраль. Спасибо, что заставил тех мальчишек переобуваться около лавочек. — Пиздец ты герой, конечно, — скептически протянул Ромка, — Хули без плаща? — Да я ж не за неделю это делал, на, — растерялся Бяша. — Ты ещё и все возрасты охватил, — воодушевленно поделилась Полина, — И стар, и млад… — Смешная ты, — ухмыльнулся Бяша, — А тебе-то самой кто написал, на? — Я ещё не открывала. Но у меня тоже четыре! — усмехнулась Полина, держа перед собой открытки, как веер, — Правда, одна тоже от Бяши… Зато розовая! — Братан, ты нас всех обломал сегодня, — бесцветным голосом заметил Ромка. Антон про себя усмехнулся. Тревога немного отступила. Хотя в какой-то момент он конкретно запереживал, потому что снова провёл параллели между своим сном и реальностью. Все было очень похоже: вплоть до ракурсов. На секунду в голове мелькнула абсурдная мысль: а вдруг кто-то подставит Антона и подсунет Ромке валентинку от его имени? Но он быстро себя одернул. Нужно прекращать страдать херней и не терять здравый смысл так стремительно. Оставшийся день прошёл более-менее спокойно. Свои валентинки Антон благоразумно вскрывать не стал, несмотря на то, что Ромке было страшно любопытно. Но Антон хотя бы это хотел оставить в тайне. Тут даже была какая-то солидарность. Иногда чьи-то светлые чувства не должны обличаться. И Антон хотел оставить все, как есть. Но при этом нагло хотелось глянуть на Ромкиных поклонниц. И пока среди них он знал только Бяшу. А вот за имена остальных трёх Ромка боролся очень рьяно: — А вот нихера, — довольно усмехался тот, складывая открытки в отдел рюкзака, — Вначале ты про своих рассказываешь, а я — про своих. — Я так не играю, — фыркнул Антон. — Тогда хер тебе, — Ромка изобразил жест по локоть, и Антон, закатив глаза и покачав головой, не стал его больше доставать. Ему ещё надо как-то дискотеку пережить. Так что, возможно, не стоит заранее портить себе весь вечер. Настроен учиться не был никто. И день, соответственно, пролетел незаметно. Все ждали дискотеки. И даже Антон, изначально полный скепсиса, невольно подхватил общий настрой и сохранил вплоть до вечера. Так что когда до выхода оставалось чуть меньше получаса — он уже наэлектризовался по полной. Сидеть и тупо коситься в окно уже не было времени, поэтому он шмыгнул к шкафу, начав приводить себя в порядок. — Ты как-то долго около зеркала вьешься, — заметила мама, бросив на него скептический взгляд из приоткрытой двери в комнату Антона. — Ничего не долго, — проворчал Антон, — Я хочу выглядеть презентабельно. — Ты же не на федеральное собрание идешь, — фыркнула мама, подходя к Антону, и при этом поправляя ему рубашку, — Тут воротничок кривой у тебя… — Ага, спасибо, — Антон, позволяя ей немного поколдовать над его внешним видом, бросил косой взгляд в зеркало, — Мне кажется, что-то все равно не то… Мама расправила рубашку и, отойдя немного, оглядела его придирчивым взглядом. — И что же твоей капризной душеньке не угодило? — усмехнулась она. — Например то, что я как школьник, — угрюмо подметил он. — Ты такой и есть. — Но не для дискотеки же! Мама внезапно рассмеялась, бросив на него уже более мягкий взгляд. — Ну, тут да… Будто портфель скинул — и на праздник. — Вот что мне делать? — он, взъерошив волосы, посмотрел на неё жалобным взглядом, и мама, скрестив руки на груди, выдала: — А свитер твой белый где? — Свитер? — у Антона брови взлетели на лоб, — Мам, я в нём сварюсь! — А вот и неправда — мы на февральских дискотеках всегда окна открывали, чтобы попрохладнее было… — А на летних с закрытыми сидели? — саркастически уточнил Антон, и она слегка пихнула его в плечо. — Не сваришься ты в нём. А если вдруг там действительно кто-то думает, что сорок человек могут спокойно танцевать в одном помещении с закрытыми окнами, то флаг им в руки, — она подошла к шкафу, — Давай искать твой свитер. Он тебе идет. — Мам, это все равно странно, мне кажется, что туда все нарядные придут… — Да, все парни без исключения придут в белых рубашках… — Мама, — раздраженно рявкнул Антон, почему-то краснея, — Мне казалось, что классика — это здорово! — В разумных пределах, — мама спряталась от него за дверцей шкафа, — У тебя уже по горло этой классики в школе. Пора менять. Таким себя в итоге и обнаружил Антон. Стоящим возле зеркала, с чуть уложенными волосами, в белом свитере, который прошёл с ним огонь и воду. И почему-то до смерти взволнованным. Сегодня он шёл в школу один: Полина должна была встретиться с девчонками перед школой, Бяша остался помочь украсить спортзал, у Ромки были какие-то дела дома, и на его предложение зайти, чтобы пойти в школу вместе, Антон вежливо отказался. Ромка на это среагировал совершенно спокойно, и было непонятно: радоваться этому или огорчаться? Вдруг тот решил, что с их дружбой уже все явно безнадежно и что-то там выпытывать смысла дальше нет? Антон вроде этого и добивался, но на душе все равно скребли кошки. Дорога до школы показалась ему длиннее, чем всегда. Возможно, потому что сейчас был вечер, а он все ещё не привык ходить один, поэтому заполнить тишину было нечем. Вместо этого Антон заполнял голову мыслями. На дискотеке надо будет вести себя собранно, не давать поводов для вопросов. Все там будут веселиться, так что ему однозначно не стоит сидеть с кислой миной, пока у всех вокруг радость. В груди томилось странное волнение. Антону казалось, что это будет не так, как всегда. В последний раз, когда он шёл в школу вечером для какого-то праздника, то оказался в черном, холодном склепе наедине с Ромкой. Опыт был не из приятных. Когда он подошёл к школе, в спортзале было темно, но Антон видел цветные блики: кто-то принес светомузыку. Он догадывался, что так и будет. Если дискотека, то со всем размахом, на который школьники только были готовы. Около ворот курили парни с девушками, что-то громко обсуждая. У каждого в руке была стеклянная бутылка, как догадывался Антон, явно не с соком. Было достаточно смело — делать все это рядом со школой, но кто знает. Сегодня все хотят отвязаться по полной. Но кое-что привлекло взгляд Антона и чуть не принудило его застыть на месте, пораженно всматриваясь. Около забора, в этой компании, стоял Семён. Семён! Проклятье, Антон не видел его больше месяца! И это было такое странное, абсурдное чувство, что Антон едва не воздержался от того, чтобы не окрикнуть его, как старого знакомого, потому что его окатило какой-то странной ностальгией. Будто он посмотрел фильм ужасов, который кошмарил его в детстве, но теперь, будучи другим, не ощутил страха… Возможно, так оно и было. Иронично, что Семён притащился на дискотеку, а не на учебу. Было сложно представить, в каком таком мире можно было прогуливать школу больше месяца. Либо Семён на самом деле болел, во что верилось с трудом, потому что выглядел он замечательно, в своей дубленке, и круглота его голоса оставалась прежней, без намека на слабость. Семён не увидел его… Либо сделал вид, что не увидел, но Антон в любом случае не собирался подавать сигналы своего присутствия. И без того задач на этот вечер было немало, так что он просто пожал плечами и поднялся по ступенькам крыльца, шагнув в школу. Внутри было тепло, горел свет, и в вечерней школе было непривычно шумно. Как только Антон перешагнул вахту, то мимо него волной сладких духов и лака для волос пронеслась стайка хихикающих девчонок. Он перевел взгляд на настенные часы. Без пятнадцати семь. Скоро всё должно начаться. Антон по-быстрому шагнул в раздевалку и аккуратно повесил куртку на крючок. Какое-то щекочущее чувство обострялось в нём по мере того, как он понимал, что сейчас ему надо будет найти Полину, Бяшу и Ромку в школе. Он переобулся и, чуть огладив волосы, вышел из раздевалки. По пути в зал он многое успел подметить. Например, то, что волнение присутствовало в каждом. Парни с одиннадцатого и девятого класса с важным видом стояли возле зеркала, делая серьёзные лица и пихая друзей с громким смехом, если их подкалывали. Среди них стоял недавний знакомый Антона, который предложил ему закурить сигарету в туалете, когда Антон пришёл намыливать своё лицо после тяжелого эпизода. Они пересеклись взглядом, и тот махнул рукой, вежливо кивнув в знак приветствия. Антон улыбнулся, повторив эти движения и пошёл дальше, радуясь тому, что увидел хоть одно знакомое лицо. По поводу стиля, кстати, ни Антон, ни мама не оказались правы. Одни красовались в рубашках со строгими бабочками, а другие — в свитерах, припасенных, как и у Антона, скорее всего, «для важного случая». Девочки подошли к процессу очень серьёзно. Когда Антон подошёл к спортзалу, из женской раздевалки доносился целый гомон голосов, веселых, восторженных и панически-взволнованных. Как раз в тот момент, когда Антон проходил мимо, дверь открылась, и наружу шагнули Катя, Арина и Настя. — О, пришёл, — заметила Катя, прикрывая за собой дверь, а потом ехидно усмехнулась, — Что, подслушивал? — Да больно надо, — фыркнул Антон, — Там шепотом никто не разговаривает: вас на всю школу слышно. — Да уж точно не нас, — рассмеялась Настя, — Там девочки с седьмого класса, — она произнесла потише, — Переживают. — Понял… — А ты чего один? — полюбопытствовала Арина, — С ребятами ещё не встретился? — Не-а, я недавно пришёл, — Антон огляделся по сторонам, — Пока из одноклассников только вас и встретил. — Там много кто из ребят в зале уже, — кивнула Катя, — А Полина ещё в раздевалке, должна уже… «Вспомнишь солнце — вот и лучик» — подумал Антон, когда в тот же момент дверь открылась, и к ним в коридор вывалилась запыхавшаяся Полина. — Ой, Антон! — на её полураздраженном из-за суматохи лице тут же засветилась улыбка, — Ты уже пришёл, отлично! — Легок на помине, — усмехнулся Антон, а потом, сунув руки в карманы, поинтересовался, — Ну что? Все в зал? — Конечно, ребята уже там! — Полина подхватила его под руку. — Ты очень красиво выглядишь, — сделал ей комплимент Антон. И не соврал. На Полине было её черное маленькое платье с концерта, которое Антон уже видел раньше. А так же туфли на небольшом каблуке. И все вместе это смотрелось так очаровательно, что делало её образ не броским, но очень приятным. Так же Полина чуть подкрасилась. Антон заметил это по её более ярким губам и глазам, чуть подведенным… тушью, скорее всего. — Спасибо, дорогой, ты тоже ничего, — рассмеялась Полина, кокетливо заправив прядь волос за ухо, — Я люблю этот свитер. Он тебе к лицу. — Спасибо, — Антон улыбнулся, — Я вообще хотел в рубашке пойти… — Хорошо, что передумал, — подытожила Полина, — И без того в одних рубашках ходишь по школе. — Мама так же сказала! — возмутился Антон, приоткрывая дверь в зал. — Очень здравая женщина, — Полина усмехнулась, заходя вместе с ним внутрь. Антон немного растерялся, когда они из освещенного коридора шагнули в темный зал, освещаемый только светомузыкой и гирляндой, которой его украсили ребята. По углам перекатывались из стороны в сторону шарики. Праздничная атмосфера считывалась на раз-два. По краям зала были лавочки, на которых можно было посидеть и передохнуть в перерывах между танцами, ну а в центре, возле маленьких колонок и одного-единственного микрофона, стоял стол, на котором была еда и напитки. Это сразу приковало внимание Антона. На бумажных тарелках разместились булочки из школьной столовой, пирожные, язычки из слоёного теста. В основном было сладкое. И стол был приличный, скорее всего, большая часть всего этого была принесена из дома общими усилиями всеми классами, от седьмых до одиннадцатых. Антон со стыдом подумал, что ему даже мысль в голову не пришла что-то прихватить с собой. Он вообще не знал, что будут накрывать какой-то стол… Рядом со сладостями разместились напитки, и он понял, что далеко не всё из этого реальный сок или газировка… Более того, Антон был уверен, что под скатертью разместилось кое-что ещё… — Тоха! — услышал он радостное восклицание справа от себя и, развернувшись, увидел, как к нему идёт радостный Ромка. Антон вначале опешил, сам не понял почему. И лишь приглядевшись увидел, что на Ромке, вместо привычных свитеров и спортивок, красовалась черная рубашка. — Ух ты, — невольно вырвалось у Антона, и он, прочистив горло, произнёс чуть непринужденнее, — Сегодня не в трёх полосках? Ты же ими так гордился… — Мать заставила, — буркнул Ромка, потирая шею, — Эта рубашка вообще отцовская… Но впору пришлась, да и праздник, не всегда же в одном гонять… Да и с хуя ли я оправдываюсь тут?! — внезапно рявкнул он, вызвав у Антона неконтролируемую усмешку, — Ещё и лыбится, плут! — Я просто спросил про рубашку, — развеселился Антон, — Но ты уже в принципе ответил… Он про себя обрадовался, что темное освещение в зале не позволяет никому увидеть его вспыхнувшие щеки. Антону ещё не приходилось видеть Ромку таким… непривычным. Такой внешний вид Ромки, его волосы, которые наверняка уложили девчонки, заставив силой, делал его чуть старше своих лет. Без сомнения, сегодня был Ромкин звездный час. Он выглядел просто изумительно. — Тоха, здарова! — к ним подошёл Бяша, одетый в тот же черный свитер, что Антон видел на нём в день чаепития, когда они с Ромкой покатились в склеп, — Притащился-таки, родной! — Ну ещё бы он не притащился, — усмехнулся Ромка практически с какой-то гордостью, — Скоро тусня начнется, и будет вообще заебись! — А где Алёнка, кстати? — поинтересовался Бяша. — Она с девчонками пока курит, скоро придёт… Антона от одной-двух реплик бросило из приятного тепла, в котором он замечтался, в арктический холод. Алёна… Блять, Алёна… Проклятье, он напрочь… — А она сегодня с нами? — глухо поинтересовался Антон, моргнув. Ромка что-то отвечал ему, но слух понемногу закладывало: его снова будто отделяло от всего прочего мира, в пучину собственных мыслей. Что же ему делать вообще? Он вообще забыл, что помимо всего прочего ему придется торчать столбом в зале, полном парочек. В числе которых эти двое! Ромка и Алёнка… Да, даже имена немного рифмуются, и у Ромки озорство в глазах полыхает, когда он о ней говорит… Господи, какая же гнусь поселилась в голове у Антона, как ему выбросить эту чушь из головы? И как сдержать свое лицо в реальности, не допуская оскалов и воплей о том, как его это все заеб… — Тоха! — выкрик Ромки заставил Антона вздрогнуть и растерянно покоситься на него, — Ты че, заснул, что ли? — Нет, я… Извини… — пробормотал, дергая за горловину свитера. Ромка, проследив за этим движением, проворчал уже помягче: — Жарко, что ли? Че сразу не сказал-то? Ромка подошёл к окну и рывком открыл его, пуская внутрь холодный воздух, который ласково прошёлся по рукам Антона. — Да можно было и не открывать… — Похуй, — Ромка махнул рукой, — Все равно сейчас сюда народ хлынет, толку-то окна закрытыми держать… — он потёр ладони. Антон замер на секунду, а потом, подойдя к Полине, принюхался, немного её смутив. Но ему было не до этого, он вытаращился на неё почти оскорбленным взглядом: — Ты что, уже пила? Полина уставилась на него огромными глазами и выдала: — Да! — а потом, чуть стушевавшись, добавила, — А что, разве нельзя? — Да я не сказал даже… — А че тогда сразу возмущаться? — Ромка скрестил руки на груди, — Я тоже пил! И Бяшка пил… Раскачка же нужна! И тебя сегодня споим, чтоб грустным таким не был! — Да не грустный я, — закатил Антон глаза, — Да и споить меня не получится… — Тоха, да как так-то, на? — расстроенно протянул Бяша, — Не делается так у порядочных людей, не делается! — Так я ничего не принес с собой, — тихо произнес Антон на выдохе, — Как я могу чужое-то пить? — От одного тебя стол не обеднеет, — подытожил Ромка, — Тем более ничё страшного, если ты там чето возьмешь. Стол для всех, тут никто ни на что не скидывался. В крайнем случае наше хавать и пить будешь. — Мне дедушка впервые шампанское разрешил взять из коллекции, — поделилась Полина и, наткнувшись на удивленный взгляд Антона, смущенно поинтересовалась, — А что не так-то? — Целую бутылку? — Ну, там его немало, от одной бутылки ничего не будет… — Не робей, Тоха, мне мать с собой домашнего вина сунула, на! — с гордостью произнес Бяша. — А мне самогон, — выдохнул Ромка и, увидев огромные глаза своих друзей, возмущенно рявкнул, — Это не она его сварганила! Из друзей кто-то подарил, а она такой крепкий не пьет! — Ну, с самогона-то меня точно унесёт… — пробормотал Антон, и Ромка хлопнул его по плечу: — Не боись, его соком разбавить можно! Антону слабо верилось, что это будет вкусно, но он лишь кивнул, чтобы не вступать лишний раз в споры. — Ладно, ради интереса точно попробую… — Вот это по-нашему! — воодушевился Ромка, — А вино Бяшкино — это вообще вещь! — Какие вы тут интересности обсуждаете! — Антон поджал губы, едва только заслышал этот голос, а после за Ромкиной спиной копной кудрявых светлых волос возникла Алёна. — А ты как думала? — усмехнулся Ромка, чуть приобнимая её, — Мы вот Тохе рассказываем, какое у Бяшки мать вино охерительное делает… А ты че принесла? — У меня папа настойку сделал прошлой зимой… — Опа, Алёнка, так мы на домашней волне с тобой, на! — обрадовался Бяша. — Ещё бы, — взгляд Алёны пересёкся с Антоном, и он застыл. — Кстати, — взвился Ромка, — Вы ж не знакомы! — Только сейчас заметил? — Алёна чуть улыбнулась, а потом, сделав шаг вперёд, хмыкнула, — Сама познакомлюсь, тебя пока дождешься… — Эй! — возмущенно выкрикнул Ромка, но Алёна его уже не слушала. Антон почувствовал, как от её волос запахло сигаретами. Вообще получался какой-то диссонанс. Она выглядела так миловидно, что у него в жизни бы не возникло ощущения, что она курит. Подойдя к Антону, Алёна приветливо ему улыбнулась, отчего на её щеках появились ямочки. — Я уже поняла, что ты «Тоха», а ты — что я Алёна, но все равно приятно познакомиться! — она рассмеялась и протянула ему руку. Он сглотнул. Никакого коварства, притворства, хитрости. Чистое радушие в глазах. И улыбка ей очень, очень шла… — Мне тоже приятно, — он вложил все силы в свою улыбку и пожал ей руку. Она была теплой и сухой. А рука Антона — деревянной и ледяной. — Мне нравится твой свитер, — прокомментировала она, отстранившись и снова подойдя к Ромке. — Спасибо, — Антон постарался вложить всю свою искренность и чувство симпатии к человеку, который старался быть с ним радушным. Он окинул взглядом Алёну, — Ты тоже здорово выглядишь! На ней были надеты синие широкие джинсы, в которые была заправлена черная водолазка, выгодно оттенявшая её светлые волосы и кожу. С Ромкой они смотрелись хорошо, даже замечательно… Да блять, они смотрелись охеренно! Оба статные, улыбчивые, высокие. Алёна — изящная и приветливая. И Ромка — сильный и чуть грубоватый. И все это так люто начинало капать Антону на мозг, что он хотел оказаться в другом конце зала в тот же момент… — А когда начинать будем? — уточнил он. — Там минут пять, по-моему, осталось… — уточнила Полина, а потом громко крикнула, — Ариш! — Что такое? — отозвались с другого конца зала. — Скоро начинаем?! — Глеб скоро придет, и тогда начинаем! — А кто такой Глеб? — поинтересовался Антон у Полины. — Он за музыку отвечает, — ответила она, — С одиннадцатого класса… Алён, он с твоего или с параллели? — Кто? Глеб? — Алёна, получив кивок, кивнула, — А-а, да, конечно с моего. Он весь мозг директору прокапал, чтобы дискотеку устроить. У него дома диски есть, много… — Диски? — Антон удивленно приподнял брови, а потом обратился к Полине, — Вот я дед, тебе кассеты на Новый год подарил… Полина громко рассмеялась, хлопнув его по плечу: — Да не переживай ты, господи, я же их могу послушать… Через лет двадцать знаешь какой раритет будет? — Полинка, погнали к Кате, насчет конкурсов спросим, на? — поинтересовался Бяша, глядя в сторону девчонок. — Вот видишь! — захлопала в ладоши Полина, хитро посмотрев на Антона, — Не мне одной есть дело до конкурсов! — Твоя правда, — Антон издал смешок. — Тоха, пойдешь с нами? — поинтересовался Бяша. Как раз в тот момент, когда Антон хотел сказать «Да», Ромка внезапно взвился и, подхватив его под руку, начал подтаскивать к столу. — Нет, Тоха пока занят! — крикнул он Бяше с Полиной, — Пока для нас разведайте, я его обработаю! — Куда ты тащишь-то меня? — растерялся Антон, даже не сопротивляясь. — К столу! — торжественно произнес Ромка. — Зачем? — у Антона в животе свернулось нехорошее предчувствие. — Нам — догнаться, а тебе — глотнуть слегонца, — припечатал Ромка, цепляя со стола пакет сока и заливая его в пластиковый стакан, — Тихон чачу принёс, из винограда сам сварганил, на, глотни… — А что сразу не с самогона? — съязвил Антон, принимая стаканчик, от которого шёл характерный сладко-алкогольный запах. — Пока рано, — усмехнулся Ромка, наливая себе тоже, — Съешь булку какую-нибудь пока… — Зачем? — Чтоб на голодный желудок не бухать. Антон успел подзабыть, что в последний раз ел, придя со школы. А значит часа четыре назад. В желудке и правда было пустовато. «Дельная мысль, иначе меня конкретно шарахнет» Антон приметил слоёный язычок и, цепанув его, съел буквально в три укуса, почему-то совершенно не ощущая ни голода, ни удовольствия, хотя он обычно был не прочь съесть что-то такое с чаем. Когда он доел, то Ромка торжественно протянул: — Ну все, давай! «Что-что, а самогон выпить меня и под дулом пистолета не заставят» — подумал напоследок про себя Антон. Не хватало, чтобы у него на почве пьянства ещё развязался язык. Тогда точно надо будет сваливать. Зал понемногу все больше наполнялся народом, рядом с Антоном встало ещё пару человек, которые желали «догнаться», как выразился Ромка. Поначалу Антон думал пригубить, чтобы не глотнуть лишнего, а потом где-нибудь оставить стакан или растянуть его до конца вечера, делая вид, будто он каждый раз пробует что-то новое, однако Ромка, почему-то, настаивал на том, чтобы Антон допил до конца. — Да че ты как фифа светская стоишь и ртом чачу эту трогаешь? — возмутился Ромка, — Нормально глотни, я тебе немного налил! — Я боюсь, что мне херово станет, — попытался выпутаться Антон. — А мы на улицу тебя выведем — подышишь, — усмехнулся Ромка. — Антон, не волнуйся, если что, — рядом с ним возникла усмехающаяся Алёна, которая тоже налила в стакан напиток, — У Тихона хорошая чача, в том году ещё никто не жаловался. — Поверю на слово, — криво улыбнулся Антон, отпивая ещё немного. — Бля, Алёна, что мне с ним делать, пьет, как дрочун прыщавый, — проворчал Ромка. Алёна рассмеялась, а потом, чуть поманив Антона, произнесла азартно: — Давай на брудершафт! — Мы же не виски пьем, а чачу домашнюю… — хмыкнул Антон. — Виски — это на вырост! А пока нужно брать, что дают! Антону было стыдно ломаться, как сопляк, под двумя испытующими взглядами, и он, недолго подумав, кивнул с обреченностью, перекидывая свою руку через предплечье Алёны и выпивая стакан до дна. Приятным теплом согрело горло и желудок, а чача на вкус, пусть и была чуть крепковатой, но зато очень сладкой. Ромка что-то выкрикнул, захлопав в ладоши, и Антон, допив все полностью, отстранился от довольной Алёны, которая сделала вид, будто начала бить по импровизированным барабанам. — Готов-готов! — оттарабанила она, хмыкнув и скрестив руки на груди, — Кстати, стаканчик лучше оставь себе — его беречь надо. У нас тут все лимитировано… — Пиздец, значит, с Алёной ты на брудершафт выпил, а с братаном — нихера? — возмутился Ромка, скрестив руки на груди. — Потом выпью, — фыркнул Антон, но Ромка уже подцепил его за рукав свитера, подтащив к себе, отчего сердце у Антона сделало кульбит. — А вот не-ет! — протянул довольно Ромка, цепляя со стола уже другой напиток. — Я пока за Глебом сбегаю, а то нам начинать уже пора! — сообщила Алёна, и Ромка, кивнув ей, наполнил свой стакан. Алёна пошла в сторону выхода зала, и Антон, растерянно глядя на то, как Ромка, все ещё сжимая его запястье в своей ладони, наливает ему напиток, не мог собрать себя по частям. Это все было уже невыносимо. Для Ромки все эти маломальские прикосновения, притягивания, хватания за руку ничего не значили, в то время, как Антона с каждого из них шарахало, как в последний раз… Как же ему совладать с собой, тем более если учесть то, что Ромка вообще не принял решение отстраниться от Антона. Вообще нет. Теперь он снова слишком близко. — А что это за напиток? — туманно спросил Антон, чуть придя в себя, когда Ромка отпустил его руку. — Настоечка, — Ромка усмехнулся, — Кизиловая. Сейчас уже хорошо будет, давай… Антон, посмотрев на него пронзительным взглядом, очень быстро облизнул губы и послушно переплёл с Ромкой руки, поднося стакан к своим губам. Ромка, повторяя те же действия, сам наблюдал за Антоном. Зараза, следил, чтобы Антон не юлил. Была не была. Зажмурившись, он запрокинул голову и выпил стакан разом, пуская все на самотёк. Единственная мысль билась в голове: не позволь себе расклеиться окончательно! Об этом и думал Антон, сглатывая. Настойка уже оказалась куда крепче. И жаром, а не теплом, она обожгла Антону все внутри, отчего он даже с непривычки закашлялся. Видимо, слишком резко все выпил. Он почувствовал, как Ромка хлопает его по спине, а потом, повернувшись, посмотрел на него. Ромка чуть растерянно улыбался, и Антона немного замкнуло, когда он скользнул взглядом по его шее, которая в этом полумраке казалась почти что белой. Да, Ромка выглядел действительно хорошо. Даже слишком. — Ну че, нормально? — Ромка чуть потрепал его по плечу. Антон, кивнув, вдруг поинтересовался охрипшим голосом: — А почему ты мне не рассказал про Алёну? — Чего? — Ромка нахмурился. — Я говорю, почему ты мне… — Да я услышал, — отмахнулся Ромка, — А что не так-то? Она тебе не нравится? И выглядел он при этом так, словно подумал об этом только сейчас. Растерянно. И неуверенно. — А это меняет что-то? — Антон горько усмехнулся. — Ну, не то, чтобы… — Ромка почесал затылок, — Ну, это важно, вообще-то… — Настолько важно, что не поделился даже? — Антон чуть сжал стакан. Успокойся. Успокойся сейчас же. Блять, у всех праздник, хватит все портить… Хватит заставлять Ромку чувствовать стыд, так нельзя! Откуда столько беспричинной злобы? Антон этого не заслужил, так Ромка — тем более! — Да я с ней совсем недавно общаться начал… — Ромка объяснялся, как детсадовец, которого вызвали на ковер, — После соревнований волейбольных… — А почему все это знали, кроме меня? — Антон сказал это чуть грубее, чем требовалось. — Да потому, что я спалился, бля! — вспылил Ромка, — Алёна просто девчонкам рассказала, а там Полина была… А потом меня Бяша с ней увидел… Ну, я попросил никому просто не распёздывать. — Вообще на тебя не похоже, — Антон прищурился. — Да дурак ты, — фыркнул Ромка, прописав ему почти что воздушный подзатыльник, — Че, никогда не слышал? Счастье любит тишину! — Счастье? — Антон даже рассмеялся, — Ты её уже под венец тащить собрался? — Да кто так сказал?! — у Ромки глаза на лоб полезли, — Так, Тоха, походу тебя одиночество грызет, — он, усмехнувшись, пихнул Антона, — Завидуешь? — Завидую, — неожиданно легко сознался он, прикусив губу, чтобы воздержаться от продолжения, которое все равно прозвучало в его голове. «Ей» — Короче, ниче я от тебя не скрывал, — Ромка пожал плечами, — И мне важно, чтобы она вам нравилась. Я, вообще-то, пиздец как переживаю! — Да ну? — Антон приподнял брови, и Ромка, усердно закивав, нагло подлил ему ещё немного настойки, снова заставив выпить на брудершафт. Утерев блестящий рот тыльной стороной ладони, Ромка сказал: — На мне просто ответственность большая. Если вам с ней не очень, то я порчу веселье. Не хочу между кем-то выбирать… — он утер нос, — Я сейчас не затираю, что она любовь моей жизни всей, сил, бля, моих нет… Она просто мне нравится. Пока что, — уточнил Ромка, — И Полине с Бяшкой, вроде, тоже… А тебе? «Мой вопрос такой же: а что меняется от этого?» — Антон проглотил это высказывание. — Да какая разница, главное, чтобы она тебе нравилась… — Тох, да не юли, скажи как есть? Тебе с ней нормально? — Ромка заглянул ему в глаза, и Антон, пытаясь избежать такого прямого взгляда, произнес, наверное, уже тысячную ложь за все это время: — Да, она хорошая… Оправдывая себя в каком-то глупом детском порыве, Антон подумал, что это все же и немного правда. Алёна оказалась куда более энергичной. Если поначалу Антон предполагал, что Ромка нашёл себе копию Полины, но светловолосую, то сейчас убедился, что это, походу, вообще не так. Алёна по прежнему оставалась симпатичной и умной, только теперь к этим описаниям добавились «стильная», «артистичная», «бойкая» и «куряга». Они пообщались не больше пяти минут, а Антона чуть не снесло от её безбашенной энергетики. И, что самое неприятное, было видно, что она старается вести себя очень располагающе, чтобы сдружиться с Антоном. А он этого не хотел. И, более того, с каждой попыткой Алёны сказать или сделать что-нибудь хорошее у него только обострялось желание от неё отдалиться. Ромка, проглотив это, как ни в чем не бывало, кивнул ему, улыбнувшись. — Кстати, — постарался Антон быстро перевести тему, — А ты видел Семёна? Он около школы был… — Да, видел, — с Ромкиного лица сползла улыбка, и он, вздохнув, передернул плечами, — Ну и в пизду его. — Я не волнуюсь, если что, — заверил его Антон, — Просто удивился немного… Но он меня не увидел. Или сделал вид, что не увидел. — Если последнее, то правильно он это делает, — фыркнул Ромка, сунув руки в карманы штанов, — Ты сказал, конечно, что не морозишься, но если че — не переживай. Он к тебе точно не сунется… А Антон ощутил, как его лицо, несмотря на ледяные руки, горит всеми оттенками алого. От настойки, лжи, стыда и неконтролируемого чувства восхищения. Восхищения Ромкой, который так беззаветно доверял Антону и дорожил его чувством комфорта. Он не успел ответить. — Идет! — в зал легкой походкой скользнула Алёна. — Все, кайф, щас веселье будет! — Ромка зашептал так восторженно, словно сегодня был его день рождения. И все выглядели точно так же. Неужели в дискотеке было что-то настолько феерическое, что дыхание затаили все? В зал вбежал какой-то тощий, кудрявый паренёк в оранжевой футболке и, крикнув «Все на месте?», кивнул на синхронное «Да-а!». Это, видимо, и был тот самый Глеб. — Мы у Кати узнали — конкурсы точно будут! — с предвкушением шепнула подошедшая к нему Полина. — Я уже слышал. Значит, конкурсы? — Антон выгнул бровь, — Что-то вроде усядься на стул и спихни другого? — Отстань, это мой любимый конкурс! — Полина его пихнула. — А там выиграть что-нибудь можно? — Антон чуть улыбнулся. — В прошлом году можно было выиграть шоколадку. — Полин, здесь стол завален сладостями… — В любом случае, если есть хоть какой-нибудь приз, то всем конец, — грозно припечатала Полина. — Могу себе представить, — Антон нервно рассмеялся. Глеб подбежал к установке и, вытащив один из своих дисков и, перед тем, как вставить его в проигрыватель, крикнул: — Все, погнали! Хорошего вечера! По залу раздалось улюлюкание больше, чем полсотни голосов и радостные аплодисменты. Антон, сам не зная, почему, присоединился к этой всеобщей радости, хотя ему было не совсем до веселья. Раздалось характерное шуршание в колонках, а затем зазвучала электронная мелодия. — Начнем сразу с горячего! — завопил Глеб, и зал взорвался криками. Эту песню Антон узнал практически сразу же. Он нередко слышал её раньше, по радио, по телевизору… Года два назад эта песня звучала из каждого утюга. И едва папа её слышал, а ещё хуже — видел, то морщился, говоря, что это «совершенно неприемлемо». Это была песня двух девочек из группы «Тату». — Я сошла с ума! — послышались выкрики со всех сторон, и Антон, позволив музыке унести его, развернулся к Полине, которая схватила его за руку, тут же начав подпрыгивать в такт музыке и махать головой. Когда песня сходу началась с припева, Антон подумал, что сейчас весь спортзал провалится вниз. Такого слитного и громкого хора голосов он не слышал ещё никогда. Ромка что-то выкрикнул, сложив ладони рупором, а затем обнял Алёну и Бяшу, начав раскачиваться. «Да уж, песня прям про меня» — с горьким сарказмом подумал Антон. К нему подошёл веселый донельзя Ромка и сунул в руки его же стакан, сделав то же самое с остальными. Он опять успел им что-то подлить? — За на-ас! — Ромка был, как рыба в воде: взлохмаченный, с горящими глазами, в этой черной рубашке, которую Антон считает нападением в сторону своего рассудка. Ничего не оставалось, кроме как пить, тем более, что Ромка придерживал его стакан, поднимая его за донышко и непрерывно выкрикивая «Давай-давай-давай!». Проклятье, Ромка бессовестно его спаивал! Хотя Антон сам тоже хорош. Никакого навыка отстаивать себя так и не появилось! Он позволял водить себя за нос и нагло вливать в себя что-то ещё более крепкое на вкус, пока все остальные смеялись. Светомузыка время от времени врезалась в глаза, отчего Антону казалось, что весь мир превратился в цветастые пятна. — Меня полностью нет, абсолютно всерьёз! — завопили все синхронно, — Ситуация HELP, ситуация S.O.S!.. Антон и сам подпевал музыке, время от времени глядя на Ромку. Тот двигался, пусть и временами неуклюже, зато было видно, как музыка его поглощает. И рядом с ним неизменно оставалась Алёна, то приобнимая его, то опустошая свой стакан. Антон силой заставил себя отстранить взгляд и разораться вместе с Бяшей и Полиной на припеве. «Без тебя меня нет, ничего не хочу. Этот медленный яд, это сводит с ума…» Да уж, эта песня подходила даже больше, чем казалось на первый взгляд. Он был страшно благодарен своим друзьям за то, что они, сами того не осознавая, служили ему небольшим привалом, пока он пытался привести себя в чувства. В тот момент, когда Бяша сорвался уже на какой-то фальцет, руками при этом имитируя электрогитару, Антону даже стало получше. Он подумал, что будь бы эта дискотека с месяц назад, Антон был бы уже в неистовом восторге, а не все время одергивал себя. Хотя по мере времени ему становилось все больше и больше наплевать. Он что, не заслуживал того, чтобы повеселиться от души? Заслуживал, ещё как! Эта неделя была, как сплошная каторга, ещё выговориться было некому, так пусть он хоть здесь себя отпустит и как следует растратит все свои силы, только нормальным образом — с друзьями. На припеве песни все завопили ещё интенсивнее, чем в первый раз. Первая песня всем зашла на ура, и Антон за это время чуть расшевелился. По окончании все радостно захлопали и закричали на одной восторженной ноте, и Глеб, до того пританцовывающий, провыл вместе со всеми и, довольно ухмыляясь, сунул ещё один диск. Вторая песня, а именно «Нас не догонят», захватила всех ещё цепче, чем первая, и заставила кровь Антона вскипеть за секунды. Он никогда прежде не бывал на таких дискотеках и теперь в полной мере мог оценить, почему это здорово. Даже сквозь собственные свинцовые мысли или проблемы он в какой-то степени этим наслаждался. Тем, как все синхронно прыгают или пританцовывают в такт, смотрят друг на друга, выкрикивая слова песни, словно обращая их к своему компаньону: все это создавало такую… атмосферу, что ей было тяжело противиться. Если бы все не было так проблематично, то для Антона этот вечер мог бы сравняться с Новым годом по уровню веселья и единства. Ромка вновь наполнил их стаканы, и даже возникали вопросы: а не влетит ли их компании за это? Казалось, что они пьют хлеще всех. Но оглядываясь, Антон замечал, что все далеко не так. И здесь не придерживались того правила, что алкоголь нужно растянуть на всю дискотеку. Наоборот. Пей, пока горячее. К концу второй песни Антон уже немного расслабился, и этот парень, Глеб, очевидно, составил порядок по нарастающей, потому что каждая новая песня нравилась Антону ещё больше предыдущей. И, к счастью, каждую из них он пока что знал. Зазвучали «Руки вверх», и со всех сторон послышалось улюлюкание. Антон знал их песни достаточно хорошо. Но и знал так же, что двусмыленность этой группы немного ему напоминала «Тату». Однако это никому не мешало отрываться под эти песни как в последний раз. Ещё на целых две песни зал погрузился в безумие от «Он тебя целует» и «Песни про яйца», от которой все покатились с хохота. И Антон в какой-то момент, срывая голос вместе с ними, вдруг с отрадой понял, что его боль притупляют не только его друзья, но ещё и алкоголь, который успешно разогнал ему кровь, согрев до этого ледяные руки и вскружив голову. Стало почти что хорошо, и он даже почувствовал себя немного более раскрепощенным. Ромка, судя по всему, наблюдал за ним, так что это объясняет, почему он так оживился, едва Антон разулыбался и начал двигаться активнее. Так вот, что Ромка имел в виду, когда говорил, что Антону необходимо выпить. А он знал в этом толк! Как стало здорово! И весело! Сознание Антона слегка притуплялось, а вот чувства наоборот — выкрутились на максимум. Он почувствовал огромную любовь к миру и желание переобниматься со всеми в этом зале, чтобы подарить ему толику своих эмоций. Только эти чувства были не светлыми, пусть и искренними. Они не были похоже на то, например, как чувствовал себя Антон в Новый год, выйдя из дома, чтобы пойти праздновать к Полине, не так, как в Макдональдсе, сидя со своими друзьями, не так, как когда глядел на снегопады, свою счастливую сестру или катался на коньках по ледяному озеру, хохоча от восторга во все горло. Его рассудок, по обыкновению работающий и анализирующий, сейчас был погребен под грудой неестественных, чересчур радостных и психологически неустойчивых мыслей. Которые ему будто не принадлежали. И его рассудок, ощущая это, подавал сигналы тревоги. Эти чувства вообще не были настоящими. Правда теперь Антон, чувствуя, что все ещё думает о «плохом», лишь только покорно принял протянутой Ромкой стакан, в котором плескался сок. Сок? Ромка на его непонимающий взгляд рассмеялся и крикнул: — Пей, понравится! И Антон, улыбнувшись неестественно широко, выпил содержимое полностью. Отчего чуть было не подкосился и не рухнул на пол. Эта дрянь так кошмарно обожгла ему горло, что Антон чуть не закашлялся и, если бы не было слишком поздно, выплюнул бы обратно. Теперь оставалось только стоять, пораженно вытирая рот и морщиться под громкий Ромкин хохот. — Это, блять, что?! — крикнул Антон сквозь последний припев. Внутри растекался огонь. Его немного пошатнуло, но Ромка шагнул чуть вперед и придержал его за локоть. — Самогонка! — завопил он почти что торжествующе, — Ну че, как? — Пиздец! — проорал Антон ему на ухо, и Ромка только рассмеялся. — Щас весело будет! И весело стало. Следующей песней зазвучала «Граница» Агутина и «Отпетых мошенников», которую Антон уже знал и любил, и которую знала и любила его семья. Эта песня была уже поживей, так что и двигаться можно было поактивнее, что все с удовольствием и делали. — Па-а-а-аровоз умчится! Пря-я-ямо на границу! — хором проорали все, едва ли не заглушая звук из колонок. Зал грохотал от подпрыгиваний полсотни ног, и Антон скакал, как попрыгунчик, вместе с Полиной, Бяшей, Ромкой и Алёной. В какой-то момент к ним присоединились ребята из их класса. Тихон вступил в дуэт с Бяшей и они оба начали вытворять какие-то пируэты, бросая вызов образовавшемуся сходу дуэту Ромки и Жени, которые начали приседать, выпрыгивая, прихлопывая… Это было похоже на какие-то старорусские танцы, и парни сопровождали это выкриками в стиле «Р-раз! Два-а!». И судя по тому, что делали они это без устали, веселье только начиналось. Настя, подойдя к Антону, начала танцевать с ним шутливый вальс, шманая Антона так, что его попытки пропеть текст заканчивались его смехом и неясными, смазанными выкриками, в то время, как она явно взяла на себя роль ведущего, ничуть не заминаясь или стесняясь. Помимо веселья Антона настигла какая-то дезориентация в пространстве. Все начало казаться каким-то сном. И веселые лица одноклассников, мельтешащие перед ним, казались нереальными, и своё тело Антон контролировал хуже. Каждый поворот его головы казался сильнее, чем обычно, да и в целом — будто держать голову прямо теперь стало тяжело. Его начало отклонять в другие стороны. И, что хуже всего — он становился все более и более развязным. В тот момент, когда он пересекался с Ромкой, неважно как — в танце или пока тот подливал ему что-то ещё, то контролировать себя было все сложнее. Антон вёл себя, как больной. Он откровенно таращился на Ромку, тянулся, чтобы дотронуться до его руки или, что ещё хуже, лица, и в последний момент одергивал себя. Тот просто каким-то чудом умудрялся этого не заметить, слишком поглощенный то музыкой, то тем, чтобы не пролить домашнее вино мимо стаканов. Все это казалось Антону все более и более неладным, но он был уже слишком пьян, чтобы адекватно все рассудить. Ему оставалось только плыть по течению, надеясь, что ещё один стакан с настойкой не приведёт его к кошмарным последствиям. — Тоха! — навалился на него Рома, весело крикнув, — Погнали в курилку? Мы всей оравой хотим! — Пойдем… — согласно произнес Антон. На самом деле ему не очень хотелось выходить в курилку: туда, где реальность обрисуется четче и он в полной картине осознает свои проблемы. — На! — Ромка подлил ему ещё немного самогона, смешав с соком. — Да зачем… — вяло возмутился Антон, — Я уже и так… — В курилке холодно — замерзнешь, — пояснил Ромка. — Поэтому самогон мне подсунул, козлина? — ухмыльнулся Антон. — А как же! — Ромка рассмеялся, потрепав Антона по плечу, и он, млея от этого ненавязчивого, легкого прикосновения, бездумно прижал стаканчик к губам, слегка отпивая. Да, на вкус полная дрянь. Под «всей оравой» Ромка действительно имел в виду всех тех, кто с ними танцевал. И хотя курили из всех них только Бяша, Тихон и Ромка с Алёной, галдёж стоял конкретный из-за Кати, Арины, Насти и Полины. Антон держался относительно тихо, лишь вставляя пару фраз, в то время, как морок веселья понемногу выветривался из его организма, подстегиваемый студеным воздухом курилки. Некоторые взяли с собой куртки, и Антон, взмыленный и разгоряченный после танцев, отказался от этой идеи, посчитав, что ему «и так хорошо». Но после пяти минут стало прохладно. А через семь — холодно. Он время от времени посматривал на Алёну. Он не мог отделаться от этого дрянного чувства, но она ему не нравилась. И, сука, не нравилась просто по факту нахождения рядом с Ромкой на одной плоскости. Ему было в целом нормально с ней говорить, взаимодействовать — но только в тот момент, если в контексте не присутствует Ромка. Если же наоборот — у Антона ехала крыша. Алёна курила, закинув ногу на ногу. И Антон, незаметно от остальных, наблюдал за ней. За тем, как она двигалась, что говорила, как смеялась, из-за чего ямочки на её щеках проступали четче. Её дубленка очень ей шла, а остроконечные сапоги, носки которых торчали из-под синих джинсов, делали её образ более дерзким и строгим. Она выглядела, как какая-то модель… Она смешно шутила. Она была приветливой. Проклятье, у Антона просто не было шансов… Зачем ей Рома? Она могла найти кого угодно, практически любой парень в школе был бы ей рад… Почему именно он? Неужели она не была привередливой? Неужели не догадывалась о своей красоте и возможностях? Ха, выглядело так, будто Антон старался отговорить её от этой затеи — встречаться с Ромкой посредством того, что принижал его на фоне Алёны. И это тоже дурно. Хотя, могло ли так получиться, что Алёна смогла разглядеть в Ромке то же, что и Антон? В таком случае судьба была к нему более, чем жестока. В Ромку нельзя было не влюбиться, если разглядеть его — настоящего. И Антон, чувствуя себя крайне подавленным и замерзшим, растерял остатки веселья, и на смену эйфории пришло странное, гнетущее чувство. — Че, замёрз? — услышал он и, подняв голову, столкнулся с мягким Ромкиным взглядом. Тот, сидя в своей куртке, смотрел на Антона. — Есть немного, — искренне признал Антон, чуть растирая себя. Белый свитер теперь казался нещадно тонким. — Хочешь, куртку дам? — предложил Ромка. Алёна, выдохнув увесистый столб дыма, поинтересовалась: — Ты тоже из незамерзающих? — Да мне заебись, я здесь вырос, — хмыкнул Ромка, а потом добавил, — Ну так че, тебе отдать? — Я чего, девчонка тебе? — фыркнул Антон. — Н-да? — Ромка прищурился, — Ну стой, стой, я только вторую сигу достаю. Посмотрим, на сколько тебя… — Хватит выпендриваться, — вяло отмахнулся Антон, а потом протянул руку, — Давай сюда… Ухмыльнувшись, Ромка снял с себя куртку, оставшись в рубашке, и кинул её Антону. От прилетевшей куртки вихрем взметнулся Ромкин аромат, который стал уже практически родным. Пахло порошком, сигаретным дымом… И почему-то это немного успокоило Антона, в мире которого вновь сгустились краски. Хоть и немного, но ему стало хорошо от осознания того, что Ромка искренне о нём заботился. И даже если веселье от алкоголя было выкрученным и искусственным, то Ромкино переживание — неподдельным. Антон, облачившись в куртку и впитывая живительное тепло, которое Ромка успел на ней оставить, заставил себя немного расслабиться и вернуть хотя бы часть светлых эмоций, которые его покинули. Его все равно захлестывало тяжелое чувство того, что Ромка от него был как никогда далёк. Он был предназначен не Антону, и от этого сердце сжималось в спазматическом порыве. И при этом Антон смотрел на него. Смотрел, не отрываясь. Не мог удержаться. Ромка был так близко, он был таким родным, таким красивым… Внешне, а душой тем более. Он был всем, что Антон желал на данный момент, чтобы быть на максимальной точке счастья. Однако он и был тем, что Антон никогда не получит. Эти мысли заставили его просидеть в молчании большую часть посиделок в курилке. Когда все засуетились, чтобы направиться в зал, то Антон под шумок подошёл к Ромке и протянул ему куртку. — Спасибо, ты меня выручил… — он слабо улыбнулся Ромке, и тот весь засветился. — Да не благодари, братан! И было видно, что ему самому было не очень сладко так, в одной только рубашке. Исчез румянец с щек, на руках стали сильнее проступать вены от холода. Однако взгляд Ромкин был таким теплым, что Антон даже забыл на какое-то время о том, что тот все это время нещадно мёрз. По пути в спортзал все занесли свои куртки в гардероб, и уже внутри, где было темно и все так же галдела толпа, было на добрых десять градусов жарче. Антон успел выцепить взглядом часы в холле. От начала дискотеки прошёл уже практически час. Он обрадовался тому, что мыслит трезвее, однако Ромка такой оборот событий не воспринял положительно. В итоге Антону пришлось пить на брудершафт с Полиной, которая, узнав, что не удостоилась такой чести, в отличие от Ромы с Алёной, страшно возмутилась. Поэтому чтобы успокоить её разбушевавшееся задетое эго дружбы, Антон смиренно выпил ещё один стакан, в который Ромка под шумок залил самогона. На возмущенный и охреневающий взгляд Ромка отреагировал громким смехом. Он потрепал плечо Антона, крикнув сквозь музыку: — Прости, братан… Надо, чтоб самогон расходовался! — И ты меня решил под удар подставить? — Антон высунул язык, морщась, — Какая дрянь! Больше никогда не буду пить! Картинка становилась все более и более… неестественной. Антон точно в сон попал. Звуки воспринимались громче, прикосновения — острее. И веселья не было никакого. Лишь одно истерически смехотворное отчаяние. А поведение Антона, по мере того, как Ромка подходил к нему, становилось все более и более… блядским. Становилось сложнее контролировать слова, которые он говорил Ромке. Он уже откровенно пялился на него, не отводя взгляда. Цеплялся за рукав его рубашки, чтобы притянуть под видом того, будто хочет что-то сказать. Ромка вначале смотрит удивленно, но сам, будучи опьяневшим, улыбается в приступе иррационального веселья. И Антон становится все более жадным. А ситуация — катастрофически опасной. Ему нужно было уходить… И желательно как можно скорее. Эта мысль упрямо держалась в разгоряченной голове, не выбиваясь даже ритмом музыки. Антон рассеянно присоединился к аплодисментам остальных, когда песня закончилась, и даже пару раз улюлюкнул для приличия. — Так, так! — Глеб приподнял руки, призывая аплодисменты затихнуть, и, когда громкость подубавилась, радостно прикрикнул, — Ну что, половина дискотеки уже отгремела, переходим ко второй части?! — со всех сторон раздался восторженный галдеж, и Глеб, удовлетворенно закивав, протянул, — Ой молодцы-ы! Ну тогда… — он вставил в проигрыватель диск, и начали звучать ностальгические, тоскливые гитарные аккорды. Братья Гримм — Аэроплан Нет. Антон начал лихорадочно оглядываться по сторонам и по тихим улыбкам своих друзей и лицам остальных вокруг начал соображать даже сквозь алкогольный морок, что к чему. Это не очень хорошо. Глеб прокричал, перекрикивая музыку: — Белый танец, дорогие мои! Девчонки, не стесняйтесь, приглашайте парней! Отовсюду раздался взволнованный гул: девчонки явно не спешили приглашать парней, а те, в свою очередь, довольно зардевшись, приподняли брови, обнажая призывные улыбки. Н-да, ни капли смущения. Я нарисую облака… И подарю их на прощанье. Антон чуть нервно улыбнулся, когда решил посмотреть на их компанию. Долго там разбираться, что к чему, не стал. И первой, как ни странно, начала действовать Алёна, которая привстала на одно колено перед Ромкой на манер кавалера, а Ромка, пародируя светскую даму, прикрыл рот ладонью, второй имитируя веер. Актёр! Алёна громко засмеялась, вставая и подхватывая его так, как если бы танец вела она. И Антон, которого это зрелище почему-то затронуло за глубины души, стоял и пялился на них волком, ощущая, как его понемногу выжигает бескрайнее одиночество. Их словно разделило, и Антон буквально видел то, насколько они далеко и как велики между ними различия. Его так снедала эта острая, тоскливая боль, что он даже не обращал внимания на своих одноклассников. Ни на то, как краснеющая Арина пригласила танцевать удивленного Тихона, улыбающаяся Настя — чуть смутившегося Женю. Вторая пара даже выглядела, откровенно говоря… парой. Антон даже помнил, что Настя рассказывала про Женю на уроке психологии. Помнил о её улыбке, чуть смущенной, но восторженной, когда она говорила про то, какой Женя умный. И сейчас это прослеживалось — то, как он держал её, как они друг на друга смотрели, время от времени что-то говоря на ухо. Выглядело так гармонично, что совершенно, на первый взгляд, не вязалось с другой парой. Тихон, который был выше полутораметровой Арины почти на две головы, казался увальнем на её фоне. Да и оба они были явно очень смущены, если судить по тому, как они… боятся посмотреть друг на друга. Однако существуют такие вещи, которые не сразу увидишь. Которые не на поверхности, а чуть глубже — в закоулках человеческой души. И они могли сказать куда больше, если только приглядеться. И Антон видел это: то, как Тихон аккуратно держал её, будто боялся спугнуть. То, как Арина украдкой прижималась щекой к рубашке Тихона и замирала, двигаясь в такт танца. В любой другой ситуации Антон умилился бы. Но не в тот момент, когда одна за одной формировались пары, а все, что ему оставалось — это растерянно стоять посреди зала, не понимая, что ему вообще делать… А если его никто не пригласит? Проклятье, так неловко! Может, уйти сейчас? Антон сам ничего не успел сказать, как перед ним выросла Катя, которая, отводя взгляд, протянула ему руку так, будто ожидала по-армейски крепкого рукопожатия. — Что такое?.. — растерянно пробормотал Антон. До него дошло не сразу, с какой конкретно целью она возникла перед ним. Вдруг, она хотела пригласить танцевать стоящего позади Бяшу? — Руку мне давай! — внезапно гаркнула Катя, поднимая взгляд, и Антон понял, что ей отчаянно неловко. Не хотелось понижать чье-то ещё настроение в зале, помимо его собственного, поэтому Антон покорно взял её руку в свою, втайне радуясь, что не остался стоять один, как громоотвод, посреди танцующих пар. Сзади раздалось возмущенное аханье, и Антон, повернув голову, увидел Полину, которая, двигаясь синхронно с Бяшей на манер танго, лихо подлетела к ним и обвинительно прогремела: — Это мой кавалер! — Ты уже занята! — ответила ей в тон Катя, высовываясь из-за плеча Антона, — Тем более я не хотела стоять совсем одна! — Ладно-ладно, — засмеялась Полина, возвращаясь в нормальный ритм танца вместе с Бяшей, — Но я слежу за тобой! Руки не распускай! — А ты — язык! — Катя вспыхнула от обвинений Полины и гордо задрала нос. — Что, стесняешься? — хмыкнул Антон и окончательно застал её врасплох. — Перестань говорить, от тебя алкоголем пахнет! — попыталась защититься она. — Уж поверь, от тебя не лучше! — не остался в стороне Антон. — Так, все, — она помотала головой, — Давай лучше танцевать. Песня хорошая… Намеренно закончила спор, чтобы последнее слово осталось за ней и при этом аккуратно увильнула в другую сторону. Да уж, переговорщица из неё та ещё! Антон, чуть расслабившись, только устроился поудобнее, как его взгляд вновь напоролся на Ромку и Алёну. Она, громко смеясь, раскачивалась с Ромкой в такт музыке, и Антона вновь захлестнула волна ревности, подстегиваемая выпитым накануне самогоном. Погоди, не улетай, Солнце мое… И на крыльях прочитай Ты моё имя! Но летает где-то там Мой аэроплан. Он прибудет за тобой Со мной. Спустя несколько минут, в течение которых Антон был один на один со своими мыслями, ему стало совсем хреново. Он здесь лишний… Он. Здесь. Ни к чему! И кто в этом виноват? Кто грабастает к себе внимание? Кто слегка вытурил Антона из компании, засияв рядом с Ромкой второй звёздочкой? Проклятье! Эта ебаная Алёна… Схера ли она нарисовалась так внезапно? Почему Ромка Антону вообще о ней не говорил? Нет, Ромка, конечно, объяснил, почему… Но это же бред! Счастье любит тишину! Какое «счастье»? Алёна — это и есть Ромкино счастье?! Она вскружила ему голову так сильно, что он даже не решился сказать об этом другу? Ну надо же, блять, как удобно она всплыла! Сразу же после того, как Антону понадобилось держать себя в руках больше, чем когда-либо! Вспышка иррационального гнева заставила голову закружиться, но Антон старался ничего не высказывать в реальности, сжимая Катину талию всё так же осторожно. Пару раз они с Ромкой пересекались взглядами, и от этого контакта обжигало желудок. Антон, чувствуя себя до ужаса глупо, старался отводить взгляд. Когда танец закончился, Катя отстранилась от Антона, поджав губы и кивнув ему в знак… чего-то. Он повторил это движение, совершенно не думая в тот момент ни о Кате, ни о неловкости момента. Ему словно засунули в грудь раскаленный штырь. Неужели он влюбился так накрепко, что это не оставит его в покое? Практически сразу заиграла другая песня, которая обрадовала всех и наверняка взбудоражила Антона, знавшего и любившего её. Но он был слишком охвачен этим пустым, жарким чувством, которое не давало ему спокойно смотреть на всех вокруг. В голове постоянно вертелись имена. Алёна. Рома. Полина. Алёна… Он смог только запоздало присоединиться к чужим радостным выкрикам, вновь присоединяясь к своей компании. Все чокнулись стаканами, и Антон, осознавая, что уже совсем скоро уйдет, прикрывшись дурным самочувствием, уже не думая о последствиях опрокинул сразу два стакана, надеясь сам не понимая на что. Отзвучала «Седая ночь», под которую крикливо танцевали все, и Антон, чувствуя, что он выматывается, развернулся по направлению к лавочкам, чтобы отдышаться. А ещё лучше сейчас было бы выйти на улицу… Там прохладно и хорошо… И там есть пути к отступлению. — Куда-куда? — Полина, смеясь, потянула его за рукав, и Антон, недовольно простонав, крикнул ей на ухо: — Хочу отдохнуть! Я устал! — Нет, подожди, ты сейчас самую маковку пропустишь! — заканючила она. — Полин, здесь кадж… Блять, — сдавленно произнес Антон, — Что ни песня — то маковка! Я так не смогу! — Я тебе обещаю! — заверила его Полина, потянув обратно, — Давай, ну останься! — Только на одну песню, — вздохнул Антон. — Хорошо, раз уж только на одну, то тогда вообще отлично! — А что за песня? — поинтересовался он, чтобы предположить, какого характера будут новые танцы. — Секрет, — кокетливо увильнула от ответа она, — Сейчас сам увидишь! — Так, ну че, родненькие мои? — музыка остановилась, и Глеб, настроив микрофон с характерным скрипом, произнес охрипшим голосом, — Я уже заманался через ваш галдеж орать, — по залу пронёсся смех, и он продолжил, прочистив горло, — Так вот. Скоро конкурсы будут, а пока что небольшое такое творческое отступление. Я приглашаю… — он выдвинул к микрофону шаткий деревянный стул, — Сюда, на эту сцену звездную, — Глеб фыркнул, — В общем, приглашаю соловушку нашего, который мне всю плешь проел ради этого выступления… Иди сюда, ушастый! — Харе гнать, иду я! — раздался голос, и Антон застыл. Голос был Ромкин. Абсолютно точно его, и сомнений не осталось, когда он прошёл перед Антоном наперевес с… гитарой. Ох-х, нет… Мало того, что Антон сейчас не способен мыслить ясно, так ему ещё и проводить здесь время, наслаждаясь выступлением, которое целиком и полностью состоит из Ромки! Ну еб твою мать, хуже не придумать момента! — Рома очень хотел, чтобы мы тут все были, — тихо шепнула ему на ухо Полина. Класс! Почему Ромка опять ничего не сказал Антону? Ни разу речь не зашла о каком-то выступлении на дискотеке… Почему Ромка делает вид, что они с Антоном такие лучшие друзья, тогда как на деле Антон о многих вещах узнает так, в моменте? В этом была какая-то вопиющая несправедливость, так что огонь внутри него полыхнул ещё хлеще. — Дай сюда, — Ромка со смешливым ворчанием отнял микрофон у хихикающего Глеба и произнес с придыханием, поднеся его очень близко ко рту, — Короче… Сегодня ж все любимся, тешимся… Вот и я песню для вас припас! — он кивнул на свою гитару, будто никто ещё не понял, для чего она нужна. — А чья она? — спросил парень из девятого класса. — Потом скажу, — отвертелся Ромка и, присев на стул, устроился поудобнее с гитарой. Не забыв перед этим добавить, — Но вы кайфанете, отвечаю! Прожектора в зале, конечно, не было, поэтому Глеб просто включил маленький фонарик на столбе, который подсвечивал Ромку и помогал ему видеть струны, чтобы не играть на ощупь. И он, сидя в этой черной, расстегнутой на пару пуговиц, рубашке, с гитарой и со светом, делавшим его похожим на какую-то статую древнегреческого атлета, Ромка казался непростительно, безбожно неотразимым. У Антона пересохло во рту, но он стоически подавил в себе желание прокашляться и лишь смог только пообещать, что не позволит себе осатанеть, глядя на то, как восторженно Алёна складывает между собой ладони, глядя на Ромку завороженным взглядом. Тот, прикрыв глаза, аккуратно положил чуть подрагивающие пальцы на гриф гитары. Было заметно, что он немного нервничает. А кто бы не нервничал — это тебе не на чаепитии перед классом играть. Тут целое мероприятие, где ты врываешься посреди хитовых песен со своим номером, поэтому нужно было держать марку. Осмелев, Ромка принялся играть. Полились звучные аккорды, усиленные микрофонным звуком. Он пока был не очень разыгранный, так что мелодию иногда было нелегко держать, но Ромка искренне старался, и его увлеченность давала ему сто очков вперед. Так что когда он запел, то сердце Антона уже наполнилось чем-то тягучим. Теплым и одновременно болезненным. — Море, — выдохнул Ромка, переводя взгляд на струны и отдаваясь музыке, — Обнимет, закопает в пески… Закинут рыболовы лески… Земфира — Прости меня, моя любовь. Антон поджал губы, чувствуя, как по затылку пробегается табун мурашек. — Поймают в сети наши души… Блять. Это просто невыносимо. — Прости меня, моя любовь. Он не сможет. Нагретая алкоголем голова понесла мысли в самом хреновом направлении. У Антона не хватит решимости и смелости так держать себя. Он не сможет притворяться так долго. — Поздно! — Ромка распевается все больше, — О чем-то думать слишком поздно! Это было и правда слишком поздно. Ромка — не для Антона. Он не будет с ним, и Антон осознал это как никогда четко — у него было время для этого вывода. Пока Ромка танцевал с Алёной, пока не обращал внимания на нездоровые взгляды Антона и его попытки прикоснуться, пока говорил Антону, что тот обязательно найдет себе «девчонку» на дискотеке. Ему не на что надеяться. Проклятье, он ещё и рассчитывал… Так боялся выдать самого себя, а вместе с тем с жаждой какого-то ненормального старался урвать с Ромкой малейший контакт… Вёл себя, как полный придурок, пялился, чтобы почувствовать, увидеть, забрать больше. И он был так недосягаем, что у Антона встал ком в горле от собственного бессилия. Стало дурно и ужасно захотелось уйти. Однако Полина бросала на него такие радостные взгляды, что нетрудно было догадаться: ему не скрыться незаметно вплоть до конца Ромкиного выступления. Некоторые парни с девушками начали танцевать в своём неспешном ритме под песню, кто-то, обнявшись, раскачивался, наслаждаясь обстановкой. А Антон, находясь среди толпы, знал, что видит, знает и чувствует Ромку больше остальных. Проклятье, ему не отделаться от этого гадского чувства ревности! Почему он, прекрасно осознавая бесплодность своих попыток, все равно пытается что-то… Блять, это невыносимо! «Я знаю твои переживания, — он был на грани того, чтобы прокусить себе губу до крови — в нём закипала злоба, — Я знаю твои страхи. Я знаю, что ты любишь, а что ненавидишь. Ты открывался мне, а я — тебе. Мы через столькое прошли… Так почему это не я?» На глаза навернулись слезы, когда Антон подумал о том, что Ромка даже и не виноват ни в чем. Что его самого непонимание поведения Антона гложет так же. Что он пытается быть честным и хорошим другом, что он помогает даже несмотря на то, что его всегда отталкивают. Так почему Антон, будучи жертвой обстоятельств, делает все, чтобы стать виноватым? Как ему сохранить этот баланс? Блять, у него просто не осталось сил. Ни на что. Он прикрыл глаза, наблюдая за тем, как на Ромкиных щеках появляется румянец, его глаза задорно блестят, а голос становится все увереннее и громче — Ромка, наконец, видит, что его песня нравится публике. Доносились подпевания, чей-то смех. Полина, подойдя к Антону, приобняла его одной рукой, начав раскачиваться и все так же снимать выступление на камеру. Антон, болезненно улыбнувшись, начал раскачиваться с ней в такт, хотя мысли его были далеки от выступления. Хотелось, чтобы это все уже просто кончилось. И у него была возможность уйти. Он постарался вслушаться в слова, но и те, как назло, были слишком пронзительными… Зараза, хоть что-то сегодня будет на стороне Антона?! В итоге он бесконечно гипнотизировал Ромку взглядом. Как тот хмурил брови, если аккорд находился далеко и нужно было лихо проскользить пальцами по грифу, как он слегка раскачивал головой в такт, как брал дыхание перед новой фразой… Будто старался запечатлеть Ромкино лицо в последний раз… За сегодняшний вечер так точно. На большее Антона уже не хватит. Он был слишком уставшим, выпотрошенным и бессовестно пьяным. Когда Ромка закончил петь, весь зал взорвался радостными выкриками и аплодисментами, и Антон, неосознанно присоединившись к ним, в одно мгновение чуть не ослеп от злости, когда Алёна, подойдя ко вставшему со стула Ромке обняла его, качнувшись с ним пару раз. «Хорошо тебе? Нравится он?» Его мотало от бешенства до меланхоличной тоски. Хотелось, чтобы весь зал, включая его друзей, включая эту Алёну… и Рому тоже — чтобы все это провалилось в ад, прямо в котлы к чертям. Антон, не помня себя от гнева, подошёл к столу и, налив в свой стакан невесть что, залпом опрокинул его. А потом во второй раз, желая, чтобы либо все вокруг горело в огне, либо его уже кто-нибудь погрузил в беспамятство. — Тоха! — услышал он радостное Ромкино восклицание, — Ну че? Как выступление тебе? Антон, утерев рот тыльной стороной ладони, улыбнулся как-то ненормально, похлопав Ромку по плечу: — Отлично выступил! Классная песня! Алёна куда-то уже успела уйти… Ну и флаг ей в руки! Потому что Антон бы точно не переварил её присутствие в радиусе метра и двух секунд. Он все своё терпение бросил на то, чтобы уйти сейчас отсюда без последствий. Осталось немного. — Нормально всё? — у Ромки выгнулась бровь. Антон, облизнувшись, выдохнул: — Отлично всё! Я просто лишнего выпил! Пойду проветрюсь! Он даже был немного горд тем, как непринужденно смог ответить. Ромка, вроде поверив ему, уточнил: — Давай я с тобой сгоняю? — Мне отлить надо, — несмотря на пьяную голову, выкрутился Антон, — Тоже со мной пойдешь? — Фу, бля! — рассмеялся Ромка, слегка пихнув его, — Ладно, иди давай… Возвращайся потом! — кинул он напоследок, — Конкурсы щас будут! Там призы выиграть можно! — Обязательно, — криво улыбнулся Антон. Миновав Полину и Бяшу, которые кинулись на Ромку с поздравлениями, Антон вышел из спортзала. И если там, в темноте и в жаре, все было как-то… не по-настоящему, то выйдя в холодный коридор и зажмурившись от яркого света, Антон был отброшен в мерзопакостную, холодную реальность. Алкоголь усвоился с концами, и его немного пошатывало, пока он старался добраться до гардероба, где его уже заждалась собственная куртка. На повороте Антон вдруг столкнулся с кем-то, отчего растерянно охнул и отошёл назад, чуть не завалившись на бок. — Прости, пожалуйста! — Антон, затаив дыхание, поднял глаза и увидел растерянную Алёну. Ох-х, ему сейчас меньше всего её хотелось увидеть! — Ниче страшного… — зашипев на согласных, помотал головой и попытался пройти вперед, как чуть было снова не упал. — Аккуратно! — Алёна придержала его за руку, не дав ему потерять равновесие, а её подруги, с которыми она шла обратно в спортзал, произнесли с сомнением: — Алён, он убуханный, ты его лучше не трогай, а то… — Помолчите лучше, это Ромин друг, — отрезала Алёна, став на мгновение какой-то другой. Антону её прежде не доводилось видеть с этой стороны. Алёна перевела взгляд на него, и её глаза действительно отдавали… беспокойством, — Антон, тебе нехорошо? Блять. Лучше бы они не пересекались. Потому что от взгляда на Алёну создается такое впечатление, словно она по-настоящему переживает. И это делало ситуацию в десять раз неприятнее. СУ-КА. Ему было бы настолько проще, если бы она на самом деле была какой-нибудь мразью. Тогда к ней легче было бы испытывать антипатию, чем сейчас. Ведь если она действительно неплохой человек, то Антон чувствовал себя настоящей падлой. — Все нормально, спасибо, — сухо отозвался он четко, насколько мог. И, похлопав Алёну по плечу — хер пойми, зачем — направился в сторону гардеробной, не оборачиваясь. Нельзя позволить этой стычке испоганить ему… все, что осталось. Он должен спокойно собраться и уйти. Собраться. И уйти. Антон двигался так медленно, что начинал нервировать самого себя. Но лучше так, чем если он грохнется где-нибудь в коридоре, где ещё минут десять будет приходить в себя. Или, что ещё хуже, ребята пойдут его искать, не дождавшись. Нет, все должно получиться. Когда у них появятся вопросы — он уже будет далеко. Ввалившись в раздевалку, ещё более холодную и темную, он принялся искать свою куртку. Надо будет ещё и ботинки переобуть… Антон был так безбожно пьян, что даже не сразу нашёл вешалку их класса, что уж там говорить про куртку. Только его расфокусированный взгляд смог выцепить её среди остальных, туго набивших вешалки вещей, Антон радостно потянулся к ней, пытаясь вытащить из кипы верхней одежды. Едва он коснулся рукава, как чуть не поседел от восклицания: — Ты куда намылился-то? Нет. Как такое может быть? Антон же не был вне спортзала долго… или ему только так казалось? Он с ужасом обернулся на дверь, в проёме которой стоял до крайнего растерянный Ромка, упирающий руки в бока. — Мне Алёна сказала, что тебе хуево… — Ромка сделал шаг навстречу к нему, и Антону захотелось вжаться в стену. Он весь взмок под свитером от напряжения. Думай. Думай! Что сказать? Антон искусал себе всю щеку изнутри, пока Ромка, глядя на куртку в его руках, додумал куда быстрее: — Ты че, по съебам собрался? И прищурился так… недоверчиво. И руки скрестил на груди, словно уже не желая быть открытым. Злится. Как пить дать злится, и Антон мог понять его чувства. Ромка устал уже вечно задаваться вопросами, и ему нужно было ответ получить прямо сейчас. Но разве Антон так мог?! Он уже было дернулся вперед в непроизвольном порыве, как Ромка отзеркалил его движение, перегородив дорогу. И рявкнул, уже не сдерживая раздражения: — Блять, Тоха, да что за хуйня?! «Что мне делать?!» — сердце билось, как ненормальное, и от перепада температур кружилась голова: становилось то удушливо жарко, то леденяще-холодно. И вместе с тем оглушительно пьяно: Антон будто был во сне, и его голова, окончательно ушедшая в отпуск, отказывалась напрягаться и думать, поэтому все, что ему оставалось делать — это молчать. Молчать и сверлить Ромку каким-то рехнувшимся взглядом, отчего у того лишь усиливался гнев. И было по-особенному больно от того, что гнев этот был направлен на Антона. — Че ты молчишь-то? Хватило только на жалкое, высохшее: — Мне хреново. Но Ромку уже не берет эта фраза. В глазах не мелькает и намёка на сочувствие: одна сплошная настороженность. Антон расточил полностью весь свой кредит доверия: Ромку больше не разжалобить дежурными фразами о дурном самочувствии. Антон просто в ловушке. Он либо придумает что-то более… правдоподобное, либо дальше — катастрофа. И судя по его стремительно заканчивающимся силам, второй вариант куда вероятнее. — Из-за чего? — Я очень много выпил. Тошнит, — тут отчасти была правда, так что Антон не очень буксовал на таких дурацких аргументах. Ромка даже улыбнулся. Неестественно и вообще не радостно. Проклятье, как же холодно. И неминуемо преследует чувство чего-то ужасного. — Я тебе, кажется, говорил: давай помогу проветриться. Говорил? — Но до дома же со мной не надо тащиться! — А что, нет, блять? — взбеленился Ромка, — Чтобы ты примёрз там где-то? — Я что, тупой, по-твоему?! — Да ты в щи убуханный, куда тебе одному переться! Ты тут на ногах еле стоишь! — Слушай, — Антон вздыхает, пытаясь собраться. На подкорке сознания уныло плетутся мысли, которые он хотел озвучить, но они уже слишком далекие и слишком расплывчатые, чтобы он вспомнил хоть одну, — Я… Он застыл. Ничего не лезло в голову. В ней было пусто и звонко. — Ты, — процедил Ромка, — Тох, вот скажи мне честно: че за хуйня происходит? — Да ничего не происходит! — взвился Антон, теряя остатки терпения. Ромка внезапно шагнул к нему, и его лицо от гнева стало даже спокойным: Антон никогда не видел у него прежде подобного. Оскал, нахмуренные брови, стиснутые зубы — это да, но никогда — спокойствие. Но в голосе Ромки была настоящая буря: — Слушай, ты вот че щас думаешь? — не успел Антон и задать вопрос, как тот тараном продолжил, — Что все вокруг тебя вертятся? Ты думаешь, мне в кайф чето у тебя спрашивать, выяснять, таскаться… Я тебе, блять, кто? Пиздюк на побегушках? Меня заебала эта хуйня, ты уже неделю с хуем ведешь себя, как… — Я тебе уже объяснял, почему… — начал Антон. Эта фраза стала спусковым крючком. Ромка взорвался, как в последний раз. — Да напиздел ты, блять! На-пиз-дел! И не надо тут еблище такое корчить! — Ромка внезапно зло рассмеялся, — Блять, проблемы у него дома… Ты думаешь, я тупой или че? Да почти было понятно, что пиздишь ты! Внаглую! И в глаза мне ещё смотришь, ждешь блять, как я разжалоблюсь… Я ещё поверил вначале! — Ромка горько усмехнулся. Антона затопил стыд таких масштабов, что захотелось провалиться под землю. Проклятье, как же… глупо, гнусно! Сука, сука, сука! Он с ужасом понял, что был пойман с поличным. Вот его ложь и вскрылась… И, блять, это было настолько херово, что Антон даже не был уверен, стоило ли оно того… Ощущалось почти что невыносимо. Боже, ему хотелось просто раствориться… А Ромка продолжал, раскачивая эту безумную карусель ещё больше: — И сестра твоя ходит, сияет… Вон, недавно пересеклись — как ёлка, блять, светится! Так что нехер выдумывать хуйню всякую! Он не повышал так голос на Антона со времён склепа, поэтому холодом прошибло до самых костей. Это была иррациональная боль — снова ощущать Ромкин гнев, направленный на него. — Я просто не хотел никого беспокоить… — Ты этим только и… Да харе уже! — Ромка внезапно рявкнул на него и резко вскинул руки, чтобы, по всей видимости, заставить Антона отцепить руки от куртки, которую он судорожно пытался надеть на себя. И Антон сам не понял, как это вообще случилось: каким образом такое простое движение вдруг заставило его так сильно испугаться, но из-за повышенных тонов, оттенок которых приобрел их спор, Антон был напряжен. Очень. Так что вмиг шарахнулся в сторону, как только Ромка вскинул руки. Да так резко, словно уворачивался от удара. Куртка выпала из его рук. Молчание. Ромка уставился на Антона таким взглядом, что стало даже как-то больно: столько растерянности было во взгляде, столько разочарования и непонимания, что Антон даже не смог сглотнуть: в горле будто были осколки. — Ты думал, — голос у Ромки дрогнул, и он, прочистив горло, спросил неверяще, — Что я тебя ударю? Антон ничего не смог сказать: лишь вцепился в куртку мертвой хваткой и сверлил Ромку затравленным взглядом. И того это добивает. Он делает шаг назад и вздыхает, утирая двумя ладонями лицо, словно пытается прийти в себя. — Я просто не понимаю, нахуя ты постоянно врешь… — тихо произнес Ромка, отстранив ладони от лица. Антон стиснул зубы. Алкоголь шпарил в крови, как жидкая лава. После выброса адреналина в голову ударило такое пьянящее ощущение, что у него начало потряхивать ноги. Это все. Это финиш. Ему нечего терять, его поймали с поличным. И вряд ли ему когда-нибудь поверят… — Я не могу не врать, — вполголоса прохрипел он. — Чего? — переспросил Ромка, чуть поморщившись и двинувшись вперед, чтобы расслышать лучше. — Я не могу не врать! — рявкнул Антон и, когда силы его покинули, прислонился к стене, чувствуя, что ему ужасно тоскливо. Хотелось по-человечески прореветься. Но он собрал остатки мужества, ломким голосом договорив, — Я не хочу, чтобы это кто-то знал. Тем более ты. — Тоха… — Ромкин голос смягчился, и это было еще хуже. Лучше бы он разорался, и у Антона не было бы другого выбора, кроме как в такой же манере вывалить все это на Ромку. Теперь же хотелось уменьшиться. — Ты мне точно можешь… — продолжил тем временем Ромка, и Антон, странно всхлипнув, отрезал: — Нет, не могу, — он снял очки и, потерев переносицу, произнес чуть спокойнее, — Я бы не врал… Я не хотел врать. Правда. Я даже почти начал… — Как некстати в голове всплыл Евгений Сергеевич. Если бы Антон мог попросить у него совета! Если бы прием утром состоялся, то Антон бы уже наплевал на конспирацию — только бы выговориться… Антон надел очки обратно и продолжил, — И почти получилось. Блять, я был счастлив… Мне больше ничего не надо было. Ох-х, — он прислонился затылком к стене, — Если бы все это не случилось, если бы я мог отделаться… — Тох, — теперь в голосе Ромки мелькнуло что-то теплое и родное: он верил ему. Теперь он чувствовал, что все, что Антон говорил — правда. И лжи здесь не было — одни голые эмоции, — Ну, скажи мне… Я помочь тебе хочу. — Ты мне не поможешь, — внезапно злым голосом сказал Антон, сжимая кулаки до подрагивающих костяшек, — Мне вообще никто… — он икнул, — Никто не может помочь… Ромка уже ничего ему не ответил: понял, что Антону не нужны его предложения о помощи. А больше Ромка ничего сказать не мог, пока не понимал с концами, что происходит. — Но теперь мне уже похуй… — выдохнул Антон, отклеившись от стены и сказал так, словно уже собрался пустить пулю себе в висок, — Мне нечего терять. Уже. Я прогорел. Полностью прогорел, — он зарылся пальцами в волосы, — И я ужасно устал… Вот честно. — Верю, — кивнул Ромка, серьёзно глядя на Антона, и тот, точно не услышав этого, задвигал обескровленными губами, начав вколачивать гвозди в собственный гроб: — Ты помнишь, как мы были в театре? — Помню, — кивнул Ромка. Он был очень настороженным. Скорее всего, из-за Антона. Потому что тот, скорее всего, выглядел так, будто идет на казнь. — Помнишь, как мы говорили? Ромка, моргнув, чуть заторможенно кивнул. Не будь бы Антон таким пьяным и бесконечно уставшим, он бы ни за что на свете не позволил бы этому случиться. И эту свою ошибку он будет проклинать ещё долго. — Мы говорили про особенных людей, — все поджилки внутри Антона тряслись. Он и сам весь дрожал, как безнадежный алкоголик. Было очень трудно держать себя собранным, а не разбросаться, как сломанный механизм. — Да, я помню… — подтвердил Ромка, начиная хмурить брови. — И ты тогда сказал, — страшно. Господи, как страшно… — Что мы не особенные. Ромка кивнул, и Антон, борясь с тем, как странным спазмом скрутило все внутри, будто противясь, смог выдавить ломким голосом. Впервые за все время этого разговора полноценно глядя Ромке в глаза: — Ты прав, ни ты, ни я — мы не особенные. Соберись, соберись, Антон! Ты сам все это начал! Ты запустил этот механизм с ложью, ты влюбился в парня, ты водил за нос всех ваших друзей! Расплачивайся. Расплачивайся, блять, с последствиями. Антон, усилием воли заставив себя остаться на месте, кинул спичку на разлитый керосин. И произнес: — Но когда ты рядом со мной — все становится особенным. Конец. Это конец. Внутри Антона взвился такой вихрь эмоций, что он едва мог стоять самостоятельно, потому что его потряхивало с головы до самых пят. Рома вначале смотрел на него непонимающе. Он действительно искренне не понял. Не догадался, о чем Антон говорит ему с таким отчаянным лицом. В тот момент время застыло. Антон, до крови прикусивший внутреннюю сторону щеки, знал, что начиная с этой фразы дороги назад уже не будет. Им с Ромкой никогда не быть, как раньше, и тот мост, на котором Антон был счастлив, сгорел дотла, а веревки были разорваны. Впереди сплошная неизвестность. Ромка, нахмурившись, стоял столбом. Не догадался вначале. А потом понял. Увидел иступленный взгляд Антона, увидел ужас на его лице, услышал слова, другие слова, скрытые под теми, что ему озвучили только что. Увидел, как дрожат руки Антона, как он уязвим перед Ромкой, как хотел уйти, чтобы это никогда не вскрылось наружу. В глазах Ромки Антон увидел все оттенки понимания, растерянности, а потом — неподдельного замешательства. Вперемешку с кошмарным разочарованием. Внутри все налилось дёгтем, когда Ромка, неверяще посмотрев на него, сделал шаг назад. А потом ещё один. Он отходил все дальше и дальше, качая головой, словно никак не мог в это поверить, смириться. Ромка зажмурился и, что-то зашипев себе под нос, развернулся и вышел из гардероба, так громко хлопнув дверью, что Антон вздрогнул всем телом. Силы резко покинули его, и он, съехав вниз по стене, уселся на пол, уткнувшись носом в поджатые колени. Он не мог поверить, что все-таки сделал это. Претворил в жизнь свой самый худший кошмар… Когда Ромка покинул гардероб, установилась такая зловещая тишина, что она давила на Антона с огромной силой. Он вроде пробыл в таком положении несколько минут, но по ощущениям это длилось будто час. Только потом он вспомнил, что сюда в любой момент мог кто-то прийти. Полина, например. И это заставило его подняться на ноги и, шатаясь, пойти к выходу. В голове шипел белый шум, и он, едва найдя ручку двери, вышел из гардероба, даже не подумав о том, что Ромка был где-то поблизости. Вот и всё. Реальность стала какой-то топорной. Слишком быстрой. Вот мгновение назад он был ещё в школе, а теперь идёт домой. По засыпанным снегом тропинкам, в темноте, подсвеченной лишь тусклым фонарем. И, к чему он уже привык, в бескрайнем одиночестве. На улице было безумно холодно. Или это ему только казалось? Во всяком случае воздух обжигал ему щеки, и Антон вдруг осознал по своему замыленному взгляду, что беззвучно плакал все то время, пока шёл со школы. А слёзы стыли у него на лице и щипали кожу льдистым морозом. Пелена на глазах мешала ему нормально идти. Он несколько раз споткнулся, сдавленно выругавшись. А в последний раз не удержался на ногах, с возгласом полетев в снег. И когда холод обнял его со всех сторон, не натыкаясь ни на какие препятствия, он, оглядев самого себя, вдруг с досадой понял, что оставил куртку в гардеробе. Валяться на полу, там же, где он её и бросил. А на ногах вместо ботинок у него красовались школьные кроссовки. С такой погодой это было почти что то же самое, что и выйти на улицу голым. — Сука! — внезапно заорал он на всю мощность своих легких и, резко осев на земле, начал молотить покрасневшими руками мягкий снег, — Сука! Сука! Блять, говно ебаное! В нём кипело такое бешенство, что он не мог остановиться. Даже понимая, насколько глупо выглядит со стороны. «Я все вокруг себя искренне…» Он поднялся с земли, отряхнув обмороженными пальцами штаны и свитер. Отверженный, ледяной, одинокий и кошмарно пьяный. Нужно было скорее идти домой. «Я все вокруг себя искренне…» Пока он не заработал пневмонию. «Я все вокруг себя искренне ненавижу»

***

Дошёл он быстро. И без аварий. Во всяком случае спасибо самогону и, прости Господи, настойке. Они грели кровь и помогли сберечь заветное тепло вплоть до входной двери. Но они и выкручивали настроение Антона в самые разные стороны: от бешенства и меланхолии до безудержного веселья. Которое вмиг затопило его, стоило двери открыться. Гамму эмоций на мамином лице, конечно, стоило видеть. Антон видел у неё такое выражение лица только в тот день, когда пропала Оля. Чистый, незамутненный шок. Ха. — Это что? — выдавила из себя она, когда он зашёл в дом, прикрыв за собой дверь. Внутри было так тепло, что он чуть не замурлыкал от удовольствия, поэтому, забыв о том, что надо фокусироваться на равновесии, шлепнулся пятой точкой прямо на коврик. На её лице появилось такое бешенство, что он даже на секунду подумал, что мама, как в детстве, оттаскает его за уши, но она только подошла к нему и, наклонившись, с силой встряхнула. — Антон, это что такое?! От того, как мир вокруг взбултыхнулся, он немного растерялся, однако стоило ему вновь сфокусировать взгляд на злющем мамином лице, как он, поджав губы… Расхохотался. Так громко, что, должно быть, переполошил всех соседей. Чистой воды изумление, читавшееся в мамином взгляде, лишь подлило масла в огонь, и он гоготал так, что вскоре скулы болезненно свело. Но Антон не мог перестать. Это было какое-то безумие. Он будто чем-то надышался, и мир приобрел совершенно другие краски. Мама, принюхавшись, схватила его за воротник свитера. — Ты что, пьяный?! — зашипела она. — А ты… — всхлипнул Антон от смеха, — Другого ждала? Если с его стороны все было до абсурдного смешным, то мама явно была в ярости и ужасе одновременно. — Где твоя куртка?! И ботинки?! — мама безуспешно пыталась поднять его, но он лишь заваливался от смеха обратно, — Ах ты… — она в очередной раз его встряхнула, — Что за дрянь ты там пил, что даже на ногах стоять не можешь?! — Настойку… И самого-о-аха-ха! — Антон вновь прыснул. Слава Богу, что папы пока ещё не было дома, хотя время было уже около девяти. — Господи… — мама накрыла лицо ладонями, и практически в тот же момент смех, душащий Антона буквально мгновения назад, исчез, как по щелчку пальца. Он просто замолк, и мама, услышав тишину, тоже отняла ладони от лица, растерянно глядя на него. С трудом, но он все-таки встал. Посмотрел на маму расфокусированным взглядом. Отряхнул штаны и свитер. Опираясь на стенку, снял с себя промокшие кроссовки и, чуть склонившись, аккуратно поставил их с левого бока от входной двери, где всегда было место для его обуви. Не глядя на маму, пошёл в ванную по коридору, который был бесконечно длинным. Нажал на выключатель, зашёл внутрь. Выкрутил кран и сунул руки под струю воды… И лишь в тот момент, в этой маленькой комнатке два на два на него обрушился весь ужас, весь страх, весь гнев и все последствия сегодняшнего дня. Только сейчас он осознал масштаб того, что он натворил. Только сейчас до конца вернулся к тому моменту и снова прокрутил его в своей голове. Каждое сказанное слово. Каждое… Они будто навсегда теперь выжжены в его памяти. Они будто… Антон снял очки и, лихорадочно умыв свое лицо несколько раз, агрессивно вытер его полотенцем. Словно хотел смыть этот день в сливное отверстие и больше никогда о нём не вспоминать. Когда он надел очки и вышел в коридор, пошатывающийся и изнуренный, мама ждала его там же, где и была минуту назад — около входной двери. Молча посмотрев на неё, он, цепляясь за перила, поднялся вверх по лестнице на второй этаж. Из Олиной комнаты был виден свет телевизора, но она, скорее всего, уже спала. Ещё с утра жаловалась, что жутко не выспалась. — Антон, — раздалось тихое из-за спины. Боль, которая притупилась от холода на улице, запульсировала усиленнее, как только он оказался дома. Развернувшись, он пересёкся взглядами с мамой, которая стояла посреди коридора, обняв себя руками. В её глазах плескалась настороженность напополам со страхом. Поняла, что Антон пришёл не подшофе с весёлой дискотеки. Он пришёл вусмерть пьяный и явно не от хорошего времяпрепровождения. — Мам, — его голос так надломился, что даже не получилось это произнести полноценно. В её глазах появилось сострадание. Антон шепнул слабым голосом, — Мама… Кажется, я все испортил… Она чуть шагнула к нему. И он, чувствуя себя позорно маленьким, нырнул к ней в объятия, чувствуя, как мама гладит его по голове, пытаясь его успокоить. Он громко выдохнул со всхлипом, пытаясь успокоиться, но его одолела глубокая тоска. В моменте это все казалось настолько… тяжелым и грустным, что Антон позволил себе вдоволь побыть в маминых объятиях, чувствуя себя защищенным. Она ничего не говорила, но ему этого и не нужно было. Мама поддерживала его, как могла, и он, выплескивая свои тяжелые эмоции, чувствовал долгожданное облегчение. Дома было тихо и безопасно. Дом был его пристанищем. Отстранившись от неё, он шмыгнул носом: — Прости меня за это. — Ничего, — мама помотала головой, все ещё глядя на него растерянным, но таким же нежным взглядом, — Я не сержусь, — она взяла его за плечи и четко произнесла, — Сейчас, пожалуйста, иди и ложись спать. Срочно. Он слегка улыбнулся и снова приобнял её: — Хорошо… Мама оставила его на пару минут, в течение которых он успел дойти до комнаты и переодеться. Внутри было уютно и чуть прохладно. Самое оно. Наплыв эмоций спал. Осталась только усталость. За этот день слишком многое случилось. Облачившись в футболку и шорты и даже найдя в себе терпение сложить свитер и штаны на стул, Антон скользнул под одеяло. Он начинал понемногу кемарить. Напоследок мама зашла в комнату и дала ему стакан воды, который Антон осушил с удовольствием. Оглядев его в последний раз, она удовлетворенно кивнула и, забрав стакан, вышла из комнаты, пожелав спокойной ночи. Антон отозвался так же в ответ. Спокойная ночь ему бы точно не помешала. Свет в коридоре погас. Он откинулся на подушку. И был так измотан, что больше не мог думать. Рассуждать. И уж тем более хоть о чем-нибудь сожалеть. Антон уснул прежде, чем его успели бы подхватить вездесущие пьяные вертолеты.