Keep silence

Антон весь учебный день размышлял о том, что можно было сделать. В голове мелькала одна мысль за другой, сотни разных последовательностей действий и десятки планов. Можно было просто уйти, но тем самым он бы навлёк на себя гнев Лилии Павловны, чего, судя по её способности строить даже самых последних хулиганов, определенно, делать не стоило. Можно было сказать Полине, что он проводит её до дома. Она, вероятно, осталась бы в классе, чтобы подождать Антона. Уж при ней-то Рома явно не захочет показывать всю гниль своей личины. Можно притвориться, что ему плохо, но это может сойти за полнейшую трусость. Семён, который уже растерял крохи былого к нему уважения среди банды, уж точно не упустит этот факт из виду и сделает его посмешищем, лишь бы удержать авторитет хотя бы в классе. Самый надёжный и эффективный план Антон решил пока что отложить в сторону, поскольку для его осуществления определённо придётся перешагнуть через все свои моральные принципы и опуститься на один уровень с Ромой. Да, ему казалось, что как раз-таки это и нужно сделать, чтобы выжить здесь, в этом классе. Но претворить это в реальность оказалось куда сложнее. Его доброжелательный нрав и способная к состраданию натура буквально вопили в один голос, что это — явно не хороший поступок. Но разум холодно цедил, что если не так — от души Антона остается лишь могильный камень, так как он весь просто выгорит. Полина пересела за его парту, ссылаясь на то, что всё равно её соседка заболела, а Антону тут грустно и одиноко. Он нахмурил брови и уже хотел сказать, что в общем-то никаких проблем с этим не имеется, но яркий пенал Полины и её тетрадка, подписанная каллиграфическим, строгим почерком, уже лежали с соседней стороны парты, а сама она вешала ранец на крючок, так что Антону ничего не оставалось, как покорно замолчать. Не хотелось, конечно, давать Роме ещё один повод беситься, но ещё хуже было терять единственного человека из класса, кто пошел с Антоном на контакт, так что выбор был очевиден. Полина точно почувствовала на себе какую-то личную ответственность за безопасность Антона, и, хоть последний не то чтобы сильно в ней нуждался, он не мог воспротивиться столь искреннему желанию помочь ему. В течение всех оставшихся уроков они сидели вместе, решая задачи, рассуждая о темах, сверяя ответы. За этот промежуток времени, проведенного с Полиной, он убедился, что она достаточно умна, очень сообразительна, но совершенно не умеет отказываться от собственных ответов, пока сама не убедится, что не права. Это одновременно и забавляло Антона, и усложняло ему задачу, поскольку он начинал достаточно сильно сомневаться в правильности уже собственных ответов. Антону нравилась школьная программа, и он достаточно просто в ней осваивался. Это было одно из тех немногих позитивных событий в его адской рутине. Поначалу он был немного озабочен тем фактом, что он мог сильно отстать в обучении от своих одноклассников, но, как выяснилось, он даже немного ушёл вперед, что очень его обрадовало. Учителя были достаточно спокойные и владели своим предметом на хорошем уровне. Правда, это только ещё часть учителей, об остальных предметах предстоит узнать только лишь в течение недели. Полина делилась всякими наблюдениями об одноклассниках и рассказывала о каких-то нюансах школьной деятельности, чтобы Антону было проще здесь ориентироваться. В столовой она также села рядом с ним и продолжила вести активный диалог, параллельно оглядываясь на Рому, который с завидным постоянством держал взгляд в их сторону. Мысль о том, что Полина пытается защитить Антона, приятно грела сердце, и даже унылая школьная еда казалась вкуснее, а чай — слаще и горячее. С другой стороны, его это не очень радовало. Не стоит ей лезть в их разборки, иначе может потом сама остаться с неприятным осадком на душе. До конца учебного дня Полина, даже если немного удалённо, держалась рядом с ним, точно не желая, чтобы Рома, Бяша или время от времени появляющийся в их компании Семён подходили к нему хоть на метр. Сам Антон старался вести себя привычно и спокойно, так как не хотелось, чтобы хоть кто-то допустил мысль о том, что он трусит. Перед последним уроком Полина, повернувшись к нему, спросила осторожно и вкрадчиво: — Что ты собираешься делать? Не надо было напрягать мозг, чтобы понять, что она говорит о его дежурстве с Ромой. Антон поджал губы и в задумчивости уставился на доску, на которой белели разводы от мела, которые дежурным всё равно не удалось стереть полностью. — Не переживай, я уже знаю, что нужно делать. — Точно? — Полина подобралась, а её голос стал более взволнованным, будто бы этот ответ заставил её переживать сильнее, чем если бы Антон сказал: «У меня нет никаких мыслей». — Антон, а что, если они собираются… — она запнулась. — Хочешь, я подожду тебя в классе? — Нет, — он тут же прервал её, — об этом не беспокойся, хорошо? С этим нет никаких проблем. Она долго смотрела на него, всё порываясь сказать хоть что-нибудь, что смогло бы заставить Антона передумать и всё-таки принять её помощь, но тот старался выглядеть настолько серьезным, насколько это было возможно, чтобы убедить Полину в собственной уверенности. Наконец, она вздохнула и отвела взгляд, произнеся уже чуть тише: — Хорошо, я тебя поняла… Он положил руку ей на плечо: — Всё будет в порядке. Завтра вместе после школы пойдём, хочешь? Я же про экскурсию по городу не забыл, — Антон ободряюще улыбнулся, стараясь успокоить её. Полина слабо улыбнулась в ответ, не сумев противостоять всему напору обаяния, который включил Антон с целью убрать её с «игрового поля» хоть ненадолго, чтобы она не стала невольным свидетелем или даже участником их стычек и потасовок. — Да, конечно пойдём, — она заправила прядь волос за ухо и улыбнулась уже шире, и Антон мысленно вздохнул с облегчением, так как теперь он сможет остаться с Ромой один на один. Ну или хотя бы без Полины, если этот урод притащит в класс свою шайку. Последний урок, история, для Антона прошёл, как в тумане. Желудок был точно скован льдом, ладони то и дело потели, отчего тетрадные листы шли волнами, а твердая обложка учебника то и дело выскальзывала из неловких рук. Он не понимал, что с ним происходит. Вроде был готов и даже ждал этого момента, однако предвкушение шло в ногу с нарастающим волнением. Антон не мог даже догадываться, чего можно было ожидать от Ромы. У него было чувство, будто он играет с ним в шахматы, а фигуры Ромы, как и он сам, в тени, от чего понять, что с ним случится после следующего хода, невозможно. Антон просто не понимал, как он может удержать зверя под контролем. Звонок стал точкой отсчета до личного Антоновского испытания. В целом, задача перед ним стояла максимально простая: выполнить свою часть обязанностей и спокойно уйти из школы, в случае нападок или попыток начать драку — обороняться. В общем, это казалось не слишком трудным, однако неизвестность всё равно пугала, будто они могли в любой момент провалиться под пол, или на школу мог рухнуть метеорит. С каждым учеником, покидающим класс, сердце Антона стучало быстрее, а его отзвуки отдавались в ушах. Последней из класса вышла Полина, бросив тихое: «До завтра» и послав Антону полный поддержки взгляд. Рома сидел по диагонали и к Антону не поворачивался. В классе стояла мертвая тишина, и Антон чувствовал, как в горле встаёт ком. Чтобы хоть как-то вырваться из этой невыносимой, терзающей атмосферы, он поднялся со стула и положил на него рюкзак с уже сложенными учебниками. Рома продолжал сидеть молча, и Антон, почувствовав неимоверную усталость и раздражение от этой звенящей тишины, подошёл к доске, взял одну из тряпок, лежащих на столе, и подошёл к раковине в углу класса. Просто выполнить свою часть обязанностей и уйти. Именно это он мысленно повторял снова и снова, пока смотрел на бегущие по бледным ладоням потоки воды. Шум крана смог хоть как-то заполнить пустоту, и Антон, выжимая тряпку, понемногу начинал отходить и успокаиваться, выполняя такую рутинную задачу. Темнеющие от тряпки разводы на доске занимали всё внимание Антона, старающегося не отвлекаться на происходящее позади него. Он не просто был уверен, он чувствовал, что Ромка не сводит с него взгляда. И ведь наверняка щурится. Мурашки бежали по спине, и Антон продолжил тереть доску до того момента, пока не заметил на ней ни единого развода от мела. Он как в тумане ещё раз провёл уже высыхающей тряпкой по тёмно-зелёной поверхности… …а потом шарахнулся в сторону, как только услышал Ромкин голос. Причём, на гораздо более ближнем расстоянии, чем это должно было быть: — Ты трёшь доску уже в четвёртый раз, утырок очкастый. Антон круто развернул голову, будучи готовым защищаться в любой момент. Ромка стоял где-то в метре от него, скрестив руки на груди и продолжая сверлить его горящим взглядом. Уголки губ у него подрагивали, он старался подавить усмешку, которая норовила появиться на его лице. Он забавлялся, ему нравилась резкая реакция Антона и его волнение. Антон это почувствовал, и все эмоции враз обострились, делая его нервным и более агрессивным: — Чего тебе надо? — он кинул это грубым, повышенным тоном, и Рома всё-таки усмехнулся. — Мы не закончили, Антошка, — он произнес это со скучающей интонацией, но Антон знал, что Рома выжидает момента и сейчас просто ищет повод, достаточно весомый для него, чтобы начать драку. Антон нахмурился, поправив очки, и выдохнул, потирая переносицу пальцами: — Мне это надоело. Я не собираюсь с тобой больше ни в чём разбираться. В этом нет смысла. Рома присвистнул: — Нет смысла? Ну ты и сукин сын, перед первым уроком тебе так точно не казалось. А теперь чё? Зассал? Антон молчал, продолжая смотреть Роме в глаза, буквально одним взглядом пытаясь убедить в окончательной уверенности в собственном мнении. Сейчас ему нужно решить всё на словах, безо всяких драк, в которых Рома вполне способен задавить Антона своим превосходством. Не сейчас. Не в тот момент, когда Антон слаб, многого не знает и не отошёл толком от вчерашних событий. Но Ромка, очевидно, так не считал и решать конфликт только на словах явно не был намерен. Его пальцы уже привычно сгребли воротник рубашки Антона и подтянули ближе: — Ты думал, это всё шуточки? — Ромка говорил с расстановкой, словно стремясь прочувствовать каждое слово. — Думал, я так просто с рук это всё тебе спущу? Антон резко пихнул его руками, заставив отшатнуться, а сам бесшумно и быстро переместился в противоположную сторону: — Мне казалось, мы разобрались ещё вчера, — Антон процедил это сквозь зубы, глядя, как Рома, явно не воспылав позитивными эмоциями от его толчка, стал к нему приближаться. — Ага, только вот ты нихера не усёк, походу, — Ромка резко схватил Антона за руку и дёрнул, заставив его резко выйти из угла, в который Антон сам позволил загнать себя. Он отбежал под действием такой силы, а Рома, получив таки пространство для дальнейшего выяснения отношений, стал закатывать рукава олимпийки, явно готовясь к поединку. — Перед всем классом выёбывался сегодня, но чуть что — за Полинкину юбку сразу шмыгал, — Ромка оскалился как-то нездорово, а у Антона горло сделалось будто из наждачки. Он с трудом сглотнул и просипел: — И что, собираешься драться? Прямо в классе? — А чего ждать-то? — Рома остановился и спросил с неподдельным изумлением. — В классе начали, в классе и закончим. А потом всё тут будешь драить сам, и если Лилия Павловна мне завтра хоть слово скажет — вылижешь тут пол до блеска. А я прослежу, — он заулыбался, будто для него это представилось действительно прекрасным зрелищем. Антон резко схватил его за руку, которой Рома сгрёб его, чтобы удержать, замахнувшись второй рукой для удара, но не успел толком ничего сделать. Удар ощутимо пришёлся в нос, и он, забившись в стальной хватке, вскрикнул от острой вспышки в глазах и стремительно расползающейся боли. — Чего вопишь, Антошка? — Рома тут же склонил голову, стремясь вцепить взгляд Антона своим, но не сумев это сделать, с силой встряхнул его, заставив посмотреть в глаза. — Не нравится? Не так? Ну так терпи, — хмыкнул он. — Боль, говорят, лучший учитель. А тебе это знать надо, — Рома схватил волосы на его затылке и силой сжал, отчего неприятные ощущения обострились, и Антон зашипел, упираясь в него руками в попытках отстранить. Разум был дезориентирован, он не понимал, куда может прийтись следующий удар: в солнечное сплетение, в лицо, в ребра? Или ему сейчас просто сломают руку? — Руки свои убери, мудила! — рявкнул Рома, сжал ладони Антона и грубо сбросил их с себя, забрав у него последнюю возможность хоть как-то сопротивляться. — Не трогай меня! — Антон закричал, но самому себе в тот момент казался жалким. Он должен был решить всё на словах, это не должно было перерастать в очередное избиение. Ему не дали даже слова сказать! Стало обидно едва ли не до слез. Антон задохнулся, когда его ударили в живот. Ему показалось, что его сейчас вот-вот вырвет. Дыхание перехватило, а сам он весь скрючился, не в силах стоять прямо. — Рот свой закрой, падла! Будешь вопить — прямо тут прирежу, — злобно процедил Ромка, нависая над ним скалой. Это блеф. Он просто хочет напугать его. Он не может просто взять и убить Антона. Он же должен знать о последствиях. Он не станет этого делать, а уж тем более, в таком месте, где все это легко обнаружится? Почему Антон вообще так напуган, если понимает, что Рома говорит неправду? Может, потому что Ромка может это сделать. Потому что он жестокий, и у него явно проблемы с самоконтролем и агрессией. Потому что он привык решать все вопросы через насилие, и для него, возможно, не существует никаких границ. И потому что ненависть к Антону у него явно сильная в достаточной степени, чтобы не остановиться просто на угрозах и злостных обещаниях. Антон замолк, тяжело дыша, и Ромка, презрительно скривившись, тряхнул его ещё раз и с силой швырнул на пол. Глухой звук удара, казалось, навсегда засядет в голове. Все болезненные места, полученные со вчерашнего дня, тут же заныли, и Антон закусил щеку с внутренней стороны, чтобы подавить стон. Он с силой зажмурился, а затем распахнул слезящиеся от боли глаза. Ромка навис над ним, изучая исподлобья взглядом. — Нет… — он будто произнес это самому себе и покачал головой. — Все-таки нет… — Антон не понимал, о чем он говорит. Рома будто был страшно в чем-то разочарован и сейчас убеждался в ошибочности собственных убеждений, которых он придерживался ранее. — Все-таки ты шваль жалкая, Антошка, — он вновь схватил его, слегка приподнял, и вновь ткнул затылком в пол безвольную голову Антона, который все уже воспринимал будто через вату. — Терпеть таких не могу, воротит от тебя, — теперь его голос сочился каким-то ядовитым безразличием и холодом, когда он понял, что Антон действительно послушал его угрозы и замолчал покорно. Ярость, кипевшая в нем совсем недавно, испарилась, и, судя по всему, Рома не горел тем желанием драться. Вот он, тот момент Ромкиного бездействия. Которого Антон ждал. — Тебе она нравится. Рома застыл, и Антон с упоением наблюдал, как он будто каменеет с каждой секундой, отсчитанной от этой реплики. В этот момент кажется таким беспомощным и преисполненным волнения за себя, что Антону практически его жаль. Практически. — Что? — вся злость исчезает без следа, и на Ромином лице, не так давно полном яростной злости и веселья, нет теперь ничего, кроме изумления, граничащего напополам со страхом. Страх. Рома, если не никогда, то уже очень давно точно не был загнан в угол, и потому свой страх, как редкую эмоцию, контролировать не мог. Поэтому Антон буквально ощущал эту эмоцию. И его внутренний зверь так же ликовал, чувствуя это. — Полина. Она тебе нравится, — спокойно повторил Антон. Он приподнялся, приняв сидячее положение, и теперь его глаза были на одном уровне с расширившимися Ромкиными. О, как замечателен он был, будучи тихим и резко растерявшим свой запал. Любой человек, когда узнают о его тщательно скрываемых секретах, приходит в страшную растерянность. Так что Антон мог прочувствовать все грани Ромкиного изумления, каждый отголосок его медленного прихода к пониманию ситуации. Теперь Антон чувствовал себя тем, кто превосходит его. Сейчас он берет верх. — Эй… — тихо произнес Ромка. Он посмотрел Антону в глаза, и тот едва сумел сглотнуть, потому что теперь не было никаких сомнений, что Рома сейчас буквально в секундах от того, чтобы на самом деле достать свой чертов нож-бабочку и начать применять его по назначению собственных угроз. — Ты чё за пургу тут гонишь? — его голос был тихим, однако это не мешало чувствовать клокочущую в нем агрессию. — Ты реально страх последний потерял? — он схватил Антона за шкирку, точно провинившегося щенка. — Ну всё, ублюдыш, молись, чтобы от тебя осталось хоть что-то... — Руки убери, — холодно отчеканил Антон. — Тронешь меня — и она узнает обо всем. Хоть один удар — и я расскажу ей, что она тебе нравится. И ни на секунду не поколеблюсь, — он чуть улыбнулся, наблюдая за тем, что Рома был и беспомощен и безумно зол одновременно. Захватывающее зрелище. Рома понимал, что в отрицание уходить уже бесполезно, и Антон видел это. Рома уже выдал себя с потрохами, когда очень живо отреагировал на его вопрос о Полине. Антон попал в самую точку. — Ты сам себе приговор подписал, — тихо произнес Антон, поднимаясь. — Теперь ты в ловушке, Ромка. И сам знаешь, что будет, если ты или твои уроды будут докапываться до меня. Я не стану молчать. Выдам тебя с потрохами. Не думаю, что Полина обрадуется, узнав об этом, — Антон чувствовал не самое приятное чувство внутри. Он знал, что это неправильно — безжалостно играть на чужих чувствах, но одновременно в душе было рациональное оценивание происходящего — это единственное, за что он сейчас может ухватиться, чтобы выгрызть себе место под солнцем. Да даже банально ради того, чтобы его не удавили здесь. Он встал на ноги, отряхнул школьные штаны и взялся за веник, стоящий в углу класса за шкафами. — Класс чистим и моем поровну. Каждый на своей половине. Это был не приказ, однако Рома, продолжая пребывать некоторое время в неподвижном и молчаливом состоянии, вскоре послушался этой команды. Но, судя по тому, как сильно сжимал он в руках древко веника, практически до побелевших костяшек, была очевидна его бессильная ярость от безвыходного положения, в котором сейчас он оказался. Антон, наблюдая за ним мельком, вздохнул с облегчением и одновременно крывшемся в нем сожалением. Судя по всему, чувства у Ромки были, сильные и даже искренние, так что Антону и в самом деле удалось найти рычаг давления, сделать Рому управляемым и тихим по отношению к себе. И, пускай, конечно, сожаление за собственные бесчестные и неправильные действия присутствовало, но Антон не мог не почувствовать спокойствие за себя хоть на какое-то время. Потому что в ближайшее время, что он удерживает Ромку на цепи за счет собственного знания о его чувствах, Антон буквально-таки не может быть тронут и избит хоть кем-либо из Ромкиной шайки. Он прикрыл глаза, чуть сильнее сжав древко веника. В этот раз победа за Антоном.