Волчье

      Пробуждение настигает ледяной волной в морозное утро, дыхание перехватывает, кажется, что сердце остановится, но оно лишь бьется быстрее швейной иглы. Мозг еще не проснулся, а тело уже дернулось в судороге к шее. Сакура дрожащими пальцами трогает кожу, голову у её основания, бежит к зеркалу, потому что не верит рукам. Глазам – тоже. Паника накрывает снежной лавиной. То, что она видела и чувствовала вот только что, не может быть неправдой. Всё словно наяву.       Кошмарная явь.       Принять собственную смерть оказывается очень сложно, пусть и во сне, и Сакура заворачивается в одеяло с головой. Когда жизнь стала похожа на череду страшных событий, выбивающих из привычного русла? Течение её жизни было известным, со всеми порогами, к которым Харуно давно привыкла. Сейчас же девушку подбрасывает так высоко и неожиданно, что приходится хвататься за плот в последний момент в надежде успеть. Но всё равно каждый раз мимо. Тело окатывает волной, снося в открытое море. А дальше стена воды хоронит в своем чреве.       Сакура собирается на работу в какой-то прострации и даже в больнице не чувствует себя лучше. Погруженная в собственные мысли, она не сразу замечает всеобщий ажиотаж и проходит в свой кабинет. Однако тишине в её жизни больше нет места, потому что в дверь громко стучат и, не дождавшись ответа, быстро распахивают. Сама Цунаде заглядывает внутрь и недовольно цедит:       – Доктор Харуно, у нас тут подвижки в рабочем процессе. Отделение травматологии в другой больнице временно закрылось, поэтому они прикрепляются к нам. Надо…       – Травматологии? К нам? В каком смысле? – девушка перебивает главврача и пытается осмыслить сказанное.       «Травматология» неприятно резонирует и вызывает укол со стороны сердца. Сакура не может понять, почему нервничает: то ли от того, что придется делить кабинет с каким-то врачом, то ли от того, кем именно окажется этот врач. Последние дни подкинули ей двух новых знакомых травматологов, и с одним из них она предпочла бы не видеться. Вообще никогда.       – Да, – Цунаде отвечает односложно, желания пояснять происходящее у нее совсем нет, она сама не в восторге от сложившейся ситуации.       – Но у нас хирургия. В больнице этажом ниже есть отделение травматологии. Почему не к ним?       – Потому что, если ты забыла, они на карантине уже вторую неделю.       – Что? – Сакура морщится и даже трет переносицу, она действительно выпала из реальности. – Что вообще происходит?       – Ты меня спрашиваешь? – ворчит Цунаде и разворачивается к выходу. – Сегодня день с самого утра вверх дном. Из этого проклятого леса привезли труп без головы. Один бог теперь только знает, где она. На шее характерные следы от укусов хищников, – женщина кривит губы. – Говорили же все не оставлять лес без присмотра. Вот и расплодились эти твари на свободе.       Сакура вскакивает со стула, опрокидывает его. Тот с противным грохотом ударяется об пол, а она тихо шепчет, в ужасе качая головой и хватаясь за шею, будто это её труп привезли без головы:       – Не может быть…       – Ты чего? – недоуменно поворачивает голову Цунаде, неверно трактуя её побледневшее лицо. – Насколько помню, ты не так далеко живешь от этого леса, будь осторожна, не ходи там вечером и уж тем более по ночам.       Харуно видит, как главврач еще что-то говорит, потому что та шевелит губами, смотрит куда-то за дверь, затем снова ей в лицо, жестикулирует и даже отходит в сторону, пропуская кого-то внутрь кабинета, но не слышит. В ушах звенит от резко возникшей паники. Произошедшее во сне и подтвердившееся в реальности никак не укладывается в голове. Говорить, что ей приснился вещий сон, глупо, потому что во сне была она, а умер другой человек. Сон-предупреждение? Предупреждение о чем? Что не надо ходить в лес? Так она в него больше и не сунется, а этого Мадару будет за километр обходить. Конечно, прямых доказательств, что он как-то связан с лесом, у нее нет, но какая-то внутренняя чуйка говорит о том, что от него всё равно стоит держаться подальше.       Сакура выдыхает нервный комок только тогда, когда видит знакомую медную макушку и вежливо-смущенную улыбку.       Сасори.       Всё встает на свои места. Такой компании она рада. По крайней мере этот человек не вызывает в ней бурю противоречивых эмоций и чувств, которые связывают её, мешая здраво мыслить. На медицинской конференции он произвел приятное впечатление, не то что надменно-хладнокровный Учиха. Сакура ощущает, как черные глаза мужчины захватывают мысленный взор, и качает головой, отбрасывая ненужные воспоминания.       – Доброе утро, Харуно-сан! Извините за вторжение, надеюсь, это временно. Буду признателен за помощь, – кланяется Акасуна, продолжая стоять у двери.       – Сакура, разберешься, – кидает Цунаде и выходит.       – Да, – бормочет та и рассеянно смотрит на молодого человека. – Прости, проходи, ты можешь расположиться за моим вторым столом, сейчас я всё уберу.       – Ваш главврач – суровая женщина, не очень радушный прием. Но всё в порядке, я понимаю, – Сасори поднимает руки в примирительном жесте и смеется.       – Извини её, она добрый человек, просто сегодня действительно тяжелый день.       – Что случилось?       В голосе дежурная вежливость, участие и желание поддержать разговор, но Сакура почему-то вообще не хочет говорить об этом. Когда кто-то извне сообщает про лес и события, связанные с ним, девушка внимательно слушает, впитывает каждое слово, будто от этой информации зависит её жизнь. Но сама делиться информацией не желает. Делиться лесом. Словно эта темная часть города стала её частью.       Осознание этого неприятно точит нервные нити. Как человек, впервые взявший в руки скрипку. Звук выходит резкий, грубый. Хочется закрыть уши и уйти куда-нибудь. Но куда уйти от себя?       – Лес, – просто говорит Харуно и надеется, что он поймет и отстанет.       – Что лес?       – Лес случился, – скрежещет зубами девушка, и сама не знает причины своего раздражения. – Как будто новости не смотришь и людей, твердящих о волках, не слышишь.       – А, ты об этом, – Акасуна спокойно проходит на новое рабочее место и начинает расставлять скромные пожитки, не замечая застывшую Сакуру.       – Почему ты так безразлично реагируешь? Неужели тебя совсем не беспокоит текущая ситуация? Уже второй инцидент за последнее время.       – А почему лично тебя это так задевает? – Сасори смотрит пристально, слишком пристально, нет ни намека на прошлое беззаботное выражение лица.       Сакура замолкает, не знает, что ответить. Почему в её жизни появляются мужчины, умеющие задавать такие точные вопросы, на которые она сама не может дать ответ. Что это? Способность читать людей, как открытые книги, или её чрезмерная простота, отсутствие загадки? Много совпадений за месяц, и Харуно пока не понимает, в какой отсек мозга отсортировать всю имеющуюся информацию.       – Страшно, – выпаливает она и удивляется своей честности. Сакура и правда боится. Боится услышать волчий вой за спиной, боится снова оказаться в том лесу с перегрызенной шеей, боится умереть.       – Ты что-то видела? – осторожно спрашивает Акасуна, но девушка всё равно напрягается, уж больно глубоко он копает.       – То же, что и остальные, – отмахивается она, берет в руки какой-то предмет и начинает бездумно крутить его, лишь бы чем-то занять себя. – Волков.       И если Сакура сейчас напоминает встревоженную юлу, которая никак не может успокоиться, то Сасори превращается в изваяние с внимательным взглядом, скользящим по перемещающейся девушке.       – Какие они?       – Обычные. Черные, лохматые, смотрящие зло и голодно. Они выли, и этот вой был хуже смерти, потому что когда приходит смерть, тебе уже всё равно. Твое тело стынет на мерзлой земле, превращаясь в древние корни дремучего леса.       Воспоминания тенью накрывают кабинет, забиваются в каждый уголок, вытесняя всё светлое. Глаза девушки тускнеют, превращаясь в пожухлую траву.       – Сакура? – парень обходит стол, кладет горячие ладони ей на плечи и мягко сжимает. Харуно пытается вспомнить, когда начала дрожать. От тепла человеческих рук становится спокойнее, и она поднимает взгляд. Сасори выглядит участливым, в глазах забота, но на дне что-то еще. Что-то, что не поддается разгадке с первого раза. И ей не нравится, что она одна как белое полотно, на котором видно все тайны.       – Извини, всё хорошо, – она высвобождается из-под его ладоней. Слишком много откровений.       – Ты жива, и это действительно хорошо. Было бы ужасно, если волосы цвета нежных лепестков сакуры стали цвета спелой вишни. Не хотелось бы, чтобы после весны сразу наступила осень. Я принесу тебе кофе.       Харуно смотрит в спину уходящего Сасори и не понимает, то ли она дура, то ли Акасуна просто издевается.

***

      Следующие дни похожи на ад. На работе завал, пациенты поступают один за другим, Сакура едва успевает присесть на пару минут. По новостям крутят нагоняющие жути ролики про лес, в который раз рассказывают про новый труп с отгрызенной головой. Желтая пресса атакует их больницу, караулит всех врачей, потому что несчастная жертва волков находится у них в здании. Харуно слышит злые, шипящие разговоры о том, что нужно собраться народу и пойти в лес истребить всех хищников, раз власти не принимают никаких решений. Её сердце сжимается от таких разговоров. Она чувствует под их словами обычный, человеческий страх. Страх за себя, свою семью. Сакура сама боится, ибо знает, что под покровом страха люди могут наворотить дел, у которых будут ужасные последствия. Только вопрос заключается в том, за какую из сторон она переживает больше.       Единственный человек, не поддающийся всеобщей панике, Сасори. Он сидит в её кабинете и активно работает. Парень выглядит подозрительно безразличным, словно он и не человек вовсе. Не обсуждает с коллегами новые сплетни, в целом не высказывает свое мнение, даже когда его спрашивают. Смотрит исподлобья и лишь холодно бросает:       – У волков своя жизнь, зачем в нее лезть.       – Но они же влезли в нашу, – не выдерживает Хината, не замечая, что встает на минное поле.       – Нашу? Уверена, что волчье касается тебя? – интересуется Акасуна у Хинаты, но взглядом изучает Харуно.       – Мы все люди, и убили уже троих человек. Разве не касается? – слабо парирует Хьюга.       – Радуйся, что убили не тебя.       – Сасори, на тебя что, так красная луна действует? – нервно смеется Тен-Тен, пытаясь разбавить ситуацию.       Луна и правда красная, как свежая кровь, выпущенная из раны. И чем больше этой крови вытекает, тем краснее становится луна. Она питается страхом, страданиями и сомнениями людей, заглядывает в окна, заполняет собой всё помещение. Этот алый лик держится на небе уже несколько дней, смотрит гордо, будто знает что-то, что неведомо остальным.       Сакура впивается взглядом в парня. Обычно сдержанный, всегда вежливый и улыбающийся, сейчас Акасуна действительно напоминает волка, готового перегрызть кому-нибудь горло. Неприятная дымка подозрительности охватывает сознание девушки, словно мокрая паутина липнет к телу. Сакуре не нравится то, что она чувствует и видит. Но это опять всего лишь её домыслы и сомнительные ощущения, не приносящие результата.       Девушка подходит к парню, кладет теплые ладони на плечи и мягко сжимает. Повторяет его действие и тепло улыбается:       – Сасори, пойдем выпьем кофе.       Когда они остаются одни, Сакура молча готовит напиток. Недовольство поведением Сасори выражается в каждом движении. Оно тихо булькает в груди, как заваривающийся кофе. Акасуна по острым углам, появившимся в теле Харуно, понимает, что та злится, виновато смотрит, заводит разговор первым:       – Извини, я не должен был так говорить. Видимо, красная луна действительно плохо действует на меня, – уголки губ осторожно приподнимаются вверх.       – Ты не передо мной должен извиняться, – звук ударяющейся кружки о край стеклянного столика разносится по кабинету. – Понимаю, все на нервах, работы много, какие-то личные проблемы, но постарайся держать себя в руках.       – Извини, – снова шепчет Сасори.       Его шепот напоминает другой шепот, который она давно не слышала. Сакура переводит взгляд на окно, ловит снежинки, подающие на землю, и хочет лишь одного – свежести. Открытое настежь окно запускает зимнюю прохладу, проворно забирающуюся под одежду и разносящую пар от ароматного кофе. Ветер выдувает, словно сор, недовольство и злость и оставляет лишь глубоко печальные размышления.       – Давно не было такой холодной зимы и такого количества снега.       – Да, кровь стынет, кажется, что замерзаешь изнутри, – бормочет Сакура, вытягивая ладонь наружу и позволяя снежинкам превращаться в прохладные капли на коже. – На улице люди коченеют, не могут двигаться, становятся ледяными статуями, снег в помещении тоже теряет свою природную форму, от него остается лужа, которая со временем высохнет.       – Почему ты так много философствуешь в последнее время? Что тебя беспокоит?       – А почему всё так устроено? Почему в чужом месте я не могу чувствовать себя как дома?       – Потому что всему свое место.       – А где мое место?       – Здесь. Сакура, закрой окно, – Сасори отставляет кружку с кофе, подходит к девушке и тянет её за руку, – ты заболеешь.       – Врачи не болеют, – смеется девушка, но все же слушается.       За дверью кабинета своя жизнь, она гудит, ругается, набирает обороты, а после сдувается, как шарик, и так по кругу. И только внутри кабинета тишина. Живительная тишина, которая пришла вместе с ветром и снегом. Людям внутри не нужно разговаривать, не нужно даже смотреть друг на друга, ведь так правильно, каждый на своем месте.       На своем ли?       В голове что-то противно жужжит. И если поначалу звук тихий, еле слышный, то чем больше Сакура погружается в свои мысли, тем сильнее он давит на виски. Инородный шум хочется вырвать, но он давно пустил корни, корневая система разрослась, вплелась в волокна мозга.       Сакуре некомфортно, хочется что-то сделать, лишь бы вновь услышать тишину, поэтому она встает и идет к выходу.       – Я всё же на улицу. Пальто надену, честно.       Сасори не отвечает, провожает отрешенным взглядом. Девушка на секунду оборачивается и думает: «Куда уходят люди в минуты такого пронзительного молчания?».       Внутренний двор больницы был тем местом, которое еще называют райским. Идеальная тишина, опоясывающая пространство, навевала приятные мысли. В теплые времена года здесь гуляло гораздо больше людей, чем сейчас. Зимние холода загнали в помещение, и только Сакура отчаянно нуждалась в этих заснеженных тропках и обледенелых лавочках. Внутренние дворы больниц всегда делали такими уютными, душевными. Шум, суета и городские проблемы с главного входа не доносились сюда, оставались далеко, словно боялись потревожить этот уголок. В подобных местах выздоровление идет куда быстрее.       Может и Сакура ищет выздоровление?       Она идет по неочищенной дороге, загребая резиновыми тапочками снег. От тепла он тает, мочит носки. Девушка мысленно сетует, что не поменяла обувь, однако сейчас это не важно. Другое охватывает сознание и тело – долгожданная легкость. Сакура дышит полной грудью, смотрит вдаль, на впереди редеющую рощу, которая тонет в снегу.       Порыв ветра срывает с волос шелковую ленту, держащую хвост, и пряди разлетаются в разные стороны, падая на лицо. Харуно трясет головой, фыркает, разворачивается лицом к ветру, пытаясь убрать мешающее, и застывает. Около входа стоит он, человек, от которого невозможно уйти. Каждое обещание держаться от него как можно дальше заканчивается тем, что они встречаются. Неизменно. Едко. Колко. Сакура прерывисто вздыхает и недовольно бурчит:       – А он-то что здесь забыл? Не больница, а проходной двор.       Настроение улетает вместе с лентой для волос в снег и мокрым грузом остается лежать там. Стоять лицезреть красоты природы, спиной чувствуя чужой взгляд, не хочется, поэтому девушка идет обратно. Она думает пройти мимо, но ноги сами останавливаются в паре метров от него.       – Вы курите? – зачем-то спрашивает Сакура, хотя сама видит сигарету, зажатую между указательным и средним пальцем.       – Вы запрещаете? – взгляд держится за верхушки деревьев, покачивающихся от ветра, словно Харуно здесь не существует.       Девушка смотрит на четко вычерченный профиль, губы, касающиеся фильтра, глаза, устремленные вдаль, и видит лишь внешнее спокойствие. Та сдержанность, с которой он смеется над ней, поражает. Сакура чувствует обиду:       – Почему вы всегда язвите и задираете меня?       – У меня нет такой цели.       – Тогда что же вы делаете?       – Курю.       Харуно вспыхивает, от негодования и злости сжимает кулаки, хочется ударить этого заносчивого человека, так нагло улыбающегося ей в лицо. Она даже делает неосознанный шаг вперед и получает в нос облачко дыма, но не отшатывается. Запах приятный: терпкий, горького шоколада. Легкая сладость разгоняет горечь. Сакура вдыхает и даже наслаждается. На что ловит выгнутую бровь и довольство на лице.       – Мне казалось, вам не нравятся сигареты.       – Да, мне тоже так казалось.       Память услужливо подкидывает воспоминания, утягивая её назад. Перед глазами всплывают желтые прокуренные пальцы, которые трогают лицо и волосы, касаются губ и забираются под одежду. Как сейчас, Сакура ощущает тошнотворный запах сигарет, вызывающих кашель. Она поводит плечами, отгоняя неприятное.       – Не бойтесь, я не буду трогать вас этими руками, – Мадара покачивает рукой, в которой держит дотлевающую сигарету.       – Не боюсь. И если бы тронули, не испугалась, – неожиданно для себя шепчет девушка и косит взгляд в его сторону. Противоречивые ощущения, окружающие Харуно, вызывают холод на коже. Как можно сначала говорить одно, а делать совершенно другое? Она сама не понимает себя, запуталась в мыслях и чувствах. Мозг кричит об опасности, исходящей от этого человека. Темной, запутанной. В которой невозможно найти конец, чтобы расплести и хоть как-то упорядочить. Мадара – сплошной хаос, клубящийся, черный, затягивающий внутрь и не отпускающий.       Мужчина выкидывает окурок в урну, поворачивается к ней всем корпусом и усмехается:       – Вы несносны.       Пару секунд Харуно осмысливает сказанное и догоняет уходящего Мадару, ворча на ходу:       – Почему? Эй, это я должна была говорить!       – Тогда бы я ответил, что вам это нравится.       – Вы действительно несносны! – злится Сакура.       Учиха громко смеется. Его устраивают эти забавные диалоги, которые случаются только с ней. Устраивают её эмоции негодования и злости. Почему-то сейчас он чувствует себя более живым, чем раньше.       Они заходят в больницу, продолжая спорить и переругиваться.       С такими людьми, как Мадара Учиха, невозможно построить диалог. Приятный и конструктивный. Со всеми вытекающими последствиями в виде получения новой информации, продуктивно проведенного дня и хорошего настроения. Такой, какой может быть с обычными людьми. Такой, какой должен. Их диалог больше похож на зубоскальство, когда оба сталкиваются и не могут отступить, когда желание укусить сильнее, чем всё остальное. Но обоим нравится. Нравится нездоровое влечение, нравятся те чувства, которые вызывает разговор, острые эмоции, накрывающие с головой и не отпускающие еще долгое время.       – Сакура! – девушка слышит знакомый голос до того, как видит его обладателя. Голос вибрирует от волнения, а дыхание поверхностное и быстрое, будто человек бежал. Из-за угла вылетает Сасори и почти врезается в нее, однако рука, идущего рядом мужчины, реагирует быстрее и оттягивает в сторону.       – Да? – Харуно в недоумении смотрит на запыхавшегося парня, всё еще ощущая холодную хватку чуть выше локтя. Мадара не отпускает её, лишь сильнее сжимает.       Акасуна скользит взглядом по ним, цепляется за руку, держащую девушку, и хмурится. В глазах мелькают какие-то эмоции, однако лицо беспристрастно, и Сакура не может прочесть текущую ситуацию. Непонятное напряжение, возникшее в воздухе, ложится на одежду влагой, проникающей к коже. Неприятно.       – Харуно-сан, вас искали, вы нужны в отделении, – выровненное дыхание говорит о хорошем контроле, только взгляд, брошенный перед уходом на Мадару, раскрывает недовольство, которое Сасори не в силах сдержать.       – Спасибо, – бормочет Сакура пустоте и оборачивается к мужчине. – Мне немного больно.       Дискомфорт доставляет он, но виноватой Сакура чувствует почему-то себя. Учиха отпускает её, аккуратно разглаживая смявшуюся ткань и отходя на пару шагов. Ощущение почти что нежного прикосновения всё еще держится на руке, странно контрастируя со стальной хваткой, которая была изначально.       – И как это понимать? – Харуно неопределенно обводит рукой воздух.       – Что именно? – смотрит отстраненно, будто только что не было вообще ничего.       – Вы поссорились?       – С чего вы взяли, Сакура-сан? – неприятная усмешка ложится на губы. – Вас всего лишь позвали в отделение. Не пора ли?       Каждый его уход от темы выглядит так органично, что девушка искренне поражается умению вести разговор в том направлении, в котором хочется этому человеку. На секунду она думает, что ему нужно работать не врачом, а следователем, там эти способности впишутся как нельзя лучше.       Следователем.       Сакура цепляется за еще не сформировавшуюся мысль, которая отчаянно ускользает от нее, оставляя в пальцах дымчатый хвост.       Харуно внимательно смотрит в глаза и лицо Мадары, пытается прочитать его позу, увидеть хоть что-то за маской феноменальной выдержки и не видит ровным счетом ничего. Каждый раз этот мужчина оставляет её ни с чем, уходя из всех ситуаций победителем.       – И, Сакура, мужчины не ссорятся. Они сразу убивают.