Не трогай

Чонин наконец выдыхает, даже не оглядываясь на здание больницы. Он смог. «Больше ни за что не вернусь сюда». Если бы его заставили прийти ещё хоть раз, его бы стошнило прямо в кабинете психотерапевта. В руках он сжимает рецепт. Это новые антидепрессанты, которые зачем-то выписал доктор, хотя у Чонина не было и не могло быть особых жалоб. Он расправляет бумажку и вчитывается в корявый почерк. Препарат ему незнаком, но на короткое мгновение голова начинает кружиться, а строчки расплываются — Айена мутит от картин, которые подкидывает разум. Белые таблетки. Белые стены. Белые люди. Он рвёт рецепт пополам и выкидывает в ближайшую урну. *** Чонин никогда не любил лекарства. В детстве они казались отвратительными, сейчас, в данной конкретной ситуации он просто не видит в них смысла. Если он простудится, то пойдёт и вылечится. Если проснётся с больной головой, он также предпримет меры. Обезболивающее Чонин вообще в последние пару недель постоянно носит с собой, потому что головные боли участились. Но помимо этого у него проблем нет. Больше ничего не нужно, тем более какие-то особые препараты. Чонин наконец не заперт. Он не позволит людям, которым на него откровенно плевать, контролировать свою жизнь. *** Кажется, будто за последние дни, которые пролетели совсем незаметно, не изменилось практически ничего. Чонин ходит на работу, беря полные смены наравне с Чаном, как и хотел. Его жизнь размеренная и однообразная, помимо одного. Тревога. Чонин чувствует её постоянно. Она как непрекращающийся фоновый шум, который становится заметнее, когда Айен остаётся один. Он начинает ненавидеть одиночество квартиры, когда выходные ни у кого из старших не совпадают с ним, но старается просто игнорировать. Из этого вытекает другое. Чан. Его парень, который является человеком с потребностями, и чьи прикосновения постепенно становятся всё невыносимее, пока монотонное время возвращает жизнь в русло прошлого. Чонин ненавидит это, поэтому осознанно и неосознанно начинает избегать физического контакта. Он даже сам не заметил, как до такого дошло. Он перестаёт проявлять инициативу и ни о чём не говорит, даже когда Чан пытается поинтересоваться его делами и окольно выяснить, что происходит. Чонин не оставляет ему ни шанса. Он знает, что сможет справиться, что на самом деле ничего критичного нет, пока он держит ситуацию под контролем. Только вот последнее, чего можно было ожидать, всё же происходит: Крис тоже начинает закрываться от Чонина. *** Чан сам решил ночевать в гостиной на диване, который раньше стоял в их старой съёмной комнате и заменял им кровать, когда они оба не могли заработать достаточно, чтобы снимать более комфортное жильё. Чонин, на самом деле, даже благодарен. Он видит, насколько Чан печален, и чувствует удушающую вину, но не может представить, как будет себя чувствовать, если придётся спать с кем-то другим в обнимку на одной постели и ждать, пока к нему прижмутся с вожделением. Дело не в том, что он ненавидит Чана. Чонин не спрашивает его, а просто позволяет действовать на своё усмотрение. Так будет лучше. Когда Айен запирает дверь, отрезая себя от чужого пространства остальной квартиры, ему становится гораздо спокойнее и легче. Вся дрожь, которую он сдерживал, выливается в недолгих слезах. Он слишком расслабился, поэтому и позволяет себе плакать почти каждый вечер, выплёскивая эмоции, которые не в состоянии выразить или проконтролировать. Чонин засыпает, видя перед глазами беззвучные сны, наполненные тьмой. *** Не в эту ночь. Чонин задыхается, когда распахивает глаза. Перед ним всё красное, полное боли и беспомощности. Рука, которая давит на живот или на горло. Взгляд, голодно исследующий его тело. Крики, искажённые динамиками. Кулаки и картинки излишне накачанных мужчин. Слова, эхом звучащие в голове: «Неправильный, дефектный, омерзительный. Я пытаюсь тебе помочь. Не сопротивляйся, иначе будет хуже». Чонин закрывает лицо свободными руками, на запястьях которых чувствуются сковывающие ощущения от холодных ремней. Он не хочет видеть голых людей, сплетённых воедино на жёстком матрасе, и не хочет оказаться на месте одного из них. Он продолжает задыхаться и тихо всхлипывать, не в состоянии подавить звуки, что вырываются из него из-за ужаса, и не до конца понимает, где он и что именно с ним произойдёт на этот раз. «Снова будет больно». Холодный пот скатывается ниже и ниже, достигая грубых шрамов. Чонин дрожит и не слышит ничего из-за белого шума, вызванного паникой. — Йени? — вдруг зовёт тихий шёпот. Чонин вздрагивает и, переборов оцепенение, резко поворачивается на голос. Он не видит, кто перед ним, однако сгорбленная фигура совсем не похожа на пугающего доктора из сна. — Это всего лишь я, — продолжает шептать Чан, — проснись, малыш. Он не чувствует прикосновений. Крис сейчас осторожен и мягок, в то время как Чонин ожидает жёсткости и боли. Он паникует ещё больше, когда ожидания не сбываются, но сознание постепенно берёт своё, оковы кошмара спадают. — Чан, — хрипло зовёт он, — Чан-хён. — Я здесь, милый. Мне включить свет? Или хочешь пить? Чонин вздыхает, стараясь успокоиться. У него не получается взять себя под контроль. Не хватает… Чего? — Можешь обнять меня, пожалуйста, — просит он едва слышно, — я не думаю, что смогу заснуть в ближайшее время. Он гордится тем, что ни разу не запнулся, пока говорил, несмотря на дрожащий голос. Лица Чана совсем не видно, но он ложится рядом, не делая резких движений, и не приближается, пока Чонин сам не двигается на его сторону кровати и не вжимается в крепкое плечо. — Прости, что разбудил, — бормочет он, — И спасибо. Чан мычит и оборачивает руку вокруг ужасно исхудавшей фигуры. Он дышит размеренно, и Айен неосознанно подстраивается под его темп. Дрожь утихает медленно, оставляя после себя опустошение и иглы напряжения по всей коже. «Раньше мы спали вместе каждый день. В этой постели. Я не любил дни, когда он не возвращался и мне приходилось ложиться одному, — он хмурится, — почему всё теперь так? Я не отталкиваю его, только когда мне нужно успокоиться…» Отвратительно. Эгоистично. Всё именно так, как говорил доктор. Чонина тошнит от этих мыслей. Они лежат в молчании, слушая дыхания друг друга, и прямо перед тем, как Чонин снова проваливается в дрёму, Чан осторожно выскальзывает из постели. Он не прощается и не треплет по голове, как раньше. Чонин забывается пустым сном. *** В снах ему всегда плохо, поэтому он не любит их видеть. Они утомительные и вязкие, слишком похожие на реальность, из которой Чонин едва смог сбежать. Он просто хочет остаться в одиночестве. Без Чана, доктора О, Чанбина и психиатра. Чонин старается дышать глубоко. Просто. Небольшой. Отдых. Он берёт короткий перерыв, чтобы посидеть в помещении для персонала, где редко кто бывает чаще двадцати минут в день. Библиотека хороша тем, что здесь хотя бы тихо. И он не должен волноваться о том, что кто-то волнуется о нём. Айен подпирает голову и ставит локти на шаткий стол. Он сам не замечает, когда засыпает. Это неприятно. Он чувствует, как руки шарят по его телу, обездвиживают и душат. Много ощущений сковывает его. Чонин даже не знает, как это можно описать. Он помнит, как Чан, когда они только переехали, настраивал освещение в гостиной. Как они вместе шутили над Ханом, который жаловался на коллег. Как Чан дразнил и щекотал Чонина по поводу и без. Но кроме миллиона обыденных домашних моментов всплывают и воспоминания о близости. Конечно. Секс был важной частью их отношений. Он был приятный, горячий, дразнящий и привычный, но Айен не может представить себя, занимающегося им, сейчас. Он не может позволить никому увидеть себя обнажённого, пока на коже всё ещё видны следы пребывания в диспансере. Тем более Чану. Тот сойдёт с ума, и младший даже не преувеличивает, когда думает об этом. Кроме того, он не хочет прикосновений к себе. Никаких. «Отговорки», — звучит громкая упрямая мысль. Аргументы, если он произнесёт их вслух, попытается кому-то что-то объяснить, превратятся в мусор. Кто захочет слушать это дерьмо? Чонин не хочет секса. Чонин перестаёт понимать, почему вообще находится в отношениях, где от него нужен секс. Он поднимает голову, щурясь из-за освещения. «Чан до сих пор ничего мне не говорил. Ничего не просил. Почему?» Может, ему тоже этого больше не нужно. Может, он больше не хочет Айена так, как раньше? Несмотря на секундное облегчение, эта мысль всё равно приносит боль, что является откровенной тупостью. Чонин хочет, чтобы Чан хотел его, но при этом не может ничего ему дать. Крис не заслуживает этого. «Он также не заслуживает человека, который изменил ему, — мрачно думает Чонин, содрогаясь от воспоминания о своих снах. — На самом деле всё неважно. По совести я не имею права быть с ним, даже если не хочу уходить». Эта внутренняя гомофобия, пробудившаяся снова, не позволяет забыть о многих вещах. Чонин не чист перед Богом, он — грешник, не имеющий права познать таинства. На него в диспансере смотрели так, будто он был заразным. Чонин никогда не сможет полностью отмахнуться от иррационального чувства вины перед людьми, чьих имён даже не помнит, потому что их неиронично ужасало вынужденное сожительство с геем. Чонин начинает закипать. Кроме того, был доктор О. «Почему ты занимаешься сексом с мужчинами? Почему тебя привлекают люди, которых ты не сможешь оплодотворить? Почему их привлекаешь ты — не женщины, а именно ты? Позволь мне понять причины, и тогда я вылечу тебя», — повторял он много, очень много раз. Но до конца не исполнил своего обещания. *** Айен накрывает Чана лёгким пледом, когда замечает, что тот отрубился на диване. Рядом стоит грязная чашка. Комната наполнена запахами кофе, рамёна и потной одежды. «Он толком не отдыхает после тренировок и всё время работает. Так не может продолжаться… Как долго он собирается придерживаться бешеного темпа?» И вновь голову посещают мысли о прошлом. Старый разговор, произошедший ещё до того, как они сошлись. — Пожалуйста, хён, ставь отдых на первое место. — Но работа не сделает сама себя! — Вот именно. Ты должен её сделать, и для этого необходимо поддерживать своё здоровье! Чонин тогда в первый и последний раз повысил на него голос. И, о чудо, Чан наконец прислушался. — Он хоть поел? — вопрос Чанбина выводит из транса. Чонин подпрыгивает и несколькими местами ударяется о прикроватный столик и тумбочку, — осторожнее! Айен шипит в ответ, отмахиваясь от помощи. Когда Чан громко вздыхает и ворочается, оба замирают, с ужасом глядя на него. Ничего не происходит несколько секунд. Чонин медленно расслабляется. — Хён! Напугал! — Прости-прости, — тот выглядит пристыженным из-за жёсткого тона, — не знал, что ты не заметил меня. Чонин фыркает. — Видимо, на этот раз ты был достаточно тихим. Чанбин закатывает глаза. — Последнее, чего мне бы хотелось, так это ещё раз оплошать и разбудить монстра внутри Чан-хёна. — Это точно. Они перемещаются на кухню, ставят чай и ждут, сидя напротив друг друга. Это способ провести вечер, который стал привычным для них. Чонин осторожно поглядывает на соседа, изучая по новой его мышцы, которые заставляют одежду растягиваться, но не особо задерживая взгляд на чём-то конкретном. Чонин не знает, почему каждый раз пялится на него. — Ты сам-то ел? — спрашивает он. Вопрос застаёт Чанбина врасплох. Айен хмыкает. — Не делай такое лицо, — отмахивается Чанбин, — сегодня я точно ел, — ворчливо дополняет он, словно давно привык отмахиваться от подобных вопросов. — Утром, перед тренировкой, — Чонин кивает, усмехаясь на удивлённое восклицание Чанбина, — я помню, потому что собирался на работу в это же время. Больше я тебя не видел. Ты точно не ел с тех пор, как я вернулся, хён. — Это не то, что должно тебя волновать, — качает головой Чанбин, — я в порядке, в отличие от Чан-хёна. Чонин тяжело вздыхает. «Ну почему они оба такие упрямые?» — Не бери с него пример. Знаешь, не хочется, чтобы ты себя доводил. — Кто сказал, что довожу? — Я не слепой. Я бы ничего не сделал, если бы не заметил, что ты… — Так, — голос Чанбина меняется. Он больше не улыбается и не выглядит расслабленным, — закроем эту тему. Чонин хмурится от неожиданности. Чанбин редко реагирует на что-либо настолько негативно. Он видит, что, если продолжит поучать и давить, то всё скатится в ссору. Айен сглатывает и настороженно наклоняет голову, чувствуя, как сбивается пульс. В груди что-то щекотно щемит. Нет. Мысли становятся совсем… «Чёрт». Молчание натягивается, как резина, связывает их головы неловкостью. — Прости, хён, — наконец отвечает Чонин, — я перегнул палку. Чанбин отводит взгляд и моргает несколько раз, словно приходя в себя. Чайник закипает. — Нет, я тоже слишком резко высказался, — он пользуется возможностью встать, чтобы налить им чай, — наверное, это больная тема для меня. Чонин смотрит на его спину. Чанбин выглядит гораздо меньше, чем пару минут назад. Румянец захватывает щёки. Нужно остановиться. — Да, — тихо говорит он, — я понимаю, хён. Чанбин оборачивается, но его улыбка больше наполнена печалью, чем облегчением. *** В ванной почему-то душно. Стоит глубокая ночь. Все спят, а Чонину срочно нужен душ. Он осторожно захлопывает дверь, оставляет телефон фонариком вверх на стиральной машинке и начинает судорожно раздеваться. Он не должен думать о хёнах. Он не должен представлять их руки на своей шее, не должен задыхаться, просыпаясь от мучительных снов, где его буквально насилуют, удерживая и не спрашивая согласия. Кроме того, он не должен возбуждаться из-за этих фантазий. Чонин ненавидит боль и пренебрежение, но недавняя грубость Чанбина что-то разбудила в нём. Он включает прохладный душ и буквально через несколько секунд начинает дрожать, но жар внутри становится только ярче. Контраст сводит с ума ещё больше. «Меня сейчас стошнит». Это отвратительно, грязно и уродливо. Чонин обнимает себя, хотя знает, что не достоин утешения. Он пристыжен и слишком возбуждён, чтобы попытаться сдержать слёзы. Облегчение приносит только то, что рядом нет никого, кто мог бы застать его в таком жалком состоянии. «Я был уверен, что мне это не нужно, — Айен старается контролировать дыхание и у него даже получается. Чуть-чуть успокаивает, — и мне противно! Я не хочу, чтобы они сделали это со мной в реальной жизни! — Он опускает взгляд на себя, — а реакция на сны… Гормоны? Я думал, что моё тело больше никогда не возбудится… ладно, — он качает головой, держась рукой за стену, потому что колени внезапно слабеют, — если так, даже хорошо. Чан наверняка захочет заняться сексом, и, видимо, это может даже понравиться мне? Я могу смотреть на это как на простое удовлетворение потребностей, в отрыве от чувств. Гормоны, химия…» Чонин снова опасно пошатывается. Он роняет что-то с полки и останавливает воду. «Холодно!» Нос хлюпает и, кажется, опухает. Зубы непроизвольно сжимаются до скрипа, кожа теряет чувствительность окончательно. «Да, — решает Чонин, — я мог бы просто позволить ему. Чан-хён никогда не навредит мне. Он всегда делает всё правильно. Нам было очень хорошо вместе, чем бы мы ни занимались». Он ударяется несколько раз, пока ищет большое полотенце, в которое заворачивается. Потом начинает быстро вытираться, чтобы снова заползти в потную спальную одежду. Руки постепенно перестают дрожать и тело немного расслабляется. Теперь он спокоен. *** — Чонин-а? — хрипло зовёт Чан, переворачиваясь на другой бок, лицом к двери, — Йена? Его слова еле разборчивы, словно он говорит во сне. Чонин замирает, а потом снова видит движение и пристыженно шипит. Он забыл, что попросил Чанбина перенести Криса в большую спальню, в их удобную кровать, а перед уходом в ванную не заметил его рядом. — Прости, хён. Чан не слушает. — Ты уходил? — он тянется к нему, осторожно высунув руку из тёплого кокона одеяла, и неразборчиво ворчит. Чонин всё ещё холодный. — Да… А теперь поспи. — Тебя долго не было, мой малыш, — начинает канючить Чан, и Айен фыркает от нелепости его эгьё. — Почему? Вопрос застаёт врасплох. Даже сейчас Чан беспокоится о нём, хотя, казалось бы, у него не должно быть на это причин. Чонин старается скрывать свои чувства, и он знает, что хорош в этом. «Хён мог догадаться? Или услышать?» Сонные глаза, которые он едва может разглядеть во мраке спальни, начинают медленно проясняться. Чонин паникует, его сердце больно сжимается, когда он выдыхает: — Всё хорошо. Просто не спалось. — О чём ты думал? Чонин качает головой и замирает, когда внезапная идея посещает голову. Он хотел поговорить с Чаном в ближайшие дни, но, если возможность представилась уже сейчас, почему бы не воспользоваться ею? Чан спросил его сам. Да и наберётся ли Чонин смелости сделать первый шаг в другое время? В горле пересыхает. — Я… — он откашливается и неосознанно старается сжаться, чтобы казаться меньше. Чан придвигается и накидывает своё одеяло поверх его. — Я даже не знаю, как сказать, — неловко смеётся он. — Скажи, как есть. Айен цыкает. — Хён, — укоризненно говорит он, а Чан в ответ находит его ладонь и прижимает к своему лицу, — хён, — шепчет Чонин еле слышно. — Да? — Почему мы до сих пор не занимались сексом? Звенящая тишина, возникшая после этих слов, заставляет пожалеть о том, что он вообще решился открыть рот. Айен больно прикусывает губу и почти перестаёт дышать. — Я… — Чан ёрзает. Видно, что он пытается разбавить атмосферу. Неловко. — Я не думал, что ты хочешь? Не пойми неправильно, просто мне рассказали в общих чертах, через что ты прошёл, — Чонин сглатывает. Возникает желание отдёрнуть руку. Как много знает Крис? — я не хотел давить. Наоборот. Хотел, чтобы ты по-настоящему вернулся домой. — По-настоящему? — Как сказать… — Чан хихикает, — чтобы снова освоился тут. Привык к Чанбину, к тому, что тут безопасно. Что мы рядом с тобой. — Но, хён, прошло уже много времени. Чан сглытывает. — Ты же хочешь этого? — продолжает настаивать Чонин, хотя каждое слово приносит ощутимый трепет отвращения внутри, — секса? Чан ослабляет хватку на его ладони, а потом снова сжимает. — Потребности есть потребности. Но для меня на первом месте только твой комфорт. Чонин качает головой. — Я сам завёл этот разговор, — надавливает он, — или… ты больше не хочешь меня? Если так, я пойму. — Нет. Это точно не изменилось, — твёрдо отвечает Чан, и Чонин обнаруживает, что верит ему. На душе становится чуть-чуть легче. — Но… Я не уверен, что тебе это нужно. — Ты слишком много думаешь, хён. — Это называется «забота», — ворчит Крис, который, видимо, наконец-то начал расслабляться, — я по сто раз буду спрашивать, уверен ли ты, прежде чем сделать что-либо. «Так ты усложняешь путь и себе, и… мне, — сокрушённо думает Чонин, — дурак!» — Больше тебе не нужно беспокоиться. Твои чувства тоже важны для меня, — твёрдо заверяет он, — тем более я бы не хотел, чтобы ты страдал в одиночку. — Страдание — сильно сказано. «Привирает», — мысленно вздыхает Айен. — Как скажешь. Однако Чан не кажется убеждённым. — Послушай, малыш, я не какое-то животное. Я могу подождать столько, сколько потребуется. «И тогда я вообще ничего не смогу тебе дать! Ожидание в нашем случае — зло». Кроме того, неуместное ласковое обращение Чана начинает бесить. «Малыш». Чонин закатывает глаза и ничего не говорит, хотя очень хочет. Он знает, как нужно добиваться своего, когда Чан упрямится. — Ты самый заботливый человек, которого я знаю. Поэтому я решился сказать тебе всё это. Чан тяжело вздыхает. — И поэтому избегал меня? — Такого не было, — сухо отвечает Чонин. — Я не перепутаю ни с чем чувство, когда ты закрываешься. Я знаю, что что-то не так. Чонин хмурится от удивления и досады. Он не ожидал, что разговор повернёт в это русло. — Бывает, что мне хочется побыть в одиночестве и разобраться самому. Нужно было время, и оно прошло. Мне теперь легче. — Я рад, — спокойно отвечает Чан, — правда рад, — он вжимает Чонина в свою грудь, словно пытается спрятать и защитить от всего. От этого неожиданно теплеет в груди, — но мы не будем двигаться слишком быстро, хорошо? Я бы хотел, чтобы всё развивалось так, как само идёт. Айен вздыхает. Он понимает, что это окончательный вариант компромисса, на который согласится Чан. «Упрямый, когда не надо», — сварливо добавляет он про себя и кивает. — Хорошо… Зевота распирает сразу после ответа. Чан гладит его по голове. — Пора бы спать, — довольно бормочет он. Они ворочаются, укладываясь рядом. Чонин, отвыкший от присутствия Чана, чувствует прилив признательности, несмотря на то, что разговор закончился не так, как он хотел. Комфорт уносит его всё дальше в безопасные сны. — Спокойной ночи, хён. — Спокойной ночи.