Ибо я согрешил

      Сатору сидел на кухне и задумчиво смотрел в одну точку, помешивая давно остывший кофе. Мужчина не помнил, сколько ложек сахара туда положил, да и глотка не сделал из чашки с нарисованным котом.       Мегуми и Цумики лишь поглядывали на него обеспокоенно, но ничего не говорили, за что священник был им благодарен. События вчерашнего дня никак не укладывались в голове. Мужчина сказал вчера, что хочет поговорить с подопечными, но как именно начать, что говорить, он даже не представлял.

***

— Сатору, — Фушигуро, поднявший через силу на ноги, крепко обнимал нервно подрагивающего мужчину. — Я знаю всё, что ты хочешь мне сказать, но не надо. Я всё объясню. — Катись ты к чёрту, Тоджи! — зло ответил Годжо, стараясь оттолкнуть старшего от себя. — Какого вообще хрена ты тут делаешь? Твои эти якобы прощальные записки, всё это дерьмо, ради чего? Не продержался, понял, что семейная жизнь — это не твое, бросил на меня детей, к которым я, к слову, не имею никакого отношения, и свалил в закат? Ты хоть представляешь, какими они выросли? Знаешь о них хоть что-то? Или да, точно, херню несу. Тебе ведь никогда ни до кого не было дела, кроме себя! Ты знаешь, что Цумики — лучшая на своём курсе? Ты знаешь, кем она хочет стать? Ты знаешь, что у Мегуми есть небольшие проблемы, мы называем это так, что он колотит школьников, и не только, направо и налево? Ты хоть представляешь, как сложно ему временами совладать с собой, но он старается, правда, старается! Он категорически отказывается от чьей-либо помощи, даже от моей, потому что уверен, что этим только проблемы доставит нам. А это не так! Но несмотря на всё это дерьмо, он превосходно учится, сумел искренне полюбить, и прекрасно то, что его любят, наверное, намного сильнее, чем он может просто предположить, занимается спортом и всегда, слышишь меня, всегда лучший во всём!       Тоджи стоял молча, но ни разу не отвёл взгляд, не отвернулся и не отстранился от священнослужителя, что распалялся только сильнее с каждым сказанным словом. Он понимал, почему мужчина ведёт себя подобным образом, почему так говорит, в общем и целом, Сатору был прав — Фушигуро ничего не знал о своих сыне и падчерице. — Я знаю, что во всём случившемся только моя вина, — Тоджи обнял мужчину за талию, словно в тисках сжал, уткнувшись носом в его шею, не позволяя отстраниться. — Я пришёл извиниться и узнать, что с вами всё в порядке. Прости меня. Мне и в самом деле хотелось остаться с тобой в тот вечер. А сейчас… Я принёс деньги, — Сатору попытался отодвинуться от мужчины, упираясь ладонями в его плечи, но Фушигуро не позволил. — Не для тебя. Для детей. Не хочу, чтобы они от кого-то зависели. Я знаю, что этим ничего не исправить, но, Сатору, возьми. — Я отдам их Цумики и Мегуми, но учти, я расскажу, откуда их взял, — тихо и непривычно для старшего сказал Годжо. — Если это всё — отпусти. Меня ждёт семья. — Стой ты, — Тоджи не отпустил мужчину. — Одна просьба, последняя. Я обещаю. — Нет, — Сатору вновь попытался отстраниться, но ему не удалось. — Просто нет. Я все эти годы считал тебя погибшим. Погибшим из-за меня. Я и в самом деле в это верил, понимаешь ты, сволочь, или нет?       По щекам священнослужителя, против его воли, побежали слёзы. Он резко вдохнул, стараясь успокоиться, но не удавалось. Какого чёрта Фушигуро решил заявиться именно сейчас, когда в жизни мужчины всё только относительно наладилось?       Да, с его дальнейшем жизненным путём пока была путаница, но зато у него были Мегуми, Сугуру, Юджи и Цумики, он был уверен, что они поймут и примут его выбор, каким бы он ни был.       Гето обещал приехать при первой же возможности, и Годжо, вообще-то, планировал ответить ему взаимностью и попробовать построить отношения. Чёрт, да он даже рассматривал возможность возвращения в Японию! Он готов был прийти с повинной к детям, рассказать, что Фушигуро старший их не бросал, рассказать всё то, что знал сам, даже был готов рассказать о том, в каких именно отношениях они с Тоджи состояли!       Безусловно, Сатору был счастлив, что этот престарелый идиот жив, но сколько же он вынес за эти годы? Винить себя в смерти человека, который всё это время был живее всех живых, — отдельный вид то ли мазохизма, то ли удовольствия от всем порой так необходимого самобичевания. — Тоджи, — священник, наконец, взял себя в руки и посмотрел старшему в глаза, едва сдерживая вновь подступающие слёзы. — Я реально счастлив от того, что ты жив и что с тобой всё в порядке. Правда. Все эти годы я винил себя в твоей смерти, и круто, что всё это зря. Я счастлив, что у меня есть Мегуми и Цумики, спасибо за то, что доверил их. Мегуми — замечательный ребёнок, очень похож на тебя внешне, да и в характере чем-то подражает, за этим забавно наблюдать, в некотором роде. Особенно когда знаешь, что он полная противоположность. Я скажу им, что ты их не бросал. Всегда им это говорил. Скажу, что не знаю, что с тобой случилось. Я никогда не позволял себе хоть одно грубое слово в адрес их отца и никогда не позволю. Для детей их родители — мир. И я не буду его рушить. Не ради тебя. Никогда больше ради тебя. Только ради них. — Хорошо, — Фушигуро кивнул в знак согласия, а после вложил конверт, видимо, с теми самыми деньгами, о которых говорил ранее. — Спасибо, сопляк. За всё. Я знал, что ты справишься лучше, чем я.       Мужчина, наконец, отстранился от младшего, выпуская его из странных объятий, больше похожих на тиски. — Стой, — всё-таки не выдержав, Годжо обнял мужчину за плечи, потянув его обратно. — Не твори больше хуйни и береги себя. — Всё же ты больше не тот сопляк, которого я знал раньше, — Фушигуро едва заметно, но искренне улыбнулся. — Пора прощаться. — Тоджи, — священник нахмурился. — Обещай. — Обещаю, — старший тяжело вздохнул, не решившись спорить, оставив поцелуй на виске младшего, обнимая его в ответ. — Ты тоже. — Обещаю, — Сатору запустил пальцы в волосы старшего, массируя кожу головы, второй сжав его предплечье. — Хорошо, — старший провёл кончиком носа по щеке священнослужителя. — Я тебе верю. Береги их, но, главное, себя. — Почему главное себя? — Сатору выгнул бровь. — Потому что ты явно дурнее, уж слишком хорошо я тебя знаю, — тихо, немного хрипло засмеялся мужчина. — Отпускай.       Сатору и в самом деле выпустил старшего из объятий, чувствуя, как по телу прошла волна дрожи, то ли от непривычного холода, всё-таки этот мужлан находился рядом достаточно долгое время, то ли от стресса и шока. Выходя из дома, мужчина даже подумать не мог о том, что встретит самого важного человека из своего прошлого.       Мужчина взъерошил волосы священника и грустно улыбнулся. В этот самый момент все предохранители в голове младшего перегорели к чёртовой матери от перенапряжения. Фушигуро ведь прощался! Уходил навсегда. Он сам сказал Годжо, что больше ни разу не появится в их с детьми жизни, а младший лишь закатил истерику, словно он был и не рад тому, что любимый человек жив и здоров, что он, вроде как, был в полном порядке. Что ещё священник ожидал от наёмника?       Сатору всегда знал правду, кем именно является его первая и, до недавнего времени, единственная любовь. Тоджи — наёмный убийца, изгнанник клана Зенин, человек, которого боялись абсолютно все, кроме, наверное, жены, чью фамилию он взял после свадьбы, нарушив все традиции, на которые ему, впрочем, всегда было плевать, да и Сатору, который правда любил. Любил любым. Молчаливым, недовольным, с гадкими шутками, со всеми подколами, что старший не стеснялся отпускать в его сторону, с этими вечными: «детка» и «сопляк». Любил пьяного, любил со всеми шрамами, особенно тем, что был у губ, любил с противным тогда запахом сигарет.       Годжо не обманывал самого себя никогда. Он и сам периодически закуривал лишь потому, что скучал. Скучал так, что порой на стену хотелось лезть и рвать на себе волосы. Любил этого человека за один только факт его существования.       Или лучше сказать когда-то любил? Сугуру Гето одним своим появлением перевернул жизнь молодого человека с ног на голову. Да, определённо, когда-то любил. Но в сердце священника всегда будет отдельное местечко для этого человека, что сейчас отступил на шаг, оставляя Годжо в этом тёмном переулке, на который тот больше никогда не сможет смотреть спокойно, одного. — Тоджи, стой, — окликнул Сатору, понимая, что не сможет отпустить так просто, перехватив его руку своими, сделав шаг навстречу. — Постой, пожалуйста. — Детка, — Фушигуро тяжело вздохнул, остановившись. — Не мучай ни себя, ни меня. — Умолкни уже, старпёр, — Годжо весело фыркнул, словно не было всей этой разлуки, словно они в съёмной квартире старшего.       Тоджи едва заметно вздрогнул от этих слов, а после повернулся к священнослужителю, обняв его за талию и посмотрев в глаза. — Ты выбрал не ту сторону, сопляк, — Фушигуро ухмыльнулся. — Бестии вроде тебя обычно находятся по другую сторону от церкви. — Вот я ещё всяких разных с их дохуя важным мнением не слушал, — Годжо закатил глаза, едва сдерживая счастливую улыбку. — На прощание.       Младший прижался к мужчине ближе, обняв того за плечи, а после прижался к его губам в целомудренном поцелуе, не отводя от того лишь едва потемневшие глаза. — Хочу, чтобы ты знал, хотя уверен, что в курсе уже давно, — Сатору снова легко поцеловал мужчину. — Я люблю тебя, Тоджи Фушигуро, не так, как раньше, но всё равно люблю. — Знаю, детка, — мужчина, больше не желая себя останавливать, прижал священнослужителя к себе сильнее, целуя того с плохо скрываемым желанием и удовольствием.       Сатору, к его удивлению, ответил сразу, тут же разомкнув губы, позволяя углубить поцелуй. Они оба слишком скучали друг по другу, чтобы сейчас, теперь точно в их последнюю встречу, так просто разойтись.       Младший устроил ладонь на щеке старшего, поглаживая большим пальцем по линии скулы, второй обняв за шею и потянув за собой обратно в сторону тёмной подворотни, а Тоджи устроил свои крупные ладони на бёдрах священника, задирая его пальто.       Отрываться друг от друга было больно. Ощущение скорой потери грозилось накрыть огромной лавиной, сошедшей с горы. — Тоджи, — священник тяжело дышал, не готовый окончательно прощаться. — О какой просьбе ты говорил в самом начале, когда я перебил? — А, это, — Фушигуро поцеловал мужчину, всё ещё стоявшего слишком близко, за ушком, оставляя влажный след на тонкой коже. — Смотри завтра новости. Тебе не понравится, но ты должен посмотреть. Это и в самом деле моя последняя просьба. — Хорошо, — Годжо наклонил голову, открывая шею для поцелуев мужчины сильнее. — Что-то ещё? — Нет, всё, — Тоджи крепко обнял священника, прижав его к себе вплотную на несколько мгновений, оставив ещё несколько поцелуев. — Прощай, сопляк.       Фушигуро, наконец, отпустил мужчину и направился в противоположную сторону от его дома. — Кстати, сопляк, — не останавливаясь, достаточно громко, чтобы точно быть услышанным, сказал Тоджи. — Я тебя тоже. — Что тоже? — Сатору растерянно поморгал. — Тоже люблю тебя, дурная голова, — Фушигуро, судя по голосу, улыбался, подняв руку и махнув на прощание. — Сволочь ты, знаешь? — крикнул вдогонку священник, но ответа уже не получил.

***

— Хей, малышня, — окликнул Сатору, понимая, что больше разговор откладывать нельзя. — Хочу вам кое-что сказать. — Новости выключаю? — Мегуми выгнул бровь. — Ты же вроде говорил, что сегодня их нужно посмотреть. — Забыл, — мужчина отрицательно покачал головой. — Нет пока, сделай погромче. — А теперь к другим новостям, — говорила диктор, пока Годжо наконец начал пить свой кофе. — Сегодня ночью был задержан подозреваемый в серии убийств участников совета директоров компании… — Мегуми, громче, — сердцебиение священника увеличилось, чувствуя, что что-то не так.       Странное чувство тревоги и даже паники накрыло мужчину с головой, он побледнел, сам не зная почему. — Полиция сообщила, что подозреваемый сам пришёл в участок и подробно рассказал все подробности, связанные с убийствами, — говорила диктор. — На данный момент уже проводятся следственные эксперименты. Подозреваемым оказался японец, точный возраст мужчины не был установлен, известно лишь, что родился он тридцать первого декабря. Настоящее имя подозреваемого также не было установлено, так как при себе у мужчины было несколько поддельных паспортов. Однако нам удалось получить фото подозреваемого. — На весь экран показали фото слишком хорошо известного для всей троицы мужчины.       Пальцы Сатору разжались, и чашка, что была еще на половину заполнена кофе, упала на столешницу, расплёскивая содержимое. Мегуми, что всё это время сидел практически неподвижно, встал и сжал руки в кулаки, видимо, совершенно не понимая, как ему реагировать. Цумики же, напротив, замерла, словно кролик перед удавом, испуганно вскрикнув, а после зажав рот ладонями.       На экране телевизора трансляция словно замерла, демонстрируя уставшего от всего Тоджи Фушигуро. Диктор что-то продолжала говорить, но никто её больше не слушал. — Сраный придурок, — неожиданно крикнул Сатору, ударив кулаком по столу. — Долбаный идиот, маразматик чёртов, ты что, сволочь, натворил?!       Мегуми и Цумики перевели шокированные взгляды на опекуна, совершенно не понимая, что происходит и почему тот себя так ведёт. Годжо же встал и быстро направился в прихожую, достал из пальто вчерашнюю пачку сигарет и прикурил сразу же одну, никогда прежде не позволяя себе подобного, тем более перед детьми, а после вернулся на кухню и занял прежнее место. — Ты об этом хотел поговорить? — Мегуми всегда быстрее всех мог справляться со своими эмоциями. — В том числе, — Годжо кивнул, наблюдая за Цумики, что выбросила треснувшую чашку и принялась убирать со стола. — Разговор будет долгим и неприятным, садитесь. — Я думала, что Тоджи погиб, была уверена с того самого дня, когда ты пришёл за нами и сказал, что теперь ты — единственный взрослый, что у нас есть, — Цумики обессиленно села на пол, обхватив голову руками. — Но вот в новостях говорят, что Тоджи жив и что он — убийца. Может тогда и мама тоже жива? — Мне жаль, милая, — Годжо было больно наблюдать за девушкой. — Но о твоей маме я ничего не знаю, не хочу обманывать. — Я рад, что он на самом деле жив, — Мегуми сел рядом с Сатору и положил голову на его плечо. — Конечно, явно не таким образом хотел узнать, но всё же… И я рад, что рос с тобой, а не с ним. Только вот скажи, почему старик сразу знал, что ты придёшь за нами? Почему именно ты? — Мегуми, как всегда, задаешь сложные вопросы, на которые у меня есть ответ, — священник приобнял парня за плечи и уткнулся носом в его волосы. — Но мне сложно его озвучить. — Говори, — немного зло отозвалась Цумики, встав с пола и подойдя к мужчине. — Я хочу знать. — И не собирался умалчивать, — Годжо недовольно поджал губы, затушив окурок прямо о столешницу, не найдя в себе сил лишний раз двигаться. Такое поведение девушки было неприятно. — Мы с Тоджи встречались до того, как он женился на твоей маме. — Не неси ерунды, — девушка зло ухмыльнулась, сжимая руки в кулаки, разозлившись ещё сильнее. — Отец Мегуми может быть кем угодно, но не педофилом. Когда он женился на моей маме, тебе ещё восемнадцати не было. — Что? — Сатору поражённо замер. — О чём ты говоришь? — Я говорю, что он женился на моей маме задолго до того, как в нашей жизни появился ты, — теперь была очередь девушки бить кулаком по столу. — Получается, что каждый раз, когда он уезжал якобы по работе, он мчался к тебе, изменяя моей матери, а та, слишком наивная и его любящая, во всё это верила! И не смей врать, что ты этого не знал. Потому что я никогда и ни за что в это не поверю! Ты хоть представляешь, как ты перед ней виноват? — Я не… — Годжо несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь сказать хоть что-то, словно рыба, выброшенная на берег. — Я не… — Хватит, Цумики, — прервал сводную сестру Мегуми, смотря ей в глаза и обняв старшего, покрепче прижимая к себе, желая защитить. — Сатору этого не знал. Не нужно обвинять его в поступках других людей. Он не должен отвечать за действия Тоджи. — Почему ты вообще за него заступаешься? — закричала девушка. — Как ты вообще можешь делать это после того, что сейчас узнал?! — Могу и буду, — огрызнулся младший. — Потому что мы — семья. Он мог бросить нас в том доме, мог вообще не появляться. Это ты понимаешь? — Он приходил не за нами, — на глазах Цумики навернулись слёзы. — Он искал Тоджи, а мы ему были не нужны! — О чём ты вообще говоришь? — Мегуми посмотрел на девушку, уже не скрывая злости. — Приди уже в себя и подумай о том, что ты несёшь! — Цыц, — Сатору дал парню лёгкий подзатыльник, отвлекая всё внимание на себя. — Не говори так с сестрой, она этого не заслужила. Цумики, иди сюда, — священник приобнял девушку, второй всё так же прижимая к себе Мегуми. — Пойми меня правильно. Я не хочу перед тобой оправдываться и не буду, но я правда не знал, что Тоджи был женат. Я даже не знал о тебе и твоей маме до нашей с ним последней встречи. — Не оправдывайся перед ней, — Мегуми ударил мужчину по плечу. — Я хочу, чтобы ты поняла, что Сатору для нас сделал. Он бросил дом, работу, клан, привычный образ жизни и родную страну. — Не то чтобы я когда-то держался за всё это, — проговорил Годжо, следом получив подзатыльник от младшего. — Ауч! — Заткнись и не перебивай, — зло рыкнул Фушигуро. — Но помимо этого идиот взвалил на себя ответственность за двух малолеток, которые были для него совершенно чужими, посторонними и даже не знакомыми, он видел нас первый раз в жизни, но всё же переехал в другую страну, чтобы у этих самых малолеток было всё, чего они только могли пожелать. Вытирал нам сопли, всегда стоял за нас горой, никому не позволял даже взгляда косого в нашу сторону и всегда, слышишь меня, всегда, действовал в наших интересах. Он на нас жизнь свою тратит, а ты смеешь говорить ему подобное, так еще и предъявлять за поступки других людей? Извинись сейчас же, потому что в этой ситуации ты не права. Тоджи — мой отец, он не был ни плохим, ни хорошим, но он был рядом в детстве, но после всего, что для нас сделал этот придурок, он ему и в подмётки не годится! — Мегуми, — нерешительно позвал Сатору, совершенно не ожидая подобного от подростка. — Цумики, не слушай его. — Заткнись, я сказал, — Фушигуро снова дал старшему подзатыльник, смотря в глаза сестре, что лишь нервно кусала губы и заламывала пальцы, не обращая внимания на бегущие по щекам горячие слёзы. — А ты извиняйся! И больше не смей его ни в чём обвинять. Потому что когда Тоджи решил свалить — твоя мать добровольно пошла за ним! — Сатору, я… — Цумики громко разрыдалась и буквально бросилась мужчине на шею, крепко обняв и сжав в пальцах ткань его футболки, словно боялась, что её оттолкнут. — Я дура, прости. Мегуми прав. Ты столько всего для нас сделал, а я наговорила тут ерунды всякой. Я никогда так не думала, прости… — Чего ревёшь, дурная голова? — Сатору тепло улыбнулся, крепко обняв девушку в ответ и не позволяя ей отстраниться, начав поглаживать по спине в надежде успокоить. — Разве я могу на вас обижаться или злиться? — Прости, прости, прости, — упорно повторяла Цумики, вжавшись в мужчину ещё сильнее, хотя, казалось бы, куда уж. — Прости, я не со зла. Не знаю, что на меня нашло, я такая дура! — Эй, ну тише, — Годжо говорил почти шёпотом, чуть покачивая девушку в своих объятьях, словно баюкая. — Это просто стресс, ты такого не ожидала. Всё в порядке. Нечего прощать. Я всё понимаю. Не плачь и не смей себя оскорблять. Нельзя так делать. На правах твоего бывшего опекуна не разрешаю. — Как всегда, в первую очередь переживаешь за нас, — Цумики шмыгнула носом и улыбнулась. — Мне совсем не жаль прерывать ваше семейное воссоединение, — Мегуми едва заметно улыбнулся. — Но какая вторая новость? — А, это, — Годжо ухмыльнулся. — Я решил уйти из священников.