Ибо я согрешил

      Заспанный священник с огромной кружкой кофе, стоявший посреди кухни в одном нижнем белье, потирающий сонные глаза, — это явно не то, что рассчитывал увидеть Юджи, надеявшийся просто попить воды. — Кхм, — кашлянул в кулак парень, тактично отвернувшийся и переводящий взгляд в экран телевизора, по которому на данный момент транслировались новости. — Сатору? — Тихо, — неожиданно отозвался Годжо, слишком внимательно слушавший голос ведущей. — Недалеко от нашей церкви сегодня нашли труп мужчины. Это господин Чон из нашего прихода. — Чего? — удивленно спросил Мегуми, заглянувший в комнату, хвала всем богам, в спортивных штанах и с зубной щеткой во рту, взъерошенный ещё больше, чем обычно. — Муж госпожи Да-Ын? — Ага, — священник кивнул. — Я… Мне нужно навестить её. Вы, парни, доберётесь до школы сами, не влипнув в неприятности, правда? — Пф, — Фушигуро недовольно поморщился. — Мы не маленькие дети, Сатору, что бы там себе не напридумывал. — Конечно, мой замечательный, любимый ребёнок, — Годжо взъерошил волосы воспитанника и направился в свою комнату, допивая кофе на ходу. — О, и кстати, Юджи, оставляю этого ершистого подростка под твою ответственность. И да, если прогуляете школу, надеру ваши уже давно не детские задницы. — Сатору! — зло прикрикнул Мегуми, наблюдая за посмеивающимся Итадори. — Господи, меня окружают одни идиоты. — Не богохульствуй, сопляк, — прикрикнул священник. — И нас, кстати, не один, а два.       Подросток громко рассмеялся, начав варить две порции кофе, возможно, слишком нагло пользуясь чужой кухней, но хозяева никогда не были против, пока Фушигуро, издав полный боли и страдания стон, ушёл в ванну, чтобы, наконец, закончить все утренние процедуры.       Годжо же, переодевшись в одеяние священника, быстро допил свой кофе, попрощался со школьниками и направился к дому госпожи Чон. Женщина всегда просыпалась рано, занималась йогой и только после этого завтракала и смотрела новости. Наверняка она уже знала о случившемся, да и в полиции должны были с ней связаться. Сатору был просто обязан быть с ней в этот тяжелый момент.

***

      В памяти осталось только лицо Да-Ын — поникшее и заплаканное, как будто она резко постарела лет на десять. Было очень больно видеть женщину в таком состоянии. Не в силах сдержать эмоции, она крепко обняла священника, положила голову ему на плечо и разрыдалась.       Хотя Годжо не любил прикосновений посторонних, он крепко обнял женщину в ответ, понимая, что в этот момент она нуждается в поддержке.       Истерика госпожи Чон продолжалась долго и, казалось, не прекращалась ни на минуту. Эта женщина была замечательной супругой, искренне любившей своего мужа и готовой отдать за него жизнь, несмотря на то, что он, вероятно, не заслуживал такой любви.       По мнению Сатору, в этой истории был один момент, который вызывал в нём сильную ненависть к покойному. В глазах своей супруги Чон Бён-Хо остался хорошим и верным мужем, у которого иногда возникали проблемы, и он не мог контролировать свои эмоции. Она не знала о его многочисленных изменах, и это было плохо, потому что, возможно, зная правду, ей было бы легче принять его смерть.       Святой отец также отправился на опознание тела вместе со вдовой. Он не мог оставить несчастную женщину наедине с её горем. А затем взял на себя всю подготовку к похоронам, понимая, что госпоже Чон сейчас не до этого.       Сатору, впервые столкнулся со смертью настолько близко. Убедившись, что с несчастной женщиной всё будет хорошо, и оказав ей всю возможную помощь, священник отправился в церковь, чтобы сообщить о случившемся остальным и отдать последние распоряжения о подготовке к похоронам.       Святой отец попросил сестру Агату побыть с вдовой, и та с готовностью согласилась, искренне сочувствуя женщине в её горе. Она сразу же отправилась к ней. — Отец Самуил, — когда все дела на сегодня были окончены, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, заговорил второй священник, который сегодня вёл службу вместо Сатору. — Могу я попросить вас о разговоре наедине? — Да, конечно, отец Михаэль, — Годжо устало потёр глаза. — Можем выйти на улицу? Не отказался бы от глотка свежего воздуха. — Как вам будет удобно, — кивнул священник и направился к выходу, а старший мужчина последовал за ним. Когда они оказались на улице и отошли подальше от входа, чтобы не мешать прохожим, мужчина продолжил: — Я понимаю, что это не моё дело, и не должен говорить об этом, но мой школьный друг работает прокурором, и я сегодня с ним общался. Он рассказал мне кое-что по секрету, и это слишком важная информация, чтобы я молчал. Я хочу, чтобы вы были в курсе. — Твой друг рассказал что-то такое, с чем ты не можешь справиться в одиночку? — Сатору дождался утвердительного кивка. — Ты можешь поделиться со мной, и клянусь, дальше меня твои слова не уйдут. Никогда. — Спасибо, — священнослужитель тепло улыбнулся старшему товарищу и принялся за рассказ. — Мой друг сказал, что убийство господина Чона было заказным. Это была явно работа профессионала, потому что убийца не оставил никаких улик, абсолютно ничего. Они не нашли никаких следов или зацепок. Убийца не попал ни на одну из камер видеонаблюдения, ни на один видеорегистратор, словно призрак или мстительный дух. — Почему ты так говоришь, отец Михаэль? — Годжо удивлённо посмотрел на товарища. — С чего разговоры о мстительных духах? — Мне неприятно говорить об этом, — священнослужитель несколько раз кашлянул, прочищая горло, а после потер раскрытой ладонью заднюю сторону шеи. — Он же исповедовался вам, святой отец? Признавался в своих грехах? Рассказывал о том, что нарушал священный обет и не был верным мужем?       Сатору Годжо не курил. Точнее, он почти никогда не курил. Однако в самые трудные моменты своей жизни мужчина мог позволить себе выкурить пару сигарет, чтобы избавиться от накопившегося стресса, выпуская сизые струйки дыма. — Да, — священник согласно кивнул, поджав губы.       Говорить об этом было не только не приятно, но и не уместно, ведь тайну исповеди никто не отменял. — Откуда вы знаете, отец Михаэль? — Сатору выгнул одну бровь, посмотрев на младшего товарища. — Тоже ваш друг рассказал? — Если бы… — Священнослужитель крепко зажмурился, перед глазами заплясали разноцветные пятна, и он начал массировать виски. — Помните, как вы не смогли провести службу из-за севшего голоса? — спросил он старшего. Тот кивнул в знак согласия. — В тот день он приходил на службу вместе с госпожой Чон и исповедовался. Признаюсь, я восхищаюсь вами, отец Самуил. — Я знаю, что неотразим, — с лёгкой улыбкой сказал Годжо, стараясь перевести всё в шутку. Он выглядел очень самодовольным. — Но не стоит говорить об этом так открыто, дорогой друг. Я могу возгордиться, а это, как вы знаете, грех. — Вы как всегда, отец Самуил, — с лёгкой усталостью в голосе произнёс младший. — Но я хотел бы поговорить о другом. Я не могу понять, откуда у вас столько терпения? Я выслушал исповедь господина Чона и отпустил ему грехи, как это и должно быть. Однако, когда я слушал исповедь его жены после… Признаюсь честно, мне было очень трудно сдержаться и не рассказать ей правду. Мне хотелось выбежать из исповедальни и ударить господина Чона! Он говорил так, словно не каялся в своих грехах, а хвастался. Святой отец, честно говоря, это было неприятно слушать! — Я понимаю, о чём ты говоришь, отец Михаэль, — с каждым словом собеседника желание закурить становилось всё сильнее. — Но мы все грешны, и Господь судит каждого из нас. Я осознаю твои чувства, ведь мы все люди, со своими чувствами, эмоциями, страхами и жизненными принципами. И все мы грешны в той или иной степени. Кто-то в большей, кто-то в меньшей, но тем не менее… Мы всего лишь люди, несовершенные, но именно этим и прекрасные. Господь создал нас такими, а значит в этом есть свой смысл, не правда ли?       На несколько минут, показавшихся вечностью, воцарилось молчание, пока младший священник обдумывал слова старшего, а тот пытался вспомнить, остались ли у него дома сигареты или стоит наведаться в круглосуточный магазинчик, что был через дорогу от дома. — Думаю, вы правы, — наконец сказал отец Михаэль. — Но я всё равно не понимаю. — Это не соответствует твоим представлениям о мире, как и моим, — Годжо слегка откинул голову назад, вглядываясь в ночное небо некогда чужой страны. — Думаю, мы и не должны понимать. Могу лишь предположить, что наша задача, — старший ненадолго задумался, — не то чтобы работа, скорее долг, показать людям, что Господь милосерден и любит своих детей, пусть и не идеальных. Он готов принять нас в любой момент, стоит лишь искренне раскаяться в своих грехах и признать порой глупые и непонятные другим ошибки. Вот так.       Мужчина встал ровно и посмотрел на товарища, приподняв уголки губ в намеке на улыбку. — Надеюсь, что не сильно надоел со своими размышлениями, — Сатору тихо рассмеялся, взъерошив раскрытой ладонью волосы. — Что вы, отец Самуил! — с энтузиазмом заговорил младший, глядя на священника с чрезмерным восхищением. — Напротив, вы очень помогли, и мне, честно говоря, немного неловко, но я полностью согласен с каждым вашим словом! В очередной раз убеждаюсь, что быть священником — это ваше призвание. И я думаю, что именно вы должны работать с детьми. Из вас вышел бы превосходный наставник. — Хреново ты и меня, и мои цели знаешь, отец Михаэль, — мысленно проговорил Годжо, едва сдержав ухмылку, а после заговорил уже вслух, наиграно глупо улыбаясь. — Ну что ты, друг мой, — шутливо обмахиваясь ладонями и тихо посмеиваясь, продолжил священник. — Снова перехваливаешь. Мне безумно нравится, но прошу, прекрати. — Но это правда, отец Самуил, — не унимался младший. — Я ведь тоже священник и не могу врать. — Ах, святой отец, прошу, прекрати, прекрати! — продолжал Сатору с тихим смехом, в глубине души надеясь поскорей закончить этот разговор. Сегодняшний день дался ему слишком тяжело.

***

      Годжо приехал к дому, когда на улице уже стемнело окончательно, все работающие люди давно спали, а вокруг как-то слишком похолодало. Весна в этом году была слишком скупа на тепло. Впрочем, это не остановило мужчину от похода в тот самый круглосуточный через дорогу и покупки пачки сигарет, которая вряд ли дотянет до утра.       Он стоял недалеко от дома, облокотившись на свою машину, раскуривая третью сигарету. Дома был Мегуми, который, вроде как, обещал больше не устраивать драк и приготовить ужин в качестве извинения перед опекуном за его поход в школу. Нужно было заканчивать с травлением организма и попыткой заработать рак лёгких, выбросить эту гадость в мусорку и идти к своему прекрасному ребенку, который, хоть и старался этого не показывать, волновался за иногда сумасшедшего опекуна.       Но сколько бы Сатору не думал об этом, он никак не мог найти в себе силы сделать всё так, как нужно. Словно его держало что-то физически, не позволяя, наконец, отойти от машины, прекратить курить, подняться в квартиру, поесть, поговорить с Фушигуро, принять душ и лечь спать под своё любимое тяжелое одеяло, которое мужчина умудрился привезти с собой из когда-то родной Японии.       Внутренний жгут, удерживающий священника на месте, словно резко натянулся, заставляя того оглянуться. Взгляд необычайно голубых глаз сразу остановился на с трудом, но всё же узнаваемом мужском силуэте. Как там было имя этого странного прихожанина? Точно, Сугуру Гето.       Вообще-то Сатору Годжо всегда был умным, иногда, по мнению некоторых, даже слишком. Он знал всех прихожан поименно, знал о них если не всё, то очень многое. В конце концов рано или поздно они все приходили к нему на исповедь, не в силах тянуть весь груз своих грехов на хрупких, среди молодых девушек священник был особенно популярен, плечах. И этого мужчину он запомнил сразу. Его было невозможно не запомнить.       Ещё до тех пор, пока молодой человек не встал на свой нынешний жизненный путь, он всегда засматривался на таких людей. Они казались студенту Токийского столичного университета не то чтобы крутыми, скорее более живыми и настоящими. С такими людьми хотелось проводить больше времени, общаться, влюбляться, встречаться…       Если бы Сёко была рядом, наверняка не удержалась от какой-нибудь не очень обидной, но точно издевательской шутки о лучшем друге и полном отсутствии гетеросексуальности. Если бы Сёко была рядом… Годжо так давно её не видел и даже никак не мог связаться… Сегодняшний день явно не задался с самого утра, не принося ничего хорошего.       Сначала новость о господине Бён-Хо, потом целый день с его вдовой, госпожой Да-Ын, потом никак не успокаивающийся младший товарищ, что словно старался стать с Сатору гораздо более ближе, теперь мысли о когда-то лучшей подруге, с которой он был вынужден прекратить всё общение после того, как забрал детей и переехал в Южную Корею, а теперь ещё и этот мужчина, что выглядел так, словно по взмаху волшебной палочки собрал в себе все кинки священника.       Господи, Сатору согрешил, он знает, он признает, он готов расплачиваться за это всю свою жизнь, но зачем же так жестоко? — Святой отец, — Сугуру остановился перед слишком задумавшимся мужчиной, скрывая свои прекрасные глаза, по мнению одного скромного (нет) и праведного (дважды нет) священнослужителя. — Какая неожиданная, но приятная встреча. Не думал, что вы курите. — Гето-сан, — Сатору чуть склонил голову в знак приветствия. — Извините, — мужчина присел, потушил окурок об асфальт, а после снова встал ровно и, не глядя, бросил его в сторону мусорки, попадая. — Не ожидал встретить здесь кого-то знакомого. — Это вы меня извините, святой отец, — Сугуру едва заметно улыбнулся. — Вы явно думали о чем-то серьёзном, а я прервал. Не хотел мешать, но не смог сдержаться и решил поздороваться. Признаться честно, вы мой первый и пока единственный знакомый, не считая коллег, в этом городе, а иногда так и тянет с кем-нибудь поговорить. — Ничего страшного, — Сатору улыбнулся в ответ, но более открыто. — Даже хорошо, что вы меня отвлекли. Сегодня был слишком тяжелый день, и ближайшие пару дней явно не будут проще. — Что-то плохое произошло? — Гето выглядел по-настоящему заинтересованным, а Годжо слишком сильно устал, да и выговориться хотелось слишком сильно, а забивать своими проблемами голову прекрасного ребенка, у которого своих хватало, хотелось меньше всего. Его и без страданий опекуна хватало. — Если хотите кому-то выговориться, то я буду только рад выслушать, — добавил малознакомец. — Сегодня утром нашли труп мужчины, — священник тяжело вздохнул, а после устало потер глаза. — Он ходил в нашу церковь, исповедовался каждое воскресенье, мы очень дружны с его женой. Она замечательный человек, я бы даже сказал, восхитительный. Я провел с ней весь день. У неё большое горе, и я искренне молюсь о том, чтобы она с ним справилась, как и молюсь за упокой души усопшего. — Тот погибший, о котором вы говорите, случайно не господин Чон Бён-Хо, работавший в корпорации, — Гето достал сигарету и зажигалку, а после прикурил, поглядывая на собеседника, а когда тот кивнул, продолжил. — Слышал в утренних новостях. А ещё слышал, что его тело нашли в машине на парковке отеля. Наверное, на деловую встречу приезжал. — Ага, — мысленно усмехнулся Сатору, внешне же сохраняя спокойствие и никак не выказывая своих эмоций. — Или присунуть свой грёбаный член в очередное согласное на это тело.       Что ж, на самом деле мужчина никогда святошей не был, и лучше всего это знал его прекрасный ребенок. Одно одобрение их с Юджи вовсе не дружеских отношений чего стоило, церковь вообще-то подобное порицала. Иногда мужчина мог себе позволить кого-то откровенно ненавидеть, иногда он даже это демонстрировал, не в полном объеме, но всё же.       Годжо ненавидел долбанного Бён-Хо всеми душой и сердцем, но это был тот самый редкий случай, когда он был просто обязан держать все свои эмоции и чувства за семью печатями. Священник не был опечален смертью этого недочеловека, он лишь искренне соболезновал его вдове и старался помочь женщине в это тяжелое для неё время. — Всё может быть, — священнослужитель пожал плечами. — В этой стране нет таких ограничений, как в родной и любимой Японии, люди здесь более свободные. — И более грешные, полагаю, — Гето глубоко затянулся, а после выдохнул дым в сторону, выгнув одну бровь. — Это, наверное, слишком личный вопрос, но я всё же его задам. Почему вы покинули родину, святой отец? — Тут сразу несколько причин, — Сатору немного нервно улыбнулся. — Расскажу вам главную, гето-сан, хоть я и не обязан этого делать, но это не какая-то страшная тайна. Я просто и в самом деле очень хотел стать священнослужителем, помогать людям, делать их жизнь, в некотором смысле, хоть немного лучше. Да и моему прекрасному ребенку здесь нравится больше. Он превосходно освоился в Корее, словно тут и родился, а я готов на всё, чтобы этот малец был счастлив. — Это просто замечательно, — Сугуру тепло улыбнулся, выглядя при этом так, словно он решил разбить сердце Годжо на кусочки, а потом собрать воедино, бережно склеив настолько ювелирно, что не осталось бы ни единого зазора или трещины, то есть так, что у мужчины не оставалось ни малейшего шанса в него не влюбиться. — Вы, как мне кажется, прирожденный служитель Господа нашего. — Спасибо, Гето-сан, — Сатору, глядя на собеседника из-под упавших на глаза прядей волос, улыбался в ответ. — Но тогда позвольте и мне задать вам вопрос. — Конечно, святой отец, — Гето и сам, кажется, залюбовался молодым священником, слишком мужчина был красив для данной роли. — Всё, что угодно. — Как опрометчиво, — Сатору ухмыльнулся. — Я ведь могу что-то слишком личное спросить. — А я ведь могу соврать, — Сугуру потушил окурок и выбросил его в урну, подмигнув собеседнику. — Но вам не буду.       Годжо рассмеялся, чуть запрокинув голову назад. Этот мужчина сводил его с ума, честное слово. Если бы Сатору не был тем, кем является, а обычным, среднестатистическим человеком, он бы подкатил. Узнал бы номер телефона или оставил свой, и через пару недель мужчины бы уже были в одной постели.       Грязные мыслишки с самой первой минуты знакомства никак не хотели покидать светлую, только внешне, голову священнослужителя, словно он не посредник между людьми и Богом, как бы странно это ни звучало, а долбанный подросток в период полового созревания. — Ладно, я вас понял, — наконец отсмеявшись, заговорил священник. — Мой вопрос, конечно, личный, но не так чтобы очень. — Тогда тем более спрашивайте, — младший всё так же тепло улыбался. — Хорошо, — Годжо встал напротив мужчины. — Мою причину оказаться здесь вы уже знаете. Почему же вы оказались здесь, Гето-сан? — Я ожидал более провокационного вопроса, святой отец, — Сугуру встал чуть ближе к мужчине, не отводя взгляда. — Поэтому отвечу абсолютно честно. Да и тут всё банально и слишком просто. Я работаю в сфере IT и приехал сюда в служебную командировку. Сколько буду здесь, точно не знаю, но надеюсь, что задержусь. В этой стране очень… Красиво. — Эй! — мысленно воскликнул Сатору. — Ты выглядишь как хороший человек, а сам меня дразнишь! Это нечестно. — Хорошо, Гето-сан, я рад, что вам здесь нравится, — продолжил старший уже вслух. — Потому что Корея и в самом деле замечательная страна. — Думаю, вы правы, святой отец, — Сугуру достал новую сигарету и с явным удовольствием закурил. — Но я с ней пока очень плохо знаком. Будет слишком нагло с моей стороны, если я приглашу вас поужинать? — Ужасно нагло, — Сатору смешно фыркнул, словно чем-то напуганный кот. — Но я не откажусь. — Это хорошо, — Гето протянул свой разблокированный телефон священнослужителю. — Тогда буду наглым до конца. Не оставите свой номер? Не хотелось, чтобы могли общаться либо в церкви, либо караулить вас здесь. — Конечно, — Годжо взял телефон и быстро набрал свой номер, после сразу же позвонив по нему. Как только его телефон зазвонил, священник тут же завершил вызов, возвратив телефон владельцу. — Не хотелось бы сидеть с огромными глазами, когда с неизвестного номера поступит сообщение с приглашением на ужин. — Напишу с другого номера, — Сугуру забрал свой телефон и подмигнул мужчине. — Мне пора идти. Доброй ночи, святой отец. — Доброй ночи, Гето-сан, — Сатору помахал мужчине раскрытой ладонью на прощание и, наконец, направился в сторону своего дома.

***

      Уже стоя под душем, мужчина серьезно задумался над своим поведением и реакцией на этого немного странного малознакомца. Как он вообще мог позволить себе подобное? Неужели готов отказаться от всего, к чему так долго шёл, ради абсолютно постороннего человека? Неужели тот, кого когда-то считали лучшим, оказался самым простым слабаком?       Сатору усмехнулся, а после недовольно поджал губы, дав самому себе пощечину. — Соберись, тряпка, — зло проговорил мужчина. — Тебе по гроб жизни не искупить того, что ты уже натворил, хочешь нагрешить ещё больше? Ты что, слабак, у которого вместо мозга член думает? Зачем тогда был весь этот путь? Неужели тебя так легко сломить? Соберись, — мужчина дал себе ещё одну пощечину, а потом ещё, и ещё, и ещё. — Соберись, идиот.       Нельзя! Просто поужинать вместе и постараться больше не встречаться на нейтральной территории. Нужно прекратить всё раньше, чем что-то успеет начаться.

***

      В кровати было тепло и мягко, так ещё и задремавший рядом Мегуми делал жизнь более… заземлённой. Сопляк спасал его хренову тучу раз, наверное, даже не догадываясь об этом. Для Сатору он был словно крепкий плот для утопающего, и ради него священник был готов на всё. Ради него он бросил беззаботную жизнь, ради него он стал тем, кем является сейчас, и ни о чём не жалеет.