Фалена

      Злобно осматривая ставший за одну ночь трассой для шорт-трека тротуар, Намджун еле слышно скрипит зубами от досады.       — Да, блять! — смачно выругавшись, мужчина начинает свое продвижение вперед, осторожно балансируя при каждом крошечном шажке.       Наткнувшись на неровность, левая нога скользит вперед, и, отчаянно размахивая руками, альфа едва успевает поймать себя, чтобы не завалиться на спину. Нет, определенно здесь поселился Чхонё, не иначе. Или как по-другому объяснить происходящие на этом участке дороги катаклизмы? И, заметьте, именно в дни представления кого-то из руководства! Еще парочка таких кадровых изменений — и Намджун лично вложится в вызов охотников за привидениями или, на худой конец, шамана!       Черт! Да почему именно сегодня он надел эти легкие и явно не приспособленные к подобным испытаниям туфли?!       Почему-почему… Ответ находится тут же.       Оттого, что одна из его омежьих половинок заявила:       — Намджуни, ты в этих лаковых туфлях неимоверно хорош, — и с силой сжав Намджунову ягодицу, довольно чмокнула альфу в щеку, а вторая, скептически окинув прищуренным взглядом весь образ, тут же добавила:       — Да и к этому костюму они определенно подходят лучше. — И, взглянув на часы, омега засобирался уходить, поясняя: — Мне сегодня нужно пораньше. А ты… — Указательный палец уперся в мужскую грудь. — Постарайся хотя бы прийти вовремя…       Вот поэтому ему ни в коем случае нельзя опаздывать! Ведь пропустить представление нового руководителя IT-отдела — себе дороже! И ладно, что этот самый начальник — омега, причем молодой и довольно симпатичный. Но если он не преодолеет этот каток за рекордные три минуты... То, во-первых, потеряет единственного друга, в лице Мин Юнги, и останется в их дружном квинтете в альфьем меньшинстве. А во-вторых: ему придется слушать гундеж о личной неорганизованности и рукожопстве от Ким Сокджина до скончания веков! И Намджун даже задумываться не хочет, что из этого сильнее отразится на его уже порядком потасканных нервных клеточках!       И, да, у Намджуна две вторые половинки — два омеги.       Но обо всем по порядку.

🦋🦋🦋

      Тремя месяцами ранее       — Добрый, добрый вечер, дорогие альфы и немногочисленные омеги, — бессменный конферансье шаблонными фразами приветствует посетителей кабаре. — Сегодня вторник, а значит, мы рады видеть вас в начале очередной недели в «Инсетто»!       На последних словах мужчины Юнги заметно кривится, выражая свое отношение к извечной и порядком надоевшей альфе шарманке. А когда ведущий пускается в пространное предисловие к объявлению выхода паломиллий, Мин, зло усмехаясь, и вовсе борется с желанием подтолкнуть его... желательно со сцены — благо его сегодняшнее место во втором ряду это вполне позволяет.       А что если… что если его и здесь не окажется? Неожиданное предположение сгоняет улыбку, сжимая губы в тонкую линию. Черт! Тело Юнги идет нервной волной неприятия подобного варианта событий. Нет-нет-нет. И еще раз — нет! Омега просто обязан быть здесь, ну не стал же он, в действительности, безликой молью, способной без труда от него ускользнуть, — успокаивал себя утешительной мыслью Юнги. Вчера дома его не было, друзей у омеги не так много — и все они Юнги отработаны. Так что, «Инсетто» — единственное из возможных мест, где Чимин должен появиться. Просто обязан это сделать. И альфа не представляет, что будет делать, если это окажется не так...       Да. Юнги встряхивает головой, устало потирая переносицу. Чимин не иголка и просто не может за выходные потеряться. Исчезнуть, пропасть, раствориться, оставаясь лишь призрачным привкусом маттиолы на языке.       Да. Альфа до глухого потрескивания стекла сжимает ладонь на так и не тронутом стакане с виски. Seotex не «Инсетто», здесь у Чимина нет неожиданного приятеля, в лице начальника HR-отдела, который помог бы провернуть сценарий с его досрочным уходом с работы. Если, конечно, верить Ким Сокджину и вытащенной из него клещами «недоинформации».       Да. Левая нога начинает нетерпеливо «пританцовывать»: уже трое из паломиллий завершили свои выступления, которые, вопреки всеобщему ликованию, пронеслись перед глазами мужчины смазанной картинкой сигнального света автомобильных фар в ночи. Кабаре так просто не расстанется с приносящей баснословные доходы примой. Своим золотым Мотыльком. По всем законам бизнеса, перед уходом они явно попытаются выжать из Фалены всю возможную прибыль.       — Мои дорогие, — с широкой улыбкой на сцену вновь выходит тучный ведущий, — вы еще не успели заскучать? — Альфа театрально прикладывает руку к уху, желая расслышать ответ, и болезненно морщится от громогласного: «Нет!» — Вот и отлично! Тогда самое время для лекции! — Мужчина довольно потирает руки на чужое недоумение. — Не переживайте, она будет небольшой, минут сорок, не дольше. Ну, что вы, право слово, — конферансье позволяет себе едкую усмешку, замечая недоумение в настроении зала, — все столь буквально воспринимаете! Пока там, — кивает мужчина себе за спину, указывая на закулисье, — подготавливают все к следующему номеру, я, вообще-то, хотел вам дать ответ на самый распространенный вопрос: «А почему же, собственно, насекомые?» Но, — умело обрывает всеобщее предвкушение ведущий, — раз вы не хотите…       — Хотим! — хором вторят сотни голосов.       — Тогда не смею отказать вам в желании, — с яркой улыбкой идет на уступки мужчина, понимая, что толпу сегодня нужно задобрить как никогда и, выждав недолгую паузу, продолжает: — На самом деле все чрезвычайно просто. Мы считаем, что насекомые и прочие членистоногие крайне недооценены. Сами посудите: медоносная пчела даст фору любому трудоголику, бабочка-однодневка проживает более насыщенную жизнь, чем большинство людей, а обычный комар за одну ночь полета выпивает крови больше, чем мой тесть-омега. — По залу идут несмелые, но согласные смешки. — И, поверьте, он тот еще кровопийца! Оглянитесь! — Словно заговоренные, все послушно крутят головами. — Все вокруг нас совершенно. Независимо от того, смотрим ли мы на белоснежные розы в саду или плетущего паутину паука. Но знаете, где мир по-настоящему прекрасен? — конферансье понижает голос, едва не переходя на шепот. — Под крылом порхающей бабочки… Но лишь избранным дано его увидеть. И я убежден, что все присутствующие относятся именно к таковым! Поэтому похлопайте себе! — Мужчина так же, как и все принимается хлопать в ладоши. — Поаплодируйте себе за способность видеть красоту в малом и на первый взгляд невзрачном. Таком, как «Инсетто»! — едва ли не торжественно изрекает он, когда редкие и несмелые хлопки перерастают в бурные овации. А теперь все внимание на сцену: наши очаровательные пупы подготовили для вас самый известный, но в то же время всегда актуальный танец… Встречайте! Канкан!       — Ну что же, господа, — ведущий усмехается, игриво подмигивая присутствующим, после фееричного выступления. — Вижу, вам пришлось по вкусу выступление наших миленьких пуп! — Мужчина одобрительно кивает, смотря на вскочивших со своих мест гостей и вереницу желающих возложить букеты к стройным ножкам танцовщиков. — Ваши реакции столь искренни и вкусны, что мне вдруг захотелось поблагодарить вас… чем-то нестандартным. Но, — альфа смешливо протягивает гласные, — не пугайтесь. Танцевать на этой сцене я точно не буду. Для этого у нас есть блистательные паломиллии. — При упоминании прим зал вновь вспыхивает громкими аплодисментами, конферансье же, словно дирижер, призывающим к тишине движением заставляет всех умолкнуть. — И совсем скоро, буквально на следующей неделе, наша коллекция пополнится еще одним прекрасным созданием — непревзойденным Марикуитой!       Зал взрывается одобрительным скандированием имени новой примы, словно пробуя его на вкус, заранее зная, что и этот мотылек будет остальным под стать.       — Но, — останавливает всеобщее воодушевление грустью в голосе конферансье, — сегодня будет и еще одна новость. Печальная… Наш паломиллия Фалена танцует в «Инсетто» свой последний сезон. — Общий разочарованный вздох, наверное, слышен даже в Сеуле. — И уже совсем скоро отправится в свой свободный и самостоятельный полет. Поэтому, мои дорогие, давайте последние дни его выступлений поддержим Фалену теплотой ваших сердец. — «А нас — щедростью вашего кошелька», но конец фразы, естественно, остается не озвученным. — Ну что же, мои милые, настало время приветствовать пленительного Фалену!       Тишина затаенных дыханий жадным предвкушением сковывает зал, дает услышать даже самые незначительные звуки, отдававшиеся в ней отчетливой, оглушительной громкостью: нетерпеливое ерзанье или шуршание открывающегося занавеса.       Темнота, вязкая, интригующая, позволяет будоражащим вспышкам воображения создать на сцене идеальную картинку выступления. Идеальную сцену из личных желаний.       Музыка, негромкая, пока еле различимая, но провокационная и дополняющая общую атмосферу. Хлопок. И резкая вспышка загоревшихся спотов не позволяет пропустить ни единого мгновения разворачивающегося действа. Дает возможность в полной мере насладиться мучительно медленным, но от этого не менее пафосным появлением из-под сцены главного атрибута — рояля.       Восторженный «Ах!» — и, сместившись, софиты открывают то, что было скрыто полумраком. То, на что сразу не было обращено внимание. Они проявляют главное: возлежащего на крышке фортепиано омегу. Недоуменный, раздосадованный ропот проносится по зрительному залу: ведь по тому, как он лежал, танцовщика просто невозможно было не заметить! Руки раскинуты в стороны, поясница излишне выгнута, а правая ножка провокационно согнута в колене. А мягкий водопад длинных светлых прядей, резко контрастируя с темным деревом, стекал, заканчиваясь на середине фигурных ножек.       Музыка усиливается, становится эфемерным сольным выступлением незримого пианиста, а Фалена… Фалена приходит в движение. Скользит кончиками пальцев по лакированной поверхности, подтягивая руки ближе к телу. Изламывается, резко подается грудью вверх и медленно выпрямляется, удобнее усаживаясь.       Виртуальным нажатием клавиш мелодия меняется, становится резкой, динамичной и сливается в единое целое с омегой, оттеняя и подчеркивая каждое его движение. Фортиссимо — и, развернувшись, танцовщик оказывается на коленях, разводит их в стороны, извивается танцующей змеей, имитируя то, за что большинство присутствующих отдали бы все. Без остатка. Фалена проводит ладонями по крутым изгибам своего тела — заигрывает, дразнится, доводит фантазии до края возрастных меток.       Взмах стройной ножки, скольжение, и юноша продолжает свои экстатические движения, только вот вместо танцовщика во всеобщий транс впадают остальные. Сплачиваются в единении эмоций. Преображаются, сливаясь в неразделимом плотском желании и неожиданно собственническом чувстве. Но совместный экстаз сейчас главнее индивидуальных потребностей.       Широко разведенные в сторону бедра. Острые крылья лопаток. Мягкие, сильные руки, игриво прикасающиеся к зебре клавиш. Резко закрытый клап. И танцовщик, развернувшись вполоборота, зачесывает назад распущенные волосы, изящно поднимаясь с пуфа.       Прихватив листы партитуры, Фалена провоцирует: подходит к самому краю сцены. Такой беззащитный, требующий покровительства и пробуждающий первобытные инстинкты. Юркий язычок проходится по пухлым губам, и, совершив оборот вокруг своей оси, омега опускается на корточки, чтобы тут же медленно выпрямиться.       Вздернутый подбородок. Смелый, насмешливый, будто что-то ищущий взгляд, смотрит прямиком в зрительный зал, заглядывает в душу каждому, выворачивая наизнанку все скрытое и низменное. Заставляет покорно склонить головы, доказывая: они ошибались.       Все они.       Перед ними не ищущий защиты, покорный раб их фантазий и желаний. Перед ними — властитель. Господин. И имя ему Фалена, одного взгляда которого достаточно, чтобы пленить всех их, превратить в безвольных марионеток, неспособных существовать и оживать без воли хозяина. И в подтверждение этого, зрители со злобным трепетом бросаются собирать разбросанные нотные листы: ведь к ним прикасалось их божество.              Юнги тоже срывается со своего места, только в отличие от остальных ему не нужны эти никчемные бумажки. Ему нужно большее.       Главное.       Фалена.       Чимин.       Омега, которого выбрало его сердце, и которого он просто обязан заполучить.       Всеобщее замешательство играет ему на руку: мужчине удается беспрепятственно пройти до середины сцены, практически нагоняя юношу. Кажется, еще немного. Сейчас он протянет руку и прикоснется к шелковой глади светлых волос… Но его перехватывают. Среагировав в последний момент, охрана одним четким ударом выбивает способность двигаться, да, собственно, и возможность дышать.       Со всеми конвойными почестями Юнги выпроваживают из «Инсетто» через выход на задний двор, тут же закрывая за альфой дверь. Как впоследствии окажется — навсегда.       А Фалена в этот вечер так и не узнает, что он мог стать чьей-то заполученной мечтой.

🦋🦋🦋

      Устало перебирая натруженными ногами и с силой цепляясь за перила, Чимин медленно поднимается на свой этаж. Спасибо тебе лифтофобия, а отсюда и ежедневные тренировки, что подобное восхождение проходит хоть и сложно, но не становится для омеги непреодолимым препятствием. Наоборот, физическая активность позволяет прекратить терзаться о несбывшемся и сфокусироваться на житейских потребностях. К примеру, сейчас, когда до заветной двери остается всего пара этажей, он может практически в деталях ощутить умиротворяющее блаженство, которое может подарить только благоухающая ароматной воздушной пеной, расслабляющая ванна. В ней, теперь не спешащий никуда по утрам, Чимин может позволить себе нежиться хоть от рассвета до заката!       У него вообще после ухода из Seotex неожиданно много свободного времени образовалось. Слишком много. И то, что ощущалось ранее непозволительной роскошью, сейчас вызывало чувство тревоги, и постоянные мысли о том, что Чимин о чем-то забывает. Вроде бы и встал без будильника, и душ принял не солдатский, когда раз-два и уже одет, а особенный, омежий: со всякими там пилингами, скрабиками и прочими бьюти-прелестями. А после даже на альгинатную масочку расщедрился и все этапы утреннего ухода провел, как полагается, а не впопыхах. По завершении процедур красоты — собственноручно приготовленный завтрак, свежесваренный кофе и недолгая медитация в виде смотрения в окно. А времени только 9 утра! Небольшая уборка, закупка в ближайшем магазине — 10:30.       Скука и не привычка сидеть без дела гонят его прочь из дома. Впервые за последние три года на улицу омега выходит собой: на нем нет парика и прочей маскировочной экипировки, легкий же мейкап подчеркивает, а не скрывает юношескую красоту.       Немного прогулявшись по городу, Чимин едет в «Инсетто», желая решить с Бруно вопрос об уходе: он уже предупредил об этом, так что проблем быть не должно. Да и новый номер нужно прогнать по всем правилам, а не в привычном скоростном режиме. По совету Сокджина его телефон все еще отключен. И, да, юноша надеется, что физические нагрузки заставят его не думать о том, будет ли ему кто-то звонить.       Будет ли ему звонить Юнги…       Обо всем же происходящем на бывшем рабочем месте Сокджин обещал сообщать через Хосока. И последний, кстати, весь сегодняшний вечер был излишне загадочен и молчалив.       Финальный рывок возносит Чимина на нужный этаж. Небрежно бросив вещи, юноша ставит чайник и только после этого отправляется в ванную. Неожиданная трель звонка заставляет омегу предвкушающе сжаться и с опасливым трепетом подойти к двери. Неужели это… Юнги? Вороватый взгляд в глазок. И облегченно-разочарованный выдох: на пороге стоят Сокджин и Хосок.       Весело посмеиваясь, омеги буквально вваливаются в Чиминову квартирку, своим ненавязчивым шумом заполняя все вокруг.       — Чимини! — потряхивая бутылкой красного сухого и пакетом с вкусностями, восклицает Сокджин. — Ты уже целых два дня как свободный человек, а мы до сих пор не отметили этот факт!       — Это форменный непорядок, — подключается Хосок, небрежно сбрасывая обувь и звеня при этом (очевидно фамильным сервизом) в шопере. — И мы решили, что нам срочно нужно исправить это безобразие.       — Да-да, — согласно кивает Ким, — а учитывая, что мосты зажжены и в сторону «Инсетто»… Да еще как зажжены! Просто туши огонь керосином! — Омега начинает смеяться со своей же остроты. — Хотя, без шуток: вы мальчишки были пиздецки горячи.       — Ты видел? — удивленно вскидывается Чимин, отвлекаясь от сервировки стола.       — Да, — довольно тянет Сокджин, любовно поглаживая свою пару по бедру, — Хосока любезно презентовал мне билетик. И серьезно, мальчики, я чуть не кончил! — выдает наивысшую оценку старший. — Причем не единожды! Я, конечно, и без этого предпочитаю омег, но вы двое — это просто что-то с чем-то!       — Ты нам льстишь, — Хосок смущенно тупит взгляд, и тут же отрывается от созерцания пола, когда длинный палец цепляет его подбородок.       — Я скорее умаляю, крошка, — восторженно шепчет Сокджин, припадая к чужим губам.       Ненасытные, жадные причмокивания и негромкие стоны звучат для Чимина неожиданно раздражающе, и он несколько раз громко прокашливается. Когда же его манипуляции результата не заимели, — омега «нечаянно» роняет разнос. Удар металла о кафельный пол раздается резким звоном, заставляет Пака неприязненно сморщить нос и, главное, парочку оторваться друг от друга.       — С кем Ильуи? — как ни в чем не бывало интересуется он, стоит этим двоим отдышаться.       — Уехал к девушкам в деревню, — мечтательно произносит Хосок, принимаясь помогать с расстановкой посуды, — сам знаешь, как осенью у них красиво.       — У меня созрел тост! — торжественно изрекает Сокджин, играя бордовой жидкостью в своем бокале и ожидая, пока и остальные поднимут свои напитки. — Сегодня мы не будем пить за альф, тех, у которых нос картошкой, а член гармошкой. Сегодня предлагаю выпить за омег, таких, как мы, красивых. — Ким поворачивает голову набок, имитируя три спешных плевка. — Это чтобы ненароком не сглазили. За таких, как мы, — омег прекрасных, чтобы с нас не слазили!       Весело хихикая, юноши чокаются, с наслаждением пригубливая терпкое вино, когда вновь раскатной трелью оживает дверной звонок.       — Кого же там нелегкая принесла, — бухтит, поднимаясь со своего места, Чимин.       — Может, это Юнги? — делает неожиданное и вызывающее временную потерю дыхания и покраснение щек у Чимина предположение Сокджин. — Он вчера про тебя так допытывался, чуть душу из меня не вытряс, ей-богу!       Пак замирает посередине коридора, медленно оборачиваясь.       — Ты чего, — недоуменно хмурится Сокджин. — Давай смелее. Если это Мин, то его приход как нельзя кстати. Вам нужно поговорить.       — Я… знаю, — несмело тянет юноша, облизывая пересохшие от волнения губы. — И хочу… Но… Я просто не знаю, как все объяснить. — Омега досадливо ерошит светлые волосы. — Как рассказать, кто я на самом деле? Знаете, — Чимин улыбается нервной улыбкой, — я видел его вчера. Он был у моего подъезда, а я… я испугался и убежал. И теперь просто уверен, что он не захочет встретиться со мной еще раз. Небеса, — жалобно скулит омега, — ну почему я такой трус… Я ведь так его люблю… А что, если… он больше никогда не захочет меня видеть? — терзается догадками юноша и в желании получить утешение смотрит на друзей. — Что мне теперь делать?       — Ну, Чимини, — ободряюще похлопывает друга по плечу Хосок, — не переживай. Твой настрой в корне неверен. Ты ему тоже точно нравишься, иначе альфа не терроризировал бы Сокджина и не обивал пороги твоего дома. Так что если это не он, то появится твой ненаглядный вскорости. Непременно. А разговор, главное, начать, а там объяснения и сами свернут в нужное русло.       — Согласен, — одобрительно кивает Сокджин и, разминая Чимину плечи, словно перед боем, едва не подталкивает того к входу. — Но для начала открой дверь. Ты же смелый омега, без тени смущения заводящий целые залы. Что для тебя свести с ума одного, явно помешанного на тебе альфу? Так что давай, покажи, что у тебя тоже есть яйца. Файтинг!       — Хорошо.       После дружеских напутствий спина сама собой расправляется, решимость прибавляется. И в полной уверенности, что за дверью Мин, Чимин смело смотрит в глазок, а не увидев с обратной стороны никого, роняет любопытное:       — Кто там?       — Я ваш сосед снизу, — слышится гундосое и разочаровывающее для омеги, а следующая фраза и вовсе отрезвляет Пака, выветривая скудные алкогольные пары и выбивая почву из-под ног. — И вы меня топите!       И только сейчас Чимин в ужасе вспоминает, что неугомонная парочка застала его на пути в ванную. Омега точно помнит, как двигался в ее направлении… потом звонок… и белый лист. О, Небеса, какой же лютый пиздец! Неужели он забыл закрыть краны? Выйти из одних долгов и сразу влезть в другие из-за ремонта чужой квартиры! Так повезти могло лишь ему.       «Пиздец, пиздец, пиздец», — заевшей пластинкой крутится в мозгу у омеги, вслух же он неловко отвечает: — Сейчас, одну минутку. — И спешно открывает замок, когда угрожающий стук возобновляется. — Я уверен, что мы все сможем…       Стоит двери раствориться, как омега внезапно замолкает на полуслове — на его пороге стоит Юнги! Омежье сердце радостно замирает, ухая куда-то в район живота, а возвращенное на место воздушными потоками от трепещущихся крыльев бабочек начинает биться с удвоенной, радостной скоростью. Альфа здесь. Он пришел. Счастливая улыбка отражается в глазах, но стоит юноше пересечься со злым прищуром Мина, тут же меркнет, застывая маской.       — Ю… Юнги… — лепечет омега и, в инстинктивном желании спрятаться, начинает пятиться назад. Мужчина же, пользуясь случаем, наступает, вынуждая юношу и вовсе прижаться спиной к стене.       — Славно, — нарочито ласково хмыкает Юнги, опираясь на руки по обеим сторонам от омежьей головы и запирая Чимина в надежный плен, — что ты меня узнал. И даже имя мое еще помнишь. Потому как я вот в твоем не уверен, — зловеще спокойным тоном иронизирует мужчина. — Моль? Чимин? Или, может быть, Фалена? Ты какое обычно используешь в этот день недели?       — Ч… Чимин… — шепчет омега, нервно цепляясь пальцами за рукава своей худи. — И не только сегодня. Всегда.       — Значит, предпочитаешь называть вещи своими именами? — все тем же холодным голосом продолжает Юнги. — Отлично. Тогда, может, расскажешь мне, как так случилось, что ты у нас, оказывается, такой неуловимый? Да еще двойную жизнь ведешь? И не просто ведешь! — вскинулся альфа, впервые за сегодня позволяя эмоциям отразиться на своем лице. — Ты самым наглым образом использовал на мне обе свои ипостаси! Милым ангелочком интриговал меня на работе, а, будучи растреклятым Фаленой, в открытую соблазнил меня! А после, с разбитым сердцем и пустыми яйцами, подхватил все свои идентичности и свалил в закат, не оставив для меня даже жалких объяснений!       — Я хотел, — нерешительно пробормотал омега, досадливо закусив нижнюю губу, словно зная, как подобные манипуляции оставляют бреши в альфьей броне, — но боялся именно такой реакции. Боялся быть непонятым…       — И что же тебя так пугает в моих реакциях? — Юнги издевательски усмехается, вжимаясь телом в омежье и чувствуя, что от чужой близости ведет не только его одного. — А, мой фиалковый мотылек? То, что ты заставляешь чувствовать меня? Или тебя пугает то, что я заставляю испытывать тебя?       — Все, — честно признается Чимин, едва сдерживая радостную улыбку, понимая, что альфа далеко не так холоден и равнодушен, каким хочет показаться.       Омега идет в ва-банк: смело подается навстречу и, жадно потершись своими бедрами о чужие, выпускает жалобный скулеж, красноречивее всех слов просящий альфу присвоить его себе.       — Об этом нужно было заботиться до танца на моих коленях… — почти рыча, Юнги склоняется ближе к омежьей шее, жадно собирая носом аромат ночной фиалки.       Мужчина ошметками силы воли едва борется с искушением. Когда так откровенно предлагают себя, — противостоять нет сил, да и желания, собственно, тоже. Мин больше из вредности продолжает отчитывать:       — До того, как ты позволил почувствовать себя. Или… — Альфа, опасаясь блефа, отстраняется и, поддев пальцами омежий подборок, заставляет встретиться с собой взглядом, задавая самый волнующий его вопрос: — Или все это — игра? И со мной в тот вечер, да и сейчас, был лишь образ? Был Фалена?       — Что? — омега словно трезвеет и, сжимая пальцами сильные предплечья, в подтверждение своих слов отрицательно машет головой, столь яростно, что светлые пряди едва не скрывают его лицо. — Нет-нет. Этого хотел я! И сейчас хочу. Не Моль, не Фалена, а Я! О-очень! И давно. Тогда, в тот вечер, я думал, что это единственная возможность побыть с тобой. Прикоснуться. Почувствовать. Я… — Чимин ненадолго замолкает и, собравшись с духом, наконец говорит то, что должен был сказать уже давно: — Я был очарован тобой. Твоим вниманием, манерами. Знаешь, — омега грустно усмехается, — до твоего прихода, в Seotex для всех я был скорее предметом интерьера, а не человеком и уж тем более не омегой.       Юнги на слова младшего заметно морщится, вспоминая комментарии Намджуна о Чимине в свой первый рабочий день, и уже собирается возразить нечто о чужой недалекости, как аккуратная ладошка накрывает его губы.       — Нет, подожди, пожалуйста, дай мне договорить… Твое отношение ко мне столь сильно отличалось на фоне остальных… А ты казался мне практически идеальным и с каждым днем начинал нравиться мне все сильнее и сильнее… Но потом… Потом я увидел тебя в «Инсетто» и невольно начал искать подвох. Ведь ты не бухгалтер Ким, ты умный, и мог запросто вывести меня на чистую воду. — В уголках омежьих глаз начинают дрожать предательские слезы. — Но тогда, в комнате для привата, я впервые за годы выступлений позволил Фалене стать Чимином, а не наоборот… И я очень хочу начать все заново, правильно. Если ты только позволишь это мне… нам…