Починить это

На улице стоит привычный шум. Людей сегодня особенно много: может быть, Новый год — семейный праздник, но многие хотят подарить подарки и своим друзьям. Некоторые так и вовсе закупаются в самый последний день, так что в магазинах собирается огромная толпа. Казалось бы, заранее купить всё необходимое быстрее и проще, но идут годы, а человечество так и повторяет ошибки, не желая сделать правильный выбор.       Двери электрички открываются, приглашая внутрь. Гул машин сменяется тихим бормотанием пассажиров. Кажется, будто пространство вагона становится капсулой, существующей отдельно от всего мира. Улица за окном медленно движется, постепенно набирая скорость, перед глазами проносятся украшения, стабильно появляющиеся на домах и магазинах перед Новым годом. И всё равно, суета улиц остаётся где-то далеко-далеко, не проникая внутрь вагона. Исчезает вместе с гудками и шорохом автомобильных шин об асфальт.       Киминобу наблюдает за людьми, которые всего за пару секунд превращаются в точки, исчезающие вдали. На большом расстоянии невозможно разглядеть выражения на их лицах, только цвета одежды, которые забываются почти сразу. Каждый из этих людей сегодня — сейчас или ближе к вечеру — вернётся домой, к своим близким. Будет улыбаться и вручать подарки, на самом деле даря вовсе не вещи, а эмоции, которые были вложены в покупку и выбор.       По крайней мере, в это хочется верить.       Где-то в груди, ближе к горлу, появляется неприятное слабое чувство. Тянущее, похожее на лёгкий спазм. Кажется, это тревога, и Киминобу сам не замечает, как крепче стискивает ручки пакета, пока они не врезаются в середину ладони. Простой и незатейливый жест разгоняет тучи внутри, позволяя ощутить волну тепла. Пакет, украшенный милым рисунком с котёнком, скрывает от посторонних глаз подарок — контейнер со сладостями моти, изготовленными вручную.       «Именно чем-то подобным и должен являться подарок», — думает Киминобу, провожая взглядом очередную незнакомку, увиденную в первый и последний раз в жизни. Даже если когда-нибудь они всё-таки пересекутся, то не смогут узнать друг друга.       Подарки — символ, показывающий твоё внимание к человеку. Тепло и забота, вложенные в каждую деталь, начиная от содержимого и заканчивая обёрткой. И это, наверное, самое лучшее в праздниках. Возможность рассказать о своих чувствах без слов. Оставить подтверждение значимости человека в его руках.       Одна мысль об этом вызывает желание улыбнуться.       Перед глазами возникает образ Митсуи. Такой, каким он был весной, несколько месяцев назад. Теперь это время кажется чем-то далёким, будто произошедшим в другой, незнакомой жизни. И как только всё успело так поменяться? Беззаботная лёгкость, что присутствовала в душе когда-то, испарилась, не оставив после себя и следа. Теперь вместо неё остаётся налёт мутных воспоминаний и сожаления, от которых невозможно сбежать. Воистину, жизнь бывает непредсказуема и сложна.       Киминобу помнит, как впервые увидел Митсуи на соревнованиях по баскетболу в средней школе. Такой момент сложно забыть. Они смотрели игру вместе с Акаги. Их собственная команда ранее проиграла матч и не дошла до финала, так что, проглотив горечь обиды, им оставалось разве что наблюдать за другими.       Думать, каких вершин можно достичь, если постараться и приложить больше труда.       Митсуи привёл свою команду к победе. Его бросок, сделанный на последних секундах игры, казался едва ли не чудом. В тот момент Киминобу замер и, кажется, не решался дышать. Зал взорвался от шума и криков: зрители выражали восторг, а участники победившей команды, ликуя, обнимали друг друга.       Возможно, это прозвучит странно, но Митсуи тогда напоминал солнце. Казался ярким пятном, выделяющимся на фоне остальных людей. Его невозможно было не замечать. Не после того, что он сделал. И улыбка на его лице, полная счастья, всплывала в памяти потом ещё много дней.       Кажется, даже чаще, чем победный бросок.       Немного, но это до сих пор кажется странным. Хотя, казалось бы, что такого? У всех имеются люди, которым хотелось бы подражать. Чья сила и умения впечатляют, мотивируя не сдаваться и идти дальше.       И всё-таки, в памяти гораздо чаще вплывали не последние секунды игры, а именно чужое лицо. Было в нём что-то... завораживающее. Пленяющее. Может быть, причина крылась в мягких чертах, может быть, в том, что оно казалось живым и эмоциональным, а не напоминало застывшую маску. Или может, секрет заключался в том, что радость и счастье, создавшие эту картину, казались настоящими и живыми.       Митсуи действительно любил играть, и это чувствовалось даже со стороны.       Киминобу никогда не думал, что они смогут встретиться в реальной жизни. Не думал, что у них будет возможность общаться. Это казалось действительно невозможным: как правило, выдающиеся игроки попадают в частные школы, где спортивные секции развиты хорошо. Такая реальность не была ни для кого секретом: представители частных школ специально ищут учеников, которые будут полезны командам, чтобы и дальше удерживать высокую планку.       Киминобу никогда не был по-настоящему сильным. Ни тогда, ни сейчас. И у его семьи не было денег, чтобы позволить сыну ходить в элитную школу. Он понимал, что его будущая команда будет обычной. Состоящей из детей вроде него самого, только не стремящихся играть ради победы или того, чтобы стать сильней.       Таких людей большинство.       Это не более, чем правда жизни. Неприятная и обидная, но от неё никуда не деться. Что в спорте, что в других областях, многие вещи решают финансы. Это не отменяет физические тренировки и не преуменьшает их важность, но место, способное дать больше, всегда кажется запретным, привлекательным плодом.       В принципе, Киминобу не знает, чем именно пытаются привлекать частные школы своих учеников. В конце концов, он никогда не был тем, к кому могут обратиться с подобным запросом... Стипендия? Льготы? Сильная команда и хороший тренер? Сложно сказать. Но даже так, любому понятно, что именно в таких местах собираются люди, для которых спорт является чем-то большим, чем просто внеклассной игрой. Одно только это не может не привлекать.       Киминобу помнит, как от удивления не мог сделать вдох, когда держал в руках заявку Митсуи на вступление в баскетбольный клуб. Буквы плыли перед глазами, происходящее казалось сном. Сам же Митсуи — вполне реальный, состоящий из крови и плоти, — стоял неподалёку, растянув губы в лёгкой улыбке.       Невероятно! Он наверняка должен был получить множество предложений, и некоторые ребята из школы действительно шептались, рассказывая, что даже в Кайнан хотели получить подобного игрока. Всё это заставляло ситуацию казаться сюрреалистичной. Странной. Такой человек... способный, отличающийся от большинства, просто пошёл в обычную школу, где единственным преимуществом спортивной секции был тренер Анзай.       Киминобу тогда едва удержался от того, чтобы не коснуться пальцами чужой руки. Просто проверить, не галлюцинация ли это или какой-то фокус? А потом, почти сразу, пришло радостное понимание, что теперь, когда в команде, помимо Акаги, будет ещё один сильный игрок, они действительно многого могут добиться.       Это была их с Акаги мечта ещё с младшей школы. Хотя, для того она существовала и раньше. И вот, наконец-то, появился шанс...       Киминобу вздыхает, с тоской наблюдая, как картина за окном продолжает меняться. Город оживает в праздники, наполняется воодушевляющей суетой и будоражащей, дарящей эмоции атмосферой. Может быть, люди, в которых погасла искра, считают, что такие дни мало чем отличаются от обычных. Может быть, люди сами придумывают для себя особый смысл и добавляют хлопот. Но так ли важно, из-за чего возник праздник? Это может быть просто плод людских мыслей, может быть чьё-то желание получить денег. Мало ли, что происходило в прошлом. Наверняка, часть истории является ложью. Смесью правды и сплетен, бывших популярными в своё время. Долго многие люди даже не умели писать, и информация передавалась устно. О какой точности и достоверности может идти речь?       И всё равно, прошлое — просто давно минувшие годы. Реальность, что существует вокруг, определяют мысли. И если ты хочешь верить, даже обычный день может превратиться в сказку. Праздники, подобные Новому году, хороши тем, что это волшебство становится доступно многим. Оно наполняет мир, становится реальнее с каждой игрушкой, продающейся в магазине, с каждой открыткой, которую отправляют по почте. Оно делает людей добрее и позволяет открыть своё сердце, чтобы поделиться теплом.       «Интересно, как отмечает сегодняшний день Митсуи?» — проносится в голове.       Киминобу опускает пакет с подарком на сиденье рядом с собой. Пальцы устают постоянно сжимать ручку, и хочется их немного размять.       В конечном итоге, ничего ведь не должно случиться?       В ожидании Нового года город по-настоящему оживает. В такие моменты действительно становится ясно, что праздники, даже если кто-то выдумал их ради денег или влияния на простой народ, необходимы. Что ещё может сплотить столько разных людей? Подарить им радость и дать возможность поделиться этим чувством с близкими и друзьями?       Митсуи казался едва ли не совершенством до тех пор, пока не началась тренировка. Он стоял среди них в своей светлой футболке и коротких шортах, обнажающих худые ноги. Не низкий, но и не слишком высокий. Обычный, хоть в чём-то похожий на других людей, которым не повезло с «талантом». Вместе с ним в команду вступило много других людей: кто-то пришёл, чтобы наблюдать за ним, ещё кто-то, потому что думал, что теперь они точно добьются успеха.       Киминобу... тоже был рад, но ощущал странное чувство, поселившееся в желудке. Оно напоминало тревогу. Лёгкую, лишь оттеняющую веселье, словно желающую разбавить всеобщий восторг: Митсуи и Акаги с первых же минут знакомства начали соревноваться.       Казалось бы, что здесь такого? Они оба подростки, оба хотят добиться успеха. Сколько таких ситуаций случается только в их школе? Наверное, на руках пальцев не хватит, чтобы сосчитать каждый случай.       Киминобу видел, как идеальная маска на лице Митсуи трескается, обнажая небольшие кусочки чего-то, что пряталось у него внутри. Видел, как подрагивали мягкие губы, как слегка хмурились брови. Всё это выглядело... фальшиво. Словно кто-то испачкал дорогую картину, испортил шедевр...       Для окружающих Митсуи был талантлив. Каждое его действие казалось простым, словно ему не приходилось стараться, чтобы по-прежнему быть лучше всех. Едва ли кто-то из пришедших вместе с ним мальчишек думал, что у них получится с ним сравниться. Десятки глаз видели нечто, что совершенно не могли понять: никто из них, наверное, даже не думал, сколько труда было вложено в получившийся результат.       Гениальность, талант. Сколько слов существует, чтобы выставить чужое упорство как простую удачу?       Киминобу помнит, как образ, сложившийся у него в голове после невероятной победы, был уничтожен реальностью без следа. У Митсуи слабо дрожали пальцы, пока он наблюдал за товарищами и думал о чём-то своём. Иногда он облизывал губы, когда кто-то говорил о том, насколько же он хорош. Быстро, будто немного нервно. В его глазах можно было разглядеть что-то страшное и больное: неуверенность в самом себе.       Киминобу не знает, замечал ли это кто-то ещё, но он сам всегда был внимательным человеком. Эти крошечные сигналы, спрятанные за бравадой из громких слов, не смогли от него ускользнуть. Он видел лицо, которое казалось другим идеальным, и с каждой секундой образ, созданный в голове, разрушался и трещал по швам.       Смешно, но тот самый мальчик, которого все считали звездой, кажется, думал, что он на самом деле убогий.       Конечно же, перед другими людьми он улыбался. Говорил, что может едва ли не всё. Эта рана, что находилась у него внутри, тщательно пряталась им от любопытных глаз. Киминобу даже немного смутился, когда всё осознал. Будто он влез куда-то, куда ему попадать было совершенно нельзя.       Наверное, знай Митсуи правду, для него это было бы хуже, чем без одежды оказаться перед толпой.       — Здесь не занято? — женский голос отгоняет воспоминания прочь.       Киминобу поворачивается, встречаясь взглядом с женщиной, облачённой в бежевое пальто. В обеих её руках шуршат тяжёлые на вид пакеты. Этикетки от сладостей и небольшие коробки — то немногое, что удаётся разглядеть сверху. Видимо, она покупала подарки для всей своей семьи и друзей.       — Конечно же, нет, — отвечает Киминобу спокойно, поднявшись со своего места, чтобы позволить ей удобнее разместить пакеты. — Садитесь. Здесь никто не сидит.       В конце концов, для него это совсем не критично. Оставшиеся две остановки можно и постоять.       — О, нет-нет, сидите! — Женщина качает головой, усаживаясь на сиденье, которое изначально было свободно. — Мы поместимся здесь вдвоём.       Она худая и маленькая, так что у неё действительно получается поставить рядом с собой два пакета, оставив пространство для Киминобу. Третий пакет оказывается у неё на коленях.       Спорить не хочется. Ехать стоя, в принципе, тоже, и если уж эта женщина сама предлагает подобным образом решить вопрос, почему бы и нет?       Киминобу садится обратно. Справа даже остаётся немного места, чтобы поставить пакет с подарком. Нога от волнения начинает дрожать. За окном сменяются магазины, проносятся люди, спешащие по делам, а дом Митсуи становится всё ближе и ближе.       Они нормально не разговаривали последние пару недель. Даже дольше, потому что простое приветствие в школе — не разговор.       Защитная маска всегда крепко держалась на чужом лице. Может быть, она даже не ощущалась, как что-то чужое, став настолько привычной, чтобы не доставлять хлопот. И всё равно, прятать настоящие чувства сложно. И Митсуи, будучи на самом деле весьма уязвимым, справиться с поставленной задачей идеально не мог. Стоило другим детям сказать, что Акаги может его победить, и губы на идеальном лице искривились. Брови поползли вниз. Весёлое выражение исчезло, и воодушевляющая иллюзия сменилась досадой и злостью.       Акаги в то время даже не умел хорошо вести мяч или кидать штрафные броски, хотя и занимался баскетболом с детства. Можно было сказать, что высокий рост был единственным, что действительно давало ему какую-то фору. Митсуи не помогли его тренировки: он был ниже Акаги на целых семнадцать сантиметров, и эта разница ему сильно мешала. Уже вскоре можно было подумать, что он ничем не отличается от других людей. Что толку от бывших заслуг, если ты не приносишь пользы?       Для собравшихся в зале мальчишек подобная перемена, наверное, была забавным шоу: новичок, которым казался Акаги, растоптал Митсуи, получившего на соревнованиях титул самого ценного игрока. Это действительно выглядело, как полный крах, и Митсуи — очевидно — тоже не считал иначе. Уверенность и спокойствие исчезали, оставляя его обнажённым перед толпой людей. Киминобу видел, как слабо дрожали чужие губы. Как на аккуратном носу собирались морщины.       «Не бери в голову, Митсуи», — в тот раз сказал Киминобу. Эти слова были не просто актом поддержки, они скрывали под собой факт, что он знает и видит больше, чем все остальные. Решительный, уверенный шаг: что, кроме этого, вообще можно было сделать тогда? Правду не хотелось открывать так скоро. Хотя бы для того, чтобы не заставлять смущаться и испытывать страх, но внутренний стержень Митсуи не казался чем-то действительно стойким.       Киминобу казалось, что мальчишка, которым после соревнований он так восхищался, просто за пару секунд стал обычным человеком, у которого слабостей больше, чем у многих других. Может быть, Митсуи и являлся выдающимся игроком, но он был соткан из неуверенности и противоречий.       О, наверное, он даже ненавидел славу, которую ему удалось заработать: по крайней мере, хоть на словах он и зазнавался, Киминобу чаще казалось, что лишнее внимание вызывает у Митсуи дискомфорт. Это тоже не было очевидно, но скованные движения и мельтешение глаз выдавали робость и страх.       Насколько страшнее испытать неудачу, когда другие от тебя ожидают только очередное чудо?       Конечно же, подобное должно давить и ощущаться тяжёлым грузом. Возможно, практически идеальная оболочка и прятала под собой что-то ещё, но Киминобу не умел читать мысли. Наблюдения и догадки — единственное, что было ему доступно. Даже сейчас, когда прошло несколько месяцев, он не уверен на сто процентов, что не ошибался. А спросить напрямую, запустив пальцы в чужое нутро, казалось попросту недопустимым.       Митсуи и Акаги постоянно соревновались. Даже играя в одной команде, они не прекращали своей нелепой вражды. Это было так глупо и совершенно нелепо! К чему все эти споры и желание покрасоваться? К чему выделяться, если гораздо важнее просто привести свою команду к победе? Киминобу этого не понимал. Он наблюдал за тем, как Акаги и Митсуи ссорятся и пытаются отобрать друг у друга мяч в попытке доказать, что будет лучше атаковать только кому-то одному из них.       Иногда Киминобу хотелось им обоим дать подзатыльник.       Митсуи будто специально нарывался на грубость. Он всё ещё был активным и громко смеялся. Его лицо в принципе было очень эмоциональным и ярким, даже если многие свои эмоции он пытался скрыть. Видя его улыбки, всегда невольно хотелось улыбнуться в ответ. Но часто, стоило ему начать говорить, и он произносил очередную гадость. Называл Акаги Гориллой, как, впрочем, делали практически все в команде, подтрунивал над его ошибками, неизменно получая порцию грубости и подколов, когда ошибался сам. Один раз даже осмелился ударить Акаги рукой по лицу, когда они в очередной раз устроили ссору из-за мяча.       После этого Митсуи пришлось бегать по залу несколько минут, прежде чем Акаги оставил его в покое. Эта выходка напоминала самоубийство: ни у кого в команде не хватило бы сил остановить драку, если бы до неё дошло. А чтобы угадать, кто победит, не нужно было сильно стараться: у тощего Митсуи не было ни единого шанса.       Детский сад. Вот, что это напоминало.       «Ты что, хочешь, чтобы тебя побили?» — эта мысль всплыла в голове после очередной перепалки, когда Митсуи снова едва не получил по лицу.       От неё засосало внутри. Ладони покрылись холодным потом. Конечно же, в тот раз Киминобу удержал язык за зубами. Такие вещи говорить точно нельзя. Даже сейчас, спустя несколько месяцев, странная догадка внушает страх и тревогу. Спрашивается, как о таком вообще можно подумать?       Было стыдно. И всё ещё стыдно сейчас.       А дурашливым выходкам Митсуи так или иначе пришёл конец.       Впрочем, сейчас Киминобу предпочёл бы, чтобы ничего не менялось.       Женщина рядом шуршит пакетами, поднимаясь с места. Мысли в голове путаются и покрываются дымкой всего на пару секунд. Образы, въевшиеся в нутро, всплывают снова, и избавиться от них не получится, даже если закрыть глаза. Хотелось бы иметь возможность так сделать, но жизнь никогда не дарит лёгких путей.       Кимонобу не помнит, представлял ли возможным увидеть на почти идеальном — потому что большая часть несовершенства скрывалась внутри — лице Митсуи слёзы. Пожалуй, это казалось той самой вещью, которую тот добровольно не позволил бы себе никогда. Люди вроде него точно ставят внутри себя установку, что подобные чувства выражают слабость и являются чем-то страшным и недопустимым.       Даже если до слёз их довести легко.       Хотя плачущим Митсуи Киминобу довелось увидеть всего два раза, и он сам не уверен, что на его месте смог бы оставаться спокойным.       Эта картина как раз является одной из тех, что поселяется в голове, делая вид, что имеет на это полное право.       Митсуи тогда жмурился, изогнув губы. Его лицо покрылось каплями пота, а всё тело дрожало. Киминобу чувствовал себя неуютно: внутри словно образовалась огромная пустота. Руки безвольно свисали и казались чужими. Он слышал, как стучит в висках пульс, понимая, что жизнь дальше не будет прежней.       Митсуи получил травму на тренировке, когда упал. И это было серьёзно, потому что его положили в больницу. Киминобу помнит, как приходил в палату, разглядывая лаконичное и маленькое пространство. Белые простыни, белые стены... Там всё было светлым, так что порой казалось, что ещё немного, и глаза заболят.       Единственным, что придавало палате индивидуальность, были баскетбольный плакат — явно принесённый родственниками из дома — и фотография в рамке, аккуратно поставленная на тумбочку возле кровати.       Множество довольных лиц, медали, повешенные на детские шеи. Радость во взгляде — в реальности она давно прошла, но сохранилась на пленке. Это было фото с того самого чемпионата, где команде Митсуи удалось победить. Где Киминобу увидел его в первый раз.       Тощее тело казалось инородным объектом среди блестящей чистоты палаты. В больнице пахло лекарствами, а атмосфера давила, вызывая меланхоличную грусть и тяжесть. Заставляла думать о будущем и том, насколько же хрупким может быть человеческий организм.       Митсуи же выглядел... сложно подобрать слова, чтобы это правильно описать. Он всё ещё улыбался, словно делая вид, что является лучом солнца, а не человеком из плоти и крови. Он не щурил глаза, не хмурился и не кривил губы. Его руки лежали поверх одеяла спокойно, только лишь изредка перебирая пальцами ткань. Будто от скуки. Это снова был тот звёздный мальчишка, которого видела публика стадиона. Которого представляют все, кто вступил из-за него в команду Шохоку.       Маска.       Признаки неуверенности исчезли. Или, может быть, стали ещё более незаметны. Могло ли такое быть? Киминобу не знает, но в тот момент, когда он зашёл в палату и увидел это лицо, доведённое до совершенства, то ощутил в горле комок. Хотелось сжать пальцы в кулак, а в груди что-то неприятно чесалось и копошилось. Всё было неправильно. Радостная улыбка, сияющий взгляд. Ложь, которую Митсуи постоянно изображал для других, чтобы никто и думать не смел, что он может быть не в порядке.       Киминобу пытался заметить хотя бы один изъян. Уловить под толстым слоем иллюзий немного правды. Но проще было сказать, чем сделать: когда рядом не было других ребят и Акаги, идеальное лицо оставалось таким всегда.       «Что у тебя внутри? — хотелось спросить Киминобу. — Что происходит в твоей голове?»       Само собой, этого он не сказал. В конце концов, это было не его дело, а навязываться — не самый достойный поступок.       «Не улыбайся мне, когда не хочешь этого делать», — этого Киминобу тоже никогда не говорил, хотя, наверное, эти слова были самыми важными из всех остальных. Обыденное приветствие, дежурные вопросы про самочувствие, попытки неудачно шутить, чтобы обстановка казалась легче... ничего из этого не давало ни капли информации, которая была необходима. Даже про своё самочувствие Митсуи мог наврать, хотя в первый день ответил совершенно честно.       — Ужасно, — после этого он смеялся, рассказывая, как сильно у него болит колено, и картина, нарисованная из слов, отличалась от той, что стояла перед глазами. Настолько сильно, что становилось трудно дышать.       Митсуи в реальности веселился, когда говорил о том, как ему плохо. Улыбался, когда обещал скоро вернуться и принести пользу команде.       Во все следующие разы он утверждал, что в порядке.       Этому Киминобу совершенно не удивлялся. Он волновался, когда спустя неделю Митсуи вернулся в зал, чтобы тренироваться со всеми. Сердце в груди стучало, тревога царапалась под рёбрами, заставляя нервничать и совершать лишние движения, чтобы занять руки. Киминобу трогал свои волосы, комкал пальцами футболку и шорты.       Слишком рано. Он отчётливо понимал это и ненавязчиво предлагал Митсуи отдохнуть, чтобы не напрягаться после пережитой травмы. Сложно сказать, действительно ли казалось, что эти слова могут помочь, но промолчать и на сей раз было уже недопустимо. Киминобу хотелось сжать пальцами чужое плечо, встряхнуть его и повторить предложение громче и чётче. Оттащить тощее тело к лавке и заставить сидеть...       Теперь уже поздно жалеть, что желания не были воплощены в жизнь.       Конечно же, Митсуи тогда было рано тренироваться. Как и уходить из больницы, из которой он умудрился сбежать. Это было не слишком заметно, но его движения и походка выглядели иначе. Не такими уверенными, как всегда. Всякий раз, наступая на свою больную ногу, он будто прислушивался к тому, как ведёт себя его организм: выражение на лице в такие моменты становилось на секунду задумчивым, размывая очертания желаемого образа с широкой улыбкой.       Киминобу и сам вспомнил об этом уже потом, когда перед сном прокручивал пережитый день у себя в голове. Изменения были настолько маленькими, что их трудно было заметить. Или эти детали воображение, напуганное происходящим, дорисовало само?       В колене Митсуи были порваны связки. Изначальная травма, наверное, не была сильна, раз уж он мог ходить и даже умудрился начать играть, но обман всегда остаётся обманом. И, как это бывает нередко, за него пришлось заплатить.       В первый и единственный раз, все вокруг смогли увидеть, что скрывается под образом «гениальности и таланта». Умения Митсуи не были священным даром, не были и чем-то, ради чего не приходилось трудиться: он отдавал всего себя, чтобы быть тем, кем видели его остальные — золотым мальчиком, умеющим делать практически всё.       И в своих тренировках он не знал меры, если решился на столь безумный поступок. Сложно сказать, что было у него в голове... Желание быть лучше других? Желание попасть на соревнования? Или навязчивые мысли, что, отдыхая, стать лучше нельзя?       Ответ на этот вопрос неизвестен. Правда, как бывало обычно, до сих пор остаётся страшным секретом.       Та тренировка усугубила травму. Киминобу об этом узнал, когда снова посещал больницу. Тогда идеальное лицо впервые потеряло свой блеск. Веселье из глаз пропало, и в них не удавалось рассмотреть... ничего. Митсуи напоминал свою усталую, измученную оболочку. Казалось, от привычного образа не осталось даже следа. Красивая обёртка растрескалась, осыпалась и осталась лежать где-то в ногах на земле. Забытая куча осколков, хрустящая, если на них наступить.       Это было... неловко. Сколько раз Киминобу хотел, чтобы тщательно проработанный образ исчез? Чтобы блёстки не привлекали чужие взгляды одним только необычным видом? Но это случилось, и оказалось, что сбывшееся желание совершенно не такое простое, как можно было предположить. Что лучше сказать? Как себя стоит вести? Какие слова вызовут в чужой душе положительный отклик, а не причинят новую боль?       Эта игра — уже неспортивная — была сложной, и поражение в ней означало гораздо больше, чем возможность попасть на чемпионат. Киминобу и сам не верил, что подобная мысль внезапно появилась у него в голове. Но всё было именно так.       Радостная улыбка и блеск в глазах. Теперь их можно было увидеть только на фото. Уголки губ Митсуи во время общения ни разу не дёрнулись, чтобы приподняться вверх. Его голос звучал устало и хрипло. Слушая короткие и безразличные фразы, Киминобу хотел закричать. Топнуть ногой и вцепиться пальцами в чужие плечи.       «Почему? Как всё так обернулось? — вопрос крутился на языке. — Если бы ты только не пошёл на такую глупость...»       Он не желал, чтобы всё обернулось так. Не желал, чтобы повседневный образ исчез, потому что иного выбора просто не остаётся. Естественное желание поделиться, доверие — вот, чем это должно было быть. Но Митсуи, лежащий в постели, был просто сломлен. Под его глазами залегли тени. Он просто смотрел в потолок. Потерянно. Безразлично.       Киминобу мог бы подумать, что перед ним находится неизлечимый больной, смирившийся с тем, что жить ему осталось совсем немного.       — Мне сделают операцию, — Митсуи рассказал об этом просто и прямо. Без предисловий. А потом заявил: — Я бы хотел отдохнуть.       Даже не позволил ничего ответить. Без лишних слов дал понять, что не желает больше ничего слышать: ни сочувствия, ни упрёков, ни разговоров на отвлечённые темы. Это тоже настораживало. Не могло не вызвать волнений: не после того, как в его взгляде что-то потухло, и он перестал быть похож на самого себя.       «Убирайся», — вот, что означала просьба. Только вежливыми словами.       С тех пор нормально они не общались. Митсуи больше не приходил на тренировки, а во время соревнований посетил только одну-единственную игру, но и ту не смотрел до конца. Киминобу помнит, что разглядел его тогда среди зрителей, пускай и совершенно случайно. К концу игры место было пустым.       Воодушевление других членов команды иссякло. Они ничего не выиграли и выбыли с турнира практически в самом начале. Даже Акаги со своим внушительным для школьника ростом мало что смог поменять. Тогда он умел ещё не так много, но Киминобу помнит, как некоторые люди шептались, по-тихому называя Шохоку «командой одного игрока».       Это была неприятная правда. Все они были слабы. Акаги, будучи первогодкой и ещё не постигнув всех тонкостей игры, оставался среди них самым сильным. Если не кривить душой, это было позором. На душе после неудачных игр было тяжко. Разочарование сжимало горло крепкой ладонью. Опускаться с небес на землю было мучительно больно.       Может быть, участвуй Митсуи на соревнованиях, всё сложилось бы гораздо лучше. Может быть, если бы они с Акаги работали вместе, команда смогла бы добиться больших высот. Но этого не случилось, да и в принципе было невозможно из-за несчастного случая, произошедшего на тренировке. Пожалуй, даже если бы Митсуи слушал, что ему говорят врачи, он не смог бы так быстро вернуться.       Киминобу всё ещё не хочет сдаваться. Он слабый, и отрицать это было бы глупо, но настоящее поражение — не проигрыш на турнире, а когда человек сам опускает руки. Тренироваться — вот, что необходимо команде Шохоку. Оттачивать свои навыки, обучаться новым приёмам. Но, кажется, с этим не хотел соглашаться никто, кроме Акаги и некоторых второгодок: часть людей просто предпочла уйти. Те же, кто решил остаться, не выглядели надёжно: было что-то такое в них... Они будто не особо верили, что делают правильный выбор. Сомневались, в душе думая о том, чтобы повторить за другими.       Большая часть первогодок пришла в команду, чтобы играть со звездой и побеждать за его счёт. Это было так просто, наивно, а полагаться на прилежность и стойкость этих людей было ещё наивней. Стоило Митсуи прекратить играть, как все они просто сдались и решили не прилагать много труда.       «Всё это бесполезно», — вот, что крутилось в головах у людей.       Киминобу вздыхает, сжав в кулаки руки. Уже прошло несколько месяцев, а реальность не стала менее горькой. Те, кто сейчас продолжает стараться — немногочисленные второгодки вместе с ним и Акаги — делают всё возможное, но этого остаётся мало. Те ученики, что обучаются третий год, уже ушли из команды, чтобы готовиться к экзаменам. Да и в принципе, их время в любом случае подошло к концу: следующие соревнования будут летом, и выпускники на них уже не попадут.       Если бы Митсуи мог вернуться...       Может быть, его получится уговорить? Он ведь любил баскетбол и столько тренировался. Неужели, всё это можно забыть так просто? Выбросить, словно ненужный мусор?       Электричка останавливается. Слышно, как открываются двери. Шум улицы становится громче, разрушая иллюзию уединённого мира, расположившуюся прямо в вагоне. Киминобу вздыхает, проведя правой рукой по лбу. Воспоминания, как всегда, наводят тоску и вызывают вопросы, на которые в своё время так и не удалось получить ответ.       И всё равно в душе теплится слабый лучик надежды. Киминобу всё ещё верит, что Митсуи можно переубедить. Починить что-то, что сломалось у него внутри. Дать хотя бы понять, что всё нормально, и шанс ещё не потерян.       В приготовленный подарок были вложены именно эти чувства. Надежда, что всё ещё можно повернуть вспять. Взять чистый лист, чтобы начать летопись своей жизни с начала.       Рука тянется к пакету, но пальцы натыкаются на пустоту. Киминобу вздрагивает, поворачиваясь, и понимает, что сидение рядом абсолютно пустое. Сердце в груди пропускает удар: куда мог исчезнуть подарок? Упал на пол, пока воспоминания занимали все мысли? Нет, вокруг ничего нет!       Тело пронзает дрожь. Как же так? И что теперь делать? Паника разрастается, затапливает внутри всё, мешая обдумать всё трезво.       Женщина, что сидела рядом. Могла ли она нечаянно взять чужой пакет? Киминобу быстро и резко поднимается со своего места, оглядываясь по сторонам. Бросается к выходу, надеясь, что ещё может успеть и найти пропажу. Женщина ведь не могла успеть уйти далеко, наверняка, она ещё где-то рядом...       Двери закрываются практически перед самым носом. Мутное стекло, заляпанное отпечатками множества пальцев, вместе с толстым металлом отделяют остановку от пространства вагона. Всего несколько сантиметров превращаются в преграду, которую невозможно преодолеть. Бежевое пальто удаётся разглядеть среди толпы вдалеке. Женщина удаляется неторопливо.       Это уже никак не поможет.       Киминобу хочется закричать. Ударить кулаком по двери, позволив себе выплеснуть ярость, зародившуюся внутри. На приготовление сладостей ушло много времени. Это был не просто подарок: он вмещал в себя искреннюю заботу и интерес. Желание показать, что у Митсуи всё ещё есть человек, на поддержку которого стоило бы положиться.       Словами это всегда было выразить немного сложно. Да и Митсуи временами был избирательно глух. Он будто жил в коконе, оставаясь один и не желая никого подпускать к себе. Лелеял свою боль, защищая её от любопытных взглядов.       Другой человек может усугубить проблему. Или пытаться её исправить. И то, и другое бывает больно, так что сложно сказать, чего именно опасается Митсуи, прячась в песок. Но Киминобу столько времени не решался действовать радикально. Держал язык за зубами, не задавал нужных вопросов. Он видел правду или хотя бы какую-то её часть, но это было лишь наблюдение, любопытство... В конце концов, любой ведь захотел бы изучить человека, что когда-то казался для тебя кумиром.       Хватит. Теперь хочется наконец-то сделать шаг и попытаться что-то исправить. Взять чужую ладонь в свою руку и крепко сжать. Дать почувствовать, что Киминобу — тот, с кем не стоит бояться сближаться. Друг.       Электричка продолжает свой путь. Подарок остаётся в чужих руках, но миру плевать на очередную несправедливость. Жизнь продолжается, и люди вокруг продолжают беззаботно заниматься делами, даже не думая о том, что у кого-то рядом могла произойти трудность.       И что, спрашивается, делать теперь?

***

Дом Митсуи выглядит совсем не так, как можно было представить. Киминобу с удивлением замирает, разглядывая внутренний дворик и внушительного размера постройку, одного взгляда на которую хватит, чтобы понять, что люди, владеющие этим местом, довольно богаты. Прежде доводилось слышать, что у Митсуи семья не бедна, но это... Это превосходит все мысли, которые появлялись в голове раньше.       Киминобу со стыдом опускает взгляд на пакет, который держит в руках. Внутри находится небольшая коробка со сладостями. Уже новая. Маленькая, потому что через пару часов уже наступит вечер, Новый год стремительно приближается, и в магазинах осталось совсем мало достойных товаров. Пришлось долго стоять в очереди и заплатить приличную сумму, чтобы купить... вот это, но выбора не оставалось.       Кажется, денег в кошельке не хватит даже на дорогу домой.       Злость на себя снова просыпается, неприятно впиваясь зубами в плоть. Как же нелепо вышло. Теперь ситуация выглядит гораздо хуже. Менее искренне, словно подарок — просто формальность. Небрежный жест, чтобы визит не выглядел грубо.       Чтобы узнать адрес, Киминобу пришлось расспросить практически всех мальчишек, что перешли в Шохоку из средней школы Такеши — места, где раньше учился Митсуи. Практически никто из них не знал ответ на вопрос, и помочь смог только один мальчишка, что покинул команду первым. С его слов, он якобы жил неподалёку и периодически встречал Митсуи по утрам. Но ни это, ни труд, вложенный в приготовление потерянных моти, сейчас увидеть нельзя.       Магазинные сладости, спрятанные в дешёвую на вид упаковку, на вкус могут быть абсолютно ужасны. Этот подарок действительно не заставляет ситуацию выглядеть лучше..       Полный провал.       Киминобу вздыхает, подойдя к двери и постучав несколько раз. Не сразу, но в доме становится слышно шорох. Звук шагов приближается, и вскоре женский голос задаёт стандартный вопрос:       — Кто там?       — Меня зовут Когуре Киминобу, — представляется Киминобу, будто его имя может быть известно в этом доме кому-то из взрослых. — Я... учусь в одной школе с Митсуи и хотел бы его поздравить.       Замок щёлкает, и дверь открывается. Но пороге находится женщина в светлом фартуке. Её волосы собраны в небрежный пучок на затылке. Лицо, покрытое россыпью мелких морщинок, почему-то выглядит грустно и виновато.       Кто эта женщина? Мать Митсуи? Тётя? Внешне совсем и не скажешь, что между ними может быть кровная связь: разрез глаз, форма носа и губ, черты лица совершенно другие. Кожа темнее, рост небольшой. Может быть, домработница? Учитывая размеры дома, хозяева наверняка в состоянии нанять людей, чтобы избавиться от рутины.       — Извините, его сейчас нет дома, — произносит женщина, растянув губы в мягкой улыбке. — Можете оставить подарок, я всё ему передам.       Прекрасно.       Киминобу хмурится, задаваясь вопросом, почему судьба сегодня к нему столь жестока. Всё идёт наперекосяк. При личной встрече можно было бы поговорить. Объясниться и извиниться за оплошность, из-за которой подарок получился таким плохим. И — самое главное — обсудить здоровье Митсуи и его возвращение в спорт.       Но у жизни, как всегда, свои планы на этот счёт.       Подарок оказывается в руках женщины, и она кивает, потянувшись к столику, стоящему неподалёку от входа.       — Ещё раз, как вас зовут? — спрашивает, взяв бумагу и ручку. — Я запишу, чтобы он знал, что это от вас.       Киминобу повторяет имя, стараясь сохранить спокойствие на лице. Внутри разгорается печаль и досада, царапается, делая настроение гораздо хуже. И почему он решил, что поездка к Митсуи будет хорошей идеей? Действительно, ведь он даже не позвонил, не узнал, будет ли тот находиться дома. Можно сказать, сам виноват, что так вышло. Впрочем, что-то подсказывает, что в другом случае Митсуи предпочёл бы избежать встречи. Потому и хотелось сделать всё так, без предупреждений и лишних слов, чтобы уже нельзя было отказаться и что-либо изменить.       Не вышло.       Денег в кошельке действительно не хватает на покупку билета на электричку. С собой было взято совсем немного, и большая часть ушла на неудачный подарок. В конце концов, ну нельзя же было приходить с пустыми руками. Теперь остаётся только злиться на самого себя, да разглядывать землю в надежде, что где-нибудь удастся найти потерянные монеты. Капля везения, и домой хотя бы не придётся добираться пешком.       «Пожалуйста», — устало думает Киминобу, поджимая губы и жмурясь.       Ужасный, отвратительный день.       Асфальт мокрый. Сегодня периодически с неба падает снег. Даже немного покрывает деревья и некоторые другие объекты, хотя обычно тает, не достигая земли. Конечно, всё это продлится недолго, и вскоре на улицах будет сплошная грязь, но даже так, происходящее напоминает маленькое новогоднее чудо. Снег в декабре, как и в других месяцах — большая редкость.       Только и остаётся, что любоваться, пытаясь выкинуть из головы все случившееся неудачи. Бывает. В конце концов, это ведь не конец? Можно будет поговорить в другое время, как и извиниться, если сладости действительно будут ужасны. Главное, поймать момент, когда Митсуи не сможет сбежать...       Будто это действительно так легко.       Киминобу вздыхает, надеясь, что хотя бы не замёрзнет, пока будет добираться до дома. И успеет сделать это до вечера, чтобы не встречать Новый год где-нибудь в подворотне, пока его родственники переживают, думая, куда он пропал.       Одна улица сменяет другую. Ориентироваться в этом районе немного сложно: бывать здесь приходилось нечасто. Будет особенно неприятно заблудиться и прийти куда-нибудь не туда.       Киминобу замирает, заметив у одного из магазинов тощую фигуру в длинной голубой куртке. Митсуи стоит, подняв голову и, кажется, со скучающим видом смотрит на небо, с которого продолжает медленно падать снег.       — Митсуи! — громко произносит Киминобу, ускорив шаг.       Кто мог подумать, что события повернутся вот так? Эта встреча — просто случайность. Они могли находиться на разных улицах, могли просто не увидеть друг друга, либо кто-то из них мог зайти в магазин. Вариантов так много, что от одной мысли начинает болеть голова. Волнение и досада отступают, сменившись радостью: после всего пережитого такая случайность — просто подарок судьбы.       Митсуи вздрагивает, обернувшись. Он выглядит немного небрежно. За прошедшие месяцы его волосы отросли, и длинные пряди свисают, обрамляя лицо. Некогда оно было идеальной картиной, продуктом, который ждали люди вокруг, но теперь перед Киминобу стоит другой человек. Мягкие и весёлые черты становятся злее: брови хмурятся, верхняя губа с левой стороны поднимается вверх, недовольно обнажив один из клыков.       Киминобу останавливается, не подходя вплотную. Смотрит, будто знакомясь с человеком впервые. Раньше... Митсуи действительно выглядел совершенно иначе, и дело даже не в том, что у него изменилась причёска. Теперь мимика у него другая. Он позволяет себе то, что раньше сдерживал и скрывал. Простая встреча, кажется, вызывает у него злость, и это действительно сбивает с толку.       Перед глазами сразу всплывают образы, увиденные в спортивном зале и в больничной палате. Они тоже казались разными, непохожими друг на друга. Митсуи в принципе будто был соткан из противоречий, и сейчас, глядя на новую версию этого человека, Киминобу думает, что, наверное, никогда не мог до конца осознать, что происходит в чужой голове. Какие чувства надёжно прячутся под улыбкой.       Идеальный Митсуи и его разрушенный, побитый жизнью аналог... Теперь к ним добавляется новая версия. Злой, недовольный подросток, во взгляде которого плещется раздражение и обида на всех вокруг.       Возможно — просто возможно — все эти версии не являются отдельными личностями одного человека, которые он выстраивает, когда жизнь делает очередной поворот. Возможно, все они — это он и есть. Противоречивый, неидеальный, просто скованный рамками, которые выдумал себе сам. И, разглядывая спутанные волосы и синяки под глазами, Киминобу думает, что новая версия Митсуи выглядит самой честной. Она больше не скрывает его обиду, не прячет усталость и не пытается выглядеть совершенной.       На правой щеке располагается красная полоса. Царапина.       После версии идеального Митсуи что-то настолько правдивое и обычное, неаккуратное выглядит странно. Немного пугающе. И против воли в груди зарождается чувство, что всё хочется вернуть обратно.       Это не Митсуи. Это его очередная сломанная, выращенная из боли часть.       Хотя сложно сказать, можно ли отделить грусть человека от него самого. Сразу же становится немного неловко и стыдно. Нет. Такие вещи не могут существовать отдельно. Травмы, обиды, жизненный опыт — всё это формирует личность. Нельзя оставить только хорошее, надеясь на то, что получившийся после этого человек будет похож на всех остальных.       — Я хотел поздравить тебя. — Киминобу улыбается, неловко почесав затылок. — А тебя не было дома. Я оставил подарок там.       Получается много, и он говорит быстро, пытаясь рассказать всё, что хочет. Митсуи так и стоит, смотря на него без особого энтузиазма. Только хмурится чуть сильнее.       — Как твоё самочувствие? — вопрос обжигает губы и горло. В груди тут же вспыхивает волнение, поднимаясь так высоко, что становится сложно вдохнуть. — Как колено?       Плечи Митсуи вздрагивают, но он сам ничего не говорит. Губы кривятся, без всяких сомнений, теперь выражая злость. Кажется, руки, спрятанные в карманах, сжимаются в кулаки.       — Надеюсь, что всё в порядке, — продолжает Киминобу, намереваясь идти до конца. Не желая сдаваться. — Знаешь, мы с ребятами были бы рады, вернись ты снова играть...       Всё. Слова, слетевшие с языка, уже не вернёшь. Хочется верить, что в чужом сердце ещё остаётся место, чтобы вместить в себя желание развиваться и стремиться к победе. Или просто играть. Столько умений и вложенного в них труда. Разве всё это может исчезнуть бесследно?       — Проваливай, — произносит Митсуи, и его голос звучит незнакомо. Раньше он был весёлым и беззаботным. Солнечным, как и весь его обладатель. Даже когда Митсуи бросал колкости, это казалось забавной игрой, в крайнем случае вредностью, а не настоящей злостью.       Что могло произойти с человеком, чтобы он изменился вот так?       — Убирайся! — уже громче кричит Митсуи, топнув ногой. Его тело дрожит, и он сам выглядит так, будто ещё немного, и что-то внутри него оборвётся. А потом неизбежно произойдёт катастрофа, которую точно никак не получится удержать.       Киминобу не хочется уходить просто так. Сдаться, просто увидев то, что человек стал другим. В конце концов, разве это не общество загоняет людей в рамки, заставляя изображать из себя то, что тебе может быть неудобно?       Интересно, какая из версий Митсуи действительно является для него родной?       Неужели, вот эта? Или, может быть, где-то внутри найдётся ещё какой-нибудь вариант?       — Твоё к... — начинает Киминобу, но Митсуи его прерывает, не позволяя закончить.       — Я не хочу говорить, — он выплёвывает это резко. — Заткнись и проваливай туда, куда шёл.       Вот так просто. Наверное, было наивно предполагать, что спонтанная встреча действительно поможет поговорить.       — Почему? — просто спрашивает Киминобу. Стоит ли надеяться на честный ответ?       Что-то внутри с болью подсказывает, что всё было зря. Может быть, будь на руках подарок, всё бы вышло иначе. Его можно было бы показать и напомнить, что отношение Киминобу всегда было наполнено теплом и заботой. Что Митсуи для него — не просто идеальный мальчик, созданный из чужих завышенных ожиданий.       — Я гляжу, твоих поклонников с каждым днём становится больше, — сзади слышится насмешливый голос, и на плечо опускается чья-то тяжёлая и большая рука. Пальцы сжимают сильно и крепко, посылая по телу мурашки.       Киминобу сглатывает, широко распахнув глаза. В нос ударяет яркий и назойливый табачный запах.       Страшно пошевелиться. Даже просто дышать. Происходящее, кажется, вышло из-под контроля. Только собрав всю волю в кулак, Киминобу удаётся заставить себя обернуться, посмотрев на высокого и крупного человека. Это мужчина, и, судя по внешнему виду, совсем не школьник: меньше двадцати трёх лет ему дать не выходит. Щетина покрывает его лицо, на котором тоже виднеются заживающие царапины и синяки. Чёрные вьющиеся волосы достают до плеч, а между губ находится тлеющая сигарета.       Мужчина берёт её свободной рукой и выдыхает облако дыма.       — Слышал? Проваливай, — произносит он, небрежно подтолкнув Киминобу в спину. — Или мне повторить яснее?       Кажется, под этим подразумевается совсем не разговор. Остаётся только кивнуть и как можно быстрее уйти. Сердце в груди бьётся быстро, болезненно сжимаясь от страха. Киминобу сомневается, что так было хотя бы на одной из тренировок. Даже на самых тяжёлых всё ощущалось... иначе. Сейчас же сердце будто намеревается выпрыгнуть из груди.       Что это за человек? Друг Митсуи? Они говорили так, будто действительно были знакомы!       Две фигуры вдалеке, кажется, о чём-то переговариваются. Мужчина по-прежнему курит, а Митсуи не спешит уйти, стоя к нему достаточно близко. О, и это не выглядит, как нападение или что-то плохое. Вместе они даже смеются.       До этой секунды можно было бы предположить, что новая версия Митсуи так не умеет. Что он забыл о том, что в мире существует и ряд хороших, приятных эмоций.       Но, как оказалось, нет.       Произошедшее никак не получается уложить в голове, и Киминобу просто замирает, становясь молчаливым зрителем чужой беседы. До тех пор, пока Митсуи, повернувшись, не встречается с ним глазами.       Из-за этого странный мужчина, напоминающий своим внешним видом бандита, вполне возможно, мог бы пустить в ход кулаки. Киминобу подрывается с места, сворачивая за ближайший дом, и бежит ещё какое-то время, пока в лёгких не появляется тяжесть. Холодный воздух обжигает горло и нос. Одежда под курткой становится неприятно-влажной от пота.       Шанс что-то исправить? Переубедить? Было ли это возможным где-то за пределами наивных фантазий? Чувствуя, как морозный воздух пощипывает лицо, а сердце судорожно бьётся в груди, Киминобу понимает, что не знает ответ.       «Нет», — вертится в голове, и надежда, что некогда теплилась внутри, практически угасает.