Кошка поймала птицу

[Песни из плейлиста Антона]: ×Любэ — Атас ×Александр Буйнов — Петро ×Кристина Орбакайте — Перелётная птица ×Алёна Апина — Лёха ×БандЭрос — Про красивую жизнь ×Анонс — Оля и СПИД ×Бьянка — Были танцы ×DJ Дождик — Почему же ×Комбинация — American Boy ×Натали — Морская черепашка ×Звери — Районы-кварталы ×Максим Леонидов — Видение ×Анжелика Варум — Твои глаза ×Татьяна Буланова — Ясный мой свет ×Дискотека Авария — Малинки

Какими силами он пережил этот вечер, было Антону неведомо. Родители, с порога разглядев тот кошмар, что творился на его лице, потребовали объяснений. Антон сказал только, что к его друзьям это не имело никакого отношения, и попросил не вмешиваться, дескать, он не маленький и сам разберётся. Родители сделали вид, что поверили. Мама молча повторно обработала его раны и отправила отдыхать. Об инциденте до его побега они не проронили ни слова. Оно и к лучшему, наверно. Хотя всё равно потом придётся поговорить об этом… Боги, как Антон не хотел ругаться из-за подобной фигни, но его язык, работающий быстрее мозга, вечно загоняет его в такие вот ситуации. По пути в комнату он встретил сестру, которая ахнула, приложив кулачок к лицу, но не рискнула ничего спрашивать и только проводила его долгим взглядом. Антон малодушно подумал о том, что теперь-то Оля точно его простила… Как нелепо… Уснуть удалось только с рассветом: Антон ворочался всю ночь, одолеваемый неспокойными мыслями, и никак не мог успокоиться, как бы ни старался прогонять их. Он продолжал думать о Роме, об их взаимоотношениях, которым пришёл конец, даже не начавшись. Вот что теперь можно было сделать? Рома никогда его не простит, и не имело уже никакого значения, что он сам начал это всё. Если Антон мог анализировать ситуацию с разных сторон и даже в какой-то степени понимал агрессию Ромы, пусть и неоправданную, то вот Рома… Вряд ли после всего случившегося станет его слушать. По правде говоря, Антон считал, что они оба вспылили, оба поступили необдуманно и глупо… Но ведь в то же время… Да чёрт! Зовите Антона наивным дурачком, но он не думал, что Рома представляет из себя именно то, что показал при первой встрече. Тот момент искренней растерянности, беспомощности, какой-то глухой тоски в глазах Ромы почему-то прочно засел у него в мыслях. И, тем не менее, оправдывать Рому совсем он не собирался. Было ли Антону обидно? Да. Считал ли он, что Рома не прав? Да. Насилие вообще сложно оправдать… Вот только он сам вывел Рому на эмоции, отплатил ему его же монетой. И темноволосый не придумал ничего лучше, кроме как выпустить гнев кулаками. Глупо, глупо, глупо… И что же в итоге? Антон вновь вернул Роме «должок», и эту цепочку уже не остановишь просто так. Теперь Рома точно его ненавидит. Ненавидит ли Антон Рому? Нет. Какой бы глубокой ни была его обида, Антон не терял надежды объясниться с Ромой, поставить точку в их беспричинном споре, установить хотя бы банальный нейтралитет. Но… Сейчас ситуация зависела уже не от него. Ссадины и ноющий нос периодически напоминали о чужих сильных руках, что сжимали его волосы, сталкивали его лицо с твёрдым коленом… И Антон вздрагивал от этих фантомных прикосновений каждый раз. Но он правда… Готов был простить, готов поговорить, выслушать, понять… И дело было даже не в том, что наживать заклятых врагов как-то не входило в его планы, а в простом желании помочь. Роме пришлось несладко, и кто он такой, чтобы судить о том, как паршиво ему должно быть на душе… Рома поступил гадко и низко, но разве это плохо – дать человеку шанс признать свою ошибку? Дать возможность загладить, вину и попробовать… найти общий язык? Что ж, всё это было сказочно и прекрасно до тех пор, пока сохранялся хоть малейший шанс на то, что Рома раскаивается в своём поступке хотя бы чуть-чуть. С этим можно работать. Но если же нет, и Рома взаправду просто ублюдок с раздутым самомнением, то Антон вновь знатно облажается и, вполне вероятно, получит порцию моральных унижений. Ну и пусть! Надежда умирает последней, и вообще – вера в людей однажды принесёт свои плоды, вот увидите! Чириканье утренних птичек разбудило уже через два часа, и Антон, проклиная весь род птичий, соскрёб себя с постели и поплёлся в ванную, избегая смотреть в зеркало. Спасибо, но любоваться синяками, напоминающими фиолетовый виноград, не особо хотелось. Паста жгла треснутые ранки на губах, а рот вообще раскрывался с трудом. Стрелки на кухонных часах показывали половину восьмого, и на этот раз Антон застал за завтраком всю семью. Ему предложили блинов, и он согласился, правда, глотал через силу: аппетита совсем не было. И родители, и Оля бросали на него внимательные взгляды и вздрагивали, когда он шипел сквозь зубы от раз за разом простреливающей боли. Хотя, по сравнению с тем, как адски горело лицо вчера, сегодня он чувствовал себя просто прекрасно. В какой-то момент, глубоко вздохнув и помолившись на настроение родителей, он, чуть не заикаясь, протянул: – Мам, пап… Простите меня… За вчерашнее, — не уловив в их глазах недовольства, он продолжил: – Я не должен был убегать. И… Говорить тебе такое, папа. Отец ответил первым, вставая из-за стола и присаживаясь на соседнюю с Антоном табуретку: – Ты тоже нас прости, — пока Антон подбирал упавшую от столь быстрого прощения челюсть, отец многозначительно глянул на маму, которая, похоже, не разделяла решения супруга. Она сложила руки на груди и, не смотря на Антона, сдержанно кивнула. Отец нахмурился, но удовлетворился этим. – Но ты должен понимать, что нам нужно разобраться со всем… — отец неопределённо повёл рукой, – этим. Мы, так и быть, не будем расспрашивать об этой красоте на твоём лице. Ты всё-таки подросток, гормоны шалят, подраться хочется, понимаю. Раз уж ты говоришь, что твои товарищи тут не при чём, то ладно. Но давай договоримся, Антон. Ещё раз произойдёт что-то подобное — и мне придётся вмешаться, хочешь ты того или нет. Отец выжидающе смотрел на него. Антон коротко кивнул. – Да, папа. Я понял. Но такого больше не случится, можешь быть уверен. – Буду надеяться, — он чуть приподнял уголки губ, и Антон отзеркалил эту улыбку, смущённо кладя руку на шею. Но потом лицо отца приняло каменное выражение. – Насчёт вчерашнего, ммм… Мы долго обсуждали, как будет лучше сделать, и пришли к выводу, что мы должны серьёзно поговорить. Желательно, как можно быстрее. Так больше не может продолжаться. В животе скрутился узел. Антон был полностью согласен с папой, и всё же… Почему-то ему казалось, что поговорить спокойно у них не выйдет и они все снова переругаются. Но куда больше его поразил тот факт, что папа вызвался негласным посредником между ним и мамой, хотя и сам наверняка имел много к нему претензий. Это вызывало чувство защищённости со стороны отца, словно он таким образом гарантировал остаться на нейтральной стороне или даже поддержать его… Он, честно говоря, ожидал подобного от мамы, ведь папу он вчера обидел куда сильнее. Но мама вела себя так отчуждённо, подчёркнуто холодно… Это могла объяснить очередная ссора между родителями, что произошла во время его отсутствия. Или же мама обиделась на Антона всерьёз, настолько, что даже не хочет сделать первый шаг, как это она делала всегда. Такое отношение со стороны мамы задевало его за живое, но игнорировать попытки папы помирить их он не мог. Не он ли планировал поступить так же с Ромой в ближайшем будущем? – Если вы с мамой не против, можно сегодня вечером поговорить. Когда все свободны будут, — сказал он, пытаясь вложить в голос побольше уверенности. Папа послал ему взгляд, полный благодарности. Мама наконец-то посмотрела на Антона и хмыкнула: – Если кое-кто опять не убежит, — Антон потупил взгляд, признавая данный прокол. Но почти сразу же мама устало произнесла: – Знал бы ты, Антон, как мне дороги твои выходки. Одна за другой… Никакого покоя. Если бы Антона спросили, какое самое ужасное чувство можно испытывать в этой жизни, прямо сейчас он бы ответил: вины. Вина в прямом смысле душила его. Он не хотел зацикливаться на ней так сильно, но она не спрашивала, забираясь внутрь и пуская там свои корни. Антон терпеть не мог чувствовать себя виноватым. Но ещё больше он не любил вину, которую он готов был признать. Прямо сейчас он был так сильно виноват… Перед родителями, Ромой и по-прежнему Олей… И простые извинения звучали пусто, жалко и бессмысленно. И несмотря на это, он просипел: – Прости, мама. Мама не сжалилась над ним на этот раз. Как будто он исчерпал лимит её доверия. – Что толку… — начала она, но мотнула головой, затыкая саму себя. – Вечером поговорим. Никогда ещё мамино «вечером поговорим» не звучало так устрашающе. Никогда прежде не пахло такой безнадёгой. Антон повернул голову, чтобы посмотреть на молчавшую как партизан Олю. Она пыталась слиться с интерьером и не подавать признаков своего существования, потому что, Антон точно это знал, не выносила тех случаев, когда родители втягивали её в конфликт. Она вообще не хотела как-либо участвовать в — как девочка часто говорила, — «криках друг на друга». Конечно же, и сейчас она не проявляла никакой инициативы и предпочитала пялиться на мушек, застрявших за оконной рамой. После недолгой паузы мама встала из-за стола, незамысловатым жестом руки указывая отцу на горку грязной посуды на столе. Отлично, мойка посуды сегодня — снова не его забота. Потом Карина задержалась глазами на Антоне и спросила: – Как себя чувствуешь? – Нормально. Только лицо жжёт иногда, — он старательно избегал взгляда мамы. Он физически не мог выносить того нескрываемого укора, что блестел в её глазах. – Тогда сходите с Олей покормить куриц. И сразу же на кладбище съездим, коли уж все встали. Антон ограничился кивком головы и с превеликим удовольствием вышел из-за стола, чтобы переодеться. Пока он одевался, то непроизвольно задумался о том, с какой радости они вдруг поедут на кладбище, но выделенный красным цветом квадратик на календаре, висящем перед лестницей, поставил всё на свои места: ну, конечно — сегодня же Троица. Для Антона церковные праздники, по большей части, означали дни без лишних забот, но, разумеется, кощунственно было мыслить лишь в таком ключе. На Троицу они всегда вспоминали усопших родственников и, следовательно, обязательно ездили на кладбище. Обычно такая поездка не вызывала у Антона мрачного настроения, но сегодня почему-то… Эх, наверно, Антон становится слишком впечатлительным. Оля ждала его у забора, перебирая пальчиками небрежно заплетённую косу. Антон, надев сапоги и взяв ведёрышко с зерном, пошлёпал к ней. Курицы жили в бывшем хлеву, который отец внутри сделал более-менее похожим на курятник, и блондин, отдав сестре горстку зёрен, хлопнул калиткой. Пернатые высыпали к ним, кудахча и прихлопывая крылышками. Только петух продолжал важно расхаживать в отдалении. Оля разбросала зёрнышки по периметру «прогулочной площадки», а Антон отнёс остальную часть в кормушки. Светло-коричневые курочки бегали вокруг него, подцепляя клювом штанины и покусывая его пальцы, когда он протягивал к ним ладонь. Антону нравилась мягкость их перьев, да и птицы, привыкшие к нему, несильно захватывали кожу, так что Антон не боялся их гладить. Он как раз водил пальцем по шее одной из шести курочек, когда сзади него раздалось покашливание. Курицы от испуга возмущённо закудахтали и повзлетали на жёрдочки. Антон изогнул бровь в немом вопросе, и Оля, присев, как и он, на корточки, прошептала: – Я больше на тебя не обижаюсь, Тоша. Антон усмехнулся и сгрёб сестру в объятия. Она захихикала и, покраснев, почти не сопротивлялась. Когда Антон выпустил её и они прекратили создавать суету, курицы наконец спокойно продолжили трапезу, хлопнувшись обратно на пол и застучав клювами. Оля всматривалась в его лицо и, поддавшись искушению, спросила: – Неужели ты взаправду с кем-то подрался? Конечно, для него это было нетипично. Можно даже сказать, совсем ему не соответствовало. Так что любопытство Оли было неминуемо. – Да, — ответил он честно, не видя смысла это скрывать. К тому же, родители тоже были об этом в курсе. Странно, что вездесущая Оля не прознала, о чем он говорил родителям вчера. Хотя, скорее всего, подумала, что он лукавит. И отчасти оказалась права. – Почему? Ты с кем-то поссорился? – Можно и так сказать, — ответил уже уклончиво. Он доверял Оле, но не знал, стоило ли посвящать её в это. Если однажды случится что-то серьёзное — упаси Господь, конечно, но мало ли, — то Оля, если родители будут давить на неё достаточно сильно, выдаст всё подчистую, лишь бы это помогло. Но даже так… Оля не имела к этому никакого отношения. – Мы просто не смогли договориться. Следующий её вопрос был ожидаем: – И с кем… Ты так поругался, что аж получил в нос? Антона одолевали сомнения. И всё же, посмотрев в глаза сестре, он увидел только её извечное беспокойство за него и искреннее желание узнать, что случилось. Проклиная свою сентиментальность, Антон, пока не передумал, выпалил: – С Ромой. Оля моргнула пару раз и переспросила: – С кем?.. Антон мысленно дал себе щелбан. Конечно, с какого перепугу Оле знать о Роме, когда он только Антону стабильно попадается в поле зрения… Почему же так, интересно… – Это наш новый сосед. Может, ты его уже видела: с тёмными волосами, глаза у него зелёные, ходит такой недовольный вечно. – Ничего себе! — воскликнула Оля, вновь перепугав куриц до полусмерти. – Как же вы так? Я его видела вчера утром, так он грустный какой-то был, как грозовая тучка. Папа сказал, он из дома не суётся никуда. Когда вы успели-то? И где? Чего вы с ним не поделили? Ой, так вы знакомы, что ли?! Вопросы посыпались из Оли как из рога изобилия. Антон, посмеиваясь, остановил сестру лёгким толчком в плечо. – Не гони так, Оль. Я не успеваю, — она комично сомкнула губы и показала невинным взглядом, что готова внимательно его слушать. Но Антон-то видел, как в этом взгляде горит нетерпение. – Я с ним вчера познакомился. Ну, то есть, пытался познакомиться… И он вкратце пересказал Оле события минувшего дня, связанные с Ромой, опуская большинство подробностей. Это всё ещё было слишком личным и касалось, к тому же, не его одного. Главное он передал, а там уж Оле придётся смириться. Судя по всему, сестра уличила его в замалчивании и, надув губы, запричитала: – Ты опять стесняешься мне что-то говорить, да? Думаешь, я буду ругать тебя? Тоша, да я же всегда на твоей стороне! И вообще, этот Рома сам дурак, каких поискать. Я уверена, что ты всё правильно ему сказал! Причину, по которой Рома сорвался с цепи, Антон, конечно же, не стал озвучивать, поэтому сестра и не могла представить себе, из-за чего какой-то там Рома мог на него обозлиться. Она верила в его невиновность. От этого комок вины в груди почему-то сжался сильнее. Если бы Оля знала всю правду, стала бы она так же защищать его?.. Отец как-то сказал, что полуправда хуже лжи. Правда это или нет, Антон, кажется, в скором времени выяснит. – У него могут быть свои причины, — сказал Антон, прерывая словесный поток сестры. – И я действительно сказал ему неприятную вещь. Именно поэтому я хочу с ним поговорить. – И всё равно, даже если ты так сильно его обидел, это же не повод махаться кулаками! Драться — это плохо… Мама говорит, что есть люди, с которыми бесполезно разговаривать. Вдруг Рома как раз такой? – Вот и узнаю, — с нажимом сказал Антон. Он глубоко вздохнул, собираясь с мыслями и подбирая слова. – Оль, я очень ценю, что ты переживаешь за меня. И знаю, что не будешь осуждать. Но, понимаешь, это только наше с Ромой дело. Было бы нечестно болтать об этом направо и налево. Если тебя это успокоит, я даже друзьям об этом ничего не говорил. – Правда? — Оля вперилась в него взглядом и, убедившись в честности брата, нехотя кивнула. – Ладно, так уж и быть. Но тогда, если у меня появятся такие секреты, я тоже тебе ничего не скажу, вот так! – Что же делать, придётся пойти на такую жертву, — Антон услышал обиженное фырканье и пригладил растрепавшуюся чёлку девочки. Оля не стала отталкивать его руку. Значит, не обиделась. Отлично. Хоть какая-то положительная новость за эти дни. Прозвучал крик мамы, и они поспешили на её зов. Но перед тем, как выйти из курятника, они ещё немного погладили курочек. Одна из них чуть не выбежала через калитку, но всё обошлось. Оля сияла улыбкой, щебеча с ним обо всякой ерунде, и Антон впервые после драки в лесу широко улыбался в ответ. Часть груза спала с его плеч, и это не могло не радовать. – Яиц не нашли? — спросил папа, когда они ввалились на кухню с пустым ведёрышком. – Не-а, — отозвался Антон. – Зёрна им поменять, что ли… — пробубнил папа себе под нос, но, мотнув головой, скомандовал: – Пять минут на сборы, и поедем. Нас уже ждут. Спустя десять минут они были в полной готовности. Антон не мог отыскать свои камуфляжные штаны, которые планировал надеть. Ещё и кепка куда-то запропастилась… Несмотря на тёплую погоду, с утреца всё равно было значительно прохладнее, чем днём, и ходить по лесному кладбищу в футболке и шортах решился бы только отбитый на голову, так что Антон не скупился на одежду: футболка и ветровка, штаны, носки и резиновые сапоги до колен. Кепку он так и не нашёл, так что накинул на голову капюшон, надеясь, что комары так его не сожрут… Но небольшая задержка была некритичной. Мама вручила им букетики с искусственными цветами и пакеты с едой. Перед выходом они напыхались средствами от насекомых и намазали все открытые участки тела ванилью, чтобы мошки не приставали. Пробраться через канавы, залитые водой по самое «не хочу», по дороге к кладбищу было возможно только на тракторе. Так как собственного у них не было, они часто договаривались с Иваном Петровичем, дедушкой Евы, у которого была ещё и телега. Он никогда им не отказывал, и сегодняшняя просьба не стала исключением. Да и ему самому было по пути, так сказать. Помимо Петровых, в телегу на маленькие лавочки уселись и члены семьи Евы: мама, отчим, бабушка и она сама. Блондинка поприветствовала Антона и Олю кивком головы и поздоровалась с их родителями. Взрослые завели разговоры на светские темы, способные довести до уныния, благо с рёвом мотора трактора Антон практически перестал их слышать. Телега пришла в движение, а с ней и никак не держащиеся лавочки, так что их приходилось удерживать самостоятельно и вдобавок цепляться за бортики телеги, чтобы не вылететь из неё. После каждой такой трясучей поездки Антону казалось, что его задница превращается в отбивную. Ева была погружена в себя и выглядела мрачной, поэтому Антон не стал заводить диалог. Оля тоже не пыталась с ним заговорить, так что для них путь прошёл в гробовом молчании. Ближе к кладбищу, когда трактор свернул непосредственно на лесную широкую тропинку, ветки деревьев стали находиться в опасной близости от сидящих в телеге, и из-за этого нужно было наклонять голову или уворачиваться, чтобы не получить колючей хвойной веткой по лицу. Сегодня Антон лишился бы глаза, наверно, если бы Ева в последний момент не прижала его голову к низу, чуть не вывернув в процессе. Через секунду прямо над ним хлопнула огромная еловая лапа, и Антон точно слышал, как кто-то из взрослых смачно выругался. В остальном дорога прошла без происшествий. Приехав на место, взрослые со скоростью улиток сползали по стремянке, которую Иван Петрович поставил к телеге, когда как дети просто спрыгнули с неё. Лесная подстилка шуршала под ногами, и этот звук, как только стихли все голоса, остался чуть ли не единственным в естественной «тишине» природы, разбавляемой лишь редким чириканьем птиц, и оттого совсем не угнетающей, а какой-то даже… спокойной? Антона никогда не пугали кладбища, скорее вызывали странное тянущее чувство в груди, но определить точно было сложно. В любом случае, здешняя атмосфера не сильно давила на него. Семья Евы ушла к могилам своих родственников, а Петровы побрели к своим. Гладкие чёрные плиты были покрыты слоем пыли и почти не блестели на солнце, некоторые цветы унесло ветром, и они валялись поблизости, рюмки были пусты, а одна и вовсе перевёрнута. Сами могилы были огорожены заборчиком, который всегда открывался с прищемлением пальцев, поэтому Антон не хотел заходить первым. Вместо этого он вызвался достать продукты и бутылки на маленький квадратный столик, стоящий чуть поодаль, пока родители будут ухаживать за могилами. Мама убирала пыль и проходилась веником по площадке внутри ограждения, выметая всякий мусор и листья, папа заменял сломавшиеся или уже плохо выглядящие цветы на привезённые, а Оля возилась недалеко от них, собирая какие-то шишки. Когда родители закончили, Антон подошёл к могилам бабушки и дедушки, фотографии которых сильно выцвели со временем, и, по очереди положив руки на надгробия, пожелал им спать спокойно… Он положил рядом с каждым по конфете и вскользь понаблюдал за Олей, которая делала то же самое. Потом они все вместе съели овощи и хлеб, которые привезли, перед этим вымыв руки водой из бутылки, и Антону даже налили немножко коньяка. Он с огромным усилием выпил его, следом влив в себя, наверно, две трети чая, что как раз был взят для него и Оли. Комары, несмотря на тонну отгоняющих штук, которыми он опрыскал свою одежду, кусали нещадно, и за эти двадцать минут прыщей от укусов на его лице стало в пять раз больше. То и дело раздавались хлопки по щекам и шипение от неприятных ощущений. Так что, когда Иван Петрович позвал их ехать обратно, Антон пулей побежал к трактору. Родители, налив в рюмки у могил алкоголь, последовали за ним. Ева по-прежнему молчала, и размазанная тушь говорила громче любых слов о её настроении. Антон, сам от себя не ожидая, как-то тоже пал духом. Как бы он ни отмахивался от скорби, ведь ни бабушку, ни дедушку он практически не помнил, осознание чужой смерти не могло не задевать. Он не любил об этом думать и сейчас приказал себе не погружаться в состояние перемолотой амёбы. Возможно, кто-то назовёт его бессердечным. Просто Антон пропускал такое через себя немного по-другому. Если мимолётные чувства, такие как гнев, радость, удивление, грусть и тому подобное, проявившиеся в данный момент из-за чего бы то ни было, Антон мог выражать мгновенно, ярко и неосознанно и вообще считал себя довольно эмоциональным человеком, то чувства глубокие, накапливающиеся, имеющие долгосрочную перспективу и надолго поселяющиеся внутри он прятал за семью замками. Он переживал их тихо и медленно, уже никак не показывая. Это казалось ему странным, но ничего с собой поделать он не мог. Просто пришёл к выводу, что это его своеобразная защитная реакция… Дорога обратно пролетела незаметно и, как это заведено, показалась намного быстрее. Вымотанный во всех смыслах, Антон завалился на кровать и задремал. Сколько он так провалялся, Антон был без понятия, но два с небольшим часа сна накануне сделали своё дело: из дрёмы он провалился в полноценный сон. Разлепил глаза он только после стука в окно. Спросонья Антон совершенно не понимал, в чём дело, и хотел только наорать на того, кто посмел потревожить его сон… Уже с утра подремать не дадут! Взгляд невзначай упал на настенные часы, и Антон едва не свалился с кровати. Три! Три часа дня! Он же проспал обед!.. Зато продрых четыре с лишним часа, молодец, и добавить нечего… И почему его никто не стал будить?.. Настойчивый стук повторился, и Антон, рывком поднявшись, пошёл на долбящий по ушам звук и обомлел. Руки второпях распахнули окно, и незваный гость упал на пол его комнаты. – Здорова, Тоха, на! До тебя не достучишься, бля… Всё утро тебя ищу, а ты дрыхнешь, на. Ладонь Антона встретилась с лицом. – Ты нормальный? — сказал он громким шёпотом, опасаясь, что родители услышат эту возню. – Через дверь входить разучился? Бяша по-хозяйски уселся на смятые простыни и скинул тапки, складывая ноги «по-турецки». Антон внутренне скривился, но внешне остался невозмутим. Да и вообще, он неженка, что ли, чтобы чистоплюйством заниматься? Не братское это дело, отчитывать друга за сиденье на своей постели, а простыни потом и постирать можно… Так, всё! – Ага, на. Если бы я через дверь вошёл, меня б твои предки с крыльца спустили. – Резонно, — согласился Антон и, как можно тише закрыв окно, примостился на противоположный край кровати, чтобы сидеть с Бяшей лицом к лицу. – Громкость сбавь, а то точно спустят. Бяша ойкнул и заговорил полушёпотом: – Ты где шлялся, на? – На кладбище ездил. А потом заснул, как видишь. Не спал ночью почти. – Ебать, — снова чертыхнувшись, Бяша шлёпнул себя по губам и на вопросительный взгляд Антона ответил: – Я и забыл, что сёдня Троица, на. А то я гадаю, где ж тебя носит-то, ёмаё. – Зачем ты пришёл? – Антон задал этот вопрос несколько холодным тоном, и Бяша не мог этого не уловить. И точно — смешливые нотки мигом исчезли из его взгляда, а фигура сразу как-то сгорбилась. – А ты не рад видеть своего бро? — Бяша попытался пошутить, но Антон никак не отреагировал. И он знал, что молчание нервировало Бяшу лучше каких-либо слов. Поэтому бурятёнок стыдливо опустил голову и спросил потерянно: – Ты… злишься на меня? – Я не злюсь. Я просто разочарован. – Лучше не стало, на… — Бяша встряхнул плечами, словно настраиваясь, и взмолился: – Ну, Тоха, ну ты чё… Скажи хоть, за что? Хотя не, стой, на, я догадываюсь. – Неужели? — не мог не подстебнуть Антон. – Ну, прости, Тох! Ну, не знал я, что теперь ты психуешь, когда кто-то пиздит говно, которое обидело тебя, на… – Я не психую! — Антон вдохнул побольше воздуха, чтобы не начать заводиться, но это не совсем помогало. – И я, между прочим, прямым текстом сказал, что не хочу, чтобы вы ходили бить Рому. Вы что вообще с ним сделали? Нож-то на кой чёрт было использовать?! – Да я пальцем его не тронул, братан! — Бяша аж подпрыгнул на эмоциях и заговорил со всевозможным жаром: – Ну, что я должен был сделать, на? Сказать Ковалю: «Слышь, мы не пойдём бить этого придурка»? Так, что ли, на? Чтобы он уже мне хлебало начистил? Ты будто вчера родился, Тох, на. Петю не знаешь? Он же… – Если вбил что-то себе в голову, то его уже не остановить, — с сердитым вздохом закончил Антон. Сразу вспомнились слова Оли о «людях, с которыми бесполезно разговаривать». Вот Петя, пожалуй, был идеальным кандидатом под это определение. – То-то и оно, братан, на! Он ещё и пьяный был в стельку, ему такому хоть кол на голове теши, прёт как танк, на, — Бяша остановился, чтобы перевести дыхание, но потом продолжил, уже бегая глазами по чему угодно, кроме Антона. Ага, опять застеснялся. – Но, братан, если по справедливости, на… Надо было этому Роме всыпать для профилактики. Вот! Вот за это прости, если такая запара у тебя с ним, на! Сам разобраться хочешь, не вопрос, братан, я ж против, что ли? Я просто думал… Я ж как лучше хотел, Тох! Но я клянусь тебе, на… На чём хочешь поклянусь, я его не трогал, вообще не трогал! Коваль как его увидел, у него глаза такие страшные стали, ебануться можно, на… Мы думали, он его прямо там прикончит. Пепел его схватил, а Немец только парочку ударов пацану этому прописал, как тебе, короче… Ну, около того, на! И всё! Мы собирались уходить, но Коваль вырвался и как ножом ёбнет, я там чуть от страха не помер… Кровь на ноже, Рома этот твой лежит, не двигается нихуя, ну, думаю, всё, приплыли. Ща и меня в общую кучу и в колонию на сибирские рудники, на… Но потом, ты прикинь, Рома Ковалю зарядил промеж глаз и рванул, на, только пятки засверкали! Вот и весь сказ, Тох! Ну, не буду я больше лезть в твои разборки, хочешь? Если не попросишь, на… Тоха… Антон с трудом поспевал за быстрой речью друга, но внимательно его слушал. Непроизвольно Антон выяснил подробности вчерашнего избиения Ромы, и картина в его голове немного поменялась. Нет, то, что Бяша не будет никого бить, было понятно с самого начала, но вот Петя… Пропустил все слова Антона мимо ушей, так ещё и чуть серьёзно не покалечил непричастного к их криминальному миру человека. Антон всё понимал, не первый день варился в их компании, и прекрасно знал, чем занимаются его товарищи. И пока это его не касалось, ему, в общем-то, было плевать. Он считал, что между собой банды вольны делать что угодно, лишь бы в откровенную чернуху не скатывались… Драки, выяснения отношений, поддержание авторитета путём запугивания и унижений, какие-то там связи… Мирное население их деревушки это не затрагивало — и бог с ним. Но Рома — «гражданский», «фраер» на их языке, — был, по сути, такой же, как он, для их иерархии, просто никто, не представляющий интереса до тех пор, пока не суёт свой нос не в свои дела. Хотя… Ладно, Антон был их другом. Ладно, Рома напал на Антона, тем самым косвенно посягнув на банду. Но в том-то и дело, блять, что только косвенно, если это ещё не слишком громко сказано! Антон не был частью банды. И конкретно вчера он не просил трогать Рому, не просил мстить за себя, а просил, чёрт побери, оставить это дело ему самому. Пальцы яростно сжали простыни. Антон дождался, когда Бяша посмотрит на него, и зашептал: – Ты пообещаешь мне здесь и сейчас, что больше не будешь вмешиваться в мои дела с другими людьми, которые никоим образом тебя не касаются. Особенно тогда, когда я настоятельно прошу тебя не вмешиваться. – Да ради бога, братан, на! Во те крест! Шипящие, резкие и смазанные звуки, произносимые Бяшей таким нелепым шёпотом, по-настоящему рассмешили Антона, только сейчас обратившего на это внимание. Обиды на как не бывало, в самом деле… Настолько открытая реакция друга не могла не растопить ледышку на его сердце. Антон знал, что на Бяшу с этого момента можно будет всецело положиться. Он услышал. Он понял. Извинения были приняты. Ярость отступила, на её место пришли безмятежность и какая-то игривость. Внезапный смех Антона напугал Бяшу, и он собрался вновь что-то затараторить, но блондин прикрыл рот ладонью, чтобы заглушить смешки, и, отдышавшись, сказал: – Ты не крещёный. Бяша сначала не выкупил прикола. Но потом взорвался хохотом, безуспешно пытаясь затушить нарастающую «смеховую истерику». Антон запустил в друга подушкой, и тот догадался проржаться в неё. Когда бурятёнок, раскрасневшийся, но довольный, вытер слезинки с глаз, то уточнил: – Это я так прощён, Тоха? Антон закатил глаза и выставил руку ладонью вверх. Бяша мгновенно хлопнул по ней своей, но не стал отпускать, а сжал, с немой мольбой уставившись на него. Ему нужно было словесное подтверждение, потому что молчание всегда делало только хуже. А ещё друг не выносил теряться в догадках. – Прощён, — одно слово, сказанное твёрдым голосом, и глаза Бяши загораются похлеще новогодней ёлки. – Здесь не ты виноват. И я слегка погорячился… Но я рад, что ты меня услышал. Я всегда благодарен тебе за помощь. Но есть такие моменты… – Когда кулаки не помогут, да? — перебил Бяша. Антон собирался сказать совсем не это, но замер, поражённый словами друга. Бяша же продолжал: – Я виноват, я знаю, на. Но я… Не знаю, Тоха, как сказать. Когда ты пришёл с разбитым лицом, весь бледный как поганка, шатался ещё… Я как будто рассудок потерял, на. Мне хотелось… На этот раз, правда хотелось вмазать тому, кто это сделал… Потом услышал имя этого придурка и уже ничего не соображал. Но я… Не стал бить. Не потому, что послушал тебя, хотя должен был, на. Потому что снова сдрейфил. Не смог… Тоха, я много раз говорил тебе, что за тебя кому угодно ебало начищу, на. Но, как видишь... Антон почувствовал, как Бяша отпускает его пальцы, но теперь уже он не позволил хватке ослабнуть, вцепившись в друга. – Не надо никому… Не надо драться ни с кем из-за меня. У тебя и своих проблем полно, — Бяша протестующе хмыкнул, но Антон не остановился. – Но я доверяю тебе больше, чем кому-либо ещё. И я уверен: ты защитишь меня, когда я буду в этом нуждаться. Когда я попрошу тебя об этом. И Антон, не дожидаясь очередных глупостей от Бяши, притянул его к себе, устроив его вороную макушку на своём плече. Бяша, как он обязательно сделал бы это раньше, не стал брыкаться, а как-то обречённо вздохнул и расслабленно обмяк в его руках. – Какой-то ты слишком разговорчивый стал, — усмехнулся Антон, беззлобно поддев друга, чтобы разбавить атмосферу. – Реально, бля… И вообще, пора прекращать это, Тох… Не успел Антон спросить, что именно, как в окно вдруг постучали. Бяша отлетел от него как ошпаренный и побежал открывать створки. Пока Антон пытался сообразить, что произошло, в комнате появился второй неожиданный посетитель. – Паша?! Ты-то что тут забыл? — в последний момент вспомнив о конспирации, прошептал Антон, непонимающе пялясь на прибывшего. Бяша приложил палец к губам, глядя на Пашу, и пошёл напяливать свои тапки. – И тебе здравствуй, Антон, — как всегда невозмутимо произнёс Паша, но Антон не купился на это. Он сложил руки на груди, отгораживаясь и показывая, что ни капли не впечатлён. Паша, сдавшись, сказал: – Я понимаю, ты недоволен вчерашним… – Да что ты говоришь? — стоило Антону успокоиться, так нет, здрасьте, пожалуйста… Паша решил проигнорировать его выпад и начал по-другому: – Я послал Бяшу позвать тебя, но вы задержались, и я решил проверить, всё ли в порядке. Извини, что вот так вламываемся к тебе, но иного выхода у нас нет. – Позвать куда? — опешил Антон. – Поговорить, — ответил Паша и кивнул головой в сторону оконного стекла. – Не здесь, разумеется. Если ты не против, я приглашаю тебя к нам. Ковалю… Пете тоже есть, что тебе сказать. Если тебе неудобно, называй любое другое место. Антон удивился тому, что Паша назвал брата по имени, что было не принято практиковать в их кругах. Все знали, что Антон выразил несогласие с этим, как ему всегда казалось, бредовым правилом и не стал ему подчиняться, с чем товарищам в скором времени пришлось смириться. Бяша был исключением, о причинах которого было известно лишь им двоим. Но раз Паша пошёл на это, чтобы показать этим… что? Готовность идти на уступки? Вряд ли. Но, по правде говоря, Антона это очень заинтриговало. И всё же он не мог не спросить: – А если я не хочу с вами разговаривать? Паша не выглядел сбитым с толку, словно предвидел это изначально. Он кивнул и покосился на Бяшу, но тот крутился по комнате, не встревая в их разговор. Неужели Петя так сильно его шугнул вчера?.. От обиды теперь уже за друга в груди вновь зарокотал гнев. Что ж, вот и появился ещё один повод! – Ты имеешь полное право злиться на нас… — понуро заговорил Паша, но осёкся, увидев, как Антон спрыгивает с кровати и идёт к шкафу за сменной одеждой. После кладбища он так и не переоделся, и, пускай одежда была совершенно чистой, Антону хотелось избавиться от призрачного ощущения гнили на себе. – Я тогда переоденусь, с вашего позволения, — сказал он, роясь в стопке футболок. Затылком он чувствовал на себе два пронзительных взгляда. Паша прокашлялся и, будто не веря в то, что Антон действительно согласился, неуверенно пробормотал: – Да-да, конечно. Мы подождём внизу. Антон сдержал хихиканье. Ох, он бы всё отдал за то, чтобы видеть растерянность в глазах Паши в этот момент! Но он, к сожалению, стоял спиной и мог только слышать, как скрипит окно и шуршат листья берёзки, растущей под окном. То, что ничуть не прочные веточки не сломались от карабкающихся к нему на второй этаж товарищей, было поразительно. Но ещё поразительнее был тот факт, что Паша, тот самый Паша, что лишний раз пальцем не шевельнёт и ни за какие коврижки не полезет маяться всякой фигнёй, ползал сегодня по деревьям как Маугли. Сегодня, может, снег пойдёт?.. Послышался свист ветра, и голос Паши зазвучал уже откуда-то снизу. Антон потянул шнурки штанов и чуть не вскрикнул, когда почувствовал ладонь на своём плече. «Да щас я!» — услышал Антон над самым ухом и поморщился. Боже, если родители их до сих пор не запалили, то пора бы им проведать ЛОРа. – Я спросить хотел, Тох… — Бяша мялся невесть сколько времени, но Антон стоически сдерживал себя, чтобы не вякнуть: «Ну?!». Замерли как два дебила, а у него ещё и резинка на штанах слабая… Если они спадут, можно будет пойти похоронку писать. Но Бяша всё же сумел родить: – Ты скажешь потом про Рому… Ну, чё вы там посрались, на? — Антон прищурился, и Бяша поспешил добавить: – Это чисто спортивный интерес, на! Я больше лезть к нему не буду, я ж обещал. Антон не стал тратить время на бесполезные раздумья. – Позже расскажу. Бяша быстро закивал головой, вполне удовлетворённый этой туманной формулировкой, и поскакал аки горный козлик. Вот человеку для счастья много надо… Антон помотал головой самому себе и, тихо посмеиваясь, приступил-таки к переодеванию. Однако в голову начали ползти мысли странного характера, никогда до этого Антона не посещавшие. Плечо отчего-то продолжало гореть, словно по нему прошлись утюгом. Антон понял, что его щёки покраснели, и ужаснулся. Что ещё, блять, что такое?! Возможно, его смутило прикосновение непосредственно к коже, потому что футболка, что была надета на него до этого, болталась на плечах из-за большеватого для него размера и оголяла одно почти полностью… Да, ну конечно же, Бяше надо было положить свою лапищу именно туда! И всё равно… Разве в этом что-то было? Так уж сложилось, что Бяша, несмотря на всеобщее отвращение к «пидорским» проявлениям дружбы, был довольно тактильным человеком и любил то хлопать Антона по плечам и спине, то лохматить его волосы, то щёлкать по носу или затыкать его, прикладывая пальцы прямо к губам. И объятия, конечно, тоже входили в этот список, хоть и случались крайне редко. Бяша вообще мог позволить себе подобное только с Антоном, поэтому и выплёскивал всю свою нужду на нём, очевидно. Даже позволял себе называть членов банды не по кличкам только тогда, когда они были наедине. Антон считал, что это друг перенял у него. Хотя у Бяши имя могло вылететь и случайно... Господи, да они в пятницу обжимались, когда на Антоне вообще футболки не было, и ему было абсолютно плевать, потому что… Да потому что так всегда было! За всё время их дружбы такое происходило неисчислимое количество раз, бывало и хлеще, на самом деле. Про них даже стали шутить в «том самом» ключе, о котором постыдно было даже подумать, но всё это было не более, чем тупыми дразнилками. Все, включая «неразлучную парочку», знали, что за этим никогда и ничего не стояло. Ни Антон, ни Бяша не вкладывали никакого подтекста, скорее были по-детски искренними в своих желаниях пообниматься, пока никто не видит, потому что при парнях-то неловко, а иногда прямо руки чешутся… Антон… Ладно, чего подбирать слова, охуел от своей реакции настолько, что аж голова закружилась. Он обхватил себя руками и замотал головой до чёрных точек перед глазами. Это было уже не смешно. Это было неправильно, так противоестественно, так отвратительно… Антон даже представить себе не мог, что когда-либо почувствует в прикосновении друга что-то… А что это, чёрт возьми? Что. Это. За. Хуйня? Блондину стало так противно от самого себя, что слёзы заблестели в уголках глаз. Он не хотел думать об этом больше ни минуты, подозревая, что просто сойдёт с ума. На кой-то хрен укрывшись по самые ноздри в ветровку, он вышел из комнаты — спускаться по дереву он, конечно же, не планировал, — с намерением сказаться маме или папе о том, что он пошёл гулять, но не застал никого на кухне. Прислушавшись, Антон понял, что в доме непривычно тихо. На столе лежала записка, из которой Антон понял, что все ушли в гости к Рокоссовским и зовут его тоже, если он хочет. В самом низу в уголке была приписка от мамы, чтобы он поел супа, когда проснётся. Но сейчас он скорее вывернул бы желудок, так что есть не стал. Даже голода не было. Было только желание залезть в раковину, как улитка, и не высовываться оттуда, пока вся дурь не выйдет из головы. Ребята пинали камушки на мостках перед домом и, услышав шаги, подняли на него глаза. Кажется, они оба заметили изменения в его поведении, но не стали ничего спрашивать. Бяша при Паше не решился бы, а Паша просто был тактичным человеком. Антон кивнул им, мол, идите вперёд, я за вами, а сам поспешил воткнуть наушники в уши. Бяша сделал движение в его сторону, наверно, намереваясь узнать, что успело случиться, но Антон дёрнулся и сделал шаг назад. Смотреть на Бяшу было почти физически больно, и Антон опустил голову, закрываясь от любых расспросов. Песен он практически не слышал, погрузившись в вакуум. Он смотрел на мельтешащие перед ним ноги друзей, чтобы не потерять их из виду и не свернуть в другую сторону. Он не знал, пытался ли кто-то снова его позвать, но, в любом случае, к нему больше не подходили. Друзья предоставили ему личное пространство, за что Антон мысленно поблагодарил их. Он уверен, что, узнай они причину, их дружба закончилась бы в тот же миг. А Бяша… Думать о том, что скажет Бяша, что подумает о нём и обо всём этом, было невыносимо. В какой-то момент он понял, что ему не хватает воздуха. Но, резко вдохнув и подняв глаза, Антон понял, что они почти пришли. В уши полилась заводная мелодия, которая из-за стучащего в ушах пульса показалась глухой, проходящей как сквозь вату. «Танцуйте, мальчики, любите девочек», — пелось в песне. Антон выдернул наушники так стремительно, что поцарапал уши. Ступая на порог дома Ковалевых, он уже, кажется, понимал, почему прикосновение так подействовало на него. Ответ оказался прост и до смешного абсурден. Просто Антон не видел лица Бяши и не сразу понял, с кем разговаривает. Дальнейшие размышления он затолкал в дальний уголок сознания, чтобы вернуться к ним немного позже. Паша жестом позвал их за собой и, указав ладонью на комнату прямо за поворотом, сам удалился куда-то. Им с Бяшей пришлось оказаться друг с другом, но Антон уже взял себя в руки и даже смог в привычной манере ухмыльнуться своему всё ещё другу, на что тот ответил толчком в бок. Теперь же Антон не ощутил ничего и только уверился в своих мыслях. Впрочем, к чёрту, это ещё подождёт. Они вошли в тускло освещённую просторную комнату, в которой витал запах спирта и медикаментов. Дом Ковалевых стоял подальше от основного круга, ближе к картофельным полям, и, в отличие от многих домов здесь, состоял лишь из одной основной комнаты и кухни. Лампочка в единственной люстре мерцала время от времени, оставляя на глазах неприятные блики. Сама комната хоть и была длинной и в меру широкой, выглядела пустой и неприветливой: полосатый диван занимал почти всю правую стену, на которой висел бледно-красный ковёр с кучей катышек, перед диваном стоял типа кофейный столик, а рядом — не то комод, не то просто небольшой напольный шкафчик, на нём стояло несколько пустых бутылок и тарелки с сухарями, за комодом располагался ещё один стол, целиком занятый старым неработающим телевизором, что был накрыт белым вязаным ковриком. На противоположной стороне, за занавеской были печка со свисающим до пола колючим пледом и лавочка с сушащейся обувью. Недалеко расположился книжный шкаф с зеленоватыми стёклами, забитый под завязку. Хотя, если приглядеться, можно было заметить, что книги валялись буквально повсюду. На одиноком окне отчаянный цветок пытался пускать корни в сухую почву горшочка, треснутого сбоку. Занавески слабо колыхались от ветерка, приносящего с улицы едва слышный запах ивы, растущей за поломанным забором. С дивана раздался сонный и недовольный голос: – Явились, дружочки. Долго же ногами шевелите, — Петя свесил худые ноги и, достав из кармана шорт скрученную папироску, закурил какие-то жалкие остатки. Он сухо закашлялся и потянулся к комоду, но только раздражённо цокнул и попросил: – Водички не принесёте, братцы? В горле пересохло. – Курить поменьше надо, — строго сказал вернувшийся с графином Паша. Петя с благоговением принял графин из рук брата и испил из него, проливая добрую часть себе на шею. Паша скривился и развернулся к Антону и Бяше, задумавшись о чём-то. – Не знаю, куда вам предложить сесть. У меня не было времени на уборку на этой неделе, так что у нас пыльно. Прошу прощения. – Да брось. Ерунда, — успокоил его Антон, обводя взглядом засоренный пол. М-да, примоститься и в правду было некуда. Если только с лавочки… – Я с кухни стулья принесу, секунду, — с этими словами Паша удалился, а Петя, громыхнувшись обратно на пружинистый диван, протяжно зевнул и тоже посмотрел на царивший вокруг беспорядок. – Я говорил ему убраться, пока денёк свободный выдался, в кои-то веки. Так нет же, выделывается. Скажи-ка ему ты, малыш, вдруг он тебя послушает, а? Антон решил миролюбиво промолчать о том, что сам Петя задницы с дивана не поднимет, чтобы что-нибудь сделать, так что уж точно не ему упрекать Пашу, который единственный пашет по дому да ещё и стряпает на двоих каждый день. – Сегодня нельзя убираться, я тебе в сотый раз повторяю, — спокойно сказал Паша, возвращаясь на этот раз с деревянными стульями, у одного из которых не было спинки. Антон и Бяша провели ментальный поединок, в результате которого Антон уступил другу тот, что без спинки, а сам опустился на скрипучий, зато целый. – На церковные праздники не принято делать никаких домашних дел. – Это тебе твоя принцесска Рокоссовская сказала? – оскалился Петя. – А если эти твои празднички каждый день будут? В грязи купаться будем, неужто? – Не утрируй. Мы ещё пойдём на кладбище сегодня, — «порадовал» Паша и, флегматично подвинув брата, сел рядом с ним. Петя заворчал что-то себе под нос и в конце концов принял сидячее положение, откидывая голову на спинку дивана. – На кой хуй? — заныл Петя. – Чтобы всякие бабки опять вздыхали, как же так наша покойная матушка умудрилась нагулять нас от невесть кого, да? Ой, или ты на могилу папаши сходить удумал? Так это надо билеты до Колымы прикарманить. Или по прямой дорожке поедем, в воронкé? Два друга синхронно повернули головы, чтобы посмотреть на Пашу. Терпение того было, должно быть, безграничным, потому что Паша и бровью не повёл на эти причитания, а только вперил в брата ледяной взгляд, в котором с трудом, но можно было разглядеть жёсткость. – Мы должны были сходить ещё утром, но из-за тебя нам пришлось тащиться в участок, так что сделай мне одолжение: затолкай своё недовольство куда подальше и сделай так, как я прошу, хотя бы сегодня. Теперь Антон и Бяша переглянулись. Они отчётливо видели, что Паша начинал злиться, а значит, Петя действительно вывел его на эмоции. Да, не было ничего удивительного в том, что Паша отчитывал Петю за всё подряд, потому что, даже будучи младшим из двойняшек, именно он взял на себя роль ответственного взрослого после смерти их матери, в то время как Петя по-прежнему оставался капризным ребёнком. И это учитывая то, что им скоро исполнится двадцать один. Ну, а Петю раздражала чрезмерная опека младшего — на целых две минуты, между прочим! — брата, который постоянно чего-то от него требовал. Петя не стеснялся открыто демонстрировать своё пренебрежение, к тому же в банде он был лидером, и какой-то там братец уж точно не смел им помыкать. Вот только всем вокруг было прекрасно известно, что именно к Паше тот побежит жаловаться на свою несчастную жизнь, именно Паша обхаживает его как иждивенца на попечительстве, именно Паша следует за ним всегда и везде. И именно Паша отказался от будущего ради того, чтобы приглядывать за непутёвым несамостоятельным братом и не дать ему помереть. Всех поражало только то, с какой стойкостью Паша сносил все издёвки в свой адрес, всё вопиющее неуважение, все загоны родного брата и практически никогда не ссорился с ним. Инициатором таких ссор был, как нетрудно догадаться, Петя, но и у Паши нервы рано или поздно сдавали, и братья ругались друг с другом просто разрушительно. Единственным сдерживающим фактором было, пожалуй, то, что Петя, несмотря на ослиное упрямство, поддавался внушению исключительно Паши и никого другого почти не слушал. Вот и сейчас Петя, бросив на брата раздражённый взгляд, и правда заткнулся, и Паша, похоже, добился своего, а потому вернул своё внимание Антону и Бяше. Антон решил поинтересоваться: – Вас вызывали в участок? – Кирилл заметил, как Петя замахивается на кого-то ножом и сообщил отцу, — бесцветным тоном сообщил Паша. Антон поморщился. Да уж, Кирилл Тихонов был той ещё занозой в заднице, так ещё и отец полицейский. Шансов на дружбу с этим парнем изначально не было никаких… – Не будем об этом, всё прошло благополучно. Антон сгорал от любопытства, но понимающе кивнул. Участок — не самое приятное место, в котором братьям приходилось бывать, и оно наверняка вызывало угнетающие чувства. – Коли мы заговорили о вчерашнем, — заговорил Петя, вперившись в Антона странным взглядом. – Я хочу спросить только одно, малыш. Тебе что же, наша защита больше не нужна, мм? – Одно дело, если у меня и правда были бы серьёзные проблемы. Но вчера я, кажется, русским языком сказал, что не прошу вас вмешиваться. Мне от того, что вы набили Роме лицо, легче не стало. Я теперь, блин, понятия не имею, как с ним заговорить! Он же не тупой, сложит два и два и поймёт, что это моя «братва» пришла разбираться, — Антон знал, для чего он сюда пришёл, но говорить об этом с Петей как-то быстро перехотелось. Что бы Антон ни сказал, он уверен, Петя услышит ровно ноль, и по итогу получится так, что он пытался объясниться со стеной. – Ты входишь в мой круг, дружочек, понимаешь? — Петя слегка изменил голос и придал ему такой тон, словно говорил с пятилетним ребёнком. – И я должен показывать всякой швали, что бывает с теми, кто трогает моё. Ты — наш друг, так будь добр, играй по нашим правилам. Или что это, наш Антошка больше не хочет водиться с блатными? — Петя покрутил цепочку на шее и щёлкнул зубами, чтобы показать, что он не шутит. Дурацкие жесты, которые Антон не любил. Он, окончательно разочаровавшись в этой жизни, устало произнёс: – В первую очередь, вы мои друзья, а потом уже, как ты говоришь, блатные. К вашим делам я не имею никакого отношения и знать о них не хочу. Хочешь защищать, ладно, защищай, мне плевать. Только тыкать ножом во всех подряд — это не защита, Петя. Взгляд Пети потемнел. И собственное имя, безусловно, действовало на него как красная тряпка на быка. – Кто тебе рассказал? – Неважно. И, кстати, раз уж ты говоришь, что так дорожишь своими друзьями, то и относись соответствующе. Или друзья — они только на словах друзья? Бяша испуганно уставился на друга, поняв, что Антон имеет в виду, в первую очередь, его. Паша поднялся быстрее, опередив рывок брата. Петя врезался в его плечо и, тяжело дыша грудью, рыкнул: – Ты забываешься, Антон. – А по-моему, это ты забываешь, что я не обязан тебе подчиняться. И потому говорю, ещё раз говорю: не бей людей только потому, что ты пьян и не можешь себя контролировать. Все трое в шоке уставились на него, Петя даже приоткрыл рот. Антон, сам не понимая прилива внезапной смелости, продолжил: – Если для того, чтобы ты перестал бросаться на тех, кого посчитаешь опасным для меня, мне надо выйти из вашего замечательного круга, то… Пожалуйста. С меня хватит. Антон совершенно не понимал, что творит, но ни мозг, ни тело не слушались его. Словно кто-то взял его разум под контроль и наговорил таких вещей, которых Антон в адекватном состоянии никогда бы не сказал. Прежде чем он успел переварить ту кашу, что умудрился наварганить, ноги понесли его к выходу. Но целиком и полностью его голова отключилась, когда он услышал пронзительное: – Стой! – это был голос Пети… Что?.. – Антон, подожди! Блондин медленно повернулся. Бяша и Паша замерли как два изваяния и, так же, как и он, во все глаза пялились на приближающегося к нему Петю. Сбросив морок, Паша двинулся вперёд, чтобы перехватить брата, пока тот не наломал дров, но остановился на полпути. Бяша что-то тихо пискнул. Антон опустил взгляд. Петя протягивал ему руку с отставленным мизинцем. – П… Пр… Да блять! — Петя неспокойно топтался на месте и бегал глазами по всей комнате. – Прости, — сказал он так чётко, как сумел. Антон перестал дышать. Видя, что Антон не предпринимает никаких действий, Петя выругался и забурчал: – Короче, хуйни не неси. Никто тебя не гонит, дурак. И это… Сука, да в пизду! В общем, обещать ничего не буду, но мы, так и быть, постараемся больше никого не пиздить. Но если я увижу на твоей роже хоть один синяк, мне на это будет поебать. Идёт? Антон, не отдавая себе отчёта, быстро закивал. Он наконец отмер и закрепил обещание сцепленными мизинцами. Сердце сделало сумасшедший кульбит и забилось с неумолимой скоростью. Он пытался осмыслить происходящее. Это что же… Петя в самом деле… Пошёл на уступки?.. Извинился?.. Нет, сегодня будет что-то похлеще снега. Может, извержения вулкана, которого здесь и в помине нет? – Идёт, — прохрипел он. Петя усмехнулся и, обойдя Антона, подтолкнул его в спину обратно к месту их посиделок. Покопавшись в памяти, Антон припомнил, что в последний раз они собирались у Ковалевых очень давно. Впрочем, после смерти матери братья редко звали кого-то в гости. – Мы ведь так и не отметили возвращение нашей перелётной пташки, — весело протянул Петя, плюхаясь на диван. – Разложим картишки, может быть? — предложил брюнет, потянувшись за комод в поисках карт. – Отличная идея, — мгновенно отреагировал Паша, чуть встряхивая Бяшу. Бурятёнок запоздало кивнул. Однако уже скоро на его лице засияла широкая беззаботная улыбка. На душе Антона тоже вдруг стало спокойно как на море в штиль. Он позволил себе отпустить все тяжкие думы и как следует расслабиться. С Петей всё обошлось куда сказочнее, чем Антон мог мечтать. Так о чём же ещё переживать? – Тащи какой-нибудь хавчик, Пепел, — распорядился Петя, и Паша в очередной раз удалился на кухню. А пока брата не было, Петя перебирал в руках изрядно помятые карты и напевал: – А в вестибюле метро страдает бедный Петро… Девчонка стрелку забила, а где конкретно — забыла… — он махнул головой, хмыкнув, и вдруг звонко щёлкнул пальцами: – Антох, у тебя ведь есть эта песня, а? Включи, малыш, музло послушаем. Антон с горделивой улыбкой достал мобильник, найдя нужную композицию, прибавил громкость и, включив, положил телефон на столик динамиком ближе к Пете. Паша принёс семечки, калачи и переставил к ним сухари. Он критически оглядел их скудный перекус и спросил: – Может, мне сварить чего-нибудь? – Ты же блинов утром настрогал, — сказал Петя. – Все кончились, что ли? – Они холодные, — ох, Антон и забыл, что у братьев дома не было микроволновки. – Неси, на, — облизнулся Бяша. – У меня мамка никаких не печёт, на, так хоть твоих пожру. Блины были вкусные, и Антон был уверен, что тёплыми они были бы в сто раз вкуснее. В любом случае, никто не жаловался, все уплетали за обе щеки. А когда Паша сходил за сметаной, стало просто божественно. Они играли в карты, в обычного «дурака», потому что ни у кого, похоже, не осталось умственных сил, чтобы пробовать покер. Конечно же, выясняли, кто мухлюет, подтусовывает карты и прячет козыри между пальцами. Бяше сегодня что-то не везло, и под него ходили аж три игры подряд. Антон пытался запоминать расположение царапинок на картах, и, вроде бы, парочку так даже смог угадать. Всё это время лилась бодрая музыка, и парни подпевали знакомым песням, горланя вовсю. Когда Паша нехотя сказал, что пора закругляться, скулы Антона уже сводило от смеха. Они долго прощались, обмениваясь старыми шутками. Видеть Петю таким задорным и доброжелательным, обычным молодым парнем было так… Стало даже немного тоскливо, ведь уже завтра от всего этого не останется и следа. Было так круто проводить время именно таким образом. Без алкоголя, драк и бесконечных выяснений отношений. Но Антон умел ценить такие моменты и запечатлевать их, чтобы помнить спустя долгие годы. Выйдя из дома, они разошлись в разные стороны. Братья побрели в сторону дороги, чтобы пешком дойти до соседнего села, где была похоронена их мать, а Антон и Бяша пошли в произвольном направлении. Начинало темнеть, и полоска заката сегодня была такой же красивой, как и всегда. В воздухе витал запах сена и свежеспиленных досок, Антон оглянулся и увидел, что они проходили мимо пилорамы. Где-то жужжал трактор, но даже его громкое тарахтение не нарушало спокойствия. Бяша вскрикнул, когда на его кепку сел жирный шмель, а потом они оба взорвались хохотом. Антон сорвал травинку и вставил себе в зубы: дурная привычка, за которую мама шлёпала его по рукам. Однажды из-за этого маленькая пчёлка укусила Антона за язык, но от привычки его не избавила. Настроение было лёгкое, воздушное. Антон подумал, что в таких случаях обычно говорят: «Сердце поёт». К слову, музыка продолжала звучать из кармана ветровки Антона, и, пока горло не охрипло, они дурачились, передразнивая певцов, или просто пели для себя и окружающих. Встречающиеся им люди или снисходительно улыбались, или морщились от лопнувших барабанных перепонок, но друзьям было наплевать. Когда Антон перелистывал песню «Атас», то рассмеялся пуще прежнего и спросил Бяшу: – Приходи ко мне завтра. Фильм посмотрим. – Какой, на? — откликнулся Бяша, не открывая глаз и всё ещё дёргая головой из стороны в сторону. Бяша был просто без ума от песни «Малинки». – «Место встречи изменить нельзя», — Антон не хотел хвастаться, но у него имелась огромная коллекция дисков со всевозможными фильмами. – С чего вдруг? Но я «за», на, один раз только видел. Мамка не любит Высоцкого, на. – Да так. Просто захотелось. – Ну да, — Бяша лягнул его, и Антон споткнулся на радость другу. – Ты ж у нас ценитель всего советского, на. В отместку Антон толкнул друга сильнее, и тот грохнулся в дорожную пыль. Бяша тут же вскочил и потянул к нему руки, но Антон увернулся. Завязались догонялки, в процессе которых они извалялись в песке и опилках и насмеялись до болей в животе. Телефон вдруг пиликнул разряженной батареей и вырубился. Антон не успел увидеть время, но думал, что было часов шесть-семь. Не беда, погуляют ещё чуть-чуть, а там и родители дома ждут с распростёртыми объятиями. Заключив перемирие, друзья продолжили путь и завели разговоры о кино. Бяша активно жестикулировал, пытаясь доказать Антону состоятельность боевиков с Брюсом Ли, а Антон с видом знатока рекомендовал другу последние новинки, которые они, скорее всего, не скоро ещё посмотрят. – «Как приручить дракона» умираю, как хочу посмотреть, — мечтательно протянул Антон. – Да ты чё, братан, какой-то мультик для детсадовцев. – Как будто ты знаешь, о чём он будет. Не все детские мультики такие тупые, как ты думаешь. Бяша собирался что-то ответить, но вдруг остановился, и Антон врезался ему в спину. Прямо сейчас они шли по узкой лесной тропинке, которая должна была вывести их к заброшенному аэропорту, если навернуть полный круг. А оттуда они бы уже спокойно спустились к своим домам. Антон выглянул из-за плеча друга и почувствовал холодные мурашки. В паре метров перед чёрным надгробием спиной к ним сидел парень, согнувшись в три погибели. Антон и забыл, что в этом лесу есть маленькое кладбище… Но не вид парня поразил обоих, а надрывный плачь, переходящий в хрипящий крик. Плечи неизвестного содрогались, а пальцы сжимали пустую мутную бутылку. Эта картина задела Антона за живое, а то отчаяние, с которым парень лепетал что-то бессвязное, не тронуло бы только бессердечного. Антон, недолго думая, подошёл к парню и присел на колени, намереваясь помочь, но вот взгляд невзначай прошёлся по фигуре парня, и его вид показался смутно знакомым. Парень посмотрел на него неживым болотным взглядом. Сердце Антона ухнуло в пятки. – Рома?..