Кошка поймала птицу

[Песни из плейлиста Антона]: ×Quest Pistols — Я устал ×Братья Грим — Ресницы ×Корни — С Днём рождения, Вика ×Челси — Я не умру без твоей любви

Дом… Милый дом… Антон был бы действительно рад вернуться, если бы не предвкушение того прелестного «приёма», который родители обещали ему устроить в разговоре по телефону. Так что ещё с утра Антон был нервным и, честно говоря, напуганным. Ничего хорошего точно ждать не стоит… Но разве Антон виноват? Виноват в том, что не рассчитал свои силы? Виноват в том, что так хотел вырваться из надоевшего захолустья? Виноват в том, что хотел получить такое образование, чтобы родителям не пришлось бы больше горбатиться? И даже сам себе Антон с болью сознавался. Да. Да, чёрт возьми! Ведь отговаривали его едва ли не всем селом, качали головами на его самоуверенные речи и только снисходительно кивали иногда, мол, вот ребёнок учудил, но это ничего, вернётся через годик как миленький. И Антон возвращался. Позорище-то какое! Мало того, что его теперь за глаза высмеивать будут до седых волос, так ещё и папа всыплет по первое число. Потому что Антон и не возвращался бы и под дулом пистолета, если б он не был по своим меркам откровенно неуспевающим. В том, что в городской школе ему будет сложно, он и так знал. Но чтоб, блять, настолько! Как-то прогадал… Да и пришёл он, к тому же, в десятый класс, а там и без того проблем было навалом. В общем, Антошенька, пролетел ты фанерой над Парижем. Закончил десятый с пятью тройками. Отличник, тоже мне… Нет, конечно, можно было бы и дальше ломать комедию, да только Антон не хотел окончательно падать в собственных глазах и гнаться за невозможным. Гордость скребла глотку, но иного выхода, увы, не было. Так что жди, Родина любимая, блудного сына. Ненадолго он от тебя ушёл… Автобус с потёртой табличкой остановился около задрипанной серенькой коробки, именуемой деревенскими «остановкой», и Антона знатно подбросило на сиденье. В уже полупустом пространстве пробраться к выходу было нетрудно, и парень справился с этим за несколько секунд. Хотелось как можно быстрее оказаться на улице, вдохнуть свежего воздуха и размять затёкшие конечности. Пока водитель доставал его немногочисленный багаж, состоящий только из сумки с одеждой и рюкзака со всем школьным барахлом, Антон снял намокшую от пота куртку и потянулся до хруста костей. Встречать его никто не додумался, и слава богу. И хотя говорят, что перед смертью не надышишься, Антон бы не хотел вот так сразу попасть в самое пекло. До дома отсюда идти минут пятнадцать… Ну, вот, как раз морально подготовится. Газелька, выпустив струйку чёрного дыма на прощание, поехала дальше, а Антон всё никак не мог собраться с духом, чтобы сделать шаг. Сумка тянула руку к земле, холодные капельки пота бежали по спине. На улице было по-летнему тепло, а вечерок принёс приятную прохладу. Потрясающая погода. И почему сейчас, в такой прекрасный вечер он должен идти на гильотину унижения? Парень пошёл домой, что говорится, кустами, чтобы никого не встретить по пути. В зелени уже оглушительно стрекотали кузнечики, а тени от деревьев весело плясали на земле. Бледно-розовая ягодка малины направилась в рот. Сладенькая… Жалко, не сезон ещё, так бы завтра взять Олю и облазить с ней хоть весь пролесок в поисках ягод. «Ага, и клещей кормить», — обязательно сказала бы мама. Мама… Скучал ли Антон по ней? Скучал, конечно, кому уж тут врать. Скучал до слёз, словно не год прошёл, а десяток таких годов. Только вот год этот выдался для Антона кошмарным, сложным, ненавистным. Так вот и казалось, что целая вечность прошла с тех пор, как ходил он по этой тропинке, слушал этих кузнечиков и ел эти сладкие многокостянки. Только, конечно, не изменилось ничего за этот год. Казалось даже, что тени ложатся всё в тех же местах, что листья на ветках расположены всё в том же порядке и даже солнце светит ровно так же, как и всегда. Глупые мысли. Антон чуть улыбнулся им. Интересно даже стало, изменится ли в вечной картине хоть что-нибудь. А если изменится, то как скоро? Когда? Заметит ли это Антон, когда приедет сюда вновь после долгой разлуки? Не через год уж, наверно, а, допустим, лет через пятнадцать? Двадцать? Тридцать? Подумать об этом времени больше не было, на горизонте уже виднелся дом родимый, кажущийся внизу пригорка таким крошечным. Свет в окнах ещё не горел, зато из трубы стоящей поблизости баньки вовсю валил дым. Надо же, баню всё-таки истопили. Видать, не всё так плохо, как Антон себе представлял. Только вот думал он почему-то, что мама с папой, а сестра уж тем паче, сначала заобнимают его до смерти, расцелуют всё его лицо, поплачут всей оравой, а уж потом примутся за его городские подвиги. Антон тяжело вздохнул. Он думал, что уж лучше сразу отстреляться, выслушать всё и идти себе с чистой душой, чем напряжённо ожидать, когда ж начнётся второе действие. Какие-то собаки приветствовали его радостным лаем, а на подходе к забору даже в груди защемило. Кто бы что ни говорил, а дом обладает свойствами совершенно необыкновенными. И запах здесь особенный, тёплый. – Тоша! – раздалось совсем рядом. Сестра с разбегу налетела на Антона и вцепилась в его волосы. Тянула больно, конечно, но Антон и не думал возникать. Сам сдерживал себя от того, чтобы не начать тискать Олю в объятиях, сжимать до сбитого дыхания. Футболка намокла от горячих девичьих слёз. Оля безуспешно пыталась вытереть их кулачками. – Тоша! Тоша!.. Как заезженная пластинка, ей богу. Но Антон и не думал над ней смеяться. Он прекрасно её понимал. – Ты почему не позвонил? Мы бы все тебя встретили! – спросила белокурая девчушка, отстранившись. Все… Нет уж, извольте. Какое-то самоуважение должно же у него остаться, в конце-то концов? – Телефон сел, — выдал он первое пришедшее в голову оправдание, которое сестра легко сможет раскусить, едва взглянет на полную батарею его телефона. – Да и что я, маленький, что ли? Зачем меня встречать? – Я так давно тебя не видела. Думала, вот сегодня Тоша приедет – я ему всё-всё расскажу, что он пропустил. А ты вот так, значит! – Оля отвернулась в притворной обиде, её плечи по-прежнему мелко подрагивали. Антон закусил губу, чтобы не рассмеяться. – На обиженных воду возят, — он щёлкнул сестру по носу и, обойдя её, открыл калитку. В нос ударил запах дерева, берёзовых веток и черёмухи. Кожа зачесалась от желания поскорее ополоснуться горячей водой и попариться. После городского душа желание это затмевало всё остальное. Оля что-то бормотала, надув губы и сложив руки на груди. Антон со всей честностью готов сознаться, что ни слова её не расслышал. Он ступал по мокрой после недавнего дождя траве и оглядывался так, словно не видел никогда ни домика, обшитого светлым сайдингом, ни сосновой бани с маленьким окошком, ни папиных гаражей с кучей опилок перед ними, ни огороженного проволочным забором огорода с шатающимися от ветерка дверцами теплиц, ни забавных клумб, которые он самолично разрисовывал, ни качелей на верёвках, ни берёзок под окнами… Протяжное коровье мычание заставило его вздрогнуть. Точно, коровы! Как он мог забыть о его любимой Фильке? Надо будет навестить её сразу после ужина и отнести чего-нибудь. Папа встретился ему на крыльце. Они крепко обнялись и, смеясь, держа друг друга за плечи, сняли кое-как свои ботинки. Антон был рад избавиться от промокшей обуви. В городе с утра поливало так, что хоть корабли выпускай. А здесь дождь уже прошёл, и эта погода была Антону искренне симпатична. Не холодно, не жарко, одним словом – красота. Оля продолжала вертеться вокруг него ураганом, и от её частых перемещений даже голова закружилась. Она никак не могла угомониться и смотрела на него, не отрываясь, будто он в любой момент мог раствориться в воздухе. Никаких вопросов про школу от папы он на удивление не получил. Пока что, во всяком случае. Антон думал, что увидит маму дома, и хотел уже зайти, но она опередила его. Хлопнула входная дверь, и чуть покрасневшие глаза Карины уставились на него. Плакала… Как и он не так давно. В один шаг оказалась рядом и приглашающе развела руки. Антон, ничуть не колеблясь, нырнул в родительские объятия. В целом всё происходило именно так, как Антон и предполагал. Слёзы, ахи, вздохи, общие вопросы. «Всё хорошо?». «Не промок? Показывали, в N-ске такой дождина был…». «Как доехал?». Только вот чувствовалось во всём этом что-то натянутое, напряжённое. Словно родители и Оля старательно избегали темы, на которую больше всего хотели бы поговорить. Антон и сам устал делать вид, что вернулся как из детского лагеря какого, а семья просто соскучилась по нему безумно, вот и ходит вокруг него как приколоченная. Поэтому в один момент он окинул их нечитаемым взглядом, отчего все разговоры вмиг стихли. Антон вдохнул побольше воздуха и ступил на минное поле первым: – Завтра я пойду подавать документы сюда. Оля сочувственно посмотрела на него и как-то обречённо опустила голову, словно одним своим видом показывая: «Дела твои плохи, братик». Папа весь подобрался, а из глаз сразу испарилась вся отцовская нежность, они наполнились недовольством. Недовольством с примесью того стыда, что родитель может испытывать за своё глупое чадо. А глаза мамы налились холодом и сталью, и этот её взгляд пугал получше папиного раз в сто. Ведь даже рослые бородатые мужики затыкались и мямлили под твёрдым взглядом мамы, а тут он… Нет, тут даже обсуждать нечего. Антон хотел спрятаться от этих пронизывающих, приковывающих к месту взоров родителей. Но он с самого начала знал, что так оно и будет. Откладывать обещанный «приём» дальше не было смысла. Мама тут же насела на него, подвинулась ближе и нависла над столом. Как хорошо, что они сейчас не ужинали, а то у парня моментально пропал бы аппетит. – А если не примут? Куда ты денешься потом, Антон, скажи-ка мне, а? – Ещё бы им не принять, — пробубнил Антон под нос и чертыхнулся про себя. Если срочно не поставить себя в атакующее положение, родители мигом его загрызут. Так что он встрепенулся и тоже приподнялся, отзеркалив позу мамы. – У нас тут что, московский лицей? Может, мне ещё вступительные экзамены сдавать придётся? – Не паясничай, — осадил его отец. Брови его были угрожающе нахмурены, но было хорошо видно: отец больше разочарован, чем зол. И Антон не знал, что из этого было бы лучше. – Ты представляешь, во что твоя выходка вылилась? Мы с мамой тебя не предупреждали? – Моя выходка? Выходка?! — голос сорвался на крик, но Антон прикусил язык. Нет, только кричать им не хватало. Вот только горькая обида начинала съедать Антона изнутри. – Учиться в городе, а не в этой дыре, значит, моя выходка? – И как, поучился? Хорошо, видать, учился, если обратно в «дыру» мчишься. Антон недовольно поджал губы. Конечно, отцу обязательно надо цепляться к словам! Мама тут же поддакнула: – Вот именно. Тебе что тогда было сказано? Что город – это тебе не деревенская школа. А что ты ответил, ты помнишь? – Я ответил, что попытаюсь… – Нет, Антон. Ты ответил, что чахнуть здесь дальше не хочешь. Что ты отличник и тебе стыдно учиться с деревенщиной. – Я не так говорил! – Сути дела не меняет, — мама посмотрела на отца, и тот согласно кивнул, послав Антону предупреждающий взгляд, мол, не спорь с матерью. Конечно, самим-то ругаться так, чтоб стены в доме трещали, можно небось. Ну, ничего. Антон выслушивать этот бред больше не намерен. Да, он считал себя виноватым в том, что не прислушался к родителям, что был излишне самоуверен и наивно полагал, что в любой другой школе он будет тоже самым умным и способным, как и здесь. Но Антон никогда, никогда не думал о своих одноклассниках, как о «деревенщине», и уж тем более не стыдился того места, где он родился. Просто родители, как обычно, вывернули его слова наизнанку и совершенно не поняли, что Антон пытался до них донести. Что ж, не слушающему человеку бесполезно что-либо объяснять, да у парня и желания особого нет. – Если меня не примут, уеду обратно в N-ск к чёртовой матери! А коль примут, так мне это бремя позора носить, а никак не вам. – О чём ты говоришь? — Карина недоумённо свела брови и даже пропустила ругательство мимо ушей. Антон сел, раздражённо покачав головой. – О том, мама, что вовсе не из-за того вы злитесь, что я родные земли «дырой» назвал, и прекрасно вы поняли, я надеюсь, что под «дырой» я имел в виду возможности здешние, коих нет. А мне шестнадцать лет, и я всю свою жизнь прожигать тут не намерен. А злитесь вы потому… Нет, даже не так, стыдитесь вы меня потому, что все знали, что я в город поехал, и все как один твердили, что не получится у меня ничего. И вот, взаправду у меня не вышло ни черта. Можете краснеть за меня сколько влезет, мне же на шепотки эти будет совершенно плевать. Зато я буду знать, что я не просто отсиживался и довольствовался тем, что есть, а попробовал. Попробовал! И это-то самое главное! К концу речи у Антона воздуха в лёгких не хватало, и он почти хрипел. Но слова возымели эффект. Родители замолчали, а Оля решилась вылезти из-под стола и присесть рядом с братом, чтобы сжать его руку. Она, наверно, не совсем понимала, из-за чего опять начался сыр-бор. Но, как и всегда, оставалась на стороне Антона. Она долго теребила пальцами ткань его футболки, будто собираясь с духом. – Никто не будет смеяться над тобой, Антоша, — сказала она тихо, но все прекрасно её услышали. – Ты знаешь, как тебя ребята ждали? И в школе все будут рады тебя увидеть! И я тебя не стыжусь, Тоша! И вообще… Почему это тебя в школу нашу обратно не примут? Они что, дурачки? Ты же лучший выпускник был в девятом, помнишь? Антон хихикнул с облегчением. Слова Оли подбодрили его, хотя он отдавал себе отчёт в том, что сестра просто пытается заступиться за него, заверить его в том, что всё хорошо. Только Антон-то знал, что всё хреновее некуда. И самую главную свою ошибку он стыдливо не озвучил. – Конечно, Оленька, — сказал он, приобнимая сестру за плечи. – Примут, конечно, куда они денутся. В этом Антон и не сомневался. Проблема была совсем в другом. От всех переживаний и долгой поездки на автобусе у парня разболелась голова, и продолжать насиловать свою нервную систему он более не желал. Он просто молча встал из-за стола и пошёл собираться в баню. Он чувствовал на себе прожигающие взгляды и понимал, что разговор этот придётся продолжить. Но сегодня, хотя бы сегодня, он хотел абстрагироваться от своего полнейшего провала, от недовольства родителей и даже от неугомонной Оли. Хотелось просто закончить этот день как можно скорее… – Просто пойми, Антон, что из-за своего упрямства ты уже потерял золотую медаль, — донеслось ему вслед. Мама намеренно забила этот гвоздь, ткнула носом в самое больное. И от осознания собственного ничтожества захотелось расплакаться. Антон промолчал. Медаль… Блядская медаль! Как будто она действительно была так ему нужна. И без неё ведь хорошо, правда же?.. Может, так оно и было. Только не для того Антон учился на отлично все девять школьных лет, закончил девятый с красным аттестатом, чтобы так бездарно всё просрать в один момент. В один, сука, год уничтожить всё! Пять троек… Такое ему бы и в страшном сне не приснилось. А главное, винить, кроме себя, было некого. Тяжело было всем, не только ему. Но другие же справились… Другие, интересно, тоже впервые уезжали от родителей к каким-то родственникам на седьмом киселе? Тоже адаптировались в большом городе, когда сроду в универмагах-то не были? Тоже привыкали к электронным доскам, большим кабинетам и городским ребятам? Глупые оправдания, Антон и сам это понимал. Только каждую ночь он сжимал подушку зубами, чтобы не плакать от усталости. Он очень и очень устал за этот год. Устал от обилия домашней работы, от бешеного темпа учёбы, от готовки самому себе каждый день, от поездок в переполненных маршрутках, от шума стройки за окнами, от одиночества… Результат хоть и был ожидаем, всё равно привёл в ужас. Такого унижения Антон за всю свою жизнь не испытывал, а вкус полного провала резал глотку. С другой стороны, чего он теперь хотел? Жалости? Понимания? Сочувствия? А заслужил ли ты это, Антоша? Ты ведь опозорился сам и семью свою опозорил. Разочаровал. Не оправдал ожиданий, в которых клятвенно уверял. Неудачник ты, вот кто. И дальше размышлять тут нечего. В бане было удушающе жарко. Пар обжёг лицо Антона ещё в предбаннике, а запах берёзовых веточек приятно пощекотал нос. Мочалкой он раздирал кожу чуть ли не до царапин, словно хотел смыть с себя всю городскую грязь, всю боль, все страхи и сомнения. Как же это было приятно… Стоять вот так, обнажённым и открытым, свободным от всего мирского. Антон отсиживался в бане так долго, что готов был грохнуться в обморок, стоило встать со скамеечки. Сквозь воду в ушах он услышал приближающиеся шаги и обеспокоенный голос сестры: – Всё хорошо, Тоша? Ты сорок минут уже паришься. Давление же упадёт… Антон был на сто процентов уверен, что последнее попросила передать мама. Парень знал это и без неё. – Всё нормально, — крикнул он, чтобы Оля его услышала. – Я уже одеваюсь. – Ты своё мыло нашёл? Папа же убирал. Он сказал, оно там на полу стояло в баночке такой… – Я нашёл, Оля… Перед глазами опасно поплыло, и Антон поставил руку на стену. Чёрт, ну вот только этого не хватало! Полотенце упало с плеч на пол, и он, конечно же, запутался ногами в нём и с грохотом повалился. Прохладненько… Хорошо-то как, господи… – Тоша! Ты чего там?! Ответить он, как бы ни хотел, не мог. Язык как свинцом налился. Собрав все силы, он рывком сел и застонал от боли в висках. Долбанулся затылком он знатно, хорошо хоть, не об скамейку. А то откачивали бы… – Я за папой сбегаю, Тоша! – Стой! — Оля, наверно, за эти пару секунд там с ума сошла. – Не зови никого! Мне просто поплохело маленько… – Тебе плохо? Ты упал, да?! — вдруг голос сестры стал приближаться, и послышалось кряхтение: она пыталась открыть дверь, которая всегда будто прилипала. Пока Антон пытался сообразить, что происходит, Оля уже распахнула дверь и пустила по ногам колющий холодок с улицы. Пар заволок всю маленькую комнатку на несколько мгновений, и Антон чуть не вскрикнул. Оля невозмутимо опустилась перед ним на колени и начала изучать его на предмет видимых повреждений. – Ты с ума сошла так заходить?! А если бы я голый был? Оля приподняла бровь и фыркнула. – Что я там не видела… – Ты говоришь прям как мама, — Антон благодарно кивнул на поданную руку и с помощью сестры сумел подняться. Она собиралась самостоятельно просунуть его ноги в тапки, но он смущённо отодвинулся и наклонился сам. Плохая была идея, что сказать… – Ну Тоша! — заворчала Оля, подхватив его. – Как маленький себя ведёшь. Ты что, стесняешься, что я тебе помогаю? И вообще, ты для чего так долго сидишь тут? Угореть хочешь? Она ещё что-то причитала, но Антон её не слушал. Он пытался сфокусировать зрение и привести разбушевавшиеся мысли в порядок. Когда они вышли на свежий воздух, дышать сразу стало легче. Оля довела его до крыльца и помогла сесть. – Посиди немного и иди ужинать, — сказала она. Антон перехватил её руку, занёсшуюся над ручкой двери. – Принеси мне очки и телефон, пожалуйста. – Так он же сел… — пробормотала она растерянно и уперла руки в бока. Опять прям как мама. Оля, взрослея, просто поразительно быстро перенимала все её привычки. – Ах ты, врун. Вот сам и иди за ним тогда! – Оль, пожалуйста. Сестра как-то тяжело вздохнула и махнула рукой. Громко хлопнула дверь. Не пришло и минуты, как рядом с парнем положили его очки и телефон. – Спасибо. – Не за что, — она постояла немного, точно собираясь что-то сказать. Но в итоге промолчала. Обиделась, наверно… М-да, воссоединение с семьёй после почти годовалой разлуки прошло не самым лучшим образом. И если извиниться перед сестрой — дело несложное и практическое, то вот родители… Не пройдёт и дня, как опять начнутся скандалы, связанные уже не с ним. Эти двое всегда найдут, за что начать кричать… По сравнению с их ссорами друг с другом, лучше было бы им и дальше ругаться на него одного. Зато вместе… Видимо, перегрелся так сильно, что уже всякая бредятина в голову лезет. Когда очки вернулись на их законное место — переносицу, — мир как по щелчку пальцев обрёл чёткость. Антон поплотнее закутался в заботливо накинутое сестрой ещё в бане полотенце. После горячего пара даже незначительная прохлада пускала мурашки по телу. Голову потихоньку отпускало, и в висках уже не стучало. Только затылок пульсировал… На кой чёрт он просидел так много времени, он и сам не мог сказать. По дурости, наверно. Сегодня весь день такой: ненормальный, сумбурный и дурацкий. Наушники вставлены в уши — можно расслабиться. Антон без музыки не мог совершенно. Листоман, в общем, тот ещё. Российскую музыку, конечно, он любил особенно. И плевать, что она по большей части была глупой и несуразной. Сам же слушает, не другим включает. Великий рандом музыкального приложения выбрал ему Quest Pistols. Эх, для и без того убитого настроения самое то, что ж сказать… Хотелось прилечь, но ложиться на доски крыльца было таким себе решением, поэтому Антон просто придвинул колени к груди и положил щеку на сложенные руки. «Я устал, хочу любви…», — вещал его тёзка, Антон Савлепов. Улыбка сама запросилась на лицо. К своим шестнадцати годам Антон ни разу даже не задумывался об отношениях, его вся эта романтика не привлекала от слова совсем. Школьную любовь он считал не более, чем развлечением для тех, кому больше нечем заняться. Разве можно в таком возрасте говорить о глубоких чувствах, строить какое-то совместное будущее, что-то обещать? Хотя Антон, конечно, сам на себе не испытывал, уж не знает. Только все эти истории об изменах, слезах, пустых обидах и «разбитых сердцах» неимоверно его раздражали. Боже мой, и об этом действительно думают школьники? Из-за этого страдают? Влюбляются через неделю после знакомства, гуляют, ходят друг к другу в гости, хвастаются о своих отношениях всем подряд, бесконечно сплетничают… А там, не пройдёт и месяца, а то и меньше, — бац! — и расстаются. Потом обольют бывшего или бывшую дерьмом с ног до головы и через недельку забудут. Потом встретят кого ещё, и пошло-поехало по новой… Может, Антон и правда чего-то в этом не понимает? Проверить бы, что ли, разочек, а то рассуждать и критиковать любой дурак горазд. Тут уж Антон прыснул. Как будто какие-то отношения нужны ему, чтобы плакать над песнями о разбитой любви. Кредо Антона гласило, что песни о любви поются для тех, у кого этой самой любви никогда не было. Тема самая простая и беспроигрышная, и слушатель найдётся всегда. Под конец песни ему и правда взгрустнулось. «…смотреть про любовь немое кино» закончило последний припев. Дальше песни были такие же по-странному меланхоличные, и настроение у Антона стало такое же печальное. Он вообще любил расстраивать себя сам: искать «грустный» смысл в тех песнях, где его, может, и не было, и даже не подразумевалось. Взгляд уловил движение сбоку, и Антон повернулся. Отец поставил вёдра и стал надевать сапоги. И тут он вспомнил, что собирался ведь покормить Фильку после ужина! Живот некстати разразился голодным бурчанием. Да и ладно, поужинать он ещё успеет, а пропускать трапезу его коровке никак нельзя. Антон отложил телефон с наушниками и позвал: – Пап, отдай мне одно ведро. Я пойду Фильку покормлю. – С лёгким паром. Ты бы сам поел сначала. – Спасибо. Да я потом, — он запрыгнул в первые попавшиеся сапоги и подхватил ручку ведра. Хотел пихнуть отца плечом, как часто это делал, но вспомнил, что сейчас отец явно испытывает к нему не самые радостные чувства, и не стал этого делать. Находиться подле отца сразу стало как-то неловко и неуютно, так что Антон поспешил к хлеву, не оглядываясь. – Ты оденься хотя бы, Антон! — услышал он и отмахнулся, подходя к тёмной коробке. – Куда пошёл-то? Филька в поле гуляет. Антону почему-то захотелось сквозь землю провалиться. Что ж он так позорится целый день… Благодарно кивнув, Антон развернулся и пошёл к большому загону, расположенному по центру луга. Филька, завидев его, протяжно замычала и поскакала к ограждению. – Ты доски не снеси, дурашка, — рассмеялся Антон. – По еде небось соскучилась, не по мне, а? Филька громко чавкала, набросившись на вываленную кашу, состоящую из всего подряд, так, будто век не ела. Антон, привалившись к жердям, понаблюдал за ней и, когда она, закончив, начала тыкаться в его руку и облизывать её, стал гладить Фильку по голове. Она быстро обслюнявила его ладонь, но парень только хихикнул и, ступив на нижнюю перекладину, чуть приподнялся, чтобы обнять Фильку за шею. – Рада меня видеть, Филька? — та отвечала мазками языка по щекам. – Ну, хватит, хватит. Травинку хочешь, а? Антон сорвал зелёненький стебелёк и протянул его Фильке. Она, в свою очередь, захватила его так, что чуть не проглотила вместе с рукой. Так вот они и стояли: Антон рассказывал Фильке о сегодняшнем дне, а она внимательно слушала его и бодала безрогой головой. Иногда она тянулась прикусить его полотенце, и Антон с досадой подумал, что надо было бы всё-таки переодеться. Да и холодеть стало, солнце уже почти закатилось за горизонт, а небо налилось ярко-красным. – Тоха! От неожиданно громкого выкрика Антон едва не свалился. Из-за отсвета солнца в стёклах очков он не мог различить фигуру, бегущую к нему со стороны пригорка. Но ему и не нужно было видеть, чтобы знать, кто это. Улыбка стала до того широкой, что грозилась доползти до ушей. Парень в широкой чёрной кепке, надетой козырьком назад, в шортах милитари до колен и футболке с какими-то корявыми английскими словами добежал до Антона и хлопнул по спине. – Какие люди в Голливуде, на, — Бяша раскрыл рот в хищной улыбке и закинул руку ему на плечо. – Явился не запылился. – Привет, Бяш, — Антон заключил друга в объятия под возмущённые шепелявые ругательства. – Я так рад тебя видеть! Бяша выпутался из кольца рук и сплюнул. – Че за нах, Тоха. Давай без твоих пидорских штучек, на. Антон поднял руки в примирительном жесте и попытался не рассмеяться, когда увидел, как заалели у друга кончики ушей. – Ну, рассказывай давай, че и как там в городе, на, — Бяша встал рядом, тоже привстав на жердь. Филька переключилась на новую жертву и попыталась поймать руку Бяши. Тот со смехом уворачивался и иногда трепал корову по морде. Улыбка сползла с губ Антона, стоило вспомнить про город. – Хуйня полная, — выдохнул он. Бурятёнок присвистнул. – У-у-у, значит, совсем труба. Антон кивнул и вздрогнул от порывов ветерка. – Ну, не хош, не говори, — не стал давить Бяша. Он окинул его скептическим взглядом и скривил губы в усмешке. – Ну и прикид у тебя, на. После бани, что ль? – Как видишь. – Так с лёгким паром тогда, на, — Антон поблагодарил его очередным кивком головы. Говорить как-то резко расхотелось, хотя ещё минуту назад он едва ли не прыгал от желания расспросить Бяшу о том, что успело у них произойти за время его отсутствия. То ли напоминание о городе так сбило его настрой, то ли в целом состояние было какое-то паршивое. И на место радости встречи пришёл внезапный страх. А не упустил ли он слишком многого из жизни друзей за этот год? Правда ли они ждали его, как говорила Оля? Не смеются ли они над его неудачей?.. Видимо, его лицо отразило степень его эмоционального падения, так что Бяша поинтересовался: – Че рожа такая кислая, братан? С родаками уже посраться успел? Как и всегда, Бяша мигом его раскусил. Пусть и не полностью. – Ага, — Антон не хотел нагружать друга своими проблемами вот так сразу, когда он только приехал, но всё же добавил: – Из-за школы этой… – А что со школой, на? — в этот момент Бяша потянулся в карман за сигаретами, но остановился на полпути, а потом вдруг притянул Антона за свисающее с плеч полотенце и прошипел сквозь зубы: – Ты обратно улепётывать собрался, что ли, на? Колумб, блять, тоже мне… Антон оторопело уставился на друга, переваривая услышанное. Бяша тянул полотенце так сильно, что оно могло бы и задушить… – Они… Они ругались, что я золотую медаль потерял и… Что опозорился со своей гимназией, а теперь обратно вот так припёрся… — забормотал Антон растерянно, не совсем понимая, почему Бяша так завёлся ни с того ни с сего. Бяша же захохотал гортанным смехом, запрокинув голову, и Антон окончательно потерял смысл происходящего. Бурятёнок, продолжая посмеиваться, отпустил его и ощутимо лягнул плечом. – Придурок, на, — с явным облегчением сказал Бяша и вновь полез за беленькой пачкой. – Я-то подумал, что ты с родаками посрался из-за того, что дальше там учиться удумал, на. Ну, Тоха… Ты так не пугай больше, на. Я тут без тебя сохнуть заебался уже. Антон потёр шею и издал нервный смешок. На сердце от слов друга сразу потеплело. Только покраснеть не хватало, а то Бяшу спугнёт, а ведь он такие слова очень редко кому и когда говорит. – А ты в следующий раз слушай до конца, — сказал Антон, возвращая тычок. Бяша выдохнул в его сторону струйку дыма, и Антон закашлялся. – Ты сам ещё не ходил в баню? – Не-а. Завтра ж суббота, завтра все и пойдём, на. – Блин, точно. У меня на сегодня мозги уже не работают. – Перепарился, на? – Типа того, — Антон собрался с духом, прежде чем задать следующий вопрос: – А вы знали, что я сегодня приеду? Бяша кинул на него обиженный взгляд. – То-то и дело, что нет, на. Я Олю увидел у магаза, на, она бежит как ужаленная. Ну я и спрашиваю, типа: «Куда так гонишь?». А она мне: «Так Антоша приехал, я ему конфет купить бегу», — Бяша пародировал тонкий голос сестры так коряво и чрезмерно, что Антон залился смехом. – Че ржёшь, на? Я думал, ослышался, бля. Переспросить не успел, она уж убежала. А щас иду, смотрю — ну, точно, Тоха с коровами милуется, больше-то некому, на. Антон сквозь слёзы переспросил: – Почему это только я с коровами милуюсь? – Да потому что ты б женился на Фильке, бля буду на, — Бяша и сам с трудом сдерживал смех, но потом снова принял суровый вид. – Хоть бы два слова чиркнул, что приезжаешь, на. Друг, бля, тоже мне. Антон знал, что Бяша может обидеться. Но куда больше он боялся получить ответ, который бы поставил точку. Он совершенно не знал, как друзья примут его, как отреагируют на его возвращение. Но теперь он понимал, что был полным идиотом. И говорить о том, что он себе надумал, было очень стыдно. – Я просто… Не знаю, как сказать. Прости, Бяш… – Давай ещё сопли разведи, на. Мне-то что прикажешь думать? Может, ты нас всех там позабыл в своём городе, а? – Да как ты мог такое подумать? Да я же… Да я… — Антон был искренне удивлён. Так, выходит… Они думали об одном и том же? Вот уж действительно, два дебила — это сила… – Ой, ладно, бля, — Бяша потушил сигарету и спрятал окурок в отдельный кармашек шорт. – Проехали. Ты лучше скажи, с чего твои родаки взяли, что ты позориться припёрся, на? – Так а как же, — Антон поёжился. – Все же мне говорили, что я не смогу в городе учиться. А я ещё хвалился, что мне-то ума побольше отсыпали, у меня уж точно всё получится. Ну, как видишь, не фортануло, вот и приходится обратно сюда, в деревенскую школу… – М-да, бля, пацан к успеху шёл, — Бяша завалился на верхнюю жердь и подложил руку под щеку. – Ой, да забей ты, братан. Деревенская, не деревенская, кого ебёт, бля. Ты ж всё равно отличник-хуичник. – Моя золотая медаль… – Да я б на твоём месте ебал эту медаль, на. Будто ты без неё не поступишь. – Всё равно обидно. Я же хотел, чтобы родители гордились мной, — вырвалось у Антона само по себе, и он не сразу понял, что только что сказал. – Чтобы вы не считали меня совсем неудачником… Антон услышал, как Бяша поперхнулся. – Чего, бля? – Бяша, прищурив раскосые глаза, внимательно посмотрел в глаза Антона и, словно увидев там что-то одному ему понятное, приблизился к нему, с силой сдавив многострадальное плечо. – Кукуха поехала, на? Ты что такое несёшь, Тоха? – А что я сказал?.. – Кто это считает тебя неудачником, на? Тебе кто это сказал? Кто-то из наших, что ли? Прикусив язык, Антон отвернулся и потянулся к Фильке, но, как оказалось, той уж и след простыл: она давно бродила по полю, щипая травку. Антон даже не заметил, когда она отошла… Предательница! Дабы занять руки, дрожащие от напряжения, он принялся срывать растущие за загоном цветы и разрывать на кусочки. Бяша терпеливо ждал его ответа, постукивая ногой, и Антон понял, что отвертеться от своих слов уже не получится. Чёрт, вот надо же было ляпнуть!.. – Никто этого не говорил, Бяш, — начал он тихо, не смотря на друга. Но Бяша сразу его перебил: – Ага, вижу, на. Колись быстро. Я этому «удачнику» кишки на крючки намотаю, на. Антона передёрнуло: то ли от ничем не скрытого гнева в голосе Бяши, то ли от заметно похолодевшей погодки. Бяша цокнул: – Трясёшься как банный лист, на. А я вот тоже куртку не взял, бля… – Не надо… — просипел Антон. – Куртки? Так ты… – И куртки тоже, потерплю, не так уж холодно. Я про кишки… — Антон пытался подобрать слова, но, как назло, всё его красноречие куда-то испарилось, и под потемневшим взглядом друга думать было затруднительно. Бяша буквально просверливал в его затылке дыры. – Я же сказал, никто ничего не говорил. – Ой, ты меня за придурка не держи, на. Пиздишь ведь, как дышишь. – Я не пи-… Я не вру! – Ага, а зенки-то свои прячешь, на. Если человек отводит взгляд — он врёт, базарю. – Самый умный, что ли? — огрызнулся Антон. – По горшкам дежурный, бля, — Бяша спрыгнул с жерди и отряхнул руки. – Всё, Тох, реально, хорош ломаться, на. Говори быро! – Да я тебе повторяю, блять: никто мне ничего не говорил! — Антон спрыгнул следом и подошёл вплотную. – Я сам так решил! Сам, ясно?! Бяша тупо захлопал глазами: – Че? «Хуй через плечо!» — почти вырвалось, но Антон сдержал в себе этот порыв. – Я сам решил, что теперь вы будете считать меня неудачником! — выкрикнул он в сердцах, отчего птицы, сидящие на проводах, с шумом разлетелись. Влага защипала глаза, и Антон поспешил повернуться на сто восемьдесят градусов. Прекрасно. Для полного счастья этого дня не хватало только расплакаться перед Бяшей. Получите — распишитесь… Он резким движением скинул руку друга, что тот осторожно положил ему на спину. Антон не знает, сколько они молчали. Но в один момент Бяша за его спиной выругался и, развернув оторопевшего Антона, надавил на лопатки, чтобы вжать в себя с такой силой, что Антон мог поклясться, что у него хрустнул позвоночник. Он забрыкался, но Бяша, зараза такая, держал мёртвой хваткой. – Такой хуйни, братан, я от тебя в жизни не слышал, — сказал друг и взлохматил его и без того взъерошенные волосы, создав на голове абсолютнейшее блондинистое гнездо. Антон не знал, смеяться ему или плакать. – Отпусти, — прохрипел он, заколотив Бяшу туда, куда мог дотянуться. Тот на его манипуляции будто и ухом не повёл. – Реветь перестанешь, отпущу, на, — сказал Бяша невозмутимо. – Я не реву! — катящаяся по щеке горячая капля, очевидно, так не считала. – Я столько пидорства в день ещё никогда не делал, на. Но ради другана мне ничего не жалко, клянусь те, на. Издевается ещё, скотина! – Пусти, я сказал! – вскрикнул Антон совсем по-мужски. Но Бяша был непреклонен. Антону, в общем-то, не оставалось ничего, кроме как, проклиная свою нежную душевную организацию, поливать слезами чужую футболку. В какой-то момент Бяша начал медленно покачиваться из стороны в сторону и, переодически дёргая его за волосы, бормотал в светлую макушку: – Дурак ты, Тоха, на. Если ты неудачник, то кто я тогда вообще, на? — Антон хотел бы ответить, но друг не предоставил ему такой возможности. – Ты душа ранимая, конечно, на, но чтоб такую пургу гнать… — из-за их разницы в росте Антону приходилось сильно наклоняться под твёрдой рукой Бяши, и от неудобного положения у него затекала шея. Очередной всхлип получился довольно громким, и Антон точно покраснел. Как девчонка какая-то, ей богу. А ревёт-то хрен знает из-за чего… Но слёзы его совершенно не слушались. – Ну-ну, Тоха, угоманивайся. Я ща сам заплачу, бля. Спустя неопределённое количество времени Антон почувствовал, что стал успокаиваться, но покидать объятия друга уже не спешил. Бяша, будто сам погрузившись в транс, продолжал покачивать их, и Антону стало так хорошо, что он мог бы и снова расплакаться. Такое проявление чувств от Бяши можно было увидеть столь редко, что некоторые даже считали его сухарём, несмотря на довольно развязное и игривое поведение. Но Антон знал Бяшу с первого класса, вот уж десять лет, и знал, что Бяша действительно не любил демонстрировать кому бы то ни было своё отношение и предпочитал лишний раз отшутиться. Но он всегда беспокоился за близких ему людей, всегда поддерживал, как мог, и всегда грозился набить морду тому, кто обидел его друзей. Все, конечно, знали, что молоть языком Бяша умел куда лучше, чем драться, но от его слов появлялось какое-то странное чувство защищённости, и было, безусловно, приятно, когда кто-то заступался за тебя, пусть даже только на словах. Но Антону Бяша доверял больше и проводил с ним времени куда больше, чем с кем-либо другим. И только с ним Бяша мог позволить себе «пидорские» обнимашки. Что ж говорить, некую гордость Антон от этого испытывал. Любого другого Бяша бы уже высмеял, пусть и безобидно, за подобный потоп, но прямо сейчас он пытался искренне помочь Антону, и блондину вновь стало до того стыдно, что хотелось закопаться в одеяле и не вылезать оттуда несколько дней. Стыдно уже не за своё уязвлённое состояние. Стыдно, что он смог допустить даже мысль о том, что его лучший друг будет смеяться над ним. Да, он говорил абстрактное «вы», но больше всего его волновало мнение Бяши, и в первую очередь он имел в виду именно его. И Бяша, скорее всего, это тоже понял. Как бы замечательно всё это ни было, а пора было всё-таки отстраниться, что Антон и сделал, уже не получив сопротивления. Вот что бы подумали люди, увидев, как он один парень прижимает к себе другого полуголого парня? Явно что-то нехорошее. – Полегчало, на? — спросил Бяша и тут же полез в карман за пачкой. Антон усмехнулся, шмыгнув носом. – Нервничаешь? — кивнул он головой на дымящуюся сигарету в зубах друга. – С тобой понервничаешь, на, — Бяша отошёл обратно к ограждению и прислонился к нему спиной, похлопав рукой рядом с собой. – Ну и лицо у тебя, Тоха. Антон не стал спорить. Зарёванный, он вряд ли мог похвастаться красивой наружностью. Антону безумно хотелось объясниться, извиниться перед Бяшей за свои глупые домыслы. Ведь Бяша мало того, что не давал повода усомниться в себе, так ещё… – Лицо попроще, — хохотнул вдруг Бяша. – Думать тебе противопоказано, на. Поплакал мальца, а я утешил, всё, на, никто не умер. – Нет, — Антон поймал взгляд друга и, рефлекторно положив руку на сердце, сказал: – Я должен извиниться перед тобой. Я… Я, правда, не знаю, почему я решил, что ты можешь так обо мне думать… Просто… Мне иногда кажется, что я совсем не похож на того, с кем бы такой, как ты, мог общаться… — Бяше, кажется, не понравилось словосочетание «такой, как ты», и он открыл рот, чтобы вставить своё слово, но Антон упрямо продолжал: – Но ты мой друг, и я нисколько в тебе не сомневаюсь, правда. Я сомневаюсь, наверно, в самом себе, но это никак не должно задевать тебя. Мне ужасно стыдно перед тобой. Прости… Бяша тяжело вздохнул и снова настойчиво похлопал по доске. Антон, едва дыша, встал рядом с Бяшей в ожидании. Молчал тот недолго. В какой-то момент он запрокинул голову и выдохнул большую струйку дыма. – Ты сам себе уже ответил, — сказал Бяша серьёзно, без своей извечной манеры в голосе. – Я твой друг, я всё прекрасно понимаю, — в самый последний момент он проглотил своё любимое «на». – И извиняться тут не за что. По тону Бяши Антон понял, что тема закрыта. И хотя ему казалось, что они оба чего-то недосказали, он уважал решение Бяши и не хотел выматывать его своей шарманкой. Тому наверняка за этот вечер его нытьё порядком надоело. Самое главное они выяснили, и от сердца как отлегло. – В сто сорок солнц закат пылал, на, — Бяша вернул на лицо хитрую улыбку. Его взгляд упирался в небо. – Красиво, на. – Внутренний поэт проснулся? — прыснул Антон. – Да Паша вчера Маяковского читал весь вечер, на. Какой-то конкурс у них там скоро. Закат и вправду пылал. Такого яркого неба Антон уже давненько не видел. Солнца не было видно: оно скрылось за чёрными тучами. – К дождю, на, — добавил Бяша. – Ну и зашибись, цветы эти ебучие поливать не придётся. Антон чувствовал себя глупо от того, что теперь ему хотелось смеяться со всего подряд. Может, у него правда крыша поехала на нервной почве? Но Бяша засмеялся тоже, и любые тревожные мысли сразу вылетели из головы. На душе стало так легко, что хотелось послать всё к чёрту и стоять здесь с Бяшей хоть до утра, наблюдая за движением облаков. За тем, как сменяются краски на небосклоне. За милой Филькой, стоявшей со смешно опущенной головой. И ни о чём не думать. Антон вспомнил вдруг, что дома так после бани и не появился, а родители его до сих пор не зовут. С одной стороны, хорошо, он не горит желанием пересекаться с ними, но с другой… Поесть бы… – Вы у Паши вчера собирались, значит? — спросил он. Вся неловкость между ними испарилась, словно не было ни слёз, ни душещипательных разговоров. – Не, — Бяша резво запрыгнул на самый верх и, придвинувшись к столбу, протянул одну ногу вдоль жерди, а другую свесил. Не хватало только колоска в зубы и беретика, заслоняющего глаза. Впрочем, колосок неплохо заменяла почти истлевшая сигарета, а вот если надеть кепку другой стороной… – У Полинки вчера диски перебирали, на. Антон под недоумённый взгляд друга снял с него кепку и переодел другой стороной, надавив на козырёк так, чтобы тот спрятал глаза. Бяша сначала замер, а потом, поняв его идею, полностью развалился на жерди, удерживаясь на одном честном слове, и манерно замахал ногой, перекатывая фильтр между уголками губ. Ну, хоть картины пиши! Антон пожалел, что оставил телефон на крыльце. Он хотел сообщить это Бяше, но тот, сделав неосторожное движение, склонился на бок и грохнулся за ограждение. Сигаретка так и осталась в зубах. Спустя секунду тишины по полю пронёсся оглушительный смех. Филька посмотрела на незваного гостя и недовольно замычала, размахивая хвостом как метёлкой. Назойливые мухи кусали бедняжку. Бяша заливался смехом, дрыгая ногами, и со стороны походил, пожалуй, на умалишённого. Антон от него не отставал, чуть ли не задыхаясь от смеха. Более-менее отдышавшись, Антон помог другу перелезть через доски. Бяша, выплюнув потухшую сигарету, потирал копчик и болезненно шипел. – Блядский забор, на. Че он такой тонкий-то? — Антон решил промолчать, опасаясь нового взрыва хохота, но сведённые брови Бяши и злобный прищур не оставили ему никаких шансов. – Занозу посадил, походу, на. – Сильно упал? – Та не, так, поцарапался, — Бяша провёл рукой по вороным волосам и замер. – Не понял, на. А где моя кепка? За их спинами раздалось смачное чавканье. Бяша кинулся к Фильке и вцепился пальцами в свой головной убор. – Филька, етить твою мать! — заголосил бурятёнок. – Отдай, на! Да блять! Мне мамка такой пизды вставит, на, — и, оглянувшись на Антона, позвал: – А ты че потухаешь, на? Иди, вон, невесту свою угомони, на, пока она кепку мою не сожрала! Вдвоём, конечно, перевес был на их стороне, и достать кепку из челюстей коровы удалось целой и невредимой. Бяша побрезговал надевать её, вонючую и обслюнявленную, и просто кинул на траву. Филька, вытянув голову, боднула Бяшу, и тот обиженно пихнул её локтем. – Иди нахуй, Филька. Я с тобой не разговариваю, на, — но Филька не сдавалась и, громко мыкнув прямо у него над ухом, продолжала ластиться. Бороться против такого обаяния было бесполезно, и Бяша мигом растаял. – Ну ладно, злючка, так и быть, прощаю, — и потрепал корову за уши. Антон не чувствовал себя преданным, нет. – И кто ещё тут с коровами милуется, — протянул он ехидно, но ответа Бяши не услышал. Периферическим зрением он уловил чьё-то движение позади них и обернулся, думая, что за ним наконец пришёл кто-то из родителей. Они не очень одобряли его общение с Бяшей по понятным причинам, и Антон уже подготовился к очередному выяснению отношений, но, к его удивлению, никого из родных он не увидел. Какой-то незнакомый ему высокий парень с короткими тёмными волосами, одетый в широкие спортивки и мятую футболку, выносил помойное ведро. Он с выражением вселенского страдания на лице что-то бормотал себе под нос, и все его резкие, дёрганные движения выдавали скверное настроение. Их взгляды встретились на мгновение, но незнакомец сразу же развернулся, уходя в соседний с Петровыми дом. Антон растерянно пялился в пустоту. Это кто ещё такой? Бяша проследил за его взглядом и, словно угадав его мысли, сказал: – Какой-то внучок к деду Карпу сегодня утром приехал, на. Хер знает, кто такой. – А… Откуда приехал? — Антон не припоминал, чтобы к их соседу когда-либо кто-то приезжал. Дед Карп был одиноким и брюзгливым стариком, и его единственная дочь давненько уже уехала и ни разу его не навещала. – Да я знаю, что ли, на? Поговаривают, городская птичка к нам залетела. Вот уж ничего себе. Выходит, у деда Карпа есть внук. Да ещё и в городе живёт. Повезло же кому-то… Антон прогнал завистливые воздыхания. Нет, спасибо, города ему хватило… Почему, интересно, никто никогда и ничего не слышал об этом парне? На вид этому темноволосому было разве что чуть больше, чем Антону, глаза горели странным холодным блеском, и за ту секунду, что они смотрели друг на друга, Антона прошибли мурашки. Неприятный у этого парня взгляд. Хотя было видно, что парень просто раздражён. У кого в таком настроении будут приятные глаза? В каком-то странном направлении Антон начал думать… Он мотнул головой и спросил: – В честь чего это он приехал, не знаешь? – Вроде, мама у него померла, — ответил Бяша, поёжившись. Антону тоже сразу стало не по себе. Ох, вот оно что… – Про отца пока не разнюхали, но дед Карп у него единственный опекун остался, на. Так что вот так, на. – Да уж… — Антон боялся даже представлять, что этот парень должен чувствовать сейчас. Наверняка в душе у него творился сущий кошмар… – С нами в школу будет ходить, на, — выдохнул Бяша. Его, наверно, тоже одолевали не самые приятные мысли. – Жалко, конечно. Зелёный ещё, на, а тут такое… Антон изумлённо переспросил: – С нами в школу? Так ему шестнадцать всего? – Ну, походу, на. Или семнадцать стукнуло уже. Или второгодка, чёрт его знает. – Слушай, а ты не знаешь, как его зовут? Бяша покачал головой и раздражённо дёрнул плечом. – Че ты привязался с ним, на. Вы ведь соседи, ёмаё, сам спроси потом, на. – Вряд ли ему сейчас до разговоров со мной… И всё-таки Антону было безумно любопытно пообщаться с этим парнем. Новые люди в их глуши всегда вызывали интерес, и бедному пареньку, наверно, деваться от сплетен будет некуда. Все будут обсуждать, откуда и зачем он такой взялся. И наверняка ему от этого будет неудобно или, быть может, откровенно плохо. Такая трагедия, а тут ещё едва знакомый родственник, новое место жительства, новые условия, новые люди, другой ритм жизни… Антон бы, честно говоря, с ума от такого сошёл. Так что сейчас лезть к незнакомцу всё же не стоит. Пусть попривыкнет немного, а там Антон и помочь будет рад. Соседи, как никак. – Антон! Антон, иди домой сейчас же! — раздался оглушительный зов мамы. Эх, вспомни солнышко, вот и лучик. Антон посмотрел на Бяшу с сожалением, и тот, усмехнувшись, протянул кулак. Антон, отразив усмешку, стукнул по нему своим кулаком. – Ну, бывай, Тоха. Завтра увидимся, на. – Ага, пока. Бяша, отойдя на приличное расстояние, обернулся и помахал ему рукой напоследок. Антон не хотел прощаться с Бяшей и уходить из своего уютного мирка. Но повторный выкрик мамы окончательно вернул в реальность, и вся безмятежность мигом пропала. Тут же о себе напомнили и обида сестры, и недомолвки с родителями, и унижение за свой провал. Возвращаться в дом не было никакого желания. Но Антон хотел есть, и этот аргумент был решающим. Естественно, все уже сто лет как поужинали и ждали одного только Антона, чтобы помыть посуду. Только из-за нереального голода он мог глотать стоящую комом еду, ибо мама то и дело бросала на него неопределённые взгляды, и ощущение того, что на тебя пялятся, неимоверно бесило. Вкуса он особо не чувствовал, погрузившись в невесёлые уничижительные мысли. В честь его приезда, видимо, «дежурным» по кухне выбрали не его, и он с превеликим удовольствием направился в свою комнату. Его комната располагалась на втором этаже и выглядела такой неживой, словно здесь вообще не ступала нога человека. Заправленная кровать, зашторенное окно, девственно чистый стол, без привычных завалов из изрисованных листов, стопок учебников, чертежей, разбросанных карандашей и книжек… В беспорядке была своя красота, и куда больше вдохновения и спокойствия Антон получал из своеобразного хаоса. Услышал бы его сейчас папа, обязательно сказал бы, что его замашки художника плохо влияют на чистоту его «головы и дома». Родители редко посещали его комнату, и он всегда находился здесь как в крепости, на своём отдалённом островке, в необходимом уединении. Оля не поприветствовала его и заперлась у себя. Мириться с ней в данный момент не было смысла: всё равно ещё будет дуться и не простит. В сон пока не клонило, и Антон решил разобрать сумки. Заглядывать в тетради было выше его сил, и он равнодушно скидывал их в кучу, чтобы потом выкинуть. Несмотря на привычку копить тонны макулатуры, тетради с самыми отвратительными оценками в его жизни он предпочёл бы сжечь. Одежды у него был небольшой шкаф, и раскладывание немногочисленных шмоток не отняло много времени. Когда рука дотянулась до дисков, он блаженно улыбнулся. Вот ребята, а в особенности Полина, обрадуются новым мультфильмам, а то старые они засмотрели уже до дыр. От предвкушения встречи с остальными ребятами сердце забилось быстрее. Не расплакаться бы, как перед Бяшей, а то совсем анекдот выйдет. И лучше про «неудачника» помалкивать. Не дай бог, он своими словами ребят обидит, а они этого никак не заслуживали. Он подумал, что было, пожалуй, даже лучше, что он выговорился Бяше и не высказал своих мыслей перед всеми друзьями. А то получилось бы совсем некрасиво… Переодевшись в пижаму, Антон расправил кровать и завалился на толстые подушки. Встрепенулся, вспомнив о телефоне, но, увидев его на неприметной тумбочке у постели, облегчённо выдохнул. Точно Оля принесла. Эх, и с ней некрасиво получилось… Затылок вновь напомнил о себе ноющей болью, но спускаться, пить что-нибудь обезболивающее или прикладывать льдинки из морозилки было откровенно лень. Само пройдёт, не перелом же. Образ незнакомца вновь всплыл перед глазами: острые черты лица, короткая стрижка, средней величины глаза болотного цвета, нахмуренные брови, широкая линия губ, чуть вогнутый нос — ну, красавец, чего греха таить. Сто пудов от девчонок отбоя не будет, да ещё и городской — парень на миллион. И как его зовут всё-таки? Чем он занимается? Какой у него голос? Как учится? А какой в общении? Смогут ли они подружиться?.. Гадать было бессмысленно, всё равно вскоре Антон всё это выяснит. Да и надумывать лишнего тоже не стоит — потом очень легко разочароваться. Забавно даже получилось: они приехали сюда в один день, пускай из-за разных обстоятельств, да и Антон возвращался, а незнакомец приезжал впервые. И всё же было в этом что-то… Что? Судьбоносное? Как нелепо… Антон решил, что на сегодня раздумий с него хватит. Голова со всеми событиями дня была уже чугунная. Попытаться уснуть, что ли? Антон взглянул на экран мобильника. 10 июня 2011. 22:22. Надо же, счастливые числа. Наивно, конечно, но Антон никогда не упускал шанса загадать что-то, если выпадала такая возможность. Времени до смены циферки было меньше минуты, и Антон не стал долго раздумывать. В голове всплыли строчки из недавно прослушанной песни. – Я устал, хочу любви… — прошептал Антон, прикрыв глаза. Как бы сильно он ни презирал всю эту мишуру вокруг романтики, душа-то стонала от тоски. Хотелось тоже, как слащавые парочки, гулять по вечерним дорогам и делить наушники, есть из одной тарелки и пить из одного стакана через разноцветные трубочки. Болтать до рассвета и заплетать длинные девичьи волосы… Только где вот любовь такую найти? В деревне всех девчонок он с пелёнок знал, и ни одна не пробуждала огонька в груди. Может, присмотреться повнимательнее? А может, просто время ещё не пришло?.. «Это нужно, невозможно больше ждать», — гласила одна из строчек. Антон раскрыл рот в мечтательной улыбке. И правда, ждать дальше было невозможно. Ему это было нужно.