Проклятье фараона

      Ра поднимался над Мемфисом, окрашивая древние известняковые стены города в золотистые тона. Лучи солнца медленно ползли по белым храмам и дворцам, превращая их в сияющие маяки среди моря глиняных домов. Пирамиды на горизонте вспыхивали гранями, отражая первый свет нового дня. Свет постепенно заполнял улицы великой столицы, пробуждая её обитателей и унося в тень их ночные тайны до возвращения богини ночи Мут.       В воздухе висел сладковатый аромат лотосов, смешанный с дымом благовоний из храмов и запахом свежеиспеченного хлеба из пекарен. Жрецы в белых одеждах уже поднимались по ступеням храма Птаха, неся священные подношения. Их бритые головы блестели в утреннем свете, а золотые украшения позвякивали при каждом шаге.       Нил катил свои воды в утренней тишине, нарушаемой лишь мягким плеском у песчаных отмелей. Прохладный северный ветер временами касался водной глади, рождая мелкую рябь, в которой искрились и переливались солнечные блики. В этом священном танце света отражалась воля богов — хранителей Кемет. Ибис, священная птица Тота, пролетела над водой, оставляя за собой длинную тень.       На берегах реки уже просыпалась жизнь — загорелые рыбаки в набедренных повязках готовили свои папирусные лодки, раскладывая сети. Торговцы в длинных полотняных одеждах раскрывали навесы над прилавками на прибрежном рынке, расставляя глиняные кувшины с маслом и вином, корзины со свежими фруктами и связки сушеной рыбы.       Спокойствие раннего утра нарушил флот карийских триер, разрезающих тёмные воды своими бронзовыми таранами. Массивные корабли с высокими бортами и квадратными парусами уверенно направлялись к царской пристани. На главном судне, чей нос украшала резная голова грифона, стояли карийский царь Дафнис и сын фараона Псамметиха Нехо.       Дафнис провел рукой по рукояти меча, висевшего на поясе. Его загорелое лицо, испещренное шрамами, выражало тревогу. — Твой отец не обрадуется нашему появлению.       Нехо стоял неподвижно, его тонкие пальцы сжимали резной парапет, а черные, подведенные сурьмой глаза были устремлены на приближающийся город. — После событий последних лет его радость — последнее, что должно нас заботить. — В голосе Нехо звучала сталь, столь несвойственная омегам.       Дафнис усмехнулся, его глаза внимательно изучали профиль омеги. За годы знакомства он так и не смог до конца понять этого египтянина, в котором текла кровь древних фараонов. — Ты несокрушим, принц Нехо. Твоя стойкость достойна песен аэдов. Хотел бы я увидеть, каким правителем ты станешь. Жаль, не доведётся.       Нехо слегка повернул голову, его глаза сузились, а легкая улыбка коснулась губ. — Карийский царь опасается за свою жизнь? Неужели воин, прошедший сотню битв, боится одной встречи? — Возможно, последнее, что я сделаю в своей жизни — это сейчас войду во дворец твоего отца. — Возможно, — спокойно подтвердил Нехо. — Но хочется верить, что отец не полностью лишился рассудка и здрав в своих суждениях. Боги не могли окончательно отвернуться от него.       Дафнис провел пальцем по шраму, пересекающему его щеку. — Думаю, что отец ваш проживёт ещё долго. С его-то хваткой и умением устранять… препятствия. Яды и кинжалы — его верные союзники. — Это ведомо лишь Амону и Хатхор. Но пусть путь его будет долгим. — Нехо перевёл взгляд на раскинувшийся перед ними город, где между храмами уже поднимались тонкие струйки благовонного дыма от утренних жертвоприношений. — Надеюсь, сегодняшний день не станет последним для нас. — Ты его сын… — Дафнис положил тяжёлую руку на плечо Нехо. Под его ладонью чувствовалось напряжение, сковавшее тело омеги. — Как и все, кто рождён от его семени. Разве это что-то меняет? — Голос Нехо стал тихим и горьким, как полынное вино. — Разве это остановило его, когда он приказал убить каждого из моих детей? Или когда пытался отравить Хасни?       Когда корабль причалил к царской пристани, выложенной белым известняком, Нехо первым сошёл на берег. Его сандалии утонули в прибрежном песке. Жар уже начинал подниматься от земли, но омега не замечал его, погруженный в тяжелые мысли о предстоящей встрече с отцом.       На пристани их встречал отряд царской гвардии в полном вооружении — щиты с бронзовыми умбонами сверкали на солнце, копья были направлены в землю, но руки воинов лежали на рукояти мечей. Их командир, высокий нубиец с золотым обручем на бритой голове, склонился перед Нехо — Приветствуем вас, царский сын. Фараон, да живет он вечно, ожидает вас.       Нехо горько усмехнулся, вспоминая череду отцовских преступлений. Заточение Хасни в дворце-гробнице под предлогом защиты от проклятия. Попытка соблазнить юного омегу Тэхёна, зная, что тот — истинная пара Хасни. Планы похищения омеги, когда соблазнение не удалось. Тайные переговоры с нубийскими князьями о военном союзе против собственных детей… — Благодарю, Панехси, — кивнул Нехо, узнав старого командира. — Проводи нас.       Дафнис и его личная охрана — десять карийских воинов в бронзовых доспехах — выстроились за спиной принца. Их сандалии гулко стучали по каменным плитам, когда процессия двинулась к дворцу через шумный порт.       Бессонными ночами в Фивах Нехо перебирал слова, которыми начнет разговор с отцом. Пытался найти те, что смогут пробиться сквозь стену безумия, охватившего Псамметиха. Но разве можно достучаться до того, кто носит двойную корону и считает себя живым богом?       Что превратило великого фараона, объединителя Египта, в это существо, одержимое властью и темными желаниями? Смерть матери? Но ведь минуло больше двух десятилетий с тех пор, как царица отошла в Дуат… Проклятие богов? Или яд безумия всегда таился в его крови, ожидая своего часа?       Нехо сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Впереди возвышались массивные пилоны дворца, украшенные сценами побед фараона над врагами. Между ними зиял черный проход, ведущий в прохладный полумрак тронного зала. Там, на золотом троне в окружении опахалоносцев, его ждал человек, которого он когда-то называл отцом. — Готов ли ты? — тихо спросил Дафнис. — Нет, — честно ответил Нехо. — Но выбора у нас нет. Пора положить конец безумию, пока оно не погубило всю страну.       Он расправил плечи и твердым шагом направился к воротам дворца, навстречу своей судьбе.

***

      Мраморный дворец затих в тягостном безмолвии. Угнетающая тишина разливалась по бесконечным коридорам, заставляя стражников нервно переглядываться. Лучи полуденного солнца, пробиваясь сквозь узкие оконные проёмы, превращали огромный тронный зал в раскалённую печь. Знойный воздух дрожал над мозаичным полом, где в каменной вязи переплетались священные символы и имена богов. — Всё слишком тихо… Непривычно тихо… — тучный мужчина в богатом льняном схенти, семенил за шагающим широкими шагами Псамметихом. Пот струился по его круглому лицу, капая на воротник. — От Бахиры нет вестей уже третий день. Дафнис исчез из своего дворца… — Хармахис, — фараон резко остановился, его сандалии накрыли изображение священного скарабея на мраморной плите. — Не находишь, что твоё беспокойство чрезмерно? — Он склонил голову, разглядывая рисунок под ногами. — Или я ошибаюсь, и ты ждёшь чего-то конкретного? — Что?.. Я… я… — Хармахис отступил на шаг, его пухлые пальцы нервно сцепились в замок.       Псамметих медленно обернулся. Его тёмные глаза впились в лицо нубийца, изучая каждую чёрточку, каждое движение мускулов под блестящей от пота кожей. — Что ты? — бровь Псамметиха поползла вверх. Хармахис молчал, опустив взгляд на свои дрожащие руки. …       Хармахис — маленький оборванец родившийся в нубийской деревушке, затерянной среди барханов, грезил о свободе от песчаного плена и власти. Семья мальчишки была бедной. Их убогая хижина пропускала всё — палящие лучи солнца, колючий песок, обжигающий ветер пустыни. Песок… он был повсюду: хрустел на зубах, набивался в постель, въедался в кожу. Хармахис ненавидел этот мир, где желтые крупинки правили всем. Он мечтал сбежать, увязаться за одним из проходящих караванов. Уйти отсюда так далеко, чтобы никогда не вернуться и чтобы никто его не нашёл, а ветер замёл его следы.       В одну темную ночь, когда пустыня дышала холодом, голод выгнал его из дома. Не найдя ничего, чем можно было поживиться, мальчишка набил скулящее брюхо сухой корой. Он жевал ее и слезы текли по его щекам. Отчаяние и жалость к себе овладели им и… Хармахис решил уйти…       Долго блуждал он между дюнами, гонимый единственным желанием — сбежать, исчезнуть, не возвращаться… ноги устали, тело болело, плечи, как и все тело, трясло от холода. Но мальчишка не останавливался, он шёл в надежде, что Дедун обойдёт его сегодня стороной. Что он найдёт способ спастись.       Той ночью боги Куша были благосклонны к Хармахису и провели его к стоянке богатого каравана. Хозяин — молодой мужчина с надменным видом и горделивой осанкой — долго изучал дрожащего от холода мальчишку, прежде чем произнести со снисходительной улыбкой: — Мне нужен чистильщик верблюдов. Справишься? — Конечно! Я смогу… я… — слова застряли в пересохшем горле.       Купец рассмеялся, поправляя золотой браслет на запястье. — Я — Канахтен. Для тебя — Хозяин. Иди к погонщикам, — он лениво махнул рукой в сторону. — Там тебя пристроят, песчаный мальчик.       Очищая бока верблюдов, Хармахис был счастлив, ведь он вырвался из песчаного плена. Хозяин привез его в Фивы — великий город. Чье величие Хармахис ощущал всем существом, пусть даже и наблюдал его через крохотное окно, больше похожее на щель. Первая мечта песчаного мальчишки сбылась — он больше не принадлежал пустыне. Теперь можно было начинать трудиться над второй мечтой.       Начав с чистильщика верблюдов, Хармахис проявил редкую хватку и сообразительность. За пять лет упорного труда мальчишка поднялся до продавца в одной из торговых лавок Канахтена в Фивах. Там, среди пряных ароматов благовоний и шелеста дорогих тканей, он завязал первые полезные знакомства. Купцы, писцы, сборщики налогов — все они приходили в лавку, и каждому Хармахис умел сказать нужное слово, оказать мелкую услугу. Подарить немного любви… Песчаный мальчишка был красив и умело этим пользовался. Еще через два года эти связи помогли ему выкупить свободу у Хозяина и уйти за своим первым караваном.       Он стал купцом, когда Канахтен уже был влиятельным вельможей при дворе Фив представляя знать в храме Амона. Мужчина не считал бывшего раба равным себе, но даже он признавал успехи «пустынного мальчика», и не упускал Хармахиса из виду. Когда же Псамметих начал свой путь к объединению Египта, Канахтен решил бороться за власть в Фивах и собрал вокруг себя круг доверенных людей. Бывшего раба с его связями при новом правителе он также не забыл. Правда вельможа не заметил, как сильно изменился его песчаный мальчик… Прежняя живость движений сменилась нарочитой медлительностью, худое тело заплыло жиром, а в глазах появился заискивающий блеск. Но за этой маской прятался острый ум и железная воля. А главное, за ней скрывался тот, кто желал власти больше, чем кто либо.       Именно желание занять место Канахтена толкнуло Хармахиса в объятия древней магии и черных рун. Оно же заставило его принять в себя бога войны — Апедемака и пойти к нему в услужение. Теперь на плече, которое нубиец скрывал ото всех, красовался рисунок — голова льва с огромной пастью, как знак его принадлежности вечной войне.       Апедемак не делал ничего просто так, он вел свою игру и Хармахис был ее частью… грамотной и хитрой. Той её частью, что позволит богу возродиться на земле и привести в этот мир Великого Змея. Именно Хармахис нашёл Бахиру и организовал её встречу с Рахоферхахтом, имевшим доступ в гаремы фараона и его сыновей. Бахиру, которая открыла дверь нубийским воинам в дворец Хасни. Но и та, кого Хармахис убедил воскресить бога. Дева не сразу приняла свою роль, но он убедил её, посулив ей Нубию… Бахира сыграла свою роль великолепно.       Позже он начал свой путь против союзников. Искусно изображая глупость и страх, Хармахис подтолкнул Рахоферхахта отправиться в Нубию, где тот пал жертвой Великого Змея. С Канахтеном, было сложнее… Но Хармахис знал своего бывшего хозяина. Знал и медленно и верно вкладывал в его голову мысли о союзе с Псамметихом… Он так юлил, что в определённый момент Канахтен решил использовать бывшего раба как посредника в переговорах с фараоном и отправил его в Мемфис.       Там… в тронном зале перед Псамметихом Хармахис раскрыл все карты. Он поведал историю своего знакомства с Канахтеном, рассказал о заговоре и о том, как умело водил за нос своих соратников. В фараоне он увидел силу, способную защитить его и привести к окончательной победе.       План был прост: настроить Псамметиха против карийского царя Дафниса, заручиться поддержкой Бахиры и унаследовать всё состояние Канахтена. И… «Пустынный мальчик» получил желаемое — власть, богатство, положение при дворе.       Но сейчас, под тяжёлым взглядом фараона, его начало терзать смутное беспокойство. Пот струился по спине, а в горле пересохло, как в те далёкие дни в пустыне. Что-то было не так, что-то изменилось в глазах владыки, и это заставляло сердце Хармахиса сжиматься от страха. …       В тягучей тишине зала растворились все звуки, кроме тяжелого дыхания нубийца и лёгкого шелеста одежд фараона Псамметиха. Лучи солнца, проникающие через узкие окна, рисовали на полу причудливые узоры, напоминающие извивающихся змей. И Хармахис вдруг с ужасом осознал, что почему-то чувствует себя добычей, загнанной в ловушку.       Псамметих неспешно провел рукой по широкому золотому браслету, украшенному символами долголетия. Каждый драгоценный камень в хитросплетении знаков сверкнул ловя солнечные лучи. — Знаешь, Хармахис, — голос фараона был спокоен и мягок, почему-то это напугало нубийца ещё больше. — Я часто размышлял о природе преданности. О том, что движет людьми, когда они предают тех, кому обязаны всем.       Фараон сделал шаг вперед к окну. Его тень, удлинённая после полуденным солнцем, упала на съёжившегося нубийца. — Канахтен спас тебя от смерти в пустыне. Дал кров, обучил торговле, доверил свои тайны… — Псамметих говорил тихо, но каждое слово било сильнее плети. — И ты отплатил ему… чем? — Мой фараон… — голос Хармахиса дрожал. — Я сделал это ради вас, ради… — Ради меня? — протянул Псамметих. Звук его голоса мягким эхом отразился от высоких потолков. — Нет, ты сделал это ради себя. Ради власти и золота. Но не жди моего упрека, Хармахис. Ты не первый кто предает. — фараон сжал губы и уголки рта устремились вниз. — Не первый, но что странно — самый честный. Со всеми ли? — Владыка… — Ты видишь, что происходит вон там… — фараон с силой дёрнул штору, закрывающую выход на балкон и ткань с шелестом легла к его ногам, открывая вид на великую реку.       Там вдалеке карийские триеры выстроились вдоль берега. — Дафнис… — прошептал Хармахис. — Но как? Значит Бахира… — Да. думаю твоя вера в нубийскую ведьму оказалась не оправдана, — с улыбкой произнёс Псамметих. Его тяжелый запах медленно полз, заполняя пространство. — Уверен, что и её сын мертв… — фараон медленно подошёл к нубийцу со спины и прошептал. — Думаешь, я не вижу, как ты дрожишь сейчас? Как твои глаза бегают в поисках пути к бегству?       Хармахис развернулся. Попятился. Но его спина уперлась в холодную колонну. В голове вихрем проносились мысли — когда он допустил ошибку? Как? — Бахира мертва, — произнёс фараон, продолжая наблюдать за реакцией нубийца. — Канахтен тоже… А Дафнис… — он сделал паузу и вновь кинул взгляд на триеры где реяли флаги не только карийцев, — Дафнис прибыл в Мемфис вместе с моим сыном Нехо. — Возможно кариец привез твоих детей поклониться… признать власть твою. — Сомневаюсь. Он сообщил бы, что верен мне и в знак доброй воли доставит мне моих сыновей. Ты видишь, что дворец готов встретить принцев? Нет?.. Это означает одно — ты ошибся… Ошибся…       Колени Хармахиса подогнулись. Разве мог он подумать, что все неудачи Псамметих повесит на него? Нубиец сглотнул. Его тщательно выстроенный план только что рассыпался песком сквозь пальцы. — Я… я думаю. — начал он, но фараон поднял руку, останавливая поток оправданий. — Ты хотел власти, Хармахис? Стать выше своего хозяина Канахтена? — Псамметих приблизился вплотную. — Что ж, я дам тебе то, что ты заслужил.       По знаку фараона из тени колонн выступили стражники. Их копья ощетинились вокруг дрожащего нубийца. — Уведите его, — приказал Псамметих. — Пусть проведёт остаток дней в той самой пустыне, из которой вышел. Только теперь… — он улыбнулся, и в этой улыбке не было ни капли тепла, — теперь у него не будет шанса на спасение.       Когда стражники утаскивали рыдающего Хармахиса, фараон задумчиво посмотрел на солнечный диск, медленно клонившийся к закату. — Воистину, — прошептал он, — нет хуже врага, чем тот, кто познал твоё доверие. — взгляд снова метнулся к Нилу. — Правда, Дафнис?

***

      Слуги и стража выстроились вдоль дороги, ведущей от пристани к дворцу. Их опущенные головы и застывшие позы выдавали страх — никто не осмеливался поднять взгляд на возвращающегося принца и его карийского союзника. Лишь шорох сандалий по каменным плитам нарушал тишину.       За спиной Нехо тяжело ступали карийские воины в бронзовых доспехах. Их копья поблескивали, а кожаные ремни поскрипывали при каждом шаге. Дафнис держался рядом с принцем, внимательно изучая каждый темный угол и нишу дворцового комплекса.       У входа в тронный зал их встретил Хаммон. Старик совсем сдал. Но на его изможденном лице все ещё играла улыбка, а в глазах цвета мутной воды Нила, сияли живые огоньки. Его бритая голова поблескивала от масел, а белые одежды скрывали почти все тело. — Приветствую тебя, сын Псамметиха, — прошелестел он, склоняясь в церемониальном поклоне. — Хаммон…как ты здесь? Почему? Мы искали тебя в Фивах… — Мой Хасни меня оставил, — вздохнул старик. — А здесь мой дом. Место где я могу просить богов уберечь юного альфу, — глаза беты впились в лицо омеги. — Он жив? Вернулся? — Мы верим, что жив. — Вы так уверенно об этом говорите… — в голосе Хаммона послышалось сомнение. — Змей мёртв. Вы — перед нами. Выводы просты, — Дафнис говорил то, во что сам не верил, но голос его был ровным.       Старик с облегчением выдохнул, утирая морщинистой ладонью покрытый испариной лоб. — Твой отец… — Хаммон поправил складки заношенного льняного передника. — Он ждет в Зале Двух Правд. Поспеши… — Как ожидаемо. — Нехо едва заметно кивнул, поправляя золотой ускх на шее. Зал Двух Правд — священное место, где фараоны вершили суд от имени богов. Выбор Псамметихом этого зала для встречи с сыном был красноречивее любых слов. — Он считает, что прав во всем? — Дафнис нахмурил густые брови. — Уверен, что у меня есть чем привести его в чувство, — Нехо излучал спокойствие, когда его рука легла на прохладную бронзу дверной пластины.       Массивные створки из ливанского кедра медленно раскрылись с протяжным скрипом. Просторный зал тонул в полумраке — лишь несколько масляных светильников мерцали вдоль стен, расписанных яркими сценами загробного суда Осириса. Там, среди извивающихся змей и крылатых духов, восседал грозный бог мертвых, взвешивающий людские души на весах правосудия. В дальнем конце зала, на высоком помосте, возвышался трон из черного асуанского гранита. На нем восседал Псамметих.       Фараон заметно постарел, щеки впали, а некогда могучие плечи поникли под тяжестью золотых украшений. Но глаза… глаза остались прежними — темными омутами, в которых плескалось безумие. — Мой блудный сын вернулся, — голос Псамметиха гулко разнесся под сводчатым потолком. — И привел с собой… друзей. — Приветствую тебя, отец. — Нехо замер на ритуальном расстоянии от трона. Его спина была идеально прямой, а голос спокоен и мелодичен. — Отец… Ты смеешь так называть меня после того, как пытался забрать себе Фивы?! — Пальцы фараона впились в каменные подлокотники трона, золотые перстни тускло блеснули в свете факелов. — Ты предал свою кровь, свой род… — Разве? Я защитил свою семью. — Нехо сделал шаг вперед. — И продолжу защищать от того, во что ты превратился.       Псамметих подался вперед, его массивный золотой урей на лбу качнулся. — От чего? От отца, который желает лучшего для своих детей? От правителя, который заботится о благе страны? — От безумца, который заточил собственного сына. От альфы, который пытается украсть чужого омегу. От фараона, готового продать Кемет нубийцам ради удовлетворения своих желаний! — каждое слово Нехо разносилось по залу, отражаясь от росписей с изображениями богов.       Лицо Псамметиха исказилось, морщины прорезали глубокие тени на его щеках. — Ты ничего не понимаешь! — он вскочил с трона, его длинные одежды взметнулись. — Я делал все это ради… — Ради себя, — тихо, но твердо прервал его Нехо. Его глаза сверкнули в полумраке. — Только ради себя, отец. И теперь пришло время положить этому конец. — Ты угрожаешь мне, мальчишка?! — голос фараона сорвался на хрип. — Да разве я хоть раз был несправедлив с тобой?       Нехо издал короткий смешок, его губы искривились в горькой усмешке. — Ты помнишь, как пришел в мои покои, желая сделать меня своим мужем? — Ты знаешь, это не моя воля… это наши традиции… — Псамметих отступил на шаг, его рука машинально коснулась массивного нагрудного украшения. — Я и Хасни — тоже традиции? — Нехо сделал еще один шаг, его тень упала на ступени трона. — Мои умерщвленные дети — тоже традиции? — Нехо! — рявкнул Псамметих, но в его голосе уже слышалась неуверенность. — Остановись, отец, — голос Нехо стал еще мягче, почти ласковым, но в воздухе начал распространяться тяжелый, властный аромат омеги.       Дафнис, стоявший у колонны, почувствовал, как этот запах окутывает его разум туманной пеленой. Голова закружилась, перед глазами поплыли радужные круги. Теперь он понял секрет силы Нехо — доминантность его феромонов была сокрушительной. Один за другим стражники вдоль стен начали хвататься за головы, их копья со звоном падали на каменный пол. Собственные ноги карийского царя подкосились, заставляя его опереться о прохладный камень колонны. — Прекрати, — прошипел Псамметих, одной рукой цепляясь за трон, другой сжимая золотой ускх на шее. Его лицо покрылось испариной. — Мне нечем дышать… — Хорошо… Очень хорошо! Я хочу, чтобы ты сейчас запомнил это чувство… — Нехо медленно поднимался по ступеням к трону, и с каждым его шагом воздух становился гуще. — Так все эти двадцать пять лет чувствовали себя мы — твои дети. — Нехо… прошу… — Псамметих осел на трон, его корона съехала набок. — Слушай меня! — в голосе омеги зазвенела сталь. Он безжалостно давил феромонами, превращая воздух в удушливый туман. — Ты прекратишь! Оставишь нас в покое! Отпустишь Хасни. — Наш род… Нехо… — фараон задыхался, его глаза покраснели. — Я его продолжу! — омега встал прямо перед отцом. — Хедебнейтирбинет родит сына, и я дам ему твоё имя. — Она чужая… её не примут, — взгляд Псамметиха затуманился, лицо приобрело багровый оттенок. — Она моя жена. — Нехо навис над отцом, его тень легла на лицо фараона. — И этого не изменить даже тебе. Но… ради моей Нейти я пойду на уступки… — он наклонился ближе, заглядывая в затуманенные глаза отца. — О ней никто не будет знать… её имя растворится в песках времени. Ребёнка признают твоим. — Сын… — хрипел Псамметих, его пальцы царапали подлокотники трона. — Хасни… — А вот о нем ты забудешь! — голос Нехо прогремел под сводами зала. — И заставишь забыть всех! Ты уничтожишь дворец-гробницу и возведешь на его месте пирамиду во имя своей жены и её неродившегося сына. — Я… я… — фараон задыхался, его корона съехала окончательно, со звоном упав на ступени. — Посмотри вокруг, отец! — феромоны Нехо наполнились горечью. — Посмотри, на что я готов ради нашей семьи… И поверь, я закончу то, что начал, если ты… — Нехо, — слабый голос Дафниса прервал речь принца.       Карийский царь лежал на полу, хватая ртом воздух. Его загорелое лицо побледнело, а могучее тело сотрясала дрожь. — Друг мой! — эта картина подействовала на омегу лучше любых слов отца. Он бросился к Дафнису, поднимая его с пола и помогая добраться до широкого окна, где дул свежий ветер с Нила. — Прости… побудь здесь.       Вернувшись к отцу, он поправил корону на его голове и вытер пот с его лица мягким краем своего плаща. — Ты — фараон Египта, отец. Твоя власть будет охраняться карийскими мечами. Наш род не прервется на тебе — я приму бремя правления, когда Осирис свершит свой суд над тобой. Но подумай, — Нехо указал на фреску с весами загробного суда, — ты — сын богов, фараон Псамметих, как ты встретишь их суд после всего содеянного? Оглянись… А теперь посмотри вперед и реши, есть ли у тебя время все исправить.       Он развернулся и направился к выходу. Следом, пошатываясь, двинулся Дафнис. — А если я не соглашусь отпустить тебя.? Если я… — послышался голос фараона. Он дрожал.       Нехо обернулся, его глаза сверкнули. — Этот вздох станет твоим последним. И никто из твоей стражи не успеет помешать мне.       Тяжелые двери захлопнулись за Нехо. Он оставил своего отца в зале суда — наедине с изображениями богов и собственной совестью, принимать решение о своей новой жизни.

***

      Смерть жрицы Бахиры не вызвала в Апедемаке скорби — он знал, что та, кто вернула его в мир смертных из каменного плена, была лишь проводником древней силы. Но гибель сына — Великого Змея — пронзила его сердце острым копьём боли. Пал воин, способный стать его щитом в грядущей битве, тот, кто мог сразить небесного принца. Теперь ему придётся искать новое вместилище своей силы…       Апедемак перевёл взгляд на спящего рядом омегу. В свете масляных ламп кожа Сенби отливала тёплым золотом нубийских песков. Истинный омега бога войны лежал на шёлковых подушках, украшенных узорами из бирюзы и лазурита. Его тонкое тело, созданное для любви и неги, казалось воплощением самой красоты. Лёгкое дыхание колыхало ожерелье из золотых пластин на груди. Апедемак провёл пальцем по изящной шее омеги — такое хрупкое создание не должно познать разрушительную мощь семени альфы. — Я знаю, ты простишь меня, возлюбленный… — Голос бога войны звучал тихо в прохладном воздухе опочивальни. — Мне придётся уйти. Но скоро родится та, что призовёт меня обратно в мир живых… И тогда я вернусь к тебе.       Апедемак поднялся с ложа, расшитого золотыми нитями. Его мускулистое тело отбрасывало причудливые тени на стены, покрытые фресками с изображениями его побед. Первыми окаменели ступни — серый цвет медленно поднимался вверх по ногам, превращая живую плоть в гранит.       Сенби проснулся от холода, не чувствуя рядом тела альфы. Его глаза расширились от ужаса, когда он увидел, как каменная корка достигла бёдер Апедимака. — Нет! — Омега вскочил с ложа, золотые браслеты зазвенели на его запястьях. — Ты не можешь оставить меня! Не можешь!       Сенби припал к груди альфы, ещё сохранявшей тепло жизни. Слёзы катились по его щекам, падая на быстро твердеющую кожу бога. — Молю тебя… — Его голос срывался на рыдания. — Не покидай меня…       Но неумолимый камень уже достиг шеи Апедемака. Последним движением живой руки он коснулся волос омеги. Через мгновение в покоях при храме застыла новая статуя — прекрасное и грозное воплощение бога войны Апедемака. У её подножия рыдал безутешный Сенби, сотрясаясь всем телом от рвущейся наружу боли разлуки с истинным альфой.

***

      Дафнис стоял у мраморного окна своей спальни, вглядываясь в лазурные воды моря. Солнце медленно опускалось к горизонту, окрашивая небо в оттенки пурпура. Прохладный морской бриз играл с тяжелыми шелковыми занавесями, принося с собой запах соли и кипарисов. Два года минуло с тех пор, как он в последний раз видел своего старшего сына, Тэхёна. Ноэль, его средний сын передал ему слова Зевса — Тэхён обрел счастье на далеком острове, скрытом от людских глаз защитной магией богини Амунет.       Теплые руки обвили его торс, и знакомый аромат благовоний окутал сознание.       Ты снова в печали, альфа. — Александр прильнул к спине мужа, устроив подбородок на его плече. Его дыхание коснулось кожи царя. — Наш старший сын… — голос Дафниса дрогнул, выдавая глубину отцовской тоски. — Он счастлив, Дафнис. — Александр мягко развернул мужа к себе. — Почему ты сомневаешься? Или ты не доверяешь моему сердцу? — Верю… — Дафнис коснулся щеки мужа. — Но я так тоскую…       Омега обнял альфу. Его детям боги даровали хорошего отца. Его любовь к сыновьям безкрайна как море и крепка, как его сильные руки. Альфа с огромным сердцем — вот кто такой его муж. Царь, для которого его люди, его семья и честь важнее власти и золота всего мира. Наблюдая за его тоской по сыну, Александр, восхищался своим мужчиной и казалось любил его ещё больше от этого. — Я видел его во сне сегодня… — Александр улыбнулся, и тонкие морщинки собрались в уголках его глаз. — Хочешь расскажу? — Расскажи… — выдохнул Дафнис, прикрывая глаза. — Я видел, как наш сын спускается к морю. Он так красив и статен наш Тэхён. Я видел счастье в его глазах… он идет медленно и аккуратно, ведь на руках у него ребёнок…       Омега увлек альфу к широкому ложу, покрытому мягкими шкурами и шелковыми подушками. Уложив голову Дафниса себе на грудь, он начал перебирать его черные кудри, в которых уже проглядывала благородная седина. Его нежные пальцы успокаивали, а мелодичный голос завораживал, заставляя забыть о тревогах.

***

      Тропинка вилась между оливковыми деревьями, спускаясь к морскому берегу. Тэхён шел неспешно, придерживая драгоценную ношу. Его одеяния из тончайшего египетского льна мягко струились в вечернем бризе, подчеркивая изящество фигуры. Золотистые волосы, выгоревшие на южном солнце, рассыпались по плечам искрящимся водопадом. Кожа омеги отливала бронзой. В больших янтарных глазах плескалось море, а на губах играла нежная улыбка.       Малыш в его руках сонно посапывал, прижимаясь щекой к груди отца. Его темные кудри вились так же своевольно, как у Хасни, а длинные ресницы отбрасывали тень на пухлые щечки. — Твой отец будет рад, что мы его встречаем, — прошептал Тэхён, целуя сына в макушку. — Он всегда радуется, когда видит нас на берегу. Сейчас обойдем эту рощу и мы на месте.       Остров Амунет был невелик — всего несколько стадий в поперечнике. Изумрудные холмы спускались к белоснежным пескам, где лениво накатывали прозрачные волны. Оливковые рощи перемежались с финиковыми пальмами, даря прохладу в жаркие дни. В глубине острова журчал прохладный источник, питающий небольшое озеро с пресной водой. У подножия одного из холмов раскинулся небольшой дом из белого известняка, построенный по воле Амунет. Его стены украшали фрески, изображающие сцены из жизни богов и героев, а во внутреннем дворике журчал фонтан, окруженный благоухающими розами и жасмином. Здесь не было величественных храмов — только природа и покой, которого так жаждали влюбленные.       Тропинка вилась между пышными кустами олеандра, спускаясь к укромной бухте с золотистым песком. Там, у самой кромки воды, Хасни вытаскивал на берег свою рыбацкую лодку. Его бронзовая от солнца кожа блестела от морских брызг, мускулы перекатывались под тонкой тканью набедренной повязки. Достав из лодки корзину с уловом, он выпрямился и обернулся к дому.       Увидев приближающихся мужа и сына, лицо альфы озарилось улыбкой. Отложив корзину, он поспешил им навстречу, стряхивая морскую воду с черных кудрей. — Мои сокровища пришли меня встречать? — Хасни бережно обнял Тэхёна, целуя его в висок, а затем склонился к сыну, вдыхая его сладкий детский запах. — Мы соскучились, — Тэхён прильнул к груди мужа, наслаждаясь теплом его кожи и запахом моря. — И я проголодался. — Тогда нам пора домой, — Хасни подхватил корзину с рыбой и обнял Тэхёна за талию. — Я поймал прекрасного окуня. Приготовлю его с травами, которые ты собрал вчера.       Вечер опустился на остров, окрашивая небо в пурпур и золото. Уми уже спал в своей колыбели, убаюканный песней Тэхёна. В очаге потрескивал огонь, над которым Хасни колдовал с сегодняшним уловом. Запах жареной рыбы смешивался с ароматом трав и благовоний, курящихся в медных жаровнях.       Тэхён полулежал на подушках, наблюдая за мужем. Его глаза с любовью скользили по фигуре альфы — по широким плечам, по уверенным движениям рук, по сосредоточенному профилю. Кто бы мог подумать, что наследник египетского престола найдет свое счастье в простой рыбалке и заботе о семье? — Иди ко мне, любовь моя, — позвал Хасни, держа в руках тарелку с дымящейся рыбой. — Позволь накормить тебя.       Омега придвинулся ближе, позволяя альфе устроиться рядом. Хасни отломил кусочек нежного мяса и поднес к губам мужа. Тэхён принял угощение, прикрыв глаза от удовольствия. — Твоя стряпня становится все лучше, — промурлыкал он, облизывая губы. — Я готов вечность учиться чему угодно, лишь бы видеть такое выражение на твоем лице, — Хасни наклонился, целуя омегу в уголок рта.       Прохладный ночной воздух был напоен ароматами жасмина и лотосов. Тэхён устроился в объятиях Хасни на мягких подушках, разложенных на широком ложе во дворе. — Ты счастлив, здесь, со мной? — тихо спросил Хасни, перебирая золотые пряди Тэхёна. — Более чем счастлив, — омега повернулся в его объятиях, заглядывая в темные глаза. — Здесь есть все о чем я мог мечтать — любовь, дом, семья. — Тэхён провел пальцем по груди альфы. — Кем бы я был… воином, знающим только битвы… Но в моей жизни появился ты. — Ты моя судьба, Тэхён. — Хасни приподнялся на локте, глядя в глаза мужа. — Мое проклятие обернулось благословением, когда в мой дворец в ночи прокрался ловкий омега… — Мне обещали, что я встречу чудовище с головой крокодила! — хихикнул омега. — Про тебя слагали жуткие легенды, альфа. — Зато про тебя сложат легенды во славу, любовь моя. Омега, что спас египетского принца… сын которого спасёт Египет. — Не забегай вперёд, египетский принц. Уми сам выберет свою судьбу.       Альфа кивнул. Они так решили — их сын станет тем, кем захочет. Его судьба будет в его руках. Они научат его, что боги не решают за людей, что каждый волен делать выбор сам и только так как пожелает его сердце. А в том что сердце его сына будет сильным Хасни не сомневался. Каждый день, глядя на его папу, он убеждался в этом ещё больше… — А помнишь, как я говорил тебе о жизни на острове? О том, как буду ловить рыбу, а ты — делать сыр… — И как мы будем рассказывать детям наши истории, — Тэхён улыбнулся, проводя пальцем по губам альфы. — Детям… — Хасни притянул мужа ближе, целуя с бесконечной нежностью. Его руки скользили по шелковистой коже Тэхёна, лаская и обжигая. Омега таял в его объятиях, отвечая на поцелуи с той же страстью, что и в первый раз. — Люблю тебя, — выдохнул Тэхён между поцелуями. — Каждой частичкой души. Люблю… — И я люблю, — отзывался Хасни, покрывая поцелуями шею омеги. — До последнего вздоха и после.       Они любили друг друга под звездным небом, среди благоухающего сада, созданного богиней. Их стоны сливались с шепотом морских волн, а тела двигались в извечном танце любви. Хасни покрывал поцелуями каждый дюйм золотистой кожи Тэхёна, шепча признания на древнем языке своих предков. Омега выгибался навстречу ласкам, царапая спину альфы и кусая губы.       Позже, когда первые лучи Ра окрасили небо в розовые тона, они лежали, обнявшись, на смятых шелках. — Ты моя награда, мой воин, — прошептал Хасни, целуя плечо Тэхёна. — А ты просто мой, принц, — отозвался омега, прижимаясь теснее к груди мужа.       Солнце вставало над островом, благословляя влюбленных. В колыбели из кедра мирно спал их сын, первые лучи золотили его темные кудри, а на губах малыша играла безмятежная улыбка. В воздухе витало обещание вечной любви, напоенное ароматами цветов и морской соли. Тэхён и Хасни нашли свой путь среди простых радостей и искренних чувств, вдали от мраморных дворцов и змеиных интриг. Их история, начавшаяся в огне страданий и горниле испытаний, расцвела тем единственным, к чему стремится каждое живое сердце — истинным счастьем.       Амунет, восседавшая на своем небесном троне с материнской нежностью смотрела на своих подопечных. Ее дар — это остров, сокрытый от алчных глаз смертных вечным туманом и божественными чарами, стал священным прибежищем любви. Здесь, вдали от золотых покоев Мемфиса и беломраморных залов Карии, расцветала любовь, чистая и вечная, как древние воды Нила, как утренняя роса на лепестках лотоса, как первый луч Ра, касающийся земли.