Проклятье фараона

      Палящий зной пустыни сменялся пронизывающим холодом, когда Ра уступал небесный свод своей сестре Нут. Остывший песок шелестел под лапами ночных хищников, словно снег в далёких северных землях, о которых рассказывали финикийские купцы. Этот шорох то предупреждал жертву о приближении смерти, то убаюкивал её перед последним вздохом. В ночной пустыне рождаются сотни мрачных легенд — они клубятся между барханами подобно черному дыму, пугая путников и не подпуская к себе даже самых отважных.       У самого края оазиса Амона две тени, закутанные в льняные одежды, сидели у небольшого костра. Их бритые головы поблескивали в свете пламени, а тени от длинных накладных бород плясали на песке. Старший из них, Кемнефер, задумчиво водил пальцем по краю медной чаши с вином. — Видишь, как меняется пустыня? — произнёс мужчина, поправляя золотой браслет на смуглом запястье.       Его собеседник, молодой писец по имени Аменемхет, медленно кивнул, всматриваясь в темноту, где песчаные дюны словно дышали в лунном свете. — Есть история, — Кемнефер понизил голос до шёпота, и его морщинистое лицо, испещренное годами службы под палящим солнцем, приобрело таинственное выражение. — История, которую ещё не рассказывают в храмах и не высекают на стенах гробниц. Легенда о Великом Змее, что бороздит эти пески день и ночь, пытаясь усмирить своё сердце. Она ещё не передаётся из уст в уста.       Аменемхет придвинулся ближе, его глаза блестели от любопытства. Золотые серьги-полумесяцы тихо звякнули, когда он наклонил голову. — Мало кто знает, о чём плачет его сердце… сердце преданного дитя, — продолжал Кемнефер, рисуя пальцем на песке извивающиеся линии. — Но я знаю правду. Я был там — в храме Апедемака, когда всё началось. — Расскажи мне, — почти взмолился Аменемхет. — С удовольствием, — мужчина усмехнулся и поднял чашу. — Плесни ещё вина. Ночь в пустыне длинна и холодна. Вино согреет.       Получив желаемое Кемнефер сделал пару глотков и приступил к своей истории. — Мать его — Бахира, нубийская великая жрица. Во время полнолуния взошла на вершину храма Апедемака. Её чёрные одежды развевались на ветру, а золотые украшения звенели, словно сообщали кому-то о ее приближении. В ту ночь она зачала сына от призванного ею на чёрную землю бога войны. — Кемнефер прервался, чтобы бросить в костёр горсть благовоний. Густой аромат ладана окутал собеседников, создавая незримую завесу между их миром и миром духов пустыни. — Бахира была амбициозна, — покачал головой старец, и его массивное ожерелье из лазурита тускло блеснуло в свете пламени. — Она хотела столкнуть своё дитя с отцом и… промахнулась. — Он мог убить своего отца? Самого Апедимака? — Конечно, — Кемнефер провёл ладонью по затекшей от долгого сидения ноге, разгоняя кровь. — Змей полукровка и способен на это. Жрица это знала. Но… — Убить отца… да как же это можно? — Но отец его, великий Апедемак, не лучше матери. Он планировал его сделать оружием против древней легенды о небесном принце. — О небесном принце? — О, её знают лишь немногие.       Песок вокруг костра словно вздрогнул. Где-то вдалеке послышался протяжный вой, похожий на плач ребёнка. И оба мужчины инстинктивно прижались друг к другу. — Вот что печалит Змея, — Кемнефер провёл ладонью по своей лысой голове, покрытой затейливыми татуировками. — Сердце его пульсирует и кровоточит. Каждую ночь он проползает мимо древних храмов, оставляя на камнях следы своих слёз, которые к утру превращаются в крошечные изумруды. — Ты видел их? — во взгляде Аменемхета блестнула алчность. — Видел, — хитро ответил Кемнефер. — На них и снарядил караван… — Ах, ты… Ты врал? — А ты пойди разбери. Хочешь проверить есть ли здесь Змей? Шагни в темноту. Поздоровайся с Великим!       Аменемхет отпрянул от рассказчика и с ужасом посмотрел туда, где заканчивался жёлтый круг нарисованный костром. — Да верю я… верю. Продолжай!       Ночь становилась всё глубже. Звёзды над их головами казались россыпью драгоценных камней. — Говорят, — прошептал Кемнефер, придвигаясь ближе к огню, — что в особенно тихие ночи можно услышать, как он поёт. И те, кто слышал эту песню, никогда больше не боятся смерти.       Костёр догорал, превращаясь в тлеющие угли. История о великом Змее растворялась в ночном воздухе, становясь частью бесконечной пустыни. Она как и много веков назад хранила тысячи подобных тайн под своими золотыми песками.       Где-то вдалеке послышался протяжный свист ветра, похожий на стон великого существа, и песок зашелестел громче, словно по нему проползло что-то огромное. Аменемхет сглотнул и провел рукавом по лысой голове, стирая выступившие, несмотря на ночную прохладу, капли пота. — Привидится же такое…

***

      Тэхён стоял в тени скалы, прижавшись спиной к прохладному камню, и жадно вслушивался в каждое слово. История о сыне жрицы и бога заставляя дрожать от растекающихся по венам эмоций.       Великий Змей — существо, которое должно уничтожить Хасни. Такой договор у них с Амоном. Тэхён сам готовил альфу к этому сражению, помогая оттачивать его навыки владения мечом до совершенства. И он — омега-воин знал цену каждого удара, каждого движения. Но сейчас… Тэхён чувствовал, что это все неправильно. Чувствовал, как горячие слезы прочерчивали дорожки на его щеках, как сердце его беспокойно билось о рёбра. Каждый новый шаг давался ему с трудом, словно песок превратился в зыбучий, пытаясь удержать омегу на месте. В голове билась мысль о несправедливости богов. Разве может быть правильным убийство существа, чья единственная вина — рождение от союза, который он не выбирал?       Пустынный ветер усилился, перегоняя песок с места на место, меняя рисунок барханов, будто он пытался стереть все следы печальной истории. Тэхён остановился, глядя на луну, летящую над серебряным морем песков. Сострадание, раздирало его душу на части. Их враг — всего лишь несчастное дитя, ставшее жертвой чужих амбиций и божественного гнева?       Порыв ветра донес до него запах Хасни — родной, успокаивающий. Тэхён глубоко вдохнул его, пытаясь собраться. Возможно, есть иной путь. Ведь даже в самую темную ночь в пустыни всегда видны звезды, указывая путь караванам. — Почему ты плачешь, мой принц? — легкое шипение разрезало ночную тишину, заставив воздух вокруг омеги задрожать от напряжения.       Рука Тэхена молниеносно легла на рукоять кинжала, а глаза превратились в узкие щели, в попытке пронзить темноту. — Тебе не стоит бояться меня, мой принц, — шипение раздалось за спиной, и огромная тень, чернее самой ночи, накрыла Тэхёна подобно живому покрывалу. — Ты же знаешь, в негу оазиса Амона не может войти тот, чье сердце проклято. — Змей? — голос Тэхёна дрогнул, выдавая его волнение. — Да, мой принц, — этот ответ был наполнен такой глубокой печалью, что казалось, даже звезды померкли, услышав его. — Ты убьешь меня? — Каждое слово давалось ему с трудом, будто острые камни царапали горло. — Нет. Зачем мне это делать, мой принц? — Затем, что мы пришли убить тебя… — мелодичный низкий голос омеги превратился в шепот, пропитанный болью и сожалением. — Я знаю, мой принц, — в этих простых словах звучало столько смирения, что сердце Тэхёна сжалось от невыносимой боли.       Омега медленно обернулся, и его глаза встретились с желтыми огнями змеиных очей. В их глубине он увидел не чудовище, но душу, измученную одиночеством и предательством. — Но почему? — голос Тэхёна дрожал. — Зачем ты сам пришел к нам? К тем, кто закончит твою жизнь… — Я готов принять свою судьбу, мой принц. Из твоих рук все будет для меня даром, — Змей склонил свою величественную голову. — Сбежав от тех, кто предрешил мою судьбу. Я пришёл к тем, кто знает любовь… — каждое слово Змея падало в ночь, как капля яда, отравляя сердце Тэхёна осознанием неизбежного. — Но… чем мы лучше тех, других… — омега чувствовал, как его решимость тает. — Ты говоришь правду, мой принц. Не юлишь, не притворяешься, — Змей печально улыбнулся, его чешуя тускло блеснула в лунном свете. — Ты не пытаешься меня заманить, ты говоришь открыто, что убьешь. Но я вижу в твоих глазах боль. Это ли не любовь? — Нет, — ладонь омеги коснулась теплой змеиной кожи. Омега закрыл глаза, не в силах произнести терзающие его мысли. — Боги все предрешили… твой альфа и я связаны… — шипение горечью разлилось рядом с щекой Тэхёна. — Мне жаль… — Значит… мой альфа… — слова застряли в горле, не желая становиться реальностью. — Так было предрешено богами, мой принц, — Великий Змей крепче прижался к ладони Тэхёна и тяжко вздохнул. — Давно… много лет назад началась их ложь. И продолжается до сих пор. Они одно говорят одним, покупают обещаниями других, создают условия, чтобы снова и снова обмануть… но итог будет один. Их игры убьют нас обоих… Их ложь… — Не верю! В нашем мире всегда есть выход, — встрепенулся Тэхён, в его голосе зазвенела сталь. — Не так давно я чуть не ушел в царство мертвых. Но меня вернули… — Потому что путь твой не завершен, мой принц. — Змей уткнулся головой в живот омеге. — Здесь тот, кто важнее всего. Ты — сосуд для него. А мы с Хасни — те, кто положит свою жизнь к твоим ногам во имя его рождения.       Тэхён замотал головой и сделал шаг назад, словно пытаясь убежать от страшной правды, эхом отдающейся внутри. — Нет… Нет! Я не согласен! А если мы все откажемся? Если разойдемся? — Погибнут те, кого вы хотели защитить.       Перед глазами омеги появились образы брата его Ноэля и старого Хаммона. Оба они медленно растворились в ночном воздухе. — Это нечестно… это… — Прости, мой принц, — Змей скрутил свои кольца и посмотрел в сторону лагеря, где среди огней отдыхал ни о чем не подозревающий Хасни. — Ступай к нему. Будь с ним. Я приду, когда Нут третий раз вступит в свои права. У вас есть время попрощаться.       Он растворился в темноте так же как образы дорогих сердцу омеги людей. Оставив Тэхёна наедине с тяжестью пророчества и болью неизбежной утраты.

***

      Воды Нила бились о борта триер. Паруса из тонкого финикийского льна надувались от северного ветра. Мускулистые спины гребцов блестели от пота под палящим солнцем, их руки направляли движения весел в едином порыве в такт ударам, что отбивал хоратор бронзовым молотком по деревянной доске.       Карийский царь вел своих людей в земли Нубии. Слова Зевса все еще звенели в его ушах, заставляя душу страдать… … — Что за игру вы затеяли, в которой мы — смертные лишь пешки? — Дафнис смотрел на Зевса и не скрывал своего гнева.       Зевс, возлежащий на диване, украшенном шкурами леопардов, поднял под себя пару подушек и неспешно поднял чашу с темным критским вином. — Ты не прав. Твой сын не пешка… он сосуд. — Что это меняет? — рык Дафниса эхом отразился от мраморных колонн. Его глаза метали молнии в сторону бога. — Но ведь хорошо получилось. — Зевс улыбнулся, поднося чашу к губам.       Тишина, пропитанная ароматом мирры, давила на плечи тяжелым покрывалом. — Когда? С чего все началось? — Когда? — Зевс прикрыл глаза, делая вид, что погружается в воспоминания. — В тот момент, когда в покои только родившей сына-альфу Мехитенусхет спустились Семеро Хатхор… — Что? — Никак ты тоже думал, что этот ребенок особенный? — Проклятие Хасни — ложь? — Дафнис сжал кулаки, костяшки его пальцев побелели от напряжения. — Эм… не совсем. — Зевс провел пальцем по краю золотой чаши. Оно просто неверно истолковано… — Неверно? — голос карийского царя дрогнул. — Эти дети — Хасни и твой сын… Они пришли в этот мир, чтобы зачать небесного принца. Дитя двух кровей. Судьба начертала их союз на скрижалях времени еще до их рождения.       Мраморный пол под ногами Дафниса отражал солнечные лучи, проникающие через высокие окна, раскрашивая все вокруг яркими красками, но для царя они померкли… — Вы могли подать нам, их родителям, знаки. Вы же боги! — Друг мой, мы не всесильны, — Зевс сжал губы, а в глазах Дафниса мелькнула тень сомнения. — Взгляни шире. — Бог поднялся с ложа. — В судьбу могло вмешаться множество условностей. Тэхён мог не вырасти воином и никогда не добраться до Мемфиса и Фив. Хасни мог прийти в этот мир мертвым, как это планировал Апедемак. — Зевс приблизился к окну, откуда открывался вид на бескрайние просторы. — Я создал условия для Тэхёна, а Амон перенес проклятие смерти с Хасни на его мать и призвал иллюзию, чтобы внушить всем страх перед судьбой мальчика. — Вы больны… — прошептал Дафнис, чувствуя, будто земля уходит из-под ног. — Нет. Мы — боги. Мы тоже ведем войны и создаем союзы. Твой союз с Псамметехом тому свидетельство. — Что еще? — Это все, друг мой. — Что еще?! — Дафнис бросился к Зевсу, пытаясь схватить его за одежды, но его руки прошли сквозь них будто сквозь туман. — Не горячись, друг мой. — Голос Зевса теперь звучал отовсюду. — С твоим сыном все будет хорошо. Он уже наполнился семенем истинного альфы и понес от него. Осталось ждать. — Он для вас что?! Породистая кобылица? — рык альфы перешел в надрывный крик, от которого задрожали мраморные колонны. — Нет. — Зевс материализовался у противоположной стены. — Я люблю твоего сына, поверь, и забочусь о нем. Но вот его альфа…       Дафнис застыл в напряженном молчании. Его темные глаза впились в божественную сущность, требуя продолжения. — Не нужно на меня так смотреть, — Зевс взмахнул рукой, и в воздухе возникли золотые нити судеб. — Хатхор узнали, что рожденная в Нубии Бахира произведет на свет Великого Змея. Существо — наделенное силой убивать богов. Мы с Амоном связали нити судьбы. Хасни и Змея… — Божество издало тихий смешок. — Ты спросишь, почему мойры не заметили?       Тишина давила на виски. Дафнис молчал, сжимая рукоять меча, наблюдая за самодовольным божком. — Допустим, ты спросил… Они тут не властны — земля чужая. Хатхор тоже не вмешиваются в судьбы живых… но когда на кону жизнь богов… — Значит, вы просто трясетесь за свои шкуры? — И не только! — громовой голос Зевса сотряс стены чертога. — Да и чего ты взбесился?! Тебе ли жаловаться? Вмиг, когда сын Псамметиха сразит сына Апедемака, они оба погибнут! А твой сын будет жить дальше, он станет свободен ото всех обязательств. — Бог снова материализовался у стола с вином. — Ну, кроме ребенка…       Сердце Дафниса пронзила острая боль. Он опустился на колени, чувствуя, насколько глубоко боги затянули свою ложь. — Лжецы! Подлые лжецы! — Такие же, как и вы… — усмехнулся Зевс. — Но… если ты хочешь, чтобы Тэхён после всего, что произойдёт, вернулся в отчий дом, то я бы на твоем месте поспешил… Совсем скоро Великий Змей сразится с Хасни… Твой сын останется пленником нубийской пустыни. Конечно же, оазис Амона станет домом для него и его сына. Но после смерти Великого Змея Бахира может начать мстить… тени ее воинов не позволят ему выйти оттуда живым. А Апедемак… я думаю он не очень заинтересован в том, чтобы омега родил… — Тебе не кажется, что вы с Амоном разыгрываете заведомо проигрышную партию? — Дафнис смотрел на Зевса с издевкой. — Что мешает тебе перенести их оттуда на нашу землю. Что мешает спасти? — Маленький нюанс… — Зевс отставил кубок и сложил руки на груди. — Они дали обет. Заключили сделку с богами. Нарушение её повлечет за собой последствия. — Вы действительно все продумали! — Дафнис, ты всегда был верен своим словам. Как ты думаешь твой сын такой-же? Он сможет преступить обет? — карийский царь опустил голову. — Вот видишь. Значит нам осталось сидеть и ждать, когда наступит их час.

***

      Сердце карийского царя омывалось кровью и слезами старого воина. Его сын, его мальчик… его Тэхён. Дафнис прикрыл глаза, и воспоминания нахлынули на него волной, острой и беспощадной, точно удар бронзового меча.       Он вернулся в день, когда солнце грело сильнее чем когда либо. Долгий поход измотал царя Карии и его войско. Но услышав как по нагретым солнцем плитам быстро шлепают маленькие сандалии, вся усталость прошла. К нему через сад бежал его Тэхён. Золотые кудри взлетали в воздух, а детский смех звенел серебряным колокольчиком. — Отец! Отец! Ты приехал…       Дафнис до сих пор помнит тепло маленького тела, прижавшегося к его груди и тонкие ручки, что обвили его шею…       Годы пролетели быстрее песка в часах судьбы. Его мальчик вырос статным и сильным, вопреки всем предрассудкам о слабости его природы. Дафнис никогда не забудет тот день, когда сын встал перед ним на арене, ожидая поединка, чтобы доказать свое право присоединиться к войску отца. В глазах Тэхёна горел тот же огонь, что Дафнис ощущал в собственном сердце — огонь воина, огонь будущего правителя Карии.       Помнил альфа-отец мучения Тэхёна в первую течку, что застала их в походе. Боль разрывала тело омеги, которое страдало от разлуки с предназначенным ему альфой. Именно тогда в жизни его мальчика появился Хасни. Египетский принц, его истинная пара… его истинная погибель.       Теперь же, когда боги раскрыли свой замысел, альфа понимал, что Хасни не был дарован его сыну для счастья. Он должен был лишь оплодотворить омегу, а затем умереть, оставив Тэхёна в вечной скорби по утраченной любви. Одного, среди жрецов и прорицателей, ожидающих рождения небесного принца.       Дафнис сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Сердце отца разрывалось от бессилия — он, могущественный царь Карии, победитель сотен сражений, не мог защитить собственного сына от жестокой воли богов. Они превратили его драгоценного мальчика в сосуд для своих замыслов, в инструмент великого пророчества, не спросив согласия, не дав ему выбора.       Но они просчитались… пока в его жилах течет кровь воина, Дафнис будет бороться. Даже если придется встать против самих богов, он найдет способ спасти своего сына от уготованной ему судьбы. Ведь Тэхён — это свет его жизни, продолжение его самого, его гордость и радость. Он будет бороться! Потому что ни один бог не вправе отнять у отца его дитя!       Дафнис принял решение — единственный верный путь лежал через сердце матери. Ведь что может быть сильнее материнской любви? Даже почерневшее от ненависти и боли сердце Бахиры должно откликнуться на мольбу о спасении детей.       Он готов был пасть на колени перед верховной жрицей Нубии, забыв о своей царской гордости. Готов был молить ее остановить сына, отозвать Великого Змея. Ведь цена промедления — жизнь его Тэхёна, его мальчика, который сейчас носит под сердцем дитя обреченного на смерть альфы.       Триеры разрезали воды священного Нила, направляясь к черным землям Нубии. Дафнис вглядывался в горизонт, где песчаные берега встречались с пылающим небом. Ветер трепал его волосы, а в груди билась надежда — слабая, но упрямая, точно росток лотоса, пробивающийся сквозь речной ил.       Гребцы мерно поднимали и опускали весла. Они спешили, точно чувствуя отчаяние своего повелителя, его жгучее желание успеть, предотвратить неминуемую трагедию. А закатное солнце окрашивало воды Нила в цвет свежей крови, напоминая о неизбежных жертвах.       На горизонте вырастали величественные силуэты пирамид — древних гробниц, безмолвно взирающих на новую трагедию, разыгрывающуюся в тени их каменных граней. Сколько подобных историй видели эти молчаливые стражи вечности? Сколько судеб было сломано в угоду богам на берегах священной реки?

***

      Три дня растворились в пустыне как капли воды. Тэхён старался впитать каждое мгновение, проведенное с Хасни, запомнить каждый взгляд, каждое прикосновение, каждый вздох своего альфы.       В ночь после встречи с Великим Змеем, Тэхён долго не мог уснуть. Он лежал на циновках, вглядываясь в умиротворенное лицо спящего Хасни. Лунный свет серебрил его кожу, подчеркивая благородные черты египетского принца. Свет ласкал его кожу вызывая в душе Тэхёна ревность… Омега решил отогнать его и осторожно провел пальцами по скуле альфы. Тепло кожи Хасни успокаивало. Он жив… пока… рука омеги спустилась к шее, где бился пульс. — Как изменить то, что предначертано, душа моя? — Тэхён жадно втянул ноздрями аромат альфы. — Боги… Как спасти того, кто должен отдать свою жизнь ради пророчества?       Следующим днем они купались в прохладных водах оазиса Амона. Хасни не мог насытиться видом своего омеги. На тренированном теле, под жарким солнцем пустыни, блестели капли воды словно сотни драгоценных камней. Он притягивал Тэхёна к себе, целовал плечи, зарывался носом в мокрые волосы, вдыхая родной запах. — Ты так прекрасен, — шептал альфа, прижимая омегу к себе. — Каждый раз, глядя на тебя, я благодарю богов за этот дар. За то, что ты мой.       Тэхён закрывал глаза, пряча набегающие слезы. Если бы Хасни знал, какую цену боги назначили за их счастье…       Ночами они предавались страсти, словно пытаясь утолить неутолимую жажду друг друга. Хасни был столь же нежен настолько и неистов. Он покрывал поцелуями каждый дюйм тела своего омеги, вырывая из его груди сладкие стоны. Тэхён отдавался без остатка, принимая всю любовь своего альфы, запоминая каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждый момент. Запоминая своего альфу. — После битвы со Змеем мы вернемся в Египет, — говорил Хасни, лаская спину омеги. — Я покажу тебе величественные храмы Фив, возьму тебя в сады Мемфиса. Ты увидишь, как прекрасна может быть жизнь вдали от войн и сражений.       Тэхён лишь крепче прижимался к груди альфы, чувствуя, как сердце разрывается от невысказанной правды. В эти моменты он ненавидел богов за их жестокие игры, за то, что они превратили их любовь в орудие своих замыслов.       Они не покидали шатра с ночи до самого заката. Хасни кормил своего омегу сладкими финиками, поил прохладным вином, массировал уставшие от любви мышцы. Тэхён позволял себе раствориться в этой нежности. — Ты никогда не думал о том, чтобы оставить Египет? — спросил Тэхён, когда солнце начало клониться к закату. — В последнее время все чаще, — признался Хасни, перебирая его волосы. — Знаешь... Я часто представляю, как мы вдвоем живем уединенно на маленьком острове. Ты делаешь сыр, я ловлю рыбу. Вечерами мы рассказываем нашим детям о наших приключениях… А после, долгими ночами мы любим друг друга, сгорая в страсти… вот таким я все чаще вижу наш путь. «Но твой путь ведет к смерти», — хотелось закричать Тэхёну, но он лишь сильнее прижался к альфе, скрывая дрожь.       Третий день наступил слишком быстро. Тэхён проснулся еще до рассвета и долго смотрел, как первые лучи солнца касаются лица его возлюбленного. Сегодня ночью они встретятся со Змеем и их судьбы свершатся.       Если только… — О чем ты думаешь? — голос Хасни вырвал его из размышлений. — О тебе, — Тэхён наклонился и поцеловал его в губы. — Всегда о тебе, мой альфа.       Они провели этот день, как и предыдущие — в любви и нежности. Но теперь каждое прикосновение казалось Тэхёну прощальным, каждый поцелуй — последним. А когда солнце начало садиться, он принял решение. Пусть боги предначертали их судьбы, но они забыли, что любовь сильнее любого пророчества. И сегодня ночью он докажет это.

***

      В сокровенных покоях храма Амона-Ра, где даже воздух был пропитан тысячелетней мудростью, мерцали десятки масляных светильников. Их трепещущее пламя отбрасывало причудливые тени на массивные колонны, украшенные искусными барельефами. Настенные росписи, повествующие о деяниях богов, оживали в мерцающем свете, словно божественные существа вновь являя себя в земном мире.       Тяжелый, пьянящий аромат благовоний — смесь свежего лотоса, собранного на рассвете в священных водах Нила, драгоценной мирры, привезенной из далекого Пунта, и ароматного ладана из земель Куш, наполнял пространство святилища. Из золотых курильниц, он поднимался тонкими струйками дыма к потолку, расписанному звездами, подобно ночному небу богини Нут.       Нейтикерт стояла перед массивным алтарем в самом центре святилища. Ее стройная фигура, облаченная в белое платье из тончайшего льна, казалась воплощением божественной грации. Золотая вышивка складывалась в священные символы, мерцающие при каждом движении. Широкий воротник из золота и лазурита охватывал ее шею, а на запястьях позванивали браслеты. Ее глаза были устремлены к невидимому небесному миру, а губы беззвучно шептали древние заклинания, известные лишь женам Амона.       Тяжелые кедровые двери святилища медленно раскрылись, впуская Нехо. Каждый его шаг отдавался гулким эхом под сводами храма, наполняя пустую залу, словно отсчитывая время. Его церемониальные одежды из белоснежного виссона были расшиты золотыми нитями, складывающимися в священные символы защиты и благословения.       Широкий ускх из пластин золота и лазурита, украшал его широкие плечи. На запястьях сверкали массивные браслеты из электрума — священного сплава золота и серебра. Черные глаза омеги излучали внутреннюю силу и спокойную уверенность. Он шёл вперёд не только к алтарю. Он шёл к тому месту, где в его руке появится рука Хедебнейтирбинет, которую он не отпустит больше никогда.       Хрупкая фигура омеги появилась в храме, словно из воздуха. Хедебнейтирбинет, облаченная в платье из полупрозрачного льна, казалась невесомой. В ее черных, как крыло ибиса, волосах сверкал изысканный венец из живых лотосов, искусно перевитых тонкой золотой проволокой. Она волновалась, это выдавала легкая дрожь изящных пальцев. Но один взгляд на Нехо успокоил её.       Нейтикерт подняла руки к храмовому своду, и по ее знаку младшие жрицы, начали священный ритуал. Их голоса, чистые как воды Нила и высокие как полет священного сокола, заполнили пространство древним гимном Амону. Мелодия, передаваемая из поколения в поколение на протяжении тысячелетий, эхом отражалась от каменных стен. Хедебнейтирбинет на мгновение показалось, будто сами боги присоединились к пению.       Айя, жрица Исиды, приблизилась к брачующимся с серебряным кувшином в руках, который содержал воду из священного озера храма, благословенную в час восхода солнца. С грациозной медлительностью она омыла руки будущих супругов, а затем соединила их ладони белоснежной льняной лентой, на которой золотом были вышиты слова, призывающие благословение богов. — Перед ликом великого Амона, властителя Карнака, покровителя царей, — нараспев произнесла она голосом, от которого, казалось, задрожали священные светильники, — два сердца соединяются в одно, подобно слиянию Великих Рек, две души сплетаются воедино, как нити в священной ткани богини Таит…       Нехо, не отрывая взгляда от лица своей истинной, произнес: — Клянусь любить тебя, Нети, пока течет великий Нил, пока сияет Ра на небосводе, пока стоят вечные пирамиды. Ты — мой священный лотос, распустившийся в водах творения, моя путеводная звезда в ночном небе богини Нут, мое сокровище, более драгоценное, чем все золото фараонов.       Хедебнейтирбинет улыбнулась. Её дрожащие пальцы коснулись лица Нехо. — Я буду верной тебе женой, Нехо, пока стоят священные храмы, пока песок пустыни хранит тепло солнца, пока птица Бену возрождается в пламени. Ты — мой оазис в бескрайних песках, моя защита, что крепче стен Мемфиса, мое прибежище надежнее объятий самой богини-матери Исиды.       Младшие жрицы, двигаясь в священном танце, окропили пару благовонными маслами из алебастровых флаконов, осыпали их лепестками голубых и белых лотосов. Нейтикерт, снова воздев руки к небу, произнесла финальное благословение, призывая милость всех богов Великого Дома на этот священный союз.       После завершения церемонии омег проводили в особые покои, подготовленные для их первой ночи. Просторная комната была устлана мягкими коврами, а стены украшали гобелены с изображениями счастливой супружеской жизни богов. В серебряных курильнях, горели ароматические масла, наполняя воздух благоуханием. Широкое ложе из черного дерева, украшали свежие цветы лотоса и тончайшие льняные покрывала, расшитые благословляющими иероглифами. Последние жрицы, пятясь и шепча молитвы, удалились, оставляя Нехо и Нети наедине под защитой древних стен и благословением вечных богов Кемет.       Лунный свет, проникающий через узкие окна под потолком, смешивался с мерцанием светильников, создавая причудливую игру света и тени на расписных стенах. Изображения богов, казалось, оживали в этом таинственном освещении — Исида простирала над молодыми свои крылья, а Хатхор благословляюще поднимала руки.       Где-то вдалеке слышалось тихое пение жриц, возносящих вечерние молитвы Амону. Священные систры позвякивали в такт древним песнопениям, их звук, словно серебряные капли, падал в ночную тишину. Снаружи, в садах храма, запел соловей. И его трель, чистая, пронзительная, казалась благословением богов их союзу. Где-то вдалеке слышался приглушенный рокот Нила — извечного свидетеля всех тайн и клятв этой древней земли.       Нехо осторожно коснулся руки своей супруги. Золотые браслеты тихо звякнули, соприкоснувшись. — Мой лотос, — прошептал он, глядя в глаза Хедебнейтирбинет. В его взгляде читалась нежность, смешанная с восхищением и трепетом.       Его Хедебнейтирбинет была прекрасна, в свете масляных ламп ее кожа казалась отлитой из золота, а драгоценности вплетенные в волосы мерцали, как искры костра. — Мой господин, — произнесла она тихо. — Не называй меня так. Прошу, Нети. — оставь лишь имя моё. Оно как и я принадлежит тебе. Прошу... назови меня Нехо. — Мой Нехо… — словно эхо послышался голос омеги.       Нехо бережно взял ее ладони в свои. Льняная лента, которой жрица связала их руки, все еще соединяла их запястья. Иероглифы, вышитые на ней золотой нитью, слабо мерцали в полумраке: «Вечность», «Любовь», «Верность». — Нам приготовили ужин и подношения богам… Пойдём.       Он потянул её к небольшому столику у окна. На нем стоял кувшин с прохладным вином, настоянным на лотосе и специях, и две чаши из тончайшего стекла, привезенного из далекой Финикии. Рядом на золотом блюде лежали фрукты и сладости — фиги, финики, медовые лепешки и миндаль, политый сиропом.       Наполнив чаши вином и произнося короткую молитву Хатхор, он пролил немного вина на пол как подношение богам, затем протянул одну чашу Нети. Их пальцы соприкоснулись, и по телу молодой омеги пробежала легкая дрожь. — Великая Исида благословила наш союз, — прошептала она сделав глоток вина. — И Амон принял наши клятвы. — Теперь мы едины перед богами и людьми, как едины Геб и Нут, Исида и Осирис?       Нехо приблизился к ней, и их тени, отбрасываемые светом светильников на стену, слились в одну. — Теперь мы одно. Ты моя, а я — твой.       Воздух в комнате становился плотнее, наполняясь тонким природным ароматом, исходящим от обоих омег. Их особенная, редкая природа была священным даром богов, ведь Нехо обладал уникальным даром: омежья сущность сплетенная с дарованной ему великой богиней плодородия — силой альфы.       Хедебнейтирбинет чувствовала эту силу — она исходила от Нехо подобно невидимому ореолу, заставляя ее трепетать. С первого дня, с первого взгляда на этого особенного мужчину вся ее сущность отзывалась особым образом, словно струны систра под пальцами жрицы. Это было совсем иначе, чем реакция на альф — тоньше, глубже, словно отголосок древней магии, заложенной в их природе самими богами. — Я не позволю никому коснуться тебя, — прошептал Нехо, осторожно касаясь щеки Хедебнейтирбинет. — Никто не сможет нас разлучить.       Хедебнейтирбинет прильнула к его руке, чувствуя, как по телу разливается тепло. — Я верю тебе, муж мой, — прошептала она, и ее голос дрогнул от волнения.       Нехо бережно привлек ее к себе. Его прикосновения были одновременно властными и нежными, им всецело овладело желание защищать и оберегать.       Лунный свет, льющийся через узкое окно, окутывал их серебристым сиянием. В воздухе витало едва уловимое благоухание их природ. Их ароматы переплелись подобно стеблям папируса, создав уникальную гармонию.       В этот момент казалось, что сами боги затаили дыхание, наблюдая за этим священным союзом. Исида — покровительница материнства и плодородия, Хатхор — богиня любви и женственности, и сам великий Амон, благословивший их брак, — все они словно присутствовали здесь, в этих древних стенах, освещая их союз своим незримым присутствием.       Нехо осторожно потянулся к золотым заколкам, удерживающим сложную прическу Хедебнейтирбинет. — Позволь мне… — прошептал он, и его пальцы начали бережно освобождать черные пряди.       Венец из лотосов соскользнул на ковер, и густые черные волосы Хедебнейтирбинет заструились по плечам подобно водам ночного Нила. В воздухе разлился аромат священных масел, которыми покрыли волосы невесты, тонкое сочетание мирры и кассии.       Их тени на стене снова слились воедино. В этот момент не имело значения, что они оба омеги — их соединение было предначертано звездами и благословлено богами.       И пусть его отец тысячи раз будет против, Нехо больше не принадлежит ему… он принадлежит ей — его Нети… его лотосу.

***

      Пески пустыни окрасились багрянцем заката, когда две фигуры замерли друг напротив друга. Хасни, сжимающий в руке меч с сверкающим на навершии глазом бога, и Великий Змей, чье тело отливало чернотой в угасающем свете солнца. — Настал наш час, альфа, — разлилось шипяще над пустыней. — Я рад нашей встрече.       Хасни бесстрашно смотрел в глаза Змею, без усмешки, без вызова. И Змей чувствовал уважение во взгляде напротив. — Скажу, что для меня честь — бой с тобой, — ответил Хасни и сделал шаг вперёд. — Тогда начнём, сын Псамметиха… — Начнём, сын Апедемака…       Первый удар Хасни был молниеносным — клинок со свистом рассек воздух, но Змей легко уклонился, изогнув свое огромное тело. Его движения были текучими, словно воды Нила, но Тэхён заметил в них странную медлительность, будто Змей намеренно растягивал каждое мгновение.       Песок взвился вокруг сражающихся, когда Хасни провел серию быстрых выпадов. Змей парировал их своим хвостом, чешуя которого была прочна точно шит. Искры посыпались от соприкосновения меча с чешуей, освещая сгущающиеся сумерки. «Почему он двигается так медленно», — думал Тэхён, наблюдая, как Змей пропускает удар, который мог легко блокировать. Кровь сочилась из пореза на его боку, но боль, казалось, никак не повлияла на его движения.       Хасни атаковал снова и снова, его меч пел песнь смерти в вечернем воздухе. Змей отвечал выпадами, но каждая его атака была словно приглашение к танцу, а не попытка убить. Он обвивал своими кольцами пространство вокруг Хасни, но всегда оставлял достаточно места для маневра.       Тэхён видел, как Змей намеренно подставляется под удары, принимая их своим телом, когда мог бы легко уклониться. Каждая новая рана на его теле была печатью неизбежного конца, который он сам выбрал.       Битва продолжалась, пока последние лучи солнца не скрылись за горизонтом. В лунном свете чешуя Змея блестела серебром, а кровь казалась черной. Хасни наносил удар за ударом, а Змей принимал каждый удар как благословение.       Когда Змей наконец нанес свой первый серьезный удар, это было похоже на ласку — он мог бы сломать Хасни хребет одним движением своего могучего тела, но вместо этого лишь слегка отбросил его назад, давая время восстановить силы.       Пустыня словно затаила дыхание, наблюдая за этим странным танцем жизни и смерти. Песок был влажным от крови Змея, но он продолжал двигаться с той же грацией, но его движения становились медленнее.       Финальный момент наступил, когда луна достигла зенита. Змей поднялся во весь свой исполинский рост, его тело на мгновение заслонило звезды. Хасни прыгнул вперед, и его меч вошел точно в сердце Великого Змея. Лишь Тэхён видел — Змей сам подставился под удар, слегка изменив положение своего тела в последний момент.       Великий Змей рухнул на раскалённый песок, и его исполинское тело содрогнулось в последний раз. Но перед тем как жизнь угасла в его глазах, он встретился взглядом с Тэхёном. В этом взгляде не было боли поражения, не было горечи — лишь умиротворение вековой мудрости. — Прощай, мой принц… — эти слова эхом отозвались в сердце Тэхёна пронзительной болью.       В этот момент истина открылась ему во всей своей беспощадной ясности — для Змея эта битва была не чем иным, как актом милосердия существа, измученного одиночеством и страданиями. Он сам избрал свой последний путь. — Прощай, Змей, — прошептал Тэхён. Его выбор был не менее тяжёлым — он выбрал свою судьбу и свою любовь.       Пустыня жадно впитала кровь Змея, а горячий ветер уже начал заметать следы битвы. Хасни всё ещё стоял там, где мгновение назад лежало тело его поверженного противника. Меч со звоном выпал из ослабевших пальцев. Внезапно колени подкосились, и он рухнул на песок, его тело скрутила мучительная судорога, а лицо исказила гримаса нестерпимой боли. — Хасни!       Тэхён бросился к альфе, подхватил его и прижал к груди со всей силой отчаяния. — Вы, боги! Слышите ли вы меня?! — его рука молниеносно выхватила кинжал из ножен Хасни.       Слёзы прочертили дорожки на его пыльных щеках. Он чувствовал, как жизнь покидает его возлюбленного. — Вы не оставили мне выбора, — неожиданно вокруг них поднялась стена песчаной бури. — Я уйду вместе с ним! И заберу с собой нашего нерождённого сына! — крикнул Тэхён в воющий ветер. Ослабевшая рука альфы легла на его запястье. — Тэхён, любовь моя. Остановись. Молю тебя. — Мой альфа. Мы исполнили их волю, а они предали нас… Либо они вернут тебя мне, либо не получат того, чего так жаждут. — Тэхён… — голос альфы угасал. Хасни уходил вслед за Змеем, а пески пустыни уже начали поглощать его тело. — Вы сделали свой выбор, боги! А я — свой! — Он занёс руку для удара.       Вдруг время застыло. Песчинки зависли в воздухе, волосы омеги замерли золотым ореолом, последний вздох альфы замер в его груди. Кинжал остановился в волоске от кожаного доспеха, защищавшего тело Тэхёна.       В этой неестественной тишине раздались тяжёлые шаги, и высокая фигура заслонила звёздное небо. — Так вот вы какие… — произнёс неожиданно тёплый, бархатистый голос. — Воин-омега и истинный его альфа — родители небесного принца…