Бывший город

      В Университете Мастеров всегда кипит работа.       В автоматоне нет ни одной лишней шестерёнки, ни одного лишнего винтика. Всё прикручено волосок к волоску; ключ идеально поворачивается в замке; ракета нацелена на взлёт.       И-де-аль-но.       Проклятый Кэйа Альберих.       Сегодня у Дайнслейфа было, что противопоставить ему. Следовало всего-то — позабыть о собственной чести…       Перед дверью Дайнслейф остановился и тяжело вздохнул. Предыдущие разы он вламывался без стука; сейчас — вежливо постучал. Наступить на горло своей гордости — куда большая жертва, чем работать без выходных и отдыха.       — Входите, — раздалось из-за двери.       Дайнслейф вошёл. Кэйа вскинул взгляд.       — Это ты? — удивился. — Я и не понял. Ну садись. Чаю, кофе? Отвара?       — Отвара, — ответил Дайнслейф. Помолчал и прибавил: — пожалуйста.       Кэйа звякнул в колокольчик; вошёл слуга.       — Мне вина покрепче, Сумеречному Мечу грибного отвара, — попросил Кэйа. — Мне кекс; ему — омлет по-мондштадски.       — Я не голоден.       — Ты всегда не голоден.       Дайнслейф цокнул языком.       — Твоя взяла, — пробормотал. Проще уступить. К тому же, у Дайнслейфа был действительно тяжёлый день, и он даже не обедал.       — Вот и договорились, — улыбнулся Кэйа. — Чем занимался?       — Зашёл к Древу. Навестил Рейндоттир. Расспрашивал о болезни. О своей болезни. Предлагал помощь.       — Помощь? — Кэйа вскинул бровь. — Не позволяй ей слишком много. Ей палец в рот положишь — руку откусит.       — Не переживай.       — Не могу. Всё-таки волнуюсь за тебя, — снова улыбнулся Кэйа.       Дайнслейф потеребил свои руки. Сел в кресло. Поднял взгляд; Альберих смотрел обеспокоенно и выглядел совершенно безобидным.       — Я держу ситуацию под контролем, не беспокойся, — сказал Дайнслейф. — И помню о твоём поручении в том числе. Надо приглядывать за Золотом, а втереться ей так в доверие проще всего. Кто знает, может, расскажет мне что-то, чего не рассказывает тебе.       Дайнслейф ненавидел фальшь во всех её проявлениях. С Рейндоттир и Вёдрфёльниром он хотя бы был честен.       — Слушай, ты прав, — сказал Кэйа. — Не уверен, что это сработает, но попробовать стоит. Ты ж мой хитрец. — Дайнслейф подавил дрожь в руках.       Зашёл слуга с подносом; опустил на стол. Кэйа приглашающе указал; Дайнслейф кивнул. Взял ложку; съел кусочек. Что туда подмешано? Что подмешано в отвар? Всё это время Дайнслейф ел еду во дворце и пил здесь воду. Нет смысла переживать, выхода всё равно не было; это было ненастоящей дилеммой с самого начала. У него не было выбора, ему могли колоть это ночью. Каким очевидным это стало после Регнума! Как очевидно, что нужно делать!       Он съел ещё.       — Я как раз… хотел обсудить ещё кое-что, — сказал Дайнслейф негромко. Отпил отвара.       — Да?       — Мне трогательно видеть, как… как ты заботишься обо мне, — выдавил Дайнслейф. Потёр переносицу. — Наверное… ты прав. Я согласен принимать, что там ты считаешь нужным. Наверное, это к лучшему.       Это было главным сегодняшним ударом.       Кэйа просиял.       — Дайн, я так рад это слышать, — сказал с таким теплом, что и правда что-то внутри заболело. Это безумие, всего лишь безумие. Просто… просто весь этот месяц Альберих и правда был рядом, будто и правда пытался помочь. Своим рыцарям Дайнслейф доверял, но Альберих ведь — совершенно чужой человек…       Отбросить даже мысли подобные, звёзды.       Это безумие, всего лишь безумие.       — Я уверен, тебе станет легче. И очень быстро. Рейн сейчас разрабатывает что-то новое, экспериментальное, как его проверят, дадим тебе и его. И ты почувствуешь себя лучше, — щебетал Кэйа.       — Спасибо, — пробормотал Дайнслейф. Кэйа соскочил со своего кресла и уселся на подлокотник к Дайнслейфу; трогал его за шею и плечи, рассказывал о том, какая Рейндоттир молодец и как ему станет легче, о том, как он благодарен, как он рад…       Сердце стучало, и Дайнслейф надеялся, что Кэйа спишет это на счастье или волнение.       С минуту Дайнслейф сидел прямо, а потом глубоко вдохнул и подался к Альбериху, головой опёрся на его плечо. Кэйа зарылся пальцами ему в волосы, стал массировать, ласково и приятно. В какой-то момент Дайнслейф поймал себя на том, что на самом деле пригрелся — и ему стало страшно.       Вечером Дайнслейф послушно осушил бутылёк клубящейся, серебристо-сияющей жидкости при Кэйе. Чокнулся с ним бокалами. Ушёл к себе в комнату и сунул два пальца в рот.       Это было ненастоящей дилеммой с самого начала, но, может… может, так он сохранит немного больше себя. Как иронично — пытаться сохранить себя через ложь.

***

      На следующий день пробуждение было странным. Кажется, всё-таки часть лекарства успела подействовать: кошмары были… мягче обычного, что ли. И помнил Дайнслейф лишь обрывки, лишь краткие всполохи.       Он накинул халат, — для него, конечно, это было редкостью, но он помнил, что Кэйа долго приучал его к ним вместо того, чтоб сразу облачаться в форму. Дайнслейф их терпеть не мог: проще собраться сразу.       Он вышел из комнаты. Кэйа сидел на кровати, расчёсывался. Вскинул взгляд и сразу заулыбался.       — Доброе утро, Дайн, — промурлыкал. Дайнслейф кивнул.       — Я кричал?       — Почти нет. Это прекрасно. Я так рад.       — Хорошо.       Дайнслейф сел в кресло, уставился в окно.       — Я попрошу завтрак, — засуетился Кэйа. Дайнслейф покосился на него. Вздохнул и снова посмотрел в окно.       Кэйа притащил овощи с выпечкой, кофе. Дайнслейф отказался от кофе, взял отвар и выпечку. Он не любил сладкое… Дышалось тяжело.       — На балкон? — предложил он негромко.       — Да, пойдём, — быстро согласился Кэйа.       Там было, кажется, свежее.       — Сегодня пройдёшься по городу, потом будешь выезжать на столичные линии обороны, склады и в госпитали, — сказал Кэйа. — И на линии эвакуации, разумеется. Но только через день, завтра приедет Рейн тебя осмотреть. Надеюсь, она скажет, что всё в порядке. Ей-звёзды, как по мне, ты отлично держишься.       — Хорошо, — ответил Дайнслейф.       Спустя полминуты молчания Кэйа продолжил говорить о чём-то маловажном.

***

      В городе было светло и людно. Согласно выданному маршруту, следовало объехать вдоль городской стены; изнутри и снаружи, объехать по границам районов. Поговорить с людьми…       С утра Дайнслейф попробовал осторожно попросить доступа к архивам.       — Если ты собираешься дать мне возможность работать с тактикой, мне следует знать, что делали до меня, — сказал он, собираясь.       Кэйа с улыбкой кивнул.       — Разумеется, тебе предоставят карты.       Но карты у него уже были. Ему нужны были — подробные отчёты, информация о количестве людей и монстров Бездны.       — Это необходимо, — говорил Дайнслейф.       — Тебе дадут часть официальных отчётов. Те, что были под твоим ведомством. Я же тебя знаю, если дать тебе всё и сразу, ты на неделю туда зароешься и вылезать не будешь. Проходили уже.       Официальных отчётов? Это шутка такая?       Спорить Дайнслейф не стал. Но и поблагодарить ему не хватило сил.       Город кипел жизнью. Дайнслейф смотрел на него с автоматона; руки легко вспомнили, как управлять им, — а ведь едва очнувшись в этом теле, Дайнслейф не был достаточно уверен в своём навыке и предпочитал лошадей.       Он держал путь к военному району; оттуда он начнёт одиночный патруль. Как давно Сумеречный Меч не выходил в них лично; у него не было времени — он был слишком занят руководством, от которого его почти отстранили теперь…       Возможно, его должны были интересовать не новые официальные отчёты, а старые и сравнение с ними. В любом случае, Дайнслейф собирался провести в библиотеке столько времени, сколько позволят.       Военный район приветствовал его. Где Дайнслейфа принимали радушней, чем здесь? Он спешился; улыбнулся людям, которых помнил слабо, но лучше, чем тех, с кем говорил в будущем.       Он пытался делать то же самое в Сумеру и Трелбурге, но не уделил этому достаточно внимания, надеясь получить информацию «сверху».       Он должен говорить с людьми и убеждать их, что всё хорошо? Договорились.       К тому же, с военными Дайнслейфу было легче всего.       Вместо того, чтоб сперва шугаться, а затем наброситься с голосами, сливающимися в единый гул, они встали по струнке, приветствуя. Дайнслейф скомандовал «вольно»; прошёл вдоль спонтанно сформировавшейся линейки. Отметил краем глаза, как много солдат носило чёрные части брони. Их страшная традиция.       Идеально вымуштрованы, в отличие от армий будущего. Хотя… в будущих государствах и армий-то, как таковых, не было. Только оборонные формирования. Счастливые времена.       — Рад вас видеть, — искренне сказал Дайнслейф. — Я с заданием от Его Величества. Недавно вернувшиеся с боевого задания на линии — шаг вперёд.       Несколько человек шагнули.       — Всего лишь небольшая инспекция, я поговорю с вами наедине. Мне нужна комната в казарме. Проводите.

***

      — Как тебя зовут?       — Фридрих, господин Сумеречный Меч!       — Я же сказал — вольно. Ты из Мондштадта?       — Родители оттуда. Я родился уже под землёй.       — Как давно ты вернулся с линии?       — Меня ротировали две недели назад. Скоро должен буду отправиться снова. Но я не был совсем на передовой…       — Как с пропитанием, лечением?       — Иногда бывает трудно, но мы не привыкли сдаваться.       — Ты можешь быть откровенен. Никто не будет наказывать тебя за правду; я здесь для того, чтобы услышать мнение солдат.       — Правда хорошо, господин Сумеречный Меч. У нас… у нас бывает горячая еда, и… и у нас небо никогда не выключают. Там, где оно ещё работает, конечно… Иногда… иногда страшно.       — Это нормально.       — Говорят, эти твари становятся сильнее. Господин Сумеречный Меч, ходят слухи, вы прибудете в следующем месяце. Это правда?       — Я приложу все усилия, чтобы это стало правдой. Мы непременно победим. Какие ещё слухи ты слышал?       — Простите, я… мало слышал, на самом деле.       — Ты можешь быть откровенен. Ручаюсь своей честью: тебя не накажут за то, что ты расскажешь.       — Говорят… говорят, солдаты на передовой не умирают. Никогда. Они становятся частью очагов. Это страшнее, чем просто умереть, но ради Каэнри’ах…       — Вы приносите огромные жертвы. Каэнри’ах этого не забудет.

***

      — Как тебя зовут?       — Аскельмир.       — Как давно ты вернулся с линии?       — Три дня назад. Наслаждаюсь супом. Алкоголь не дают.       — Алкоголь — никогда не выход. Расскажи, как настрой в твоём гарнизоне?       — Хреново. Мрём пачками, а выхлоп нулевой.       — Расскажи подробнее. Можешь быть честен, я здесь, чтобы исправить проблему.       — Исправить проблему? А что, там осталось что-то исправлять? Вот уж Бездна знает, как вы оттуда возвращались, но половина моих товарищей не вернулись. В руках у Эрвина взорвалось оружие, Жуля отправили в сектор R, а праздник Поминовения я проведу опять — на линии, если доживу.       — Расскажи подробнее.       — Да куда подробней-то? Проснулся, перекличка. Кого-то обязательно уже нет. Говорят, если кто-то исчез за ночь, лучше не спрашивать, где он. Меня ещё в мой первый раз этому научили. Хрен знает, где откроется новый очаг, говорят, в секторах А они открываются прямо в лагерях. Осталось только дождаться, когда у нас такое произойдёт, или самому в сектор А направиться. А чего терять-то?       — Ты считаешь, что тебе нечего терять?       — Я любил свой первый батальон.       — Сочувствую. Я знаю, что такое терять друзей.       — Знаете? При всём уважении, вас полтора месяца на линии не видно.       — Я благодарен тебе за откровенность. В тылу много работы, которую требуется выполнять, в том числе мне.       — Люди пачками гибнут. Мне больше нечего красить в чёрный. Брови, что ли? Видимо, после следующей смены покрашу брови.       — Если мы перестанем держаться, их погибнет ещё больше.       — Ага. В курсе я. Когда ночами гудят турбины, я за оружие хватаюсь, и половина моих соседей по койкам — тоже.       — Какие фамилии у Жуля и Эрвина?       — А вам не плевать?       — Нет. Мне не плевать.

***

      — Как тебя зовут?       — Эйвинн.       — Как давно ты вернулся с линии?       — Неделю назад. Я был там впервые, господин Сумеречный Меч.       — И что ты думаешь?       — Мы делаем это ради Каэнри’ах…       — Ты можешь говорить правду. Я здесь, чтобы помочь.       — Господин Сумеречный Меч, скажите, пожалуйста, барьер ведь на самом деле держится?       — Вам не о чем переживать. Тыл делает свою работу.       — Правда? Простите, господин…       — Тебе не за что извиняться. Страх — это нормально, вопреки нему мы идём вперёд.       — Да… да… я помню Наставление к бойцу…       — Когда я был в твоём возрасте, я часто его перечитывал.       — Мне не верится, что вы когда-то были как я, господин.       — Был. Был и моложе. И я тоже боялся, но со временем страх проходит, человек закаляется. Не бойся своего страха.       — Господин Сумеречный Меч, эти монстры… звёзды, я слышал, говорят, что они разговаривают, это правда? Я никогда не слышал… и говорят, что они не умирают, и могут говорить… иногда голосами погибших. Простите.       — Не извиняйся. Вы делаете большое дело там, на линии. Конечно, это только слухи. Монстры есть монстры, не больше.       — Господин Сумеречный Меч, а правда, что автоматонов не хватает? Я… я буду возвращаться туда через месяц, и я не боюсь, но…       — Хватает, и даже больше: Университет постоянно разрабатывает новые.       — Спасибо вам, господин. Спасибо.

***

      — Как тебя зовут?       — Тургейр.       — Как давно ты вернулся с линии?       — Пять дней. Командую отрядом. Я не хочу возвращаться туда, но я вернусь. У меня было двадцать человек, вернулось девять. Я среди них. Я выкрасил всю броню в чёрный.       — Мои соболезнования.       — Я слышал, как монстры говорят их голосами. Я знаю, что это иллюзия, но это всё равно страшно. Господин Сумеречный Меч, я на линии с самого начала, и моя служба продолжится, но я надеюсь, что Университет поскорее разработает что-то и от этих иллюзий. Я знаю, что работа идёт. Ведь идёт же?       — Разумеется.       — Я верю в Университет и в Корону. Мы справимся, обязательно справимся. Только вы возвращайтесь на линию, господин. Без вас стало тяжелее. Вы помните меня? Я был под вашим командованием полгода назад, в вашем блоке, и вы тогда внедряли ту систему с лже-очагами из трупов тварей. Она спасла немало жизней, господин. Возвращайтесь.

***

      — Как тебя зовут?       — Ингвильд.       — Как давно ты вернулась с линии?       — Четыре дня. Но здесь всё так медленно. Я беспокоюсь за ребят, пора бы и обратно.       — Ротировка придумана не зря, тебе нужно набраться терпения и передохнуть.       — Я знаю, сама ребят ругала, что они торопятся. Но здесь… сложно.       — Ты давно на линии?       — С самого начала, скоро год как. Ещё в секторе С-2 была. На окраине, но застала. Я уже не боюсь, но волнуюсь за ребят. Сама-то я обречена, мне вообще не надо быть здесь.       — Почему ты так считаешь?       — Врачи говорят, я не заражена, но я не верю в это. Точно ведь где-то заразилась, надо просто дожить. Это будет неплохая жизнь, а, господин Сумеречный Меч? Я живу от Дня Поминовения до Дня. Каждые три месяца говорю себе: что, ещё жива? Жду нового, господин Сумеречный Меч. Очень жду, видят звёзды.       — Пока отдохни. Ешь хорошую еду, спи.       — О, сон здесь — просто удовольствие. С лекарствами я так хорошо сплю. И ночами здесь небо выключают, не то, что там…

***

      Слова солдат слишком легко бередили старые раны, но Дайнслейф держал тон ровным, спокойным; как Сумеречный Меч, он должен представлять собой опору. Больно резанули надежды, направленные на него.       Он оправдает их. Он приложит все усилия.       И…       Кажется, эти люди всё-таки верили Альбериху. Не все, но верили. Если верить им — ведь Дайнслейф хорошо понимал, что вряд ли Сумеречному Мечу так сразу расскажут о сомнениях, если только не дошли до крайней точки, как Аскельмир.       Оставшись один в комнатке, Дайнслейф достал из-за пазухи бумагу и быстро записал всё, что помнил из разговоров. Про сектор R, про «тварей, говорящих человеческим языком», про Жуля и Эрвина — ему правда было не плевать, чтобы ни думал его солдат. Про тот проект с лже-очагами, над которым работал сам же Дайнслейф…       Когда Тургейр сказал об этом, проклятие ударило изнутри с такой силой, что Дайнслейф едва удержал бесстрастный вид. И воспоминания — о Плетении Судьбы, о перевёрнутых статуях Архонтов, о трупах монстров Бездны в руках Дайнслейфа и об измазанных чёрной кровью пальцах… что из этого относилось к будущему, а что к этой Каэнри’ах?       «Каждый из нас — крепость». Дрожащими губами, разлаженным хором. Он сам придумал этот девиз; его говорили перед боем, из которого могли не вернуться. И ледяной холод в укреплениях, и ледяные консервы, покрывшиеся коркой, и трещащий на зубах слипшийся жир, и попытки людей сбиться в кучи, чтоб согреться, и чёрный туман, заволакивающий дыры в реальности…       Дайнслейф потряс головой. Перо едва не выпадало из рук, и костяшки пальцев побелели от того, как Дайнслейф его сжимал.       Когда он общался с Альберихом, он ведь вспоминал многое из того, что Альбериха касалось. Память всплывала обрывками. Нужно просто больше контактировать с этой информацией, какой бы болезненной она ни была.       Дайнслейф поднялся из-за стола и убрал бумагу. Покачнулся, ухватился за стену. Ещё чего не хватало — при солдатах слабину показать…       Он сумел пройти вдоль строя ровным шагом, поблагодарить уверенным тоном и легко вскочить в автоматон, но там ноги ослабли, и Дайнслейф включил автоматическое управление.       Ему было стыдно за свою белую одежду. Белая одежда и сладкая ложь — вот, чем он предстал перед лучшими людьми Каэнри'ах.

***

      Он был уверен хотя бы в солдатах. Пойдут слухи о том, что Сумеречный Меч вновь печётся; он слишком надолго отошёл от дел, которыми был обязан заниматься. Надо бы связаться с Брунгильдой и Сурталоги…       Последнюю мысль Дайнслейф оборвал. Она была не его.       Надо бы связаться с Брунгильдой. Пока не Сурталоги.       И закончить патруль.

***

      В рабочих секторах Дайнслейф был только вчера, но атмосфера всё так же успокаивала. Люди веселились, салютовали. У какой-то таверны Дайнслейф спешился, вошёл внутрь. Днём здесь почти не было людей; все работают — ему отлично подойдёт такое. В углу сидели несколько рабочих; кажется, у них был выходной, и они отсалютовали Дайнслейфу.       Эта таверна была удобно расположена: за стеной текла магистральная труба с горячей водой. Здесь было жарко летом, но тепло зимой. За стойкой висел портрет Анфортаса; Дайнслейф легко узнал его: перед ним был Кэйа, но с щетиной на лице и несколькими шрамами. Где-то здесь, недалеко, должен быть памятник Воздвижению — об этом напоминали фрески на стенах, и даже ножки столов были выточены… с отсылкой? Дайнслейф поймал себя на мысли, что нужно сделать замечание насчёт осквернения символов.       О, звёзды небесные. Это его люди; пусть развлекаются, как хотят.       — О, господин Сумеречный Меч! — воскликнул бармен. Дайнслейф улыбнулся. — Чему обязаны? Чего желаете?       — Просто мяса с овощами, будьте добры.       — Я-то думал, это всё бред, что вы тут ходили вчера. Птицы вашего полёта не залетают. Вам подогреть?       — Да, пожалуйста, — кивнул Дайнслейф. Сел у стойки. — Слухи уже разошлись?       — Конечно, господин! — закивал бармен. — А как иначе!       — Развлечёте меня разговором за едой? — попросил Дайнслейф. — Хочу половить слухи.       И бармен начал говорить. Сперва зажато, но видя, как «господин Сумеречный Меч» кивает и поддакивает, рассказывал всё охотнее и охотнее.       Дайнслейф много раз пользовался этим способом на поверхности; он был безотказен. Разумеется, пойдут слухи, что ходит Сумеречный Меч и что-то расспрашивает, но Альберих сам же его от себя защитил приказом поговорить с людьми и успокоить их.       Альберих, должно быть, думал, что Дайнслейф прям, как палка.

***

      Домой Дайнслейф надеялся добраться без происшествий, но на мосте между военным и правительственным секторами его нагнал Серкир. Побежал прямо от башни военного сектора.       — Капитан! — позвал он, и от его голоса резанула вина. — Эй, капитан! Рад вас видеть!       Дайнслейф остановился. Прикусил щеку изнутри. Спешился; с улыбкой развернулся к Серкиру. Тот добежал, даже не запыхавшись, и отсалютовал.       — Ох, капитан, — сказал. — Простите, мне Эдгето всё объяснил! Мы же не хотели вас задерживать.       — За что ты извиняешься?       Серкир почесал в затылке.       — Ну, я поговорил с Эдгето, а Эдгето говорил с Хергером, и мне сказали, что вас срочно вызвал король из-за месячного Регнума, а мы не хотели вас отпускать.       Это Дайнслейф был виноват. Это он не дал достаточно времени своим солдатам. Это он сбежал из-за глупых подозрений.       Дайнслейф с улыбкой покачал головой.       — Эдгето слишком строг к вам.       — О звёзды! Капитан, можно я это запишу?       — Нет. Но точно не вини себя.       Серкир широко улыбнулся.       — Как прошёл Регнум, капитан?       Дайнслейф покачал головой.       — Не беспокойся, хорошо. Мне следовало бы собрать Змеев, чтоб побеседовать об этом.       — Жаль, что не получится. Я скучаю даже по построениям.       — Отставить. Я соберу тех, кто в столице.       Серкир просиял.       Дайнслейф вообще-то не планировал это; он почти полностью переложил командование Змеями на Эдгето, но с этим пора было заканчивать. Пора было возвращаться в строй.