Любовь зла

      Всё произошло настолько быстро, что в голове Кайзера всё обернулось всего тремя кадрами на киноплёнке.

Первый.

      Тонкие пальцы Первоклашки сжались вокруг его запястья стальным хватом, когда Полурослик дёрнул конечность на себя, заставляя разогнуться локтевой сустав.       Рука Михаэля стала походить на прямую палку.

Второй.

      Том по праву с хлопком падает на плитку в холле, ведь больной подключает к стремительным действиям вторую руку.

Третий.

      Маленький кулачок врезается со совсем не маленькой силой в локоть, рука неестественно изгибается вовнутрь. Тихий хруст.       За которым следует совершенно не тихий ор.       Количество кадров в секунду снова увеличивается до двадцати четырёх. Кайзер поднимает ошарашенный взгляд на психованного. Всё происходило настолько быстро, что инстинкт самообороны даже не успел включиться. В голове просто не мог уложиться тот факт, что этот недочеловек, самый высокий гном, это субтильное нечто, для которого со стороны книга гантелей покажется, способно на такое. Неверие и шок быстро сменяются на гнев, для которого боль — словно хворост для костра.       Михаэль стискивает зубы:       — Я тебя сейчас урою, — что-то между голосом и рыком вырывается изо рта, пока Кайзер, придерживая повреждённую руку чуть выше локтя, делает тяжёлый шаг навстречу будущему трупу.       Он его ногами сейчас окончательно в землю вколотит.       Но на недавний крик, кидая неопределённое «эй», успевает среагировать охранник, перекур которого подходит к концу только тогда, когда в кампусе начинают происходить хоть какие-то события.       Кайзер уже начал размышлять над тем, что было бы ужаснее: если увидят, что его поломало это существо неопределённого пола или что Полурослик вообще стоит без единой царапинки при таком-то исходе «драки».       Но всего за секунду всё складывается в пятьдесят раз хуже, чем парень мог вообще предположить.       — За что?! — скулит Существо, падая на кафельный пол, предварительно отлетев в стенку. — Какого чёрта?! Ты вообще нормальный?! — продолжает орать как потерпевший, занося руку и ударяя самого себя по лицу, скручиваясь на полу в позу эмбриона и закрывая голову руками так, будто пытаясь спастись от серии ударов, которые ещё не последовали.       Кайзер и пальцем его не тронул.       — Что здесь происходит? — Ханс влетает в холл, быстро вертя головой, стараясь оценить ситуацию.       И Михаэль прекрасно понимает, какая картина сейчас открывается перед глазами охранника. Лежащий на полу невысокий мальчик-одуванчик, отчаянно закрывающийся руками; несколько капель крови на полу, потому что это недоразумение вдарило себе так, что в носу полопались сосуды; и Кайзер, стоящий без единой царапины, ведь перелом закрытый.       Вот дерьмо.       «Вот дерьмо», — можно прочитать по одним лишь губам фразу, которая вырывается из Полурослика, поднявшего взгляд на Кайзера, стоило появиться охране. И парень готов поклясться, что видел эту чёртову улыбку, больше походившую на кривой надрез на лице. Эти обнажённые зубы, между которых стекает бордовая кровь. И это самодовольство. Ехидство. Злорадство.       — Парень, ты в порядке? — к Психу подлетает Ньюман за секунду после того, как тонкие бледные пальцы стёрли кровь под носом вместе с улыбкой, оставляя лишь это противное до рвоты жалостливое выражение лица.       Нет.       — Я не знаю, всё произошло так быстро… — несвязно бормочет убожество, шмыгая носом, отчего полопавшиеся мелкие капилляры выплёскивают только больше крови.       Нет, он же не может…       — Я так перепугался, что… — Полурослик поднимает на Кайзера запуганный и тревожный взгляд, — мне кажется, я сломал ему руку… — И смотрит так, будто именно Михаэль из них двоих самая главная жертва.       А парень даже не видит смысла в опровержении, чувствуя, что его загнали в ловушку за короткие несколько минут этих событий. Возмущение и гнев — слишком маленькие слова. Невозможно передать то, насколько они сейчас, блядь, не соответствуют состоянию Кайзера. Всё равно что сравнивать спичечный коробок и Боинг семьсот, мать его, тридцать семь. Воздух вокруг должен начать плавиться от того, насколько Михаэль хочет придушить эту чёртову тварь.       Перед глазами встаёт красная пелена с чёрной размашистой надписью: «Я его живьём зарою».       Кайзер впивается в Полурослика взглядом, желая запомнить каждую мелкую черту лица этой ошибки человечества, которую он, вне всяких сомнений, окончательно сравняет с землёй как только представится возможность. За всё, блядь, хорошее и плохое. Его гордость только что втоптали в землю, и Михаэль не поскупится в ответ уничтожить это недоразумение как человеческое явление.       Господи, он даже правду этому идиоту-Ньюману рассказать не может, потому что какой человек в здравом уме поверит в то, что парень под два метра ростом пал от руки грёбаного Полурослика, обозначить половую принадлежность которого достойно игры «кто хочет стать миллионером»?! Но не только поэтому. Ох, как же Кайзеру придётся сладко, когда об этом узнают все параллельные курсы, просто обхохочешься. Если эта падаль надумает вякнуть хоть кому-нибудь — Михаэль вырвет ему язык вместе с гландами.       Нет, даже если он не скажет… Это всё равно невероятно унизительно.       Кайзер превратит его жизнь в ад. Точно превратит. Эта тварь ещё в ногах его будет ползать, умоляя о пощаде.       Скорая, травмпункт — всё проходит мимо, будто происходит не с ним. Михаэль дышит лишь по той причине, что ему необходимо как можно скорее вернуться назад в университет, подстеречь этого ублюдка где-нибудь в тихом месте и поговорить с ним на том же языке, с помощью которого он решил побеседовать с Кайзером.       Он укоротит его ноги в два, нет, в три раза. Переломает. А потом заставит на них ходить.       Кайзер смотрит на гипс, сидя на больничной койке, перед этим с полсотни раз нажав на кнопку вызова медсестры, чтобы спросить, когда его наконец отпустят. Взгляд пустой, не выражающий ровным счётом ничего, кроме шока и неверия. Телефон уже успел разорваться от тысячи сообщений с вопросами: почему Михаэль не явился на пятничный вечер? А парню невыносима мысль, что ему придётся провести всю ночь с образом этого ничтожества в голове.       Перед глазами встаёт этот звериный оскал, улыбка гиены, окрашенная кровью.       — Выбью все зубы и заставлю их сожрать… — выдыхает шёпотом Михаэль, дыша мыслями о сладкой мести.       Говорят, что это блюдо, которое следует подавать холодным. Но Кайзер уверен, что никакие часы, дни размышлений не заставят его остудить свой пыл. Пускай эта тварь кушает да не обляпается, пока Михаэль будет запихивать в его глотку раскалённую лаву.

***

      — Ну что, как всё прошло? — спрашивает Исаги, пребывая в хорошем настроении.       И Доку в кои-то веки отвечает ему улыбкой.       — Неплохо, — неопределённо пожимает плечами Мукаде, убирая назад в тумбочку перекись и вату, которыми пришлось обработать разбитую костяшку. С носом было всё хорошо — впервые Доку пригодилось то, что у него ужасно слабые сосуды.       А вот Йоичи очень сильно напрягается. Потому что Мукадэ уже успел сложить о себе впечатление, что если на его лице улыбка — либо кто-то умер, либо произошла какая-то учебная белиберда. «Сделал гадость — сердцу радость» — именно так можно было бы описать однокурсника, если бы дело не касалось учёбы. Исаги многократно высказывал восхищение тому, как Мукадэ зажигается от всей учебной деятельности, после каждой пары уматывая в библиотеку за очередным справочным материалом. Но сегодня пятница. Они виделись несколько часов назад и занятий за это время не было. Только знакомство с наставником из Руки Помощи.       А значит, это именно случай «сделал гадость — сердцу радость».       — «Неплохо»? — настороженно переспрашивает Йоичи, проходя глубже в комнату. — А что у тебя с рукой?       «Лучше бы спросил, что с рукой у наставника», — усмехается про себя Доку.       — Да так, упал, — пожимает плечами Мукадэ, принимаясь отряхивать том по административному праву от пыли. Всё же через несколько недель необходимо будет вернуть это издание в библиотеку в хорошем состоянии.       Бедной книжке пришлось где только не побывать за эти несколько часов, пока Доку был занят. Сердце радовала картина того, как Ничтожество сопровождают чуть ли не под ручку до бригады скорой, пока Мукадэ отнекивается, повторяя в сотый раз «я в порядке».       Конечно, Доку чуть прихрамывал. Конечно, клонился набок, будто «удар Михаэля» по башке был такой силы, что его не держали ноги. Этот охранник так распереживался за парня, что настоял на медпункте, пока на наставника никто не обращал внимания, кроме медперсонала.       Гудки скорой тут же принесли к корпусу многих зевак, желающих посмотреть на то, что же всё-таки произошло. Но Доку похромал с места преступления за ручку с Ньюманом до того, как его кто-то бы заметил из учащихся университета. А Кайзер уж очень вряд ли будет рассказывать о драке, ведь Мукадэ прекрасно осведомлён, как работает его внешность и рост.       «Здесь не на что смотреть», — последнее, что услышал Доку перед тем, как окончательно скрыться в коридорах. Но он был готов поспорить. Потому что посмотреть на то, как этот Михаэль бледнеет от бешенства и боли — зрелище достойное Бродвейского шоу.       Доку жертвенно и великодушно согласился прогуляться до медсестры, настаивая на том, чтобы как можно скорее оказали помощь этому идиоту, который только и мог, что сверлить Доку полным ненависти взглядом. И это было потрясающе. Ньюман усадил юношу в кабинете, оставляя на попечение медсестре, у которой — очень даже кстати — был перерыв.       А у Доку в это время тоже назначались дела. Приятно, когда графики сходятся, не так ли?       Камеры видеонаблюдения — та ещё заноза. Если университетская комиссия начнёт разбираться с дракой, то Доку сильно влипнет. Так что необходимо решить все проблемы до того, как Кайзер — что мало вероятно — или Мукадэ — что ещё менее вероятно — решит делать из этого общественное шоу для преподавателей и профессоров. Так что Доку прогулочным шагом сначала доковылял до плана эвакуации, ища кабинет охраны — он же кабинет Ханса Ньюмана в этом корпусе. А затем, не увеличивая темп шага, направился к последней двери на втором этаже. Выудил из кармана платочек и дёрнул за ручку двери — та не поддалась.       Раздражённо цокнул, будто секундная заминка принесла больше хлопот, чем следовало бы, и запустил руку под толстовку, вытаскивая на вид совершенно непримечательный кулон в виде японской монетки. Ловкие пальцы сдавили кружочек сначала два раза с внешней стороны, а потом потянули в разные, будто стремясь порвать железяку пополам. Механизм поддался. С одной стороны выскочило небольшое лезвие, с другой — две шпильки. Опыт прошлых лет даёт о себе знать. Доку даже невольно испытал гордость и самодовольство, ведь этот Кайзер наверняка своей тупой башкой в жизни бы до такого не додумался.       Приложившись ухом аккурат рядом с замочной скважиной, Мукадэ приступил к работе ловкими руками, знающими своё дело. Щелчок.       — Бинго, — протянул юноша, снова через платок дёргая ручку на себя.       Если сюда и заходили сегодня, то только в первой половине дня. Потому что на столе валяется недоеденный завтрак из ближайшей кофейни и утренняя газета. Господи, газета. Кто-то нынче всерьёз их читает? Ханс Ньюман, видимо, из таких.       Вздохнув, Доку плюхается в кресло и открывает записи камер видеонаблюдения. Они хранятся три недели, после чего удаляются. Стоит запомнить. Затем переходит к архиву, который каждый час сбрасывает блок с камер в папки с разным названием. «Холл», «Коридор 1», «Коридор 2», «Коридор 3». Всё по классике. Удивительно, что ему даже не пришлось подбирать пароль, потому что охрана, которая должна быть в этот момент на посту, даже не выходила из своей учётной записи. Не сказать, что у Доку не было плана «Б», согласно которому он просто проливает стоящий рядом недопитый кофе на жёсткий диск, перед этим чуть приоткрыв окно, будто щедрой дозой кофеина компьютер решил наградить сквозняк. Но Мукадэ же лучше.       Юноша задумчиво чешет подбородок, чуть хмурясь, копаясь во временных отрезках драки. Можно было бы просто удалить момент его удара, но тогда часовая запись будет короче, чем положено, и при проверке все сразу поймут, что что-то было удалено.       С другой стороны — вряд ли кто-то будет тратить целый час на просмотр каждого кадра ради какой-то второсортной университетской потасовки. Тем более, это может повредить репутации учебного заведения. Значит, Доку просто необходимо сохранить часовую длину записи в папке.       — Спасибо, Говно, что мне пришлось ждать тебя тридцать минут. Хоть для чего-то это сгодилось, — цедит Мукадэ, копируя пятиминутный фрагмент своего ожидания и вставляя его повторно, продлевая запись в папке до часа и пяти минут.       Затем вырезает момент с рукой. Час и четыре минуты. Вот же блядь.       Снова возвращается к вставленному фрагменту и уменьшает его.       Теперь склейка кривая.       Да в пизду!       Доку кусает ноготь большого пальца, ударяя подушечками другой руки о клавиатуру, подгоняя длину фрагмента в папке строго до часа так, чтобы это смотрелось нормально. А стереть свой марш-бросок до комнаты Ханса — дело ещё более плёвое. Этот корпус опустел ещё несколько часов назад, так что вставить фрагменты пустых коридоров — это меньшая из всех проблем. Дело сделано.       Может, конечно, возникнуть вопрос: как Мукадэ теперь покинет пост охраны, если камеры продолжают исправно записывать всё происходящее в коридоре? Но на это у Доку есть простой ответ.       Мельком бросив взгляд на все внешние камеры здания, юноша убеждается, что ни одна не смотрит в упор на окно второго этажа. Поколдовав немного с дверью, запирая её, Доку окидывает пристальным взглядом помещение в поисках того, что могло бы рассказать о его присутствии в кабинете. Так ничего и не найдя, встаёт на подоконник и аккуратно скатывается по трубе водостока, чувствуя, что провернул очередное дельце, за которое остаётся совершенно безнаказанным.       Том по праву пришлось поднимать. Всё же это была бы потеря потерь.       Вот и сейчас Доку старательно сдувает пылинки с книжонки, пока Исаги сверлит его недоверчивым взглядом.       — А как тебе… Наставник?       Вот ведь прицепился.       — Хм… — Мукадэ отводит взгляд, пытаясь подобрать правдивые слова, которые бы не состояли из сплошного мата. — Ну, мы с ним временно не увидимся. Так что можно сказать, что тоже неплохо.       — О, так ты договорился, чтобы вы взаимно друг друга игнорировали? — на облегчённом выдохе произносит Исаги, неловко почесав затылок.       В выходные из больниц людей не выписывают, потому что персоналу тоже нужно отдыхать. Так что Кайзер проторчит в отделе травматологии минимум дня три.       — Нет, просто ему нужно было уехать из университета на пару дней, — бросает Мукадэ, принимаясь выковыривать из носа остатки запёкшейся крови.       — В начале учебного года? — Исаги скептически вскинул бровь, опираясь на дверной косяк. — Интересно, с какой стати?       — Да так, упал… — Доку поднимается, понимая, что нос всё-таки нужно промыть в уборной, и направляется к двери мимо товарища.       Йоичи хватает Мукадэ под локоть, останавливая, отчего юноша чуть инстинктивно не покалечил своего соседа по комнате, чуть вздрогнув. Однокурсник внимательно окидывает взглядом Доку, не переставая хмуриться:       — А у меня не хочешь спросить, как всё прошло?       Нихрена себе заявочка. Мукадэ сам допроса не выпрашивал. Так что невольно брезгливо кривится на вопрос товарища, смотря на него несколько секунд с полнейшим недоумением. И в том заключается дружба? Чтобы как мамки друг над другом стоять и спрашивать, как у кого прошёл день? Начнём с того, что Доку Исаги в друзья и не записывал. А то, что они единственные японцы-первокурсники на юриспруденции, не делает их друг другу должными.       Но Йоичи смотрит так настойчиво, что юноша цокает и всё же спрашивает:       — Ну и как? — гневно вырывает конечность из хвата, опираясь на противоположный дверной косяк, скрестив руки на груди и с досадой отмечая разницу в росте.       — Нормально.       — Усраться-обоссаться, и ради этого ты меня остановил? — больше нескольких секунд Мукадэ не может выдавливать из себя дружелюбие, так что двигается дальше к своей цели — уборной общежития.       Доку чувствует себя намного, намного лучше, когда остаётся один. Юноша всей своей несуществующей душой ненавидит пустые разговорчики, наигранную болтовню, вынужденную дружбу, безосновательное требование уважения ко всем и каждому. Всё раздражает. Всё напрягает. Он гласными и негласными сигналами демонстрирует, что не хочет всего этого, а жизнь постоянно подкидывает ему людей, которые так и норовят насадиться на нож его «недружелюбности». Доку не имеет ничего против Исаги. Соотечественник ещё даже не худший вариант. Но всякие попытки перевести общение в неформальное похожи на соприкосновение с кактусом.       «Вот такое я говно, и не надо меня никому терпеть», — прямой посыл. Мукадэ разве что с плакатом не шляется, дабы это показать. Он не считает себя во всём правым, так что не нужно доказывать Доку обратное. Если бы Исаги в открытую сказал, что однокурсник ведёт себя как сбежавшее из психбольницы антисоциальное говно, — Доку бы даже не спорил, ведь заслужил подобную характеристику. Но нет. Нужно продолжать ломать комедию этой вынужденной дружелюбности.       Убейтесь все и пропадите пропадом.       Доку проносится по коридору общежития, прикрыв нос рукой, чувствуя, что хреновая сосудистая система снова даёт о себе знать. Но, видимо, из-за того, что Мукадэ слепой баран и ему нужно было бы смотреть прямо, а не под ноги, налетает плечом на какого-то высокого громилу.       Урок номер один: если столкнётесь с поездом — поезду будет плевать на это с высокой колокольни, а вот вы отлетите мгновенно.       — Блядь! — рука отнимается от лица, а тело сходу совершает полоборота. День говна.       — Эй, ты в порядке? — На землю не даёт упасть крепкий хват под локтём.       «Хватит меня хватать! Заебали!»       Юноша поднимает гневный взгляд исподлобья на Локомотив. Вообще, любой взгляд Доку автоматически становится исподлобья, ведь школьников в университете не так-то просто встретить, а таким ростом природа мало кого стремится наградить, кроме женщин. Почему-то беспокойство во взгляде рыжего парня распаляет злость только больше. Мукадэ едва сдерживает вопрос: «чё вылупился?»       — Нормально всё… — цедит сквозь зубы, собираясь продолжить свой путь до уборной, но был снова остановлен хватом за капюшон.       «Сука, я его сейчас убью. Я ему чё, животное?!»       — У тебя кровь, — с волнением произносит очередной небезразличный, чуть наклоняясь, чтобы посмотреть Мукадэ в лицо. — Могу помочь.       В жопу себе засунь свою помощь.       — Сам разберусь. — Доку хватается пальцами за капюшон, выдёргивая его из рук Громилы.       — Да я на сестринском деле учусь, давай помогу, — не унимается студентишка, очевидно, с медицинского направления.       И эта дылда медсестричка? Жизнь любит пошутить: тут вам не просто медбрат намечается, а полноценный санитар, который и шизофреника с бешенством удержать сможет. Мукадэ даже на несколько секунд прекращает отчаянное сопротивление, смотря на Громилу, как на пришельца с планеты Нибиру. То есть этому парню достался такой рост, здоровье, физкультуру в школе он тоже явно не прогуливал — и выбор падает на направление «сестринское, мать его, дело»? Это какая-то шутка? Будь у Доку такие физические данные — смело бы в спецслужбы какие-нибудь пошёл.       — Я не доверяю врачевателям без диплома, — бросает Мукадэ, продолжая двигаться в сторону уборной, но будущий анекдот любой больницы не собирается отставать.       — Я на втором курсе.       — Да хоть на пятом. Иди в кабинете лягушек препарируй — к пациентам вас всё ещё допускать нельзя. — Доку дёргает дверь уборной на себя.       — У нас есть практика, и у тебя просто кровь из носа, а не винтообразный перелом руки в трёх местах.       Словосочетание «перелом руки» мгновенно поднимает настроение.       — Тебе заняться нечем? — с меньшей спесью говорит Мукадэ, подходя к умывальнику. — Вас, медиков, обычно зубрёжкой по самое горло заваливают.       Громила открывает одну из кабинок и опускает крышку унитаза:       — Сядь и выдвини голову немного вперёд.       Да чёрт с ним, может, тогда быстрее отвалит, наконец.       Внутри что-то коробит от того, что приходится плясать под дудку кого бы то ни было, но юноша всё-таки исполняет не то приказ, не то просьбу. Голову инстинктивно хочется запрокинуть назад, но Мукадэ осведомлён, что такого при кровотечении из носа делать нельзя. Уборная общежития, конечно, идеально подходит для того, чтобы проблеваться, но такого исхода лучше избегать.       — Зажми нос вот так. — Громила сжимает крылья носа пальцами, чтобы Доку отзеркалил его движение. Мукадэ воздерживается от комментария, что в подобных руководствах не нуждается, ибо уже не счесть сколько раз имел дело с кровотечением из носа.       Но если этой медсестричке так горит оказать первую помощь — так тому и быть.       Убедившись, что «больной» исполнил все указания, парень разворачивается назад к умывальнику, перед этим набрав кучу бумажных полотенец и слепив из них своеобразный комок. Громила запускает руку с салфетками под холодную воду, пока Доку сверлит взглядом полным зависти его спину. Везёт же кому-то. Мукадэ ненавидит всей душой, что в мире есть вещи, которые люди просто не выбирают. Например, комплекцию тела и здоровье. Конечно, в подавляющем большинстве случаев ты можешь повлиять на свою фигуру путём спорта, а на здоровье — отказом от вредных привычек. Но это явно не в случае, когда твоя медкнижка при рождении была толще тома с развёрнутым описанием Римского права.       Чтобы посчитать количество врождённых заболеваний Мукадэ, не хватит пальцев на двух руках. Двери в спорт для него закрылись ещё в утробе матери. Однако это не мешает ему им заниматься, роя себе могилу ещё активнее. Ведь какая разница, когда он умрёт, если уже известно, что колокол отзвонит раньше срока? Всю жизнь шугаться от мусора подобного Кайзеру — куда большее разочарование, чем годы волочения жалкого существования.       — Приложи к носу.       Мукадэ грубо выхватывает салфетку, исполняя просьбу Громилы, поднимая на него раздражённый взгляд:       — Доволен?       — Как давно у тебя идёт кровь? — медсестричка опирается поясницей на умывальник, скрестив руки на груди.       — Я просто защитный слой сковырнул, так-то она уже остановилась. — Доку отводит взгляд.       — Значит, через минуты две всё должно пройти, — улыбается Громила, в упор игнорируя не самый дружелюбный настрой собеседника.       Через минут двадцать. Кровь Мукадэ имеет крайне хреновое свойство долго не сворачиваться. Вот уж не знает, кого благодарить за королевскую болезнь: мамку или папашу. Из гемофилии неосведомлённые обожают раздувать трагедию, свято уверенные, что Доку подохнет от малейшей царапинки. Этот парень с медицинского и не стал бы такой чушью маяться, но рассказывать ему такие подробности о собственном здоровье кажется лишним.       — Ты с какого факультета?       Мукадэ надеялся, что после оказания помощи медсестричка побежит по своим делам, но ошибся.       — Я с корпуса юристов. Уголовно-правовой профиль, — бубнит Доку, молясь, чтобы они просидели тут не до вечера.       — Ты не сильно похож на юриста. Тем более — по уголовному.       Громила смеётся, а юноша хочет, чтобы весь этот разговор как можно скорее закончился. Вот уссаться можно будет, когда выяснится, что Доку ещё и в управление по борьбе с наркотиками метит. Там-то точно рады каждому инвалиду по здоровью. Может, в оперативный отряд Мукадэ пробьётся только в следующей жизни, но провести несколько дел по закрытию заводов производства зависимой от веществ и неблагополучной молодёжи сможет.       — Ты на медсестру тоже не слишком-то и смахиваешь, — бросает юноша, отнимая мокрую салфетку от носа и выбрасывая её в ближайшее мусорное ведро. Пора вернуться в комнату и постараться сделать так, чтобы Доку свои же со свету не сживили. А не то всем карьерным мечтам можно помахать рукой.       — Эй, я же шучу. — Тут же меняется в лице собеседник, провожая «больного» взглядом.       — Адьёс, сестричка.       — Зовут-то тебя как? — прилетает в спину.       — Мукадэ Доку.       — А я Кунигами Реноске!       — Мне плевать.

***

      Исаги понял, что сосед ему мог достаться и получше, ещё в первые несколько минут общения со своим сокурсником. Но чтобы настолько сильно не повезло — это феноменально. Йоичи с трудом мог представить, чтобы у такого человека, как Доку, вообще были друзья, потому что терпеть его дольше пяти минут ещё надо постараться. В такие моменты чётко осознаёшь, что монахам незачем уходить в горы, чтобы научиться терпению — хватит провести с Мукадэ в замкнутом пространстве час.       Ситуацию совершенно не облегчало то, что пробыть в обществе не самого приветливого соседа по комнате Исаги придётся пять лет. Нет, конечно, есть возможность в следующем году махнуться с кем-то комнатами, как его просветил его наставник. Но Йоичи уж очень сильно сомневается, что новоявленный сосед не прибежит к Исаги через день с просьбами вернуть всё назад. Потому что терпеть это просто невозможно.       — Убери это говно.       «Говно» — это, если что, совершенно не то, что люди обычно таковым называют. Говно по мнению Мукадэ — это стопка манги на общей книжной полке.       Всё, что не приносило никакой «пользы» в их специальности, Мукадэ заранее нарекал бесполезным мусором. С ним нельзя было поговорить ни про аниме, ни про фильмы, ни про комиксы. Художественные книги он не читает. Сериалы не смотрит. Музыку не слушает. Единственное его увлечение — это несколько часов смотреть в книгу с описаниями жесточайших убийств. Или пересматривать записи с громких дел в судах. На любые попытки завязать разговор говорит, что занят, хотя фактически имитирует деятельность, сверля одну и ту же страницу взглядом несколько часов.       Исаги бы со спокойной душой назвал его психопатом, если б не опасался, что после таких слов Доку станет втрое невыносимее. Хотя, казалось бы, куда уж больше. Этот парень даже границу комнаты обозначил, заходить за которую чревато невесть какими последствиями. Если Йоичи мог позволить себе со спокойной душой в выходной не заправить кровать, то его сосед, кажется, был готов гладить постельное бельё. От любого запаха еды, которую Йоичи приносил в комнату, морщил нос и велел «жрать там, где положено, а не нести сюда эту гадость».       И ещё. Таблетница. Словно Доку не девятнадцать, а все девяносто. Ведь такое количество медицинских препаратов могут жрать только пенсионеры с миллионом болячек. На вопрос «что это?» отвечает «витамины». Вы себе можете представить такую ударную дозу витаминов? Только если человек заменяет ими завтрак, обед и ужин. Исаги же про себя называл содержимое таблетницы барбитуратами, которые не помогают. Потому что Мукадэ мог взорваться просто от всего.       Доку никогда не называл вещи своими именами, перебирая хоровод из «говно», «хуйня», «мусор», «залупа». Если судить исключительно по словам соседа, то вся их комната от пола хуйни до потолка говна была забита одним лишь мусором.       Поэтому все выходные Йоичи стремился проводить как можно меньше времени в комнате.       Его учили видеть хорошее в людях, но если в Мукадэ и было что-то хорошее, то спрятанное под толстенным слоем «хуйни». Потому что все его оскорбления мебели перетекали и на себя самого, когда Доку, по своему субъективному мнению, что-то делал не так. Например, заполнял бланк. Вдумайтесь! Он не мог позволить себе пользоваться замазкой и просто вырвал лист, начиная полностью заново.       Вопрос того, чтобы найти с ним общий язык, стоял уже не только из-за комфорта Йоичи. Исаги был уверен, что, если его сосед проведёт в таком режиме ещё месяц-два, точно кого-нибудь замочит одной из своих огромных книжонок по юриспруденции.       Вечер воскресенья — крайний срок. Дальше начнется учёба, и Доку будет втрое сложнее выловить для того, чтобы нормализовать отношения. Ведь Йоичи уверен, что сосед по комнате собственные конспекты в качестве альтернативе порно использует, иначе невозможно объяснить, что он так на образование наяривает.

***

      Исаги оказался не так плох, как Доку его изначально воспринимал. Все правила усваивает на раз-два, особенно сильно не цепляется, если Мукадэ просит — что-то убирает с их общего стола. Отлично. Правда, иногда лезет со всякими тупыми вопросами, но эта проблема лихо решается с помощью тотального игнорирования.       Выходные прошли отлично за исключением того момента, когда Доку вызвал куратор решить проблему с наставником и Рукой Помощи. Беседа прошла неплохо. Кратко спрашивали, из-за чего поссорились, ответили на наивные расспросы Мукадэ о самочувствии Кайзера. В понедельник им двоим нужно будет явиться к куратору, чтобы разобрать проблему и принять меру наказания. Но вроде бы всё не особо серьёзно, чему Доку бесспорно рад.       Юноша надеется, что одноклеточное усвоило урок и больше не доставит никаких проблем. В любом случае, подробности станут ясны только в понедельник после пар. Так что до этого времени Мукадэ не собирается даже вспоминать о каком-то дегенерате, который непонятно каким боком дожил до четвёртого курса.       Но дегенерат на то и дегенерат, чтобы сам о себе напомнить. Так что вечером воскресенья на его телефон пришло сообщение с неизвестного номера.       «Тебе пиздец».       Мило. Краткость — сестра таланта.       Скриншот.       «Как рука?» — отправляет Доку, после чего блокирует номер.       В понедельник будет весело.