catch my breath

Звук дверного звонка почти оглушил Минхо, когда он подошел слишком близко к входной двери, чтобы положить на тумбочку папку с документами. Он протянул руку, чтобы повернуть защелку и достаточно громко, чтобы на той стороне его услышали, сказал: «Открыто.» Дверь, как-то медленно и неловко, начала открываться, и за ней он увидел того, кого ожидал увидеть в последнюю очередь. Хотя, в этом была какая-то логика. — Минхо, у меня к тебе только два вопроса, и я уйду, — сказал Со Чанбин. «Чанбини, » — подсказали Минхо его мысли, и он резко тряхнул головой, чтобы выкинуть их оттуда к чертовой матери. Он так и не поднял взгляд от папки на тумбочке, только схватил, не глядя, какую-то пару ботинок с полки и начал обуваться. — Сейчас я выйду, подожди, — только и сказал он, и Чанбин молча прикрыл входную дверь обратно почти до упора, а потом отошел от нее подальше по лестничной клетке. Не прошло и пяти минут, как Минхо вышел и захлопнул за собой дверь, не останавливаясь подошел к лифту и нажал кнопку «вниз». Чанбин так же молча последовал за ним и изо всех сил сдерживался, чтобы не вздохнуть. Любое действие, любой звук в этот момент, казалось, что угодно могло привести ко взрыву, и он отчаянно пытался этого избежать. Зато вместо него вздохнул Минхо. — Задавай свои вопросы, Со, — сказал он, и Чанбин невольно поежился от этого, излишне официального, обращения по фамилии. Было до отвращения непривычно слышать, как Минхо произносил ее без единой эмоции, сухо и ровно, будто натренировано только ради того, чтобы причинять ему дискомфорт. Но Чанбин умел усмирять внутреннего эгоиста, поэтому сказал себе, что не все в этом мире происходит из-за него и для него, поэтому: «пора бы тебе уже успокоиться, идиот.» Помогало слабо. — Можешь направить кого-нибудь другого на это внезапное дело, я не уверен, что справлюсь сейчас с новыми людьми, — сказал он на одном дыхании, и мысленно ударил себя по лицу. Можно было прийти с этой просьбой к своему прямому начальнику, господину Ли, но никак не к своему бывшему парню, Минхо, с которым они расстались буквально неделю назад. Жаль, что это был один и тот же человек. — Причина? — спросил Минхо, заходя в открывшуюся кабинку лифта. — Ты знаешь причину, Минхо, не заставляй меня объяснять все, как на приеме у врача, — спокойно ответил Чанбин, хотя маленький бес внутри все сильнее впивался в органы своими когтями. — Оно снова началось, да, — спросил Минхо, и усмехнулся. Чанбин в этой усмешке не услышал ничего кроме боли, и ему стало еще паршивее. Он бы сейчас душу дьяволу продал, только бы лифт доехал быстрее до первого этажа, чтобы можно было не стоять так близко к нему. Ну или хотя бы вдохнуть. Да, дышать было бы так здорово сейчас. «Черт, только не снова, блять, за что, за что мне это дерьмо, » — подумал Чанбин, когда понял, что задыхается. Он оперся рукой о стену лифта и закрыл глаза, пытаясь посчитать до десяти, расслабиться, не думать, сделать что-угодно из списка вещей, которые должны помогать в этой ситуации. И, боже, какая ирония, ничего из этого списка ему не помогало и не могло помочь, потому что все это было подобно лечению симптомов, а не избавлению от причины. Чанбин не мог избавиться от причины, пока был заперт с ней в чертовой кабине лифта. А Минхо стоял к нему спиной и вслушивался в теряющее ритм дыхание, молясь всему выдуманному человечеством, чтобы тросы оборвались прямо в этот момент, пока они еще достаточно высоко, чтобы разбиться наверняка. Минхо колебался ровно пять секунд, когда услышал, как с губ Чанбина хрипом сорвалось его имя. Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох, обернулся и положил ладони на его плечи. — Слушай мой голос, Чанбини, — медленно и четко проговорил он, пристально наблюдая за состоянием парня, отмечая малейшие детали просто потому, что был способен на это. Они проходили эти эпизоды десятки раз за два года отношений. Попытаться спасти его, утопающего, для Минхо уже давно было условным рефлексом. — Все нормально, мы скоро выйдем отсюда, осталось всего десять этажей, — выговаривал Минхо каждое слово, словно мантру, придумывая продолжение на ходу. Чанбин ухватился за запястья рук, что мягко, будто кошачьи лапки, гладили его плечи, и закрыл глаза, чтобы через силу вдохнуть, наполнив легкие до отказа, и медленно выдохнуть. Надо же, получилось. — Теперь еще раз, давай, вдох, — сказал Минхо и провел большими пальцами вниз по шее Чанбина, будто показывая наглядно, куда он должен был отправить воздух, пропитанный запахом кожи от его куртки и мыла с оттенком средства для замши с обувной губки, которым разило от его собственных рук. Чанбин послушно втянул носом воздух и открыл глаза, натыкаясь на острый взгляд Минхо. Направь он этот взгляд на пропановый баллон, тот бы спустя секунду взорвался. К счастью соседей Минхо с пятого этажа, баллона в лифте не нашлось. И к несчастью Чанбина, этот взгляд мгновенно заставил разорваться все, что еще оставалось целым у него внутри. — Выдыхай, Чанбини, — почти прошептал Минхо, так мягко, что у Чанбина защекотало шею и плечи, хотя, благодаря куртке, кожей он чувствовал только подушечки больших пальцев, которые поднялись по его шее вверх. И он выдохнул. Тахикардия отозвалась гулкой болью в груди, но он проигнорировал ее, потихоньку приводя мысли в порядок. Осознавая, в каком положении они сейчас находились. Понимая, что «их» уже давно нет. И все равно Чанбин провел большими пальцами по внутренней стороне запястий Минхо и почти взял его руки в свои, но они вдруг исчезли из его ослабевшей от прилива нежности хватки. А потом двери лифта открылись, и Минхо отошел так далеко, что со стороны бы показалось, что они просто случайно оказались на первом этаже в один и тот же момент и совсем не собирались идти в одну сторону. Тем более о чем-то разговаривать. Вопреки ожиданиям Чанбина, за дверью подъезда, скрывшей от него знакомую спину, Минхо стоял и рылся во внутреннем кармане куртки. Выудив оттуда коричневую пачку сигарет, он молча вынул две, зажал одну губами, а другую протянул Чанбину. «Больше не красные Мальборо, » — подумал Чанбин и взял сигарету в зубы, залезая в собственные карманы в поисках зажигалки. Минхо оказался быстрее и помог ему прикурить, тут же поджигая и себе. Они отошли от двери подъезда, когда она открылась перед старушкой с клюкой, которая явно хотела разругаться на курящую молодежь, но, возможно, из жалости к их убитым взглядам, лишь раздраженно вздохнула и пробормотала что-то себе под нос, проходя мимо. — Я отправлю в руководство форму с исправленным списком персонала. Езжай домой. — Погоди, я просто хотел попросить отсрочку, не надо совсем меня снимать, — заговорил Чанбин, выдыхая дым в сторону по привычке. Он опять игнорировал то, что перед ним стоял совсем не тот Минхо, который от дыма презрительно отмахивался рукой и утверждал, что если Чанбин хочет себя убить, то пусть делает это в его отсутствие. Тот Минхо засмеялся бы после своих же слов и полез целовать насупившегося Чанбина в губы, пропитанные смолами и примесями из не самых дешевых сигарет. Тот Минхо взял бы не дотлевшую до конца сигарету из пальцев Чанбина, вдохнул бы дым, и выдыхал медленно, чуть запрокинув голову, потому что красиво. Потому что Чанбина это с ума сводило. Потому что он обожал сводить с ума своего парня. Этот же Минхо выдыхал дым слишком крепких для него сигарет сквозь зубы, потому что не мог открыть ни одной своей слабости. И не смотрел больше ему в глаза. — Посмотри на себя, — сказал Минхо, и это звучало как плевок в душу, — ты даже в лифте прокатиться не способен, возьми отпуск, сходи ко врачу, в конце концов. — Вот так, значит, — почти не верящим в происходящее тоном произнес Чанбин. Слова о враче резали слух как никогда сильно. Может, потому, что Минхо прекрасно знал, как он относился к специалистам по его проблемам, и сколько из его визитов заканчивались неудачей. Насколько же далеко Минхо собирался отойти от всего, что их связывало… Насколько сильно теперь он хотел эту связь разрушить, вот что занимало мысли Чанбина, пока он говорил вслух совсем другое. — Хорошо, я снова сяду на таблетки, — и глаза Минхо невольно расширились, но он так и не повернулся лицом к Чанбину. — Забей на бумажки, я поеду со всеми. С этими словами Чанбин оставил Минхо наедине с его мыслями и недокуренной сигаретой, валявшейся на месте, где он только что стоял. Минхо затушил свою сигарету, кинув ее к той, что лежала в следах чужих ботинок и затоптав оба окурка своей подошвой. Он поежился от холодного осеннего ветра, сунул руки в карманы своей укороченной куртки и пошел в сторону автобусной остановки. Оказаться сейчас за рулем было равносильно попытке самоубийства, и он не мог этого сделать. По крайней мере, не сегодня. Шапка осталась забытой на кровати в его квартире, и он, возможно, забыл ее специально. Холодный ветер пытался выбить из его головы противные мысли, но подсознание всегда было его главным врагом, непобедимым соперником, с которым он никогда не прекращал молчаливые перепалки. И в эти минуты его глупый разум подкидывал ему картинки из прошлого, обрывками, словно полароидные снимки, а он отчаянно пытался на них не смотреть. У них не было ни одной совместной фотографии, которые Минхо обязательно хранил бы в коробке на верхней полке в шкафу. Хотя, даже без них он отлично помнил каждую минуту, проведенную вместе, при этом забывая банальные вещи вроде необходимости есть что-то по утрам. Есть что-то в принципе. И он всегда был рядом, чтобы напомнить. Теперь его утро начиналось днем, только если директор не звонил ему на рассвете, чтобы рассказать о своей очередной идиотской идее, связанной с каким-то австралийским ребенком, о котором Минхо знал уже слишком много, чтобы не знать его по имени или хотя бы в лицо. Крис нашел его, как чью-то потеряшку, по дороге домой, и с тех пор никогда не отпускал далеко. Возможно, Минхо был благодарен ему, хоть и никогда бы не сказал этого вслух. Это случилось в тот день, самый дурацкий день, его жизни, когда они впервые поссорились до разговоров на повышенных тонах и летавших по их комнате вещей, Минхо или Чанбина, общих, всех вперемешку. Только одежды, потому что ни один из них не простил бы себе, если бы кинул в другого что-то твердое и тяжелое, несмотря на отчаянные слова, которые они выкрикивали друг другу в лицо. Минхо тогда хлопнул со всей силы входной дверью и побежал по лестнице вниз с десятого этажа, потому что остановиться и ждать лифта значило бы, что он надеялся, что дверь откроется и вслед за ним выскочит Чанбин, чтобы утянуть в свои сильные руки и сбивчивым шепотом в шею просить прощения за все, в чем он не был виноват. Он бежал, спрыгивая с нескольких последних ступенек на каждом пролете, и его сердце билось загнанно, но, хотя бы, не только от мыслей и чувств, которые заполняли его глупую голову. Он пытался сбежать от своих собственных ощущений, но бежал только от того, кто заставлял его их испытывать, и легче от этого не становилось, даже чуть-чуть. Закуривая свою красную Мальборо на лавочке у подъезда, Минхо отсчитывал в уме секунды, потом начал считать минуты. Когда пошла шестая, он наконец посмотрел на железную дверь, и его накрыло осознанием: за ним никто не пришел. Он за ним не пришел. «Может, здесь все и закончится, » — подумал Минхо, кидая бычок в урну. В тот день Чанбин написал ему короткое сообщение о том, что им, возможно, стоило отдохнуть друг от друга, и он ответил согласием. А потом Чанбин съехал к своему другу, оставив Минхо одного в их общей квартире. Одиночество душило его как никогда до этого. Поэтому, едва дотерпев до вечера, Минхо оделся так вызывающе, как только мог, чтобы не смотреть на себя в зеркале с отвращением и не морщиться от голоса Чанбина в голове, который явно не одобрял такого развития событий. Вечер, который должен был пройти по классическому сценарию «клуб — алкоголь — случайное знакомство — секс», почему-то закончился слезами за барной стойкой, а вместо последнего пункта был Крис, приехавший откуда-то из забугорья, чтобы, кажется, замутить какой-то айтишный бизнес. Дальше воспоминания Минхо расплывались, но он хорошо помнил пару важных отрывков. В первом, его новый друг подвез его до своей квартиры и предложил остаться на ночь, а во втором — уложил спать на своей кровати, но почти до самого утра разговаривал с ним обо всем подряд, пока не передал, наконец, Минхо в теплые руки Морфея.  Из телефона на всю остановку заорало «кэн ю фил май хартбит», и Минхо чертыхнулся дважды, пытаясь замерзшими пальцами выцепить его из кармана, чтобы ответить на звонок. — Ну что, что, я приеду через полчаса уже, — нервно сказал он в трубку, и в ответ послышался вздох. — Хо, я только хотел тебе сказать, что ты мог остаться дома, потому что в офисе делать особо нечего уже, — ответил ему Крис, тут же добавляя: «Но раз ты уже вышел, езжай ко мне.» — Ладно, но, если ты опять будешь мне промывать мозг своим австралийским малышом, я тебе башку откручу, и со спокойной душой уеду домой спать, — сказал Минхо и завершил звонок, не дожидаясь ответа. Кристофер совсем не раздражал его, даже когда сутки напролет рассказывал о его потерянной первой любви. И это тоже было в списке вещей, о которых Минхо ему никогда не скажет вслух, просто потому, что быть колючкой ему нравилось намного больше. Да и Крис ценил своего заместителя, несмотря на все его фамильярности и остальные проделки. Оставалось только не спалиться на флирте по рабочей почте. «Я прочитал твое письмо его секретарю, дорогуша» «Есть пара вопросов» «Обещаю не ругаться 😊» Ну вот, последний пункт провален.