Поместье сбывшихся надежд

      Наступала пора пересмены, когда за одним месяцем приходит другой. Февраль, к всеобщему удивлению, начался с плюсовой температуры. Капли с полуметровых сосулек собирались на острых концах и резво падали на шапки и непокрытые головы прохожих.       Солнечный диск лениво плыл по небосводу, и день ото дня дольше задерживался на нем. В общем-то решительно ничего не менялось и шло по обыкновению складно. Финансисты в Москве держали нос по ветру. Новые нефтяные фьючерсы сулили солидные барыши. В Европе, в отличие от России, погода выдалась аномально холодной, а потому нефть с газом оказались вновь востребованы. Столица кипела от волнения: вскоре будет заключен новый договор об увеличении прокачки газа. По случаю удачных торгов на бирже и роста всех крупных компаний страны на одной из вилл в Серебряном Бору съезжались давно перезнакомившиеся друг с другом люди. Форды, Лексусы, Роллс-Ройсы облепили дом со всех сторон. Отблески от заходящего на западе солнца сверкали на отполированных капотах.       Муж Верочки, сестры Вадима, был далек от нефтегазовой отрасли, зато сеть элитных фитнес-клубов стала пристанищем для тонконогих газелей, упругих жирафов с мощной грудью и крупных бегемотов. Кто худел, кто качал пресс, кто бегал, а кто просто выкладывал фотографии в любимый Инстаграм, но все собирались под крышей Сергея Витальевича.       — Сережа у меня вышел из простых, но так ведь лучше! — нахваливала жениха Верочка, попутно перехватывая бокал с розовым игристым. — Между прочим, сейчас в моде розовое, и не только вино, если вы понимаете меня, — гоготала она с подружками по счастью.       Они неприкрыто засматривались на чужих мужей и свободных кавалеров, прекрасно зная, что и их кавалеры с удовольствием наблюдают за пикантными формами «молоденьких». Обмахиваясь веерами в душном, немного тесноватом для такой толпы доме, женщины выслушивали историю успеха Верочкиного мужа.       — Я и сама познакомилась с Сережей в фитнес-клубе. Бывала у братца в городе по…делам, скажем так, — кокетливо проронила она, вспомнив дележ наследства, — и осталась на пару недель. Решила оценить новую сеть фитнес-клубов. Оказывается, Сережа открыл больше сорока клубов за полгода, не считая Москвы и Питера! Фантастика, девочки! Он постоянно думает о работе, прямо, как мой братец.       — У твоего братца не самые лучшие времена, а, Верочка? — брякнула одна из газелей, довольно отпив шампанского. — Принесите еще, — обратилась она к официанту.       Верочка нахмурилась. Вадима она недолюбливала с тех пор, как ему перешла компания Александра и как он начал превращать ее в гиганта, левиафана, пожирающего предприятия поменьше и поубыточнее. Девушка замялась, бегло ища глазами поддержки в толпе знакомых, но холодных людей. Сергей Витальевич курил в бильярдной со старыми и новыми людьми, попутно не забывая осушать бокалы итальянского вермута.       — Улеглось же вроде, — глупо улыбнулась Верочка и вновь отвела взгляд. — Не будем о плохом. Я даже послала приглашение Вадиму, но он отказался. «Дела» — вот и весь его ответ!       Газели рассмеялись и торжество чокнулись за здоровье Верочки и Сергея Витальевича. Их первый столичный прием проходил скомкано, суетно и плохо организовано, за что сама девушка внутренне корила себя и только себя. В бизнесе она понимала ровно столько же, сколько в истории русско-турецких войн. Бесчисленные строчки и столбцы с восьмизначными цифрами, строгий и лаконичный язык деловой документации, белые воротнички менеджеров и маркетологов в офисе жениха, в который она любила нагрянуть посреди рабочего дня отпугивал непривыкшую к умственному труду Верочку. Как любящая и хозяйственная невеста, она пыталась освоиться с ролью домоправительницы.       «У Вадима все как-то совершенно иначе было. Ну и пусть! Я еще покажу этому снобу».       — Вилла совсем и не вилла, дорогая. Коттеджик, — вставила свое «я» одна из главных приглашенных на вечер. — У вашего брата, насколько мне известно, в несколько раз больше, — заявила Мария Петровна, затянувшаяся толстой кубинской сигарой. — Смахну на пол, ничего страшного?       — Смахните, — пропищала Верочка.       Мария Петровна за эти месяцы нисколько не изменилась. Косметика будто бы не сходила с ее лица, а килограммы золота в ушах и на пальцах, сапфировая подвеска контрастировали с невзрачным бриллиантом на маленькой ручке хозяйки вечера. Вера желала укрыться меховой накидкой, на подобии той, что согревала Марию.       — Отстроитесь, думаю, — протянула она и пустила несколько толстых и больших колец в сторону Верочки. — Вы какая-то скованная, дорогая. Что случилось?       Окружавшие их газели обеспокоенно хлопали глазами. О Марии Петровне ходили самые разные слухи, и репутация ее в соответствующих кругах была изрядно подмочена. Количество любовников из русского списка Forbes вводило и в изумление, и в ступор, возбуждало и ненависть, и восторг. Выцветшие лица завсегдатаев званых московских вечеров при всем старании являлись блеклой тенью. Подчеркнутые помадой нежные уголки пухлых губ, в меру длинные стрелки не смыкались, как у многих приглашенных, а аккуратно расходились в стороны. В свои сорок пять истая бизнес-леди выглядела не хуже Мэрилин Монро.       — Непривычно немного, простите, — оправдывалась Верочка.       Голос дребезжал при взгляде на статную гостью. Мария сделала новую затяжку и смахнула пепел на чужое платье, отлично зная, что та непременно промолчит.       — Слышала, что вывели компанию на биржу. Поздравляю, дорогая моя, поздравляю, — гостья протянула Верочке руку в белой перчатке.       — Благодарю, Мария Петровна, — кивнула она, готовясь сделать настоящий поклон, как перед особой королевской крови. Однако ограничилась легким рукопожатием и невинной улыбкой.       — У меня дела скверно. Одну газету закрыли, две других объединили. Государственный интернет-портал…Там все совсем плохо. Когда открывали, когда была шумиха, тогда и посещаемость была соответствующая. А сейчас? Дай бог пару тысяч в день заходит. Ерунда, а не портал, — посетовала Мария Петровна.       Тяжелый прокуренный голос заглушал фантастическую игру приглашенных музыкантов. Виолончель, скрипки, альта и рояль переносили собравшихся в теплую солнечную Италию, на родину Вивальди, чья бодрая и живая музыка не давала заснуть за скучными и однообразными разговорами.       Спокойно разливалось и шипело игристое, томно посмеивались над второсортными анекдотами шелестящие подолами длинных вечерних платьев женщины за сорок, составлявшие основной ансамбль этого полу увядшего зимнего букета. Попеременно менялись маски, и угадать с первого раза, различить в наборе драматических, трагических, комедийных ролей истинную биографию и взгляды субъектов бывало трудно. Дамы постарше давали советы немногим девушкам, к коим относилась и Верочка, и Нора, также прибывшая на званый вечер.       — Отойдемте? — протянула Мария Петровна и подхватила за локти обеих.       Нора устало вздохнула и отвела назад точеные плечи, качавшиеся на ходу, подобно коромыслу. Блондинка постриглась под каре, чем вызвала гнев матери в канун Нового Года, любившей ее славные «ангельские локоны». Верочка же терялась при взгляде на такую же молодую, но более раскованную девушку, в совином взгляде которой сквозило презрение и холод к узорчатому, но чересчур пижонскому стилю дома, под крышей которой укрылись земноводные и пресмыкающиеся, так любящие ослепляющий блеск от пайеток, от громадных бриллиантов и восхитительных изумрудов, как в известной сказке Носова.       — Верочка, познакомьтесь. Рекомендую вам мою дочь Нору, — подчеркнуто-приторно произнесла женщина, толкая Нору к Верочке.       — Здравствуйте, — хозяйка кивнула гостье и пожала бледную ручку, на которой едва виднелись голубые вены.       — Здравствуйте, — чахло ответила она и отвела глаза в сторону.       — Смотри на Верочку, Нора! — повысила голос мать. — Просидела несколько недель взаперти, а все из-за любви! Ну вы поглядите на них, Верочка, какая глупость. Новая мода жениться по любви на нищуках.       — Досадно, — сиплым голосом сказала Верочка, глядя как краснеет вроде как взрослая Нора.       — Слушай и мотай на ус. Вон, погляди на Веру. Любовь можно искать и не в подворотне, и очень даже приличную можно сыскать.       — Разберусь как-нибудь сама без твоих советов, — полоснула, как ножом, дочь, бросив совиный взгляд на Марию Петровну.       — В этом тоже есть что-то… — добавила Верочка. — У каждого своя тропинка.       — Если эта тропинка ведет к нищете, то к черту такую тропинку! Породнимся с вами, Верочка, очень даже может быть. Как вам? — усмехнулась женщина.       — Вы это серьезно?       — Вадим Александрович пускай знает, кто на него виды имеет: мы!       — «Вы»? — обомлела Верочка.       — Моя дочь выйдет за Вадима, и тогда его капиталы удвоятся, а я, так уж и быть, оставлю в наследство газеты, каналы и акции. Не тащить же их на тот свет, верно? — ткнула хозяйку она, громко расхохотавшись.       Другие земноводные мгновенно обратили взор на троицу, укрывшуюся в районе камина. Нора пробегалась пальцами по пахнущему чистящим средством мрамору, незаметно ежилась, слегка раздувая ноздри. Платье цвета спелой малины подчеркивало тонкую, но правильно слаженную фигуру девушки, витавшую где-то там, вдалеке от суеты ящериц и змей. Казалось, что вот-вот и мать, и они высунут раздвоенные языки, а после впрыснут яд сквозь острые как бритва зубы. Впрочем, слова матери впрыскивались тонко, умело и постоянно.       — А сам Вадим в курсе?       — Конечно же, нет, — всплеснула руками Нора. — Мама, что ты делаешь? Ляпаешь ерунду какую-то, прости боже.       — Не поминай имя Господа всуе, дурочка! Мать его в курсе и, дай бог, делает все, чтобы тот одумался. Того глядишь и проблемы с компанией прекратятся, — подмигнула Верочке гостья, и было в этом жесте что-то от дьяволицы.       — Вадим любит компанию больше, чем кого-либо. Зачем ему жена? — поинтересовалась хозяйка вечера.       — Вы плохого мнения о собственном брате. Я думаю, что даже в его душонке есть место для любви, тем более для любви настоящей. Нора моя была ласковой, приятной девочкой, пока не выросла и не начала показывать оскал. Он у нее в меня: моя порода.       — Может, что и выйдет из этой затеи, — пожала плечами Верочка.       — Обязательно выйдет. Иначе Шварц будет просить ночлега у твоего мужа, Верочка, понимаешь? Может, и ты повлияешь на него, дорогая?       — Я? — вновь удивилась хозяйка, пораженная такой прыти Марии Петровны.       — Ну разумеется. Нора, не съездить ли вам обеим на прием к Шварцу? В его поместье то?       — Хватит! Прекрати! — рявкнула она, готовая броситься прочь.       — Куда?! — ошарашенно воскликнула мать и схватила ее за руку. — Не устраивай сцен, милая, — ласково прошептала она под десятком взглядом взволновавшихся рептилий.       — Иди ты, ма, — с жгучей яростью произнесла она и вырвалась из крепкой хватки Марии Петровны.       Нора скрылась в направлении уборной, когда как собравшиеся вернулись к чинному обсуждению роста акций нефтегазовых компаний, к назначению встреч в загородных имениях, предложениям встретить День Влюбленных супружескими парами. Удивительно гармонично, по их мнению, сочетались бытовые разговоры о размерах и запахах, о сексе после сорока и кризисе среднего возраста с почтительными интонациями, касающихся возможных перестановок в правительстве. Возбужденно делались ставки на новых вице-премьеров, непрерывно шушукались о подрядах и национальных проектах, на которых, если смекнуть, можно озолотиться.       Нора бежала, не зная дома, не зная, куда податься, где скрыться от вездесущей матери и того мира, что воплощался в ее напыщенности и преклонении перед всем материальным. Девушка еще чувствовала себя живой, чувствовало биение сердца, пульсирование крови, а значит чувствовала человеком средь множества жаб, гадюк и крокодилов. Они и не заметили пропажи Норы: опубликовали свежую новость о снижении ключевой ставки. Весть переключила внимание иглокожих.       Где-то в коридоре она ударилась об острый выступающий угол орехового комода, ударилась сильно и неожиданно. Боль врезалась в бедренную кость, и на мгновение показалось, что она хрустнула или переломилась, хотя, конечно, обошлось без этого. Нервный импульс разошелся по остальному телу с трудно представляемой скоростью.       Одномоментно девушка взвыла и врезалась в стену, отделанную благородным красным шелком. Чтобы не упасть на зеленый ковер из тонкого ворса, Нора ухватилась за золоченную цепочку бра, и та мигом оторвалась, однако Нора удержалась.       Переведя дух, она все-таки нашла уборную, в которую ворвалась, едва сдерживая горькие едкие слезы. Они сочились из больших зеленых глаз с нежными маленькими ресницами цвета сибирского соболя. Нора хлопнула дверью и удостоверилась, что надежное убежище действительно убережет от посторонних. Таковой, увы, считалась и Мария Петровна.       «Только бы не начала искать, только бы не начала бродить по дому…» - волновалась Нора, судорожно ища в миниатюрной розовой сумочке, обшитой перьями страуса, новый айфон.       Даже в такой критичный и неприятный момент, впрочем, являвшийся одним из многих в череде унылых, бестолковых будней, она наугад, инстинктивно набирала номер, выученный наизусть почти десять лет тому назад.       С тех пор, как они познакомились с Вадимом, прошло почти двадцать лет. Что они помнила с той поры? Мать, понесшая неизвестно от кого, новый любовник, оказавшийся отцом Шварца, скандалистка Елена Павловна, поносившая Марию Петровну и не стеснявшаяся мата в присутствии детей. Да, таковым она запомнила переход из старого века в новый. Страна замерла в ожидании перемен, перепуганная терактами и дефолтом, клан Шварцов, подмявший под себя область и не только, властвовал в городе, и более половина занятых трудилась на их предприятиях, в их магазинах, получала зарплату в государственных ведомствах, опекаемых Виктором, Яковом и Феликсом – могучими дедушками Вадима. Знакомство, родившееся на почве вражды матерей, долгое время оставалось несуразным, странным, как и сами обстоятельства первой встречи.       Многое изменила смерть Александра. Нора, конечно же, присутствовала на похоронах отчима, которого она знала несколько лет, но знала, как мужчину семейственного, заботливого и деловитого. С другой стороны, та легкость, с которой он оставил Елену Павловну, ушел к новой семье…Нора всегда объясняла эта накопившейся усталостью в отношениях между двумя людьми. Не попадись Александру ее мать – попалась бы другая. Как ни крути, но выдохшаяся, словно вино, любовь уже не питала пару Александра и Елены. Все шло к концу…       Нора набирала номер Вадима, который не менялся с нулевых годов. На свой День Рождения он приглашал исключительно по телефону, исключительно сам, и Нора, на удивление, входила в тот небольшой список людей, которых Вадим любил зазывать без помощи секретарей и помощников. Лишь в последние годы, когда мужчина закрылся и от семьи, и от друзей, и от Норы, он стал отправлять короткие смски. И все-таки они приходили с его номера, от него, а значит что-то теплилось внутри, сохранялось, невзирая на трудности.       И вот снова оживали картины похорон Александра. Одутловатое, невзрачное лицо Вадима, уже не юноши, не молодого человека, но мужчины, до того стройного, а теперь отяжеленного страшным грузом возникшей из ниоткуда жизни. Да, жизнь появилась внезапно и напомнила о своем существовании, потянула Шварца за собой, пленила, превратила в своего раба. Нет, конечно же, это не та же жизнь, что жизнь Норы, Елены Павловны, Марии Петровны и прочих, нет! От обыкновенной или не очень жизни нынешнее существование Вадима отличалось главным – всепроникающей ответственностью, ибо с каждым годом по мере угасания старших членов семейства мужчина креп, обрастал щетиной и хмурился. Пунцовые щеки молодости, жар в речах, легкость слога, искры в глазах уходили, как и бабушка Вадима, и дедушки, и отец.       Нора отчетливо упомнила, пока стучала пальцами по экрану, как двенадцатилетней девочкой приблизилась к рослому, могучему Шварцу. Что она понимала в жизни и смерти в свои двенадцать, что могла сказать ему, потерявшему отца, но приобретшему до безумия пудовый груз ответственности? Семья, компания, сотрудники, имя и честь? Неясные очертания будущего, туманного, как вся скудная равнинная земля, и Нора, еще живая, подобно сочной зеленой траве, не познавшей засухи и весенних пожаров.       Она проронила что-то наподобие «соболезную, Вадим», а он буркнул: «Не стоит».       Почему не стоит? Почему тогда, когда он больше всего нуждался в защите и опеке, когда Нора могла стать убежищем в дни проливных дождей, мужчина словно оттолкнул, хоть и не прямо, не грубо, но отодвинул мало понимающую и все-таки чувствующую девочку?       Почему не стоит? Неужели Вадим мог радоваться своему положению, разве ему не нужны были искренние, настоящие слова? Вероятно, этих слов, этих фраз, этих штампов в те дни стало столь много, что весь цвет, жизнь вышли из них, и они стали напоминать залежавшиеся пресные шоколадные конфеты в цветастой обертке. Сколько они пролежали так, что стали безвкусными – неизвестно…       Спустя три попытки дозвониться на том конце провода все же ответили. Голос Вадима оставался сухим и сдержанным, хоть он и понимал, кто именно ему звонит, знал, что Нора всегда отбивала и защищала его ценой отношений с матерью.       — Вадик? Вадик, удобно говорить? — Нора не стала представляться, не стала здороваться, ибо нутро подсказывало ей, что время ограничено.       — Нора? Да, я слушаю. Что с голосом? Ты в порядке?       — Не важно. Слушай, Вадик, это становится невыносимо. Я обязана сказать тебе, сказать прямо и предупредить тебя, — с каждой фразой разгонялась она.       — Продолжай, — напряженно добавил мужчина, развернувшийся в компьютерном кресле в сторону панорамных окон.       — Моя мама…Она хочет добить тебя. Она не отстанет, пока ты не женишься на мне, она будет использовать все свои возможности, знакомства. Вадик, у нас очень плохо с бизнесом, с деньгами, и мама таскает меня по вечерам, на которых ищет союзников. Сегодня она много болтала с твоей сестрой Верой, и, кажется, они нашли общий язык. Она мечтает завладеть твоей компанией, мечтает вернуть то, что принадлежало…Александру. Мама не сдастся, пока не добьется своего.       — «Так не доставайся же ты никому…», — мрачно процедил Шварц. — Я догадывался, что всю бучу заваривает она, но чтобы лишь она одна и была главным бенефициаром…Меня убеждали, что я перешел дорогу кому-то из Москвы.       — У нее есть связи в правительстве, есть связи в Москве. Сейчас мы в Серебряном Бору, на вилле Веры, твоей сестры.       — Я уже понял, — хмыкнул Вадим и закусил нижнюю губу.       — Вадик, я уважаю тебя, даже…Люблю, но как друга, как человека, как личность. Ты знаешь, что всегда восхищал меня, — сквозь выступавшие слезы тараторила она. — Прости за эмоции, я еле-еле стою на ногах, держусь за раковину, чтобы на свалиться и не удариться об кафель.       — Может, мне вывезти тебя оттуда? Закажу такси, куда надо.       — Не надо…Не надо…Мама может хватиться меня. Вадик, я не смогу стать твоей женой ни при каких условиях. У меня есть любимый человек, и я…Прошу, пойми меня.       — Не плачь, Нора, не плачь, — по-братски тепло обратился он. — Я и сам, хоть иногда и прогоняя такие мысли в голове, понимал, что это невозможно. Не плачь. Спасибо за звонок. Я приму меры, — холодно подытожил он.       — Вадим…Я…Ох, мне надо бежать, кто-то ходит в коридоре, — бросила она, боязливо озираясь в темном помещении.       — Нора, точно все в порядке? – уточнил Вадим, но в ответ раздались короткие гудки.       Через несколько секунд звонок прервался, и Шварц отложил телефон, чтобы как можно лучше обдумать вновь пришедшие известия.       Нора испуганно выскочила из уборной, помчавшись в направлении звука: вдали продолжала играть итальянская музыка, чуть стихшая за последние десять минут. В коридоре, из-за строгой белой колонны, выполненной в античном стиле, выплыла фигура немолодого мужчины с набриолиненными жесткими волосами, отпустившего махровые серые усы, мужчины в старомодном европейском пиджаке прошлого века, где пуговицы располагались слева, а не наоборот. Довольно облизнувшись, как змей-искуситель, подслушавший разговор Норы, он медленно следовал за ней, и хищный взгляд распалялся все больше. То был Владимир Дементьев – архитектор, со скандалом покинувший поместье Шварца в октябре. В голове рождались алчные, гнусные мысли, и он с вожделением предвкушал удачный момент, когда сможет предъявить требования, когда сможет заполучить желаемое.