Поместье сбывшихся надежд

      В поместье шумели и готовились к отъезду молодые. София дожидалась долго собирающегося Никиту. Тот перевез большинство вещей в дом, и неожиданный, отчасти спонтанный визит к родителям вместе с новой девушкой обещал растянуться дней на десять. Предстояло запихать в чемоданы десятки трусов и носков, кофты и сорочки, несколько пар тяжелых ботинок и прочий внушительный гардероб.       Горничная игралась с Маркизом. Старый кот ерепенился и кусался, когда девушка вычесывала его скатавшуюся шерсть. Стоило Софии пройтись по позвоночнику, сверху-вниз, дойти до длинного пушистого хвоста, как кот начинал шипеть и выскакивать из-под фурминатора.       — Ну я же вычесываю тебя, глупенький, — приговаривала она, сидя с Маркизом на полу.       Коту нравились жесткие металлические зубчики фурминатора. Вроде как они приводили сибиряка в настоящий экстаз. Но своенравный Маркиз, как и всегда, желал самолично управлять процессом, направлять движения зубчиков вдоль нужных частей тела. Об этих мыслях, конечно, ни София, ни вошедший в гостиную Костя, не могли догадываться.       — Так все-таки к родителям? — уточнил юноша, протирая запылившиеся очки. — Знакомство на Новый Год. А что…Романтично.       — Я тоже так думаю, — ответила горничная, кончив расчесывания.       Маркиз еще долго терся усатой мордой об металлический зубчики. Баюкающее «муррр» разносилось по комнате, создавая атмосферу уюта и не принужденности в разговоре двух слуг.       — А я вот тоже к родителям. Знакомить их пока не с кем, но повидаться надо.       — И надолго? — теперь спросила София, присевшая на диван.       — Не думаю. На Рождество планирую быть здесь, — произнес Костя, боязливо садясь в кресло.       Заметивший приземление Кости Маркиз недовольно мяукнул, повернув крупную голову в его сторону.       — Кажется, ты занял чужое место, — рассмеялась девушка. — Котик, кис-кис-кис. Иди ко мне, котик, — приманивала его она.       Кот недоверчиво смотрел на ту, что ловко справлялась с фурминатором. Именно она любила вычесывать Маркиза и более остальных следила за его шерстью, и важный сибиряк, пораскинув маленькими мозгами, прыгнул к ней на коленки. Разместившись, как ему угодно, кот быстро задремал. Громкое урчание вибрациями расходилось по ногам горничной, слегка дрожавшей от таких звуков.       — А ты не переживай, Костя. Успеется привести в дом девушку, — рассуждала горничная.       — Да я и не переживаю. Я практически все время тут провожу. Не удивительно, что до сих пор один.       — Уверена, что ты найдешь «ту самую». Стоит только выехать за пределы поместья, — хихикнула София.       Она немного дернулась, но кот недвижно дремал, продолжая посапывать. Уткнувшись мокрым носом в собранные лапы, он видел неведомые людям сны.       — Дай бог, дай бог, — приговаривал Костя, устраиваясь получше в кресле. — А где хозяин то? Не знаешь?       — Уехал полчаса назад. С тех пор не видела. Видимо, к его возвращению нас уже не будет, — ответила горничная. — Надеюсь, что не обидится.       — Он то? А что ему обижаться? — удивленно вопрошал юноша. — Я через часа два тоже поеду. Дом у нас в паре десятков километров отсюда. Надо добраться до станции и поймать маршрутку.       — А у тебя большой дом, Костя? — живо поинтересовалась девушка.       — Приличный. Ну квадратов сто где-то.       — А животинка какая есть?       — Неа. Совсем никакой, — лениво протянул Костя, вытянув длинные ноги на персидском ковре.       — Ну тоже ничего. Что ж дом в ферму превращать что ли. Нет, конечно, — улыбнулась София.       С восточной пристройки доносилась грубая речь, в которой легко различалась недовольная интонация Никиты. Переговариваясь с поваренком, София посмеивалась над суетящимся и собирающимся, кажется, целую вечность кавалером. Грубости не доносились до чуткого слуха Маркиза: кот сладко и крепко спал, словно вечным сном.       Вдруг в гостиную бодрым шагом вошла Марта Петровна. Звон ключей возвестил о ее приближении еще несколько секунд назад, но заговорившиеся молодые люди не придали тому значения. Старшая горничная окинула строгим взглядом племянницу, пригревшую на коленях кота.       — А чего сидишь, Софьюшка? Помогла бы Никите собраться. С другими парнями нечего болтать, пока твой чемоданы пакует, — наставнически произнесла она.       — Да справится, что уж, — всплеснула руками София.       — Софьюшка, я настаиваю, — стиснув зубы, продолжила Марта Петровна. — И так бездельничаешь последнее время.       — Не выдумывайте, тетя Марта. Взяли привычку придумывать! — поражалась племянница, переглядываясь с Костей. — Вам скучно что ли? Чего меня достаете?       — Вы поглядите на нахалку. Да я сейчас хозяину то скажу, и оставит он тебя здесь. Никаких каникул и знакомств с родителями. Ты к экзаменам то готовишься?       — Мне их не в этом году сдавать. Я только и делаю, что убираюсь и книжки читаю. Толку от постоянного чтения. У меня скоро формулы и цифры на лбу будут написаны, — жаловалась девушка.       От громкой ругани старшей и младшей горничных неожиданно проснулся Маркиз. Кот широко распахнул пасть, обнажив ряд острых зубов, но прежде всего большие клыки. Он недовольно мяукнул, спрыгнул на пол и отправился на поиски более тихого пристанища.       — Ну вот! Кота разбудили, тетя, — раздосадовано вздохнула София.       — Ты мне зубы не заговаривай. Скажу ведь Вадиму Александровичу, точно скажу. Кому хамить вздумала?       — Да кому я хамлю? Не выдумывайте, — ответила горничная и отмахнулась. — Марта Петровна, в самом деле, — вступился Костя, — что это вы? Новый Год на носу, а вы собачитесь.       — Ты, Костик, не переживай. У нас дела семейные. Ты все дела сделал?       — А какие у меня дела? Я скоро тоже поеду. Пост сдал, как говорится, — пожал плечами поваренок.       — Да куда ж вы все разбегаетесь? Ну хоть первого числа вернешься? Наверняка, у хозяина гости будут. Да и не готовить же Марку все одному. Разве можно так? — не унималась женщина.       — Так мы вроде как обсудили все. И Вадим Александрович не против, и Дмитрий тоже. К чему эти ссоры, Марта Петровна?       Взмыленная старшая горничная устало убирала выступивший на лбу пот. Она подбоченилась, и всем вдруг стали видны ее красные от постоянной стирки и работы с бельем руки. Когда же Марта Петровна попыталась выпрямиться, где-то в межпозвоночных дисках хрустнуло, да так, что мгновенно закукарекал попугай.       — Хоррошая работа! Хоррошая работа! Разве можно так? Разве можно? — чирикал Жорж, прыгая с одной жердочки на другую.       — Да угомонись ты, петух нещипаный, — ответила ему Марта Петровна.       — Хоррошая работа!       — Да кому говорю, петух! Умолкни! — крикнула женщина.       На зычный голос по лестнице с верхнего этажа сбежал дворецкий, до того помогавший Никите. Сам паренек оставался позади, таща два тяжелейших чемодана. Оба принадлежали ему и оба были в клетку – красно-черную и сине-зеленую. Дешевый и некрасивый чемодан Софии, в котором она перевезла свои вещи, когда устроилась на работу, дожидался в прихожей. Около него вновь задремал Маркиз, уткнувшись носом в чью-то обувь.       — Что у вас происходит? — обратился Дмитрий. — Марта, чего ругаешься? — по-свойски спросил у нее дворецкий.       — Да племянница моя…Дурное влияние на нее Никита оказывает. Грубит, хамка такая. И попугай этот еще дразнит меня, — обиженно разъясняла женщина.       — Ну придумала тоже.       Дворецкий от души расхохотался, и хохот его был столь величественен, потому как шел от низа грудной клетки, что Костя и София чуть вжались в спинки дивана и кресла.       — Дай отдохнуть молодым, Марта. Углядим за поместьем как-нибудь.       — Да где ж тут углядишь…Животину я что ли кормить буду?       — Максим поможет, — уверенно отвечал Дмитрий. — В конце концов…Устала ты что ли? Так сходи отдохни. Я провожу молодых.       — И пойду! И пойду, потому как заслужила. Мне еще на Новый Год работать, а не отдыхать, как некоторым, — язвительно кончила Марта Петровна.       Она удалилась в свою спальню, чтобы покемарить час-другой. Короткий сон оказался просто необходим рыжеволосой женщине, и, как только она исчезла, в гостиной облегченно вздохнули.       Вещи Никиты были собраны, как и вещи его пассии. Дворецкий не стал произносить торжественных речей, а лишь подарил поздравительные открытки и пожелал отличных каникул. Слуга ответил на короткие поздравления крепким рукопожатием. София удостоила пожилого мужчину легким, невинным поцелуем. Побратавшись с Костей и отдав честь попугаю, Никита начал обуваться, пока София прощалась с Костей.             Поваренок и дворецкий накинули куртки, чтобы проводить молодых, но еще не молодоженов, до такси. Оно как раз подъехало прямо к белоснежной лестнице, очищенной с утра от полуметровых сугробов, укрывших мраморные ступени. Никита самолично погрузил чемоданы: те еле-еле влезли в небольшой багажник «Тойоты». Дворецкий театрально махал заготовленным платочком, пока такси медленно набирало скорость. Нередкие вьюги плотно заносили поместье. Машина с трудом объезжала огромную клумбу с давно смолкнувшими фонтанами, но, когда вернулась на «следы», оставленные несколько минут назад, то ход ее стал гораздо лучше.       «Тойота» удалялась и удалялась, и все махал дворецкий Софии и Никите, думавшим о встрече с родителями. Для девушки такое точно было в новинку, потому как давно не видела она собственных отца и мать. Никита же просто соскучился по байкам «батяни» и яблочному пирогу матери. На Новый Год обещала приехать и бабушка, жившая в нескольких километрах (тоже, разумеется, в деревне).       — Скоро и за мной такси приедет. Надо бы вызывать. Пока доедет, пока проберется через сугробы. Ну вы понимаете, — обращался Костя к дворецкому. — У вас что…Слезы?       — От холода, Костик. От холода, — жалостливо протянул Дмитрий, стараясь отвести подозрения.       Сентиментальность брала верх над стойкостью дворецкого. Сам не зная почему, грустил он от того факта, что дом медленно, но пустеет. Чудилось, что возвращается все на прежний лад: есть только он да хозяин, и глухо, страшно в большом поместье по вечерам. Древний кот только и делает, что спит; попугай, накрытый тканью, вторит коту. Гуси, запертые в птичнике, играются и гогочут, но после засыпают тоже.       Один лишь сон и есть в поместье. Все спят: природа, звери, люди. И все это до боли напоминало прошлое, в которое, как ни странно, в этот раз Дмитрий не хотел возвращаться. Как никак именно он настаивал на передаче поместья по наследству Вадиму. Что дворецкий, что старый Феликс прекрасно знали о хозяйственности и управленческих талантах внучатого племянника. С ним то и связывались надежды на воскрешение.       Об этом думал дворецкий, и, как ясно, слезы катились далеко не от холода. ***       Максим перешагнул порог подъезда типичной брежневки. Подмораживало. Ударили дюжие морозы. Убогий подъезд насквозь продувало через деревянные, прогнившие окна. Парень бодро переступал через одну ступень, поднимаясь на нужный этаж. Задерживаться на облупленных холодных лестницах, в прокуренном матерыми алкоголиками подъезде он не хотел. Лариса Сергеевна, разумеется, знала о визите сына.       Редкость визитов компенсировалась теплотой бесед и долгими объятиями. Женщина, чего греха таить, по-настоящему тосковала без Максима, неожиданно переехавшего в поместье Вадима Александровича Шварца. Хоть отпрыск и утаил настоящее имя и фамилию владельца дома, Лариса Сергеевна, следившая за новостями и по телевизору, и в Интернете, конечно же, знала правду. В начале декабря она решилась заговорить с сыном на эту тему.       Долго он рассказывал о всевозможных курьезах в поместье, о своих новых друзьях. Слово за слово обнажались, будто юные римские девственницы, нехотя и с опаской, те истины, сокрытые от матери. Единственное, о чем продолжал молчать Максим, так это об отношениях с Вадимом. Как и многие матери, воспитанные на догмах о продолжении рода и маскулинности мужчин, Лариса Сергеевна не приняла бы таких новостей. Вернее, она бы даже не восприняла их всерьез. Ведь разве бывают геи на свете? И уж тем более может ли быть Максим «этим»? За стыдливым местоимением скрывалось нечто древнее и табуированное. Казалось, самые жуткие темные силы прячутся в этом слове – гей, гомосексуал. И все же какие-то мысли всегда роятся где-то в глубинах подсознания. Иногда они, как рыбы-удильщики, выходят на связь с остальным миром. Тогда-то и обнажаются страшные клыки рыб…       Ключи были при нем. Макс с большой охотой распахнул дверь и ввалился в квартиру. Слышалось, как поет красный в белую крапинку чайник – настоящий самовар пыхтит! Наверняка, мама нарезает шоколадный рулет с орехами и не может оторваться от до того парализующего процесса: слишком уж тягуч рулет, и сладко пахнут орехи.       — Мам, это я! — прокричал парень.       Куртка оказалась на немного поломанном крючке. Который раз при виде его прикинул Максим, что в этот раз ну точно нужно прибить, как следует.       «Не забыть бы! Не забыть бы!» — подумал он.       — О, Максимка. Проходи-проходи, у нас такие гости важные. Я, конечно, не при параде, но уж простите меня, Вадим Александрович.       — Пустяки. Не выдумайте, — прозвучал покровительственный голос любимого человека.       «Какого хуя?» — такая мысль только в такой формулировке пулей пронеслась в мозге парня.       — Максимка! Максимка! — восторженно лепетала Лариса Сергеевна, вышедшая встречать сына: накинутый наспех фартук с розами и синие меховые тапочки вернули отпрыска в этот мир. — Приветики, сынуля, — обратилась вновь она и поцеловала парня.       — Привет-привет, — недоверчиво проронил он. — У нас что Вадим Александрович в гостях?       Произнося имя и отчество парня, Максим словно обжигался. Невольно оживали события Дня Рождения, сцена в лесу и различные намеки, элементы флирта и пошловатых заигрываний. Сам Шварц гордо восседал на самом лучше кресле в доме – компьютерном кресле Макса.       — Конечно. А ты не в курсе? Держал от меня в секрете, что приедет. Я же даже платье не погладила! — квохтала Лариса Сергеевна.       — И не надо. Я и сам, честно говоря, в шоке, — честно ответил парень.       — Не придумывай. Мой руки и проходи к нам. Ты ж не против, что кресло выкатила? Такому гостю – самое лучшее!       — Ага, — уныло буркнул Макс и поплелся в ванну.       Через минуту троица сидела за бежевым столом, на скорую руку накрытым праздничной скатертью. Стекла окон запотели от самоварного пара чайника: на них Максим, елозивший на низкой табуретке, рисовал всякие рожицы, забавя тем самым Вадима.       — Максим, ну как ты можешь! — возмущалась мать, подававшая рулет и сырники. — Сырники вчерашние, вы уж простите, Вадим Александрович. Сгущенку зато у одной старушки с рынка беру. Хорошая сгущенка, поверьте, — лопотала она.       — Вы очень суетитесь, Лариса Сергеевна, — серьезно произнес мужчина. — Не бойтесь вы меня. Максим же не боится, верно? — задал риторический вопрос он, посматривая в сторону егозившего парня. — И вы не бойтесь.       Приступили к рулету. Аромат свежего миндаля, покрытого шоколадной нугой, ударил в нос истаскавшемуся по еде Шварцу. Невзирая на нормы приличия, он жадно накинулся на рулет, обильно запивая каждый съеденный кусочек терпким чаем с мелиссой.       — Вкусно хоть, Вадим Александрович?       — Более чем, — с улыбкой на устах отвечал он. — И все-таки простите за вторжение. Максим действительно не знал о нем. Хотел сделать сюрприз вам обоим.       — Ну что вы, что вы, — зарделась Лариса Сергеевна. — Нам приятно внимание такого человека.       — Я тебя не узнаю, мама, — заметил между делом отпрыск. — Давно мы не принимали гостей и не принимали так радушно, — хихикнул Максим.       — Не говори глупостей, милый. Рада стараться. Вы почаще заезжайте к нам, если хотите. А то мне тут одной совсем одиноко, — обреченно вздохнула женщина.       — Вам не придется скучать. В ближайшие дни так точно, — возразил на это Вадим, оттопыривший мизинец.       Максим, слабо представлявший, что имеет в виду мужчина, с охотой посмотрел в его снующие по кухне глаза. Они изучали детали незамысловатого интерьера: отклеивающиеся в некоторых местах обои, опадающую с пола штукатурку, куски дешевого линолеума, оторванные от частой перестановки кухонной мебели. Запивая сладкий рулет с тягучей нугой, все смотрел по сторонам Вадим, чувствуя себя виновным в том, в чем он, конечно же, виноват не был.       «И ведь таких людей миллионы…И те дома, что по трассе стоят. Как же живут там? И не уходят же. И отсюда никто не уходит. И так живет страна, и живут в ней люди. Поразительно».       — Это вы о чем, Вадим Александрович? — поинтересовался с хитрецой в голосе Максим.       — Я-то? — удивленно вопрошал в ответ Вадим.       Вопрос парня вырвал его из транса. Подчинившийся быстрому течению суетливой мысли, обтекавшей со всех сторон постоянно работающий мозг, он до конца не мог поверить, что отсюда «вылупился» его любимый человечек. Мельком поглядывая на него, дабы не выдавать особенную связь, установившуюся между Шварцом и помощником, мужчина оставался во власти жутких дум. Интерьеры квартиры ярко контрастировали с той душой, которую, плохо зная, но сердцем понимая, искренне любил Вадим. И это казалось крайне занимательным.       — Так о чем я? Ах, да, - резко вспомнил мужчина. — Я ценю Максима как личного помощника и знаю о том, что он сильно привязан к вам.       — Ну что вы, Максимка уже взрослый, — артистично отмахнулась Лариса Сергеевна.       — Хотя, конечно, для нас они всегда остаются маленькими.       — Короче говоря, я приглашаю вас и Максима, разумеется, тоже на Новый Год. Ко мне. В поместье, — прерывисто пояснил Вадим.       И мать, и сын выпали в осадок от такого приглашения-предложения. Макс, мечтавший объединить празднование важного и в каком-то смысле сакрального для всех события и подумать не мог о том, что Вадим озвучит такой вариант. Долго еще мялась Лариса Сергеевна, но по итогу согласилась. Разлучать сына с начальником не хотелось: об одиночестве хозяина поместья не говорил разве что ленивый. И в прессе, и в среде кумушек-сплетниц проскальзывала всякого рода колкости на этот счет.       — А вы знаете, Вадим Александрович, что поместье мне очень даже не чужое, скажем так, — под конец чаепития заявила Лариса Сергеевна.       — То есть как? — нахмурил брови мужчина.       — Работала я там. Пару месяцев работала.       Ошеломительная новость ударила молнией по головам Макса и Вадима. Подперев подбородки крепкими костяшками пальцев, они задумчиво глядели на Ларису Сергеевна. Женщина пожимала плечами, мол, да, совершенно так и никак иначе. Верилось с трудом, и она прекрасно понимала, как сложно поверить в такое, тем более сыну, от которого все эти годы утаивались такие важные подробности биографии Ларисы Сергеевны.       Но чай кончался, а за окном давно стемнело. Полдник незаметно перешел в ужин, и радушная хозяйка, безусловно, угостила гостей фирменным цыплёнком табака (вернее тем, что от него осталось).       Плавно останавливались турбины громадных заводов с высящимися кирпичными трубами, походившими на стволы бамбука. Звонко гудели за окном иномарки, что выстроились в километровые очереди. В последний момент охваченное паникой и безумием население рвалось в магазины или вырывалось из них. Предстояла долгая и славная готовка.       Наступал Новый Год, и оставалось чуть больше суток до речи президента и торжественного боя курантов. Неизменно, из года в год, из поколения в поколение, ждали и ждут этого мига, и всякий раз что мал, что стар верит в лучшее и загадывает желание, которое, сбудется, если сильно верить.