На четырнадцатое февраля

— Ты так хорошо справляешься со мной, — шепчет Юнги Чимину на ухо, придерживая мужчину за грудь, помимо этого поглаживая пальцами его едва рельефный торс. Проводя подушечками по ложбинке между ребрами, возвращаясь обратно и касаясь ключиц, Мин приподнимает его корпус выше, ближе к себе, и заставляет резко простонать. Сжимая чужие запястья, Чимин кусает щеки изнутри, изморённым взглядом очерчивая комнату. Он успокаивается, прикрывая глаза и слушая, как бьется собственное сердце, как Юнги дышит ему в затылок. Он едва успевает ответить нежностью своих рук на эти сладкие поглаживания, как гендир толкается в него, забирая в копилку еще один тихий стон. Чимин опускает голову и позволяет телу упасть на руки на матрас. У него определенно дрожат не только ноги.       Юнги гладит его по пояснице, растопыривая пальцы и проводя вперед по спине, к лопаткам, очерчивая его худую спину, смеряя ее ладонью. Немного грея, ведь в комнате с горячими телами контрастирует холод. Высчитывая позвонки, Юнги удовлетворенно смотрит на спутанные волосы мужчины под собой, завороженно оценивая открывшийся вид. Он прислушивается к едва уловимому скулежу, когда начинает ритмично двигаться, иногда оттягивая момент. Дразнит. Он любит дразниться, хотя Чимину это не особо и нравится — не то чтобы он хотел поскорее закончить… Он просто не может чувствовать эту пустоту, которая напрягает. — Пожалуйста, сделайте что-нибудь со мной, господин, — просит Чимин со сбившимся дыханием, едва поворачиваясь к мужчине. Тот лишь наваливается на Пака и обхватывает губами ухо, после проводя языком по линии раковины. Чимин вздрагивает. Его широкие ладони оглаживают ноги, задницу, прижимают к себе за живот. А потом Юнги тоже упирается в матрас, пытаясь не давить на Чимина своим весом. — Я хочу тебя съесть, драгоценность, — вполголоса говорит тот, усмехаясь. А затем его губы соприкасаются с нежной кожей лопаток. Он игриво скребет зубами по ней, пока Чимин прерывисто дышит и имитирует толчки, ощущая ягодицами толстый член партнера. Он чувствует липкость от смазки, влажность, — она практически везде в виде отпечатков пальцев на его теле, заканчивая подтеками на бедрах после рьяного секса. Они еще даже не закончили. Это выглядит сексуально.       Юнги заполняет его пальцами, надавливая интуитивно (хотя, скорее целенаправленно и знающе) на стенки в желании заставить Чимина не только дрожать от микрооргазма, а еще и кричать. Нельзя сказать, что крик — это то, чем сопровождается секс, и нельзя сказать, что мужчина наигранно преувеличивает свое наслаждение, но, может быть, Юнги это дает какие-то знаки. Может быть, это сильнее возбуждает. Может быть, Чимину бы самому хотелось, чтобы это слегка приукрашенное глубокое удовольствие казалось таким на самом деле. Он не может молча показать, как ему хорошо. Так что его голос его сила — единственное, чем он может наградить работу Юнги. Он ему слишком много дает.       Пак дергается, сжимает простынь, суетливо мотает головой и тяжело дышит, скрипя глоткой, когда Юнги трахает его пальцами, придерживая за талию. Ему явно приносит удовольствие эта картина. Чимин не беспомощен. Но он податлив и послушен. Послушный, робкий мальчик, который не смеет сделать лишнего движения, когда ему не позволят. Юнги не заставляет его так поступать, но явно доволен, видя, как беспомощно выглядит Пак под ним, пытаясь не уткнуться головой в простынь. Чимин слышит, как хлюпает смазка, чувствует, как она продолжает стекать по его ногам, кажется, стремясь запачкать постельное белье. И Юнги поступает учтиво, собирая ее пальцами, чтобы обмазать член и снова проникнуть, прикрывая глаза, наверное, предварительно их закатив, сопровождая блаженным вздохом. Если честно, мужчина больше не в силах стоять на коленях, оттопырив задницу — у него болят руки от того, как же долго Мин справляется с их эрекцией.       Он падает на спину, наконец поворачиваясь к Юнги лицом, наблюдая, каким взглядом мужчина описывает его силуэт в слабом свете ночника. Светит ли он? Или это тусклый свет из окна. В четыре светает. — Поблагодари папочку, пожалуйста, — ухмыляется Юнги, подбираясь ближе и целуя Чимина над пупком, прежде чем опрокинуть его ноги себе на плечи и заполнить его нуждающуюся задницу. Сжимая худые бедра, Юнги наслаждается тем, какая эмоция играет на лице Пака, как тот сжимает губы, а потом задыхается в собственном стоне, ища руками поддержки. Мин оставляет еще один поцелуй около колена мужчины, прежде чем упереться руками по обе стороны от Чимина и заставить его чувствовать всецелую дрожь и звезды в глазах. — Спасибо, — на выдохе съедает тот, прослезившись от пронзающего электрического разряда от особо тяжелого толчка. — Скажи это, скажи это мне, пока я смотрю на тебя, детка, — Юнги опускается еще ниже, отчего ноги мужчины соскальзывают к локтевым сгибам. Прогибаясь в спине и теряясь в мыслях, Чимин не может позволить себе посмотреть Юнги в глаза. Кажется, он совсем ничего не видит из-за слез. — Вы так хорошо меня трахаете, президент Мин, — стонет Чимин, сжимая пальцы на ногах и дергаясь от точного попадания, — мне нравится, мне так нравится, как вы распираете меня внутри… — Хороший мальчик, ты хорошо справляешься, — снисходит Мин, тыкаясь языком в щеку, опуская ноги Чимина. Он смотрит на то, как едва дрожит тело Чимина, как тот скукоживается и переворачивается на бок, пытаясь отдышаться. — Иди ко мне, иди ко мне на колени.       Юнги опускается на подушки рядом с Чимином, поглаживая его по спине. Тот едва может поднять голову. Все его тело отдается ноющими покалываниями. Но его тихая похоть еще горит. Ему бы просто хотелось, чтобы о нем позаботились, как и о его дергающемся члене. Но если он не возьмет себя в руки… Поэтому мужчина подрывается, следует за рукой Юнги, седлая его и опускаясь к чужой крепкой груди в желании пригреться хоть на секунду после головокружительного перемещения. Юнги оглаживает его тело, аккуратно проникая до упора и замирая, изучая напряженное лицо Чимина. Тот едва может улыбнуться сквозь застилающее его погружение в момент яркого желания. Ему плевать на усталость тела, что он всю ночь до этого не спал, что он, может быть, совсем немного пьян. — Какой же ты красивый, — шепчет Юнги, обнимая мужчину за плечи и завлекая в поцелуй. Чимин долго ждал этой инициативы. Эти желанные губы сами накрыли его, сами все решили. Наверное, это один из любимых моментов за время — их поцелуй. Небрежный, влажный, сбивчивый, может быть, совсем немного неадекватный, но тем не менее — нежный. Юнги умеет рассказывать о своих чувствах. Даже если это не слова — его рот справляется с этим даже лучше. — Господин, пожалуйста, — просит Чимин, утыкаясь в плечо Юнги, чувствуя, какая тяжесть оседает на их плечи спустя несколько мгновений. — Сделайте это. Я сейчас закончу, я больше не могу… — Я, видимо, так сильно измотал тебя за ночь, детка, — усмехнулся Юнги, улавливая помутнение в чужом взгляде. Чимин находит в себе силы посмотреть на Юнги, заглянуть в его спокойные глаза. — Мне так нравится смотреть на тебя. Твое лицо безупречно, когда ты стонешь. Что скажешь на то, если я заставлю тебя содрогаться от оргазма? — Если это будет лучший оргазм, который я способен испытать, то я не сдержусь и сознаюсь вам в том, как сильно вы мне нравитесь. — Вот как… — усмехается Юнги, просек, видимо, намек. — Тогда я должен постараться, чтобы ты правда запомнил этот момент.       Чимин пришел к выводу, что кричать можно даже без каких-либо усилий. Может быть, это даже не должно происходить специально и грязно. Когда крупная дрожь пробивает его тело, когда жар всецело поглощает его, когда в голове зазвенело, когда с губ непроизвольно стекает слюна вместе со стонами — наверное, тогда Чимин понимает, что это не что иное, как его одна из мечт, которые он преследовал долгое время. — Скажи это мне, господин Пак, — дразнит Юнги, помогая опуститься на матрас. Чимин бессильно валится на простыни, продолжая поджимать ноги в попытке остановить интригующую дрожь. Он едва смеется, дико смотря на Юнги. Только эта дикость быстро сменяется пристыженностью и удовлетворением. — Я люблю вас, — вздыхает Чимин, сжимая запястье гендира. — Я хочу уснуть прямо сейчас… Боюсь, что… — Тебе надо вымыться, детка, — говорит Юнги, слезая с кровати. Он смотрит на Чимина и не может сдержать своего удовлетворения, которые вырываются очередными комплиментами. Он готов засыпать его всеми комплиментами, существующими в этом мире, смотря только на его лицо, на его приоткрытые губы и подрагивающие бледные ноги, едва блестящие от света, прячущегося в каплях смазки. — Давайте договоримся, — предлагает Чимин, наблюдая за тем, как Юнги приближается к нему с другой стороны кровати, — вы сделаете это еще раз. Вы определенно должны еще… — В тебе нет сил, малышка, — Юнги учтиво подхватывает Чимина под бок и опускает на колени. Тот с тяжестью оседает на пятки, отметая сбившуюся простынь, и поднимает лицо на Мина, ища в мимике что-то важное. Юнги оглаживает его подбородок пальцами, а потом касается костяшками впалой щеки, незаметно убирая волосы с глаз. — Я помогу тебе принять душ. Постелю тебе чистую постель…       Чимин тянется к Юнги и, обняв его за шею, склоняет над собой, крепко целуя. Он не может оторваться от его аккуратных горячих губ. Мужчина не смеет игнорировать мужчину, почему с особым энтузиазмом поддерживает поцелуй, тем не менее, попутно поднимая парня с постели и опуская на ноги, придерживая за талию. Ему так нравится ощущать его в своих руках — если бы вы только знали, как ему приятно ощущать эту едва просвечивающую хрупкость в мужском теле. А еще приятно ощущать чужие губы на себе, как неловкость теряется за желанием и искренностью. Как Чимин теряет равновесие, все еще пребывая где-то между посторгазмом и самим сладостным моментом. Ноги до сих пор подкашивает — или он сам так яростно думает об этом, почему тело реагирует на жадные до чувств мысли.

***

      Да, наверное, это обычные будни Чимина. Он думает об этом. Он думает о сексе с Юнги. Он любит Юнги. Но ничего не может поделать с собой — ничего сказать, предпринять, сделать. Иногда ему снятся сны, иногда он сам себе навязывает такие идеи, как бы предаваясь внутреннему оргазму от того, что происходит по его собственному идеальному сценарию. Ему двадцать восемь, он директор по развитию в корпорации Cowon, важная персона. На работе он занят работой, адски устает и едва может позволить себе пару минут передышки. На работе он встречается с разными людьми, в том числе с теми, с кем у него проект. Он регулярно видится со своим хорошим приятелем — Мин Юнги, гендиром их партнерской корпорации. И, наверное, в эти моменты он чувствует себя еще хуже — потому что чувствует. Хотелось бы ему избавиться от этого? Определенно нет. Хотелось бы, чтобы Юнги тоже любил его? — Да, несомненно.       Только вот как бы не хотелось — проблема кроется в Чимине. Он и рта не раскроет, чтобы хоть на шаг приблизиться к своей мечте. Конечно, он человек целеустремленный и работа заставляет его идти и на риски, и принимать незамедлительно резкие решения, которые определяют ход работы. Но есть вещи, о которых сказать нереально. И это: «Я люблю вас, Мин Юнги». Казалось бы, как все просто, не так ли? Всего-то лишь сказать о том, что он чувствует. Но нет, это похоже на невозможность. Что-то внутри него скрипит противно, а потом страх одолевает — и зубы нервно стучат, язык беспрестанно мочит губы, а глаза бегают по всевозможным точкам перед собой. Страх. Это страх.       Можно ли ему вообще любить таких людей? Можно ли любить? Скорее да, чем нет — кто ему запретил, где-то прописал табу?..       Это давит на Чимина.       Он не может признаться.       Не может.       Плохо ли хочет? Нет, очень сильно хочет. Только вот… вот…       Чимин может только представить. Что-то стоит перед ним прозрачной преградой, как бы не давая уверенности идти вперед — тянуться к желаемому. Юнги просто человек, который очень лояльно к нему относится, учтиво помогает и угощает кофе во время работы. И Пак мог бы с легкостью определить, что кроется в его душе. Юнги легко прочитать, на самом деле. Проще человека не найти, чем он. Только, оказывается, пока один в легкой доступности до чувств, второй чертит лабиринты и сам же блудится в них, создавая проблему. Чимин бы сказал, даже с уверенностью бы заявил, что Мин его не осудит за эти нескромные слова, пышущие его отчаянием и любовью, той самой неподдельной искренностью и жаждой. Но если бы у него была смелость. Смелость перед самим собой.       Поэтому вместо того, чтобы говорить, он думает. Думает о том, как они с Юнги трахаются, как тот умело может доставить ему оргазм, довести до эякуляции парой резких движений, парой слов.       Конечно, все бы выглядело иначе, если бы это было правдой. Когда Юнги в своей плоти касается Чимина, сжимает его ноги, шею, дает ему член в награду за старания, встряхивает от оцепенения после оргазма или же, например, просто целует его. Все выглядит абсолютно иначе. Когда движения не эфемерным чувством запоминаются, когда руки не невесомостью остаются на теле — когда они не холодные. Когда ты их чувствуешь на самом деле.       Чимин хотел бы пообещать себе в последний раз, что признается. Признается и изменит свою жизнь, чтобы все свои грязные мысли произнести вслух, прямо в ухо любимому человеку… Чтобы почувствовать не свои руки — имитацию, — а те, которые ему нужны. Ведь все-таки нет ничего, чтобы говорило ему о том, что Юнги безразличен к Паку. Значит есть вера. Когда есть вера — есть и надежда. А надежда живет долго, как и любовь Чимина, такая молчаливая, тихая, только в его голове — взрывная и суматошная.       Признайся ему.       Чимин.       Скажи.       Просто скажи.       Признайся.       Я люблю тебя.       Вот так просто.       Он тоже скажет, что любит тебя.       Чимин бы хотел в это верить.       Четырнадцатое февраля. Скоро праздник. Может быть, это тот день, когда он не будет есть чанджанмен и носить черную рубашку весь день. Может быть, у него начнутся отношения ровно четырнадцатого февраля, в такую красивую дату.       «Обязательно признаюсь ему на день Святого Валентина. Я… я правда сделаю это, обещаю», — вторит себе Чимин, лежа в кровати и ставя будильник на завтра. Это будет завтра. А может быть еще раньше — в его очередном сне, которым он будет управлять так, как хочет. Может, не ему придется признаваться в том, что он любит. Может, Юнги сделает это раньше его. Может, он тоже придурок, как и Пак.       Может, они завтра встретятся на перекуре на седьмом этаже офиса, скажут друг другу невзначай: — Люблю вас. — Взаимно.       А потом не придадут этому значения. А вечером встретятся среди холодных подушек, чтобы точно испытать самих себя и удостовериться, насколько они смелые. Тогда Чимин, раздевая себя, перестанет задумываться о подобном, потому что вот оно — реальность. Прямо в его руках.