Синька

Август с трудом приходит в себя. Август все еще оглушен и ничего не понимает. Он чувствует, как по груди скользят горячие ласковые руки, размазывая его семя тонким слоем от паха до самых ключиц. Май просто навис над ними как персонификация какого-то мифического пиздеца. Воплощенный Фобос-Деймос и Прокрастинация. Улыбается устрашающе-радостно. Непривычно. И все еще держит Августа за руку. Картинку безупречности немного портит вываленный из ширинки член. Но Августу так даже больше нравится. Он бы сейчас с удовольствием свернулся на горячей, охуенно удобной груди Юлиана и уснул под этим взглядом. Даже потрясающих размеров член в заднице не помешал бы особо. Но, кажется, он недооценил степень аналитической прагматичности генерального Отморозка. — Юлиан, советую вытащить из него. Минут через пять эндорфиновая блокада пройдет, и наш дорогой братик ошалеет от новых ощущений. Лучше, чтобы до этого мышцы сфинктера начали сокращаться хоть немного. Острый профиль прорезает залитый электрическим светом воздух крохотного кабинета, чтобы Май мог посмотреть в совершенно пустую стену. И что он там на ней не видел? Или рентгеновским зрением обладает супермен блеклый? — В идеале в ближайшие пять минут из него нужно вымыть наше семя. Но кое-кто тут не слушает умных советов выбирать себе кабинет с отдельными ванной и туалетом, потому что дрочит на безопасность и близость важных коммуникаций. Вот теперь, когда у Августа там все жечь будет, он будет знать, кому сказать спасибо. Да, родной? Стервозит Май почем зря и при этом не отпускает его руки. Гладит подушечкой большого по костяшкам. Второй тянется к щеке Юлиана. Накрывает ее раскрытой ладонью. Стоит, замкнув их в кольцо прикосновений. Такой смешной. Даже волосы на голове топорщатся сейчас как-то излишне нервно и нарочито зло. Переживает? О чем? Зачем? Все ведь отлично. Лучше просто быть не может. Август шало улыбается, пытаясь восстановить дыхание и связь с реальностью. Когда Юлиан пытается приподнять его бедра и выполнить команду среднего, вдруг взбрыкивает, выворачиваясь из-под горячих рук и несанкционированно оседая на медленно теряющем приток крови члене, заталкивая его в себя обратно, словно боится потерять соединяющую их телесную перемычку. По залитому семенем по самую кромку нутру массивный орган проталкивается хорошо, без усилий вообще. Слышать, как ошарашенно охает мужчина снизу — чистая музыка. Послеоргазменный член чувствительный и рассылает по огромному телу волны граничащего с пыткой удовольствия. Хорошо. Получив свою финальную порцию жарких стонов в плечо и вязких, как патока, поцелуев поверх искусанной кожи, Август все-таки привстает. Снимается с монументального агрегата. Из разъебанной в хлам задницы на живот Юлиана сразу же с пошлым хлюпаньем течет. По ощущениям — чистое пламя. Обжигает-льется-саднит. Охуевшие мышцы прямой кишки пытаются сократиться-стянуться-собраться в кучу, залатать дыру в теле. Не получается. Августу кажется, он теперь сможет принять в себя биту. Причем тем концом, что потолще. Как-то слишком дохуя для первого опыта снизу. И как-то слишком похуй для человека, которого выебали только что в два ствола. Братья. Выебали только что обнаруженные братья, о существовании которых он не знал. А он все не может прекратить улыбаться и осоловело смотреть на среднего, пока старший по сотому кругу с оттягом вылизывает шею от ключицы до мочки уха. — Мне сейчас нужен не душ, а объяснения, Май. Говорит, прижимаясь копчиком к животу Юлиана и шумно выдыхает, переваривая ощущения. Поясница — средоточие агонии. Ломит от крестца почти до лопаток. Вход жжет и подергивает режущей болью. Его то ли порвали, то ли растянули до той степени, когда пару дней придется сидеть боком и ходить маленькими шажочками. И вновь приседающий на корточки между их ног Май уже перманентно подбешивает. Что ему ТАМ еще надо? Как и говорил средний, нега после оргазма откатывает быстро, и организм мстительно наваливает сбоящих сигналов о повреждениях. Ноет все. Даже икры, которые почти все время были напряженными, пока Август изображал эквилибриста на коленях брата. Шея горит, на плече точно пара глубоких прокусов. О заднице лучше не думать. Ее просто уничтожили, и придется восстанавливаться с неделю, даже несмотря на ускоренную регенерацию и нечеловечески выносливый организм. А Май достает из кармана упаковку гипоаллергенных салфеток для интимной гигиены и с постной миной начинает вытирать все, что течет у Августа из задницы, при этом менторским тоном выговаривая: — Если твой опекун говорил тебе что-то о том, откуда ты взялся, а глядя на странности твоей внешности и умение контролировать флуоресцентность сетчатки, то говорил, ты должен знать о программе по выращиванию улучшенных солдат. В восьмидесятых годах они вышли на финальную прямую. Первое поколение получилось с отклонениями. Многих выбраковали. А те, кого оставили, все равно, помимо силы, выносливости и скорости реакций получили некоторые нежелательные бонусы. Не контролируемая агрессия, полное отсутствие болевых рецепторов или вон алопеция, как у Юлия. Он был самым удачным. Мама рассказывала. Я из второго выводка. Нас было значительно меньше, и нам пытались подкрутить интеллект на максимум. Скорость реакций оставили, но не более того. Ткани только чуть прочнее человеческих. Походу, командный состав никто не собирался кидать в лобовую атаку. Мне подобные созданы, чтобы планировать операции и прятаться за спинами штурмовиков. Так что с тобой я тягаться не смогу, не говоря уже о Юле. По крайней мере, в физических показателях. А ты, солнышко, у нас разведчик-диверсант. Один в поле воин по всем пунктам. С повышенными физическими показателями и особыми данными. Отсюда твоя страсть к решению сложных головоломок, конфликтных ситуаций и планированию. Ты, Синичка — идеальный убийца. Способный наебнуть как целую систему, так и отдельно взятую мишень. Удивительно, как с твоими задатками не угодил в какое-то ОПГ или армию. Не тянет убивать простых смертных? По идее, агрессивность у твоего поколения выше, чем у первого, только уравновешена форсированными аналитическими способностями. Юлиан молчит и трется носом о мягкую кожицу за ухом, прочерчивая там линию за линией, словно рассказ Мая его вообще никаким образом не касается. Даже когда брат переключается с растраханного ануса Августа на липкий от спермы член Юлиана, не дергается и не перестает тереться. — Меня сейчас тянет только спать и вытащить тебя оттуда. Харе уже, заботливый ты наш! Задолбал с моей мошонкой разговаривать, — бухтит просто потому, что все еще хочется свернуться в объятиях Юлиана удобнее и отрубиться. — Отец рассказывал. Он там инженером ЭВМ был. Когда совок схлопнулся и высокие чины начали подчищать за собой хвосты, тянущие на Гаагу, он оказался на базе случайно. Не предупредили о зачистке заранее. Тогда бардак был знатный. И всюду… Отец вытащил меня в ящике вычислительной машины. Знаешь, еще горизонтальном таком. Накачал снотворным, чтобы не агукал, и пронес через все кордоны, приплачивая за то, чтобы пропустили с ворованной техникой. Говорил, что выбрал меня, потому что в таблицах у меня самые высокие показатели были. Если спасать, то лучшего. Второго никого не взял, потому что два системника на проходной вызвали бы у проверяющих резкое желание отжать один себе. Обнаружение внутри не железа, а спящего грудничка свело бы на нет выживание всех участников несанкционированной спасательной операции. Отец у меня очень… рациональный человек. Один выживший лучше, чем ни единого. Единица больше нуля… Августу очень хочется позвонить отцу и спать. А Май между их ног не дает. Май между их ног отвратительно собран и опять надевает свои маски, броню, смотрит почти насмешливо. И вдруг проводит языком по мошонке, перекатывая яички в кожистом мешочке, с оттягом, вдоль члена до самой головки, чтобы втянуть ее в рот, смакуя медленно остывающие последние капли эякулята. Август охает. Юлиан гортанно смеется ему в висок. — А наша мама там за здания отвечала. Полковник инженерных войск. У нее муж был генералом, царствие ему какое-то там. Устроил маму на «теплое» местечко, по блату. Мать его за это возненавидела. Она родить не могла. А этот обмудок послал ее на объект, где бабы партиями Родине гмо-солдатиков выдавливали из себя. А потом тех, кто не очень удачно получился, просто сгружали в печь. Когда всё началось, в казармы старших загнали автоматчиков. Мои ребята пытались их сдержать, пока я с тройкой самых сильных пробивался к средней группе. Маю тогда было три. Мне почти восемь. Я успел проломить стену кислородным баллоном и вытащить пару уцелевших. Мальчишки из моего выводка полегли еще на подступах. За нами побежал какой-то хрен с пистолетом. Суматоха стояла жуткая. До твоей группы я даже не пытался добраться. Вы были в другом корпусе. Хотелось спасти хоть кого-то. У моего поколения инстинкт общности почти звериный. Нас же создавали и натаскивали прямо с пеленок, чтобы держались вместе и защищали собратьев. Шепот Юлиана прямо на ухо. От его голоса на коже наэлектризовано дыбятся волоски. Фантазия услужливо прорисовывает кровавый ад, взрывы и выстрелы. Отец показывал чертежи объекта. Август может даже представить, каким путем отступали обреченные мальчишки. Трое. Юлиан вытащил двоих? Есть еще один? — А где четвертый? Тот, которого ты тоже вывел из средней группы? Май фырчит и все-таки отступает на пару шагов, приводя свои штаны в порядок. Он прячет взгляд, словно Август спросил что-то стыдное. Упаковку салфеток мужчина бросает на белый, рельефно вылепленный живот, по которому Юлиан развозил сперму до самой шеи. И теперь эта вся пряно пахнущая красота начинает подсыхать и стягивать кожу. — Он не выжил. По нам стреляли, и Юлиан успел убрать из-под огня только меня. А потом годами загонялся от того, что должен был прикрыть Карла собой. Хотя в таком случае не выжил бы вообще никто! Без его помощи я бы не выбрался. Нас бы не нашла мать и не вывела инженерными путями за территорию. Но Юль продолжает винить себя в том, что не словил затылком пулю вместо Карла! Кажется, конфликт этот старый и затяжной. Август поворачивает голову, чтобы наткнуться на тяжелый взгляд, которым Юлиан буравит Мая. — Юль, ты же понимаешь, что если бы ты там сдох, Май тоже бы не выжил. И я бы вас не встретил. Один спасенный лучше, чем никого. Отец всегда это говорит, и я ему верю. Я жив только потому, что он оказался достаточно прагматичным, чтобы вытащить хоть кого-то, а не сдохнуть там с остальными. Понимаешь? Май улыбается им. Наблюдает за тем, как брат поворачивает к Августу голову и хмуро вглядывается в синеву светящихся, как лампочки, глаз. — Это что, теперь вы вдвоем будете мне мозги полоскать? — недоверчиво интересуется старший, смутно начиная понимать, двое аналитически-прокачанных младших ему окончательно выедят мозги десертными ложечками. — Да мы и выебать можем. Смотри, как замечательно коитально-шоковая терапия на Синичку подействовала! — радостно стервозит Май, наклоняясь к лицам братьев. — Будем с Августом трахать тебя до полной утраты адекватности за каждый эпизод беспочвенного воспаления чувства вины. Глядишь, через пару месяцев научишься сразу просить отыметь тебя без прелюдии с муками совести. На такое заманчивое предложение Август, хрипло похрюкивая, смеется. Юль тихо офигевает, прикидывая вероятность воплощения Майских угроз в действительность. Повисает пауза, полная красноречивых взглядов и пошлых намеков. — Значит, вы меня искали? — решает спасти старшего от дальнейших увещеваний Август, позволяя тому начать себя вытирать подобранными с брюха салфетками, чтобы совсем уж наверняка прервать поток претензий. Май отступает на пару шагов, любуясь ими, кивает согласно и идет к железному шкафу, на ходу застегивая запонки и подтягивая расслабленный узел галстука. — Искали. Юль, в основном. Сам понимаешь, статистическая вероятность выживания кого-то из детей программы была совершенно ничтожна. Но Юлиан надеялся. Ему это было нужно, а я не привык брату отказывать. Так что… Август любуется трапецией идеально прямой спины на фоне офисного шкафа. Май высокий и стройный. С красивыми очертаниями тела. Изящный, как породистая борзая. Раздеть бы его и всего изучить. — Я знал, что есть кто-то еще. Цифры и вероятности — это не самое важное. Басит в ухо доверительным шепотом старший и старательно трет бледно-розовый сосок Августа. Слишком старательно. — А ты? Не пытался найти кого-то из лаборатории? Май оглядывается через плечо и наливает в пару стаканов воду из графина. Оказывается, в металлической коробке не только документы обитают. — Нет. Отец еще в девяностых вычислил и убрал бывшее руководство программы, чтобы на нас не вышли в будущем. И на этом все. Мы тоже думали, что больше выживших нет. Там же тогда все выжгли до фундамента. Вероятность спасения подопытных была мизерна. Кресло под ними жалобно поскрипывает. То, что оно выдержало сто двадцать килограммов Юлиана и сверху еще почти сотню Августовской туши, говорило само за себя. Видимо, старший у них выбирал офисную мебель с расчетом на ядерный апокалипсис и внезапную еблю тяжеловесов прямо на рабочем месте. — Господи-и! Что ж вы занудные такие у меня оба-два. Если спаслись мы с Маем, значит, и еще кто-то мог. Логично же! — Юль тянется к стакану, который ему протягивает брат и, чуть привстав на их троне, пьет, пока тот тоже жадно заливается холодной жидкостью. — И в итоге я оказался прав! Как и с тем, что этого ебаря-террориста синегривого нужно было сразу же брать в оборот, говорить все как есть и тащить домой, трахать на удобной кровати, а не круги тут выписывать, позволяя шугать персонал по коридорам, зажимать по углам и трепать нам нервы! Май пьет воду прямо из графина, отдав более удобные стаканы братьям. И в этом глупом, совершенно нерациональном жесте кроется гораздо больше, чем в предусмотрительно принесённых салфетках и смазке. Потому что в нем нет ничего, кроме голой заботы. Щемящей, как свежая рана на прокушенном плече. Май отрывается от стеклянного горлышка и тарахтит странным, стремно-нечеловеческим смехом. Август почти давится водой, глядя на него. Юлиан отнимает у него стакан и ждет, пока брат заберет опустевшие емкости и вернет их в шкаф. — Значит, вы мне мозги пудрили почти два месяца, потому что давали время привыкнуть? — интересует Август больше для галочки. В ответ только красноречивая ухмылка-прорезь Мая и влажный поцелуй от Юлиана в висок. — Ладно. Вы тут пока посидите, а я схожу принесу одежду и что-то обезболивающее. У тебя как восприимчивость к человеческим медикаментам? Генеральный директор подставной фирмы идет к дверям. Август так и болтается морской звездочкой в объятиях Юлиана. Тот не выказывает ни малейшего желания шевелиться под ним или отпускать младшего хоть куда-то. И саднящая задница мужчины с этим полностью солидарна. — Снижена, но отторжения нет. Только на гемосодержащие. У меня медь в крови вместо железа. — Я что-то такое и думал… — Май кивает и отпирает дверь. — У вас есть минимум полчаса. Отдыхайте. Вернусь, заберем Августа домой и продолжим. Звучит почти как угроза. Август смутно представляет, что с ним можно продолжить в текущем состоянии, разве что речь идет о доверительных разговорах. К этому он почти готов и согласен, если не вырубится к херам до возвращения их серого кардинала. Юлиан словно мысли читает. В одной мятой рубашке на голое тело мужчина перехватывает разомлевшего, точнее сказать, заебанного младшего, укладывая его на себя боком в объятия, словно это не здоровый мужик, созданный специально, чтобы людей убивать с максимальной продуктивностью, а маленький мальчик, мечтающий уснуть у кого-то на руках. — Поспи, может? — спрашивает и целует давеча облизанный Маем лоб. Кажется, на Августе осталось не так много мест, где эти двое не отметились бы хоть как-то. — Не хочу терять первые часы вместе на сон. Он нас что, запер? Зачем-то спрашивает. Хотя скрип ключа в замочной скважине с той стороны говорил сам за себя. — Ага. А то если бы кто-то сунулся сюда и застал нас таких красивых, пришлось бы искать нового сотрудника. Май он… не то чтобы ревнив, но очень ревностно хранит то, что считает своим. В одностороннем порядке. Так что пока я хотел скрутить и выебать тебя за все эти выбрыки, Май развлекался придумыванием полного уничтожения всей жизни и бесчеловечных пыток для твоих теоретических партнеров. И череда невесомых поцелуев. От виска к подбородку, транзитом через выпирающую скулу и покрытую щетиной щеку. — Прекрасно! Ревнивое чудовище и скрытый садист. Всегда мечтал! Да, мы идеальная команда… — Август улыбается, стараясь игнорировать боль пониже спины и ощущение надвигающихся приключений там же. Отец в таких случаях говорил, что капсула с ядом в зубе — не роскошь, а суровая необходимость. Главное, чтобы не в твоем рту, и хватило времени рассчитать, в какой именно зуб нужно двинуть, чтобы оппонент закончился как факт и как личность. — Мы семья! — мурлычет в ответ Юлиан, и с ним невозможно не согласиться. Даже если в генетике всех троих потоптались все светлые умы поколения, а на свет их воспроизвели неизвестные суррогатные матери. Август знает, что исходным материалом для всех троих поколений был один человек. Безымянный отец с очень податливым и гибким геномом, со странной мутацией, позволяющей реплицировать аллели, внося в них правки. — Семья… И уже не важно, что Май был гораздо более прав, чем думает Юлиан, и эта гора тепла, преданности и нерастраченной ласки могла очень сильно пострадать при попытке провернуть что-то подобное с Августом месяц тому. Не важно, что он будет говорить отцу, объясняя внезапный переезд в эту глухомань. Не важно, чем на самом деле занимаются братья и что прячут за витриной своей строительной фирмы. Важно только то, что теперь они вместе. И руки Юлиана на коже ощущаются как что-то жизненно необходимое и важное. А возвращения среднего они ждут, как сошествия чуда. *** Костя смотрел на стену, за которой кого-то убивали. Судя по воплям — путем бесчеловечно-жесткой ебли. Скорее всего, с участием крупнорогатого парнокопытного. Поразительно, но от душераздирающих криков неизвестного за стенкой встали дыбом не только волосы, но и хуй в штанах! И это было совсем херово, потому что в таком состоянии сбежать из своего кабинета Константин Геннадиевич не мог. А сидеть дальше и слушать это аудио-порно становилось все невыносимее. И, естественно, именно в этот момент дверь распахнулась, и на пороге нарисовался Евгений. С папкой каких-то бумаг, оленьими глазами в пол-лица и тяжелыми темными локонами, обрамляющими лицо, словно барочная рама произведение искусства. На Евгения у Кости стоял давно и уверенно, даже без такого адового звукового сопровождения. Стягивая с носа очки, чтобы экстренно начать их вытирать краем старого свитера и спрятать глаза, Костя, сутуля тяжелые плечи, шумно дышал носом, как закипающий чайник. — Жень? Что-то с железом? Нужна помощь? Говорить нормальным голосом, делать вид, что у самого эрекция не поджимает ремень, а за стенкой никого не насилуют пожарным гидрантом было тем еще испытанием. Женя от очередного особо громкого вскрика дернулся и слишком резко захлопнул дверь. — Н-нет, не нужна, — он мотнул головой, и кудряшки ударили по залитым краской щекам. На вид ведущему дизайнеру фирмы было лет двадцать. Но Костя знал, что ему на семь лет больше, что он окончил институт с отличием, подрабатывает фрилансом, берет заказы на стороне у рекламной фирмочки с их же офисного блока, родился в многодетной семье и по выходным раз в пару месяцев ездит в область, в провинциальные гей-клубы, чтобы без риска разоблачения искать партнеров. Костя за Женей, как последняя блядь, следил. И по геолокации, и по чужим сториз. И банально взламывал все, что у него там взламывалось, чтобы подглядывать за объектом своей нездоровой страсти. При этом ни единого телодвижения в сторону мальчика-одуванчика не делал, отдавая себе отчет в том, что шансов на взаимность никаких. По своим клубам Женя тусил с яркими, временами даже кричаще-вульгарными ребятами, никоим образом не похожими на крупного, совершенно обычного гика-очкарика старше тридцатки. — Точнее, нужна, но не мне, — добавляет дизайнер. Говорить под звуки чужого соития было решительно невозможно, но Женя пытался. Он подошел к столу, уложил на него папку и облокотился на край, словно стоять было трудно. Кабинет у Кости был отдельный, как у всех глав отделов. Но напоминал скорее склад оргтехники или починочную мастерскую. На стеллажах вдоль стен пылилось такое, что музей ЭВМ позавидует. — А кому? — удивленно переспросил Костян, возвращая очки на припорошенный едва заметными веснушками нос и удивленно сквозь них любуясь предметом своей нездоровой влюбленности. Женя был потрясающим. Красивым, талантливым и добрым. Вечно во что-то волонтёрил, несмотря на кучу работ и огромное семейство. Кого-то спасал. То кошечек, то баобабы в Африке. — Тебе! — выдает дизайнер, и Костя с удивлением понимает, теперь пришла его очередь. Видимо, после баобабов. Знать бы еще, от кого или от чего? — Зачем? — спрашивает, а сам не может перестать смотреть на губы парня, искусанные и пухлые, словно воплощение греха. — Тебе угрожает Август! Эта синяя жуть, он собрался за тебя взяться. Документы на квартиру вот передал. Сказал, у тебя племянник годовалый на руках. Это правда? Откуда? Тебе нужна помощь? Он же тебя изнасилует, если показатели упадут. Этот точно может! От него весь отдел закупок готов бежать прямо через окна, несмотря на то, что мы на девятом этаже и внизу точно не спасательные батуты. Да господи, Кость! — Женя тыкает пальцем в стену, за которой бушует Содом. — Эта тварь сейчас вон за стенкой Юлиана Романовича убивает, судя по звукам. Юлиана, Кость! Он же выглядит как гибрид Скалы и Стетхема под анаболиками! Как его можно завалить и вот так вот пялить, чтобы бедный мужик орал, словно его режут? Такой экспрессии Константин не ожидал. Еще менее он ожидал, что в кабинете безопасника за стенкой дает жару Синька. Этот, конечно, может, спору нет, но Костя наивно полагал, что Юлиан просто так оригинально воспитывает своих подчиненных, а не подставляется новенькому. За ним вроде бы никогда такого не водилось, но у них сейчас всюду сплошной стресс. Мало ли… А тут… Август пялит Юлика? Константин вдохнул полную грудь, пытаясь отогнать картинки брутальной ебли двух больших и потрясающе красивых мужиков, и чуть не подавился воздухом, когда Женя рванул к нему и развернул офисное кресло, хватаясь за подлокотники. Слишком близко! НЕЛЬЗЯ! — Я не позволю этой твари до тебя добраться! Слышишь? Я помогу! С документами, с племянником. С чем захочешь! Но эта погань к тебе даже пальцем не притронется! Смысл слов доходил долго. Потому что дыхание с припухших, нервно искусанных губ Жени касалось его лица, и Костя едва-едва был способен не залипать на них, не облизываться в открытую и контролировать свое дыхание. Правда, видимо, выражение лица в рамках приличия удержать не смог. Потому что Женя вдруг моргнул удивленно, потом медленно съехал взглядом вниз, к вздутой ширинке сисадмина, над которым нависал, и обратно вернулся к перекошенному мукой воздержания лицу. — Ко-ость? — протяжно позвал Евгений, меняясь в лице. Кукольная мордашка парня вдруг стала жадно-остро-подозрительной. — Это то, что я думаю? И темные брови взлетели вверх, демонстрируя всю двусмысленность вопроса. Константину очень хотелось закрыть руками лицо или хотя бы закрыть глаза. Но для этого нужно было оторвать взгляд от вожделенно-желанного Жени, а он точно уже не мог. — Прости, — хрипло шепчет мужчина. — Кажется, ты мне нравишься. Максимально уебищно, невовремя и тупо. Глаза-блюдца на лице Жени становятся совсем уж неприлично круглыми и большими, а лазоревая голубизна вот-вот выплеснется из зрачков на гладкие, покрытые румянцем щеки. — Кажется… — вторит едва различимо, и смещает руки с подлокотников на бедра мужчины, пока тот пытается безрезультатно врасти в кресло. Ладошки ползут от коленей вверх до самого паха, обхватывая набухший бугор кольцом, словно рисуют мишень на массивном теле технаря. Когда Женя опускается перед ним на колени и накрывает пухлым ртом вздутый холм эрекции прямо сквозь ткань, Костю окончательно коротит. Он всхлипывает и дергается. Вместо того, чтобы вцепиться в каштановые шелковые кудри парня, сжимает руки на подлокотниках. Жалобно хрипит: — Женечка, что ты делаешь, милый… — одним этим обращением выдавая себя с головой, хотя, казалось бы, куда уж более? А «Женечка милый» влажно посасывает навершие неудобно зажатого под тканью члена, давая почувствовать жар своего рта даже так. Смотрит на напряженного, словно смертник, усаженный на электрический стул, мужчину и улыбается одними глазами. Говорит ими же: Попался! Говорит: Теперь ты мой! Говорит: Ну, наконец-то! И оторвавшись от обслюнявленной ширинки добавляет: — Как что? Помогаю. Я же обещал! А дальше уже нет ни воплей за стенкой, ни белой коробки кабинета. Женя расстегивает ширинку и распускает руки. Лезет ими под свитер, оглаживая живот и грудь трогательно охающего от каждого прикосновения сисадмина. Облизывает головку набухшего желанием члена перед тем, как обхватить губами и втянуть в изголодавшийся рот. Чертов Константин Геннадиевич! Сдержанный, умный, обстоятельный. Такой гетеро с виду, что даже из совковых вязаных свитеров до сих пор не вылез. Константин Геннадиевич, который игнорировал все сигналы. С терпением Далай Ламы по двадцатому кругу приводил в порядок железки в его отделе, которые Женя уже не знал, как еще угробить, чтобы заманить на свою территорию понравившегося мужика. Единственного нормального во вкрай поехавшем коллективе. Где почти все пидарасы, независимо от ориентации! И только Костя — хороший, добрый и понимающий. И не такой уж гетеро, как опасался Женя. Совсем-совсем наоборот. Понимает, когда мужчина укладывает руки на его затылок, прочесывая ухоженные волосы и начинает осторожно двигаться, помогая иметь себя ртом. — Женя! Святые микроплаты! Как давно я об этом мечтал… — шепчет это патлатое чудо, не решаясь слишком рьяно пользоваться своей удачей и подставленными потрясающе-чувственными губами, во все глаза любуясь самым прекрасным в мире дизайнером, который с упоением делает ему первый в их совместной истории минет. Не самое привычное начало отношений. Но Костя точно знает, что из собственной шкуры вывернется, чтобы сделать своего Женечку счастливым. *** — Уснул? Шепотом, прикрыв дверь без единого скрипа. — Угу. Хотя отнекивался до последнего и говорил, что не хочет терять наши первые часы вместе на бессмысленный сон. Май накидывает на обнаженные плечи их младшего принесенный для этого плед. Шанс, что Август вырубится, был не особо большой. Процентов тридцать девять. Но был. Значит, они измотали Синичку сильнее, чем Май рассчитывал. Просчитать влияние эмоциональной составляющей всегда сложно. Особенно когда объект мастерски скрывает все лишнее. Он не выглядел как кто-то слишком чувствительный или чуткий изначально. Приятный сюрприз. Усевшись прямо на пол возле кресла и привалившись виском к колену брата, Май улыбнулся, любуясь счастливым Юлианом, прижимающим к груди спящего Августа. — Подождем полчаса, пока все разойдутся, и вынесем его через служебный лифт, как ты обычно меня таскаешь. — Спасибо, что помог его найти, Май! — Спасибо, что не опускал руки и не слушал меня! Кое в чем ты прав. Цифры иногда ошибаются. А твое сердце — никогда, Юль. Не давай нам с Августом забыть об этом. — Ни за что.