Три грани розовой Кухилал

      Как себя вести, Тимофей не знал. Ситуация походила на город после тотальной бомбёжки. Из живых не осталось никого, только они втроем... Парень ощущал себя зомби - двигался, видел, делал что-то, но жизни в себе не чувствовал. Слёзы поднимались откуда-то из глубины естества, грозя в любую секунду выплеснуться волной. Осторожно дыша, он заставлял себя успокоиться, чтобы уйти из этого дома с высоко поднятой головой. В свое время от него уже откупились подарками, когда он по сути был ещё ребёнком. Ребенком, почти влюбившимся в них обоих. В каждого из этих двоих, и вряд ли смог бы тогда решить в кого больше... Да они и сейчас были как ожившая эротическая мечта в самых ярких, смелых её проявлениях.       А тогда, в свои 15 лет, он со злостью пнул привезённый ему велосипед от Вальдезера и Довлатова. Дорогой спортивный костюм, две пары кроссовок, телефон, гору конфет, книги и удобный раскладной стульчик выбросил в разведённый в яме на поляне сбоку от дома костёр. Туда же полетели вслед новая серебристая куртка и плейер. Дед молча наблюдал, не вмешиваясь. Тимофей, яростно плача, захлебываясь обидой, таскал один за другим подарки и кидал их с остервенением в пламя. А потом долго сидел у края ямы и наблюдал, как догорают дорогие подношения. Отупение вымыло боль и слёзы, оставив внутри пустоту и разочарование. Велосипед не дал дед сжечь, резко осадив парня:       - Хватит уже, угомонись!       Только цепочку выбросить рука у Тима не поднялась по двум причинам. Во-первых, ОНИ ему надели ее своими руками, а во-вторых, камень на цепочке ощущался чем-то родным, какой-то невидимой нитью, что напрямую соединяет с Анзуром и Вилбертом. И потом, камень - это не вещи, которые со временем износятся и придут в негодность, это вещь навсегда, вечная как горы, где он родился миллионы лет назад.       Уже будучи взрослым, осмысливая себя и свои переживания, в связи с этими двумя, которые никак не забывались, несмотря на прошедшие годы, Тимофей понял, что именно эти двое, оставив свой след в его памяти и сердце, заложили программы личностных отношений на всю его последующую жизнь. Психолог, к которой он сам решил обратиться из-за смутного осознания некой неправильности собственной жизни и периодических периодов депрессии из-за невозможности отпустить их из своей жизни, подкорректировала мягко, дав совет не зацикливаться, самому отслеживать свои поступки и мысли, постараться относиться к случившейся ситуации чуть легче и не фиксировать внимание на проблеме. Ну и приходить иногда на контрольные визиты.       Внимательный, следящий взгляд Анзура, Тима ощутил всей кожей ближе к концу обеда, когда приятная женщина из обслуги в возрасте его мамы и тёток, подала чай в тонкого фарфора, почти просвечивающих белоснежных чашках. Тимофей потянулся к вазочке с пирожными, неосторожно высунувшись из-за плеча водителя их автомобиля скорой помощи, и буквально услышал скрип зубов восседающего во главе стола мужчины. Они встретились глазами на долгие пару секунд, и Тим титаническими усилиями заставил себя отвернуться, взять десерт и уйти в созерцание чаинок на дне фарфоровой чашки. В висках застучало, мир словно смазался и поплыл, уровень сахара упал, отозвавшись резкой болезненной слабостью, затрясшимися руками и выступившим потом. Пара пирожных и торопливо, в несколько глотков, выпитый чай помогли вернуть силы и самообладание. Каждый из НИХ молчал, каждый из НИХ понял что узнан. У Тима лицо словно окаменело, застыло вежливой восковой маской.       Они ТОГДА не пришли, они ТОГДА не захотели его больше видеть, они ТОГДА предали его дружбу, его доверие, его порыв души, которые заставили его безоглядно броситься спасать обоих. В ИХ жизни тогда всё встало на свои места, очень быстро вернулось в привычное русло. Ни Анзуру, ни Вилберту не нужны были больше помощь и забота какого-то там малолетнего наивного воробушка, что доверчиво смотрел на них широко распахнутыми глазами, как будто они для него весь этот мир.       Поэтому сейчас будет лучше всего продолжать делать вид, что они не знакомы и раньше не встречались, тогда не будет неудобных фраз, как и неудобного молчания. Чужие, незнакомые люди, а они именно такими друг другу в принципе и являлись.       Тому, что и Анзур и Вилберт живут в одном доме, Тимофей не удивился. На вторую ночь у деда, когда те прятались на заимке, он, взяв пару дополнительных пледов, прошмыгнул тихой мышкой к сеновалу. Ночью у леса холоднее, чем в городе или деревне, и парнишка, беспокоясь о гостях, потащил им одеялки. Поцелуи и жаркий шёпот слышались, хоть и тихо, но подкравшийся совсем близко Тим услышал их достаточно отчётливо, как и признание в любви Анзура и Вила друг другу низкими басами. Босые ступни помогли Тимофею подобраться на расстояние буквально трех метров от их лежанки и обнажить чужую, такую жаркую тайну... Умел Тим подкрадываться бесшумно, если было нужно... Шок вперемешку со сладкой дрожью от заглушенных стонов чуть не сбили с ног, заставив впервые по-взрослому ощутить, понять, что такое настоящая страсть, хоть бы и на чужом примере.       А сейчас накатывала истерика, и нужно было с этим что-то делать! Сердце не желало успокаиваться и то затихало, затаивалось, то начинало бить в набат, срываясь за доли секунды.       - Сергей Фёдорович, мне нехорошо.       Главврач смерил тревожным взглядом, поняв, что его подчинённый вот-вот бухнется в обморок. На лице Баженова кровинки не было, парня шатало, пальцы дрожали. Нет, не помощник он ему сейчас.       - Подожди в машине, - Тимофей поплёлся к старенькой "буханке", каждый шаг мимо охраны в дверях давался титаническими усилиями, ноги еле держали, и, едва закрыв дверь за собой, Тим рухнул на пол машины между сидениями. Благо старые выцветшие шторки были плотно задёрнуты, и никто не видел его скрюченной фигуры и не слышал болезненных рыданий. Дядя Фарид влез в машину, когда фельдшер, уже успокоившись, сморкался, вытирая последние слёзы и распухшие глаза.       - Сергей Фёдорович велел нам с тобой домой ехать, он с Ириной Николаевной останется до завтра. Потом их привезут.       - Угу, - кивнул Тимофей, устало устроившись на ближайшем к себе сиденье. Пока выезжали за ворота, он не поднимал головы, прислонившись к окну и отупело разглядывая свои ладони.       Скорая скрипела рессорами даже на асфальтированной гладкой дороге. Дядя Фарид остановился через пару километров, едва выехав за пределы элитного посёлка.       - Давай ко мне, на переднее сиденье, тут меньше укачивает.       Тимофей послушно пересел, благодарно хмыкнув, когда его по-отечески потрепали по голове.