Слово за последним

спрячь меня глубоко в себе

не выпускай наружу

оставь на цепи

боишься меня, тогда зарывай

но никогда не забывай

Вдох после пробуждения ощущается ново, как-то по-особенному. Тело чувствуется легко, а разум настолько чистым, словно его окунули в святую воду. Тарталья никогда не верил в самоисцеление, а тем более в Бога, но сейчас ему как-никогда хочется помолиться и поставить свечку в ближайшей церкви за случившиеся. Промаргиваясь, он хочет верить, что сейчас он не проснется и это не кажется более чем сном, потому что так играть с сами собой это верх мазохизма. Чайльд не двигается. Он лежит солдатиком на белых простынях, впитывая до частиц этот момент, расслаблено прикрыв глаза. Чувствуется мирно бьющееся сердце о грудную клетку, кровь, которую разгоняют от мозга до самых ног. Тарталья не уверен, что это вообще можно как-то ощущать, но ему хочется так усердно верить. Кончики пальцев приятно покалывает, и он удовлетворенно улыбается, мысленно врастая в кровать еще больше. Наверное сейчас и не найдется более точного слова, которое смогло бы описать его ощущения сейчас. Радость? Вряд ли, слишком спокойно, нет тех взрывающихся фейерверков, смотря на которых загораются глаза. Торжество? Торжество это победа, это праздник. Такое нельзя называть этим словом. Ему спокойно. Спокойно спустя столько долгих мучительных и тяжелых дней. Боль, терзавшая такое долгое время, отступила. А на месте кровоточащих и гнойных ран распустились нежные полевые цветы. Ему спокойно, как в летний день без облаков. Ему спокойно и ощущает он себя тем самым воздушным легким облачкам. Он свободен от этого. Руки, которые терзали метафорические оковы, освободились от тяжкого груза. Перипетия цепей, сковавшие спину, исчезли, оставляя место распустившимся белоснежным крыльям. И Тарталья не хочется говорить и слова. Потому что все и так давно было озвучено и сказано. Он просто мирно улыбается ощущая себя по-новому. Свободным человеком. И он лежит, насыщаясь таким вольным состоянием.

не забудешь никогда

вспоминай иногда

я твой самый грязный ужас

вспоминай и рушись

Матрас проседает под весом, забавно захватывая Чайльда в приятный плен. Он осматривается вокруг и понимает, что все выглядит иначе. Будто впервые здесь находится. Цвета ощущаются ярче, будто здесь недавно сделан ремонт. Тарталья наклоняет голову вбок, разглядывая нечитаемым взглядом вещи. Шкаф, древесина которого выглядит настолько реалистично, что походит на настоящее дерево, хотя он точно помнит, что брал его за копейки где-то на барахолке. А мягкий белый ковер чувствуется ступнями свежей скошенной травой, а не искусственным ворсом, как это было недавно. Он делает шаг и тут же оступается. Наверное, в данный момент следует держаться за что-то, чтобы передвигаться нормально. Парень мелкими движениями добирается до ванной и, включая свет, застывает от ужаса. В наполненной на половине ванне плавают в розовой воде кусочки чего-то блестящего. Кафельная плитка покрыта лужами, которые неприятно хлюпают, вступи ты на них. Так же валяются банки и ванные принадлежности так хаотично, словно кто-то в порыве их раскидал. Такой разный ужасающий колорит двух мест в его доме приводит к тому, что Чайльд сильнее хватается за дверной наличник. Это пугает. Ванная комната отдает плохими воспоминаниями, и он, проглотив вязкую слюну, разворачивается обратно в спальню. Туда, где хорошо и безопасно. Туда, где не страшно.

от себя не убежишь

можешь прятаться где угодно

только руку протяни

к лику зеркала свободно

Заказанные лекарства и все нужное приложение обещает доставить приблизительно через час. Тарталья выдыхает, прикрыв глаза. Полные два выходных дня дают свободу на действия и размышления, которые тот усиленно прячет поглубже. Официальный отдых не дает никакого отдыха, что ужасно. Тело благоухает, как бабочка летом, а вот разум опять погрузился в колодец страданий к себе. Вздыхая, Чайльд хлопает по коленям, решительно поднимаясь. Одежда тут ж летит на пол, становясь обычной невзрачной кучей. Он вдыхает. Нужно очиститься. Как бы не было тяжело. Потому что даже во время самой страшной грозы могут проступать лучи яркого солнца. Если не он, то кто? Кто сможет за него постоять? Кто сможет спасти его из западни или от смерти? Кто готов защищать его ценой своей жизни? Может его бывший босс, натравивший бандитов на него? Которые бессовестно избили до потери сознания, а после вкололи наркотик. А может Скарамучча? Друг, который не был им вовсе. «Друг», следивший за ним все это время, лживый мерзавец, совавший прослушку для личных целей. Ху Тао? Коллега, которая слишком наивная для этого всего. Она лишь маленький ребенок, не способная обладать теми качествами, которые ему нужны. Венти или Кэйа? Нет. Венти не тот, кому следует доверять. Этот человек выглядит волком в овечьей шкуре. Доверяя ему информацию, отдаешь пистолет, направленный дулом на себя. Кэйа не настолько доверенное лицо, чтобы вручать ему все на блюдце. Лиза? Госпожа Нин Гуан? Полная чушь. Сам. Все сам. Он не станет доверять тем, кому доверия нет. Открывая окна нараспашку, хочет спросить: а можно ли доверять самому себе? Есть ли какие-нибудь гарантии, дающие уверенность, что своими действиями он не порушит то, к чему так упорно шел? Конечно, нет. Тарталья слишком хорошо знает себя. Когда ты знаешь пути отступления и отхода, возможные итоги и предположительное будущее ты в выигрыше. » — Надеешься на лучшее — готовься к худшему, сержант.» Как-то сказала ему Кокоми, легонько похлопав по плечу. Эти слова настолько въелись в память, что выбросить из головы уже не получается долгое время. Поэтому Тартальи понимает, что только ему по силам сделать то, что нужно только ему. И никому больше. Трель телефонного звонка неожиданно раздается в комнате, от чего Чайльду приходиться слезть с подоконника и еле-еле дотянуться к противоположному краю кровати. Звонящий вряд ли имеет нормы приличия раз звонит в такую рань, потому что на улице не одной живой души как следствие раннего часа. Парень на часы, если честно, не смотрел. Поэтому такие выводы делать глупо, но дураком он себя не считает. Все приходит на свои места, когда незнакомый номер сменяется резвым и донельзя веселым голосом с того конца провода: — Хей, хей, бобрый день! — от волны эндорфинов его сносит жесточайшим цунами, поэтому он успевает поставить вызов на громкую связь. — А-э-э-э-й! Меня слышно? Ало. Ало. Ало-о-о, — Тарталья уныло вздыхает, прикрывает глаза и трет затекшую переносицу от несуществующих очков, потому что нельзя переживать такое в несобранном виде. Голос Ху Тао, как гром среди ясного неба. Его никто не ожидал, а всем назло пошел. В планах Чайльда не было пунктика разговоров по душам, тем более, если это по поводу прошлых дней. Скорее всего ему его подрисовали. — Тебя слышно, не кричи так, — он поднимает разбросанные вещи и аккуратно складывает обратно в шкаф. — Что ты хотела? Почему нельзя было написать, а не звонить? У меня планы на сегодня были, — отчасти ложь, отчасти правда. Потому что как таковых дел у него нет, но позаниматься хоть чем-нибудь лишь бы не лениться это да. — Да, вот, — она слегка замялась. — решила узнать как себя чувствуешь после таблеток. А то мало ли они на тебя по-другому повлияли, — в голосе слышалось едва заметное волнение. — Чувствую себя прекрасно, — приободрился Чайльд, вспоминая свое сладкое пробуждение. — Не подскажешь как они называются? А то я как раз скупил всю аптеку, — Ху Тао рассмеялась, понимая о чем он говорит. — Извини, но ты их вряд ли купишь. Они именно по рецепту выписываются, поэтому ты в пролете, — девушка хихикнула вновь, но Тарталья лишь нахмурился. Та нервничала. — Давай тогда ты мне дашь блистер с ними, а себе купишь новые. А то я думаю, что они мне понадобятся снова. Я, если честно, давно себя таким бодрым не чувствовал, — на том конце на пару секунд воцарилось молчание, а после раздался более уверенный веселый голос: — Не, лучше найти достойную замену. А то инфаркт тебя хватит и все. Мы тебя пока хоронить не собираемся, — Тарталья кивнул и отправился в ванную комнату, открывая дверь нараспашку. Стоит здесь навести тотальный порядок. Телефон он аккуратно оставил на стеклянной полке зеркала. Достав из тумбы тряпочку и чистящее средство, Чайльд понял, что что-то здесь не чисто.

открой шире веки

откроешь истину навеки

не будь слепым же, ну

сам идешь ко дну

— Вообще-то я позвонила, чтобы рассказать тебе, что было на брифинге, потому что ты был скрюченной протухшей креветкой. Я такое не приветствую, вообще-то, — Тарталья лишь вздохнул, уныло согласившись. — Так во-о-о-от, собираемся в среду утром со всеми вещами. До этого мы работаем удаленно. Так же не забудь купить наушники. Хотя нам и сказали, что выдадут, но лучше, чтобы у тебя были свои. А то, знаешь, в прошлый раз такую дребедень раздали, что ужас. Еле поняла наших иностранных друзей. Пришлось притвориться глухонемой, а то позору бы было ого-о-о-о, — Ху Тао так быстро тараторила, что концы предложений сливались в бесконечном потоке слов, от чего Тарталье пришлось досконально вслушиваться, чтобы разобраться сказанное. — Так же, сказал бы спасибо, а то… — Подожди, подожди. О каких наушниках ты говоришь? — А, ты же не знаешь. Это переносной переводчик, который крепится на ухо. Выдается всем сотрудникам. Очень важная вещь, кстати говоря. Тем более, с учетом того, что мы будем повсеместно рядом с господином Чжун Ли. За это можно сказать спасибо мне. А то был бы где-то там на задворках и все. Ладно, мне просто было бы очень одиноко и скучно постоянно быть около Сяо. Это неразговорчивый тип меня до чертиков бесит. Ты бы знал, боже мой. Короче, как-то раз… — Подожди, остановись, — резко перебил Тарталья, прекратив намыливать раковину. Голова пошла кругом от такого тараторанья. По телефонному звонку с ней говорить невозможно. — Лучше приезжай ко мне. Обсудим все и ты нормально мне все расскажешь, — он не уверен, что это правильный поступок. Но лучше, чем ничего.

❈ ═══════❖═══════ ❈

— Вернемся с поездки и сыграем в партию, не мельтеши, — резонно пояснил Итэр, сложив руки под грудью. Наблюдать за беспокойной сестрой ужасно. Потому что ее настроение передается капельно-воздушным путем. Так и так, и все равно нервничаешь сам. — Не могу, — девушка судорожно выдыхает и садится на уже собранный чемодан. — Не нравится мне это все, — закусив губу, она перевела взгляд на брата, который вдумчиво разглядывал пол. — Слишком странное задание. Нам надо просто… — Просто узнать, быть дружелюбными, удостовериться в адекватности и все. Не калечить, не бить, вообще не наносить каких-либо увечий, — отлипнув от стены, он прошел к большому монолитному шкафу, открывая дверцу. — Оружие же берем? — более-менее успокоившись, Люмин так же переместилась к брату, разглядывая арсенал. Итэр усмехнулся. — Конечно, как же без этого. Схему прекрасно знаешь. — Шахматы тоже стоит взять. — Нет, это глупость. Мы на задании будем. Поиграем потом. — Не глупость, просто кто-то до сих пор обижен за мою победу, — Люмин хихикнула, боднув брата бедром. Тот выдохнул, прикрыв глаза. Признавать свое поражение, закончившиеся ничьей более ужасно, чем признание выигрыша соперника. — Почему босс так печется о лисенке? — парень переводит щепетильную тему, сменив на более весомую. Близнец лишь пожала плечами, пересчитывая коробки с патронами. — Может убьем его, а? — с шуткой поинтересовался Итэр у сестры, но та промычала что-то нечленораздельное. — Не выйдет. Да и смысла нет. Это глупо, потом наши головы вслед за его полетят. Это кто-то важный. — Может влюбился? — на предположение брата Люмин звонко рассмеялась. — Да ну тебя. Господин до сих пор траур носит, какой ему. Пф-ф, — отрицая, девушка вдруг замолчала, но тут же продолжила улыбаться. — Хотя, зная его причуды, кольцо не станет помехой, да и им надо просто разговориться. Найти, как говорится, общий язык, — подхватив веселье, Итер так же залился смехом, сыпясь с каламбуров сестры.

сыграй на скрипке

скрипач без рук

исход известен, мой любимый друг

конец известен уже тогда

когда расписывалась судьба