Métamorphose

Будильник прозвенел в пустоту, потому что пепельноволосый уже давно встал и уже успел погладить рабочий костюм. Сегодня он решил одеться более простенько. Рубашка, пиджак и укороченные брюки. Да, в его понимании «простенько» это без жилетки и галстука. Не то, чтобы он жилетку когда-либо вообще надевал, но мы опустим этот момент. Над прической парень вообще не стал шаманить. Заделал хвостик и выпустил передние пряди, распушив чёлку. Дополнив это дело серьгой в ухе, он решил надеть линзы. Да, Паку никогда не нравились его глаза, они казались ему слишком тёмными, почти чёрными. Беспросветная тьма. Он ненавидел смотреть в зеркало и видеть пустоту. Именно поэтому парень всегда казался безразличным, ведь глаза человека говорят за него — показывают все эмоции. Но, видимо, его — недостаточно глубокие. Чимин никогда не мог и не сможет поверить, что в самой тёмной мгле можно найти крупицу света, потому зеркал в основе у него дома нет. Лишь в ванной. Зелёные линзы сверкнули на свету и немного лениво переместились на зрачки пепельноволосого. — Теперь хоть на человека похож, ей богу, — он закатил глаза и отошёл от зеркала, двинувшись в сторону вешалок, дабы снять с них свой шарф и пальто. Укутавшись как на северный полюс и накинув ботинки, Пак, наконец, пошел к машине. Да, там было тепло, но его это совершенно не волновало, ему было холодно везде и всегда. Тот ещё мерзляк. Но это ему даже нравилось. Сегодня у нас было нововведение, у него была личная встреча с Юнги, в связи с тем, что на Чонгука недавно было совершено нападение, что уже доложили в офис, и потому Мин хочет находится со своим телохранителем наедине, дабы избежать лишних жертв в случае чего. Меры предосторожности, снова. Подъехав к непонятному зданию, Чимин вышел из машины и попутно набрал номер начальника, чтобы спросить где он, почему тут и вообще, чтобы не потеряться. — Господин Мин, я уже у входа. Где вы там бродите? — он снова закатил глаза. — Я на входе, у ресепшена, не стесняйся и заходи. А ещё, почему ты снова на «вы», я не понял? Парень успешно проигнорировал вопрос блондина. — Хорошо, Юнги, я иду, — быстро поправился Чимин. — Так бы сразу, — он был явно доволен, что услышан хоть кем-то. Оказалось, что это непонятное здание находится во владении Юнги. Пепельноволосый особо не стал задумываться над тем, что тут находится, да и ровным счётом не успел. Мин сразу подтолкнул его к выходу. — Давай, Чим, топай, я уже собрался, — как ни в чем не бывало, сказал блондин. — Когда мы выйдем вы поясните, зачем позвали меня в здание, чтобы просто моментально выгнать, — он незлобно, но все же немного, может, и злобно глянул на него боковым зрением. — Я просто хотел тебя растрясти, кислый ты какой-то. Иди давай, — попутно махая и уважительно кивая знакомым, тараторил парень. Сказать, что Пак был обескуражен — быть немым. Мало того, что этот (симпатичный) идиот его притащил хрен знает куда, так ещё и назвал его «Чимом». Его так только мама называла… — Слушайте, не могу припомнить, чтобы разрешал вам называть меня так, — он максимально старался быть спокойным. — Ты опять на «вы»? Мне сколько раз повторять, что не надо ко мне так, — его голос стал строгим. — Тем более, хоть ты не разрешал, но и не запрещал себя так называть. В глазах парня напротив читалась обида, и, наверное, глубоко внутри, печаль. Сильнейшая. Сожаление в комплекте. — Вы правы, я не имею права злиться, — Пак отвернул голову, не желая больше смотреть в те черные, как нефть, глаза. Но даже в них была какая-то искра, не то что в чиминовых. Блондин резким движением за подбородок повернул голову пепельноволосого к себе. Так, чтобы их глаза смотрели друг на друга. И к чему такая резкость? — Я тебя обидел? Прости, если хочешь, я не буду больше тебя так называть. Я не хотел тебя ранить, — он правда искренне извинялся. Искренность и Мин это две разные вещи, потому это и странно. — Нет, что вы… — Ты. Не вы, — исправил его парень. — Да, верно. Ты. Извини, — он выдавил из себя слова извинения, словно никогда их не произносил. Ни в жизнь. А его пухлые губы непроизвольно сложились в небольшую улыбку. Это Юнги так на него влияет? Увидев, что настроение Пака немного вернулось, Мин и сам улыбнулся. Он был рад, что не испортил с кем-то отношения. Сегодня ему явно не до ссор. Тем более, со своим телохранителем. — Как ты хочешь, чтобы я тебя называл? Мне нужно знать наверняка, чтобы ещё раз случайно не ляпнуть не то, — он волновался? Нет, показалось. — Можешь называть просто по имени, или в целом как тебе удобно, только не «Чим», прошу. — Хорошо, Чи, я тебя понял, — его рука устремилась в сторону парня, заделав выпавшую прядь за ухо. Пепельноволосый, будучи чертовски чувствительным, слегка дрогнул от прикосновения. Или не в чувствительности дело? — Что ты делаешь? Я. — Прядка выпала. Чего ты так задёргался? — Все в порядке, у меня просто кожа чувствительная, — парень улыбнулся. — Что сегодня делать будем? Почему ты меня именно сюда позвал? — У меня тут были небольшие проблемы, которые нужно было решить. Мы с тобой можем прогуляться, если ты не против. Сегодня у нас дел особо нет, можем устроить себе небольшой отдых, я считаю, — гордо заявил блондин. Кивнув головой, Чимин устремился в сторону ближайшего парка. Он мечтал погулять на набережной. Юнги же двинулся вслед за ним, умилившись с того, какое детское поведение было у Пака. Он словно никогда не гулял по парку. Редкие сухие листья покрывали дорожку, по которой шли 2 парня, болтающие о том о сём. — Скоро должен выпасть первый снег, знаешь? — пепельноволосый задумчиво вырисовывал что-то в воздухе, имитируя снежинки. — Интересно, скоро ли… — Ещё только середина ноября, куда тебе уже снег, — кротко усмехнулся блондин. — Люблю зиму. Все так жутко красиво, везде белым-бело. А самое главное, очень холодно. Настолько, что костяшки пальцев перестают что-то чувствовать. Однажды, я очень хотел ничего не чувствовать точно так же. Но боль все равно была невыносимой, как бы я ни просил, — парень направил взгляд в небо, как бы ища там ответ, или… Поддержку? — Но мёрзнуть тоже не из приятных. Взгляд Мина немного стал хмурым, брови встретились друг с другом. Словно он слушал песню и резко голос певца сорвался на припеве. — Только поэтому ты любишь зиму, Чи? — в его голосе звучала надежда (?), будто он хотел услышать отрицательный ответ. Почему? — Если бы любил ещё за что-то, думаешь, не сказал бы тебе? — парень перевел взгляд на Юнги, — откровенничать так откровенничать до конца. — Тоже верно, — парень тяжело вздохнул, смотря на профиль пепельноволосого. Кажется, он увлёкся. Или не кажется. — А вот я зиму ненавижу. Хмурое, суровое время года. Все деревья теряют свою листву — им, наверное, тоже холодно… Совершенно так же, как и нам. Холод им приносит болезни — нам тоже. Так чем же мы тогда отличаемся от голых деревьев зимой? Такие же беззащитные, обнаженные перед морозом и чертовски любопытные. Страшны зимние метели. Люди и растения в них словно слепые котята, которые потеряли свою маму-кошку. Зима сама по себе страшна. И я пред ней бессилен. — Ох, как красиво сказано. Тебе бы в поэты идти, я был бы твоим фанатом, — парень улыбнулся, искренне. — Когда начнёшь роман писать и если мы в то время не будем общаться, маякни как нибудь, — он рассмеялся себе под нос. — Знаешь, я бы очень не хотел исчезать из жизни такого жизнерадостного парня, что не хочет показывать свои глаза и носит линзы, и что рассказывает мне о зиме, вдохновляя на написание книг. Готов сделать тебя своей музой и по совместительству почвой для рассуждений… Согласился бы на такое предложение? — Знаешь, а я и представить себе не мог, что мой начальник, по совместительству Мин-черт бы его побрал-Юнги окажется таким болтливым, с поэтическим слогом в речи и будет выдвигать мне такие предложения, даже не прогулявшись со мной по набережной. — К слову, о набережной, мы уже пришли, Пак-черноглазый ласковый кот-Чимин. Пепельноволосый надул свои большие губы и присел около блондина, демонстративно отвернувшись, словно его что-то обидело в его словах. Хотя, ему было приятно. И, черт, не поспоришь, но это мило. На ночном небе ярко сияли звёздочки. Да, время с Юнги пролетело настолько незаметно, что уже стемнело. Чимин и не припомнит, когда ему вообще было так хорошо с кем-то. А было ли такое? И вообще, почему было так хорошо? Он же не старался налаживать отношения с Мином. Словно сам не свой. Сегодняшний день решил ещё больше потрясти Пака. Он заметил вдалеке падающую звезду, что летела на Землю словно окурки с верхних этажей старых, разваливающихся многоэтажек. — Юнги, Юнги! Ты видел? Там падающая звезда, быстрее загадывай желание, скорей! — парень чуть со склона от неожиданности не упал, но на его лице появилась улыбка. Снова. Пока Чимин сложил ладони в кулак и загадывал желание с закрытыми глазами, со своими прекрасными закрытыми глазами — даже закрытыми они прекрасны, блондин наблюдал за ним, положив ладонь на щеку, а локоть на колено. Открыв глаза, пепельноволосый увидел Мина, сидящего опасно близко к нему. Его щеки, кажется, стали теплее. Хоть на улице уже и начинался первый мороз. — Ты успел, Юнги? Успел же? — его глаза засверкали в лунном свете, их свечение могло затмить все звёзды. Даже Бетельгейзе. — Да, Чи, я успел. Не волнуйся, — блондин встал и схватил парня за руку, помогая встать. — Идём, уже поздно и сильно холодает, у тебя вон вообще шарф развязался, пока ты сидел. Он немного наклонился с Паку. — Могу я поправить? Вдруг тебе будет неприятно или. — Конечно, Юнги. Он мягко провел рукой по голой шее Чимина, проверяя насколько та замёрзла. — Да ты продрог уже. Быстро взяв шарф в руки и легонько перевязав его вокруг шеи, но достаточно туго, чтобы он не развязался, блондин повернулся к парню спиной и с его рукой в своей руке двинулся к выходу из парка. — Почему ты так добр ко мне? Я же веду себя как ребенок, дерзкий и грубый и вообще, совсем не подхожу такому, как ты. От моей руки погиб не один человек, Юнги. — Но сейчас ты мой телохранитель, я напомню. И ты совсем не грубый и дерзкий, каким пытаешься показаться. А твое ребятчество лишь умиляет. Твои глаза словно два черных алмаза, чей свет виден издалека. Веришь мне? Поверь мне хоть раз. Да, я плохо тебя знаю. Но зато я хорошо тебя читаю. Ещё тогда, в кабинете перед отцом, я почувствовал как сильно мне хотелось пойти за тобой и успокоить. Ты показался мне таким беззащитным и сломанным ребенком, который слишком рано повзрослел… И ситуация с твоим отцом, ты наверняка знаешь — это я помог с этим. — Юнги… — в этих его двух алмазиках начали собираться слезы, но он сдержался. Не сейчас. — Ты… Понимаешь, ты другой. Мне очень сильно хочется тебя защищать, хотя в итоге получается так, что от моих проблем меня защищаешь ты. Я очень сильно хотел бы, чтобы и моя очередь настала. Пока я бегаю от проблем, ты помогаешь с ними. Юнги, почему? Почему ты это делаешь для меня? — он не сдержался и по его щеке скатилась скупая слеза. В его голове проскочили неясные воспоминания и чье-то лицо. И оно было похожим на то, что сейчас было пред ним. Что-то сподвигало его доверять. — Чи, тише. Я рядом с тобой и пока я здесь, ты не должен плакать из-за меня, — он протянул руку к его щеке и большим пальцем вытер слезу. — Твой отец вечно был твоей проблемой, твоими оковами, в которые тебя заточили в детстве, я хочу помочь тебе обрести крылья, что были так долго связаны, что начали кровоточить. Я готов поцеловать каждую рану. Помнишь в нашу первую встречу я тебе это сказал в шутку, а ты согласился? Сейчас это уже не шутка, Черноглазка. Я правда больше не хочу шутить. Пак был сильным. Все время был сильным, но перед ним он не захотел скрывать свои слабости. Что бы он ни говорил, по поводу того, что Чимин не должен плакать, у него все слишком долго копилось. Месть уже не преследует. На нее он время найдет. А сейчас есть только он, Юнги и загаданное желание, чтобы Пак наконец обрёл счастье и избавился от груза на плечах. Кажется, оно потихоньку начинает сбываться. Пепельноволосый разрыдался, а Юнги прижал его к себе. К самому сердцу. Чтобы обогреть, сокрыть и дать, наконец, то, чего ему так не хватало — любви, заботы и внимания. А главное — свободы. Каким бы с виду он ни был холодным, но сейчас все мигом опровергается — он стоит и прижимает к сердцу, что колотиться слишком сильно, того, кого хочется не отпускать и ласково, со всей любовью, целует в макушку. Подумаешь, за 2 месяца влюбиться. И не такое проходили. Вот до чего доводит откровение.