Багерлее

Сгущались фиолетовые зимние сумерки, в желтоватом свете фонарей искрился пушистый снег, мороз пощипывал зарумянившиеся щеки прохожих. На улицах Олларии царила предновогодняя суета, беспечная, радостная, сияющие витрины магазинов манили елочными игрушками и пышной мишурой, смеялись парочки, дети играли в снежки, какой-то усатый толстяк с улыбкой торопился домой, бережно прижимая к себе обернутую сеткой елку. Одному только Окделлу в этой охваченной благостным настроением толпе было ну совершенно не до праздника, вопреки отчаянным протестам Эйвона Ларака он отправился в клинику Святой Октавии, что располагалась в старинном здании в центре столицы. — Папа! — раздался капризный тоненький голос, — Хочу в «Ледовый Дворец»! Хочу, хочу, ну, папа-а! — Конечно, сокровище мое, — мужчина с улыбкой подхватил на руки девочку лет шести в смешной шапочке с «лисьими ушками», — Там так красиво, пойдем! Но сначала найдем нашу маму, что-то она загулялась по магазинам! Сокровище мое. От слов этих внутри все сжалось холодным узлом, Ричард старался не смотреть в сторону роскошного сияющего огнями витрин и ярко-голубыми всполохами «Ледового Дворца», что будто каким-то невероятным образом перенесся в Олларию с другой планеты — главная семиэтажная «башня» со стеклянным куполом окружена трехэтажным кольцом павильонов с причудливой крышей, что напоминала застывшую волну, будто ее, и правда, в одно мгновение сковало льдом. В сюжете, что только недавно смотрел Ричард, сказали, что эскизы выполнила известная художница Хельга Арлей, воплощая на бумаге фантазии Рокэ Алвы. Он не просто какой-то прожженный делец, что равнодушно покупал, сносил, строил и продавал, Рокэ дарил красоту, создавал прекрасное, а теперь… теперь он лежит в безликой больничной палате только лишь из-за того, что Ричард в мимолетном порыве решил присвоить нечто прекрасное себе, присвоить целиком и полностью, ничего не давая взамен. А Рокэ… ведь он искренне доверился, отдался в прямом и переносном смысле единственному, кто мог спасти от матерых уголовников… и безысходного одиночества, что куда гораздо хуже страха. «Ведь я будто в другой мир попал», — так некстати вспомнились слова Алвы, наивные, но правдивые, и терзали они мучительнее любых обвинений и упреков. Ричард огляделся — да вон же оно, красивое здание клиники Святой Октавии с мастерски выполненной кованой решеткой, и машина девятого канала, ушлая жаждущая сенсации «стервятница» еще здесь, а значит, так и неизвестно, что с Рокэ… Что, если он… Закатные твари, нет, Рокэ жив, жив! Дернул же Леворукий показать эту запись… “Ракурс отвратительный…» — отчетливо прозвучал в голове ленивый баритон Алвы, да, виду не подал, но что он чувствовал в этот момент, насколько больно ему было от такого подлого предательства?! От мыслей этих на душе стало так тяжело, что хоть самому в петлю лезь! Леворукий и все его кошки, поступить так с Рокэ, это как увидеть нежный цветок, что только распустился, чтобы подарить свой нектар всем пчелам и бабочкам, что его жаждут, сорвать, вдохнуть его аромат и… и равнодушно бросить в пыль, совершенно не задумываясь о содеянном… — Фиалки! Последний букетик остался, отдам незадорого, юноша! — послышался негромкий голос, ласковый, но с печальной ноткой — Вам… Вам чего, дедушка?.. — Ричард в недоумении разглядывал благообразного старика с корзинкой в покрытых едва заметными коричневыми пятнами руках — Так ведь нельзя же без букета, — отозвался странный собеседник, и откуда он только взялся с этой своей плетеной корзинкой? — Если сердцу плохо, так ведь надо его утешить, порадовать. Фиалки, они же по весне распускаются, а нынче первый месяц зимы, но коли все неправильно, не так, как задумано, всякое начинает случаться, знаете ли… *** Больничная палата Рокэ на VIP-этаже клиники Святой Октавии могла бы запросто дать фору номеру роскошному отеля. Трехметровый потолок, строгие арки окон, в небольшой «гостиной» — изысканная мягкая мебель для посетителей, ведь сильным мира сего не пристало сидеть на убогих скамейках, обитых каким-нибудь вульгарным кожзаменителем. Близнецы Савиньяки с нежным букетом фельпской глицинии томились на диване в ожидании своей очереди, ведь доктор запретил входить в саму палату всем разом, на почтенном расстоянии от них застыл Жиль Понси со скорбным лицом, а Квентин Дорак нервно прохаживался по холтийскому ковру, поджимая тонкие губы. Окделл всего этого не ожидал, растерянно оглядел «очередь» перед стеклянной дверью, что вела в саму плату, негромко поздоровался и получил в ответ светские приветствия и недоумевающие взгляды. — Вы, часом, палату не перепутали? — поинтересовался Лионель, оглядев Ричарда с головы до ног, одежда брендов масс-маркет и крохотный букетик скромных лесных цветов ну уж никак не вязались с мыслью, что парень этот имеет ну хоть какое-то отношение к Алве, — Если Вы один из… так сказать, поклонников, лучше обойтись открыткой, уж поверьте, Рокэ сейчас очень тяжело. — Я… — Окделл запнулся, не сразу найдя, что ответить. Бывший надзиратель? Любовник? Тот, кто виновен в том, что Рокэ пытался покончить с собой? Слава Создателю, в регистратуре хоть сообщили, что он жив… — Я деловой партнер эра Алвы… Мы знакомы лично, и… — Ваш вопрос касается бизнеса? — тут же встрял Дорак, бесцеремонно разглядывая Ричарда, будто ощупывал. Прищуренные, холодные, внимательные глаза адвоката отчего-то навевали мысли о змеях, — Позвольте предположить: мотель «Звезда Талигойи»? — Да, но… — начал Ричард — Ожидайте, — вынес вердикт Квентин Дорак, и снова принялся ходить взад-вперед Окделл присел на роскошный белоснежный диван рядом с Жилем Понси, вышло очень удачно, сквозь стеклянную дверь было видно лежащего в кровати Рокэ, от одного взгляда на него будто прошило молнией, что иглами отозвалась в кончиках пальцев, а щеки зарделись от стыда. По левую сторону от Ворона расположился щегольски одетый мужчина, видимо, господин Валме, по правую — рыдающая женщина в черном и какой-то пучеглазый, по всему выходило, что это тот самый Фердинанд Оллар… — Это из-за меня… — причитала сквозь слезы Катарина, — Я была у него той ночью! А утром… утром наговорила всякого и… — Дорогая, успокойся, прошу! — Фердинанд осторожно погладил супругу по худому плечу, — Доктор сказал, что Рокэ нужны приятные впечатления! — Росио! Прости меня! — Катари прижала изящную рук Алвы к своей груди, но он даже не взглянул на любовницу, ничего не выражающие синие глаза равнодушно скользили по цветам, которыми пестрила палата — Это все Катари, да? — Марсель обнял друга за плечи и придвинулся ближе, — Ну, скажи, ты из-за нее так расстроился, а? — Нет… — едва слышно отозвался Алва и уткнулся Марселю в грудь, из всех посетителей он говорил исключительно с ним. Валме прижал к себе Рокэ и замахал чете Оллар рукой, давай понять, что им лучше уйти. Тем временем, в «гостиной» все прибавлялось известных персон Олларии, и Дикон понял: ему не прорваться в палату, если вот так просто сидеть, и чего-то ждать. Нужно было действовать, и стоило только заплаканной красавице в черном шелке и ее некрасивому, но крайне влиятельному супругу выйти, как Ричард в два больших шага оказался у заветной стеклянной двери и закрыл ее за собой, не смотря на раздавшиеся за спиной бурные протесты. — Эр Рокэ… — в смятении произнес Дик, вблизи увидев бывшего любовника, черты его прекрасного лица заострились, изящные руки бессильно лежат поверх одеяла, а невероятные синие глаза потухли, в них нет ничего, закатные твари, вообще ничего! — Окделл?.. — слабо отозвался Ворон и повернулся к Валме, — Марсель…. Я бы поел… Хочу йогурт… Марсель выскочил из палаты со скоростью напуганного ызарга, ведь он уже далеко не первый час безуспешно уговаривал Рокэ ну хоть что-нибудь съесть. Ричард хотел было подойти к кровати, но Алва что-то негромко произнес по-кэнналийски, и Окделл увидел того, о ком все твердил дядюшка Ларак. Хуан Суавес — несомненно, это был именно он, возник будто из ниоткуда, кратко ответил своему соберано на мелодичном южном языке, и покинул палату, но прежде одарил Ричарда кровожадным, пронзающим насквозь взглядом, от которого внутри все вдруг сжалось, в глазах бездушного убийцы читалось: «Я знаю». — Пришли полюбоваться результатом? — слабым голосом произнес Алва, глядя Окделлу прямо в глаза, — Вам нравится управлять жизнями других, властвовать… Что ж, мою Вы успешно разрушили. Довольны? Полагаю, содеянное можно смело назвать Вашим лучшим проектом? — Рокэ… — выдохнул Окделл внезапно пересохшими губами. Память услужливо выдала кадры новостного сюжета: «Проект всей моей жизни Талигу еще только предстоит увидеть!», снежинки в черных шелковых прядях, одухотворенно искрящийся взгляд, — Я не хотел, я… я бы никогда не поступил так… Видео то я удалил, копий нет, поверьте! — Спрошу из праздного любопытства, — все тем же безразличным тоном отозвался Ворон, — Вам довелось создать что-либо за всю Вашу сознательную жизнь? Ну, кроме тех поделок из каштанов и спичек в начальной школе, что матушка Ваша демонстрировала своим подругам, разумеется. — Что Вы имеете в виду? — еще больше растерялся Ричард — Разрушать, это ведь так просто… — пожал плечами Рокэ, — Старательный гоганский ювелир неделями подбирает фельпские жемчужины для ожерелья, нанизывает их так, чтобы украшение было настоящим произведением искусства, а разорвать его можно за секунду. Расскажите, уничтожать, это приятно? Что Вы испытываете, глядя на меня? Все слова, все фразы, что Ричард приготовил по пути в клинику, вдруг разом улетучились из головы, он в смятении смотрел в безразличные ко всему синие глаза Рокэ, а ведь раньше в них было столько жизни! Страх, надежда, страсть… Неподдельная страсть, он самозабвенно отдавался и сам экспериментировал, исследовал, ласкал, не подозревая, что все это только ради того, чтобы снять компромат… Окделл сбивчиво объяснил про дядю, его пенсию, его страхи… Про отца, что так внезапно умер от ардорской лихорадки, что в последние два года отчего-то принялась мутировать… Зачем-то даже рассказал, что отец верил в легенду про минеральный источник, оттого и приобрел участок, вспоминал, как они ходили искать его, ну, хоть крохотный родничок, но так ничего и не обнаружили… — А что это там такое интересное у Вас руках? — отозвался, наконец, Рокэ, — Неужто Вы мне искусственных цветов притащили? Так это позже, по весне, на могилку… — Фиалки, — только и смог произнести раздавленный Ричард и протянул Алве букетик, — Они настоящие… Потому что все неправильно. — Кэнналийские лесные фиалки в первый месяц зимы?.. — вскинул бровь Рокэ, разглядывая нежные цветы, — Окделл, Вы что, умеете перемещаться во времени? — Вы сможете когда-нибудь простить меня, эр Алва? — Дикон смотрел в пол, не зная, куда деть руки — Ну… — задумчиво произнес Ворон, не отрывая взгляда от бархатных лиловых лепестков, — Пожалуй, следует проделать с Вами все то, что Вы надо мной учинили, а после задать Вам тот же вопрос. Ну, что Вы встали столбом, вон там стакан, налейте уже воды в него, и поставьте туда фиалки, иначе ведь подарок Ваш совершенно некстати увянет! В палату ворвался радостный Марсель, вслед за ним — Хуан Суавес, он кратко спросил что-то у Алвы на кэнналийском, но тот в ответ покачал головой. Ричард понял: речь шла о нем… и, вероятнее всего, о том, что ждет его, когда он покинет людную клинику. От Суавеса не спрятаться, не спастись, такой достанет из-под земли, только теперь это стало понято, эр Эйвон не напрасно так беспокоился. Но соберано определенно сказал «Нет». — Прошу, покиньте нас, — вежливо, но твердо приказал Валме, — Эру Алве нужно поесть! — Да, я… Я сейчас, — Ричард замешкался, застегивая свою куртку, никак не мог справиться с молнией — Ананасовый?.. — вскинул черную бровь Рокэ, в его слабом голосе слышались нотки разочарования, — Ну, Марсель, почему из всех ты взял именно такой… — Так ведь твой любимый, Росио! — ласково отозвался Валме — У-у… — закапризничал Алва, — Банановый йогурт я бы еще съел, а этот кислый… — А я же и банановый взял, — Марсель достал из пакета упаковку, пытаясь скрыть довольную улыбку, он слишком хорошо знал Рокэ и понял: раз тот принялся изводить капризами и упреками, значит, определенно приходит в себя! — Давай, одну ложечку, ну…