the rape of a child's hope

      Олег на кровати сидит с ноутбуком на коленях. время уже третий час ночи, но несмотря на тяжелый эмоциональный день, юноша просто не мог уснуть. он составил целый план и сейчас все юридические сайты исследует от корки до корки, пытаясь понять самые важные и необходимые нюансы при побеге. пока что не видит другого решения, кроме как восстановить спрятанные документы и создать новые денежные счета, которые не будут зависеть от этого тирана. Шепс не торопится пока что родителям рассказывать, потому что их позиция будет вполне радикальна: звоним в полицию и дальше сами разбираться будут. если подобные попытки уже были безуспешными, то с малым количеством свидетелей это явно не увенчается успехом. потом поставит перед фактом или в самом конце помощь попросит.       сейчас ему нужно было составить конкретный список вещей, которые должен узнать Дима, чтобы с чужой помощью сделать все необходимое. на это уйдет явно не один и не два дня, придется немного побольше времени помучатся.

вот только не подозревает о том, что чужие пытки становятся ежедневными.

      от мозгового шторма его отвлекает новое сообщение от Димы, в котором он кратко и ясно сказал о том, что с ним все хорошо. у Шепса на лице легкая улыбка появилась и он тут же поспешил ответить грудой сообщений, что рад за него. и конечно что же, снова говорит о том, что у них все получится.       глаза через полчаса уже слипаться начинают, поэтому Олег на сегодня решает закончить. сделал итак очень много, поэтому можно закругляться и укладываться на боковую.       как только головой на подушку падает, почти сразу же проваливается в царство Морфея, успев единственную мысль в голове обработать: «потом будет легче, я уверен»…

*      *      *

      Дима уже не слышал вибрацию телефона. он сразу же провалился в какое-то бессознательное состояние, которое вместе с сном граничит. сейчас он чувствует тяжесть конечностей и век, которые кажутся неподъемными. уснул на не расправленной кровати в позе эмбриона и по правде говоря, не хотел никуда ехать. если раньше это была лишь мимолетная мысль, то сейчас думать было сложно и это было зверским желанием остаться в кровати. ему казалось, что просто физически не сможет найти сил встать на ноги, если с трудом на бок переворачивается и на локоть опирается. белую баночку таблеток взглядом пожирает и все-таки находит силы дотянуться до бутылька, чтобы новую горсть принять.

может быть, чтобы таблетки действовали, их нужно принимать именно так?

      без запития воды в удвоенной дозе, ведь именно так не чувствует вообще ничего. ему кажется, что даже любовь к Шепсу потеряла вес для него.

сейчас у него в руках нейролептики, которыми может удушиться в любой момент благодаря седативным веществам в огромной дозе.

      татуированному не составляет труда принять еще одну такую горсть и копытами двинуть прочь с этого мира, он ведь даже не боится, просто нужно больше азарта. может закончить все прямо здесь и сейчас, но неведомое желание еще поиграть по чужим правилам жизни заставляет дальше находиться здесь.       время сверяет и подмечает для себя целых два часа для сборов, но было настолько все равно, что бы готов прямо так ехать в отцовский офис. пусть коллеги полюбуются, как выглядит его единственный и неповторимый наследник: весь больной с синяками под глазами, в которых можно целую планету спрятать, растрепанные крашенные волосы, запекшаяся кровь в уголках губ и почти с ног до головы перебинтованное тело. Андрей прям пример для подражания для остальных отцов, кто считает себя лучшим родителем. никто даже рядом не стоит, им еще учиться и учиться у этого семейного озабоченного дьявола.       заходит в ванную комнату и сразу же замечает грязную раковину. краткий взгляд на нее кидает и лишь хмыкает. воду ледяную включает и умывается, вперяясь взглядом карих глаз в собственное отражение. сегодня на безумца меньше похож, скорее на полностью разбитого человека. если раньше чувствовал это лишь фибрами души, то теперь еще и внешне соответствовал. пальцами музыкальными волосы расчесывает и покидает это помещение, не удосужившись даже свет выключит или дверь прикрыть.       в комнату возвращается и очень удивляется, когда решает переодеться, не чувствует физической боли.

может быть он еще не проснулся?

      не верит, что такое умиротворение может быть правдивым и быть наяву. мог бы испугаться, но даже этого не чувствует. анальгезия позволяет без адских болей переодеться, чтобы весь остаток времени снова пролежать в кровати без сил. есть столько свободного времени, чтобы подумать о чем-то своем.       этих мыслей много и они пожирают, просто не давят на сердце. кажутся легкими и невесомыми, ведь раньше бы уже потянули ко дну, заставляя еще сильнее в кровать вжаться. хотелось бы оставить это состояние подольше, вот только очень смущает отсутствие любовных позывов. специально вспоминает все проведенные вместе с Шепсом минуты, чтобы проверить реакцию души на это. не появится ли трепета в груди и не стянет ли низ живота тугим узлом.

какой кошмар. действительно сгнил изнутри и больше не чувствует ни-че-го.

      ему должно быть стыдно и больно за это, вот только Диме сейчас ничего кроме полноценного сна не нужно. даже голода не чувствует, хотя ощущает физической оболочкой то, что желудок себя изнутри пожирать начинает, а ребра еще сильнее выпирают, натягивая тонкую кожу поверх. жаль только, что шрамы так быстро не зарастут. понадобится несколько месяцев на то, чтобы все исчезло, но это при условии, если новые не появятся. когда-нибудь увидит вновь чистую молочную кожу без единой красной полосы, правда с выпирающими рубцами. но даже это было бы большим достижением.

может быть увидит после смерти?

      как выглядит человек на другой стороне? если ли там жизнь вообще или станет яркой звездой, которая не будет иметь внешней оболочки? станет бесформенным и безобразным космическим телом. не будет этих татуировок, ползущих по всему телу, крашеных волос, когда-то сияющих карих глазок. и надеется, что воспоминаний тоже не будет. не сможет еще несколько тысяч лет жить с этим чувством вины, что не смог защитить самого себя от внешнего мира.

*      *      *

      Олег хотел выть от счастья из-за того, что смеха по их встречам на обеденном перерыве оказалась рабочей. юноша заранее такси вызвал и сейчас уже по нужному адресу подъезжает к главному офису. в окно смотрит и дыхание спирает, когда знакомая фигура на порог выходит, в телефон заглядывая. как будто три года не виделись, а не сутки.       он быстро расплатился с таксистом и вышел из машины, улыбаясь во все 32 зуба. подходит ближе и первым делом целует старшего в макушку.       — привет, котенок, как себя чувствуешь? — спросил Шепс и чтобы не привлекать лишнего внимания лишь приобнял за узкие плечи.       Матвеев был до безумия спокоен даже несмотря на то, что сейчас где-то по Москве катается опекун, который может вернуться в неопределенное время до начала рабочих часов. улыбку натягивает слегка и в серые омуты смотрит, которые лихорадочно горят.       — нормально, — ответил Дима и слегка прижался к чужому телу.

почему-то даже тепла чужого тела не чувствует. это крайне непривычно.

      — это прекрасно. пойдем присядем на лавочку? меня не впустят в офисное здание, поэтому это наш максимум, — очень печально предложил Олег, и получив одобрительный кивок, прошел несколько метров до скамьи. руку не убирал с чужого плеча, продолжая ближе к себе тянуть.       у татуированного снова мозговой шторм, которые нервные окончания пытается задеть, но все попытки четны. он не знает, что именно стоит сказать и в конечном итоге выдает совершенно не то, что хотелось.

      — я пойду и спрыгну завтра с крыши.

      совершенно без эмоций сказал Дима, но вот Олег заметно напрягся. Матвеев чувствует, как его взглядом пожирают, поэтому вперяется взглядом в серые омуты.

— что?..

— я хочу завтра пойти и прыгнуть с крыши.

      и Дима не может понять, насколько серьезны его намерения. кажется, что это просто абсурдная мысль, которая пришла мимолетно и уйдет точно так же, не понимает.       у Шепса сердцебиение стало настолько тихим, что складывается ощущение, как будто вовсе остановилось. эти карие глаза своим холодом испепеляют и Олег пытается понять, не являются ли эти слова глупой шуткой. зрительный контакт соблюдает и чувствует, что это не глупый ситком. по правде говоря, подобные мысли появились бы у любого, что пожил бы в той усадьбе мрачной со всеми условиями, с которыми живет Дима.       пальцы немного подрагивают от напряжения и он аккуратно свободной рукой чужой щеки касается.       — Дим, ты что говоришь? какой прыгать? с какой крыши? — как будто пытаясь уговорить, с паникой в голосе начал вопросами засыпать возлюбленного юноша.       он действительно был очень взволнован этими словами, но еще больше был взволнован тем, что Матвеев совершенно спокойно себя ведет в этот момент.       — Димуль, почему ты так говоришь?.. я почти придумал план, как увезти тебя из этого кошмара, подожди еще немножко, прошу, все наладится.       — хорошо, — кратко ответил Матвеев, взгляда не отводя, что было не в его манере.       эта сменчивость своих решений пугала и ужасала до глубины души. он надеялся, что Дима сказал не подумав. не хотел верить в это бесстрашие, но даже и представить не мог, чего может бояться человек, который буквально живет в кошмарах.       — я просто хочу почувствовать спокойствие. и все, — добавил старший для прояснения.       — котенок мой, ты почувствуешь спокойствие. вот-вот и почувствуешь, только не вздумай делать глупостей, — умолял Олег, а на глазах снова слезы наворачивались, — почему ты такой спокойный, милый, прошу, поговори со мной подольше…

а Дима и не знает что говорить.

      — я не знаю, что рассказать…

врет. ему есть что рассказать.

      — может быть, тогда послушаешь, что я расскажу тебе? хочешь, из детства истории расскажу? — и сразу же после этих слов Шепс себя по лбу ударил, да еще и так сильно.       «какое нахуй детство, блять. Диме? про детство? а может еще про семью расскажешь счастливые истории расскажешь?» — твердил внутренний голос и Шепс был полностью согласен с его негодованием.       но получив одобрительный кивок, шатен начал истории смешные подбирать, чтобы заставить юношу улыбнуться. хочет эту улыбку мягкую увидеть, почувствовать тепло, а не мертвый холод.

*      *      *

      у Олега получилось заговорить возлюбленного. может быть Матвеев не был особо разговорчив, но зато слушал. и у Шепса получилось вызвать на чужом лице улыбку, искреннюю. эти сорок минут пролетели незаметно и быстро. голубоглазому было жалко юношу оставлять одного на растерзание «хищному зверю». обнимал долго на прощание и под поглаживания родных рук по спине подставлялся.       чувствовал спиной, как карие глаза вслед смотрели, когда Олег подальше отходил, чтобы такси вызвать. не хотел, чтобы его заметил Андрей Михайлович, ведь за это очень крупно прилетит Диме, а не ему.       морально было очень сложно совмещать офисную работу и поиск нужной информации. пытался одновременного таблицы в ноутбуке заполнять и в блокноте самое нужное записывать. после слов возлюбленного он понял — времени еще меньше, чем ему казалось. желательно придумать что-то за дня два, а лучше меньше, чем за сутки. сегодня ночью он точно спать не будет.       и несмотря на то, что у Димы не было возможности просмотреть сообщения в рабочее время, Шепс по максимуму рассказывал обо всем, что успел сделать, даже самое незначительное. знал, что эта информация была совершенно не нужной, но возможно, он хотел на подсознательном уровне, чтобы то же самое делал Матвеев. рассказывал абсолютно все, просто молчал в видеосообщениях, звонил. Олег просто хотел, чтобы они были счастливыми.

а у Димы все как обычно. сердце до сих пор не цветет, а душа догнивает во мраке.

      он абсолютно молчал сидел, когда к нему мужчина на диван подсел и стал бедра оглаживать. плавно на внутреннюю часть бедра переходил, пока шею татуированную горячим дыханием обжигали. ему было велено молчать, а парень и без того не собирался брыкаться, у него не было на это ресурса. и вот если мозг получилось таблетками обмануть, но тело невозможно, поэтому по коже табун мурашек пробежал, а из глаз одинокая слеза побежала. кристальная и прозрачная, в которой печали было больше, чем в мировом океане женских грез.       а Андрею удовольствие доставляет, что юноша молчит и не брыкается. в пальцах грубо сжимает округлые бедра, касается губами шеи, щетиной нежную кожу раздражаясь.       у Димы это должно отвращение вызвать или хотя бы напугать такая спокойность, но было как-то пусто. захлебнулся в собственных мыслях и чувствах, поэтому и не реагирует. интуитивно голову немного в сторону отворачивает, но сразу же вторая рука за челюсть хватает и обратно тянет, пока где-то под ухом звуки причмокивания слышны. они так же больно слух режут, но в сердце не остаются, а дальше насквозь проходят.

*      *      *

      его отпустили таблетки. он понял это в тот момент, когда боль снова отдала по сердцу, сразу же поражая мозг и ноги. дышать становится тяжело с каждым новым вздохом, по ребрам колющей болью отдавая. татуированный за сердце хватается и пытаясь сохранить концентрацию, глазами по комнате бегает.

это спокойствие было не вечным.

      сразу же вспоминает их сегодняшний диалог с возлюбленным и начинает винить себя совершенно во всем: краткости, сказанном, даже в холодном взгляде. винит себя в том, что совершенно спокойно отреагировал на то, что позволил этому ублюдку в кабинете лапать себя, как гнилой душе угодно. не брыкался, не кричал, не сопротивлялся. у него были все шансы на то, чтобы привлечь внимание остальных работников офиса и закончить весь этот кошмар.

зато ты был спокоен, полностью спокоен.

      была возможность избавится от всего и начать жить по новой, снова попытать удачу, чтобы остальные среагировали и вызвали полицию. он был под всеобщей защитой, просто не воспользовался почему-то.       эта мысль угнетать начинает, ведь у него снова выбора нету, кроме как прятать абсолютно все чувства, которые делают человека живым и позволяют быть любимым. теперь ему придется всегда прибывать в состоянии этого постоянного спокойствия, чтобы снова резкий напад эмоций не случился.

может быть после смерти спокойно?

      может быть, где-то там, на другой стороне, спокойствие ощущается совершенно по другому. вдруг, так есть та самая золотая середина, когда ты не подобен булыжнику, но и не реагируешь слишком остро абсолютно на все в этом мире.       старается отогнать эту мысль подальше, потому что снова чувствует, что ему есть смысл жить ради одного человека. перерабатывает план Олега в голове, который звучит вполне успешно, но если вдруг не получится? представить сложно, чем обернется вся эта затея, если хотя бы один пункт будет провальным и не сыграет им на руку. Андрей скальп с юноши снимет за всю эту суету, панику и попытку сбежать. считает своей куклой, которой и без того ограничил почти всю связь с внешним миром, а после того ограничит парня от всего внешнего мира.       от этих мыслей горячие слезы по щекам бежать начинают. снова в панике баночку таблеток хватает. думает, если снова их примет, то станет легче, как и было раньше, вот только ему это надоело. безумно надоело, буквально до рвоты. устал жить как в дне сурка, рутина которого состоит из постоянных побоев, надругательств и нелюбимый работы. никому не пожелает, даже врагу подобное. желает лишь приемному отцу смерти. мучительной и трагичной, вот только полной унижений и страданий, чтобы он на своей шкуре прочувствовал абсолютно все, что чувствовал Дима эти года.       он сейчас слезами солеными умывается при воспоминании о возлюбленном. ему жалко парня, который пытается для него сделать все, несмотря на их неофициальные отношения, длинной в пару дней. чувствует эту заботу, но так же чувствует, что зажрался, потому что ему кажется, что ее недостаточно. нужны действия, а не обычные обещания. видит, как тот старается и хочет верить, но на подкорке мозга уже заложено, что ему не суждено жить счастливо.       не видит больше ни единого выхода, кроме как в окно или с лезвием в руке. хочет мысли больные отключить, но нейролептики не успевают так быстро подействовать и не дают нужного эффекта мгновенно, заставляя со своими мыслями наедине остаться.       — О-олеж, п-прости… — куда-то в пустоту полушепотом прощения просит. и даже не понимает, за что просит.       наверное, за весь этот холод в чужую сторону. у них и так не много времени, чтобы обижаться или молчать, но Матвеев как будто малый ребенок, который не понимает этого и эгоистично портит настроение двоим. хочет утопить эти дни и самого себя как бездомного котенка никому не нужного, совершенно никому.       думает о том, что Шепсу будет намного легче без него и его присутствие. если бы его под десять замков посадили дома, а не в этот кабинет на пару с юношей, они бы никогда не встретились и Олегу не пришлось бы сейчас до потери сознания искать юристов, которые документы сделают, чтобы забрать Диму куда-то далеко, возможно, за пределы этого прогнившего мира. по крайней мере, ему бы хотелось именно так. куда-нибудь в параллельную вселенную, навстречу звездам.       чувствует, как паника начинает накатывать. делает это постепенно, не торопясь, чтобы подобно вязкой могильной слизи затянуть и уже с концами забрать. тело подрагивает от беспомощности и все, что под силам этому маленькому человеку это — забиться в угол кровати и ноги руками обхватить, чтобы попытаться спрятаться от всех и самого себя в том числе.       его пугает то, что таблетки до сих пор не помогают и на сердце огромная нагрузка идет. боится, что это состояние его больше не отпустит никогда.

*      *      *

      Олег на клавиши ноутбука нажимает с такой скоростью и силой, что кажется, как будто он сейчас их вдавит в корпус гаджета. продолжает лежа на кровати все тонкости побега перепроверять, чтобы не в коем случае хуже не сделать.       его голову не отпускают мысли о сегодняшнем диалоге с Димой. его слова про суицидальные наклонности далеко не кажутся шуткой, но и при этом юноша очень спокойно согласился подождать немного времени, пока Шепс все не доведет до ума. сердце снова тревожится и в прошлый раз его не подвело шестое чувство о чем-то нехорошем, но именно в этот момент хочется думать о том, что это просто сбой. в руки телефон берет и сообщения печатает.       «как ты чувствуешь себя, Дим?»       и он не знает, когда ответ дождется. на телефонные звонки Дима никогда не отвечает, потому что на подсознательном уровне боится, что их прослушивает опекун. оставалось лишь краткой вибрации на мобильник ждать, которая сообщит о том, что юноша все-таки ответит хоть что-нибудь. хотя бы короткое «да».       очень неспокойно засыпает, потому что поверх ночных кошмаров, которые Олег очень точно прогнозировал, сердце болело от тревоги. несколько раз в холодном поту просыпался с полной дезориентацией. пяти часов сна на постоянной основе итак не хватало, а из них в общей сумме нужно было вычленить еще около часа, это — пробуждение от кошмаров, приход в себя и очередная попытка заснуть.       на работу он тоже не особо охотно едет, особенно чуть пораньше, потому что хотелось закончить с недельным отчетом с утра пораньше, вот только какая-то суматоха происходила: огромное скопление коллег, машина бригады скорой помощи, полиция, следственно-оперативная группа подъезжает прямо сейчас и перегораживает проезд машин в радиусе ста метров.       коллеги ахают, охают, кто-то даже плачет. Олег не понимает, что происходит, и брови к переносице сводя, ближе подходит, где опрос следователи проводят.       — молодой человек, вы куда идете? не видите, работа идет? — задает вопрос мужчина в форме, взглядом окидывая юношу.       — доброго времени суток. простите, но я шел на свою работу и не собирался мешать вашему следствию. поди, авария какая-нибудь? — непонимающе интересуется Шепс, даже сюда решив нос сунуть.       — а где вы, простите работаете? — интересуется следователь, — случайно не прям в этом здании? — и получив одобрительный кивок, вздохнул, — простите, но вам придется отложить свои дела. идет допрос свидетелей и пока что это закрытая зона… — и не успел договорить тот, как вдруг его не окликнул судебно-медицинский эксперт.       — эй, Сань! во внутреннем кармане жертвы обнаружены телефон и наушники, нужно будет в отдел увезти, — сказал эксперт, поднявшись с корточек и для удобства белую занавеску, которая закрывала бездыханное тело от глаз зевак и слабонервных.       и Олег несмотря на все свое уважение к мертвому человеку просто не мог перебороть свое любопытство и краем глаза не глянуть, кто же там спрятан за белым полотном.

Олег замер на месте.

      он видел массивные берцы, которые были испачканы в клочьях грязи, черные рваные джинсы, от которых на самом деле мало что осталось и было вполне оправдано их название, вот только сейчас они напоминали клочки черной ткани в вязкой красной жидкости, покрывающей голые выпирающие коленные чашечки и прочие суставы, вылетевшие в результате падения с огромной высоты. раскинутые руки, согнутые в локтях имели безобразный вид, напоминая птичью лапку из-за того, что пальцы свело в судорогах. но страшнее всего было смотреть на лицо, а вернее куски мяса, которые когда-то были одним целым и имели точеные формы лица.

Дима?..

      даже в таком обезображенном виде он узнает возлюбленного. узнает эти черные крашеные волосы, которые были запутаны и слиплись от засохших сгустков крови из-за открытой черепно-мозговой травмы. на этом хрупком личике была ужасная гримаса, а открытые из-за внутренних спазмов карие глазки не источали больше никаких эмоций. прямо как в их последнюю встречу.       Шепс назад хочет начать пятиться, но ноги ватными становятся и еле держат. рот рукой прикрывает в ужасе, а из голубых глаз тут же слезы выкатываются. его тошнит, рвет на части, и кажется, кислород перестал поступать в мозг.       — Д-димочка… — очень сильно заикаясь, пытается проговорить Олег и его буквально ловит несколько оперативников. глаза в пол устремляет и обмякает в чужих руках, трясясь подобно осиновому листу.       — мужчина, вы в порядке? — тут же подорвался с места следователь подходя ближе, — вы знали этого человека? — а в ответ лишь громкие всхлипы, которые юноша пытается рукой заглушить, — воды, срочно! человеку плохо!       у Олега вся жизнь перед глазами проносится и еще хуже становится, черепная коробка разрывается от эмоций и он не может эмоции сдержать, поэтому вздохи и всхлипы в истошный зверский рев превращаются.       несколько медицинских работников следом подлетают к юноше и хотят пульс померить, но Шепс брыкается.       — Д-дима. мой Д-димочка… — как в трансе кричал шатен, пока слезы рекой по щекам бежали, — я-я не верю, это не он! — их чужих рук вырываясь вопит парень.       оставшиеся за красно-белой лентой работники тут же снова тело занавеской закрывают и перешептываться начинают.       — юноша, прошу, успокойтесь и дайте медикам оказать вам помощь! — требовал следователь, пытаясь успокоить бьющегося в хватке Олега.       — не нужна мне ваша помощь, мне Дима нужен! — наотрез отказывался Олег, — в его смерти этот выблядок виноват! если бы не он, мой Димочка был бы в порядке…       никто не понимал, о ком идет речь и пятеро мужчин попытались увести шатена подальше от места преступления и все-таки оказать помощь.       у Шепса весь мир в один момент рушится. он не верит, что вчера его возлюбленный был не на шутку серьезен и их вчерашний диалог оказался последний. если бы он знал, что так получится, никогда бы не выпустил из объятий хрупкое тельце.       будет всю жизнь винить себя за то, что не усмотрел, и в первую очередь будет винить приемного отца любовника. если бы не он, то этого не было бы. продолжает навзрыд рыдать и даже не пытается лицо прикрыть, абсолютно все равно, что подумают остальные. к черту уволится из этой шарашкиной конторы, чтобы не видеть лица ублюдка, который довел его мальчика до такого.       у него были грандиозные планы, которые должны были осуществиться со дня на день, но все эти мечты о настоящей любви и счастливой жизни были расточены в грязь. эта обычная детская мечта золотого будущего оказалась неосуществлённой сказкой, буквы которой собрались в огромную кляксу и ее отказались читать.

»…Дима устал от того, что его раны болят ежечасно. его уже не волнует ничего, таблетки снова действуют, вот только как-то неправильно, потому что он не чувствует лишь физической боли.

грудную клетку по прежнему рвот он колющей боли в области сердца.

он хватает телефон и наушники, сложив все в карман толстовки. ему стоит быть очень тихим, потому что несмотря на четвертый час ночи, кто-то может не спать и все планы разрушатся вновь.

хватает с вешалки куртку и обувь в руки, выходя в носках, чтобы лишнего шуму не создавать. дверь не считает надобным закрывать, потому что когда его спохватятся, искать будет уже поздно.

заходит в интернет и набирает номер такси, отойдя на приличное расстояние от усадьбы. встал куда-то за столбом, чтобы смешаться с этим мраком и темнотой, попутно одежду теплую натягивая. таксист обещал приехать примерно через минут десять за тройную сумму, но деньги сейчас не были проблемой. никогда не были огромной проблемой. уже не имели веса и казались такими ненужными.

все это время в голове переваривает происходящее. он точно псих, которому нужно лечится и желательно, годами, если это вообще поможет. кажется, что он тяжело болен и эти душевные травмы даже самый лучший специалист не в силах вылечить. может быть теперь он точно будет гореть в аду, но времени думать осталось не так уж и много, потому что давно сел в рабочую машину и музыку в наушниках включил.

хочет прекрасной мелодией насладиться в последний раз. в голову сразу же воспоминания бьют, как он слушал тот же самый плейлист, пока ехал до ВДНХ на их первое и последнее свидание с возлюбленным.

он не хочет сейчас думать об этом человеке, потому что боится в истерику впасть при таксисте.

у него будет совершенно немного времени, прежде чем сделать в вечность последний шаг.

расплачивается с вежливым мужчиной и выходит из автомобиля, подождав, пока и без того пустые улицы не избавятся от единственной машины в этом чертовом переулке.

лишь после этого заходит в узкое пространство между зданиями и пожарную лестницу находит, запрыгивая. высоты он никогда не боялся, поэтому не боится сделать шаг в вечность раньше, не удержавшись.

но ведь не соврать, что с высоты 23 этажа открывается прекрасный вид. небо только начинает приобретать розоватый оттенок, а пока вся Москва окутана мраком. но этот мрак не сравнится с тем, что поселился в этом разбитом сердечке. Дима ведь никогда не встречал где-то закаты за исключением собственной комнаты и окна детского дома с решетками. хочет хотя бы сейчас его встретить. присаживается на холодную крышу и даже прощальной записки или фотографии не хочет оставлять. он очень много не сказал Елене, которую мамой почти шесть лет называл, этому психопату не высказал совершенно ничего, не возлюбленному в первую очередь.

— ты и без всяких слов знаешь, что я люблю тебя, милый… — куда-то в пустоту говорит Матвеев, пытаясь воздух полной грудью вздохнуть, вот только снова дышать тяжело.

мысли пытаются опять в один огромный ком собраться, но парень не позволяет. хочет уйти красиво для самого себя: без всего дерьма в голове.

просидел здесь около двух часов, без музыки, без связи. наедине с самим собой, раскладывая в черепной коробочке все по полочкам.

но даже несмотря на то, что вроде как смог разобраться со всем, дороги обратно нету.

ему нужно закончить.

в такие моменты все проблемы кажутся мелочными, ведь, как никак, это не маленькая травма, а целая трагедия.

специально выбрал место в виде одного из отцовских офисов, чтобы хоть немного ему репутацию испортить, даже несмотря на цену за такую месть. эта огромная цена должна подарить покой, который больше не будет зависеть от принятых таблеток.

она должна быть вечной и совершиться вот-вот, потому что все звезды почти ушли с неба.

уже слышится рычание двигателей автомобилей, а это значит, что все — время пришло.

Дима медленно поднимается с выпуклости на крыше и к краю подходит, руки приподняв на уровне груди, в сторону разводя.

напоминает самому себе птицу, только без красивых крыльев. он не взлетит высоко в небо, покоряя огромные расстояния, а разобьется вдребезги.

— Олежик, я знаю, то ты это не слышишь, но просто хочу сказать о том, что безумно буду любить тебя… и буду скучать, — дрожащим голосом произносит татуированный и кристальная слеза срывается вниз, падая на асфальт. скоро там будет лежать бездыханное тельце…»

      Олег уже около получаса в себя придти не может. тремор рук не собирается заканчиваться на пару со слезами. радужка кажется зеленой от покренившись зареванных глаз. все это время сорваться со скамьи и к хрупкому тельцу, от которого лишь слово осталось подбежать хочет. белая занавеска давно сменилась на черный чехол и методом опроса свидетелей выяснился номер законных представителей парня, поэтому все главу семьи дожидались. Шепс боится, что прикончит эту мразь прям на месте.       до сих пор не осознает, что его Димочке предстоит лишь в земле догнивать, если его смогут по кусочкам собрать и в гроб положить. пытался себя придушить или за руку ущипнуть до адской боли, чтобы проснуться. хотел верить в то, что это всего лишь страшный сон. очередной кошмар, после которого прозвенит будильник и ему нужно будет снова собираться на работу, а завтра, уже совсем скоро, он заберет любимого к себе и они смогут зажить счастливо.       — Димочка мой… прости, что не успел, я всегда буду тебя любить… — хриплым от сорванного голоса шепотом признается в любви тысячный раз Олежа.

«В нашем театре ты примерил слишком много масок,

И как теперь понять где искренне, а где притворный.

Мутная клякса на страницах красивой сказки,

А сказка с кляксой детям вряд ли понравиться.

Мы уничтожили историю принца Сероглазки,

От такой концовки даже автор расплакался…»